Текст книги "Ритуал тьмы"

Автор книги: Кристоф Хардебуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

44

Неподалеку от Иоаннины, 1821 год

– У тебя есть деньги?

Кивнув, Никколо передал закутанному с ног до головы человеку кошель с требуемой суммой. Юноша опасался, что теперь, когда Омар получил деньги, он уйдет, но проводник лишь открыл кошель, заглянул внутрь и спрятал куда-то в складки своей широкой одежды.

Никколо был одет точно так же и по-прежнему чувствовал себя в этом наряде немного странно. Наряд был очень свободный – широкие штаны, которые нужно было заправлять внизу, плоские туфли, рубашка до середины бедра с широким воротником. Ткани хватило бы на двух человек такой же комплекции. Голова Никколо была обернута длинным платком – дело рук его проводника. Край платка прикрывал юноше лицо, открытой оставалась лишь узкая полоска над носом. Никколо казалось, что он носит старый шлем с забралом.

– Пойдем, пойдем, – приказал Омар. – Стражники долго отворачиваться не станут.

Внезапно Никколо подумалось, что пробираться ночью за линию обороны – это не очень-то хорошая идея, тем не менее он последовал за проводником.

– В прошлом месяце Али-паша пытался сбежать. Теперь все очень осторожны.

Никколо что-то буркнул в ответ. С момента своего приезда он наслушался историй об Али-паше – о его отваге или подлости, в зависимости от того, кто эти истории рассказывал. Сейчас все только и говорили, что о его попытке сбежать. «Повезло же мне. Приехал в Османскую империю именно тогда, когда верховный правитель решает избавиться от неугодного ему наместника провинции». Осенью прошлого года войска султана захватили эти земли и в Иоаннине и окружили Али-пашу, который казался правителю слишком уж самостоятельным. С тех пор турки держали крепость в осаде, а Али-паша постоянно пытался выбраться из этой западни, но османские войска не позволяли ему этого сделать. Вот и последний его побег не увенчался успехом.

Никколо пришлось потратить довольно много денег, чтобы найти подходящих людей, готовых несмотря ни на что отвести его в Иоаннину. К тому же юноше потребовалась вся его храбрость, чтобы этой февральской ночью встретиться с Омаром – как ему говорили, весьма надежным и порядочным человеком. Само количество заверений в порядочности насторожило юношу, но пока что его мрачные предчувствия не оправдались.

– А что тебе нужно от турок, Никколо? – спросила его Эсмеральда в последнюю ночь, проведенную вместе в Пескаре, когда они лежали обнаженными в темноте невзрачной комнатушки. – Даже если Байрон сказал правду, тебе тяжело будет найти человека, о котором он говорил.

– Но, возможно, там есть и другие такие, как я, – возразил Никколо. – Жанна Обри рассказывала мне, что там якобы живут целые династии вервольфов, семьи и племена, передающие из поколения в поколение способность оборачиваться зверем.

– И ты полагаешь, что, если ты найдешь такую семью, они смогут тебе помочь?

– Не знаю. Но, возможно, я смогу научиться у них лучше понимать, кто же мы такие. Боюсь, что на мне лежит то же проклятие, что и на тех детях Тьмы, которые напали на нас в Париже.

Перевернувшись на бок, Эсмеральда подперла голову рукой и начала водить пальцем по груди Никколо. На его коже не осталось и следа от удара кинжалом.

– Ты не порождение Тьмы, – прошептала она.

– Откуда ты знаешь?

– Тебе ведь известно, что я владею магией. – На этом она завершила разговор, впившись Никколо в губы поцелуем.

Хотя юноша часто задавался вопросом, сможет ли он когда– либо прекратить свои поиски, после отъезда из Италии в нем крепло чувство, будто он идет по правильному пути. Именно это чувство заставило его пересечь пролив Отранто и направиться из порта Влера в горы Пинд. Он преодолевал все препятствия, возникавшие на его пути, ведь его гнали вперед мысли о том, что разгадка совсем рядом, в Иоаннине.

Когда Никколо с Омаром добрались до озера Памвотида, там их уже ждал еще один мужчина. Из-за тюрбана нельзя было разглядеть его лицо. Он должен был переправить их через озеро на рыбацкой плоскодонке. Оба албанца что-то тихо обсудили, активно жестикулируя. Проводник указал на человека в лодке:

– Ему тоже нужны деньги.

Никколо предполагал это, поэтому достал из рукава рубашки заранее приготовленный кошель. На животе юноша носил ремень с десятком таких кожаных кошельков, и в каждом из них лежала вполне приличная, но и не слишком большая сумма. Он передал кошель рыбаку, и тот, недоверчиво ощупав деньги, впустил Никколо с проводником в лодку.

Первым на корму спустился Омар, затем Никколо, и не успел юноша сесть, как рыбак оттолкнулся от берега веслом – они отчалили. В последний раз Никколо плавал на такой лодке в Швейцарии. Он с ностальгией вспоминал давно прошедшие дни. Тогда прогулки по озеру забавляли друзей, теперь же это плавание могло оказаться опасным для жизни.

В городе горело лишь несколько огней, но в лагере османского войска костров и факелов было как звезд на небе. Крепость возвышалась на холме рядом с озером, и турки следили и за водой.

На озере было тихо. Дул легкий ветерок, но поверхность воды оставалась неподвижной, будто бриз был ей нипочем. Никколо вздрагивал и принюхивался всякий раз, когда в темноте что-то хлюпало. Он чувствовал запах дыма костров, влажной одежды рыбака, смолы на досках лодки. После отъезда из Рима юноша заметил, что все его чувства обострились, и теперь он мог воспринимать те детали, в первую очередь запахи, на которые раньше не обращал внимания.

– Ты должен оставаться очень осторожным и не попасть в руки людей султана, чужеземец, – тихо сказал Омар. – А когда проберешься в крепость, вообще всегда будь начеку. Али-паша – беспощадный человек.

– Что ты имеешь в виду? – так же тихо спросил Никколо.

– У сына Али-паши была возлюбленная, которую возжаждал и его отец, – прошептал Омар. – Однажды ночью ом захотел взять ее силой, но она сопротивлялась и ударила его. Тогда Али-паша приказал схватить ее и семнадцать ее подруг, связать их и бросить в озеро. Говорят, что в этом случае он проявил особое милосердие, потому что речь шла о женщинах. С мужчинами обошлись бы более жестоко.

От слов проводника у Никколо мурашки побежали по коже. Юноша не мог рассмотреть выражения лица Омара, но его голос звучал напряженно.

– Говорят, что после этого от него сбежала родная дочь, но официально говорится, что никакой Гайди никогда и не было.

Никколо задумался о судьбе девушек, но тут над водой раздался крик. Итальянец вцепился в край борта, чувствуя, что сердце выскакивает у него из груди. Впереди мелькнул огонек, затем вспыхнул вновь, слепя глаза, и Вивиани пришлось прикрыться ладонью. Справа к ним подплыла довольно большая лодка. На ее носу стоял бородач с лампадой на длинной палке.

Крик повторился, на этот раз в нем прозвучала настойчивость. Омар уверенно ответил что-то, и Никколо уже испугался, что его выдали людям Али-паши. Лодка подплыла ближе, и итальянец разглядел в отблесках лампады с десяток человек, смотревших на них с явной неприязнью. Они были вооружены кинжалами и мечами, еще Никколо заметил по меньшей мере два мушкета. «Интересно, какое наказание ожидает шпиона в Османской империи?» – подумал он, предположив, что за шпиона его, скорее всего, и примут.

Мгновения тянулись невероятно долго. Омар что-то говорил, затем встал, указал на себя, на плоскодонку, на Никколо и рыбака, на берег – и вновь повернулся к мужчине на носу патрульной лодки. Бородач прорычал в ответ и отдал приказ, после чего Омар бросил ему кошель с деньгами, и рыбак вновь взялся за весла. Большая лодка исчезла так же быстро, как и появилась.

Они проплыли немного, когда проводник, рассмеявшись, обернулся к Никколо.

– Он остался недоволен. Теперь ему придется делиться со всей своей командой.

– Кто, капитан? Этот тип с длинной бородой? – переспросил Никколо, жестом изображая бороду.

– Да. Он хотел забрать все деньги себе.

Дальше они двигались молча. Наконец лодка причалила к берегу рядом с крепостью. Над ними возвышался холм, закрывавший часть неба. Ловко перемахнув через борт, Омар оказался по пояс в воде. Он принялся тащить лодку к суше, и Никколо уже собрался ему помочь, но проводник поднял руку и ткнул пальцем в берег. Только когда лодка ткнулась носом в гальку на берегу, он махнул юноше рукой, позволяя сойти.

Рыбак молча оттолкнулся от берега и поплыл прочь. Вивиани и глазом не успел моргнуть, как плоскодонка скрылась в темноте.

– Пойдем, пойдем.

Следуя за проводником, Никколо двинулся по тропинке вверх. Путь был опасным: из-под ног сыпались мелкие камни, легко было оступиться.

– Где солдаты?

– Внизу. Пойдем, пойдем.

Никколо оставалось лишь довериться проводнику и идти за ним. Возвращаться было поздно, да юноша и не нашел бы дорогу один, к тому же тут легко было попасть в руки к османским солдатам. Проводник перепрыгивал с камня на камень, словно горный козел. Время от времени он останавливался и шепотом подгонял Никколо. Слева у озера был резкий обрыв, справа возвышалась крепость, откуда доносились приглушенные голоса. Теперешняя резиденция Али-паши производила мрачное и пугающее впечатление.

Наконец они добрались до стены, выраставшей, казалось, прямо из камня. Никколо вздохнул с облегчением, проведя кончиками пальцев по грубым валунам. Запыхавшись, он прислонился к стене.

– Пойдем, пойдем.

Не давая шевалье отдохнуть, проводник потащил его дальше. Они прокрались вдоль стены, и наконец Омар, прислушавшись, удовлетворенно кивнул и вошел в какую-то маленькую нишу. Там обнаружилась дверь высотой не больше метра. Проводник постучал, подождал немного и постучал еще раз. Из-за двери доносились запахи множества людей.

Дверь открылась, и в глаза Никколо ударил свет. Он мог смутно разглядеть несколько вооруженных солдат, говоривших с проводником. Юношу втолкнули внутрь, кто-то подхватил его и вытащил на свет. Дверь с громким щелчком захлопнулась.

Обведя взглядом окруживших его бородачей, Никколо приветливо улыбнулся. Он решил, что сейчас следует как-то предложить им деньги, но тут к нему подошел какой-то неуклюжий громила.

– Ты понимать? – Мордоворот говорил на ломаном итальянском.

– Да, – Никколо кивнул. – Я хочу отблагодарить вас. У меня есть деньги и…

Он не успел договорить – громила опустил ему свою лапищу на плечо.

– Али-паша хотеть с тобой говорить. Ты идти.

– Али-паша? – опешил юноша.

– Да. Ты идти!

На сей раз эти слова прозвучали как приказ. Стоявшие вокруг принялись подталкивать Никколо вперед, и, словно коня в поводу, его повели по коридору вглубь крепости. Итальянец хотел оглянуться, но ему не давали на это времени, продолжая толкать вперед.

Никколо вспомнились рассказы Байрона об Али-паше и истории, которые он слышал на пути сюда. О том, что Али-паша приказывает зажарить своих врагов заживо, раздробить им молотом все кости в теле… Байрон называл пашу бессовестным тираном, виновным в жестоких и омерзительных преступлениях.

И теперь Никколо вели на встречу с этим человеком. Человеком, которого собственные союзники взяли в осаду в этой крепости.

Никколо не знал, чего ему ждать, ведь было непонятно, пленник он или гость. Его привели в большой зал, уставленный десятками масляных ламп. Здесь собралось множество людей, не всем хватало места.

Зрелище произвело на Никколо огромное впечатление. Двор Али-паши не напоминал ни один из приемов, на которых юноше довелось побывать во время своих путешествий. Здесь все говорило о Востоке. Мужчины были одеты в яркие роскошные наряды, на широких поясах у них висели сабли, а кое у кого даже и пистоли. Женщины – сплошь в чадрах, разодетые в шелка, увешанные драгоценными камнями, словно это всего лишь стекляшки. Диваны, обитые тяжелой тканью, низкие столики, вышитые подушки. Из курильниц доносился запах ароматических масел, но Никколо все равно мог различить запахи собравшейся здесь толпы.

Зрелище было весьма экзотическим, к тому же этот зал наверняка располагался в глубине крепости, потому что каменные стены, украшенные золотыми узорами, не имели окон, а потолок поддерживал десяток мощных колонн.

В центре зала оставалось свободное пространство. Именно туда и повели Никколо. По периметру замерли вооруженные солдаты, не спускавшие с итальянца настороженных глаз.

Но тут Никколо заметил хозяина этого восточного великолепия, и все остальное отошло на второй план. Старик скорее лежал, чем восседал на диване, но все равно вызывал благоговение. Седая, тщательно ухоженная борода ниспадала на грудь, пышный меховой воротник прикрывал плечи, и Ник коло показалось, что этот воротник сделан из гривы льва. Голову венчала незатейливая полосатая шапочка.

Сам паша был тучным мужчиной, но его тело скрывало множество слоев ткани. Несмотря на полуопущенные веки, Никколо разглядел в его глазах ум… и жестокость.

Затянувшись из кальяна, Али-паша передал мундштук своему слуге, с наслаждением выдохнул дым и смерил Никколо взглядом, от которого у юноши душа ушла в пятки.

В своих странных одеяниях и криво сидящем тюрбане юный граф сам себе показался смешным. Сняв головной убор, юноша, отведя его в правой руке, поклонился – как он надеялся, не нарушив ничьих обычаев.

– Ты итальянец, – заметил Али-паша по-гречески.

– Никколо Вивиани, к вашим услугам, – он немного говорил на этом языке.

Паша рассмеялся, и его смех поддержали стоявшие рядом. Никколо тоже улыбнулся – ему показалось невежливым не отреагировать на шутку, хотя она и осталась ему непонятна.

– У тебя маленькие уши, – отметил паша.

Никколо задумался, правильно ли он понимает греческую речь. «И если я перевел его фразу правильно, то как это понимать? Как комплимент или как оскорбление?»

– Подойди поближе. Я хочу посмотреть на твои руки.

Никколо неохотно подошел к дивану Али-паши, и тот, осмотрев руки итальянца, удовлетворенно кивнул, словно подтвердил собственную правоту в каком-то лишь ему известном вопросе.

– И маленькие руки. Такие мягкие. Ты джентльмен.

Английское слово удивило Никколо, но он решил не спорить.

– У меня на родине меня действительно называют аристократом, то есть джентльменом. Здесь же я лишь гость при дворе великого Али-паши.

– Ты проделал долгий путь и столкнулся с множеством опасностей, и все это ради того, чтобы оказаться здесь.

– Что ж, это стоило моих усилий, – Никколо по-прежнему пытался вести вежливый разговор.

– У тебя серебряный язык, – рассмеялся Али-паша. – Как у многих тебе подобных.

Теперь в его голосе уже не слышалось былого дружелюбия. Видимо, паша решил перейти к серьезному разговору. Никколо не знал, что на это ответить, и потому промолчал.

– Такие, как ты, приходят сюда и обещают нам деньги, оружие и помощь. Они хвалят нас, макая каждое из своих слов в мед. Они покрывают свой язык духами, так что мы не чувствуем яда их речей. Англичане, французы, русские с длинными именами и короткими бородами.

– Мне ничего не известно о таких… – начал Никколо, но Али-паша не дал ему закончить.

– Что же тебе здесь нужно, Никколо Вивиани?

– Я хотел увидеть двор Али-паши во всем его величии. Много лет назад мне рассказали о вашей роскоши. Я знаю, что каждое мгновение, проведенное здесь, стоит целой жизни. Мне нет дела до войн европейцев.

Али-паша протянул руку, и слуга вновь передал ему мундштук кальяна. Старик два раза затянулся, не спуская с Никколо глаз. Сейчас он чем-то напоминал шакала, наблюдающего за умирающим животным.

– Я думаю, что ты приехал сюда для того, чтобы выведать главную из моих тайн, Никколо Вивиани.

– Нет-нет, я…

– Но меня предупредили. Мне сказали, кто ты. И что ты.

– Я лишь путешественник, не более того.

– Ты насмехаешься надо львом в его собственной пещере? – Встав, Али-паша развел руками. – Может быть, там, снаружи, и лают псы, но лев не удостоит их своего взора. Он хозяин своей пещеры и своих земель. Пусть собаки лают, но у льва до сих пор достаточно сил для того, чтобы разорвать волка!

«Он обо всем знает!» – понял Никколо. Солдаты бросились к нему и повалили на землю. На голову натянули мешок, а руки и ноги связали веревками, почему-то прохладными на ощупь. Его подняли и понесли прочь. Последним, что он слышал, был смех Али-паши.

45

Горы Пинд, 1821 год

Путешествие оказалось дорогой в ад. Никколо сопротивлялся изо всех сил, но его связали и запихнули в ящик, в котором он почти не мог двигаться. С мешком на голове юноша ничего не видел, но теперь же его окружала непроглядная тьма.

Он уже представлял себе, что его уложили в гроб и похоронили живьем, но на самом деле это было не так. Ящик, в котором он лежал, куда-то несли, ставили и вновь поднимали, трясли, а один раз даже уронили, и Никколо сильно ушиб плечо. Через некоторое время мышцы свело судорогой, и молодой граф попытался ослабить путы, но они лишь сильнее врезались ему в лодыжки и запястья.

Никколо вспомнились истории Омара об Али-паше: тиран бросал своих врагов связанными в море, и юноша был уверен, что такая судьба его и ожидает.

Он кричал, пока не сорвал голос и не заболели легкие, и теперь больше не мог произнести и звука. По ящику время от времени стучали, слышался смех, и юноша понял, что его просто дразнят, пытаются разозлить, и в конце концов прекратил дергаться. Время все равно не имело значения, и Никколо погрузился в беспокойный сон. Иногда юноша просыпался, не зная, явь ли это. Сон и реальность сплелись воедино, и Никколо снились узкие пространства, в которые он был заточен.

В конце концов ящик открыли, и юношу вытащили наружу. Мешок с головы сняли, глаза ослепил яркий свет. Над ним простиралось синее небо, вокруг тянулась пустошь, а вдалеке возвышались горы, чьи вершины прятались в облаках. Вокруг не было видно ни одного человеческого поселения. На обочине дороги, если эти два следа от колес в земле можно было назвать дорогой, стояли две телеги, запряженные волами.

Какой-то бородач протянул Никколо кружку с водой. Юноша благодарно принял ее и напился.

– Еда хорошо, – заявил бородач и начал кормить итальянца белым безвкусным хлебом, скатывая шарики и запихивая их ему в рот.

Никколо угостили даже куском козьего сыра со специями, а потом снова дали воды.

В конце концов бородач указал на обочину.

– Делать.

Никколо непонимающе уставился на него, и тот схватился за промежность и издал звук, отдаленно напоминающий журчащую воду.

– Я не могу… – запротестовал юноша, но его толкнули к обочине, стянули штаны и заставили присесть на корточки.

Стоявшие вокруг солдаты с любопытством наблюдали за происходящим. Сгорая от стыда, Никколо облегчился.

Затем его опять потащили к ящику, действительно оказавшемуся гробом. Увидев это, Никколо начал сопротивляться и кричать, но все было тщетно. Полдюжины солдат затолкали его внутрь и накрыли. Юноша, извиваясь, стал давить ногами в крышку, но один из солдат просто улегся сверху.

Когда вокруг стало темно, итальянец прекратил сопротивление. Он старался глубоко дышать и не терять самообладания, но темнота и страх сводили его с ума, и сейчас Никколо не мог все спокойно обдумать.

Телега, зашатавшись, двинулась вперед. Юноша почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза.

Так все и продолжалось. Никколо время от времени извлекали из темноты гроба, кормили и поили. Два раза его развязывали, но в эти моменты солдаты держали его на прицеле мушкетов, словно он был каким-то демоном, которого нельзя выпустить на свободу. На коже, где веревки врезались в тело, образовались багровые кровоподтеки, а ушиб на плече стал синим с желтоватым отливом.

Его вытаскивали наружу и с той же непреклонностью укладывали обратно в гроб, надевая перед этим мешок на голову, как бы он ни сопротивлялся.

Вивиани не знал, куда они направляются. По крайней мере, они точно углублялись в горы. Все попытки выведать у похитителей цель их путешествия ни к чему не привели. На самом деле все общение ограничивалось парой слов на ломаном греческом, которым кое-как владел бородач – судя по всему, начальник этих солдат.

Непонятно было даже, сколько прошло времени, ведь Никколо не знал, выпускают ли его наружу каждый день. Иногда это происходило ночью, но был ли это поздний вечер или раннее утро, юноша не понимал. Вся его жизнь свелась к паре мгновений, когда страшный голод и мучительная жажда ненадолго отступали. Все остальное тонуло в этой темноте, в одиночестве, и Никколо поймал себя на том, что радуется, когда видит неприветливые лица солдат, ведь это были люди.

Когда вокруг зазвучали незнакомые голоса и в воздухе повисли новые запахи, Никколо навострил уши. Здесь было больше людей. «Может быть, я в городе?» – подумал он. Вдохнув поглубже, юноша начал вопить, лихорадочно вспоминая слово «помогите» на всех известных ему языках. В конце концов кто-то похлопал ладонью по крышке гроба, но Никколо не прекратил кричать, пока его не начали раскачивать из стороны в сторону. Снаружи раздался хриплый смех.

Гроб подняли и бросили на землю. От удара итальянец на мгновение оцепенел, но тут его опять куда-то понесли. Наконец движение прекратилось, но больше ничего не произошло. Голоса стихли.

Ему не оставалось ничего, кроме ожидания, и в сознании Никколо вспыхивали ужасные картины – его оставили где-то умирать, возможно, в каком-то огромном зале, уставленном гробами с телами врагов Али-паши.

«Но зачем было везти меня в такую даль, чтобы потом просто убить?» – пронеслось у него в голове, однако, несмотря на все логические умозаключения, юноша ничего не мог поделать с овладевшим им ужасом.

Защелки крышки клацнули, и гроб открылся. Никколо вздохнул с облегчением. Тут тоже пахло людьми. Вокруг царил полумрак, и только одна сальная свеча испускала свет. Вокруг гроба собрались солдаты. Они глазели на Никколо, словно он был экспонатом в кунсткамере. Все лица были незнакомыми, даже бородач куда-то запропастился.

Один из солдат поднял мушкет и осторожно толкнул Никколо в бок, словно опасался, что от слишком сильного прикосновения юноша взорвется, как пороховая бочка. Ничего не произошло, и некоторые набрались храбрости и принялись его ощупывать, осматривая одежду и роясь в волосах. Кто-то отдал приказ, и Никколо вытащили из гроба и поставили на ноги. Путы разрезали, и по затекшему телу впервые свободно полилась кровь – так мучительно и в то же время сладко, ведь это означало, что он еще жив.

Никколо повели по каменному коридору. Сперва он подумал, что находится в каком-то здании, но потом понял, что стены состоят из выщербленной скалистой породы. «Это пещера, – догадался молодой граф. – Или шахта». Но осмотреться он не успел, потому что уже вскоре они дошли до ямы. Вивиани двигался неуверенно, ноги дрожали, и он почти не чувствовал ступней после того, как так долго пролежал в гробу. Глубина ямы была не меньше трех-четырех метров, и юноша опасливо замер на ее краю. Один из солдат схватил его за плечо и развернул к себе. Подняв длинный изогнутый кинжал, солдат одним движением разрезал веревки на его руках, и, прежде чем итальянец сумел что-либо предпринять, его толкнули в грудь. Инстинктивно сделав шаг назад, Никколо споткнулся и почувствовал под ногами пустоту.

Падая в яму, он лишь успел увидеть насмешливые лица солдат.

Горы Пинд, 1821 год

Время шло незаметно. Сперва Никколо еще пытался определить, сколько же времени он тут находится, и делал зарубки на стене всякий раз, когда ему приносили еду, но вскоре понял, что это происходит нерегулярно, и теперь он даже не мог заставить себя подойти к этой стене.

Вода, которую ему приносили, всегда была теплой и застоявшейся, иногда Никколо даже чувствовал ее гнилостный привкус. Кормили его рисом или другой кашей, перемешанной с тушеными овощами. Иногда ему даже давали суп, и это были лучшие дни, ведь в супе плавало мясо, и нередко к нему полагался хлеб. Солдаты спускали корзинки с едой в яму на веревках.

Никколо отказывался облегчать жизнь своих палачей, но его попытки бунтовать всегда проваливались. Когда он не подвешивал корзину обратно на веревку или разбивал кувшин с водой, вниз спускалась дюжина солдат. Они избивали его палками, пока он не оседал на пол и не сворачивался там клубком, пытаясь закрыть руками голову. Его пинали, что-то крича на неизвестном ему языке.

«Почему?» – спрашивал он сам у себя бессонными ночами.

– Почему?! – вопил он, видя чье-то лицо над краем ямы.

Но ответа по-прежнему не было.

И все же Никколо продолжал свои попытки, ведь иначе солдаты просто оставляли его в темноте. Пока он ел и за ним смотрели, было светло. Пока он привлекал к себе внимание, было светло. Юноша никогда не думал, что слабое мерцание факела будет иметь для него такое значение, что он готов будет принять побои, лишь бы его увидеть.

Один край ямы Никколо отвел под отхожее место – там была небольшая ниша в стене, и юноша заползал туда, когда ему нужно было облегчиться.

Он бегал в яме по кругу, прыгал и скакал, пытаясь отогнать мысли об одиночестве. А бывало, что и просто лежал, и у него не было сил сделать и пару шагов. Ему казалось, что это вечное проклятие, особый, уготованный ему ад, куда попадали грешники, отрекшиеся от Бога. Он вспоминал слова Шелли: «Бога нет», и верил, что попал сюда просто потому, что не возразил тогда своему другу.

Но вот настал день, когда к яме подошло много солдат, которые спустили вниз лестницу и жестом приказали Никколо ухватиться за нее. Его подняли наверх и вновь повели по коридору. Юноша с изумлением обнаружил, что сейчас может нормально идти и даже высоко держать голову. Его завели в какую-то пещеру и раздели. Увидев ведра с водой, Никколо понял, что последует дальше, и не стал сопротивляться.

Двое солдат, взяв ведро, медленно облили юношу прохладной водой. Его зазнобило, но ощущение было неописуемым. Вода смывала не только грязь этих недель с его кожи, но каким-то образом и страх с его души. Вытершись, Никколо надел тонкие, но зато чистые штаны и рубашку. Сейчас он уже не чувствовал себя обреченным на вечные муки призраком и вновь стал графом Вивиани. Все органы чувств работали лучше, чем раньше, зрение стало острее, он слышал тихие шаги в отдалении и обонял страх своих надсмотрщиков.

Юноша пригладил отросшие волосы и провел пальцами по лицу. Щеки и подбородок покрывала густая борода; сейчас он, наверное, похож на местных жителей.

Солдаты вывели его из купальни, и впереди опять потянулись слабо освещенные коридоры. Вид у надсмотрщиков был жутковатый – они молчали, а их лица выражали такую напряженность, что Никколо не мог понять, в чем дело.

Горы Пинд, 1821 год

Девушка сидела на вершине холма. Стояли холода, а она была одета лишь в жалкие лохмотья – что-то из одежды она нашла, что-то украла, но от холода это не спасало. Когда опустится ночь, будет еще холоднее, но тогда она снимет одежду и примет форму, в которой весенние заморозки ее не испугают.

Но пока что она оставалась человеком. Так было легче наблюдать за лагерем издалека. Форт был построен на склоне горы – внутри находился вход в шахту, и четвертой стеной крепости служила скала. Здания в форте были маленькими и безобразными, во дворе валялись горы выкопанной земли и шлака. Время от времени ворота открывались и рабы выносили наружу мусор, сбрасывая его вниз в долину. В такие дни девушка пыталась пробраться в крепость, но стражники были внимательны, и сама шахта вызывала у нее страх.

Из трубы одного из зданий все время шел дым – там трудились рабы. Были здесь и обычные рабочие, присматривавшие за пленниками. Девушка слабо представляла себе, как руду превращают в металл, но она знала, что горную породу нужно переплавлять и очищать. Рядом с плавильней стоял небольшой домик без окон, перед которым всегда дежурили солдаты. «Серебро, – она сплюнула. – Эти ублюдки заточили Гристо в серебряной шахте». Очевидно, они заметили, как трудно удержать такого, как он, в другом месте. Умны, ничего не скажешь.

Ее внимание привлекло какое-то движение в долине. К форту ехали повозки – несколько обычных телег и две крытые, запряженные волами. Рядом с ними устало шагали солдаты. Для погрузки металла обычно подводили плоские повозки, поэтому девушка стала внимательно присматриваться, чтобы понять, кто же решил наведаться в форт. На ветру трепетало два вымпела. Эти символы были ей знакомы. Всякий раз, когда он приезжал сюда, девушка слышала крики Гристо. Скрипнув зубами, она сжала кулаки. На мгновение девушка даже подумала, не побежать ли вниз, чтобы устроить засаду между двумя скалами на дороге к форту – она могла залечь там, а потом выскочить и убить их всех.

Но девушка осталась на месте. Здесь было слишком много солдат, и если они ждут ее нападения, то будут стрелять серебром. Тогда ее ранят или даже убьют, а Гристо останется один. В заточении на долгие годы.

Она беспомощно смотрела, как небольшой караван подъехал к воротам. Однажды они допустят роковую ошибку, однажды это произойдет. И тогда она будет рядом, она освободит Гристо и отомстит его мучителям.

При мысли о том, что произойдет сегодня ночью, девушки растеряла всю свою ярость. Ее охватило бессилие. «Сколько я уже жду? Четыре года? Пять?» Но другого выхода не было. Она не могла уйти, не могла оставить Гристо одного. Нужно было ждать.

Горы Пинд, 1821 год

Дойдя до входа в комнату, часть солдат осталась снаружи, другие же завели Никколо внутрь. Искусственная пещера была небольшой – в квадратной комнате стоял лишь один стол и стул, на котором расположился роскошно одетый мужчина. Незнакомец просматривал какие-то документы, но, когда Никколо вошел, он поднял голову. Кроме него здесь был еще какой-то полуобнаженный человек, стоящий на коленях. Длинные сальные волосы прикрывали его лицо, кожа покрылась коркой грязи, но юноша заметил множество страшных толстых шрамов, спускавшихся с его плеч по груди и спине и скрывавшихся за ремнем штанов. Мужчина оставался совершенно неподвижным. Слева и справа от него стояли двое солдат.

– Вы неплохо выдержали последние недели, синьор Вивиани, – сидевший за столом говорил на итальянском с едва заметным акцентом.

Его борода была тщательно уложена и промаслена, ухоженные пальцы поблескивали кольцами. Одежда немного напоминала военную форму, но выглядела очень богато, а на голове была шапка, напомнившая Никколо головной убор Али-паши. «Давно это было, только вот когда?»

– Я Утман-бей, – продолжил он, когда Никколо не ответил. – Я приехал сюда, чтобы выяснить, в каком состоянии вы находитесь.

Никколо горько рассмеялся.

– Это не смешно, – заявил бей и махнул рукой.

Один из солдат ударил Никколо тонкой палкой под колено. Штаны немного смягчили удар, но боль все равно была ужасна, и у юноши подогнулись колени. После второго удара он повалился на пол.

– Так-то лучше. Дайте-ка я на вас посмотрю. Мне сообщили, что вы не обычный человек. Это правда?