Текст книги "Ритуал тьмы"

Автор книги: Кристоф Хардебуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Верно. Значит, я пришлю вам адрес сегодня вечером. – Александр повернулся к Никколо.

– Надеюсь, ты не собираешься опять встречаться с этим ужасным поэтом… Шеллингом? – мрачно осведомился Вильгельм.

– Шелли, – поправил его брат. – И не волнуйся, он уже уехал из Бата.

– Перси Шелли был в Бате? – Никколо не смог скрыть своего изумления.

– Да, там мы с ним повстречались. А вы тоже с ним знакомы?

Юноша помедлил.

– Да, нас представили друг другу, но это было довольно давно.

– Его не назовешь подходящим обществом для человека нашего положения, – нравоучительно заявил Вильгельм. – Этот тип – либерал худшего сорта, у него полно тараканов в голове. Удивительно, что его до сих пор не арестовали, учитывая, что он позволяет себе говорить. Настоящее ничтожество!

– Зато он очень веселый, – возразил Александр. – Шелли сейчас живет в Грейт-Марлоу, из Лондона туда можно добраться за день.

– Вот как? Так близко?

– Почему бы вам не присоединиться к нам? – с воодушевлением предложил младший брат. – При такой ужасной погоде отдых на курорте – как раз то, что вам нужно. К тому же путешествовать очень полезно.

Никколо задумчиво перевел взгляд с одного брата на другого. Он знал, что не сможет противостоять этому искушению.

– Господа, я с удовольствием приму ваше приглашение.

32

Горы Пинд, 1817 год

– Проклятая тварь…

Стражник поддакнул, даже не стараясь облечь свою мысль и слова. Он очень устал. Глаза заплыли, лицо опухло – сегодня он целый день просидел у костра и много выпил, и теперь у него было плохое настроение, да и голова отяжелела. Но второго дозорного не смущало явное нежелание собеседника вступать в разговор.

– Наверняка у нее бешенство или что-то вроде того.

– Хм.

За крепостной стеной опять послышался вой – долгий и раскатистый, он эхом разносился по всей долине. В этих звуках сквозила тоска, боль утраты, и почему-то этот вой звучал как-то по-человечески, хотя дозорные знали, что это волчица воет на луну.

Небо было звездным, а ночь ясной, и круглая полная царица ночи повисла низко над горами, словно желтый плод – протяни руку и сорвешь его с небес.

Волчица подобралась к стене поближе, эхо ее воя доносилось уже со всех сторон. Почему-то все в гарнизоне знали, что это волчица, а не волк. Никто не мог бы объяснить, почему он так думает. Волчица, и все тут.

Она появилась в долине несколько месяцев назад, одна, без стаи, и с тех пор постоянно крутилась у гарнизона. Сперва солдаты устроили соревнование – кто первым ее подстрелит. Постепенно ставки росли, ведь пока это никому не удалось, и все больше солдат хотели принять участие в пари.

Пристрелить волчицу никто так и не смог, и чорбаджи[45]45
  Чорбаджи – в Османской империи командир роты янычар.


[Закрыть] запретил это соревнование. Вначале запрет никого не испугал, но в конце концов командир заставил одного из дозорных среди ночи спуститься с крепостной стены, ударил беднягу палкой по лицу и сократил ему рацион.

Волчица подобралась еще ближе.

– Проклятая тварь, – повторил солдат, поджимая губы, и медленно начал заряжать свой мушкет.

– Прекрати! – испугался второй дозорный. – Ты что, хочешь, чтобы нас бросили в яму?

– Но она же так близко! Я не могу промахнуться. Один выстрел – и все деньги отправятся мне в карман!

Вскинув мушкет, он тщательно прицелился. Казалось, волчица смотрит прямо на него и ее светлые глаза поблескивают в лучах луны. Но солдат не успел выстрелить – перехватив дуло, второй дозорный сбил ему стойку.

– Прекрати. Ты получишь деньги, а меня в яму бросят? Забудь.

– Я с тобой поделюсь, – пообещал солдат, перехватывая мушкет.

Но когда он повернулся, волчицы уже не было, и впереди простирались лишь горы, кое-где поросшие кустами. Дозорный тихо ругнулся.

Второй стражник вновь облокотился на парапет.

– Тебя упекли бы в шахту. Пришлось бы тебе пахать там день и ночь, как рабу.

– Я солдат, а не раб.

Надув щеки, дозорный медленно выпустил воздух. Разговор был окончен. Стоя друг рядом с другом на холодном ветру, стражники пялились вниз, в долину.

– Как по-твоему, может, все дело в серебре? Может, это из-за него волчица бесится?

Но второй солдатик уже уснул. Видя, как он спит стоя, дозорный решил завтра рассказать об этом чорбаджи. Должна же быть какая-то справедливость: денег не получил, так хоть этому типчику наваляют.

– Наверно, все дело в серебре, – сам себе сказал он.

Их разместили гарнизоном в этом богом забытом месте, потому что тут была серебряная шахта. Рабы добывали этот драгоценный металл для Али-паши, и за ними нужно было присматривать. В темных мрачных штольнях сидели бунтари – греки, албанцы, сулиоты и прочая шваль.

Волчица вновь завыла.

«Неудивительно, что местные называют горы на севере Проклятыми, – подумал солдат, прислушиваясь к мерному храпу второго дозорного. Такие мысли лучше не высказывать вслух. – Волшебные волки, призраки, может, тут и еще чего похуже водится…» Парень покрепче укутался в накидку.

А волчица все выла и выла…

33

Грейт-Марлоу, 1817 год

Карета прямо-таки летела вперед. Никколо должен был признать, что дороги в Англии намного лучше, чем у него на родине. Конечно, приходилось постоянно останавливаться и платить пошлину, но скорость передвижения стоила того. Только во Франции дороги были не хуже.

На самом деле эти две страны, несмотря на вечную вражду, во многом были схожи. Повсюду можно было увидеть нищих, безработных, инвалидов, целое войско проклятых душ. Война уже закончилась, но ее последствия до сих пор сказывались.

Вивиани пробыл пару дней в Бате вместе с Гумбольдтами, наслаждаясь горячими источниками. Он прекрасно провел время. Александр оказался чудесным собеседником, ведь благодаря постоянным путешествиям он обладал неистощимым запасом знаний. Впервые за долгое время Никколо чувствовал себя хорошо в компании. Возможно, именно поэтому он до последнего откладывал свой отъезд с курорта. С другой стороны, честно говоря, он немного побаивался предстоящей встречи с Шелли. Захочет ли поэт увидеться с ним?

Никколо надеялся, что Александр поедет к Шелли вместе с ним, но братьев по срочному делу отозвали в Лондон. Когда они отбыли, у юноши не осталось причин задерживаться в Бате, и потому он направился в Грейт-Марлоу.

Крохотную деревушку на берегу Темзы сложно было назвать живописным селением – маленькие грязные домики казались запущенными, и даже в лучшей части деревни, по которой они сейчас ехали, строения были неопрятными и потрепанными.

Карло за время пребывания в Англии неплохо подучил пиджин, так что теперь с наслаждением матерился на двух языках, расспрашивая дорогу. В конце концов карета остановилась у светло-серого трехэтажного здания с высокими узкими окнами.

– Мы на месте, синьор Вивиани, – объявил кучер. – Вест-стрит, дом Альбион.

Подойдя к двери, Никколо, не снимая перчатки, постучался. Он даже не знал, чего ему ожидать. Сперва ничего не произошло, и юноша уже хотел отказаться от своих намерений, когда дверь медленно приоткрылась, и он увидел в проеме знакомое личико.

– Клэр… – прошептал он.

– Никколо! – Девушка удивленно улыбнулась. – Ну и ну. Мэри! Это Никколо!

Они некоторое время стояли молча. Наконец Клэр пришла в себя и полностью открыла дверь.

– Заходи. Вот я глупая, держу тебя на пороге, как коммивояжера.

– Спасибо.

Никколо вошел, и в нос ему ударил запах сырости, зато в окна лилось много света, и обстановка была уютной.

В дверном проеме показалась Мэри. Женщина была одета в темно-синее платье с передником, о который она как раз вытирала руки. Где-то в доме заплакал ребенок.

– Извините, я на секундочку, – Клэр, повернувшись, выбежала.

Никколо смущенно кивнул. Мэри и Клэр в таком доме, ведущие совершенно обычную жизнь… Все это показалось юноше очень странным, будто он смотрел на давно знакомую ему картину… вот только с непривычного ракурса. От этого воспоминания о Женеве тускнели еще больше, будто все произошедшее на берегу озера было лишь сном, и не было ни крови, ни боли, ни страданий.

– Она пошла присмотреть за Альбой, – Мэри улыбнулась. – А то еще разбудит нашу малышку.

– Вашу… что ж, поздравляю. Я слышал, что вы с Перси поженились, но не знал… – Он запнулся.

– Ее зовут Клара Эверина.

– Красивое имя. А Альба?

– Дочь Клэр. Джордж Байрон – ее отец.

Никколо кивнул. Это его не удивило.

– Давай пройдем в гостиную. Перси собирался немного поработать, но я уверена, что он обрадуется встрече с тобой.

Вивиани вспомнилась ночь на берегу озера и голый Шелли, подающий ему ружье. Он сглотнул.

– Я не хочу вам мешать. Просто я приехал в Лондон, узнал, что вы теперь живете здесь, и решил вас навестить. Вспомнить былые времена.

– Конечно. Тогда ты уехал так поспешно, и я даже волновалась, но Альбе сказал, что у тебя все в порядке.

– В общем, да, – согласился Никколо, следуя за ней в комнату.

Почти все пространство в гостиной занимал гигантский диван и такой же огромный письменный стол. На столе в чудовищном беспорядке были разбросаны бумаги, а на диване развалился Шелли. Виновато покосившись на Никколо, Мэри склонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, нежно погладив по щеке. Перси проснулся. Вид у него был встрепанный, кожа бледной, а под глазами залегли темные круги, и все же в нем горел тот же огонь, столь дорогой Никколо.

– Итальянский папист! – радостно улыбаясь, закричал Шелли и встал с дивана.

– Он самый. – Вивиани слегка поклонился.

– Прости меня за этот беспорядок, ты просто застал меня за работой… Ну, вернее, за полуденным сном, конечно.

Перси и Мэри начали лихорадочно устранять беспорядок, но это занятие явно было бесперспективным.

– Прошу вас, не беспокойтесь, – попытался остановить их Никколо.

– Присаживайся. Мэри, дорогая, ты не принесешь нам чаю?

Кивнув, женщина вышла из гостиной. Вивиани осторожно уселся на диван, а Перси придвинул себе потрепанный стул.

– А ты изменился, – улыбнулся Шелли, смерив Никколо внимательным взглядом. – Стал старше. За это время ты повзрослел намного больше, чем на год, прошедший с нашей последней встречи.

– Я много путешествовал, – уклончиво ответил Вивиани. – А вот ты почти не изменился. И Мэри тоже. И даже Клэр. Но зато теперь вы женаты, и у вас в доме два младенца.

– На браке настояли наши семьи, хотя я до сих пор не считаю, что любовь требует чьего-либо благословления. Старина Годвин переживал за будущее Мэри и Клэр.

– Ты же знаешь, он хочет нам только добра, – Мэри вошла и комнату с подносом, уставленным чашками с чаем и блюдцами с пирожками. – Любовь без благословения – это одно, а общественное уважение – другое. Если не веришь мне, спроси Альбе. Теперь никто в Англии не желает его принимать у себя, и ему это не очень-то по вкусу.

Опустив поднос, она вышла.

Шелли пожал плечами.

– Сейчас я работаю над новым произведением, «Лаон и Цитна». В нем я смеюсь над ханжеством, лицемерием и нетерпимостью и показываю, что борьба с политическим давлением – это и борьба с этими качествами в человеке. По крайней мере, так должно быть.

«А ты не изменился, – подумал про себя Никколо. – В этом доктор был прав, без Мэри ты пропал бы».

– Ты продолжаешь общаться с лордом Б.? – поинтересовался Вивиани. – У вас все в порядке? Больше нападений не было?

– Ничего не говори об этом Мэри и Клэр, – подавшись вперед, заговорщицки прошептал Шелли. – Им ничего не известно, и они испугались бы до смерти, узнай они о тех… происшествиях.

– Вы им ничего не рассказали? А они хотя бы знают, что вы…

– Нет.

Никколо, опешив, откинулся на спинку дивана и смерил Перси изумленным взглядом. Судя по всему, поэт говорил правду,

– С той ночи мы больше не видели тех нападавших. Вначале я пугался каждой тени, увиденной ночью на улице, но постепенно успокоился. Я не хочу подвергать Мэри опасности и потому с момента нашего переезда сюда не стал больше… превращаться, – Шелли вздохнул. – Сегодня те времена в Женеве иногда кажутся мне сном, и я думаю, а было ли это все на самом деле. Но вот, ты сейчас в моей гостиной как живое доказательство случившегося.

– Это был не сон, – Никколо покачал головой. – Это была реальность. Так ты не знаешь, как дела у Байрона?

– Мы продолжаем общаться, но из соображений безопасности не говорим на эту тему. Я пишу ему о малышке Альбе, Он просто невыносим в отношении дочери. Не хочет разговаривать с Клэр и узнает все только от меня. Боюсь, он хочет отобрать у нее дочь.

– Альбе в роли отца?

– Ха! – фыркнул Перси. – Вот это вряд ли. Скорее всего, он хочет отдать дочь в какой-то монастырь или еще что-то в этом роде. Подходящий поступок для человека его статуса.

В его голосе прозвучала горечь, но Никколо не стал обращать на это внимания.

«Дети, чай, пирожки… А как же Женева, волки, убитые и все, что с нами случилось?»

Мадрид, 1817 год

Валентина внимательно изучала свое отражение в зеркале в золоченой раме. Она повертела головой, присматриваясь, хорошо ли уложены ее локоны. Высокая прическа смотрелась идеально, а бриллианты в ушах и на шее слабо поблескивали, выгодно подчеркивая бледность ее гладкой кожи. Темно-синее платье тоже было вышито драгоценными камнями – настоящая гордость ее модистки.

– Я счастливый человек, – Людовико прислонился к дверному косяку, – ведь я женат на прекраснейшей женщине в Европе. Эти слова мне вчера сказал английский посол.

Повернувшись, Валентина натянуто улыбнулась мужу.

– Он льстец, Людовико. Такова работа дипломата – говорить людям то, что они хотят услышать.

Граф тоже надел вечерний костюм, сшитый по последней моде. В черном пальто он смотрелся особенно элегантно, впрочем, как и всегда. Подойдя к Валентине, он наклонился и поцеловал ее в шею.

– Конечно же, ты права, но на этот раз посол не солгал, cherie[46]46
  Любимая (фр.).


[Закрыть], – он указал на зеркало. – Посмотри на себя и скажи, что это не так.

Валентина опустила глаза. Бессмысленно спорить с Людовико по этому поводу, да и зачем? Нужно благодарить Бога, что после года совместной жизни муж ее по-прежнему любит. Женщина прикусила губу. «Потому что ты можешь усмирить чудовище в его душе, – произнес холодный голосок в ее голове. – И пока ты рядом с ним, он перестает быть убийцей».

Она поставила мужу условие, при котором готова была остаться с ним: он больше не будет убивать тех, чью кровь пьет. И Людовико принес эту клятву.

Граф поцеловал ее руку.

– Пора выходить, любовь моя. Карета уже ждет, а я хочу немного перекусить перед приемом.

У Валентины по спине побежали мурашки. Она терпеть не могла, когда Людовико столь бесцеремонно говорил о своей истинной сущности. Муж обещал больше не убивать, но он не мог выжить без свежей крови, и мысль об этом до сих пор не давала ей покоя. И все же женщина как-то научилась мириться с его природой, понимая, что не в его власти что-либо изменить.

– Да, конечно, – улыбнувшись еще раз, она вновь прикусила губу. – Пойдем.

Она очень надеялась, что Людовико не заметил ее смятения.

От огромного дома, который они снимали на Пуэрта-дел-Соль, до Пласа Майор и дворца герцогов де Уседа, где давал сегодня прием король Фердинанд, было совсем близко, но карета сделала большой крюк, и вскоре широкие роскошные улицы остались позади, сменившись бедными кварталами города.

В одном из узких темных переулков Людовико приказал остановиться.

– Вы уверен, сеньор? – на ломаном французском переспросил кучер. – Это… не есть хороший месце, – он был очень удивлен.

Улыбнувшись, Людовико кивнул.

– Я вернусь через несколько минут, дорогая.

Открыв дверцу, он выпрыгнул из кареты и уже через пару метров скрылся во тьме. Откинувшись на спинку сидения, Валентина закрыла глаза. Когда она узнала об истинной сущности Людовико, это стало для нее настоящим испытанием, и она до сих пор не понимала, как сумела справиться. Ей было невероятно тяжело понять, что ее муж проклят и у него нет надежды на спасение. Вскоре после свадьбы Людовико открылся ей, и сперва она думала только о том, как бы ей сбежать. Он обманул ее, и, не зная правды, она вышла замуж за это чудовище только потому, что Никколо Вивиани разбил ей сердце.

«Неважно, кто я и что я, Валентина. Я люблю тебя. Это не ложь», – сказал он тогда, и она почувствовала, что он говорит правду.

Карета дернулась, и женщина резко выпрямилась. В окне показалось перепачканное сажей лицо – молодой парень наставил на нее пистолет. Он ударил в стекло, и тысячи осколков разлетелись по дну кареты. В тот же момент тип постарше сорвал занавеску со второго окна.

Бежать было некуда. Валентина лихорадочно оглянулась, пытаясь отыскать хоть что-то, что можно использовать как оружие, но, кроме сумочки и небольшой лампы, свисавшей с потолка, ничего не было. Женщина протянула руку, собираясь схватить лампу, но тут старший запрыгнул в карету. Валентина завизжала, изо всех сил ударив его в живот, но ей не хватило сил, чтобы заставить его потерять равновесие.

Парень помахал пистолетом у нее под носом.

– La сеса[47]47
  Деньги (исп.).


[Закрыть], – потребовал он.

Хотя Валентина только начала учить испанский, она поняла слова. Женщина осторожно подняла руки, а старший грабитель потянулся к ожерелью на ее шее.

– Отойди от нее, – на безукоризненном испанском процедил Людовико.

У него не было оружия, но вел он себя настолько уверенно, будто просто решил остановиться и выяснить, как пройти ко дворцу. Старший медленно отступил. Граф галантно махнул рукой.

– Сюда, – он по-прежнему говорил все тем же неестественно спокойным голосом.

Валентина почти физически ощущала силу его слов, древнюю магию, которой не мог противиться ни один человек. Покачиваясь, грабитель вылез из кареты. Он не сводил с Людовико глаз. Валентина обернулась к парню. Пистолет в руках незадачливого грабителя дрожал, во взгляде застыл ужас. Пальцы разжались, и оружие со стуком упало на осколки на дне кареты. У мальчишки был такой вид, словно он увидел самого дьявола. В последний раз взглянув на Людовико, он бросился бежать.

Старший грабитель застыл в шаге перед графом. Людовико небрежно замахнулся и с нечеловеческой силой нанес ему удар в челюсть. Несчастный, словно кукла, отлетел в сторону и ударился о землю. Послышался хруст, за которым последовал крик боли.

Карнштайн вернулся в карету. Стычка никак не повлияла на его внешний вид, и даже его дыхание не участилось.

– С тобой все в порядке? – Он нежно прижал жену к груди.

– Все хорошо, – она опустила голову ему на плечо. – Где кучер?

– Судя по всему, сбежал, по крайней мере, козлы пусты. Что ж, думаю, я и сам смогу управлять каретой, – Людовико заглянул ей в глаза. – Прости. Нельзя было оставлять тебя здесь одну. Это было глупо. Такого больше не повторится. Может быть, ты хочешь домой, милая?

– Нет, все в порядке, – женщина покачала головой. – Поехали. Нас ждут на приеме у короля. И со мной ничего не случилось. Возможно, этим оборванцам просто хотелось есть. Из-за войны страна очень обеднела, – она осторожно выбросила из кареты стекло носком замшевой туфли.

– Я мог бы позаботиться о том, чтобы тебе никогда не пришлось больше бояться подобных нападений, – прошептал Людовико. – И чтобы мы никогда не разлучались.

– Прекрати, – раздраженно отрезала Валентина, отодвигаясь от него в самый угол кареты. – Ты знаешь, что я никогда не смогу стать такой, как ты. Если мне придется пить кровь живых существ, это убьет меня. Ты этого хочешь?

– Нет, конечно. Но подобные случаи заставляют меня беспокоиться о тебе, Валентина. Я боюсь потерять тебя и именно по этой причине повторяю свое предложение.

– Надеюсь, ты любишь меня достаточно, чтобы мне больше не пришлось его отклонять.

– Договорились, – граф вновь притянул жену к себе. – Буду стараться держать язык за зубами.

Валентина устроилась поудобнее, ожидая, пока муж сядет па козлы. Подняв пистолет, оброненный испанцем, она задумчиво посмотрела на оружие. Дернувшись, карета сдвинулась с места.

Грейт-Марлоу, 1817 год

Выйдя из дома в Грейт-Марлоу, Никколо чувствовал крайнее смятение. Он озадаченно покачал головой. Юноша не знал, на что именно он рассчитывал, но какими бы ни были его надежды, они не оправдались. Вместо того чтобы возродить былую дружбу, Вивиани сейчас чувствовал себя совершенно чужим Перси, Мэри и Клэр человеком. Они вели спокойную жизнь в английской провинции. Картина, открывшаяся его взору в этом доме, вполне соответствовала духу прошлого века.

Конечно, Шелли не оставил литературную деятельность и его не покинуло желание изменить этот мир к лучшему, но магия тех ночей на берегу Женевского озера развеялась.

Мадрид, 1817 год

Во дворце де Уседа горел яркий свет. Это здание, построенное в стиле барокко, сияло в лучах тысяч свечей и ламп. Стены украшала изысканная живопись, и на гостей с усталой улыбкой взирали статуи из коллекции Сандоваля, прежнего владельца этого дома.

С момента освобождения Испании от французской оккупации прошло всего несколько лет, и Фердинанд VII воспользовался годовщиной своего возвращения в Мадрид, устроив великолепный прием.

– Думаю, он хочет доказать миру, что Испания вновь обрела былое величие, – шепнул жене Людовико.

Они стояли в длинной очереди, выстроившейся перед королем, ожидая, когда их представят.

– Возможно, для этого ему самому стоило бы немного подрасти.

Валентина невольно улыбнулась. Действительно, король был весьма невысоким человеком и, как и все низкорослые люди, пытался компенсировать этот недостаток железной выправкой. На нем были черные декорированные штаны до колен и рубашка с золотыми позументами. Темные глаза мрачно поблескивали под черной копной волос.

– По крайней мере, сразу видно, что он Бурбон, – ответила Валентина.

По ухмылке мужа она поняла, что ей даже не нужно указывать на тяжелый подбородок короля – Людовико и так понял ее шутку.

В такие мгновения она почти забывала о том, кем был тот человек, за которого она вышла замуж. Валентина залюбовалась прекрасным лицом мужа и его стройной осанкой. Казалось, он ничем не отличался от других гостей на приеме, просто аристократ, мило беседующий с женой. Но тут женщина вспомнила о произошедшем сегодня вечером. Как Людовико силой мысли загипнотизировал грабителей…

«Днем я ничем не отличаюсь от людей, – рассказывал он. – А вот ночью… Что ж, ночью все иначе».

– Валентина? – обеспокоенно позвал ее Карнштайн. – Что с тобой?

– Ничего, я просто вспомнила сегодняшнее нападение на карету.

– Если хочешь, я скажу королю, что дела на улицах Мадрида обстоят не лучшим образом, – предложил Людовико, двигаясь вперед в очереди.

Фердинанд перебрасывался с каждым из гостей парой вежливых слов и ждал, когда ему представят очередную пару.

– Прошу тебя, не надо. Я слышала, что он невероятно вспыльчив. Лучше не порти ему настроение, а то еще попадем в лапы инквизиции.

По слухам, Фердинанд не воспринимал либеральных устремлений своих подданных и был весьма реакционным политиком. Его противники просто исчезали, критиков заставляли молчать. «И даже инквизиция вновь обрела силу», – с дрожью подумала Валентина. Покосившись на Людовико, она опять прикусила губу. Он рассказывал ей, что церковь охотится на подобных ему, и потому Валентина волновалась за мужа с тех пор, как они приехали в католическую Испанию.

– Этикет в Мадриде устарел не меньше костюма короля Фердинанда, – Людовико, казалось, совершенно не думал о том, что их могут услышать. – Испанцы действительно очень…

– … верны своим традициям, – перебила его Валентина, пока он не наговорил лишнего. – В этом ты, несомненно, прав.

Взглянув на жену, Карнштайн улыбнулся, и на мгновение Валентине показалось, что она заметила в его улыбке насмешку, но наваждение тут же развеялось.

– Скоро мы уедем во Францию, любимая, как я тебе и обещал. Южная Европа начинает мне надоедать, а в Париже в следующем месяце начинается новый театральный сезон.

Женщина попыталась улыбнуться в ответ. Она постаралась представить себе Париж, но в ее мыслях этот город был таким же мрачным, как и ночной Мадрид.

Наконец их подозвали к королю. Валентина тщательно следила за тем, чтобы ее лицо не выражало ничего, кроме восторга от встречи с монархом. Она вежливо присела в реверансе, в то время как Людовико благодарил Фердинанда за приглашение на прием. Обменявшись парой фраз с королем, они присоединились к остальным гостям.

Граф Карнштайн был довольно известен в Мадриде и смог познакомить жену со многими гостями – как испанцами, так и иностранцами. Супружеская пара неспешно переходила из одного зала дворца в другой.

– Гляди, вон стоит один из генералов герцога Веллингтона.

А вон с тем юношей ты наверняка захочешь познакомиться. Он пишет стихи.

Через некоторое время они расселись на диванчиках, болтая со знакомыми Людовико в ожидании обеда.

Прихлебывая шампанское и вполуха слушая слова голландского культур-атташе, Валентина думала о том, как изменилась ее жизнь в последнее время. Конечно, она продолжала очаровательно улыбаться и старалась быть веселой и остроумной собеседницей. Женщина знала, что Людовико гордится тем, что его жена говорит на нескольких языках и разбирается в литературе и искусстве. Она замечала восхищенные взгляды, которые бросали на них другие гости, «И все они видят лишь тот образ, который создал для них Людовико».

Не зная, смеяться ей или плакать, Валентина готова была отдать все на свете, лишь бы вновь оказаться в библиотеке на вилле Вивиани в Ареццо, где она слушала истории Никколо и вампиры были лишь плодом ее воображения.