Текст книги "Пёсий остров"

Автор книги: Кристиан Мерк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Лора знает, что нужно делать. Она чувствует, что в скором времени им предстоит совсем другой важный разговор, но сегодня вечером нужно быть женой, которой она уже много месяцев себя не ощущает. Она паркуется неподалеку от лавки и достает из багажника пару веток плюмерии и сирени. Затем вытирает дорожную пыль с лица и идет вниз по тротуару, уже представляя себе, как займется с ним любовью этой ночью. Она все еще помнит, что ему нравится в постели. Синяя неоновая вывеска «Стратегии выхода» моргает впереди. Лавка как раз в это время закрывается. Даже в день смерти своего отца Якоб сидит на работе ровно до семи.

Она резко останавливается в тени под эстакадой.

Человек в коричневой куртке, которого она видит, – ее муж. А второй силуэт принадлежит девушке. Молодой и очень симпатичной, насколько можно судить с такого расстояния. Лора узнает Пенни, безотказную секретаршу, которая прошлась бы босиком по битым стеклам, если бы Якоб ее попросил. Она хватает его за руку и что-то шепчет на ухо. Лицо Лоры вспыхивает, но она стоит на месте. Она не хочет попасться в ловушку собственного воображения. Люди ошибаются сплошь и рядом. Она крепче вцепляется в букет, как будто это бейсбольная бита, и ждет, что будет дальше. Дальше может быть что угодно. Может быть, Пенни просто выражает соболезнования. Что угодно.

До нее доносятся обрывки фраз. Лора слышит, как Пенни произносит что-то вроде: «…очень жаль, Якоб», а Якоб отвечает: «…за твою помощь». Затем они смотрят друг на друга молча. Затем грохот метро поглощает все, что они, возможно, говорят друг другу дальше. Лора вздыхает с облегчением. Якоб. Хороший мой. Я вышла за настоящего джентльмена. За героя, который по ошибке застрял в лавке с картами.

Тут Пенни встает на цыпочки. И целует Якоба. Он ее не останавливает. Поезд уносится прочь к Вильямсбургскому мосту, оставляя Лору в тишине, одинокую, с букетом, под железными балками. Она думает, не выбросить ли цветы и не вернуться ли в машину. Или закатить им сцену? Но нет. Она чувствует странный задор от захватившей ее ярости, которая теперь бурлит в горле, как теплая газировка. Она подходит к ним, выставив перед собой букет и натянув улыбку.

– Якоб! – зовет она, еще не подойдя достаточно близко, но как раз вовремя, чтобы Пенни не успела прервать поцелуй и сделать вид, что ничего не происходит.

– Милый! – восклицает Лора, крепко обнимая мужа и сминая оказавшиеся между ними цветы. Она снова начинает плакать, но теперь совсем по другой причине.

– Лора, дорогая.

Якоб прижимает ее к себе, целует в щеку. В его голосе сквозит то ли вина, то ли радость. Если бы Лора не видела то, что видела, она бы решила, что радость.

Пенни молчит. Ее застали врасплох, так что она просто стоит рядом, молча глядя на них, в ожидании следующего жеста судьбы. О да, несомненно, она его любит.

В этот момент Лора решает, что она пойдет на похороны и на поминки с Якобом.

А затем уйдет от него.

– Милый, – повторяет она, сдерживая новый приступ слез и крепче прижимаясь к мужу.

Адвокат

Стэн Бервик любит, чтобы в машине было тепло. Он водит «кадиллак-эльдорадо», который Авраам заставил его купить много лет назад, и с тех пор в чертовой тачке вечно что-то барахлит. Но радиатор – о, на радиаторе можно печь буженину.

– Никогда здесь не был, – говорит Эммануэль, которого раздражает, что им пришлось тащиться на север, в самый конец долины Гудзона. Весь последний час ему постоянно приходится отвечать на звонки по мобильному. Якоб, сидящий на заднем сиденье, игнорирует шквал звонков на свою трубку. Кредиторы отца принялись названивать после первого же упоминания убийства в новостях и с тех пор не отстают. За окном машины – равнодушное серое октябрьское небо. Но Стэн, человек из породы верных семейных адвокатов, сияет ярче солнца.

– Посмотрим, что вы скажете, когда все увидите, – говорит он, посмеиваясь. Горло его водолазки смыкается вокруг заплывшего подбородка. Квадратное золотое кольцо блестит на среднем пальце, как огромная печать. – Я сам еле глазам поверил.

– Я не поверю, даже если ты покажешь мне завещание, собственноручно им подписанное, – говорит Якоб.

Когда машина сворачивает с Таконик-парквей на Клейврак, обрамленную аккуратно подстриженными вязами, он вдруг вспоминает, как Лора вчера везла его домой. Она была какой-то слишком доброй, слишком ласковой. Как будто что-то скрывала. Или затаила обиду. На Пенни? Он вспоминает детали вчерашнего вечера, но тут же отгоняет эту мысль. Девушка просто чмокнула его в щеку и сказала, что Эммануэль попросил у нее телефон. Неужели Лора могла подумать, что между ними что-то есть? Он решает позвонить ей сразу, как только Стэн продемонстрирует им потайное сокровище отца. Нужно все как-то уладить. Он собирается кое-что положить ей под подушку. Любовное письмо, написанное на обороте карты места, куда он отвезет Лору, как только вся эта суматоха утихнет. Ангилья. Ангилья, где песок как мука и солнечным дням нет счета.

Машина останавливается, и Стэн становится очень торжественным. За вязами впереди что-то чернеет.

– Джентельмены, представляю вам последнее приобретение Авраама Луи Шталя. Постройка 1887 года, принадлежала проворовавшемуся барону, признана аварийной в 1933-м, а впоследствии восстановлена каким-то миллиардером, сколотившим состояние на интернете. Два месяца назад он обанкротился и продал все это вашему отцу. Смотришь – и прямо королем себя чувствуешь, да?

Стэн трогается вперед и доезжает до поворота, где опускает стекло и показывает им здание.

– Охренеть, – высказывается Эммануэль, который никогда не отличался богатым словарным запасом.

Здание, представшее перед ними, оказывается огромным – нагромождение башен и шпилей, грандиозное воплощение чьих-то амбиций. Витражные стекла окон в свинцовых переплетах переливаются радугой на красной кирпичной стене, которая тянется до небольшого искусственного водоема. Подъезд такой широкий, что здесь бы легко поместилась танковая дивизия. Стэн так и застыл с простертой рукой, как будто без этого жеста невозможно оценить масштаб события.

– И когда, говоришь, звонил покупатель? – спрашивает Эммануэль, вылезая из машины и упирая руки в боки. Хозяйский жест.

– Сегодня утром уже дважды, – отвечает Стэн, с трудом выталкивая свое грузное тело из обитого велюром сиденья. – Вы не волнуйтесь. Я же обещал, что обо всем позабочусь.

– Что за покупатель? – спрашивает Якоб и чувствует, как в кармане снова вибрирует телефон. Он достает его и видит на экране надпись «ЗВОНИТ ЛОРА». Он хочет ответить на звонок, но Эммануэль бросает на него осуждающий взгляд, и он передумывает. В этот момент он ненавидит своего брата и его планы.

– Какой-то человек из Флориды, – отвечает Стэн, похлопывая табличку «ПРОДАЕТСЯ» на нестриженом газоне перед домом. – Предложил двадцать девять миллионов наличными. Когда разберемся с долгами Авраама и с моей оплатой, у каждого из вас в кармане будет по девять миллионов.

Эммануэль молча улыбается и кивает. Его редеющие волосы треплются на ветру, напоминая рыжеватую дымку от пламени. Якоб знает, что брат уже воображает гору денег на обеденном столе.

Пока Эммануэль просит Стэна немедленно звонить покупателю, Якоб направляется к входной двери. На гравии возле порога – хлопья осыпавшейся зеленой краски. Дерево разбухло от дождей. Сквозь грязные стекла виднеется мебель. Широкие диваны, шелковые шторы. Камин. Кирпич все еще пахнет копотью. Якоб закрывает глаза и испытывает что-то, очень похожее на любовь. Чувство появляется из ниоткуда. Он кладет руку на ржавый дверной молоток и стучит. Звук эхом отдается где-то в здании, и Якоб представляет себе длинный коридор. Он уже видит себя внутри: вот он расчищает пыльные углы и собирается вскоре подняться наверх вместе с Лорой.

– Слышишь, гений? – зовет Эммануэль, маша ему обеими руками, как борец, вызывающий соперника на бой. В его голосе звучат алчные нотки. Чертов жадный коп. – Покупатель на связи!

Якоб медленно идет назад по гравию, наслаждаясь его хрустом под ботинками. Стэн кивает, прижав мобильный плечом к уху.

– Да… это было бы замечательно, – говорит Стэн. – Возле старой Ривер-роуд. Красный кирпичный замок. Отлично. Мы будем ждать. Спасибо.

Он захлопывает раскладную трубку и улыбается.

– Красота, – произносит Эммануэль, заложив руки за спину.

– Перезвоните ему, – говорит Якоб. – Пусть никуда не едет.

– Что-то я не понима… – начинает Стэн, все еще улыбаясь.

– Черт тебя дери, ты о чем? – рычит Эммануэль, наступая на него на этот раз как настоящий боец, не прикрывая злобу обаянием.

Якоб бросает взгляд на самый высокий шпиль, где тонкий флюгер в форме петушка крутится на ветру. Он скрипит в тишине, пока Эммануэль дожидается ответа.

– Мы не будем его продавать, – заявляет Якоб, еще сам не понимая, что говорит. – Мы заложим наши дома, прикарманим отцовские заначки, – продолжает он, улыбаясь этой безумной идее. – Ты ведь знаешь, где он их прятал, верно, Стэн? Будем жить здесь все вместе. Тут места хватит на десять семей.

Флюгер снова скрипит в тишине. Нарушает ее Эммануэль:

– Хорош дурака валять. Мы продаем дом мистеру… как там его?

– Касабяну, – подсказывает Стэн, смакуя слово. – Армянин. Приятный человек.

– Я не продам свою половину, – говорит Якоб и чувствует, как телефон снова начинает вибрировать. На этот раз он полон решимости ответить, но тут на въезде появляется красная машина. Белобрысый мужчина машет Стэну из-за руля. У него искусственный цвет волос и такая же искусственная улыбка.

– Но я не могу продать только половину дома! – ноет Стэн, нервно махая в ответ мистеру Касабяну.

– Девять миллионов! – шипит Эммануэль, при этом широко улыбаясь армянину, который выскакивает из машины и пожимает мясистую руку адвоката. – Подумай, девять миллионов. Каждому. Ты же банкрот. Ты хуже, чем банкрот. Что на тебя нашло?

Якоб смотрит на флюгер, который теперь указывает клювом на юг. Он нажимает на кнопку приема звонка и улыбается.

– Просто я смотрю на него и чувствую себя королем, – отвечает он.

* * *

Якоб слышит голос жены в трубке. Она пытается говорить как ни в чем не бывало, но все равно не может скрыть недовольство. Фоном раздается какой-то шум – поминки в квартире его родителей в Южном Бруклине, и он обещал там быть.

– Что-что? – переспрашивает Лора, параллельно объясняя кому-то, что на кухне можно взять добавку курицы. Якоб чувствует себя виноватым. Я нерадивый муж. И еще более нерадивый сын. Но я, по крайней мере, не буду плохим братом.

– Это особняк, а не замок, – повторяет Якоб, не обращая внимания на злобный взгляд Эммануэля и на адвоката с армянином, беседующих возле красной спортивной тачки. – Он стоит прямо у озера. Очень красиво. И сверху флюгер. Похожий на петуха. Тебе понравится.

– Ты сказал, что хочешь купить петуха?

– Да нет же, я…

В трубке раздаются помехи. Эммануэль изображает само дружелюбие, лебезя перед армянином и стараясь отчетливее блеснуть своим золотым значком. Его плечи как бы говорят: не волнуйтесь, все будет отлично. Этот коп теперь ваш лучший друг. Тем временем Стэн борется с входной дверью, стараясь держаться спокойно. Якоб замечает в глубине заднего двора небольшое судно с мачтой. У него блестящий белый корпус. Парус, видимо, сняли на зиму. Он не знает, как оно правильно называется, зато знает, что он мог бы катать на нем Лору каждый вечер по озеру. Я никогда нигде не был, кроме Ниагары и Нантакета, думает Якоб и представляет себе большой мир за пределами сине-зеленой карты.

– Золотце, давай обсудим это, когда ты вернешься, – говорит она. – Ты вообще где? Люди постоянно спрашивают, где ты и твой брат.

Раздражение в голосе Лоры сменяется озабоченностью, но невысказанное напряжение вчерашнего вечера звенит громче, чем бокалы на заднем плане. Поцелуй на цыпочках не прошел незамеченным. Когда Лора вчера затащила его в постель, казалось, будто кто-то чужой управляет ее рукой. Как будто она делала доброе дело из жалости к убогому, а не занималась любовью с мужем. Потом они не разговаривали, только полежали в обнимку, создавая видимость близости. Тем временем мистер Касабян явно охладел к пантомиме Эммануэля в духе Чарльза Бронсона и присоединился к Стэну, который теперь стоит в темном коридоре, зияющем за открытой дверью. Оттуда доносится запах сырой золы.

– Я сейчас в месте, которое называется Клейврак, – говорит Якоб, понимая, что это звучит нелепо.

– Никогда о нем не слышала. Держи маму.

Раздается стук колец о пластик трубки, и только что овдовевшая миссис Шталь обращается к старшему сыну, своей единственной надежде:

– Якоб? Куда тебя утащил твой брат?

Ее голос звучит еще строже, чем обычно. Якоб размышляет, способно ли хоть что-нибудь выбить эту женщину из колеи. Землетрясение? Мировая война? Он решает, что вряд ли.

– Он никуда меня не утащил, мам. Мы просто…

– Ты хороший мальчик, Якоб. Но я же знаю. Твой отец всю неделю дразнил меня какими-то оговорками, дескать, «заживем по-королевски». И я только что заглянула в шляпные коробки – он не думал, что я знаю, что он хранит их в подвале. Они набиты стодолларовыми купюрами. Такое ощущение, что он собирал милостыню.

– Тут огромный дом, мам. Он мне жутко нравится.

Якоб отмахивается от Стэна и видит, как покупатель недовольно хмурится. Времени осталось мало. Армянин весь в нетерпении. Огромная сумма вот-вот исчезнет за горизонтом вместе с красной машиной.

– Понятно, – звучит спокойный ответ. Только благодаря ее способности бесстрастно оценивать ситуацию все трое мужчин в семье не очутились за бортом раньше срока. Эта же способность вызывала у него желание устроить ей встряску, хотя бы разок. – А что говорит твой брат?

– А как ты думаешь? Хочет все продать за наличные, и прямо сейчас. Проводит экскурсию для покупателя в данный момент. А я хочу подождать.

Настает очередь мистера Касабяна размахивать руками, когда он выходит из особняка, сопровождаемый Стэном и Эммануэлем, которые, кажется, о чем-то его умоляют. Это напоминает Якобу сцену из какого-то мультфильма, где придворные шуты тщетно пытаются угодить разъяренному королю. И он оказывается недалек от истины.

– Послушай меня, Якоб, – внезапно произносит мать, уже не столько жестко, сколько настойчиво. – Возвращайся домой. Не принимай сейчас никаких решений. И не слушай своего брата. Я люблю его, но у него ума столько же, сколько было у твоего отца. А ты пошел в меня.

– Хорошо, мам, – отвечает Якоб и встречает взгляд брата, в то время как Стэн провожает глазами красную машину, исчезающую из их жизни навсегда. Похоже, что мать выбрала, на чьей стороне ей быть.

– Если дать Манни волю, он продаст даже стельки от твоих ботинок, – продолжает она, теперь почти шепотом. Металлический петух снова поворачивается на осеннем ветру, скрипнув как будто в укор Эммануэлю, который толкает Стэна на помятый бок «кадиллака», чтобы сорвать злость хоть на ком-то. – Езжайте сюда и поешьте супа. Его осталось очень много.

– Я тебя люблю, мам, – говорит Якоб.

Он вспоминает, как брат однажды убедил его, что акции технологических компаний – безопасное вложение. Это стоило ему машины. Эммануэль тем временем снова толкает Стэна и повышает голос. Затем поворачивается в сторону Якоба, как будто теперь его очередь. Стэн выглядит так, будто вот-вот заплачет.

– Просто садитесь в машину и езжайте домой, прямо сейчас, – приказывает миссис Шталь.

Весь обратный путь до Бруклина они молчат. В тишине отчаянье Стэна грозит просочиться наружу и утопить всех троих по дороге.

Поминки

За стойкой с закусками прямо перед Якобом стоит мужчина. Он пытается удержать тефтели и стакан красного вина на бумажной тарелке, и его узкое лицо выражает скорее озабоченность этой задачей, нежели скорбь.

– Примите мои соболезнования, Якоб, – произносит он, неопределенно кивая на кого-то в другом конце комнаты. Его дорогие туфли поскрипывают. Кажется, он чувствует себя здесь чужим.

– Благодарю, – отвечает Якоб и смотрит, как мужчина кивает и присоединяется к невысокому приятелю во дворе, где столпились курильщики. Якоб понятия не имеет, кто этот человек, а ведь он знает почти всех друзей и врагов отца. Он машет жене, отделенной от него морем человеческих лиц, которые не могут решить, насколько убитыми горем надо прикидываться на второй день после похорон. Большинство выбирает вариант «ничего, держусь». Якобу кажется, что Лора никогда еще не выглядела такой красивой. Ей ужасно идет платье, которое он подарил ей на Рождество. Синее, как ее глаза. Складки ткани спадают до самых пальчиков ног. Она натянуто улыбается, как человек, которому есть что сказать, но не при людях.

Ресторан на краю Ист-Ривер заполнен гостями, которые пришли почтить память Короля хрома. Миссис Шталь заказала торт в форме «кадиллака-бонневилля». Это тайная шутка, которой она ни с кем не хочет делиться, – отговаривается, что у нее с похожей машиной «связаны воспоминания», а затем усиленно хлопает глазами, прежде чем снова расплакаться. Ранний снег падает на окна как мошки, которые хотят попасть внутрь и погреться с гостями. Ветер завывает между кухней и большим пластиковым тентом, арендованным специально для поминок. Официанты громко топают и тайком выпивают что покрепче, потому что вечер обещает быть долгим. Над ними раскинулся Бруклинский мост, похожий на гигантский серый трамплин, исчезающий в тусклом мареве огней портового квартала Саут-Стрит-Сипорт. «Я скоро скуплю весь чертов город, – говорил Авраам всякий раз, как продавал кому-нибудь новую машину, а не какую-нибудь развалюху. – От Саут-Ферри до Бронкса. Все скуплю, до последнего кирпичика».

Кто-то легко касается плеча Якоба. Он поворачивается и видит Лору. На ее лице больше нет напряженности. Она протягивает ему напиток и целует его в щеку.

– Кто это был? – спрашивает она.

– Ты о ком?

– Мужчина в коричневом. Какой-то приятель твоей матери?

Якоб выглядывает во двор, где собрались изгои-курильщики. Мужчина с бумажной тарелкой исчез из виду, и его невысокий приятель тоже.

– Я его не знаю. Может, конкурент из продавцов автомобилей, пришел позлорадствовать. Ты как?

Улыбка Лоры снова становится натянутой, хотя в ее глазах еще теплится нежность.

– Все хорошо. Иди проведай маму, ладно?

Якоб смотрит, как она уходит прочь и быстро теряется в толпе, синее пятно среди людей в черном, светлые волосы. Я хочу дать ей все, думает Якоб, представляя, как последняя причуда отца воплощается в настоящий дом. В новую жизнь. Якоб опускает взгляд и замечает, что держит сразу два бокала. Он ставит один в сторону и пьет из второго, не чувствуя вкуса. Он не пил алкоголя уже много месяцев, не пил, даже когда пошел в кабак с Эммануэлем, чтобы отпраздновать его повышение. Манни тогда нажрался и стал извиняться за все, что только мог припомнить – от похищенных еще в школе карманных денег Якоба до желания трахнуть Лору. В конце концов его приятели увезли его домой.

– Слышь, Магеллан!

Это Эммануэль, и он уже порядком пьян, отчего избегает встречаться взглядом с матерью, которая возмущенно наблюдает за ним с другого конца зала. Пуговица рубашки над ремнем расстегнута. Он пытается улыбнуться, но выражение лица получается жалким, как у Стэна.

– Манни, рад тебя видеть, – говорит Якоб.

– Так рад, что не отвечаешь на мои звонки?

– Я сегодня уже дважды разговаривал со Стэном. Послушай…

Эммануэль хватает его за руки с такой силой, что проливает напиток.

– Я уломал Касабяна. Он снова согласен. По той же цене. Давай я накину тебе миллион. Только дай мне провернуть это, я эти деньги удвою всего за…

– Мальчики, надеюсь, вы не разговариваете о работе хотя бы на поминках отца?

Миссис Шталь одета в закрытое платье и черную шаль. Якобу хочется напомнить ей, что они не сицилийцы. Эммануэль морщится от ее прикосновения.

– Привет, мам, – говорит Эммануэль.

– Значит, все-таки разговариваете, – продолжает она, окинув младшего сына таким взглядом, будто он все еще в том возрасте, когда его внешность не выдавала, что с ним лучше не связываться, а то непременно обманет. – Прекратите, прошу вас. Это обесценивает мероприятие.

– Мам, мы не можем терять время.

Эммануэль пытается говорить непререкаемым тоном.

– То есть для тебя это трата времени? – переспрашивает она, кивая на гостей, которые начинают поглядывать на них. Даже невзирая на платье с высоким горлом, становится заметно, как покраснела ее шея.

– Мам, все хорошо, – говорит Якоб. – Возвращайся к гостям. Я поговорю с Манни.

– Еще как поговоришь, – отзывается Эммануэль и тащит брата на террасу, где шарит по карманам в поисках сигареты. Курильщики вежливо расступаются. Братья смотрят друг на друга в упор. Молча. Поднимается ветер, и кабели моста по-зимнему гудят.

– Манни, я понимаю, что тебе нужны деньги, – говорит Якоб, ловя на себе сочувственный взгляд Лоры из-за стекла. – Тебе всегда нужны деньги. Но я не хочу принимать решение прямо сейчас. Зачем спешить?

Невзирая на холод, лицо Эммануэля краснеет.

– Потому что рынок недвижимости в заднице! Ты что, газет не читаешь? Найти такого покупателя, как этот чувак на красной тачке, – это удача, которая случается только однажды! И если ты не подпишешь отказ, мы эту удачу упустим! Уже через месяц особняк будет стоить на три миллиона меньше. Ты хочешь этого дождаться?

Эммануэль все это время размахивает какой-то бумагой, зажатой в руке, отчего смахивает на капризного поэта.

– Мне просто надо подумать, – примирительно говорит Якоб, которому хочется оттолкнуть брата, но река всего в нескольких метрах от них. Последний раз, когда они ссорились, Манни чуть по привычке не выхватил пистолет. Сегодня он может толкнуть его в ответ. «Мальчики, пускайте в ход обаяние, – всегда говорил им отец. – Кулаками пользуются те, кто не умеет улыбаться». Однако Манни никогда не умел улыбаться убедительно.

– Ты меня уничтожишь, – вздыхает Манни, и на этот раз в его голосе нет ничего, кроме горечи. – Они отберут мой дом. Наш с Рашель.

– Я все понимаю, – отвечает Якоб, чувствуя укол жалости, хотя отлично знает, что планы брата всегда заканчивались для всех слезами, а не выгодой. – Но почему ты не хочешь взять деньги, которые папа оставил? Там по меньшей мере тридцать тысяч. Этого бы хватило на какое-то время.

Манни открывает рот и что-то отвечает. Якоб видит это, но не может расслышать. Кабели моста гудят все громче, превращаясь в многоголосый хор из стали и пыли. Якоб подходит поближе к брату и прикрывает ухо от ветра. Манни хватает его за лацкан и выворачивает его, и при этом как будто рычит. Мост перестает гудеть, теперь остаются только беззвучные снежинки, медленно парящие на ветру, тающие на лицах людей. В ресторане происходит какое-то движение, синяя вспышка. Это Лора, расталкивая гостей, идет в сторону террасы.

Якоб стоит на коленях, глядя на золотой значок Манни. Он кажется ему маленьким железным солнцем, искрой теплого света. Он падает на землю, и последнее, что он чувствует, – это ладони жены на своих щеках.

– Золотце, – зовет она. – Ты меня слышишь?

Но Якоб слышит только грохот грузового поезда, который увозит его из этого мира в другой.

Ему кажется, что он переместился в мир духов. Но его озадачивает запах.

Пахнет кожаной обивкой, а не серой и гнилью. Должно быть, он в машине «скорой помощи» или в полицейском фургоне. Все вокруг движется резко, неаккуратно. Рядом с ним раздаются приглушенные голоса, он не может разобрать слов, но их беспокойство доходит до него сквозь кокон. Он чувствует, что кто-то рядом по-настоящему в ужасе, и этот ужас начинает захватывать и его. Кто-то перетаскивает его из одной машины в другую, и теперь он чувствует запах бензина и резины. Может быть, где-то рядом мыши, потому что он слышит какой-то непрекращающийся писк. Темнота, накрывшая его, когда подоспела Лора, теперь разрослась и стала плотной, как железная завеса. Он пытается открыть глаза, чтобы всем объяснить, что они не того хоронят, что он еще жив. Но он ничего не видит. И все же марево, заполнившее его ум, расступается ровно настолько, чтобы он понял, где находится.

Его бросили в багажник чьей-то машины.

Запах резины исходит от шины, которая лежит рядом с ним, а писк – от пружин, которые давно не меняли. Он думает об отце и размышляет, была ли его последняя поездка на машине похожа на эту. Нет. Отец всегда сидел спереди, даже отправляясь на собственную казнь, и ни один заимодавец или недоделанный бандит не могли этого изменить. Но я – не мой отец, думает Якоб. Он слышит, как где-то рядом спорят, и это последнее, за что успевает уцепиться его проснувшееся было сознание, прежде чем снова погрузиться во мрак. Барух ата… Якоб забывает слова и не может продолжить свое неуклюжее обращение к Богу. Затем он чувствует запах соленой воды и выхлопов.

Я не знал, что Стикс такой широкий, думает он и отдается течению.