Текст книги "Туз Черепов (ЛП)"

Автор книги: Крис Вудинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Глава 14

С мешком на голове – Возращение Крейка – Кровавое чтение – Пинн становится пробужденцем

«Три года. Три года, и все-таки они схватили меня. Значит, то, что о них говорят, правда. Шакльморцы всегда ловят свою жертву, рано или поздно».

Грайзер Крейк сидел, размышляя о предстоящей смерти, на металлической скамье в заднем отсеке маленького корабля. По крайней мере, он считал его маленьким, судя по звуку моторов. Но трудно судить с мешком на голове.

Последние двадцать четыре часа были ужасным и унизительным испытанием. Репутация агентства «Шакльмор» опиралась на профессионализм и джентльменский лоск его сотрудников, который должен был произвести впечатление на богатых клиентов. Шакльморцы были вежливы, хорошо одеты и всегда достигали цели: вполне подходящий облик для охотников за головами. Но поскребите поверхность, решил Крейк, и под сверкающей оболочкой вы найдете наемников и головорезов, таких же, как все остальные, – гордых членов самой большой банды в Вардии.

«Тебе не удастся использовать на нас свой зуб, приятель», – рассмеялись они ему в лицо, когда схватили. Именно тогда они и надели на него мешок, и с тех пор не снимали. Сковав наручниками руки за спиной, они потащили его, слепого и беспомощного, по улицам Коррена. Далекие выстрелы и близкие взрывы заставляли его вздрагивать и съеживаться от страха, но они безжалостно волокли его вперед, пока не добрались до корабля. И когда он почувствовал, что они взлетели, то понял, что погиб. Никакой надежды на спасение.

Он провел в камере сутки, мучая себя мыслями о том, что произойдет в будущем и что осталось в прошлом. Он подумал об экипаже и спросил себя, как у них дела; он хотел бы никогда не быть таким идиотом и не бросать их. Он подумал о Самандре и сгорел от стыда. Пусть лучше она думает, что он сбежал и пропустил их рандеву, или вообще умер. Все лучше, чем правда.

Он подумал о Бесс… Нет, он не может думать о Бесс. Бесс, голем, которого он бросил. Бесс, маленькая девочка, которую он убил. Тогда он сбежал от правосудия, но нельзя бегать вечно.

Они оставили мешок на его голове и держали закованным, как зверя. Мешок сняли только на время еды. Один пихал ему в рот ложку с тушеным мясом, а двое других стояли с винтовками наготове, на случай, если он попробует демонистские штучки. Он стал есть то, что ему дали. И ему не хватило духа протестовать против такого обращения. Он заслужил его.

– Не беспокойся, – сказали они ему. – Скоро ты отсюда уйдешь. Мы просто ждем кое-кого, кто заберет тебя от нас. Мы не охотились на тебя, но Роксби вспомнил об ордере на твой арест, когда прочитал о тебе в газете. Верно?

Роксби, чисто выбритый юноша, схвативший его, гордо улыбнулся:

– Мне кажется, тебе бы не стоило светиться, приятель, – сказал он, поддевая ложкой жаркое и пихая ее в рот пленника. – В эти дни мало кто не слышал о «Кэтти Джей». Жертва собственной славы, а?

Крейка не волновали их объяснения. «Просто сделайте это, – подумал он. – Просто убейте меня».

Рано утром прибыл эскорт. Его вытащили из камеры и отвели к кораблю. Он чувствовал запахи готовящейся еды и слышал грубые разговоры. Ему пришло в голову, что полет из того места, где его схватили, был очень коротким. Скорее всего он находится в передовом лагере Коалиции, где Самандра поцеловала его два дня назад. В голову пришла дикая мысль, наполнив внезапной надеждой: он может позвать на помощь! Но мысль умерла с такой же скоростью, как и родилась. Кто поможет ему? Закон вынес ему приговор. Почему кто-нибудь, а особенно Самандра, должен спасать преступника от закона?

Он промолчал. Они сунули его в корабль и взлетели. Ему не надо было спрашивать, куда они везут его.

Они везли его домой.

«Меня повесят», – подумал он, когда почувствовал, что корабль коснулся земли. Он думал так много раз с того мгновения, как они схватили его. Печаль и отчаяние, паника и покорность по очереди посещали его, пока он сидел и ждал в своей камере.

Но были и вещи похуже, чем короткое и внезапное путешествие в небытие. Молчание отца, убитого горем и разочарованием. Истерические крики его невестки, Аманты. И Кондред, о, тот самый Кондред, чью дочку он зарезал. Не имеет значения, что он ничего не знал об этом до того, как все это произошло. Не имеет значения, что все это было ужасной случайностью. Ему придется предстать перед охваченным яростью братом прежде, чем его отправят на виселицу.

Через какое-то время он услышал, что дверь корабля открылась, потом за ним пришли. Его вывели наружу и повели по дорожке. Даже слепой, он подозревал, что знает, где находится. И убедился, что прав, когда они повернули направо и поднялись на невысокий пригорок. Тысячи раз он ходил по дороге на частную посадочную площадку семьи Крейк.

Впереди и слева находился особняк, в котором он вырос. За ним, через площадку, дом Кондреда, где Крейк жил после окончания университета, строя из себя бездельника и тайком изучая демонизм. Кондред принял его с ханжеским милосердием. Он думал, что жизнь с семьей, которая понимает значение ответственности и тяжелой работы, улучшит взгляды его бездельника-брата.

Нет никаких сомнений, с тех пор он не раз пожалел о своем милосердии.

Его привели в вестибюль и повели по коридору, которой он знал, хотя и редко пользовался им. Кабинет был святилищем отца. После смерти жены, Роджибальд все чаще и чаще уединялся в нем, и, наконец, стал выходить из него только для еды и бизнеса. Его сыновья знали, что не следует тревожить его там. Роджибальд ужасно злился, если его прерывали, когда он работал. Или размышлял. Или вообще чем-то занимался.

«Держу пари, для меня он сделает исключение», – подумал Крейк. Даже погруженный в свое несчастье, он не мог избавиться от чувства горечи во всем, что касалось отца.

Они открыли дверь, без стука, и ввели его внутрь. Он почувствовал, как в его наручниках щелкнул ключ, и запястья освободились. Потом с его головы стащили мешок.

Он замигал, увидев утренний свет, лившийся в высокие окна. Комната была в точности такой, какой он ее помнил: дорогие люстры и мебель, уютно выцветшая со временем. Много книг, но никаких украшений. Роджибальд не был сентиментален, не был и любителем искусства.

Отец сидел на красном кожаном кресле с высокой спинкой, лицом к камину. Крейк мог видеть только его руку в твидовом пиджаке. Лакей, которого Крейк не знал, только что принес серебряный поднос со стаканом бренди. Рядом с креслом Роджибальда стояло точно такое же, но незанятое. В камине горел огонь, который должен был прогнать зимнюю стужу, наползавшую с холмов.

– Садись, Грайзер, – сказал Роджибальд, усталым и утомленным голосом. Не тот тон, который обычно слышал от него Крейк. – Все остальные, возвращайтесь к своим обязанностям.

Одному из шакльморцев, молодому человеку с усиками, эта мысль не понравилась:

– Сэр, возможно мы можем остаться? Мы должны быть уверены, что беглец не выйдет из под контроля.

– Мне нечего бояться. Это мой сын! – рявкнул Роджибальд. – Вон!

Лакей открыл дверь и показал им на выход. Шакльморцам пришлось подчиниться. Сам лакей вышел вместе с ними и закрыл за собой дверь.

Крейк уселся в пустое кресло. С их последней встречи отец сильно похудел. Он всегда был поджарым, но сейчас мясо буквально спало с его костей, а лицо, когда-то жесткое, усохло. Он словно съежился внутри своей одежды, и от него резко пахло старостью. Тем не менее, это был все тот же Роджибальд Крейк: мрачный, прямой, внушающий робость.

– Привет, папа, – сказал Крейк.

Роджибальд не ответил. Он редко баловался любезностями и свято верил, что человек не должен говорить, если ему нечего сказать что-то стоящее.

Крейк никогда не мог долго выдерживать такие периоды молчания. Ему нужно было чем-то заполнить их.

– У тебя новый лакей, – услышал он собственные слова. – А что случилось с Шарденом?

– Я избавился от него, – сказал Роджибальд. – Я избавился от всех слуг. Аманта настояла после того, как… – Он махнул рукой. – Ты знаешь.

«Да, – подумал Крейк. – Я знаю в точности. Но никто из нас не может сказать этого вслух».

– Она приходила в ярость при виде их, – продолжал Роджибальд. – Обвиняла их в том, что не видели, как все это происходит, недостаточно внимательно наблюдали за Бессандрой, не закрыли дверь и во всех прочих грехах. Она избавилась от всех своих слуг, а потом взялась за моих. Я позволил им уйти, чтобы сохранить мир. Но Шарден… это было тяжело. Он провел вместе со мной двадцать лет. – Он подвигался в кресле и подобрал под себя ноги. – Она сошла с ума. Просто мы тогда этого не знали.

– Где она сейчас?

– Санаторий «Отдых на отмели». Мы послали ее туда год назад. Не думаю, что ей стало лучше, но, по меньшей мере, она выглядит счастливой. Она стала верить, что Бессандра там, вместе с ней. Никто не пытается ее разубедить.

Крейк почувствовал, как у него перехватило горло. Жена его брата в санатории. Его работа. Она никогда ему не нравилась, но это не имеет значения. Ее развалины лежат у его ног.

– В это время чертовски трудно удержать любого слугу, – продолжал Роджибальд. – Они очень суеверны. А люди в деревне говорят. И если верить тому, что они говорят, особняк проклят, и мы все вместе с ним. Не слишком многие из слуг остаются после того, как это слышат. – Он отхлебнул бренди. – Очень суеверны, – повторил он.

Крейк не мог вынести, когда отец говорил таким образом. Обычно он, прямой деловой человек, мгновенно переходил к сути дела. Слышать, как он набирается храбрости, чтобы обратится к настоящему предмету разговора, было ужасно. Только сейчас Крейк сообразил, сколько боли он принес человеку, которого считал неспособным что-то чувствовать.

– Отец. Я знаю, что нет слов, которые могут…

– Да, – сказал Роджибальд. – Их нет.

Крейк замолчал. Внезапно ему захотелось заплакать, но он никогда бы так не сделал. Было немыслимо проливать слезы перед Роджибальдом. Кондред во всем следовал за отцом, но Грайзер был разочарованием. Роджибальд всегда говорил, что он принесет позор в их семью.

Ну, по меньшей мере, он может утешиться тем, что оказался прав. А для Роджибальда быть правым означало все.

Крейк уставился в окно, чтобы собраться. Шакльморцы, все в окопных плащах, ходили по газонам, освещенным прозрачным утренним светом, или патрулировали вокруг стен, окружавших имение. Все они были вооружены дробовиками. Не слишком ли много оружия для одного безоружного беглеца?

– Охотники за головами? – спросил Крейк, когда опять нашел свой голос. Роджибальд не ответил.

– Папа? – помог он.

– Прости, в чем вопрос?

Крейк и забыл, каким намеренно-тупым может быть отец. В обычном состоянии, не в бешенстве, он был педантом. Таким способом он поддерживал свое превосходство над другими.

Он попробовал опять:

– Зачем здесь так много шакльморцев?

Челюсть Роджибальда затвердела, и он уставился в огонь:

– Сброд, кругом.

– Крестьяне? Фермеры?

– Все. Грайзер, пробужденцы расшевелили деревню. Натравили простой народ на благородных. Если мы не объявим себя сторонниками их дела… Ну, а я не хочу быть первым, кого повесят из-за того, что я не встану на колени перед их глупостями. Многие из нас уехали в города, но я не хочу прятаться в незнание. – Он повернулся к Крейку, его глаза полыхнули лихорадочным гневом. – Я не хочу, слышишь? И не имеет значения, чего это будет стоить!

У Крейка возникло ощущение, что в словах Роджибальда есть что-то такое, что он пропустил. Но у него был другой вопрос, который больше не мог оставаться незаданным. Черт побери все чувства отца; он должен узнать.

– Папа, где Кондред?

Роджибальд вздрогнул, словно его ударили. Он, казалось, уменьшился, опал в кресле и глотнул бренди.

– Папа, где он? – настойчиво спросил Крейк. – Он заключил контракт на меня, верно? Почему меня привезли к тебе, а не к нему?

– Твой брат… – сказал Роджибальд, голосом наполненным печалью и отвращением. – Он разорвал контракт два года назад.

Крейк молчаливо уставился на него. Два года назад? И все это время он жил под страхом смерти, хотя контракта на него не было? Ничего удивительного, что шакльморцы не сидели у него на хвосте. Он всегда считал странным, что они не проявляют обычную настойчивость.

– Мы не обратились в суд, ради чести семьи, – сказал Роджибальд. – Кондред хотел сам разобраться с тобой. Но через год… После того, как Аманта… – Его лоб пересекла крошечная морщина: знак, что следующие слова дорого ему стоили: – Это будет пустая победа, сказал он. Просто месть брата. Не имеет значения, что ты сделал.

У Крейка задрожали руки. Поток запутанных эмоций угрожал захлестнуть его. Освобождение и вина одновременно. Он, что, помилован? Он будет жить? И, если так, где возмездие, где правосудие? Он не мог поверить, что брат когда-нибудь простит его за то, что он сделал. И, тем не менее…

– Если он разорвал контракт, почему шакльморцы привезли меня сюда?

– Потому что им приказал я, – ответил Роджибальд. Он допил бренди и скривился, словно проглотил что-то противное. Потом, со злобой, добавил: – Мне нужна твоя помощь.

Пинн торопливо шел через площадку, его сердце сильно билось в груди. Свет низкого желтого солнца с трудом пробивался через заболоченные джунгли на краю площадки. В духоте раннего вечера над ним плавали облака насекомых.

Здесь находилось несколько сотен человек, толпившихся вокруг стоявших без всякого порядка грязных палаток. За ними маячила пара легких транспортников, грубых «Лудстромов». От палаток шел запах готовящейся еды. Дюжина голосов немузыкально пела под бренчание какого-то струнного инструмента и стук ударных. Небольшая группа людей собралась у одной из открытых палаток, на боку которой был изображен Шифр. Пинн направился туда.

База пробужденцев раскинулась на множестве площадок. Помимо центрального «города», было еще много меньших мест скопления народа, похожих на это. Пинн, проснувшись, обошел многие из них. Было жарко и неудобно, а его щель между ягодицами настолько пропотела, что оттуда шли пузыри каждый раз, когда он пукал. Но сейчас это все не имело значения, потому что, наконец-то, его поиски закончились. Его толстые ноги затопали быстрее, он подбежал к палатке и заглянул внутрь.

Она была здесь. Юная и хорошенькая, земляничные волосы собраны в пучок, белая мантия спикера с красной вышивкой. Группа людей восхищенно смотрела, как она держит иглу у вытянутого пальца старухи. Под ладонью женщины находился пьедестал с деревянной тарелкой, которая должна была поймать кровь. Она была полностью сосредоточена на работе: татуированный лоб наморщен, большие голубые глаза напряженно смотрят на палец.

При вид ее ему захотелось взорваться от радости.

– Маринда! – крикнул он, влетая в палатку. Маринда от неожиданности подпрыгнула и вонзила иглу в ладонь старухи.

– Ах! Ой, какое несчастье! Извините меня! – ахнула Маринда. Старуха уставилась на ладонь, набрала в легкие воздух и заорала. Внезапно все в палатке вскочили на ноги и сгрудились вокруг них, выкрикивая советы и обвинения.

Пинн пробился к Маринде. Она наклонилась над старухой, которая в шоке опустилась на пол. Рука женщины была поднята в воздух, и ее поддерживали люди, сгрудившиеся вокруг. Все спорили, что делать с иглой. Наконец кто-то схватил ее и выбросил наружу. Кровь брызгала тонкими струйками и была повсюду, в том числе на лице Маринды и на ее хрустящей белой мантии

– Эй! – крикнул Пинн, пытаясь перекричать суматоху. – Эй! Помнишь меня?

– Позови на помощь! – крикнула она в ответ. – Нам нужен врач!

– Пинн, помнишь? – продолжал Пинн. – Из транспортника? Ты еще читала мое будущее?

Но Маринда, впавшая в панику, даже не поглядела на него, не говоря о том, чтобы слушать.

– Нужно перевязать ее! – крикнула она. Кто-то оторвал рукава от своей рубашки и начал связывать их вместе. Старуха выла, как кот, которому прищемили хвост дверью.

Пинн попробовал новую тактику. Он порылся в кармане и вытащил кусок бумаги, который был пришпилен к панели управления.

– Смотри! – сказал он еще немного громче. Кто-то грубо оттолкнул его. Пинн не обратил это внимания и стал размахивать куском бумаги над ее плечом. – Смотри, я записал твое пророчество!

Она вырвала бумагу из его рук, взглянула на нее и отбросила прочь.

– Нет, она не подойдет, я сказала повязку!

Мужчина с разорванной рубашкой схватил ладонь старухи и перевязал ее рукавами.

– Отведем ее к врачу! – крикнул кто-то, и старуху поставили на ноги.

Пинна слегка покоробило то, что произошло с его драгоценным куском бумаги, но он сделал вид, что ему безразлично.

– Ну, разве это не сумасшествие? – сказал он. – Ты и я, здесь? Разве так бывает? Я хочу сказать, здесь собралось много пробужденцев, но все-таки… Ух! Если это не желание Всеобщей Души, я не знаю, что это вообще!

Зрители уже вытащили старуху из палатки. Маринда попыталась было пойти за ней, но взгляд одного из добровольных помощников остановил ее.

– Извините меня! Мне так жаль! – крикнула она. – Ах! Ой, это ужасно!

– Эй! – сказал Пинн, который уже начал раздражаться. – Это же я!

Она крутанулась к нему, в глазах полыхнул гнев.

– Что ты хочешь ска?.. – Слова замерзли в ее горле, а лицо исказилось от ужаса, когда она узнала его.

Он широко раскинул руки:

– Точняк! Аррис Пинн, Герой Небес, летчик-ас, к твоим услугам! Я очень хорош и с дробовиком! – Решив доказать это, он вытащил дробовик и крутанул его на пальце вокруг спускового крючка. Он думал, что не зарядил оружие, но, очевидно, ошибся. Раздался душераздирающий грохот, и в крыше палатки появилась огромная дыра. Сверху послышалось приглушенное гоготание, и самый неудачливый в мире гусь тяжело грохнулся на землю прямо перед входом.

– Ага. Очень хорош, – сказал Пинн, нарушая последовавшее потрясенное молчание. Его сознание уже переписало историю, и он не был уверен, попал ли он в птицу случайно или намеренно. Через пять минут сомнение полностью исчезнет: он же снайпер, в конце концов. По меньшей мере, по собственному мнению.

– Ты… – начала Маринда, раскрыв рот. У нее был прелестный ротик. – Ты ограбил нас, чудовище!

– Ерунда! – сказал Пинн, по его пухлому лицу расползлась глупая улыбка. – Я теперь пробужденец!

– Ты… Что? Как?

– Да, я! Смотри! – Он наклонился, подобрал слегка запачканный кусок бумаги и дал его ей.

Маринда оглянулась в поисках помощи, смущенная и достаточно напуганная. Народ пялился на палатку, привлеченный прозвучавшим выстрелом, но подойти никто не осмелился. Так что она заправила волосы за ухо и, нахмурившись, прочитала кусок бумаги, с трудом разбирая каракули Пинна и его ужасающе искалеченный вардийский.

– Что это? – спросила она.

– Твое пророчество! – сказал Пинн. – Смотри, оно исполнилось, почти все. За исключением трагедии, которая, наверно, еще произойдет.

Маринда еще больше нахмурилась, все встало на свои места.

– А стражи знают, что вы сбили наш транспортник, убили две дюжины пробужденцев и похитили наши сокровища, бывшие на борту? – спросила она.

– О, да. Какой-то парень, пропищатель, пришел на борт и все выяснил.

– Прорицатель? И он сказал, что все в порядке? – с сомнением спросила она.

– Более или менее. Иначе, почему нам разрешили остаться? Он и разрешил нам, потому как мы теперь пробужденцы. – Пинн не был уверен, правда это или нет, потому что сам в это время спал, но, похоже, это имело смысл.

– О, – сказала обезоруженная Миранда. – Ну, тогда я… Тогда я очень рада. Что ты решил присоединиться к нам. А сейчас я должна идти и позаботиться о той даме, которую ранила. – Она уже почти выскочила из палатки, но Пинн схватил ее за руку прежде, чем она успела сбежать.

– Это была ты! – сказал он и наклонился к ней, на его лице появился маниакальный блеск решившегося насильника. – То, что ты сказала мне, это… Это изменило способ, которым я думаю! Это изменило мою жизнь!

– Хорошо, мне было очень приятно выслушать тебя, но…

– Что здесь происходит? – резко спросил чей-то голос, и к ним подошел пожилой человек в черной мантии. – Спикер Маринда, откуда весь этот переполох?

Она отскочила от Пинна и покраснела.

– Мне очень жаль, прорицатель. Я попыталась прочитать и была так неуклюжа, что…

– Она обратила меня, мистер пуковещатель! – объявил Пинн. – Она показала мне Всеобщую Душу!

Маринда выглядела смущенной:

– Я объяснила, гм, природу Всеобщей Души этому мужчине. Он решил присоединиться к нашему делу.

– Но мне нужно знать больше! – торопливо сказал Пинн. – Есть так много всего, чего я не понимаю. Ну, все это дело с миской молока и богом-котом!

– Наш бог не кот! – рявкнула Маринда, потом на мгновение задумалась и добавила: – И не бог!

– Вспыльчивость не слишком хорошо служит цели спикера, – мягко упрекнул ее прорицатель. – Похоже, здесь у нас горящий энтузиазмом ученик. Разве спикер не должен распространять слово Всеобщей Души?

– Да… но… – начала было Маринда. А потом на ее лице появилось выражение очаровательного безвредного зверька, дверь в клетку которого только что захлопнулась.

Прорицатель взглянул на дыру в крыше палатки, потом поднял бровь и посмотрел на Пинна.

– Случайный выстрел, – сказал Пинн. – Больше не повторится.

Прорицатель опять перевел благожелательный взгляд на Маринду.

– Маринда, ты должна искупить свою ошибку, – сказал он тоном проповедника. – Иногда самые сложные задачи становятся нашими величайшими уроками. Обучать тех, кто хочет, чтобы его обучили.

– О, да! – сказал Пинн с усмешкой, из которой сочилось самодовольство. – Обучи меня!