Текст книги "Туз Черепов (ЛП)"

Автор книги: Крис Вудинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

Глава 27

Проткнутый – Ты не можешь не выполнить приказ Его Усатого Величества – Пинн пьянствует – Петли – Пинн пьянствует еще раз

– Эй!

Маринда застыла. Она медленно поглядела через плечо, словно ребенок, испугавшийся воображаемого монстра, стоящего позади него.

– Подожди! – крикнул Пинн, торопившийся по поляне к ней.

Ему, однако, приходилось прокладывать себе дорогу. Стоял жаркий полдень, и эта часть лагеря пробужденцев была очень оживленной. Группы изнемогающих от жары людей носили грузы на корабль. Повсюду торопливо шагали одетые в сутаны фигуры, возбужденно разговаривавшие между собой. Команды наемников проверяли оружие, пока мангровые заросли беспокойно шевелились под налетевшим с юга горячим бризом.

Она не должна была встречаться с ним, поэтому Маринда метнулась прочь, но он все равно догнал ее.

– Эй! Это я!

Она повернулась, смущенно убрав волосы за ухо и натянув на лицо вымученную улыбку.

– Аррис, – сказала она. – Что за сюрприз.

– Та-да! – пропел он, широко раскрывая руки, потом погрозил ей пальцем. – Ты женщина, которую очень трудно найти.

– О, – сказала она. – Это все подготовка, сам видишь.

Пинн поглядел кругом. Теперь, когда она упомянула об этом, он вспомнил, что последнюю пару дней тоже заметил какую-то кипучую деятельность. Но, откровенно говоря, ему было не до того. Он был очень занят поисками Маринды. Лагерь пробужденцев – не самое маленькое место в мире.

– И к чему мы готовимся? – спросил он.

– Мы улетаем, – ответила она. – Скоро будет большая атака, и мы… А что на тебе надето?

Пинн развернул плечи, показывая свою испачканную грязью и плохо сидящую бежевую сутану, такую же, как на ней. На его лбу все еще был нарисован Шифр, хотя пот уменьшил его до синего пятна.

– Тебе нравится? – спросил он. – Я спикер, как и ты!

– Аррис, – терпеливо сказала она. – На самом деле, это оскорбление.

– Просто подумал, что так я могу вникнуть в суть Всеобщей Души, – сказал он, не обращая внимания на ее неодобрение. – Не ругай меня за рвение!

Она оглянулась, в поисках пути побега.

– Ну, было очень приятно опять увидеть тебя, но я действительно должна…

– Ты не пришла на место встречи, – сказал он. – Ни вчера, ни позавчера! Что с моими уроками?

– Я, э, насколько я понимаю, твой экипаж улетел. Это наделало много шуму. Насколько я помню, многие люди очень разозлились.

– Но я не улетел! – радостно сказал Пинн. – Я остался. Я – последователь Всеобщей Души, до мозга костей.

– Я вижу, – сказала она. – И прорицатель знает об этом?

– О, да, – ответил он. – Я говорил с тремя из них. Он сказали, что я – клевый парень, потому как выбрал Всеобщую Душу. Не как другие. Они все – предатели.

Она скептически посмотрела на него. Пинн сам не знал, говорил ли он правду или нет. Его память всегда была слегка дырявой. Он помнил, как убежал в болото, пока все вокруг «Кэтти Джей» решили пострелять. Потом зенитки открыли огонь по темному небу. А он куда-то пошел. В лагере такого размера совсем легко затеряться. Где-то он проспал часть ночи, очень плохо; потом вошел в какую-то палатку, лег на койку и его никто не потревожил. Утром он встал в очередь и поел в палатке-столовой. И немного выпил во временном баре, в котором установили собственный перегонный куб. Кое-кто заметил фальшивый Шифр на его лбу, но он как-то сумел убедить их, что совершенно безвреден. Пинн думал, что он вроде как говорил с какими-то высокопоставленными пробужденцами, но, быть может, это просто игра его воображения. И даже если не говорил, ну, они бы поняли. В конце концов, он остался: как может кто-то сомневаться в его лояльности?

И все это время он искал. Искал Маринду. Эти милые, всепонимающие глаза. Задорную хорошенькую улыбку. Круглые, твердые…

Она увидела, куда он смотрит. Потом его взгляд вернулся на ее лицо.

– Ну, так что с моими уроками? – тут же спросил он.

– О, я не могу, на самом деле. Все эти приготовления, видишь ли. У меня столько дел.

– «Обучать тех, кто хочет, чтобы его обучили», – сказал Пинн низким хмурым голосом, подражая прорицателю, приказавшего ей давать ему уроки. С того времени он не выучил ничего, но наслаждался, только глядя на нее. – Послушай, вот что я тебе скажу. Я собираюсь кое-что дать тебе. Я собираюсь прочитать будущее!

– Ты, э… Прости?

– Я покажу тебе! – сказал он. – Пошли! Где твое блюдце?

Он схватил ее за руку и потащил в ближайшую палатку. Сначала она слабо протестовала, но быстро сдалась. Всегда было легче сделать то, что хотел Пинн. Спорить с ним было слишком утомительно.

В палатке стояло около дюжины ящиков, по большей части пустых. Большинство из запасов уже перекочевало на борт ближайшего корабля. Чать приготовлений, о которых говорила Маринда, решил Пинн. Ему было до лампочки. Он просто хотел завладеть ею, ненадолго.

Маринда, конечно, имела при себе блюдце, как всегда. Оно лежало в мешке вместе с фляжкой молока и длинной острой иглой, воткнутой в пробку. Он заставил Маринду взять блюдце и нацедил в него немного молока, потом взял у нее иглу, снял пробку и поднял ее вверх.

– Теперь я проткну тебе палец… – начал он.

– Нет! Неееет, нет, нет! – запротестовал она, отступая назад. – Опасно. Ты не должен этого делать.

– Давай, это совсем не тяжело.

– Нет, нужно обладать определенной техникой, – не уступала Маринда.

– Ага, но я видел твою технику на той старой даме, которой ты проткнула руку.

Ее лицо затвердело. Пинн решил, что сделал неудачный ход.

– Э, – сказал он, – я имею в виду…

– Погоди, – сказала она. По ее губам поползла медленная улыбка. – У меня есть идея. Если ты хочешь прочитать будущее, прочти свое. Я проткну тебя.

Внезапно Пинн с меньшим энтузиазмом подумал о своем великом плане, который составил, чтобы впечатлить ее.

– Э… – протянул он.

– Вперед, дай мне твою руку, – быстро сказала Маринда. – Вот, держи блюдце и дай мне иглу. А теперь твой палец. Не бойся!

И, прежде, чем он успел понять, что происходит, Пинн обнаружил, что держит палец над блюдцем с молоком. Он хотел бы думать быстрее и найти причину, по которой этого не надо было делать. Зато Маринда стала намного более энергичной.

– Лады, – сказал он. – Только будь понежнее с… моимAAAAAAAXXXXX!

Она схватила его ладонь и вонзила иглу очень глубоко в палец. Боль была впечатляющей. Пинн стиснул зубы, чтобы не дать себе обозвать ее чертовой сукой.

– О, не будь ребенком, – сказала она со злобной радостью и дернула его ладонь вниз, к блюдцу. Кровь закапала в молоко. Было ужасно видеть, как много ее вытекло. – Дай ей потечь. Нам нужно достаточно много, чтобы прочитать получше. Ведь ты же начинающий, в конце концов.

Как только он оказался в состоянии, он отдернул палец и сунул его в рот.

– Я же просил понежнее, – пожаловался он, сося палец.

«Ей это понравилось, – подумал он. – Ей действительно понравилось».

Она забрала у него блюдце с кровавым молоком и поставила на ящик. Когда она посмотрела на него, он глядел взглядом раненого жалкого животного. Она вздохнула и немного смягчилась.

– Дай мне ладонь, – сказала она. Он, боязливо, так и сделал, но на этот раз она хотела только перевязать рану повязкой, вынутой из мешка. Он с любовью смотрел, как она бинтовала его палец. «Так нежно», – подумал он.

– Итак, – сказала она, закончив перевязку. – Почему бы тебе не прочитать твое будущее? Давай посмотрим, есть ли у тебя талант понимать Всеобщую Душу. – Сейчас она говорила нежнее, возможно чувствуя себя виновной в том, что запихнула иглу в его палец так сильно, что он почувствовал ее в локте.

Успокоившийся Пинн торжественно подошел к блюдцу и наклонился на ним. Какое-то время он простоял, изучая его.

– Хм, – сказал он.

Кровь медленно кружилась в молоке, образуя арки и группы пятен. Это зрелище ни хрена не говорило ему. Он был слегка разочарован – часть его ожидала божественных способностей, – но не смущен. План включал не вмешательство Всеобщей Души, а небольшое творчество.

– Я вижу это, – наконец сказал он. – Я вижу это ясно, как день! Всеобщая Душа говорит со мной.

– Ты уверен? – с сомнением спросила Маринда. Она подошла к его плечу и уставилась на блюдце. – И что она говорит?

– Она говорит… В самом близком будущем… – Пинн провел пальцем по линии водоворота. – Ты и я уйдем в подлесок и там будем трахаться, как кролики!

Маринда разразилась смехом. Не тот ответ, который ожидал Пинн. Он представлял себе что-нибудь близкое к обмороку.

– Что? – сказал он жалобным голосом. – Ты должна. Так сказала Всеобщая Душа. Ты не можешь не выполнить приказ Его Усатого Величества.

Маринда схватилась за бок и облокотилась о ящик.

– Перестань! – взмолилась она. – О, дорогой, нет. Не говори ни слова.

Пинн решил, что это все довольно грубо, и к тому времени, когда она сумела взять себя в руки, он помрачнел и надулся.

– Еретичка, – сварливо сказал он.

Она еще несколько раз глубоко вздохнула и вытерла слезы.

– Аррис, ты же ничего не знаешь, верно? Очень мило, что ты влюбился в меня… Погоди, на самом деле нет, но все равно… Смотри, все дело в том, что спикеры соблюдают целибат.

– Да, – просиял Пинн. – Мы будем целоваться!

– Целибат, – повторила Маринда. – Мысли о вожделении отвлекают сознание от объединения со Всеобщей Душой. Спикеры не вступают в связь ни с кем.

Пинн тупо посмотрел на нее. Она сказала пачку слов, которые ничего не значат.

Посмотрев на Пинна, Маринда решила выразиться более ясно.

– Никакого секса, – сказала она. – Никаких поцелуев.

– Тогда дрочка? – с надеждой предположил Пинн.

– И это тоже запрещено.

– Черт, – сказал он. – На самом деле?

– Боюсь, что так.

Пинн какое-то время думал. Он топтался на месте, переступая с ноги на ногу. Он хмурился и хмыкал. В конце концов его усиленные размышления привели к важному выводу.

– Пошла твоя религия в жопу, – сказал он и ушел.

После чего Пинн сделал то, что сделал бы на его месте любой герой. Он отправился в бар.

Палатки со спиртным предназначались, главным образом, для наемников, которые, неизбежно, начинали буйствовать, если оставались трезвыми слишком долго. Пинн помчался к центральной поляне лагеря пробужденцев, где палатки и ларьки стояли тесными рядами. По дороге он стащил через голову сутану и выбросил ее в мангровые заросли. Все равно слишком жарко носить чертову тряпку поверх обычной одежды. Он остановился на краю дорожки, рядом с болотной водой, смочил руки и тер лоб до тех пор, пока не уменьшил и так уже смазанный Шифр до едва заметной синеватой кляксы.

– Глупая гребаная пробужденка с чертовым дерьмом в жопе, – пробормотал он на ходу.

На центральной поляне было даже более оживленно, чем обычно. Приготовления к отлету были в полном разгаре, атмосфера была накалена предчувствием битвы. Чувствовалось, что время на исходе. Народ толпился вокруг ларьков и баров, торопясь потратить жалование и насладиться последними мирными деньками; быть может, им больше никогда не придется поесть, попить и повеселиться. В целом на поляне царил грубый и слегка опасный праздник.

В первой пивной палатке, которую нашел Пинн, было жарко и грязно. Поставленные в ряд столы заменяли прилавок. За ними стояли бочонки и перегонный куб вместе с ящиком с бутылками и поджарым барменом, который выглядел так, словно его лицо растаяло от жары. Еще больше бочонков стояло вокруг платки; они служили столами. Вокруг них стояли стояли стулья, большинство из которых было занято даже в этот ранний час. Пинн занял стул у самой стойки и заказал грог.

Первую пару часов Пинн провел скрежеща зубами и обзывая Маринду последними словами. Только через несколько кружек он немного смягчился, перестал ненавидеть ее и начал жалеть себя.

На этот раз он действительно все испортил. И оказался здесь, в жопе мира, понятия не имея, где его друзья и как их найти. И все из-за какой-то глупой бабы с большой чертовой татуировкой на лбу. О чем он вообще думал?

Он вытащил из кармана смятый кусок бумаги и уставился на него. Из листка на него глядели чудовищные каракули, написанные им самим. Каждая фраза была зачеркнута.

Путеш.

Смер.

Темноволосый незнакомец (не горячий)

Узнать штой-то важное

Трагедь с одним дор чел (эманда?)

Ты поверешь!!

Он с отвращением скомкал листок и бросил его через плечо. Он-то думал, что это пророчество. Он тоже может пророчествовать. И он предсказывает, что упьется в хлам, как дерьмо, и оторвет яйца любому, кто попробует его остановить.

И тут он заметил, что на земле рядом, со стулом, что-то валяется. Смятая ферротипия, которая выпала из его кармана, когда он вытаскивал предсказание. С некоторыми усилиями он нагнулся, поймал ее пальцами, поднес к прилавку и разгладил.

На него взглянула Лисинда. Нежная Лисинда, с наивным взглядом, мягкими волосами и пышной грудью. Он смял ее изображение, когда они улетали из Коррена, собираясь разорвать его позже, но полностью забыл о нем.

Он посмотрел на нее, как на чудо. Судьба словно принесла ему ее. Она пришла к нему в мгновение нужды. Немного помятая, но это неважно. Напоминание. Послание.

Лисинда.

Он стукнул обеими руками по стойке бара. Бармен поглядел на него.

– Я сделал ужасную ошибку, – объявил Пинн.

В его голове билась единственная мысль, когда он вылезал из палатки на свет солнца. Лисинда. Лисинда. Лисинда. Почему он не видел этого раньше? Она – единственный человек, предназначенный для него. Она всегда была единственной. Ей не нужны богатство или подвиги. Она любила его, и все в нем. И он любил ее. Он всегда любил ее. Просто не помнил, до сегодняшнего дня.

Замужем она или нет, он вернет ее назад.

Путешествие на поляну, на которой он оставил «Скайланс», оказалось не таким коротким, как он себе представлял. На самом деле оно заняло не меньше трех часов, и к его концу он был потным и усталым и страдал от похмелья.

Стоял ранний вечер, и солнце неизменно жарило его, пока он брел по грязной тропинке, которая, в конце концов, привела его к цели. Он остановился, костяшками пальцев вытер пот со лба и огляделся. На поляне стояли транспортники, экипажи которых пытались остановить побег «Кэтти Джей». Это было место, на котором стояла «Кэтти Джей». И за ним…

С задрожавших губ сорвался жалкий стон.

И за ним находилось пустое пустое место, где когда-то стоял «Скайланс».

Пинн лежал в кровати, одеяло подоткнуто под подбородок, широко открытые глаза глядели в темноту. Шестилетний и испуганный.

За окном выл ветер. Дом потрескивал. Тени скользили, объединялись в нечто страшное.

Что-то ужасное приближалось.

Первый шаг на лестнице. Он изо всех сил вцепился в одеяло, крепко закрыл глаза и повернулся на бок, спиной к двери. Еще один шаг. И еще. «Уходи. Меня здесь нет».

Но шаги не остановились, они поднялись по лестнице и вышли на площадку. Медленные и тяжелые, они подходили ближе и ближе. Знание неизбежного результата сжало его сердце и тяжело придавило его к кровати.

Шаги остановились за дверью.

«Не входи, не входи».

Скрип поворачивающейся ручки. Петли захныкали, когда дверь открылась.

Он хотел бежать. Он хотел кричать. Он хотел сбросить одеяла и показать им, что проснулся. Им не сойдет с рук, если он сможет увидеть их. Они ничего ему не сделают, если он сможет увидеть их!

Но он не мог ничего изменить. Всегда одно и то же. Он не может двигаться, не может издать ни одного звука. Он вынужден переживать эту ночь именно так, как она произошла.

Он лежал, делая вид, что спит. Длинные тонкие пальцы пробежали по его волосам; ладонь нежно опустилась ему на голову.

– Я люблю тебя, – тихо сказала мама.

Почему той ночью он сделал вид, что спит? Может быть, он собирался выпрыгнуть и удивить ее. Может быть, он разозлился на что-то и обиделся. Какой бы ни была причина, при звуке ее голоса она исчезла. Он смутился и испугался. Три слова, которые она никогда раньше не говорила, были произнесены печальным, потерянным тоном. У него возникло чувство, что сейчас произойдет что-то важное, и он застыл.

Она встала и вышла из комнаты. Он опять услышал, как захныкали петли. И приговорила его всегда видеть этот сон. После этого она ушла навсегда, без следа и причины.

Щеколда на двери щелкнула, словно выстрелил револьвер. Пинн рывком проснулся и сел прямо. Прямо перед ним стоял худой мужчина с опустившимся лицом и всклокоченными черными волосами, уже начавшими седеть. Пинн посмотрел на мужчину. Тот в ответ посмотрел на него. Понадобилось несколько мгновений, прежде чем Пинн сообразил, где находится.

Бармен. Он опять сидит на том же стуле, с которого встал днем, когда пошел за своим «Скайлансом». Из-за теплого мокрого воздуха одежда пристала к коже, но рот пересох.

Он осторожно повернул голову влево и осмотрел бар с подозрительным выражением человека, который не слишком хорошо знает, как он здесь очутился и спрашивает себя, не обманули ли его каким-то образом. Снаружи стояла тьма, хотя висячие фонари давали тусклый свет. Вокруг них крутились жирные мошки и иногда прорывались внутрь, о чем очень быстро жалели. В палатке стоял гул от разговоров и слышалось жужжание ночных насекомых, доносившееся от деревьев.

– Хочешь еще? – спросил бармен.

Пинн утвердительно покрутил рукой. Продолжаем. Бармен поставил перед ним кружку с грогом.

– Эту запиши на меня, – сказал голос справа от него. Пинн резко повернулся и оказался лицом к лицу с человеком, который выглядел так, словно только что вылез из норы. Приземистый коренастый мужик с длинными лохматыми волосами, свисавшими немытыми клочьями на седеющее уродливое лицо. Половину его горла покрывал ужасный шрам.

– Я тебя знаю? – спросил Пинн, прищурившись.

– Должон, – последовал неприветливый ответ. – Мы пересекались пару раз. – Он поднял свою кружку и хрюкнул. – Баломон Крунд. Боцман на «Делириум Триггер».

Пинн смутно помнил Крунда, но не знал точно, присутствие его здесь к добру или нет. Тем не менее, любой, купивший ему выпивку, сразу ставился хорошим парнем, по его мнению. Он стукнул своей оловянной кружкой по кружке Крунда и сделал долгий глоток, смывший липкую дрянь с его рта.

Какое-то время они молчали. Крунд, казалось, вообще не собирался говорить, и это было странно, поскольку он купил Пинну бухло; обычно за таким подарком следовал разговор. Пинн слегка забеспокоился, но не настолько, чтобы протрезветь.

– Не был уверен, что ты еще здесь, – наконец сказал Крунд. – Думал, что ты сбежал, как и все твои. Не понимаю, с какого перепоя ты бросил свой корабль.

– Ты знаешь, где «Скайланс»? – резко спросил Пинн.

– Ага. Перед большим вылетом они собирают все файтеры вместе. Инженеры взломали его и улетели, чтобы поставить вместе с остальными. Кто-то другой полетит на нем, по-моему.

– Нет, черт меня побери! – крикнул Пинн, уперся руками в стойку и, качаясь, встал на ноги. – Я его верну! – Рука соскользнула с края стойки, и он упал прямо на Крунда. Тот пихнул его обратно на стул. – Завтра! – радостно закончил Пинн.

– Они дали тебе коленом под зад, а? Твоя команда?

Пинн фыркнул:

– Это я дал им коленом под зад.

– Значит ты теперь пробужденец?

Пинн хмуро посмотрел на него.

– Всеобщая душа, – он поднял кружку к крыше палатки, – может вытянуть губы и поставить большой грязный засос на мои яйца.

На это бармен поднял бровь, а потом пошел к другому концу стойки, чтобы обслужить кого-то другого. Предостерегающий голосок из глубины пьяного рагу, в которое превратился мозг Пинна, запоздало предупредил его, что он должен помнить, где находится. К счастью, из-за шума разговоров его никто не услышал.

Внезапно он расчувствовался и вздохнул.

– Я остался. Из-за бабы. Вероятно не должен был. – Он посмотрел вверх. – Кстати, о бабах. Что поделывает старушка Меловое-лицо? – спросил он. – Она же вроде демон или что-то в этом роде?

Рука Крунда закостенела вокруг его кружки, лицо стало мрачным и напряженным.

– Для этого я сюда и приперся. – Он в упор посмотрел на Пинна. – Нам надо поговорить.

Глава 28

Плохая погода – Пелару говорит о доме – Моторы – Игра Крейка – Неожиданный поворот

Снег бил в окно, соскальзывал по стеклу, громоздился на подоконнике. Джез, одетая в обычный комбинезон, стояла у окна, склонив голову на сторону и глядя наружу. Огонь за ее спиной бросал теплый желтый свет на ноги и плечи. Холод и темнота были перед ней, тепло и свет – позади. Ей, полуману, никогда не было ни холодно, ни жарко, всегда посреди. Там, где была она сама.

Окно первого этажа нависало над вымощенным камнем двором, посреди которого стоял фонтан. Вокруг двора стояли маленькие маленькие простые дома, конюшни и гараж для повозок. В некоторых окнах светились огни. Из каминных труб сочился дым, плывя в серо-белую пустоту над головой. Стоял полдень, но такой темный, что, казалось, настал вечер. Короткая дуга расположенных рядом друг с другом электрических светильников очерчивала мост справа от нее.

Из одного из домов вышла Самандра Бри и торопливо пошла через двор. Джез следила за ее приближением. Самандра завернулась в меховое пальто и накинула на голову меховой капюшон. Насколько могла вспомнить Джез, она в первый раз видела Самандру без треуголки. Но в Колючий Хребет пришла зима, и даже рыцарь Центурии мог здесь замерзнуть.

– Погода ухудшается, – грохотнул Малвери.

Она перевела взгляд на зеркало, в котором отражалась вся сцена. Они находились в гостиной, пустой и ничем не украшенной, но все равно более уютной чем те, к которым они привыкли. Малвери сидел на стуле около камина, из его большой лапы свисала бутылка грога. На столе рядом Ашуа играла в карты с Фреем, Харкинсом и Колденом Груджем. Сило сидел на конце стола, наблюдая за датчиками большого медного устройства, которые жужжали и ворчали на пределе ее восприятия.

Демонизм. Сильный демонизм, вотчина Морбена Кайна. Он заставлял ее стискивать зубы.

– Как вы думаете, они придут сегодня? – нервно спросил Харкинс.

– Не похоже, – отозвался Малвери.

– Прошло только два дня, – сказала Ашуа, выбирая карту для хода. – Могут пройти недели, пока они почешутся, если вообще побеспокоятся поднять задницу. У императоров есть дела поважнее, чем охотиться за всяким диссидентом, на которого настучали его приятели.

– У меня такое чувство, что прошли уже недели, – пробормотал Фрей.

– Потому что ты умеешь концентрироваться примерно так же, как чайка с поврежденным мозгом, – ответила Ашуа. – Лично я счастлива, что они задерживаются. За мостом стоит особняк, винный погреб которого полон до отказа, холодный погреб набит хорошим мясом, а в библиотеке больше книг, чем я видела за всю жизнь. – Она сделала ход и собрала всю кучку. – Мне хорошо.

Фрей выругался.

– Может быть, еще сыграем в рейк? – сказал он жалобным голосом.

Кэп плохо переносил ожидание. Она спросила себя, сколько потребуется времени прежде чем он решит, что действие – любое действие – лучше, чем бездействие. Прежде, чем он нарушит свое обещание команде и отправится за Триникой, невзирая на последствия.

Это любовь. Чувство, которое делает тебя глупцом. Она никогда не чувствовала его, и никто не чувствовал его по отношению к ней. Она завидовала Фрею, какие бы страдания любовь не принесла ему. У него было то, что она никогда не имела.

Но у нее было кое-что другое.

Дверь на лестницу открылась, внутрь влетел порыв холодного ветра. За ним появилась Самандра, стряхивавшая с себя облепивший ее снег.

– Снаружи холодно, как в заднице трупа, – пожаловалась она. – Я добавила угля, и огни будут гореть еще пару часов. Фрей, твоя очередь.

Фрей взглянул на свои карты и ничего не сказал.

– Мы, что, собираемся это делать каждый день? – простонал Малвери.

– Ты же хочешь, чтобы дома выглядели жилыми, верно? – ответила Бри. – Никто не сядет, если дома будут выглядеть необитаемыми. – Она подошла к Сило и через его плечо посмотрела на датчики. – Что-нибудь?

– Нет.

Джез попыталась отгородиться от демонического жужжания, которое шло от устройства Кайна. От него исходила смесь машинной и эфирной сил. Устройство работало на электричестве, которое вырабатывал генератор, питавший деревушку и особняк. Оно было связано с большими резонаторными мачтами, установленными на краях долины и настроенными на шум моторов. Все они были соединены, как в серьгах Крейка, но в намного большем масштабе.

Кайн имел доступ к чудовищным технологиям и, по мнению Самандры, являлся лучшим демонистом на планете. Но даже с его помощью они играли с огнем. Поймать императора было далеко не просто. Говорили, что те могут останавливать человеческое сердце одним усилием воли. Только маны могли сопротивляться им, хотя и не могли их поймать; императоры вызывали в манах такую исконную ненависть, что ни Джез, ни Пелару не могли остановиться, пока не убивали их.

Джез больше не интересовали их планы. Она ощущала все усилия экипажа как нечто далекое. Только изредка она проникалась их желаниями и потребностями. Все остальное время она просто находилась здесь, делая то, что необходимо, и ждала нужного мгновения. Мгновения определенности. Того мгновения, после которого она повернется спиной к этому миру и уйдет из него навсегда.

Устройство отвлекало. Она не могла выстроить свои мысли. Она почувствовала, что другие наблюдают за ней, пока она выходила из гостиной.

«…почему они терпят ее…»

«…меня бьет озноб, но это Джез! Не надо быть таким…»

«…надо что-то сделать с…»

Она поднялась по лестнице на верхний этаж, где находились две маленькие спальни с несколькими неубранными кроватями. Кое-кто из экипажа спал в доме. Все они дежурили по очереди, наблюдая за датчиками машины Кайна, и было легче оставаться здесь, чем постоянно бегать на «Кэтти Джей».

Она подошла к окну задней спальни и открыла ее. Перед ней лежал заснеженный холм, из которого густо торчали голые черные деревья. Она выбралась наружу, на покатую крышу, двигаясь быстро и уверенно по скользкой поверхности. Там, сидя прямо на коньке крыши, наполовину в снегу, находился Пелару. Она взобралась и села рядом с ним.

– Я надеялся побыть в одиночестве, – сказал он и мигнул, стряхивая снег с ресниц. Он надел пальто, но только для того, чтобы защитить свой прекрасный костюм. Как ман, он не чувствовал холода.

Джез проигнорировала намек. Ей нужно было поговорить с ним.

Отсюда, сверху, открывался великолепный вид на окрестности. Дома, конюшни и гаражи предназначались для слуг, которые летом работали в особняке. Зимой там жили только несколько стражников и смотрителей, наблюдавших за поместьем. Сейчас все они были закрыты на ключ в цокольном этаже особняка, чтобы не лезли под ноги, да и ради их собственной безопасности. За ними достаточно хорошо ухаживали, и, в конце концов, все обошлось без крови. Увидев Самандру Бри, стражники сложили оружие. Ее слава бежала перед ней.

Слева от себя Джез видела огни посадочной площадки, сияющие в полумраке; к ней вела короткая дорога. Там стоял корабль Рыцарской центурии вместе с двумя кораблями поменьше, принадлежавшими обслуживающему персоналу. «Ярость Табингтона» был тяжеловооруженным военным кораблем, однако параноики-богачи часто покупали себе такие. «Кэтти Джей» и «Файеркроу» были спрятаны дальше в долине, на случай, если их узнают.

Справа от нее виднелся мост, ведший в сам особняк, стоявший на каменном острове посреди неглубокого разлома, бежавшего по дну долины. Летом разлом заполнялся талой водой, и вся долина зеленела. Но сейчас она была похоронена в снегу, а из разлома несло холодом.

Особняк, ненадежно примостившийся на краю пропасти, занимал треть острова. Остальное занимали сады – мертвые до весны – и широкая дорога к мосту. Джез с трудом видела особняк, заваленный снегом; только свет в его окнах. Сейчас он выглядел темным, запретным местом, но она знала, что под светом солнца он станет белым и золотым – великолепное красивое здание.

– Ты когда-нибудь была в Такии? – спросил Пелару. – Я тоскую по ней. Я тоскую по Арате, по ее высоким сияющим шпилям, по широким, окаймленным деревьями бульварам. Я тоскую по музыке, театру и языку. Но больше всего я тоскую по общности. Почти две тысячи лет мы были единственной настоящей республикой в Аталоне. Каждый мужчина и каждая женщина могли высказать свое мнение. Это объединяло нас. Каждый из нас был такийцем, и это объединяло нас. Над нашими западными горами нависала тень великой рабовладельческой нации, и мы успешно противостояли ей.

– Ну, вы не просто противостояли ей, – заметила Джез. – Вы разбомбили столицу Самарлы и убили их бога-императора. Дважды.

– Всегда в отместку. Всегда после того, как они пытались нас завоевать. – Его лицо помрачнело. – Мы должны были стереть с лица земли всю Божественную семью, когда была такая возможность, но мы потеряли время на мирные договоры и политику.

Он перевел взгляд на Джез и быстро отвернулся. Она знала, что ему было трудно находиться рядом с ней. Слишком велико было разочарование. Самой Джез, однако, было не так тяжело. Она уже приняла, что их отношения не то, что она думала. Это была любовь рода. Есть еще многие, такие же, как они, за снегами. Далеко на севере, за Погибелью. Она слышала, как они поют. Они хотели ее, и ее тянуло к ним.

– Ты знаешь, почему я приехал в Вардию? – спросил Пелару. – Я сделал это для моей родины. Такиец не продержится в Самарле и пяти минут, так что Вардия – самое лучшее и близкое. Я хотел стать торговцем слухами, хотел знать все. И я мечтал, что придет день, когда я смогу использовать свое знание и защитить страну, которую люблю. – Он лягнул ком снега, и тот заскользил по крыше вниз. – То, что я узнал здесь… Самарланцы продают технологию азриксов пробужденцам… Лорд высший шифровальщик – демон… Они не должны победить. Мой народ должен узнать. Ты понимаешь? Мой народ!

Она понимала.

– Мне кажется, мы все должны выбрать сторону, раньше или позже, – сказала она. – Мне кажется, ты уже дал кому-то знать? Послал письмо или что-то в этом роде?

– У меня свои каналы.

– Тогда почему ты еще здесь?

– Ты знаешь, почему, – сказал он, зло отворачиваясь.

– Ты пытаешься спасти меня?

Его челюсть напряглась. Он почувствовал насмешку, хотя она не собиралась смеяться над ним.

– Меня не надо спасать, – сказала она. – Я уже сделала свой выбор.

– Ты сдалась, – горько сказал он.

– Я то, что я есть, – сказала она. – Сопротивляться бессмысленно. – Она откинула со лба мокрые волосы. – Когда ты собираешься рассказать нам о реликвии, которую спрятал в вентиляционной трубе «Кэтти Джей»?

К его чести, на его лице ничего не отразилось, хотя сердце, наверняка, подпрыгнуло.

– Не собираюсь, – сказал он. – Как ты узнала?

«Кот», – подумала она. Она обнаружила шкатулку, когда путешествовала вместе со Слагом, слившись с ним сознаниями, разделяя его простой мир ярости и инстинктов. Но она не сказала ему об этом.

– Ты знаешь, что это такое?