Текст книги "Пляжный ресторанчик"
Автор книги: Крис Мэнби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
– Таймс-Сквэр на побережье, – воодушевленно сказал Толстый Джо.
О-хо-хо, Венис-Бич так же далеко до курорта, как мне – до ведущей модели Кельвина Кляйна. Уверена, что печально известный лос-анджелесский смог был здесь гуще, чем в какой-либо другой его части. Очень скоро я не без изумления обнаружила, что единственными птицами, которых я слышала, были вертолеты, патрулирующие район по ночам. Брэнди называла их «птички гетто». Лучи прожекторов проникали в наши надтреснутые окна, а однажды мне послышалась пальба.
– Возможно, и стреляли, – буднично сказала Брэнди за завтраком.
Через неделю пребывания в Лос-Анджелесе я стала всерьез подумывать о том, сколько времени мне придется провести здесь, прежде чем вернуться домой. Я не хотела выглядеть трусихой и слышать от Колина: «Я же тебе говорил», но меня совсем не радовала перспектива так бесславно оборвать американские приключения. Однако все чаще являлась мысль: стоит ли рисковать, ведь здесь меня могут просто случайно пристрелить во время уличной разборки?
Но как ни ужасен был мой новый дом, солнце действительно светило здесь каждый день. И в будние дни, когда на пляже было не так много туристов и мускулистых молодых людей, привлекающих этих туристов как достопримечательность, можно было с удовольствием поплавать в океане. В Тихом океане. Даже произносить эти слова было приятно, я радовалась как ребенок. Это вам не Средиземное море.
Однажды утром я вышла из дому с твердым намерением найти хорошее турагентство, которое поскорее отправит меня домой, и тут, стоя на пирсе, увидела дельфинов. Их гладкие черные спины взмывали то тут, то там в переливающихся волнах, словно на водной карусели скакали детские лошадки. Потом я заметила, что в садике за домом, среди старых жестяных бочек, распустились розовые и пурпурные бугенвиллеи. Они пылали как пожар. В конце улицы кто-то обвязал ярко-желтую ленту вокруг пальмы. Навстречу попался знакомый бродяга, который каждое утро рассказывал мне новый анекдот, и не попросил денег. Что касается Толстого Джо и Брэнди – ну, о них вообще стоит рассказать отдельно.
От того Толстого Джо, которого я знала когда-то, не осталось и следа, кроме разве что пристрастия к компьютерам. Вскоре после приезда я обратила внимание, что, кроме костюма, который он надевает в офис, у него больше нет мужских вещей. Конечно, у Джо имелись брюки, но никто из знакомых мне мужчин не надел бы обтягивающие белые джинсы с вышитыми ярко-розовыми цветами, какие Джо нацепил на второй день моего приезда в Лос-Анджелес.
Он устранял неисправности компьютеров в большом международном банке, который располагался рядом с аэропортом. Честно говоря, платили ему за это неприлично много. Но, увы, все заработанные деньги Джо спускал на туалеты от «Гуччи» и от «Версаче», вместо того чтобы переехать в более приличный район. Еще одной статьей расходов был развод. Венера с радостью согласилась на него, но тратить свои деньги не собиралась. Ни на развод, ни на формальности, связанные с получением Джо американского гражданства и новенького паспорта с орлом. Так что все эти расходы ему пришлось взять на себя.
Так или иначе, работа для Джо больше не была смыслом жизни.
– Помнишь, как я любил музыку? – спросил он меня в день моего приезда.
Я помнила только, что, когда мы жили вместе, Джо по пять раз на дню постоянно крутил сборники хитов «Квин». До сих пор при звуках «Богемской рапсодии» у меня начинается нервный тик.
– Я всегда мечтал петь, – заявил он.
Итак, все свободное время Джо посвящал новой мечте – стать величайшей оперной дивой со времен Марии Каллас.
«Или Дэни Ла Ру!» – написала Сима в письме. Накануне я поделилась с ней своим открытием по электронной почте.
Короче говоря, три вечера в неделю Джо в свете прожекторов косил под Джоанну Буавер, французскую певицу (как вам это нравится?). Он исполнял знаменитые мелодии из мюзиклов, за что получал одно бесплатное место там же, в клубе для трансвеститов «Ледибойз». В выходные дни у них выступал хороший певец.
Брэнди тоже пыталась пробить себе дорогу в мир звезд. Ей повезло немного больше. Совсем немного. Брэнди Рената была актрисой. Или, точнее говоря, актрисой, моделью и не только. Она бралась за все. Когда у Брэнди возникал перерыв между съемками в сериале, где у нее были, как правило, роли без текста, или в рекламе, она подрабатывала моделью, но при росте метр девяносто и бюсте, на котором можно было бы накрыть фуршет, ей удавалось позировать только в рекламе нижнего белья. Или совсем без белья. За это платили хорошие деньги, но каждый раз, снимая лифчик, Брэнди рисковала нарваться на полицию нравов.
– На самом деле я актриса! – периодически восклицала она.
– Ты, безусловно, имеешь право обидеться на искусство, – отвечал Толстый Джо.
Когда я приехала в Лос-Анджелес, агент Брэнди как раз предложил ей контракт на участие в шоу Дрю Кери. Неделю спустя, когда выяснилось, что агент упустил этот контракт, нам было запрещено включать телевизор и смотреть что бы то ни было с участием Дрю Кери, если Брэнди была дома. Еще через неделю у нас украли телевизор. Больше всего расстроилась Брэнди – последнюю неделю она все свое свободное время крутила по видику клипы восьмидесятых и «учебные» фильмы с названиями типа «Как заарканить богача».
– У каждого человека должен быть план про запас, – говорила она.
План Брэнди заключался в том, чтобы удачно выйти замуж. Джо тоже хотел жениться снова. А о чем мечтала я? Как я вскоре поняла, все, кто жили в Лос-Анджелесе, приехали туда за мечтой. А когда столько людей преследуют одну и ту же цель – подняться на первое место с кубком в руках, – шансы на то, чтобы завоевать долгожданный приз, неотвратимо тают, по мере того как становишься старше, толще и некрасивее.
В Лондоне таксисты развлекают пассажиров рассказами о том, каких знаменитостей им доводилось подвозить «вот в этой самой машине». В Лос-Анджелесе таксисты согласны говорить лишь о том, с кем им доводилось сниматься в кино. Когда я только осваивалась в городе, первый же таксист рассказал мне, что снимался с Клинтом Иствудом. Я уверена, он специально выбрал самую длинную дорогу из центра к Венис-Бич, чтобы поговорить об этом всласть.
– Я только подрабатываю таксистом, надо же чем-то занять себя в перерыве между съемками, – с широкой улыбкой сказал он и подмигнул.
Как выяснилось, последний раз он снимался в 1973-м. Тогда он совершил ошибку, сделал неверный шаг и полетел с крыши горящего небоскреба не на специально натянутый тент, а на крышу съемочного грузовика.
– И сломал позвоночник, – сказал водитель. – Но теперь-то я уже снова в строю! – И он предложил мне пощупать его бицепсы. – Говорят, я прекрасно играл.
– Ну надо же!
У таксиста был такой густой загар, словно он искупался в медной руде. Парик того же цвета, неплотно сидящий на голове, только усиливал впечатление того, что этого человека выстругали из красного дерева и отполировали. Водителю было лет восемьдесят. Вряд ли в ближайшее время его пригласят быть дублером Тома Круза.
Рестораны здесь кишмя кишели женщинами, которые однажды, похоже, дублировали Фарру Фосетт-Мэйджерс да так и продолжают с тех пор носить боевую раскраску и завивать волосы щипцами, хотя телефонные звонки со студии давно прекратились. Роскошные бары дорогих отелей (а Брэнди вечно таскала меня туда «тусоваться», чтобы быть на виду, хотя мы не могли позволить себе напитки в этих местах) были битком набиты молодыми людьми, которых хоть сейчас помещай на обложку глянцевого журнала, – всегда улыбающиеся, неизменно приветливые.
Но я быстро просекла, что невероятная доброжелательность жителей Лос-Анджелеса лишь маска. Улыбки не были искренними, их приклеивали к лицу и носили с маниакальным упорством. Второй же вопрос, который вам задавали в любой компании, был: «А чем вы занимаетесь?» Да ладно, до этого вопроса чаще всего даже и не доходило. Если вы не были режиссером, продюсером или преуспевающим агентом, вас просто не замечали. Любой новообретенный «друг» в шесть секунд оказывался на другом конце зала в поисках новых знакомств. Более полезных. Такого бесцеремонного завязывания и расторжения знакомств я не встречала со времен начальной школы, когда все определялось тем, слушаешь ты «Адам Ант» или «Бакс Физз».
Но, несмотря на все это, я вскоре почувствовала, что Джо и Брэнди стали моими настоящими друзьями. Близкими друзьями. К Джо я теперь относилась как к новому человеку, у которого не было ничего общего с тем старым Толстым Джо, от которого пахло так, словно он умер, и который вместо дивана спал в армейском спальном мешке. И хотя наш нынешний дом нельзя было назвать шикарным, они все же прибрались у меня в комнате в ожидании моего приезда и даже поставили на подоконник вазочку с желтой розой. В первое воскресенье после моего приезда, когда Джо не надо было выступать в «Ледибойз», а Брэнди решила сделать перерыв в ежедневных занятиях пилатесом, аэробикой, йогой и снова пилатесом, они повезли меня на экскурсию в Голливуд.
Сразу после обеда мы загрузились в «кадиллак» Джо (машина была вся в бело-розовых разводах; Джо красил ее самостоятельно, так что она выглядела так, словно столкнулась с фургоном «Мороженое») и понеслись по трассе на Сан-Диего.
Я думала, что знаю, что такое плотное движение. Насмотрелась на пробки на трассе М4, ведущей в Лондон. Но это было ничто по сравнению со скоростной трассой на Сан-Диего, известной также под номером 405. На некоторых участках она разделялась на семь полос в обоих направлениях, и даже в воскресный полдень все эти полосы были переполнены. Это была такая широченная дорога, что даже чемпион по спортивному ориентированию не смог бы перебежать ее. Мне стало страшно, несмотря на то что машину вела не я.
– Хочешь порулить? – спросил Джо.
– Не догадалась захватить права, – соврала я.
Я вжалась в мягкую кожу сиденья и сосредоточилась на том, чтобы не вздрагивать каждый раз, как мимо пронесется машина, едва не зацепив нас.
– Как в том фильме, – сказала я.
– «Беспечный ездок»?
– Нет, «Безумный Макс».
Словно в ответ на это в сантиметре от нас пронесся блестящий хромированный бок автомобиля; водитель яростно просигналил.
– Ты не можешь вести внимательнее? – набросилась на Джо Брэнди.
– Я его не заметил, – оправдывался он.
Как можно не заметить грузовик размером с круизный лайнер?
Чтобы не захныкать от страха, я стала смотреть на проносящиеся мимо пальмы и дорожные указатели. Бульвар Вашингтон. Санта-Моника. Пико. Олимпик. Уилшер. Бульвар Сансет. Тот самый! Едва ли менее известный, чем Бродвей или Пятая авеню – синоним шика, блеска и несбывшихся надежд.
– Да, несбывшиеся надежды, но еще и мечты, ставшие реальностью, – сказал Джо, резко перестраиваясь через пять полос вправо, чтобы не пропустить нужный поворот.
Едва съехав со скоростной трассы, мы сразу перескочили как будто в другой фильм. Прямо из «Безумного Макса» попали в более изысканное и изящное кино. Деревья по обе стороны дороги были аккуратно подстрижены. Мы проплыли мимо Бель-Эйр – района шикарных особняков голливудских знаменитостей, где даже башни для охранников были выстроены в стиле рококо, а сторожа щеголяли в офицерской форме.
– Вот здесь все они и живут, – сказала Брэнди. – Один мой знакомый доставлял как-то пиццу Тому Джонсу. Тот сказал, что анчоусов маловато.
У светофора мальчик продавал карты-путеводители для туристов, желающих посмотреть на дома, в которых живут избранные.
– Как это, наверное, раздражает, – заметила я, – когда на улице продают карту с указаниями, как пройти к твоему дому.
– Я так, например, была бы наоборот, счастлива, – сказала Брэнди. – Я только тогда пойму, что добилась своего, когда у ворот моего дома часами будут стоять люди в надежде увидеть меня, даже если при этом я спущу на них собак.
Вот оно, подумала я, вытягивая шею и глядя во все глаза на открывшийся вид на бульвар Сансет. Наконец-то я вижу город, о котором мечтала. И эта улица вобрала в себя весь Лос-Анджелес.
Бульвар Сансет. Дорога с запада на восток. Из рая в ад.
Он тянется от Малибу и тихоокеанских скал на западе, где звезды устраивают барбекю на золотых пляжах, где Дэвид Хасселхофф прыгал в воду с девушками-спасателями, которые были слишком хрупкими, чтобы продержаться хоть секунду в ледяной воде, не то что спасти тонущего моряка.
Дальше, по суше, до утопающих в зелени, потрясающих и недоступных каньонов Бель-Эйр, где единственные «цветные» – те, кто поливают сады, а в каждом доме – вооруженная охрана.
Мимо ухоженной территории Калифорнийского университета, где стайки молодых людей, так непохожих на неряшливых студентов у меня на родине, катаются на роликах, скейтбордах или просто бегают трусцой (в Лос-Анджелесе никто не ходит прогулочным шагом, даже оставив машину на парковке).
По краешку блистательного Беверли-Хиллз; пересекая верхний Родео-Драйв, где Джулия Робертс отомстила за всех девушек, когда-либо обиженных наглыми продавщицами; мимо на удивление ухоженного парка, где Джордж Майкл повстречался с полицией Лос-Анджелеса; мимо того угла, на котором Хью встретил свою Дивину.
Прямо на Сансет-Стрип – голливудскую версию площади Пиккадилли, где молодые люди в открытых машинах медленно проезжают мимо девушек, красивых как на подбор, девушек, которые только и мечтают найти приключений на свою голову, лишь бы засветиться в светской хронике.
Мимо магазина Ларри Флинта – секс-шопа, такого же эротичного, как «Маркс энд Спенсер». Мимо Бук-Суп. Мимо небоскреба звукозаписывающей компании «Рекордз», который кажется маленьким из-за собственных рекламных щитов. Здесь шикарные особняки уступают место корпоративным небоскребам, увешанным огромными изображениями красоток от Кельвина Кляйна.
Мимо нарочито простых белых ворот ультра-эксклюзивного дворца Мондриан, знаменитого Дворца блюза, мимо перевернутой вверх ногами вывески «Стандарт».
– Почему надпись перевернута? – спросила я у Джо. – Чтобы душа могла прочесть ее, отлетая на небо?
Дальше – на зловещий Шато-Мармо, где Джон Белуши умер от передозировки. Потом на Вайпер-Рум, где Ривер Феникс умер от того же.
– Когда это случилось, я проплакала неделю, – сказала Брэнди.
Мимо рекламы «Мальборо», все так же изображающей ковбоя, хотя прошло уже столько лет, только теперь с сигаретой, опущенной концом вниз, – признали все-таки, что потенция от курения не повышается. Дальше небоскребы уступают место невысоким зданиям с плоскими крышами. Вывески уверяют вас, что именно здесь вы получите ссуду на самых выгодных условиях. Потом идут корейские винные магазины.
– Мне тут однажды приставили пушку к виску и ограбили, – объявила Брэнди.
– Не пугай ее, – перебил Джо.
– Поздно, – вздохнула я.
Дальше пошли бесконечные парковки, вокруг которых не было никаких зданий. Снова винные магазины. Фаст-фуды для автомобилистов, где покупают еду не выходя из машины. Салоны с предложением сделать французский маникюр всего за доллар. Суши-бары со спецпредложением заплатить пять долларов девяносто девять центов и есть без ограничений. И вдруг Сансет оборвался.
На одной улице мы увидели все. Двадцать миль от начала до конца, по холмам вокруг центрального Лос-Анджелеса. От американской мечты до кошмара.
Мы поехали назад по Голливудскому бульвару, притормозили у пагоды знаменитого Китайского театра, красного с позолотой, чтобы посмотреть на мраморные звезды с именами знаменитостей и на отпечатки их рук. Я приложила ладонь к отпечатку руки Арнольда Шварценеггера и удивилась, обнаружив, что моя рука не намного меньше.
– Да он вообще карлик, – сказала Брэнди.
– Интересно, попросят меня когда-нибудь прийти сюда и приложить руку к звезде? – спросила я.
– Надо твердо в это верить, – сказал Джо, – и тогда все обязательно сбудется.
– Загадывай желание, пока звезда в твоей ладони, так говорят в Калифорнии, – добавила Брэнди.
Я еще раз посмотрела на звезду Арни и улыбнулась Джо и Брэнди. Какие они оптимисты! Послушать их, так в жизни вообще нет ничего невозможного. Английские актеры рассматривали каждую неудачную пробу как провал, в то время как для Брэнди каждый провал был лишь шагом на пути к неминуемому успеху. Все придет, надо только поверить в себя. Так считали в Калифорнии. Таков был Голливуд.
В тот вечер, когда мы вернулись в Венис-Бич, я решила, что тараканы и полуразрушенный дом – невысокая плата за жизнь, которая похожа на кинофильм. Впервые после приезда в Лос-Анджелес я почувствовала, что приняла правильное решение, выбрав этот город. В конце концов, из гадких утят всегда вырастают прекрасные лебеди. Сколько звезд продавали гамбургеры и работали официантами, прежде чем получили первую роль! Хилари Суонк вообще жила в машине, пока ходила на пробы. А через пять лет уже держала в руках «Оскар». Что мешает мне добиться того же?
Брэнди сказала, что она слышала – английские актрисы в цене с тех пор, как Минни Драйвер и Кэтрин Зета Джонс заявили о себе на весь мир. Джо добавил, что я выгляжу классно, как раз такие девушки сейчас в моде, только, честно говоря, неплохо бы немного поправиться и краситься побольше. Кажется, он просто искал подходящие слова, чтобы не обидеть меня и не назвать молью.
Вечером, лежа в ванной, я разглядывала руки, пытаясь решить, каким лаком накрасить ногти, когда мистер Манн пригласит меня оставить отпечаток ладони на звезде напротив Китайского театра. И что я тогда надену – платье от «Версаче» или от «Армани»? Потому что, разумеется, оба модных дома по такому случаю пришлют мне наряды бесплатно.
Глава 9
Мы с Брэнди быстро подружились. Сперва она мне не очень понравилась. Мне казалось, вся ее жизнь крутится вокруг того, как похудеть, подкачать здесь и там, лучше уложить волосы и приподнять грудь. Я мечтала сыграть одну из героинь Толстого. Она – подружку Джима Кэрри.
Но у нас оказалось намного больше общего, чем я ожидала. Может, она и выглядела легкомысленно, но на самом деле была не такая. Когда Брэнди нужно было подписать контракт, она успешно изображала секс-бомбу, но дома была совершеннейшей лапочкой и всегда предлагала мне взять что-нибудь поносить, накраситься ее косметикой и не отказывалась поговорить по душам.
Разумеется, прошло не много времени и я рассказала ей о Ричарде. И Брэнди сочувствовала и сопереживала так, как Джо, увы, не мог даже после своей реинкарнации. Она вздыхала, когда я говорила, что мы с Ричардом духовно близки, и однажды, когда Джо был на работе, а Брэнди закончила дневные занятия пилатесом, она достала карты Таро.
– Моя бабушка была цыганкой, – поведала Брэнди, откидывая назад черные волосы, и протянула мне изрядно потрепанную колоду. – Она предсказала, что в один прекрасный день в Лос-Анджелесе со мной произойдет чудо! Я тогда была ребенком и даже не мечтала о Голливуде.
– Чудо? – переспросила я.
– Да. Именно чудо. Так она и сказала. И еще бабушка сказала, что после этого я смогу изменить мир к лучшему. Значит, я стану знаменитой, правильно?
Я кивнула. Толкование было немного притянуто за уши, но звучало заманчиво.
– Может, она хотела сказать, что ты станешь работать в ООН и предотвратишь мировую войну, – предложила я свой вариант.
– С моей-то внешностью? Да я тебя умоляю! Короче, в любом случае я унаследовала от бабушки дар предсказания, – продолжала Брэнди. – На маме природа отдохнула, а я сразу почувствовала, что могу гадать, когда бабушка умерла. Так, давай-ка посмотрим, что тебя ждет. Надо подуть на карты, прежде чем ты их перетасуешь, – наставительно сказала она. – Это для того, чтобы избавиться от чужой энергетики, которая могла остаться на этих картах. Если этого не сделать, получишь вместо своей судьбы судьбу Джо – как раз ему последнему я гадала.
– И что ему выпало?
– Что он не получит роль Фарры Фосетт Мэйджерс в римейке «Ангелов Чарли».
Я могла бы предсказать Джо то же самое, просто посмотрев в его свидетельство о рождении, но сделала вид, что способности Брэнди меня потрясли.
– Так, давай тасуй, – сказала она. – Теперь раздели колоду на три части.
– Одинаковые?
– Как хочешь. Следуй велению своего сердца, – многозначительно добавила она.
– Боюсь, оно давно ничего мне не велит, – попробовала я пошутить и вспомнила свой последний сеанс гадания на картах Таро. Я тогда наняла гадалку для Мэри, это входило в программу девичника перед свадьбой. Настоящая цыганка, по ее собственным словам, вела себя вроде бы прилично, пока не заявила мне вдруг, что к концу года я забеременею. Я несколько испугалась. Но тут она добавила, что скоро у меня начнется трехлетняя полоса сексуального воздержания. Прямо с завтрашнего дня.
«Тогда как же я тогда забеременею до конца года?» – спросила я.
«Следи за тем, чтобы в декабре не встречаться с архангелами», – хихикнула Мэри.
Короче, не стоила гадалка тех денег, которые мы ей заплатили.
«Позолотите ручку, девочки, – сказала она нам с Мэри. – Если золота нет, так и „Виза Голд“ сойдет».
Если Брэнди плохо погадает мне, то, по крайней мере, бесплатно.
Я разделила колоду на три стопки. Брэнди велела мне снова сложить их вместе и перетасовать, после чего сама наконец взялась за карты и стала раскладывать «рубашкой» кверху.
– Сосредоточься на том, что ты хочешь узнать, – сказала она.
А что я хочу узнать? Я глотнула кофе. В голову полезли сотни, даже тысячи вопросов. Правильно ли я поступаю? Стану ли я знаменитой? Будет у меня своя звезда на Голливудском бульваре? Вернется ли ко мне Ричард?
Ричард. Ричард, Ричард, Ричард.
Глядя на «рубашки» карт с затейливым кельтским рисунком, я почувствовала, как вопрос о том, что ждет нас с Ричардом, сам собой всплывает в моем мозгу, словно обломок доски на поверхность мутной реки. Неудивительно. Ведь о Ричарде я только и думала на протяжении последних двух месяцев. Даже когда мне казалось, что я не думаю о нем, я знала: все, что я делаю, я делаю ради него. Ради него я стремилась стать актрисой (если я прославлюсь, он захочет меня вернуть); из-за него специально не смотрела на дорогу, когда меня чуть не сбил грузовик (интересно, он почувствует себя виноватым, если я умру?).
Брэнди сидела с закрытыми глазами.
– Ну как? – не вытерпела я. – Видишь что-нибудь?
– Ого! Да еще как, – кивнула она. – Надвигается что-то грандиозное!
– Что? – я нетерпеливо подалась вперед. – Нет, если что-то плохое, лучше не говори, – тут же добавила я, взглянув на первую карту, которую Брэнди перевернула. Это был знак Смерти. Вот блин…
– Плохи мои дела? – вздохнула я.
– Необязательно. Ого, вот здесь я чувствую сильную вибрацию. У тебя мощное биополе.
– Что все это значит?
– Так, вот эта карта, – она указала на карту со страшными перекрещенными мечами, – говорит о разлуке, разлуке которая произошла совсем недавно.
– Это, безусловно, похоже на правду, – саркастически заметила я.
– Зато вот эта, – продолжала она, – указывает на новые встречи и начало новой жизни. – А вот эта, – сказала Брэнди, взяв в руки карту с потрясающе красивым рогом изобилия, – эта карта означает замужество.
Разлука в недавнем прошлом. Новые встречи. Замужество. Интересно, это ответ на вопрос о нас с Ричардом? Неужели карты говорят, что хоть мы и расстались, но неизбежно встретимся вновь и, более того, поженимся? Сердце у меня радостно забилось.
– Говоришь, ты обладаешь настоящим даром предвидения? – спросила я шутливо, пытаясь тем самым не выдать, как отчаянно надеюсь, что ее предсказание сбудется. – Ты серьезно веришь, что именно это ждет меня?
– Карты нельзя воспринимать буквально, – обескуражила меня Брэнди. – Они не предсказывают судьбу слово в слово. Карты лишь говорят, что может случиться с тобой, если ты действительно этого хочешь и к этому стремишься.
Конечно, я этого хотела!
– И это не значит, что предсказанное произойдет с тобой само по себе, что тебе не нужно прикладывать усилий, – продолжала Брэнди.
О боже! Да я горы сверну, если понадобится, ради того чтобы вернуть Ричарда!
– И не значит, что, когда что-то произойдет, это обязательно окажется тебе нужно.
Что значит – не окажется нужно? Да это самое лучшее, что могло бы случиться в моей жизни!
– Но ведь скорее всего случится что-то хорошее?
Брэнди пожала плечами.
– А сколько осталось ждать? Это скоро произойдет?
– Ждать недолго, – сказала она и постучала ногтем по картам, – судя по всему, все произойдет здесь.
Я нахмурилась. Как же так? Как мы сможем воссоединиться с Ричардом, если я не уеду из Лос-Анджелеса?
– А ты уверена, что карты говорят о нашем с Ричардом воссоединении?
– Похоже на то. Разлука – это ваш разрыв.
– А свадьба?
– Вот эта карта.
Да, не ожидала я услышать такое, но, боже мой, только бы это сбылось!
– Будь осторожнее в своих желаниях, – сказала Брэнди, перетасовывая карты.
– Ты правда веришь, что мы можем запрограммировать себе будущее? – спросила я. – Что в один прекрасный день ты станешь знаменитой только потому, что тебе этого хочется?
– На все сто, хоть это и глупо звучит, – ответила Брэнди. – Я верю в это, и всегда верила. Даже когда еще ребенком жила в Нью-Джерси. Когда мама ругала меня за плохие оценки в школе, я отмахивалась и говорила, что мне плевать на них, потому что для актрисы это не важно. Я знала, что буду играть; я никогда не хотела заниматься ничем другим. Моей первой героиней была Керри Фишер.
– Принцесса Леа?
– Мне нравились ее волосы.
– А я хотела быть Дрю Берримор в фильме «Инопланетянин».
– Да, мне она тоже нравилась. Я говорила маме, что, если будут снимать продолжение этого фильма, я буду играть ее роль.
– Я тоже так говорила родителям, – призналась я. – Когда они приставали ко мне: «Учись лучше, учись лучше!» – чтобы меня взяли в хорошую школу. Они все талдычили, что это так важно, чтобы поступить потом в университет и найти достойную работу. То есть стать врачом или юристом. И тогда я пообещала маме, что в один прекрасный день стану знаменитой актрисой, заработаю кучу денег и отправлю ее в кругосветное путешествие.
– Мне кажется, тебе это удастся, – сказала Брэнди. – У меня такое предчувствие. Может, не в этом году, но…
Я рассмеялась:
– Думаю, мама давно забыла о кругосветном путешествии. Боюсь, лучший подарок, который я могу сделать ей на Рождество, – это найти приличную работу или выйти замуж за достойного человека. И перестать покупать дорогую обувь, от которой только мозоли, взять кредит на жилье и начать откладывать на старость. Я слышала, как перед моим отъездом она жаловалась брату, что я так и не выросла. Мне словно все еще пятнадцать лет, и от этого она уже поседела раньше времени.
– Все мамы одинаковы.
– Твоя тоже до сих пор уговаривает тебя бросить все и начать жить «нормальной жизнью, как все люди»?
Брэнди опустила глаза и вздохнула.
– Нет. Уже нет. Дело в том, что она нас покинула.
– В смысле?
– Мама умерла три года назад, под Рождество. Тогда я и приехала сюда. До ее смерти я не могла уехать. Работала в салоне подержанных машин.
– Прости. Я сочувствую тебе. Ты знала, что она умрет?
– Да, это не произошло внезапно. Я знала, что она неизлечимо больна. У нее был рак. Перед смертью мама принимала столько обезболивающего, что говорила, ей легче станет, только когда она умрет.
– Ужасно.
– Ну, когда-то все умирают, – пожала плечами Брэнди.
– Да, но… она ведь была еще не очень старой.
– Сорок восемь.
– Совсем молодая…
– Умереть молодой – значит никогда не состариться, – процитировала Брэнди фразу, прочно приклеившуюся к Мэрилин Монро с тех пор, как она преждевременно ушла из жизни. Мэрилин была любимой актрисой Брэнди. – Это своего рода бессмертие. Ты остаешься на пленке в расцвете красоты. Ведь это лучше, чем дожить до девяноста лет и дождаться, когда тебе будут подтирать задницу в доме для престарелых.
– Да, звучит убедительно, – вздохнула я, подняла чашку с остатками холодного кофе и чокнулась с минералкой Брэнди. – За вечную жизнь в голливудском стиле!
– За вечную жизнь!
Но бессмертие на большом экране не собиралось так быстро настигнуть нас, невзирая на предсказания. По приезде в Лос-Анджелес я позвонила по всем телефонам, которые дала мне Мэри (и по двум, которые дала мне Бездарная Юнис, поджав губы, когда узнала, что я уезжаю из Лондона; эти номера, кстати, вообще не отвечали). Я боялась звонить людям, которых совсем не знаю, потому что могла нарваться на холодный ответ, но, напротив, все они оказались приветливыми, все обещали помочь, вот только почему-то не перезвонили. Договориться о встрече казалось не легче, чем договориться о том, чтобы в ваш домик-вагончик поставили стеклопакеты.
Брэнди и Джо приложили все усилия, чтобы представить меня «полезным» людям, которых они знали (Джо знал одного такого человека – Брэнди). Брэнди заставила меня пнуть саму себя коленкой под зад и сходить наконец на пару-тройку вечеринок вместе с ней. Оказавшись там, мы разделили фронт деятельности, и каждая работала по одну сторону зала. Со своей офигительной грудью и живой широкой улыбкой Брэнди каждый раз возвращалась домой с полными карманами визиток и предложений от продюсеров немедленно отправить ее на ближайшие пробы. Что до меня, я каждый раз проводила вечер в компании бармена, нанятого подработать на светской вечеринке.
Постепенно я стала понимать, за счет чего в Голливуде добиваются успеха. Однажды Брэнди ворвалась ко мне в комнату и срывающимся от восторга голосом сообщила, что ей дают настоящую роль. Актриса, которая должна была ее играть, попала в автомобильную катастрофу и была так изуродована, что о съемках не могло быть и речи.
– Здорово!
Я и сама удивилась, как это вырвалось у меня. Я согласилась с Брэнди, что это – действительно редкая удача. Конечно, фортуна улыбнулась ей. Но только ей. А как же та актриса? Только сейчас я поняла присказку Джо, которую он повторял каждый раз, когда мимо проезжала «скорая помощь»: «Одним конкурентом меньше». А там каждый раз везли еще одного актера или актрису, чьи надежды теперь уже вряд ли когда-нибудь оправдаются.
Но мы с Брэнди умудрились нарваться на настоящие подводные рифы – я имею в виду посещение вечеринки одного продюсера, который оказался никаким не кинопродюсером, а спонсором порносайта в Интернете.
Мы ушли с вечеринки рано. Брэнди была уверена, что сомнительного вида фотограф, который мелькал на вечеринке то тут, то там, снимая гостей, окажется мошенником и использует наши фотографии на сайте, отрезав нам головы и приделав их голым женщинам. Мне, честно говоря, было наплевать, но Брэнди, которая всю жизнь утверждала, что она настоящая актриса, хотя у нее и тело порнозвезды, все казалось очень серьезным.
По дороге домой я попыталась объяснить подруге, насколько маловероятно, что ее страхи сбудутся. Она, должно быть, преувеличивает.
