Текст книги "Я — Оззи"

Автор книги: Крис Айрс

Соавторы: Оззи Осборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Так однажды я вышел с репетиции и не вернулся.

А потом ко мне позвонил Норман, муж моей сестры Джин.

Классный парень, этот Норман, порой был мне за старшего брата, которого у меня никогда не было. Но если он звонил, я знал, что в семье что-то случилось.

Так было и в этот раз.

– Речь идет о твоем отце, Джон – говорит Норман. – Ты должен с ним увидеться.

– А что случилось?

– Он неважно себя чувствует. Неизвестно, доживет ли до утра.

Мне сразу стало плохо. Я всегда боялся потерять родителей, даже когда был ребенком, то поднимался в спальню к отцу, чтобы растолкать его и, тем самым, убедиться, что он дышит. И сейчас мои детские страхи становились реальностью. Я знал о болезни отца, но не догадывался, что он уже стоит одной ногой в могиле.

В конце концов, я взял себя в руки, сел в машину и поехал к нему.

Возле кровати собралась вся семья, включая маму, она выглядела совершенно опустошенной.

Оказалось, что у отца все поражено раком. Лечиться было слишком поздно, потому что он никогда не ходил к врачу, а в больницу его забрала скорая. Батя перестал работать всего несколько месяцев назад. Ему исполнилось шестьдесят четыре года и его отправили на пенсию раньше положенного срока.

– Наконец-то у меня будет время довести до ума сад – сказал он мне тогда.

Довести – довел, но на большее сил не осталось. Все! Конец фильма.

Сказать вам честно, я страшно боялся того, что увижу, хотя знал, чего можно ожидать. За год до этого, от рака печени умер младший брат моего отца. Я навестил его в больнице и был в таком шоке, что разрыдался. Он ничем не напоминал того парня, которого я знал. Удручающее зрелище.

Когда я приехал в больницу, папу только что перевели из операционной и он был на ходу. Выглядел ничего и даже выдавил из себя улыбку. Я так думаю, ему вкололи обезболивающее. Хотя одна из моих теток говорила, что человек всегда получает от Бога хороший день перед смертью. Мы поболтали, но недолго. Странно, когда я был ребенком, папа никогда не говорил мне что-то типа: «Тебя доконают эти сигареты». Или: «Не сиди целыми днями в пабе». Но сейчас сказал:

– Попридержи коней с бухаловом, Джон. Чересчур перегибаешь палку. И завязывай со снотворным.

– Я ушел из «Black Sabbath» – говорю.

А он мне в ответ:

– Ну, тогда им крышка. – И заснул.

На следующий день он умер. Самым страшным было для меня видеть, как опечалена моя мама. Тогда в больницах существовало неписаное правило, чем сильнее ты болел, тем больше тебя изолировали от других пациентов. Под вечер папу затолкали в подсобку с метлами, швабрами, ведрами и банками с отбеливателем. Забинтовали ему руки как боксеру и привязали к каркасу кровати, потому что он постоянно вырывал трубки капельницы. Меня раздражало то, как поступали с человеком, которого я обожал, и который наставлял меня, что даже без должного образования, я могу быть хорошо воспитан. К счастью, его накачали таблетками и он не чувствовал сильной боли. Завидев меня, отец улыбнулся, показал большие пальцы из-под бинтов и сказал:

– «Спи-и-ид»! – Это был единственный наркотик, название которого он знал. И тут же добавил:

– Вытащи из меня эти долбанные трубки, Джон. Мне больно.

Он умер 20 января 1978 года в 23 часа 20 минут, в той самой больнице, в то же самое время, в тот самый день, в который шестью годами ранее родилась Джессика. До сих пор это совпадение меня изумляет. Официально причиной смерти было «новообразование в пищеводе», хотя отец в нагрузку имел еще и рак кишечника. Тринадцать недель он ничего не ел и даже не ходил в туалет без посторонней помощи. В минуту смерти с ним была Джин. Врачи хотели знать, почему не удался хирургический эксперимент, который они осуществили днем раньше в операционной, но моя сестра не позволила им сделать вскрытие.

Я в это время ехал в машине к Биллу и слушал «Baker Street» в исполнении Джерри Рафферти. Останавливаюсь у него во дворе, а там Билл уже поджидает меня с печальной миной.

– Там тебе звонят, Оззи – говорит он.

Звонил Норман, чтобы сообщить новость. До сих пор, если по радио передают «Baker Street», слышу голос Нормана и чувствую огромную печаль.

Похороны состоялись через неделю, тело было кремировано. На дух не переношу этих традиционных английских погребальных церемоний. Только человек оправился от первого шока, как должен все переживать заново. Евреи лучше подходят к решению этого вопроса: если кто-то у них умирает, его хоронят как можно быстрее. Благодаря этому можно быстро вернуться к нормальной жизни.

Что бы как-то выдержать похороны отца, я решил напиться. Встал утром, налил себе чистого виски и целый день не сбавлял оборотов. Когда гроб привезли в родительский дом, я был уже на полпути к другой планете. Гроб был закрытым, но что-то стукнуло в мою пьяную дурную башку, и я решил в последний раз посмотреть на отца. Попросил одного из гробовщиков открыть крышку. Оказалось, что это была плохая затея. В конце концов, вышло так, что мы все по очереди смотрим на него. А он помер уже неделю назад, я как только глянул туда, сразу об этом пожалел. В погребальной конторе на лицо нанесли специальный макияж, из-за этого он выглядел как долбаный клоун. Не таким я хотел его запомнить, но теперь, когда об этом пишу, именно эта картина стоит перед глазами. Я бы хотел его запомнить привязанного к больничной койке, улыбающегося, показывающего большие пальцы со словами: – «Спи-и-ид»!

Потом мы вышли за гробом в траурной процессии. Мама и сестры ревели как дикие звери, от чего у меня бегали мурашки по спине. Ничего подобного со мной раньше не было. Нас учат как жить в Англии, но не учат ничему, что связано со смертью. Нет учебников, где бы объяснили, что делать в случае смерти отца или матери.

Нечто вроде: «А теперь ты должен все делать сам, дорогой.»

Если что-то может передать характер моего отца наиболее полно, так это ванная комната в нашем доме на Лодж Роуд, которую он сделал, чтобы мы не мылись в маленьком тазу возле камина. Б ольшую часть работы сделал нанятый специалист, но уже через несколько недель на стенах начала собираться влага. Ну, папа пошел в магазин стройматериалов, купил, что нужно и сам заштукатурил стену заново. Но влага выступила вновь. Батя штукатурил во второй раз. Но грибок появлялся снова и снова. К тому времени, это стало его идеей фикс. А моего отца, когда он брался за что-то, ничего не могло остановить. Он выдумывал разнообразные смеси, которые наносил на стену, чтобы та перестала сыреть. Его крестовый поход против плесени длился вечность. И только через несколько лет он принес с завода «Дженерал Электрик» какую-то сильную промышленную мастику, нанес ее на стену, поверх нее поштукатурил, а потом купил бело-желтую плитку и приклеил ее сверху.

Помню, как сказал:

– Вот теперь, бля, то, что надо!

Я вспомнил об этом только много лет спустя, когда пришел в родительский дом во время съемок документального фильма для Би-Би-Си. К тому времени, там жила пакистанская семья, и они перекрасили все стены в белый цвет. Непривычно было это видеть. Но потом, когда заглянул в ванную, обнаружил на стене папину плитку в идеальном состоянии и в первозданном виде, я подумал: «А ведь он сделал это, мой старичок».

Весь день улыбка не сходила с моего лица.

Даже сейчас я очень по нему скучаю. Жалею, что мы не можем вот так сесть и потолковать по-мужски обо всех тех делах, про которые с ним не говорил в детстве, а так же позднее, лет после двадцати, когда я постоянно бухал и был занят своей звездной карьерой.

Но у меня есть мнение, что подобное может случиться с каждым.

В тот день, когда я ушел из «Black Sabbath», мы были в «Rockfield Studios» в Южном Уэльсе, где пробовали записать новый альбом. После очередного мучительного разговора про деньги и адвокатов, я был на грани срыва. Поэтому вышел из студии, и на «Мерседесе» Телмы свалил домой в Bulrush Cottage. Конечно же, я был поддатый. Потом, как последний придурок, начал понос ить группу в прессе, а это было нечестно. Знаете ли, когда команда распадается, это как развод в семье – вначале каждый пытается насолить друг другу. Парень, которого взяли на мое место, был родом из Бирмингема, его звали Дэйв Вокер, я им давно восхищался, он пел в «Savoy Brown» и, какое-то время, во «Fleetwood Mac».

Но, по какой-то причине, у парней не клеилось с Дэйвом и, когда я вернулся через несколько недель, все было по-старому, по крайней мере, на первый взгляд. Никто не хотел говорить о том, что случилось. Просто, однажды я появился в студии – кажется, Билл выступил в роли телефонного посредника – и на том все закончилось. Но чувствовалось, что всё было не так как раньше, особенно в отношениях между мной и Тони. Кажется, мы больше не вкладывали душу в то, что делали. Во всяком случае, после моего возвращения, мы начали там, где закончили, а альбом решили назвать «Never Say Die».

Нам удалось немного поправить наше финансовое положение благодаря Колину Ньюману, который посоветовал записать новую пластинку за границей. Мы стали налоговыми иммигрантами, чтобы не отдавать восемьдесят процентов нашего заработка находящимся у власти лейбористам. Выбор пал на Канаду, хотя был январь, и там стояли такие морозы, что невозможно выйти из дому, не отморозив глаз. Мы зарезервировали время в «Sounds Interchange Studios» и вылетели в Торонто.

Но даже в трех тысячах миль от Англии старые проблемы быстро всплыли на поверхность.

Я, к примеру, бухал без меры в «Gas Works», заведении, расположенном напротив апартаментов, где мы разместились. Однажды вечером, вернувшись оттуда, я вырубился и проснулся через час от изжоги. Помню, как открыл глаза и подумал: «Что за хрень?». Вокруг – темень, но, несмотря на это, я видел перед собой красный свет. Понятия не имел, что это такое. А тем временем, изжога припекала все больше. И вдруг до меня доходит: я заснул с сигаретой в руке. Я горел! Вскочил с кровати, сорвал с себя одежду, свернул ее в кучу вместе с тлеющими простынями, побежал в туалет, бросил все это в ванну, включил холодную воду и подождал, пока дым развеется. Под конец, комната напоминала поле боя после бомбардировки, кровать была раскурочена, а я стоял абсолютно голый и замерзший как собака.

«Ёлы-палы! – думаю. – Что делать?» И уже знаю. Срываю занавески с окон и делаю из них постель. И все было бы хорошо, если бы утром не явилась служанка, красивая как кирзовый сапог и закатила истерику.

– Что ты сделал с моей комнатой! – заорала она на меня. – Вон! Пошел вон, тварь!

В студии тоже обстановочка была не сахар. Когда я мимоходом намекнул о том, что хотел бы создать собственный проект на стороне, Тони рявкнул:

– Если тебе в голову придет что-то интересное, Оззи, ты должен сперва показать это нам!

Но всякий раз, когда у меня были идеи, никто не относился к ним серьезно.

– Что вы об этом думаете?

– А, фигня.

Потом, как-то раз, Телма позвонила в студию и сказала, что у нее только что случился выкидыш, мы собрали манатки и вернулись в Англию. Однако, возвращение в родные пенаты ничего не изменило, потому что вскоре я перестал разговаривать с Тони. Мы даже не ругались, наоборот, это было уже полное отсутствие коммуникации. Во время последней студийной сессии в Англии, что-то во мне надломилось. Когда Тони, Билл и Гизер решили записать песню «Breakout» с джазовым оркестром (типа те-де-ды-ды-дыыы!), я сказал:

– На хер! Я ухожу.

Именно поэтому Билл спел «Swinging the Chain». Короче говоря, с «Breakout» они уже перегнули палку. «Еще парочка таких песен на альбоме – подумал я – и можно менять название с «Black Sabbath» на «Slack Haddock» [52]52
  Пизда раздолбанная.


[Закрыть]. Джазовый оркестр поразил меня только пьянством. Это было невероятно. Мы должны были успеть записаться с ними до полудня, позже – полная задница, они еле держались на ногах.

Альбом «Never Say Die» с треском провалился в Америке (чего не случалось с нашими альбомам ранее), а в Британии держался очень даже ничего, поднялся на двенадцатое место в хит-параде альбомов, что позволило нам выступить в «Top of the Pops». Там было клево, мы познакомились с Бобом Марли. Никогда не забуду той минуты, когда он вышел из соседней гримерки. Его лица буквально не было видно в клубах дыма марихуаны. Он тянул самый большой, самый толстый косяк, который я видел в жизни; уж поверьте мне, я повидал всякого. Подумал тогда: «Он будет петь под фанеру. Он будет петь под фанеру. Никто под таким кайфом не будет петь живьем». А он – спел. И не облажался.

В то время случались с группой и другие приятные вещи. Например, наведя порядок в финансах, мы решили нанять Дона Ардена в качестве нашего менеджера. В основном, потому, что были под впечатлением его работы с «Electric Light Orchestra». Если речь обо мне, то мне нравилось это сотрудничество, так как я мог чаще видеться с его дочкой Шарон. Почти сразу заочно влюбился в нее. Меня обезоруживал ее шаловливый смех. А так же то, что она былатакой красивой и гламурной: носила меха и былаувешана бриллиантами. Ничего подобного я ранее не встречал. Она была такой же шумной и подорванной, как и я. Шарон помогала Дону вести дела, значит, приходила нас проведать, и эти визиты неизменно заканчивались весельем. Она оказалась клевой подружкой, эта Шарон, самой лучшей, но между нами долго ничего серьезного не было.

Я знал, что это конец моих приключений с «Black Sabbath». Было видно, что и парни сыты по горло моими безумными номерами. Одно из последних воспоминаний о группе связано с тем, что я вообще не вышел на сцену в «Municipal Auditorium» в Нэшвиле, во время нашего последнего тура по США. Вместе с Биллом мы так загрузились коксом в его кемпинге на колесах GMC, что я не спал три ночи подряд. Напоминал живой труп. Глаза щипали, будто туда вкололи кофеин, кожа покраснела, все зудело и я еле стоял на ногах. В пять утра в день концерта, когда мы въехали в город, я наконец-то вырубился в отеле «Hyatt Regency». Никогда в жизни так сладко не спал. Меня охватило такое спокойствие, будто я уже нюхал цветочки по том свете. После побудки чувствовал себя практически нормально.

Но я не знал, что прихватил с собой ключ от номера в «Хайатте» из другого города, откуда мы приехали. Тур-менеджер отправил мой багаж в зарезервированный номер, а я пошел в другой. Теоретически, все должно было проясниться просто: я не смог бы открыть дверь с помощью ключа, который лежал у меня в кармане, мне пришлось бы вернуться к администратору и все бы решилось. Но когда я пришел в номер, его еще убирали, горничная поправляла подушки и проверяла содержимое мини-бара. А поскольку дверь была открыта, я вошел, показал ей ключ с логотипом сети и номером комнаты, на что она улыбнулась и пожелала мне хорошо провести время. Потом закрыла за собой дверь, а я грохнулся не в ту кровать, не в том номере и заснул.

Проспал двадцать четыре часа.

В это время должен был состояться концерт. Конечно, обслуга гостиницы проверила мой настоящий номер, но там был только багаж. Они понятия не имели о том, что я соплю в две дырочки на другом этаже в другом крыле отеля. Мои кореша запаниковали, по всем местным телеканалам показывали мою отвратительную физиономию, фараоны создали спецотряд для поиска пропавших без вести, поклонники планировали прощание со свечами, страховики обрывали телефон, концертные площадки Америки готовились к отмене наших выступлений, фирма грамзаписи исходила на говно, а Телма решила, что стала вдовой.

А потом я проснулся.

Сразу же справляюсь по телефону у администратора, который час.

– Шесть – отвечает девушка.

«Вот и зашибись!» – подумал я. Концерт должен начаться в восемь. Встаю с кровати и начинаю искать чемоданы. Вдруг замечаю, что царит какое-то необычное спокойствие.

Поэтому я снова звоню к администратору:

– А сейчас утро или вечер?

– Простите, не поняла вас?

– Вы сказали, что сейчас шесть. Но утра или вечера?

– А, утра.

– Ага.

Звоню в номер тур-менеджеру.

– Да – хрипит он в трубку.

– Это я, Оззи – говорю. – Думаю, что может возникнуть некая проблема.

Сперва была тишина. А потом слезы, гнев. Никто никогда не вставлял мне таких пиздюлей.

Билл сообщил мне, что я уволен. Это случилось 27 апреля 1979 года, в пятницу пополудни. Мы репетировали в Лос-Анжелесе, я был поддатый, а тогда я всегда ходил поддатый. Наверняка, остальные подослали с этим заданием Билла, потому что он, вообще-то, не совсем подходил на эту роль.

Точно не помню, что он мне тогда сказал. С тех пор мы это не обсуждали. Суть была в том, что Тони считал меня спившимся, обколотым неудачником, от которого не будет никакого толку. Скажу вам честно, это выглядело как месть за мой предыдущий уход. И это не стало для меня большой неожиданностью. Уже давно у меня сложилось впечатление, что в студии Тони постоянно пробует меня разозлить. Заставлял меня записывать первый дубль, второй, третий, хотя и первый получился удачным.

Я не хотел, чтобы от этого пострадала моя дружба с Биллом. Мне было жаль его, у него недавно умерла мать. А сразу после того, как меня выперли из «Black Sabbath», умер его отец. Узнав эту новость, я подумал: «К черту войну! Мы по-прежнему друзья, мы те же люди, которые во время гастролей по Америке месяцами жили в одном прицепе». И сразу поехал в Бирмингем, чтобы повидаться с ним.

Парень плохо это переносил и я очень ему сочувствовал. Вдобавок, похороны отца превратились в фарс. Уже выносили гроб из костела, когда выяснилось, что кто-то из присутствующих угнал машину пастора. Святой отец прервал обряд и ждал, пока найдется его машина, но тот, кто украл у него эту херовину, не смог снять блокаду руля и разбился в чьем-то огороде. Представьте себе эти сраные гонки во время похорон отца. Невероятно!

Было бы неправдой с моей стороны утверждать, что я не чувствовал предательства со стороны «Black Sabbath». Мы же не были полуфабрикатной мальчуковой группой, где каждого можно заменить. Мы были корешами, которые выросли в одном городе на соседних улицах. Мы были одной семьей, как братья. И выставить меня за то, что я ходил пьяный – это какое-то долбаное лицемерие. Все мы ходили под мухой. Если ты поддатый и я поддатый, а ты говоришь мне, что я должен уйти, потому что я поддатый, здесь, блядь, что-то не так! Потому что я чуть больше поддатый, чем ты?!

Но сегодня мне на это насрать, в конце концов, всем от этого стало только лучше. Я получил пинок под зад, который мне был так нужен, а им, вероятно, было намного веселее записывать альбомы с новым вокалистом. Не могу сказать ничего плохого о парне, которого взяли на мое место: это Ронни Джеймс Дио, бывший вокалист «Rainbow». У него классный голос. С другой стороны, он не стал мной, а я – им. Поэтому я хотел, чтобы они назывались просто «Black Sabbath II».

И все.

Часть вторая
Опять с нуля

7. Де Мойн

Ни с того, ни с сего, я стал безработным.

И без шансов на трудоустройство.

Помню, что я тогда думал: «Хорошо, у меня в кармане осталось пару долларов, еще немного оторвусь в Лос Анжелесе и возвращаюсь в Англию». Я действительно думал продать Bulrush Cottage и пойти работать на стройку, или что-то в этом роде. Смирился с фактом, что всё кончено. Вся эта затея с самого начала не казалась мне реальной. Первым делом поселился в отеле «Le Parс» в Западном Голливуде. Мое проживание оплачивала фирма Дона Ардена, «Jet Records». Скажу вам правду, я очень удивился, что Дон башляет за меня. «Как только он узнает о том, что я не вернусь в «Black Sabbath» – накручивал я себя – выкинет меня отсюда». Поэтому надо было пользоваться моментом, пока это было возможно. В «Le Parc» ты получаешь не просто комнату – ты живешь в апартаментах с собственной кухней, в которой можно приготовить поесть. Я никуда оттуда не выходил. Сидел на кровати и смотрел старые военные фильмы в комнате при закрытых шторах. Месяцами не видел солнечного света. Мой дилер регулярно поставлял мне кокс и травку, бухло привозили из магазина Джила Тернера на Сансет Стрит, и время от времени приходили девочки позабавиться. Удивительно, что кто-то ещё хотел со мной трахаться, особенно в то время. Я пожирал столько пиццы и глушил столько пива, что у меня были сиськи больше, чем у старшего и толстого брата Джаббы Хатта. [53]53
  Jabba the Hutt – вымышленный персонаж вселенной «Звёздных Войн», гангстер-слизняк, его рост – 390 см… в длину.


[Закрыть].

Не помню, когда последний раз видел Телму и детей. Звонил им по телефону из номера, но явно чувствовал, что мы отдаляемся друг от друга, и это только усиливало мою депрессию. В жизни я провел больше времени с «Black Sabbath», чем со своей семьей. После многомесячных гастролей, мы возвращались недели на три домой, потом смывались куда-нибудь на ферму или в замок, и гудели там до тех пор, пока не появлялись новые песни. Так продолжалось десять лет, в результате – проблемы в личной жизни у каждого из нас. Брак Билла распался, брак Тони распался, брак Гизера распался. А я этого допустить не хотел, это означало бы для меня утрату дома и детей. Я уже потерял отца и группу.

Хотелось от всего отгородиться, отогнать всё от себя. Поэтому я зашился в «Le Parc» и пил, пил, пил.

Пока однажды ко мне постучался некий Марк Носиф. Он был барабанщиком в группе, которую опекал Дон Арден, и успел поиграть почти со всеми, начиная с «Velvet Underground» и заканчивая «Thin Lizzy». Марк сказал мне, что к нему должна зачем-то прийти Шарон из «Jet Records» (он жил в том же отеле, что и я), но ему нужно было выехать из города на концерт. И вручил мне конверт.

– Будь любезен, передай это ей, хорошо? – говорит. – Я сказал ей, чтобы она перезвонила тебе от администратора.

– Без проблем – ответил я.

Только закрылись за ним двери, я взял в руки нож и вскрыл конверт. Там лежали пятьсот баксов наличкой. Хер его знает, для чего были эти деньги, я вообще этим не заморачивался. Сразу же позвонил дилеру и заказал коксу на пять сотен. Несколько часов спустя приходит Шарон и спрашивает, мол, для неё ничего не передавали.

– По-моему, нет – говорю я, как ни в чем не бывало.

– Ты уверен, Оззи?

– Сто пудов.

Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы просечь, что случилось. На столе лежит большой пакет с коксом, рядом вскрытый конверт, а на конверте надпись фломастером: «Шарон».

Увидев это, она засадила конкретный кипеш, летели крики и проклятия, Шарон повторяла, что я проклятое ничтожество.

«Забудь, парниша, ты её не скоро трахнешь» – подумал я тогда.

Но на следующий день она возвращается. А я лежу в луже мочи и дымлю косячком.

– Послушай-ка! – говорит она. – Если ты хочешь выбраться из этого говна, мы позаботимся о твоей карьере.

– А чего это вдруг кто-то озаботился моей карьерой? – спрашиваю я.

Не мог в это поверить, правда, но очень хорошо, что кто-то протянул мне руку, потому что я был абсолютно на мели. О гонорарах за работу в «Black Sabbath» можно было забыть, у меня не было ни счета в банке, ни другого источника доходов. Сперва Дон хотел, чтобы я играл в группе под названием «Son of Sabbath», что мне показалось ужасной идеей. Потом ему взбрело в голову, чтобы я пел с Гэри Муром. Но это меня так же не вдохновляло, хотя мы и поехали вместе в Сан-Франциско: я, Шарон, Гэри и его девушка, где великолепно провели время. Во время этого путешествия, скажу вам честно, я действительно подумал, что Шарон на меня запала, но, увы, ничего не произошло. Когда мы расставались в этот вечер, она вернулась к себе в отель, а мне осталось только пускать слюни в пиво.

Самой худшей идеей Дона Ардена была мысль о моих совместных выступлениях с «Black Sabbath» в одном концерте, один за другим, эдакий мини-марафон.

– Он что, прикалывается? – спросил я Шарон.

Но Шарон тогда начала брать дело в свои руки, и было принято решение записать нормальный сольный альбом.

Я хотел назвать его «Blizzard of Ozz».

И вот, шаг за шагом, все пошло так, как мы хотели.

Не знаю никого, кто лучше Шарон сможет со всем справиться. Если она что-то пообещала, то свое слово держала. В худшем случае, говорила: «Послушай, я сделала всё, что могла, но это было невозможно». Когда у тебя есть такой менеджер, я всегда знал, что у нас творится. Тогда как её отец постоянно метался и орал как главарь банды, и я старался держаться от него подальше. Конечно, перед записью альбома и выездом на гастроли я должен был собрать группу. До этого я никогда не занимался организацией прослушиваний, понятия не имел с какой стороны к ним подступиться. Мне помогла Шарон: возила меня туда-сюда, чтобы я мог посмотреть молодых, подающих надежды гитаристов из Лос-Анжелеса. Но меня это занятие не возбуждало. Если в углу стоял диван, я садился и вырубался. Пока Дана Страм, мой приятель, который пробовался на место басиста, не сказал мне:

– Послушай, Оззи, есть тут один паренек, с которым ты должен обязательно познакомиться. Он играет в группе «Quiet Riot». Ты офигеешь!

Так, однажды вечером ко мне в «Le Parc» приходит отрекомендоваться молодой щуплый американец. Как только я его увидел, сразу же задал себе вопрос: «Это девчонка или гей?» Он носил длинные «мокрые» волосы и говорил странным низким голосом. И был такой худой, что мог спрятаться за шваброй. Немного напоминал мне Мика Ронсона, гитариста Дэвида Боуи.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я, как только он вошел в комнату.

– Двадцать два.

– Как тебя зовут?

– Рэнди Роудс.

– Хочешь пива?

– Колу, если можно.

– Я принесу пива. Так, между прочим, ты мужик?

Рэнди только рассмеялся.

– Я серьезно спрашиваю – налегаю я.

– Э… Ну, да. Так получается.

Рэнди, наверное, подумал, что я чокнутый.

Потом мы направились в какую-то студию, чтобы я мог послушать, как он играет. Помню, Рэнди подключает «гибсон» типа «Лес Пол» к маленькому репетиционному усилителю и спрашивает:

– Не против, если я немного разогреюсь?

– Давай, жги!

И начинает проделывать пальцами свои экзерсисы.

– Достаточно – говорю я. – Этого хватит, Рэнди.

– Что-то не так? – спрашивает он с тревогой на лице.

– Считай, ты принят.

Как же этот парень играл. Это надо было слышать. Был так хорош, что я чуть не расплакался.

Вскоре мы улетели в Англию на репетиции. Я быстро сориентировался, что хоть Рэнди и выглядит как крутой чувак, это необычайно милый, рассудительный парень. К тому же, он был настоящим джентльменом – уж этого точно не ожидаешь от типичных американских мастеров гитары.

Я не мог понять, почему он вообще хочет иметь дело с таким конченым ханурём как я.

Сперва мы жили в Bulrush Cottage с Телмой и детьми. Там написали нашу первую песню – «Goodbye to Romance». Работать с Рэнди и работать с «Black Sabbath» – это небо и земля. Однажды, я слонялся по дому и напевал мотивчик, который много месяцев вертелся в моей голове.

Рэнди спрашивает:

– Эта твоя песня или «Битлз»?

Я ему в ответ:

– А, ничего особенного, просто давно засела в моей голове.

Но он усадил меня рядом, и мы работали до тех пор, пока из этого не получилось нечто новое. Рэнди был невероятно терпелив. Я совсем не удивился, когда оказалось, что его мать – учитель музыки. Впервые я почувствовал себя полноправным соавтором песни.

Как сейчас помню нашу совместную работу над «Suicide Solution». Мы были на вечеринке с группой «Wild Horses» в лондонской репетиционной студии Джона Хенри. Все уже поддатые, каждый по-своему, а Рэнди в это время сидит в уголке и шлифует новые риффы на своей гитаре «Flying V» [54]54
  Flying V – модель электрогитары, впервые представленная в 1958 году компанией «Gibson». Особенностью модели был необычный дизайн деки, напоминающий наконечник стрелы. В разный период своей деятельности, гитары «Gibson Flying V» использовали: Кейт Ричардс, Джими Хендрикс, Ленни Кравиц, Джо Перри из «Aerosmith», Кен К. Даунинг из «Judas Priest», Рудольф Шенкер из» Scorpions», Вольф Хоффманн из «Accept», Кирк Хэмметт и Джеймс Хэтфилд из «Metallica».


[Закрыть]. И вдруг слышу: таа-даа-тада, таа-да-да. Я кричу:

– Ух ты, Рэнди! Что это было?

Он только пожимает плечами. Прошу его сыграть еще раз эти же аккорды и начинаю напевать текст, который уже какое-то время вертится у меня в голове: «Wine is fine, but whiskey's quicker/ Suicide is slow with liquor». И всё. Большая часть текста была написана на месте. Закончился этот вечер совместной импровизацией на сцене.

Был там Фил Лайнотт из «Thin Lizzy». Выходит, я видел его в последний раз перед смертью. Тяжелый случай, этот Фил. Он абсолютно потерялся, хотя был офигенным на сцене, клёвый голос, отличный стиль. Жалко, погубил его герыч.

Слава Богу, что я забил на это дерьмо.

Рэнди нравилась Британия.

Каждые выходные он садился в микроавтобус и куда-то ехал, чтобы посмотреть страну. Побывал в Уэльсе, Шотландии, «стране озёр» – практически везде. Рэнди коллекционировал игрушечные поезда, которые привозил из каждого путешествия. Был спокойным, работящим парнем, не любил понтоваться, но, порой, мог и повеселить. Сидим мы как-то в баре, в углу пианист играет классическую музыку. Рэнди подходит к нему и спрашивает:

– Позвольте присоединиться?

Типок смотрит на него, на собравшихся в баре, замечает меня и говорит:

– Да, пожалуйста!

Тогда Рэнди достает свой «гибсон», подключается к маленькому усилителю и начинает аккомпанировать к пьесе Бетховена, что-то типа того. В процессе добавляет все больше рок-н-ролльных вставок, а в конце падает на колени и, высунув язык, заряжает дикий солешник. Можно было обоссаться от смеху. Все в баре ржали как кони.

Самое смешное то, что, по-моему, Рэнди не очень любил «Black Sabbath». Он был серьезным музыкантом. Многие рок-гитаристы играют неплохо, но у них отработана одна фишка, один трюк, и даже если кто-то не знает песни, может сразу определить: а, это такой-то и такой-то. Но Рэнди мог сыграть всё. Его вдохновлял Лесли Уэст, но также и великие джазмены, такие как Чарли Кристиан или Джон Уильямс, виртуоз классической гитары. Он никак не мог понять, почему люди прутся от «Iron Man», ведь это было так просто, что каждый ребенок мог бы её сыграть.

Не раз мы об этом спорили. Я говорил тогда:

– Послушай, если песня нравится людям, что с того, если она проста? Смотри сам, трудно придумать рифф проще, чем в «You Really Got Me» [55]55
  «Ты просто покорила меня» – песня, написанная Рэем Дэвисом, которую исполняла его группа «The Kinks».


[Закрыть], а ведь он звучит классно. Когда я купил этот сингл, то слушал его до тех пор, пока не лопнула игла в отцовской радиоле.

Рэнди пожимал плечами и говорил:

– Ну, может и так.

Пока мы репетировали в Англии, брат Шарон подыскал нам басиста Боба Дэйзли, австралийца, группа которого «Widowmaker» была на контракте в «Jet Records». Так с ним познакомился Дэвид. Я сразу закорешил с Бобом. Он был стопроцентным рокером: джинсовые куртки-безрукавки, огромная копна волос. Мы ходили вместе в пивную и порою нюхали кокаин. Другое дело, что Боб был не просто басистом, но и вносил свой вклад в создание музыки.

Мы здорово веселились, во всяком случае, сперва.

А вот барабанщика найти было уже не так просто.

Казалось, на прослушивание съехалось пол-Англии, пока наконец-то нам попался Ли Керслэйк, который раньше играл в «Uriah Heep» Парень он был что надо, этот Ли, один из тех увальней, которые лучше всего чувствуют себя в пабе. Серьезный барабанщик, нечего сказать, хоть я и жалел, что объект моих мечтаний – Томми Олдридж из «Pat Travers Band» – был недоступен.