Текст книги "Я — Оззи"

Автор книги: Крис Айрс

Соавторы: Оззи Осборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Скажу по секрету, в Америке знаменитость не должна лезть из кожи вон, чтобы доктор выписал всё, о чем его попросят. Один «концертный врач» приезжал ко мне на пикапе. В машине он держал ящик для инструмента, полочки которого были наполнены разными лекарствами, в том числе, сильнодействующими. Чего душа пожелает. В конце концов, Шарон раскусила этот фокус и вмешалась. Схватила его за шкирку и сказала:

– Не давай моему мужу никаких лекарств, ни при каких условиях, а не то загремишь за решетку!

Потихоньку я стал понимать, что алкоголь и наркотики начинают разрушать меня, я перестаю быть веселым и потешным, являю собой жалкое зрелище. Готов был пробежать километры, лишь бы выпить. Сделал бы всё ради этого. На кухне стоял набитый пивом холодильник; утро начинал, открывая первым делом бутылку «Короны». К двенадцати я уже был в грёбаном ауте. А когда сидел на викодине, то втягивал это дерьмо через нос. Как низко я пал можно увидеть в документальном фильме Пенелопы Сфирис «Закат западной цивилизации, ч.2». Зрители оборжались, когда я в семь утра пробовал поджарить себе яичницу, а накануне всю ночь глушил вино.

Когда человек глушит без удержу, жить становится тяжелее. Например, я начал постоянно срать в штаны. Вначале, всё обращал в шутку, но потом меня это перестало смешить. Однажды, иду по коридору какого-то английского отеля в свой номер и вдруг чувствую: дерьмо просится на выход. Я должен опростаться, причем, сделать это немедленно. Варианта два: нагадить на ковер или будут полные штаны. И поскольку мне надоело гадить в штаны, я сел на корточки, снял брюки и навалял кучу прямо под стеной.

Как раз в этот момент из лифта выходит консьерж, смотрит на меня и кричит:

– Твою мать, ты чё делаешь?!

Я не смог даже придумать, что сказать в оправдание. Показываю ему ключ от номера и говорю:

– Всё в порядке, я здесь живу.

– Уже, блядь, не живешь! – сказал он.

Многие алкоголики гадят в штаны. Вы только подумайте: в четырех литрах «Гиннесса» содержится столько гудрона, что хватит заасфальтировать 16 километров трассы М6. Когда вы просыпаетесь на следующий день, организм хочет выдавить из себя всю ту отраву, которой вы потчевали его всю ночь. Я пробовал с этим бороться и переключился с «Гиннесса» на «Хеннесси», но постоянно смешивал коньяк с апельсиновым соком и кока-колой и результат был прежним. Выпивал четыре бутылки в день плюс кокаин, таблетки, пиво. В начале, у меня было только легкое похмелье, но, с течением времени, бодун становился тяжелее, пока, в конце концов, я уже не мог с ним справиться.

Поэтому я вернулся в центр реабилитации. Мне просто было херово оттого, что я устал от постоянно херового состояния. Если после выпивки вы чувствуете себя лучше, это еще терпимо, но, если вам будет хуже, чем было, то зачем пить? А я чувствовал себя так, будто сейчас помру.

Я не осмелился вновь посмотреть в глаза Бетти Форд и поехал в клинику Хейзэлдэн в Сентер Сити, Миннесота. Была зима и страшный мороз. Меня бил озноб, я блевал и жалел себя.

В первый день терапевт сел перед нашей группой и сказал:

– Когда вечером разойдётесь по комнатам, пусть каждый напишет, сколько примерно потратил на алкоголь и наркотики с самого начала. Сделайте подсчеты и приходите ко мне завтра.

Ну, я вытаскиваю вечером калькулятор и начинаю подсчеты. Хотел дойти до какого-то большого числа и сильно преувеличивал в вопросе, сколько бокалов пива я выпивал ежедневно (предположим, двадцать пять) и сколько стоил один бокал. У меня получилась чересчур неприличная цифра. Что-то около миллиона фунтов. Потом я попробовал уснуть, но не получилось.

На следующий день показываю этому типу мои подсчеты.

– Ух-ты, интересно! – говорит он.

Я был удивлен, думал, что он скажет: «Успокойся, Оззи, спустись на землю, назови мне реальные цифры!». Через минуту терапевт прибавляет:

– Это только на выпивку?

– И на наркотики тоже – отвечаю я.

– Хм… И ты уверен, что это всё?

– Тут же миллион фунтов! Куда уж больше?

– Тебя когда-нибудь штрафовали за пьянство?

– Случалось.

– А случалось из-за твоего пьянства приходилось отменять концерт или тебя куда-нибудь из-за этого не хотели приглашать?

– Было дело.

– А ты платил адвокатам, чтобы тебя вытащили из переделок, в которые ты попал по-пьяни?

– Ну, было пару раз.

– А врачам?

– О, ещё как.

– А ты не считаешь, что пластинки продавались хуже из-за твоего пьянства?

– Возможно.

– Возможно?

– Ну, хорошо, точно.

– И последний вопрос: у тебя когда-нибудь отбирали недвижимость или прочее имущество в результате развода по причине твоего алкоголизма?

– Да, у меня забрали всё.

– Итак, Оззи, я тоже вечером подсчитал то, да сё и кое с кем проконсультировался. Хочешь знать, во сколько, по-моему, обошлись тебе твои дурные привычки?

– А почему нет. Валяй!

Он сказал. Меня чуть не вырвало.

10. Затмение

Я проснулся со стоном.

«Мать моя женщина! – думаю я, когда зрение возвращается ко мне – видать нехило вчера оттопырился. Лежу на голом бетонном полу в квадратном помещении. На окне – решетка, в углу – ведро, стены испачканы дерьмом. На секунду подумал, что я в общественном туалете. Но нет: решетка на окне говорит сама за себя.

Всё! Надо реально завязывать, чтобы никогда больше не просыпаться в тюремной камере.

Притрагиваюсь к лицу. Ай! Блин, как больно!

Почему-то на мне одета только старая вонючая футболка – я часто в таких спал – и черные блестящие брюки от смокинга. «Уж лучше так – думаю – чем просыпаться в платье Шарон».

Прикидываю, сколько сейчас времени. Семь утра? Девять? Десять? Мои часы исчезли, равно как и мой кошелек. Фараоны, должно быть, запаковали мои вещи в пакет, прежде чем меня закрыть. В кармане остался только помятый счет из «Династии» – моего любимого китайского ресторана. Я представил себя в этом заведении – красный свет как в преисподней – а в нём вижу себя, сидящего за столиком в одной из обитой кожей кабинок, спорю с Шарон, измельчаю таблетки в порошок в этой, ну как её, в ступе. Чем же я так догнался прошлой ночью? Коксом? Снотворным? Амфетамином? Зная себя, наверно всем сразу и чем-то еще.

Чувствую себя отвратительно. Всё болит, особенно, лицо, зубы и нос.

Мне нужен пакет со льдом.

Хочу принять душ.

И к доктору.

– Эй! – кричу сквозь решетку. – Есть там кто?

Тишина.

Пытаюсь сообразить, что же на этот раз натворил мой злой, бухой и обдолбившийся брат-близнец, раз меня вновь посадили. Но в мозгах – дыра. Пустота. Туманные образы посиделки в «Династии», а потом – стоп-кадр. Наверняка, меня снова повязали, когда я мочился на улице. Но если это так, то почему на мне эта пижамная футболка. Меня арестовали дома? Голова раскалывается после того дерьма, которое натолкал в себя. Надеюсь, что еще не использовал один телефонный звонок, ведь я должен сказать Шарон, чтобы она приехала и вытащила меня из тюрьмы. А может она улетела в Штаты. Всегда валила в Штаты, чтобы не попадаться мне на глаза, особенно, после больших скандалов. В таком случае, позвоню Тони Деннису.

Старый добрый Тони. Он вытащит меня отсюда.

Было 3 сентября 1989 года. Мы тогда уже перебрались насовсем в Англию. Купили дом в Литтл Чалфонт в Бекингемшире, назывался Beel House. Он был построен в XVII веке, по-крайней мере, мне так сказала Шарон. В нем когда-то жил Дирк Богард [81]81
  Dirk Bogarde (1921–1999) – британский актёр и писатель.


[Закрыть]. Это был настоящий дом, а не сраная киношная декорация, каких полно в Калифорнии. Но больше всего я любил своего соседа Джорджа, который жил в чём-то, что раньше называлось сторожкой. Джордж был химиком и сам делал дома вино. Я каждый день стучался к нему в дверь и говорил:

– Джордж, дай-ка бутылку твоего супернапитка.

Его вино было сродни ракетному топливу. Люди прилетали из Америки, отпивали глоток, таращили глаза и спрашивали:

– Охренеть можно, что это такое?

Парочка стаканчиков «Шато де Жорж» и человек лежал без сознания. Но самое смешное – Джордж сам никогда не пил. Был трезвенником. Говорил, например:

– О, мистер Осборн, я видел ночью, как вы подожгли кухню. Значит, вино получилось. Напомните-ка мне, каким я вас намедни потчевал: из бузины или чайного листа?

Но теперь Шарон пасла меня на каждом шагу и при ней я уже не мог отведать шмурдяк от Джорджа. И не мог уже спрятать бутылки в духовке. Поэтому стал закапывать их в саду. Заковыка в том, что я всегда делал это под мухой и на следующий вечер уже не помнил, где, на хер, искать. До двух ночи носился по саду с лопатой и выкапывал повсюду ямки. Потом Шарон спускалась на завтрак, смотрела в окно, а там везде окопы.

– Твою мать! Шарон, смотри! – говорил я тогда. – Кротам опять не спалось ночью.

Потом я поставил прожекторы, чтобы быстрей найти заветную бутылку. Это удовольствие влетело мне в копеечку.

А потом Шарон раскусила меня и моему земледелию пришел конец.

– А я-то глупая чуть не поверила, что в тебе вдруг проснулась такая тяга к садоводству – сказала она.

Ну и хорошо, что я попался на горячем, а то мой организм не выдержал бы такой нагрузки. Мне стукнуло сорок и моя печень начала сдавать. Я знал, что происходит что-то нехорошее. Один раз пошел в паб, а проснулся через пять дней. Какие-то люди подходили ко мне и говорили:

– Привет, Оззи.

Я их спрашивал:

– Мы разве знакомы?

А они мне в ответ:

– Я всё лето прожил в вашем доме, ты что, не помнишь?

Меня предупреждали, что начнутся такие отключки еще перед поездкой в Центр Бетти Форд сразу после рождения Келли. Доктор мне сказал, что ресурс моего организма будет выработан до нуля и тогда тело отключится вместе с мозгом. Я думал, что он хочет меня только попугать этой фигней.

– Ты знаешь, в чём заключается моя настоящая проблема с алкоголем? – сказал я ему. – Не могу найти здесь грёбаный бар.

Ну, а потом, начались затмения, точно как он и предвидел. Но это не отвернуло меня от пьянства. Я забеспокоился и стал пить ещё больше. После того, что случилось с Винсом Нилом, имею в виду аварию, я больше всего боялся проснуться однажды в зале суда, где на меня будут указывать пальцем и кричать: «Это он! Он сбил моего мужа!». Или: «Это он! Он убил моего ребенка!».

«Но на меня нашло затмение, Ваша Честь!». Это будут мои последние слова, прежде чем меня закроют в камере и потеряют ключ.

– Эй! – кричу я опять. – Есть там кто?

Начинаю нервничать, это значит, алкоголь и кокаин перестают действовать. «Как только выберусь из этого дерьма – думаю я – пойду напьюсь и все пройдет».

Тишина.

А я все жду. Продолжаю ждать. Жду.

Куда все, на хер, подевались?

Меня бьет озноб и я потею. И самое главное – мне надо посрать.

Вдруг появляется фараон, огромный парень моего возраста, может старше, во всяком случае, очень злой, судя по лицу.

– Извините, – говорю ему – может кто-нибудь мне объяснит, что я здесь делаю?

Он стоит и смотрит на меня как на таракана в супе.

– Ты на самом деле хочешь знать? – спрашивает полицейский.

– Ну, да.

Он подходит к решетке и присматривается ко мне повнимательней и говорит:

– Обычно я не верю людям, который нарушили закон, а потом прикрываются потерей памяти. Но в твоем случае, после того, как вчера я увидел, в каком ты был состоянии, придётся сделать исключение.

– Чё?

– Посмотрел бы ты на себя со стороны.

– Ну, ладно, вы мне, наконец, скажете, почему я здесь или нет?

– Послушай! – говорит легавый. – Я, пожалуй, схожу за папкой и зачитаю тебе список обвинений, а?

Список обвинений? Я чуть не наложил в штаны, когда он мне сказал об этом.

Что я выкинул на этот раз? Кого-то убил? Вспоминаю документальный фильм, который пару недель назад показывали по американскому телевидению, про убийцу из Нью-Йорка. Его судили, он знал, что просидит целую вечность, поэтому взял арахисовое масло и смазал себе очко. Когда присяжные вот-вот должны были удалиться на совещание, он снял штаны, выколупал оттуда масло и начал его есть с руки. Его признали умалишенным и выпустили на свободу.

Проблема заключалась в том, что у меня не было арахисового масла. И если бы я хотел прикинуться, что ем собственное дерьмо, то должен был его съесть на самом деле.

Знаете, даже когда Шарон показала мне видеозапись дня рождения Келли – на котором из-за меня все дети плакали – я не считал себя страшным пьяницей. До меня не доходило, что я делаю что-то плохое. Думал, что просто иду в пивную, пропускаю пару бокалов пива, возвращаюсь домой, потом сру в штаны, мочусь в кровати и всё. С кем не бывает? Просто немного посмеялись над этим, обычные дела, ничего сверхъестественного. Но в центре реабилитации мне сказали иначе:

– Послушай, а как ты поступишь, если вас с женой поменять местами? Представь себе, что ты почувствуешь: приходишь домой, а там Шарон лежит в отключке, обоссаная и в куче собственного дерьма, кухня горит, а дети без присмотра. Как долго бы ты с ней прожил? Что бы ты подумал о таком браке?

Такого рода аргументы имели воздействие на меня. Но только сейчас отдаю себе отчет в том, как всё это было мерзко и отвратительно. Я был жирной сраной свиньей. Осушал бутылку коньяка, вырубался, просыпался, принимался за следующую. Я не понтуюсь, когда говорю, что выпивал четыре бутылки «Хеннесси» в день.

До сих пор не могу понять, почему Шарон меня не бросила. И собственно, почему за меня вышла. Можно сказать, она постоянно жила в страхе.

Правда была такова, что я сам себя боялся. Боялся того, что могу сделать с собой, но еще больше – сделать кому-то другому.

Много раз Шарон просто уезжала из страны, когда я был в запое:

– Пока! Я улетаю в Америку!

Примерно тогда же она взялась вести дела других исполнителей, потому что я стал, на хер, непредсказуемым и она не хотела быть абсолютно зависимой от меня. Я начал беспокоиться, что Шарон заведет шашни с каким-нибудь молодым да деловым. В этом смысле, у меня нет к ней претензий, потому что в моем обществе люди чувствовали себя не очень комфортно. Со мной человек мог только сорваться в пропасть.

Однажды вечером, когда Шарон не было дома, я купил у Джорджа-химика за полтинник бутылку его супер-пупер-крепкого вина и выжрал её вместе со своим бывшим клавишником Джоном Синклером. Так сложилось, что в тот день я посетил врача, который снабдил меня ведром таблеток: снотворное, болеутоляющее, темазепам – всё что угодно. Врачи прописывали мне пилюли тоннами. А я бухал и параллельно закусывал этими лекарствами, глотал таблетки одну за другой, пока не наступал конец фильма.

Просыпаюсь утром в постели с Джонни, наши тела переплетены. Проверяю рукой свою «корягу», ничего ли не случилось и вдруг до меня доходит, что я ничего не чувствую. У меня всё затекло, абсолютно всё онемело. Лежу и начинаю орать:

– Твою мать! Я не чувствую ног! Слышу рядом ворчание.

– Потому что это мои ноги – говорит Джонни.

Я должен был принять душ три раза. От одного воспоминания об этом меня бросает в дрожь. Я почувствовал себя так херово, что сказал себе: «Хорошо. Хватит с меня. Завязываю бухать, завязываю с наркотой, со всем завязываю. Это какая-то паранойя. Если так и дальше пойдет, Шарон наверняка меня бросит».

Я ушел в глухую завязку. Это было самой большой глупостью, любой наркоман подтвердит. Джек выбежал ей навстречу и крикнул:

– Мама! Мама! Папа бросил пить! Он уже не пьёт!

Потом, я кое-как влез на кровать, абсолютно разбитый, ломка не давала мне уснуть. И сожрал целую пригоршню таблеток экседрина ПМ, потому что не думал, что это наркотик.

И вот тогда-то все отнялось на самом деле. Как будто тела не было. Наконец, открываю глаза и вижу Шарон, которая, склонившись надо мной, спрашивает:

– Как меня зовут? Как меня зовут?

Я не могу ответить, такое чувство, будто я под водой. Она снова спрашивает:

– Сколько пальцев я показываю? Сколько пальцев ты видишь, Оззи?

Не смог их сосчитать. Я хотел лишь уснуть. Впервые за много лет, исчезли все мои болезни. Я понял, в чём заключается известное ощущение «вне тела». Это самое сильное, самое тёплое, самое приятное чувство, которое я испытывал.

Я не хотел, чтобы оно закончилось. Было красиво, очень красиво! Потом Шарон и Тони затащили меня в машину на заднее сиденье и начались долгие поиски доктора. Некоторое время спустя, я уже лежу на кровати, подключенный ко всем этим капельницам и слышу приглушенный голос врача, который говорит Шарон:

– У вашего мужа алкогольная эпилепсия. Это очень серьезно. Мы даём ему противоэпилептические препараты, но он должен находиться под постоянным наблюдением. Он может не выйти из этого состояния.

Потом, понемногу, чувства вернулись. Сперва пальцы ног. Потом ноги. Потом грудная клетка. Чувствовал себя так, будто меня кто-то вытаскивал со дна моря. Вдруг прорезался слух, и я услышал за собой пикание аппарата ЭКГ.

Пип. Пип. Пип. Пип.

– Сколько ты видишь пальцев? – спрашивает Шарон. – Сколько ты видишь пальцев, Оззи?

Пип. Пип. Пип. Пип.

– Как меня зовут, Оззи? Как меня зовут? Пип. Пип. Пип. Пип.

– Тебя зовут Шарон. Прости меня за все, Шарон. Мне офигенно жаль. Я люблю тебя.

Топ-топ-топ..

Легавый подходит к решетке моей камеры, с листком бумаги в руках. Я смотрю на него, весь вспотел, у меня учащённое дыхание и сжатые кулаки. Уж лучше бы, на хер, сдохнуть.

Он тоже смотрит на меня. Потом откашливается и начинает читать: «Джон Майкл Осборн обвиняется в покушении на убийство путем удушения своей жены Шарон Осборн во время семейной ссоры, имевшей место утром в воскресение 3 сентября 1989 года в «Beel House», Литл Чалфонт, графство Бекингемшир». Мне будто заехали обухом по башке.

Я попятился, упёрся в испачканную дерьмом стену, съехал на землю, руками обхватил голову. Мне хочется блевать, отрубиться и заорать – всё одним махом. Покушение на убийство? Шарон? «Это мой самый худший кошмар – думаю. – Я сейчас проснусь. Этого не может быть». Хочется сказать фараону: «Я люблю мою жену! Она мой самый лучший друг на земле. Она спасла мне жизнь! Зачем мне нужно убивать свою жену?» Но я ничего не говорю. Я не могу говорить. Не могу ничего сделать.

– Ну что, доволен? – иронизирует фараон.

– Как она себя чувствует? – спрашиваю я, когда голос наконец-то вернулся ко мне.

– Собственный муж пытался её убить. Как она должна себя чувствовать?

– Но я не понимаю, зачем мне её убивать.

– Здесь написано, что, вернувшись домой из китайского ресторана, где вы праздновали день рождения дочери Эйми, которой исполнилось 6 лет, ты серьезно перебрал с русской водкой – направился голый в спальню и сказал, цитирую: «Мы тут поговорили и стало ясно, что ты должна умереть».

– Что я сказал?!

– Всё указывает на то, что целую ночь ты жаловался на усталость. Ты только что вернулся с московского Фестиваля Мира – правильно, да? – и потом должен был лететь в Калифорнию. По-моему, это больше похоже на отпуск, чем на работу.

– Это неправда! – говорю. – Я никогда бы не посмел её убить.

Но на самом деле, это могло быть правдой. Шарон много лет повторяла, что не знает, кто войдет в дом: Хороший Оззи или Плохой Оззи. Обычно приходил Плохой Оззи. Особенно, когда меня колбасило после гастролей. Разница в том, что на этот раз я решил убить нечто большее, чем курицу.

– И ещё одно – говорит легавый. – Твоя жена сказала, что если бы в момент нападения у неё под рукой оказался пистолет, она наверняка бы выстрелила. Хотя я вижу, что она неплохо прошлась когтями по твоей физиономии. У твоей супруги храброе сердце, не так ли?

Не знаю, что сказать в ответ и подхожу к этому с иронией:

– По крайней мере, прессе будет о чем писать.

Фараону это не понравилось.

– Принимая во внимание всю тяжесть обвинений, – говорит он – в этом нет ни хера смешного. Тебе так не кажется? Сядешь за покушение на убийство, пьяная твоя морда. Твоя жена могла уже быть на том свете, если бы в доме не услышали её крики. Впереди у тебя долгий срок, попомни мои слова.

– Шарон знает, что я люблю её – говорю я и стараюсь не думать про Винсон Грин и педофила Брэдли.

– А это мы ещё посмотрим.

Можно со всей прямотой сказать, что легавые из тюрьмы в Амершэм со мной особо не церемонились. Никакого снисхождения не принесли ни мои выкрутасы, ни мое дурное эго. Там я уже не был героем рок-н-ролла, который отгрыз башку летучей мыши, помочился в Аламо или завывал в «Crazy Train». Все эти понты абсолютно не имели никакого воздействия на полицейских из Тэмз Вэлли.

Особенно, если вас посадили за покушение на убийство.

В конечном итоге, продержали меня в кутузке около тридцати шести часов. Единственным моим соседом по камере было только дерьмо на стенах. Похоже, ко мне пробовал дозвониться Дон Арден. А также Тони Айомми. Но не получилось, да и я вряд ли бы захотел с ними разговаривать. Звонили также какие-то журналисты. Фараоны сказали, что газетчики хотели знать, правда ли, что у Шарон был роман, что я возвращаюсь в «Jet Records» и в состав «Black Sabbath». Хер его знает, где они наслушались этой белиберды.

Всё, что я хотел – сохранить семью.

Потом меня привезли на выездное заседание суда в Биконсфилде. Сперва меня выпустили из камеры, чтобы я немного умылся, но тот, кто загадил стены в «трюме», то же самое сделал в д уше и я отказался туда войти. Потом приехал Тони Деннис и привез пиджак от смокинга, черную рубаху, пару сережек. Я напялил всё это и попытался придать себе респектабельный вид, но быстро впал в глубокую депрессию. Выглядел я ужасно, чувствовал себя не лучше, а воняло от меня ещё хуже. Когда пришло время ехать, фараоны провели меня к выходу на заднем дворе, где, вдали от журналистов, усадили на заднее сиденье полицейской машины. Тони ехал за нами на «Рейндж Ровере».

Зал суда напоминал зоопарк. Прямо как пресс-конференция по «Suicide Solution», только тема в этот раз была серьёзной. Я жидко обосрался, как говаривал мой батяня. Дон Арден прислал своего представителя, который сидел позади и всё внимательно слушал. Приехал мой бухгалтер Колин Ньюман. Смешно, но я не помню, была ли там Шарон. А раз не помню, значит, её не было. К счастью, юридическая болтовня и удары молотком продлились недолго.

– Джон Майкл Осборн! – обращается ко мне судья под конец заседания. – Я согласен выпустить вас под залог, но у меня есть три условия. Во-первых, вы немедленно запишетесь в любой сертифицированный центр реабилитации, на ваш выбор. Во-вторых, вы обязуетесь не контактировать с вашей женой. В-третьих, вам запрещается находиться в Beel House. Вы поняли?

– Да, Ваша Честь! Благодарю, Ваша Честь!

– Оззи! – кричат репортеры. – Это правда, что Шарон требует развода? Правда, что у нее роман? Оззи! Оззи!

Тони уже успел записать меня в центр реабилитации Хантерком Мэнор, в двадцати минутах от суда. По дороге, я вижу полку с газетами, пестрящими заголовками: ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО. ОЗЗИ ОТПРАВЛЕН НА ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ ОТ АЛКОГОЛИЗМА. Вы знаете, как-то странно, очень странно, видеть, когда интимные подробности вашей жизни попадают на первые страницы газет.

В Хантерком Манор было терпимо. Понятное дело, это не Палм Спрингс, но и не сарай тоже. Да и цена производила впечатление: пять сотен в день по нынешним деньгам.

После регистрации, я сидел сам в комнате, курил сигареты, глушил колу и жалел себя. Очень хотелось выпить бутылочку, так меня плющило, чувак!

Должно быть, я пробыл там около двух месяцев. Местная публика состояла в основном из наркоманов и хронических алкоголиков. Например, гей, замешаный в «деле Профьюмо»; аристократ лорд Генри и молодая азиатка, имени которой не помню. Английские центры реабилитации тогда не были так хорошо организованы как сейчас. Человек должен был считаться с тем, сколько позора его там ожидает.

В конце концов, Шарон приехала меня навестить. Я стал говорить ей о том, как я сожалею о случившемся, как сильно её люблю, как сильно люблю наших детей и что очень хочу сохранить семью. Хотя знаю, что всё впустую.

– Оззи! – говорит она тихим спокойным голосом. – У меня для тебя важная новость, которая тебя наверняка заинтересует.

«Ну, всё – конец! – думаю я. – Нашла себе кого-то другого. Хочет развода».

– Шарон! – говорю ей – Хорошо тебя понима…

– Я хочу забрать заявление.

Не верю собственным ушам.

– Что? Почему?

– Оззи, я считаю, что ты не способен преднамеренно кого-то убить. Это противоречит твоей натуре. Ты милый, добрый человек. Но когда ты напьёшься, Оззи Осборн исчезает и кто-то другой управляет тобой. А я хочу, чтобы он никогда не вернулся. Я не хочу его видеть. Никогда.

– Я завяжу – говорю. – Я обещаю, я завяжу.

А в это время пресса сходит с ума. Фоторепортеры прятались в кустах, сидели на верхушках деревьев. История не заканчивается, пока она им интересна. Несмотря на то, что Шарон забрала заявление, прокуратура настаивала, чтобы меня арестовали по обвинению в нападении. Мне по-прежнему не разрешалось ездить в Beel House. Пока, наконец, на Хеллоуин мое дело закрыли.

В конце концов!

Но грёбаной прессе было по барабану, они продолжали гнуть свою линию. Одна из газет отправила корреспондента домой к моей маме в Волсолл, а потом опубликовала какие-то фантастические бредни о том, какой ужасной матерью она была и как дерьмово меня воспитывала. Ужас! А потом мама затеяла с ними перепалку, чем ещё больше накалила обстановку. Дошло до того, что мои дети перестали ходить в школу, за ними охотились у входа. Тогда я позвонил маме и сказал:

– Послушай, я знаю, что они пишут неправду, но бульварную прессу не победить. А если ты будешь продолжать ворошить осиное гнездо, моим детям устроят ад. Лучше уж я поеду на этой неделе и расскажу всё как есть на Би-Би-Си. А потом мы всё забудем, хорошо?

Мама согласилась, я появился в передаче Томми Вэнса на «Radio 1» и всё рассказал: что родители были классные, а пресса пишет неправду, в общем, ничего не забыл.

Всё. Конец. Точка. Довольно.

Не успел я оглянуться, как мама потребовала опровержения от одной из газет, и снова поднялся шум. Это продолжалось ещё три месяца и всё это время дети не ходили в школу.

Наконец, она звонит мне и говорит:

– Послушай, это тебе понравится. Они напечатают опровержение.

– Ну и что, ты довольна? – спрашиваю, а сам ещё злюсь на неё.

– Да, очень. Остался только вопрос компенсации.

– Компенсации?

– Я требовала пятьдесят тысяч, а они дают сорок пять.

– Так что, это всё ради денег? Мама, я бы сам тебе заплатил эти сраные деньги! Я старался защитить моих детей!

Сейчас, вспоминая эту историю, я не могу ни в чём винить мою маму. Она выросла в бедности и пятьдесят «штук» – это огромные деньги для неё. Но мне всё же было ужасно противно! Неужели всё крутится вокруг денег? В чём тогда смысл жизни? Знаете, мои знакомые сказали тогда: «Ты смотришь на это так, потому что у тебя есть бабло» и в чём-то они были правы. Меня бы добило, если бы ко мне пришел мой ребенок и сказал: «Прекрати, папа, ты причиняешь боль моей семье» – я бы немедленно его послушал. И не то, чтобы мама бедствовала – я давал ей денег каждую неделю. До неё как-то не доходило: чем больше она жалуется и задирается с прессой, тем больше пресса висит у меня на шее. От этого, в конце концов, испортились мои отношения с мамой. Мы всегда спорили о том или о сём, но потом наступало согласие, а после той истории с компенсацией я стал редко с ней видеться. Казалось, что все наши разговоры сводились к деньгам, а мне эта тема никогда не нравилась.

После выхода из центра реабилитации началась большая операция по моему очищению. Я серьезно похудел. Поехал в клинику пластической хирургии, чтобы убрать сорок четыре из сорока пяти подбородков. Врач только сделал отверстие, подсоединил пылесос и откачал лишний жир. Как в сказке. По секрету скажу: решился на это, отчасти для того, чтобы получить укол демерола, который я считал лучшим наркотиком.

Пользуясь случаем, избавился от лишнего жира и на животе. Я не являюсь противником пластической хирургии. Если вас что-то раздражает и вы можете от этого избавиться, так избавьтесь, вот что я думаю. Шарон сделала себе до фига этих операций; если вы попросите, она нарисует вам целую карту. И сейчас она выглядит чудесно. Это как в жизни: заплатил – получил.

Я почувствовал себя намного лучше, после того как сбросил лишних 18 килограммов. И довольно долго держался подальше от алкоголя, несмотря на то, что редко посещал встречи «Анонимных Алкоголиков». Там я чувствовал себя не в своей тарелке. Меня раздражает эта обстановка. Лучше выйду на сцену и пропою, всё что на сердце у меня перед двухсоттысячной толпой на рок-фестивале, но когда мне нужно рассказывать о своих чувствах перед людьми, которых я никогда в жизни не видел, что-то во мне блокируется. А так – мне нечего скрывать.

Заметьте, подобные встречи в Лос-Анжелесе были своего рода слётами рок-звёзд. Однажды, сижу себе на такой встрече в клинике в Лос-Анжелесе, вокруг свора жалких алкоголиков, глядь, а там – Эрик Клэптон. Это выглядело отвратительно, поскольку я тогда был уверен, что Клэптон ненавидит меня. Примерно лет десять до этого мы пересеклись с ним на какой-то церемонии награждения и кто-то хотел сфотографировать его, меня и Грейс Джонс [82]82
  Grace Jones – темнокожая американская модель, актриса и певица. Родилась в 1948 году на Ямайке.


[Закрыть]. Мы позировали для этого снимка, но я был нафарширован алкоголем и коксом и беспрерывно корчил глупые рожи. Мне показалось, что Клэптон боится меня или недолюбливает. Я начал было думать, что он лично перезвонил фотографу и попросил уничтожить фотографию. И как только заметил Клэптона в клинике, я быстро свалил через черный ход. Через несколько дней встретил его снова. Старался избежать встречи с ним, но в этот раз он пошел за мной.

– Оззи! – кричит, когда я перехожу улицу и направляюсь к машине.

– О! Привет, Эрик! – говорю.

– Ты чё, теперь здесь живешь? – спрашивает Клэптон.

– Да.

– Ну и как тебе, нравится?

Дальше пошло-поехало. Мы мило поболтали, честное слово. Две недели спустя просматривал журнал и наткнулся на эту фотографию, где я с ним и Грейс Джонс. Я кривлялся, Эрик улыбался. А значит, всё это было плодом моей фантазии.

И всё-таки, я на дух не переносил встречи «Анонимных Алкоголиков». В конце концов, совсем перестал на них ездить. Если случался запой, я всегда вызывал на дом специалиста по детоксу, чтобы тот вернул меня к жизни. И действительно, я некоторое время сидел лишь на этой байде. Всякие там микстуры, массажи, натуральные ванны из трав и фруктов – любая хрень, какую только можно представить. Как-то раз пришел этот парень с бутылочкой жидкости для очистки кишечника.

– Достаточно каждое утро делать промывание – сказал он – и ты будешь чувствовать себя отлично, обещаю.

Я долго сопротивлялся – на самом деле, меня бросало в дрожь от одной только мысли об этом – но однажды утром сказал себе: «На фиг! За эту хрень деньги плачены, значит, надо попробовать». Раствор был приготовлен из плевел семян, а в инструкции по применению написали только то, что нужно налить стакан и выпить его залпом, чтобы шелуха не застряла в горле. Я так и сделал. Вкус был отвратительным: как опилки, даже хуже. Потом отправился с Шарон смотреть новые дома, в чем редко принимал участие, потому что, по-моему, нет хуже занятия, чем поиски нового жилья. Но в этот раз у Шарон был повод взять меня с собой, потому что мы собирались посмотреть дом звезды «easy listening» Роджера Виттекера [83]83
  Roger Whittaker – английский исполнитель фолковых баллад в стиле «easy listening», простенький текст которых легко «западает в ухо».


[Закрыть]. В подвале находилась студия и, поскольку других дел у меня не было, отказаться было бы некрасиво.