Текст книги "Я — Оззи"

Автор книги: Крис Айрс

Соавторы: Оззи Осборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

А электросварка – это исключительная опасная хрень. Самой большой опасностью является ультрафиолетовое излучение, которое может прожечь кожу или глаза. Можно умереть от удара током или отравиться антикоррозионной хренотенью, которой обрабатывают металлические листы. Во всяком случае, днем Тони занимался сваркой, а по вечерам в поисках удачи объезжал клубы с группой «Rocking Chevrolets». Он был талантлив, а оттого, что постоянно шлифовал номера Чака Берри, Бо Диддли и Эдди Кокрена, начал шпарить, как сукин сын. В конце концов, его заметил какой-то агент и предложил ему профессиональное выступление в Германии. Тони решил бросить работу на заводе. Подумал, вот она, удача.

А тут-облом.

В последний день ему поручили заменить парня, который не вышел на работу. Стальной лист перед сваркой нужно спрессовать и нарезать – именно это и должен был делать Тони. До сих пор не знаю точно, что там случилось: то ли Тони слабо знал прессовочный станок, то ли он был поломан, а может что-то другое. Во всяком случае, этот огромный блядский металлический пресс отрубил ему подушечки двух пальцев правой руки: среднего и безымянного. Тони был левшой и этими пальцами брал аккорды. Даже сегодня меня пробирает дрожь от одной только мысли об этом. Представьте себе, как это должно было ужасно выглядеть: полно крови, крики, люди в спешке ищут на полу подушечки пальцев. А в больнице Тони сказали, что он никогда не сможет играть. В течение нескольких месяцев он посетил многих специалистов, но все твердили одно: «Выкини из головы рок-н-ролл, сынок! Забудь, найди себе другое занятие!» Бедняга, наверняка подумывал «сливать воду». Это было для него так же страшно, как для меня простреленное горло.

После случившегося Тони надолго погрузился в страшную депрессию, хорошо хоть по утрам вставал с кровати. Но однажды его старый наставник с завода принес пластинку бельгийского цыгана Джанго Райнхарда, джазового гитариста, который лабал солешники, хотя аккорды мог брать только двумя пальцами, остальные были обожжены.

Тогда Тони подумал: «Ну, раз у старика Джанго получилось, выйдет и у меня».

Сначала пробовал играть правой рукой, но ничего из этого не вышло. Вернулся к левой и начал брать аккорды двумя пальцами, но это его не устраивало. Наконец, он придумал, что нужно сделать. Расплавил пластиковую бутылку из-под «Фэйри» и сделал два наперстка на поврежденные пальцы. Отшлифовал их, пока те не приобрели форму и размер кончиков пальцев. Позже приклеил поверх маленькие кожаные чехольчики, чтобы было удобно прижимать струны. Ослабил натяжение струн, благодаря чему не нужно было их сильно прижимать.

С тех пор он начал учиться играть с нуля, хотя чувства в пальцах не было. До сих пор понятия не имею, как ему это удалось. Куда бы не собирался, Тони берет с собой пакет с наперстками и кожаными чехольчиками собственного изготовления; паяльник всегда под рукой, на случай если нужно что-то подправить. Если говорить о технике игры, меня поражала его целеустремленность. Поэтому у меня к Тони Айомми – огромный респект и уважуха. Кроме того, считаю, что тот случай удивительным образом помог ему; когда он научился играть заново, то создал свой собственный неповторимый стиль, который никто не смог скопировать. Черт возьми, а ведь пробовали многие!

После того происшествия Тони связался с группой «Rest», но без особого энтузиазма. Он думал, что вся шумиха по поводу «бирмингемской волны» – это чепуха и хотел свалить. Поэтому когда группа «Mythology» предложила ему прослушивание в Карлайле, его как ветром сдуло. Даже вокалиста из «Rest» с собой прихватил. Когда типы из «Mythology» увидели этот дуэт в действии, накинулись на них как коршуны. Через несколько месяцев из группы ушел барабанщик. Тони позвонил в Астон своему старому знакомому Биллу Уорду, а того не нужно было долго уговаривать.

Я никогда не был на концерте «Mythology», но слышал, что повсюду, где они выступали, публика была в восторге. У них было грязное, тягучее блюзовое звучание, они играли каверы таких групп как «Buffalo Springfield», «The Jimi Hendrix Expirience» или «John Mayall The Bluesbreakers», где новым гитаристом тогда был Эрик Клэптон. Клэптон недавно ушел из «The Yardbirds», благодаря чему смог пробиться Джимми Пэйдж. Это была классическая эра рок-н-ролла и у «Mythology» все шло офигенно. Выступая в переполненных залах на разогреве у таких гигантов как Гэри Уокер из Walker Brothers, группа быстро приобрела толпы верных фанов в графстве Камберлэнд. А позже начались проблемы с законом, что случалось с каждым, кто носил длинные волосы, усы и облегающие кожаные штаны. Я слышал, что в первый раз они спалились на том, что вместо того, чтобы заплатить дорожный сбор и получить настоящий талон, прилепили на лобовое стекло своего фургона наклейку с бутылки «Newcastle Brown Ale». В следующий раз все было серьезней и это их добило. Полиция закрыла их дилера, студента из Лидса, и со списком его клиентуры и ордером на обыск, устроила налет на штаб-квартиру «Mythology» в Комптон Хаус в Карлайле. Плохи были дела, ребята!

Все четверо участников группы попали за решетку за хранение марихуаны. Сегодня из подобных случаев не раздувают скандала, но в те времена это был просто капец. Речь вовсе не о наказании, потому что они признали вину и должны были уплатить по 15 фунтов штрафа, но клеймо преступников осталось. Никто не хотел якшаться с людьми, которые спалились на наркотиках, таких считали отстоем. Более того, никто не хотел иметь проблем с законом, особенно, если на кону стояла лицензия и ее можно было лишиться. К лету 1968 года заработки от концертов «Mythology» истощились настолько, что ребята практически остались без копья. На жратву не хватало! Перед Биллом и Тони стал выбор: забросить профессиональную музыку и подыскать нормальную работу в Карлайле, как планировали их товарищи по группе, или свалить назад в Астон, пожить немного с родителями и спасать карьеру. Выбрали Астон, и так они оказались на пороге моего дома.

Хоть убей, не помню, что я сказал Тони возле дома в тот вечер, но он передумал и решил дать мне шанс. Наверняка, повелся на мой аппарат. А может, понял, что мы уже пять лет как окончили школу и за это время оба повзрослели? Ну, может я и не слишком повзрослел, но, по крайней мере, знал, что не хочу вернуться ни в тюрьму, ни на завод. Думаю, Тони чувствовал то же самое, после неприятностей с наркотиками и происшествия с прессом. И, несмотря на то, что его родители были обеспеченными людьми – у них был собственный магазинчик на углу Парк Лэйн – Тони покинул школу на Бирчфилд Роуд с призрачными перспективами на будущее. Как и я.

Без музыки нам – капут!

Да и Билл подписался за меня. Милейший парень, этот Билл. Фантастический барабанщик, в чем я вскоре убедился, но также рассудительный и уравновешенный человек. Достаточно посмотреть на его одежду. В плане моды он был противоположностью, анти-Гизером. Кто-то со стороны мог подумать, что этот тип проживает в картонной коробке на обочине трассы М6. И за все годы нашего знакомства он абсолютно не изменился. Несколько лет спустя я впервые летел на «Конкорде» с Биллом. Он опаздывал, а я сидел в салоне самолета и ломал голову, где его, на хер, носит. В конце концов, является в отстойном плаще и двумя пакетами из «Tesco». [17]17
  Tesco – крупнейшая розничная сеть в Великобритании. И не только.


[Закрыть], наполненными банками с сидром.

Смотрю на него и говорю:

– Но ты же знаешь, Билл, на борту «Конкорда» подают бесплатные напитки! Не нужно таскать за собой сидр из «Tesco»!

А он мне:

– А, не хочу их напрягать!

В этом весь Билл Уорд.

После того, как Тони немного смягчился, мы влезли в фургон и просидели там до утра. Курили, рассказывали истории о тюрьме и Карлайле, облавах на наркоманов и обрезанных пальцах, учителе мистере Джонсе, забое коров пневмопистолетом и последних блюзовых пластинках. А затем начали строить наполеоновские планы.

– Прежде всего – говорит Тони – нам нужен басист и название.

– Басистов не знаю, – отвечаю я – но знаю одного малого по имени Гизер, который играет на ритм-гитаре.

Тони и Билл переглядываются, потом смотрят на меня.

– Гизер Батлер? – спрашивают в один голос.

– Да!

– Это псих! – говорит Билл. – Когда я его видел в последний раз, он куролесил в «Midnight City».

– Это потому, что Гизер возомнил себя рок-звездой – сказал я. – Но это и к лучшему. И он не ест мяса, значит, гастроли нам обойдутся дешевле. А еще он – квалифицированный бухгалтер.

– Оззи прав – кивает Тони. – Гизер – славный малый.

– Загляну к нему завтра и узнаю, не окажет ли он нам честь – говорю я. – Ему понадобится какое-то время, чтобы научиться играть на басу, но разве это сложно, а? Четыре долбаных струны и всего-то делов.

– А что с названием? – спрашивает Тони.

Смотрим друг на друга.

– Берем пару дней на размышления – предлагаю я. – Не знаю как у вас, а у меня есть укромное местечко, где я ищу вдохновения в трудную минуту. Оно меня никогда не подводило.

Спустя два дня объявляю:

– Есть!

– Ты имеешь в виду ту левую телку, которую чпокнул вчера ночью! – шутит Гизер. – Ну и как? Твоя морковка не позеленела?

Тони и Билл ржут над тарелками с яйцами с картошкой. Сидим в какой-то тошниловке в Астоне. Пока у нас всё пучком.

– Очень смешно, Гизер – махнул я вилкой с кусочком яйца. – Я имею в виду название группы.

Ржанье стихло.

– Валяй! – подбадривает меня Тони.

– Так вот. Сижу это я вчера на толчке и…

– Это твое укромное место, да? – у Билла изо рта летят пережеванные кусочки яйца и кетчуп «Heinz».

– Бля, а ты думал где? В висячих садах долбаного Вавилона? Ну, значит, сижу я на горшке, потихоньку запускаю крота в санфаянс…

Гизер застонал.

– …и смотрю на полку прямо перед собой. Мама поставила там жестяную банку с тальком, понимаете, о чем я? Любит она подобные вещи. Захожу в тубзик после того, как она приняла ванну, а там все сияет как в пещере Санта-Клауса. Во всяком случае, это дешевый говённый тальк, такой в банке в черно-белый горошек.

– «Polka Tulk» [18]18
  «Polka Tulk» – марка дешёвого талька, производное от «Polka Dot» – «узор в горошек, точки».


[Закрыть]– говорит Тони.

– Вот именно! «Polka Tulk»! – я смотрю то на одного, то на другого и скалю зубы. – Ну как, зашибись?

– Не догоняю – откликается Билл с набитым ртом. – Что общего у нашей группы со старыми вонючими подмышками твоей мамы?

– «Polka Tulk Blues Band» – провозглашаю я. – Так будем называться! За столом стало так тихо, что можно было услышать как выходит пар из четырех чашек чая.

– У кого-нибудь есть идеи получше? – спросил Тони.

Тишина.

– Тогда решено! – сказал он. – Мы называемся «Polka Tulk Blues Band», в честь вонючих немытых подмышек Оззиной мамы.

– Эй! – говорю я. – Ты завязывай! Никто не будет прикалываться над старыми вонючими подмышками моей мамы!

Билл снова лопается от смеха, изо рта вновь летят кусочки яйца и капли соуса.

– Вы оба – животные! – говорит Гизер.

Мы должны были выбрать не только название группы, а так же обсудить вопрос предполагаемого расширения состава. Окончательно пришли к выводу, что вещи, которые мы хотим исполнять – т. е. грязный тяжелый блюз южных штатов [19]19
  Deep South – Глубокий Юг – юго-восточная часть США.


[Закрыть] – лучше играть с б ольшим числом инструментов, а потому было бы идеально подпрячь в это дело саксофониста и музыканта, играющего на слайд-гитаре, для обогащения интерпретации. У Тони был на примете саксофонист Алан Кларк, а мой школьный кореш, Джимми Филипс, умел играть на слайд-гитаре.

Скажу вам правду, мы хотели скопировать состав «Fleetwood Mac», потому что их второй альбом «Mr.Wonderful» поразил нас. Тони был под впечатлением от их гитариста Питера Грина. Как и Клэптон, Грин поигрывал немного с «John Mayall The Bluesbreakers», а теперь сам стал идолом рока. Казалось, чтобы сделать карьеру, гитарист должен поиграть в популярной группе, уйти из нее и собрать собственный коллектив. К счастью для нас, Тони выпал из обоймы из-за травмы руки, прежде чем его захомутала» какая-нибудь известная группа.

Кто-то теряет, кто-то находит.

В те выходные мы встретились на первой репетиции в доме культуры в Сикс Вэйз, одном из самых старых и загаженных районов Астона. Была одна проблемка: мы едва слышали свои колонки, такой шум стоял на развязке трассы А34. Дело усугубляли машины и грузовики, кружившие по бетонному кольцу, построенному недавно сверху. В то время в Астоне лилось столько бетона, что чуть-чуть и мы бы начали покупать шапки-ушанки и обращаться друг к другу «товарищ». Твою мать, здесь и так хватало серости, так на кой хрен делать пейзаж еще мрачнее?!

Чтобы его немного оживить, я пошел туда ночью, предварительно выглушив пару бокалов пивка, вооружившись краской в аэрозольной упаковке и сделал несколько украшений. На стене возле кольца написал среди прочего: «Железная пропасть». Черт его знает, что у меня было тогда на уме.

Репетиции проходили хорошо, принимая во внимание тот факт, что я никогда не пел в нормальной группе. Вообще-то, парни просто импровизировали, а Тони кивал головой, когда я должен был вступить. Если говорить о текстах, то я выдавал такие перлы, какие только приходили мне в голову.

Гизеру тоже было нелегко. Тогда не хватало денег на бас-гитару, он выжимал все, что можно из своего «телекастера», т. к. басовые струны нельзя натягивать на нормальную гитару, гриф лопнет. Сначала Тони смотрел на Гизера с недоверием, но, как оказалось, из него получился офигенный басист. Прирожденный талант. Именно он среди всех нас больше всего напоминал рок-звезду.

Первый концерт мы дали в Карлайле, благодаря старым связям Айомми со времен «Mythology». А это значило, что мы должны были проехать двести миль по автостраде М6 на ржавом раздолбанном автобусе Тони. К тому же дорога ежеминутно кончалась и начиналась – не везде успели положить асфальт. Подвеска нашего авто умерла вместе с динозаврами, и когда мы входили в поворот, все должны были обеспечить равновесие, дабы подкрылками не изорвало резину. Вскоре мы убедились, что подобное равновесие малоэффективно на практике, а внутрь фургона постоянно втягивало отвратительный смрад паленой резины, сыпались искры, доносился ужасный скрежет колеса, постепенно пробивающего в обшивке огромную дыру.

– Хорошо, что ты немного шаришь в сварке, – сказал я Тони.

Второй проблемой были дворники на лобовом стекле – они вообще не работали. То есть немного работали, но начало лить так, что где-то в районе Стаффорда привод дворников совсем сдох. Тони был вынужден съехать на обочину, а я с Биллом выпустил через окно один конец веревки, привязал к одному дворнику и запустил внутрь через другое окно. Благодаря этому мы могли вытирать стекло вручную: я тянул за один конец, Билл за другой и так всю дорогу до гребаного Карлайла.

Но стоило мариноваться эти восемь часов, потому что когда мы прибыли на место, я не мог глаз оторвать от листовки с рекламой нашего первого выступления.

C.E.S. Promotions имеет честь пригласить на ежегодный молодежный бал

County Hall Ballroom, Карлайл

Суббота, 24 августа 1968 г., 19:30–23:30

Новая многообещающая группа из Бирмингема «Polka Tulk Blues Band» (в составе – бывший участник «Mythology»).

Так же в программе «Creeque».

Танцы без перерыва (Вход: 5 ш.)

– Вот оно! – думаю я. Наконец-то, случилось.

Концерт прошел обалденно, хотя я был так напуган, что едва не наложил в штаны. Проблемы начались после концерта. Собираем аппаратуру – техники были непозволительной роскошью – подходит ко мне рыжий богатырь с прыщами на лице. Держит бокал с пивом, а рядом трется его карликовая телка.

– Эй, ты! – кричит он. – Клеишь мою девчонку?

– Что-что? – переспрашиваю я.

– Что слышал. Клеишь мою девчонку? Ты пялился на нее. Что, хочешь ее трахнуть?

– Ты, наверное, ошибся. Я ни на кого не глазел.

– Ты глазел на нее. Я видел. Собственными глазами. Хочешь потрахаться?

Тип стоит так близко, что я чувствую запах его пропахшей п отом футболки. У этого гиганта голова размером с наковальню и выглядит он еще больше, чем мой школьный заступник с Бирчфилд роуд, тот, который распугал моих преследователей. Я в замешательстве, потому что знаю, сейчас что-то случится. Если я скажу: «Старик, даю слово, не клею твою девчонку» А он мне в ответ: «Ты утверждаешь, что она некрасивая, бирмингемская твоя морда!» И оторвет мне башку. А если отвечу: «Смешно, что ты об этом вспоминаешь, но я только подумал, что охотно бы ее приласкал». А он мне: «Я так и знал, бирмингемская морда!» И оторвет мне башку. Так или иначе – мне жопа. И тут в голове промелькнуло: если подключить сюда кого-нибудь еще, может давление распределится на двоих?

– Эй, Билл! – кричу на противоположный конец сцены. – Поди-ка сюда на минуточку!

Билл подходит вразвалочку, руки в карманах, что-то насвистывая.

– Что случилось, Оззи?

– Не хотел бы ты отодрать его девчонку? – спрашиваю я, указывая на ту коротышку.

– Чего???

– Его дамочку. Трахнул бы ее или она страшненькая?

– Оззи! Ты совсем еба…

В этот момент парень находится в крайней стадии бешенства. С криком бросает бокал – пиво разливается, сыплется стекло – и прыгает на меня, но я успел увернуться. «Ой-ой! – подумалось мне. – Сейчас будет потасовочка» Гигант пробует вломить Биллу, который выглядел так, будто лежал привязанный к рельсам перед приближающимся «Летучим Шотландцем» [20]20
  Flying Scotsman – легендарный британский паровоз, построенный в 1923 г. Теперь экспонируется в National Railway Museum в Йорке.


[Закрыть]. Теперь я уверен, что один из нас (если не оба) проведем месяц в больнице, но недооценил возможности Тони. Понимая, чем это грозит, он подбегает к великану, отталкивает его и просит отвалить. Тони намного ниже противника, но умеет драться как профи. Рыжий этого не прочувствовал и бросился в бой. Немного борьбы, рыжик пропускает несколько ударов и тут Тони попадает ему в табло и продолжает лупить: Бац! Бац! Бац! Бац! – пока человек-гора не идет на дно как «Титаник». Хлобысь!

Я смотрю с открытым ртом как Тони трясет ушибленной рукой, стирает кровь с лица и спокойно продолжает паковать аппаратуру. Никто и слова не проронил.

Позже, когда мы ехали на следующий концерт в Воркингтон, я поблагодарил его за спасение. Он отмахнулся, сказав, чтобы я об этом не вспоминал.

А вот Билл не разговаривал со мною целую неделю. Как я его понимаю.

* * *

Когда мы вернулись в Астон, Тони высказал свое недовольство Аланом и Джимми. Джимми слишком много валял дурака на репетициях, сказал он, а кроме того, не было смысла держать саксофониста, раз у нас не было полной группы духовых инструментов. Вообще-то, никому она была не нужна, эта полная группа духовиков: если так, то для начала нужен был двухэтажный автобус, а о заработке можно было забыть, пришлось бы делиться баблом с целой армией трубачей и тромбонистов.

Было решено: Алан и Джимми уходят, а «Polka Tulk Blues Band» превращается в квартет. Но Тони продолжал ворчать:

– Это название. – говорит во время перекура на репетиции – Полная лажа.

– Что тебе не нравится? – протестую.

– Всякий раз, когда его слышу, представляю себе, как ты сидишь со спущенными штанами и выдавливаешь личинку.

– Тебе не о чем больше подумать? – обижаюсь я.

– Раз уж мы заговорили об этом – отзывается Билл. – Я тоже в последнее время думал и вот, что придумал.

– Говори – подбадривает его Тони.

– Представьте себе большой плакат. Лучше биллборд.

– Ну, представил – говорит Тони.

Билл берет глубокий вдох и говорит: «Earth».

Тони и Гизер переглядываются, пожимают плечами. Я не обращаю на них внимания и прикидываюсь чем-то озадаченным.

– Все в порядке, Билл? – спрашиваю, слегка прищурив глаза.

– Конечно, а что?

– Ты уверен?

– Конечно, блин, уверен!

– Да, но мне показалось, что ты срыгнул.

– Чего?

– UUURRRFFF!

– Отвали, Оззи!

– UUURRRFFF!

– Ты хоть немного подумай, бля! Название простое, мощное, без глупостей, только пять букв: EARTH.

– Билл, дружище, искренне советую тебе, пойди к врачу. Ты опять срыгнул. UUURRRFFF.

– Оззи, прекрати – нервничает Тони. – Это уже лучше, чем сраная «Polka Tulk».

– Согласен – добавляет Гизер.

На том и порешили.

Официально в группе не было лидера, а неофициально мы все знали, что им был Тони. Он был самым старшим, самым высоким, дрался лучше нас, лучше всех выглядел, у него был опыт, и, что самое главное, талант. В довершение, Тони начал вживаться в роль. Купил себе черную замшевую ковбойскую куртку с бахромой, на которую велись тёлочки. Мы осознавали, что место Тони – на вершине, рядом с такими знаменитостями как Клэптон и Хендрикс. Понемногу он мог вырасти до их уровня. Он был нашим билетом в светлое будущее. Может именно поэтому я так робел в его присутствии, хотя мы были друзьями. А может, потому что он был замкнутым в себе человеком? Никогда не знаешь, что творится в голове у Тони. Иными словами, он – моя полная противоположность. Всегда видно, что плавает в холодце, наполнявшем мою тупую башку.

Я не робел в присутствии Гизера, а ведь он закончил хорошую школу и много знал. Что касается Билла, он всегда был объектом насмешек. Мы любили над ним прикалываться. Когда он напивался в хлам, мы оставляли его спать на лавке в парке, предварительно прикрыв газетой. И ржали над этим, как будто смешнее на Земле ничего не было. Такой милый парень. Просто нарывался на приколы.

А я? Продолжал клоунаду, был психом и болтуном, который не отступит ни перед чем. Меня всегда выталкивали в тот момент, когда нужно было сделать что-то не совсем приятное. Например, если заблудились, спросить как проехать к месту выступления. Однажды в Борнмуте, видим через дорогу идет парень с ковром под мышкой. Все кричат: «Давай, Оззи! Спроси его, спроси!» Ну, я открываю окно и кричу: «Алё, мистер! Не подскажете как проехать на трассу М1?» Тот оборачивается и говорит: «Нет! Отвали, козел!» В другой раз мы были в Лондоне, я кричу: – Извини, шеф, как отсюда добраться до клуба «Marquee»? А он мне: «Шеф? Вождь? Я что похож на долбанного индейца?»

Просто отпад. Ржу нимагу. И этим мы выделялись: чувством юмора. Благодаря этому все шло гладко, по крайней мере, на первых порах. Если нет чувства юмора и вы играете в группе, у вас есть шанс закончить как грёбаный «Emerson Lake and Palmer»: альбомом из восьми пластинок, чтобы каждый мог закатить свое соло часика эдак на три. Да кто хотел слушать такое дерьмо?

Если бы не родители Тони, не уверен, что мы бы не померли от голода в 1968 году. Были на такой мели, что ходили посреди ночи красть овощи в огородах, чтобы кинуть что-то на зуб. Когда мы с Биллом нашли десять пенсов, мы радовались, бля, как будто сорвали джек-пот в лотерее. Не знали что купить: четыре упаковки чипсов или десять сигарет и коробок спичек. В конце концов, выбрали сигареты.

Родители Тони были нашим спасательным кругом. Подкармливали нас бутербродами из магазина, консервированной фасолью в жестяных банках, иногда пачкой «Player's No.6», случалось – деньгами на бензин из кассы. А ведь буржуями не были: они держали магазинчик в Астоне, а не гламурный «Harrods» [21]21
  «Harrods of Knightsbridge» – самый известный универмаг Лондона, считается одним из самых больших и фешенебельных универмагов мира.


[Закрыть]. Мне нравилась Сильвия – мама Тони, она была замечательной леди; я её обожал. Отец Тони тоже был ничего. Скупал и ремонтировал старые развалюхи, благодаря этому у нас всегда было средство передвижения, какой-нибудь фургончик нам был нужен постоянно, концертов мы не бросали. Даже если платили несколько фунтов на четверых за двухчасовое выступление – минус издержки. Мы считали каждую копейку. Даже Гизер к тому времени бросил дневную работу. Группа была нашим последним шансом, иначе нас ждали заводские ворота. Мы должны были пахать, выбора не было.

Мы были жутко целеустремленными. Самой безумной затеей – автором был Тони, как я думаю – было ожидание, когда в город приедет известная группа. Мы грузили аппаратуру в фургон и караулили их возле концертной площадки. А вдруг группа не приедет? Шансы были нулевые, но если бы это случилось, мы бы выступили перед тысячами фанатов, даже если бы нас забросали бутылками в отместку за то, что мы не та группа, на которую ушел их заработок за несколько дней.

И знаете что? Нам повезло!

Один раз.

Известная группа называлась «Jethro Tull». Уж не припомню, где должны были играть – в Бирмингеме, а может в Стаффорде, а может где-то еще – во всяком случае, они не приехали. А мы сидим в голубом «Коммере», готовы к бою.

Тони пошел на переговоры с администратором зала.

– Группа еще не приехала? – спрашивает Тони десять минут спустя после предполагаемого начала концерта.

– И ты туда же, сынок? – звучит нервный ответ. Очевидно, у администратора денек не задался. – Еще не приехали, не знаю почему, я ничего не знаю, во всяком случае, их здесь нет! Да, звонили в гостиницу. Пять раз. Приходи завтра, оформим возврат билетов.

– Меня не нужен возврат – говорит Тони. – Я хотел сказать, что я с группой проезжал мимо, а тут такое дело, раз звезды не явились, мы готовы подменить их на сцене.

– Кого? Их?

– Да.

– «Jethro Tull»?

– Да.

– Как вы называетесь, сынок?

– EARTH.

– ERS?

– EARTH!

– ERF?

– Как наша планета [22]22
  Earth – Земля.


[Закрыть].

– Ага. Наслышан, безумный вокал, блюзовые каверы. Я прав?

– Да. Плюс пару собственных вещей.

– Где аппаратура?

– Рядом, в фургоне.

– Вы что, пионеры что ли?

– То есть?

– Хорошо подготовились!?

– А… это да!

– Итак, через пятнадцать минут вы должны быть на сцене. Плачу десять фунтов. Смотрите, чтоб вас бутылками не забросали. Толпа недовольна.

Как только сторговались, Тони выбежал на улицу, улыбка от уха до уха, большие пальцы вверх.

– Через пятнадцать минут на сцене! – кричал он. – Пятнадцать!

Помню этот нереальный выброс адреналина. Эмоции переполняли меня, я позабыл о страхе. А сам концерт произвел фурор. Сперва люди еще ворчали, а я должен был уклоняться от летящих снарядов, но, в конце концов, так вжарили, что ого-го!

Попутно приключилась забавная вещь. Иэн Андерсон, главный вокалист «Jethro Tull», (знаменит тем, что играл на флейте с вытаращенными глазами и на одной ноге, как придворный шут) появился в зале посреди нашего выступления. Их автобус поломался где-то на трассе М6, или что-то в этом роде, и у них не было возможности связаться с организаторами концерта. Я так думаю, Иэн Андерсон добрался сюда автостопом, чтобы лично извиниться перед ними. Ну, я верещу себе в микрофон, вижу – на галерке стоит Андерсон, покачивается, ведет себя так, будто ему нравится наша музыка. Эмоции зашкаливали!

Мы сошли со сцены возбужденными. Администратор зала не находил себе места от счастья. Наверное, сам Андерсон был нам благодарен. После этого случая, название нашей группы знал каждый организатор концертов, даже если не мог его произнести.

В течение следующих недель мы набирали темп. Концертов становилось все больше, на сцене мы выглядели более сыгранными, вокруг нас начали крутиться местные менеджеры. Особенно нами интересовался Джимми Симпсон, бывший трубач из «Locomotive», довольно известной группы из Бирмингема. Когда он завязал с концертами, основал продюсерский центр «Big Bear». Такую кличку ему дал Джон Пил [23]23
  John Peel – популярный диск-жокей на BBC Radio 1.


[Закрыть], из-за крепкого телосложения, постоянно заросший, с красной мордой, Симпсон шастал по Бирмингему как большой прирученный медведь-гризли. Джимми открыл ночной клуб над пабом «Корона» на Стейшн стрит и назвал его «Henry's Blues House». Мы любили там зависать. Одним из первых выступлений, которые я там увидел, был джем-сэйшн Роберта Планта и Джона Бонэма, незадолго до их скандинавского турне. Аж мурашки по коже пробирали. Под конец 1968 года Джим пригласил нас выступить вместе с «Ten Years After», в то время известной блюзовой группой. Элвин Ли, вокалист и гитарист группы стал позже нашим близким другом. Какой же это был вечер! Отправная точка для «Earth», так же как та замена «Jethro Tull». Несколько дней спустя, за пивом Джим сказал мне и Биллу, что подумывает о том, чтобы стать нашим менеджером. Его фирма «Big Bear» держала под крылышком «Locomotive», и еще две местные группы «Bakerloo Blues Line» и «Tea and Symphony». Для нас это был бы прорыв. Поддержка Джима означала тяжелый труд, но с другой стороны появлялся реальный шанс зарабатывать музыкой и отказаться, наконец, от подачек родителей Тони. Мы могли бы поехать в Лондон на концерт в «Marquee» или отправиться в тур по Европе. Ничто нас ограничивало. Мы с трудом дождались утра, чтобы рассказать об этом Тони. Для репетиций сняли зал в Сикс Вэйз. Наконец, появляется Тони, а мы ему со старта:

– Хер догадаешься, что случилось?

И когда я расписываю ему перспективы контракта, Тони мычит нечто вроде «Угу», потупив взгляд. И выглядит он сам каким-то растерянным, не от мира сего.

– С тобой все в порядке, Тони? – спрашиваю я.

– У меня тоже есть новости – тихо говорит он.

Чувствую, сердце останавливается. Бледнею. Я подумал, что у него кто-то умер: мама или папа. Должно было случиться что-то отвратительное, раз он не рад факту, что у нас есть менеджер.

– Что с тобой?

– Со мной связался Иэн Андерсон – говорит он, отводя взгляд. – От них ушел гитарист. И Андерсон попросил меня, чтобы я его заменил, ну и я согласился. Извините, парни, не смог отказать. Десятого декабря играем с «Роллингами» в «Wembley» [24]24
  Речь идет о районе Лондона, а не о знаменитом стадионе, который там находится.


[Закрыть].

Мы в шоке. Это конец. То, что было так близко, вдруг отдалилось на миллионы световых лет.

– Тони. – я пытаюсь что-то сказать, но ком подкатил к горлу. – Зашибись, старик! Ты всегда этого хотел.

– Поздравляю, Тони. – Гизер откладывает гитару в сторону и подходит, чтобы похлопать его по плечу.

– Вот именно – добавляет Билл. – Если кто из нас этого заслуживает, то наверняка это ты. Надеюсь, «Tull» понимают, как им с тобой повезло.

– Спасибо, парни! – с трудом выдавливает из себя Тони, как будто ему трудно дышать. – Вот увидите, у вас все получится. Со мной или без меня.

Могу сказать откровенно, что мы не кривили душой – с Тони за последние несколько месяцев мы прошли многое, и каждый из нас искренне желал ему успехов.

Несмотря на это, это была самая хреновая новость, которую я услышал в своей жизни.