Текст книги "Я — Оззи"

Автор книги: Крис Айрс

Соавторы: Оззи Осборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Конечно, Дон! – отвечаю. – Я знаю о Шарон все.

– Правда?

– Да.

– И что?

– А, ничего. Я люблю ее.

– Если хочешь расторгнуть брак, нет проблем, это можно устроить.

– Спасибо, Дон. Не нужно.

Просто в голове не помещалось, что он вытворял со своей семьей. Например, спустя годы, мы узнали, что, в бытность моим менеджером (раньше – тоже), использовал Шарон как живой щит. Все его фирмы, кредитные карточки, банковские счета и кредиты повесил на нее. Дон практически не существовал на бумаге и если не платил по счетам, ему невозможно было предъявить обвинение. А на уплату налогов он абсолютно забил, как в Англии, так и в Америке. Шарон не знала даже, сколько там их набежало. Пока однажды, как снег на голову, не пришло письмо из налоговой, а там написано, что она должна им кучу бабла. После сложения всех неуплаченных налогов, штрафов и процентов, получилась цифра с шестью нулями. Дон довел ее, на хрен, до края бедности.

– Не знаю, из какого теста сделан твой отец – сказал я ей однажды – но я бы так с родными детьми не поступил.

Еще немного и Шарон забилась бы в истерике, увидев сумму задолженности.

В конце концов, я сказал:

– Послушай, если мы должны погасить долг, заплати его, потому что я ни минуты не хочу жить с этим паскудным чувством. Если нельзя избежать налогов, давай их заплатим, а потом урежем расходы и как-нибудь выкрутимся.

В шоу-бизнесе подобные истории не редкость. Когда Сэмми Дэвис-мл. [68]68
  Sammy Davis Jr. (1925–1990) – американский актёр и музыкант.


[Закрыть]умер, он оставил жене задолженность по налогам в семь миллионов долларов, которую она платила, бля, целую вечность.

И ничего не поделаешь. Нужно, стиснув зубы, пахать и найти эти деньги.

Стоило пройти через все эти испытания под названием Дон, чтобы, в конце концов, получить свободу. Вдруг оказалось, что я могу делать все что угодно и меня не интересовало его мнение по этому поводу. Например, однажды в Нью-Йорке, я встретился со своим адвокатом Фредом Ассисом – классным парнем, бывшим военным. Он рассказал мне, что у него назначена встреча с группой «Was(Not Was)», они тоже были его клиентами. Группа возмущалась из-за того, что их солист не пришел на запись в студию.

– Я его заменю, если ты хочешь – сказал я почти в шутку.

Но Фред воспринял мои слова серьезно.

– Хорошо, я поговорю с ними – отвечает он.

Не успел я оглянуться, как сидел в нью-йоркской студии и записывал рэп для песни «Shake Your Head». Я хорошо позабавился – особенно когда слушал окончательную версию, где на подпевках было собрано множество начинающих молодых телочек. Мне и сегодня нравится эта песня. Забавно, ведь я всегда обожал «Битлов» за то, что они начинали с поп-музыки для детей, а потом, с каждым новым альбомом, их звучание становилось все тяжелее и тяжелее, тогда как я двигался в обратную сторону.

Но концовку этой истории я узнал только спустя годы. Я поселился в «Sunset Marquis Hotel» в Западном Голливуде, где оказался Дон Уоз. К тому времени он уже стал одним из крутых музыкальных продюсеров, а «Was(Not Was)» была на слуху.

Помню, как он прискакал ко мне, задыхаясь от восторга.

– Оззи, я должен тебе кое-что рассказать о той песне «Shake Your Head». Это полный отпад, вот увидишь!

– Ну, и?

– Хорошо, ты помнишь этих девчонок на подпевках?

– Ну.

– Одна из них делает сольную карьеру и выпустила несколько альбомов. Ты, наверняка, о ней слышал.

– Как ее зовут?

– Мадонна.

Невероятно: я записывался с Мадонной! Предложил Дону выпустить этот сингл еще раз, но появились какие-то проблемы. Поэтому мы переписали песню заново, а место Мадонны заняла Ким Бэсинджер.

В 80-х я записал несколько дуэтов. «Close My Eyes Forever» с Литой Форд оказался в первой десятке синглов в Штатах. Я даже работал над новой версией «Born To Be Wild» с Мисс Пигги, но она меня разочаровала, потому что не пришла в студию, когда я был там. Может, узнала о моей работе на бойне в Дигбет? Я хотел немного повеселиться, знаете ли. И дело не в деньгах. Хотя, после того как мы откупились от Дона Ардена и прочих издателей, оплаты налогов, в конце концов, начало капать бабло. Помню, однажды утром, открываю письмо от Колина Ньюмана и трясусь, может там опять какой-нибудь иск, а тут гонорар в виде чека на семьсот пятьдесят тысяч долларов.

Никогда в жизни у меня не было таких деньжищ.

После того, как все формальности развода были улажены, иногда хотелось сказать Телме: «Иди в задницу! Полюбуйся, как мне прёт!» С этой целью я купил дом под названием Outlands Cottage в Стаффордшире – недалеко от места, где она жила. Крыша была соломенной и я почти сразу её сжег. Не спрашивайте, как у меня это получилось. Помню только пожарного, который, высунувшись из машины, присвистнул сквозь зубы и сказал:

– Ого, вы что, новоселье отмечали?

После того как огонь был погашен, мы напились с ним в хлам. Как по мне, так он мог бы и подождать, пока моя хатка догорит, потому что обуглившаяся солома невыносимо смердела и воняет, наверное, до сих пор.

Шарон возненавидела Outlands Cottage с самого начала. Свалила в Лондон и не хотела туда приезжать. А я вроде бы ждал, а может и хотел, чтобы мне позвонила Телма и в слезах начала умолять меня к ней вернуться. Но она этого не сделала. Хотя раз, на самом деле, ко мне позвонила:

– Я вижу, ты опять женился, долбаный засранец! – И бросила трубку.

В конце концов, до меня дошло, что мне нравится быть ближе к Джесс и Луису, но жить в двух шагах от бывшей жены не совсем безопасно. В какой-то момент я даже хотел выкупить Burush Cottage. А потом совершил ошибку, когда собирался навестить детей, взял с собой Шарон. И не было бы в этом ничего плохого, если бы мы, после того как отвезли их домой, не решили пойти выпить чего-нибудь в отеле. Когда я напился, на меня нахлынули воспоминания. Я сказал Шарон, что не хочу возвращаться в Америку, что скучаю по детям, мне не хватает паба «Hand» и что хотел бы закончить карьеру. А когда я не хотел садиться в машину – Колин Ньюман одолжил нам на один день свой BMW – Шарон была вне себя от злости. Сама села за руль, включила скорость и педаль газа – в пол. Я конкретно очканул. Помню, как отскочил и оказался на газоне перед отелем. Но Шарон переехала цветник и полетела на меня! Из-под колес во все стороны летела вырванная с корнем трава и куски дерна.

И я был не единственным, кого она чуть не убила.

Работал с нами тогда Пит Мертенс. Мы учились с ним в одной школе. Он был очень худым, очень веселым парнем и всегда носил эти ужасные клетчатые пиджаки. Во всяком случае, когда Шарон въехала на цветник, Пит нашел спасение в кустах роз. Помню, встает, отряхивает пиджак и говорит:

– Да ну его на хер! Так мордоваться за две сотни в неделю. Я ухожу!

Потом передумал и вернулся. Работать с нами, может, и было опасно, но зато интересно.

Наконец из отеля вышел управляющий, и кто-то вызвал полицию. К тому времени я схоронился в живой изгороди. Шарон вышла из машины, подошла к этой изгороди и выбросила туда все свои кольца-брильянты. Потом развернулась, ушла с высоко поднятой головой и вызвала такси.

Вернувшись туда на следующий день, с бодуна и конкретным амбрэ, я начал прочесывать территорию в поисках брюлика от «Тиффани» за пятьдесят «штук».

В Outlands Cottage случилось много всякого, пока до меня, наконец, дошло, что Шарон права, и мы должны съехать оттуда. Однажды, я познакомился в пабе с этаким правильным парнем, наверное, он был бухгалтером, но не отказался прийти ко мне выкурить косячок, и отъехал тут же на диване. Пока он спал, я стащил с него одежду и бросил в огонь. Бедняга проснулся в шесть утра с голой жопой. Я выпроводил его домой в одной из моих кольчуг. До сих пор мне хочется смеяться, когда вспоминаю, как он шел к машине в раздумьях, что же, бля, сказать жене.

Одним из моих любимых приколов в Outlands Cottage было сбривание бровей спящим гостям. Поверьте, нет ничего смешнее, чем парень без бровей. Люди не отдают себе отчет в том, что брови являются основным элементом мимики, без них трудно проявить сочувствие, удивление и множество других основных эмоций человека. Но люди не сразу догадываются, что случилось. Смотрят в зеркало и говорят: «Боже, как я ужасно сегодня выгляжу!». Один парень после моего прикола оказался у врача, потому что знал, что-то не так, но не знал, что именно.

Был такой период, когда я удалял брови всем подряд: агентам, менеджерам, техникам, ассистентам, друзьям, друзьям друзей. Если кто-то приходил на совещание у руководства со странным лицом, было ясно, что он провел выходные в моем доме.

Пит Мертенс неоднократно, волей неволей, помогал мне, когда я по-пьяни прикалывался над людьми. Например, однажды на Рождество, мне стало интересно, как ведет себя пьяный пес. Ну, мы взяли с Питом кусок мяса и положили на дно миски, наполненной хересом. Потом поманили йоркширского терьера Шарон (он отзывался на кличку Баблс) и смотрели, что из этого получится. Конечно, Баблс выхлебал содержимое миски, чтобы добраться до мяса. Примерно через пять минут пес окосел, начал нарезать круги по дому и подвывать под музыку, которую мы слушали. Получилось! Баблс нажрался как свинья. Мы классно повеселились, пока он не отъехал прямо посреди зала. Я испугался, что убил его и, сняв с елки иллюминацию, опутал его проводами, и теперь мог смело сказать Шарон, что пса ударило током. Но, слава Богу, ничего не случилось, хотя на утро, он с бодуна укоризненно смотрел на меня, будто хотел сказать: «Я знаю, что ты со мной сделал, подонок».

Кроме Бабблса, в Outlands Cottage жили так же другие животные. Например, ослиха Салли, с которой я смотрел в зале «Match of the day» [69]69
  Спортивная передача о футболе.


[Закрыть], датский дог и немецкая овчарка. Если речь идет о собаках, то я припоминаю, как однажды вернулся из мясной лавки со свиными ножками. Положил их в банку на кухонном столе, подумав, что если их поджарить, будет вкусно. Вдруг в кухню входит Шарон и, закашлявшись, говорит:

– Оззи, блин, чем здесь так воняет? И что это за дрянь на столе? Когда я объяснил, ее дословно чуть не вырвало.

– Ради Бога, Оззи! Я это есть не буду, отдай собакам!

Пришлось отдать свиные ножки псам на съеденье, а тем сразу же стало плохо. Один блеванул, а другой измазал дерьмом все стены.

В конце концов, бедняге Питу Мертенсу всё это осточертело. Жил он тогда с нами, а безумие никогда не прекращалось. Последней каплей для него стал случай, когда после ночных возлияний, я проглотил слишком много снотворного и меня забрали в больницу на промывание желудка. Врач спросил, как меня зовут, а я в ответ, мол, Пит Мертенс и забыл об этом. А когда, через несколько месяцев, Пит пошел проходить медосмотр, доктор закрыл за ним дверь и сказал:

– Мистер Мертенс, знаете, вам нужно поберечь себя.

Пит не знал, о чем, бля, речь, а доктор думал, что Пит притворяется, мол, ничего такого не было. Весьма вероятно, что врач выписал ему направление на обследование. Но однажды Пит нашел свою карточку, а в ней черным по белому записано: «Передозировка снотворного». Как же он на меня тогда взъелся.

Клёвый парень, этот Пит Мертенс. В натуре, клёвый.

После Outlands Cottage мы переезжали столько раз, что я даже не припомню всех домов. Оказалось, что моя жена больше всего любит покупать дома и обустраивать их. А поскольку это процесс длительный, мы всегда снимали другой дом, пока в первом шел ремонт. Примерно через три секунды после новоселья, Шарон уже скучает, мы продаем этот дом и покупаем следующий. Снова снимаем дом на время ремонта. И так было на протяжении десятилетий. Порою, мне кажется, что все заработанные нами деньги уходят на ремонт всех домов в Западном полушарии. Я как-то сказал Шарон, чтобы она пересчитала все эти дома, и у нее получилось, что за двадцать семь лет нашей совместной жизни мы жили в двадцати восьми местах.

Как я уже вспоминал, Шарон сперва не обращала внимания на мое пьянство. Когда я был под мухой, казался ей смешным, может потому, что она сама любила это дело. Но вскоре она передумала и взялась искоренять пьянство с таким же запалом, как и кокаин. Сказала, что раньше, после пьянки у меня было хорошее настроение, а теперь я стал злым. Но одной из множества проблем алкоголика остается то, что когда люди говорят ему, что это плохо, он обычно пьян. И продолжает пить.

Самое забавное то, что мне не нравится вкус водяры. Ну, разве что она смешана с фруктовым соком или какой-нибудь сладкой дрянью. Просто любил быть под мухой. Конечно, время от времени я наслаждался хорошим пивом, но никогда не ходил в паб, чтобы просто выпить, но обязательно нажраться до поросячьего визга.

Долгое время я пытался пить как нормальные люди. Ещё будучи с Телмой, поехал на дегустацию вин в выставочный центр Бирмингема. На Рождество там проходила продуктовая ярмарка или что-то в этом роде. Подумал: «Ё-моё! Дегустация вина – это похоже на то, что взрослый цивилизованный человек может делать без смущения». На следующее утро Телма спрашивает меня:

– Ну, и что ты купил?

– А, ничего такого – отвечаю я.

– Неужели? Совсем ничего?

– Ну, так. Может пару ящичков.

Оказалось, что я купил сто сорок четыре ящика вина.

Я был бухой, и мне казалось, что я покупаю сто сорок четыре бутылки. Во двор Bulrush Cottage въехала фура размером с танкер «Exxon Valdez» и началась разгрузка такого количества ящиков с вином, что я мог бы заполнить ими все комнаты до потолка. Я и техники вступили в неравный бой с бутылками, и он затянулся на долгие месяцы. А когда, наконец, осушили последнюю бутылку, мы отправились отметить это дело в паб.

По секрету скажу, с этим вином – то ещё жульничество. Ведь это обычный винный уксус плюс шипучка, независимо от того, что нам втирают дегустаторы. Я знаю в этом толк, какое-то время был владельцем винного погребка. Мы назвали его Osbourne's. Какая это была херня! Помню, однажды, спрашиваю оптовика:

– Объясните мне, что такое хорошее вино?

– Ну что же, мистер Осборн – отвечает она. – Если вам нравится «Blue Nun» за два фунта, это значит, что это хорошее вино. А если вы любите «Chateau du Wankeur» за девяносто девять фунтов, значит, это хорошее вино.

Я её не послушал. В то время заказом вина занималось мое второе я. Самое дорогое вино из карты только для того, чтобы нажраться. На следующее утро просыпался с бодуном за двести фунтов. Пока, наконец-то, не прояснил для себя кое-что в вопросе похмелья за две сотни: он ничем, бля, не отличается от бодуна за два фунта.

И только, когда Шарон узнала о том, что беременна, она всерьез взялась изменять мой стиль жизни.

Мы были тогда на гастролях в Германии.

– Что-то со мной не так – сказала она. – В последнее время мне как-то нездоровится.

Нетвердой походкой мне пришлось отправиться за одной из этих палочек-тестов на беременность. Если появлялся цвет, это означало, что у вашей девушки будет ребенок. Я не мог в это поверить, ведь несколько месяцев назад, у Шарон был выкидыш, после того, как на нее напала одна из собак ее матери. Ну и получил я тогда на орехи, так как находился у нее за спиной. Слышал рычание добермана и стоял как истукан, будто ноги вросли в землю, вместо того, чтобы броситься на пса и отгрызть ему башку или что-нибудь другое, что я должен был, на хер, сделать. В таких ситуациях веду себя как последний ссыкун. Я и понятия не имел о том, что она беременна. Только во время посещения больницы врачи сказали нам об этом.

Поэтому когда немецкий тест на беременность оказался положительным, я воспринял это серьезно.

– Давай сделаем еще один, так, для уверенности – предложил я. Цвет был таким же, как и раньше.

– Послушай – сказал я, рассматривая на свет полоску бумаги. – Давай сделаем еще один, чтобы уже не было никаких сомнений.

Закончилось всё на пяти тестах. Когда мы были уверены на сто процентов, что это правда, Шарон сказала:

– Хорошо, Оззи, я не буду повторять, лучше послушай внимательно. Если принесешь в дом кокаин, вызову полицию и тебя посадят в тюрьму. Понял или нет?

Абсолютно точно она не шутила.

– Понял – ответил я.

– А что ты сделаешь с ружьями, Оззи?

– Избавлюсь от них.

На следующий день они были проданы. Я знал, что никогда бы себе этого не простил, если бы что-то случилось с Эйми. Ну что ж: простился со своим арсеналом во главе с полуавтоматической винтовкой Benelli, из которой палил в курочек в Bulrush Cottage.

Я продолжал бухать. Даже больше, с тех пор, как в доме не стало кокаина. Это было сильнее меня. Но Шарон перестала относиться ко мне снисходительно. Только я на порог, как она уже начинала меня пилить.

Вы не поверите, на какие ухищрения приходилось идти, сколько времени и усилий нужно было приложить, чтобы пропустить бокальчик, и она об этом не разнюхала. Я выскакивал в ближайший супермаркет, проходил через бакалейный отдел на склад, вылазил оттуда через окно, перемахивал через забор, прорывался сквозь дыру в живой изгороди и шел в паб на другой стороне улицы. Там осушал шесть бокалов подряд и проделывал этот путь в обратном направлении.

Самым невероятным в моем поведении была уверенность, что это, бля, абсолютно нормально.

Потом начал тайком приносить бухло домой. Один раз притащил бутылку водяры емкостью 18 литров – такие выставляют на витрину в баре – долго носился с ней по дому, но никак не мог найти подходящую нычку. И вдруг меня озарило: духовка! Я подумал, раз Шарон никогда в жизни не готовила, наверняка, туда не заглянет. И оказался прав: проходили недели, а она ничего не заметила. Я говорил Шарон:

– У меня появилась идея для новой песни. Я сгоняю вниз, в студию, запишу её на пленку.

В кухне наливал себе кружку водки, впопыхах выпивал ее и вел себя так, как будто ничего не случилось.

Но, однажды, она меня раскусила.

– Шарон! – говорю. – У меня есть идея для новой песни. Я сгоняю в.

– Сегодня утром, в духовке, я нашла твою идею для песни. А потом я твою идею для песни вылила в умывальник.

Примерно через неделю после этого случая, 2 сентября 1983 года, в Wellington Hospital в лондонском районе St John's Wood появилась на свет Эйми. Она буквально стала для нас путеводной звездой. С момента смерти Рэнди и Рэйчел прошло больше года, а мы еще не совсем пришли в себя. Эйми позволила нам снова радоваться жизни. Когда мы на нее смотрели, она была таким невинным созданием, что на наших лицах сразу же появлялась улыбка.

Но вскоре после ее рождения, мы должны были отправиться с концертами в поддержку альбома «Bark at the Moon», который я недавно записал с новым гитаристом Джэйком И. Ли. Шарон могла остаться дома, но это было бы не в ее стиле, в задней части автобуса установили кроватку для Эйми, и в путь.

Благодаря этому, малышка до своего первого дня рождения повидала мир больше, чем обычный человек за всю свою жизнь. Жалко, что я так редко был трезвым. Вроде бы находился рядом с ней, но мои мысли были где-то в другом месте. Поэтому я пропустил мгновения, которые никогда больше не повторятся: дочь начала ползать, сделала первый шаг, произнесла первое слово.

Стоит мне задуматься над этим подольше, как сердце сжимается.

Во многом я не был отцом для Эйми. Скорее – еще одним ребенком, за которым Шарон должна была присматривать.

9. Бетти, где у вас тут бар?

– Прежде чем всё это закончится, кто-то помрёт – сказал я Доку Макги на второй день после начала тура «Bark at the Moon». Док был американским менеджером «Motley Crue»(группы, выступавшей у нас на разогреве) и моим хорошим приятелем.

– Кто-то? – отвечает он. – Не думаю, Оззи, что умрёт лишь кто-то. Пожалуй, мы все умрём.

Наша проблема была связана в основном с «Motley Crue» Тогда группа выступала ещё в оригинальном составе: Никки Сикс (бас), Томми Ли (барабаны), Мик Марс (гитара) и Винс Нил (вокал). Ребята были чокнутыми на всю голову. Что, естественно, я воспринял как вызов. Так же, как в случае с Джоном Бонэмом, я хотел переплюнуть их в этом. В противном случае, я буду не я. Но они тоже были амбициозными чертями. Итак, это было сродни боям без правил каждый день, каждую минуту. Концерты – это цветочки. Главным вопросом было выжить в перерывах между ними.

Самым прикольным было то, что парни из «Motley Crue» одевались как девчонки, но жили, как животные. Даже меня могли кое-чему научить. Куда бы они ни шли, всегда тащили за собой огромный туристический чемодан, набитый самым разным бухлом на любой вкус. Сразу же после концерта чемодан открывался, и адские бестии отрывались вовсю.

Каждую ночь летали бутылки, шли в ход ножи, разбивались носы и стулья, громилось все вокруг. Это был бедлам и ад кромешный два в одном, усугублённый полным хаосом.

Люди рассказывают небылицы об этом туре, а я даже не знаю, сколько в этом правды. Спрашивают: «Оззи, а это правда, что однажды ты втянул носом целую дорожку муравьев с палочки для мороженого?» А я ничего, на хрен, не помню. Хотя не исключено. Каждую ночь я фаршировал нос разной фигней. Постоянно был в отключке. Даже Тони Деннис не устоял. Мы дали ему кличку Капитан Крелл (Крелл – так мы называли кокаин). Однажды, он пробовал втянуть дорожку, хотя сомневаюсь, что его удалось уговорить сделать это еще раз. Наша костюмерша даже сшила ему костюм, на котором красовались инициалы «CK», нанесенные таким же шрифтом как «S» на груди у Супермена.

Мы посмеялись от души.

Настоящее безумие было в Мемфисе.

Как обычно, все началось сразу после концерта. Помню, иду себе за кулисами по коридору в сторону нашей раздевалки и вдруг слышу Томми Ли:

– Эй, Оззи! Старичок! Ну-ка, глянь-ка!

Я останавливаюсь, оглядываюсь вокруг, чтобы понять, откуда доносится голос.

– Сюда, паря! – зовет Томми. – Сюда!

Открываю дверь и вижу его в дальнем углу комнаты. Он сидел на стуле спиной ко мне. Рядом стоят Ники, Мик, Винс, группа техников, все курят, смеются, обсуждают концерт, потягивая пивко. А перед Томми на коленях голая телка делает ему капитальный отсос.

Томми дает знак, чтобы я подошел поближе.

– Эй, Оззи! Зацени-ка!

Ну, я зыркаю через плечо, а там его член. Словно детская ручонка в боксерской перчатке. «Коряга» была такой огромной, что во рту помещалась только одна треть, да и то удивительно, как у телки не выскочила шишка на шее. В жизни не видел ничего подобного.

– Эй, Томми! – говорю. – Кто крайний?

– Садись, чувак! – он мне в ответ. – И снимай штаны. Когда она управится со мной, то отсосет и у тебя.

Я аж отскочил.

– Не хочу вынимать своего малыша рядом с этим чудовищем, которое заполнило собой целую комнату! – сопротивляюсь я. – С подобным успехом я мог бы швартовать буксир рядом с «Титаником». У тебя вообще есть разрешение на ношение такого инструмента, Томми? Опасная штука.

– Старик, ты не представляешь, что ты теряе… Аааа… оооо… ууу…

Я был вынужден отвернуться.

Потом Томми вскакивает с кресла, застегивает ширинку и говорит:

– Пойдем похаваем, чувак, а то я подыхаю с голоду.

Мы зависли в «Бенихане» – японской харчевне, где бифштексы и прочую жратву готовили на глазах у клиента на большой горячей плите. В ожидании пищи мы потягивали пиво и слабые коктейли. Потом на столе появилась гигантская бутылка сакэ. Последнее, что я помню – это была огромная миска супа с вонтонами. После того как расправился с супом, я наполнил до краёв эту миску сакэ и залпом выпил.

– Ааа, – говорю. – Вот это я понимаю!

Все уставились на меня.

И тут встает Томми и говорит:

– Валим отсюда, на хрен! Сейчас Оззи лопнет.

А потом – черный экран. Абсолютно черный. Как будто вырвали шнур из розетки.

Мне рассказывали потом, что я встал из-за стола и, огласив, что иду в тубзик, больше оттуда не вернулся. Затмение продлилось часов пять, и я до сих пор не знаю, что со мной было.

Но я никогда не забуду пробуждения.

Сперва слышу шум: – Зззззыыыммм, ззззыыыымммм, ззззыыыымммм…

Открываю глаза. По-прежнему темно, очень темно, хотя вижу тысячи маленьких светлых точек. «Что за фигня! – думаю. – Я помер, что ли?»

И снова этот шум:

– Зззззыыыммм, ззззыыыымммм, ззззыыыымммм…

А потом запах резины и бензина.

Где-то над моим ухом раздаётся звук сигнала:

– Пи-и-и-и-ип!!!

С криком переворачиваюсь на другой бок.

Ко мне приближаются ослепляющие огни, штук двадцать или тридцать, высотой с офисное здание. Я хочу встать и убежать, как вдруг слышу пронзительный писк, а порывом ветра мне в лицо сыплет песок и гравий.

Я проснулся на разделительной полосе двенадцатирядной автострады. Понятия не имел, как и почему я там очутился. Знал только одно, если хочу жить, то я должен валить с автострады и… отлить, иначе мой мочевой пузырь лопнет. Ожидаю, пока появится просвет между огнями и перебегаю зигзагом через все эти полосы, потому что я еще под мухой. Кое-как мне удается добежать до обочины, хотя меня чуть не задавил мотоцикл на крайней правой полосе. Я перепрыгиваю через ограждение, перебегаю еще через одну дорогу и начинаю искать место, где можно было бы отлить. Вдруг замечаю белую машину, запаркованную в кармане.

«Отлично! – думаю я. – Какое-никакое прикрытие».

Достаю член и начинаю беззаботно поливать покрышку, как вдруг включаются цветные огоньки под задним стеклом, и я слышу этот знакомый отвратительный звук: «И-у, и-у, и-у!»

Просто невероятно, бля! Я мог отлить в тысяче других мест в Мемфисе, но выбрал колесо автомобиля дорожной полиции, припаркованного в отстойнике на шоссе. Полицаи ловили здесь лихачей.

В это время женщина в полицейской форме опускает стекло, высовывается и говорит:

– Отряхивай свой кран и залазь, прокатимся в участок!

Через десять минут я был за решеткой.

К счастью, вышел оттуда уже через пару часов. Я позвонил Доку Макги, и мы договорились, что за мной заедет наш автобус.

Первое, что я услышал, войдя в автобус:

– Эй, Оззи! Старичок! Зацени-ка!

И мы снова упились до потери сознания.

Во время этого тура каждый вечер кто-то из нашей компании попадал в участок. А поскольку Ник и Микки выглядели одинаково – у обоих были длинные черные девичьи волосы – порой случалось, что один сидел за другого.

Однажды ночью, они спали вместе в номере. Никки встает и идет голышом за колой. Автомат стоит в коридоре возле лифта. В то мгновение, когда он нажимает на кнопку, чтобы вытащить колу, открываются двери лифта и оттуда доносится вздох. Никки оборачивается и видит трех женщин среднего возраста, их взгляды полны ужаса.

– Привет! – говорит он, поворачивается и удаляется к себе в номер, как будто ни в чем не бывало.

Через несколько минут стук в дверь. Никки говорит Мику:

– Наверное, группи, пойди открой!

Мик открывает дверь, а там управляющий отеля, коп и одна из женщин, которая была в лифте. Дамочка орёт:

– Это он!

Мика забирают в участок, а бедняга даже не знает за что. Дело в том, что тогда мы были постоянно угашены и редко соображали, что натворили.

Хуже пробуждения посреди автострады было только в Нью-Йорке. После концерта в «Madison Square Garden», мы пошли расслабиться в клуб, который находился в здании, где раньше была церковь. Сидим себе в отдельном помещении, попиваем водочку, заряжаемся коксом, как вдруг ко мне подходит какой-то хрен и спрашивает:

– Эй, Оззи! Не хочешь сфотографироваться с Брайаном Уилсоном?

– А это кто такой – этот Брайан Уилсон?

– Ну, знаешь, Брайан Уилсон. Этот из «Beach Boys».

– Ах, этот! Хорошо! Почему нет.

Только и разговоров было о Брайане Уилсоне, потому что неделю назад утонул его брат Деннис – тот самый, который в 60-е корешил с Чарлзом Мэнсоном. Деннису исполнилось лишь тридцать девять, что было довольно грустно. В-общем, мне сказали пойти и встретиться с Брайаном на лестнице, ну, я и вышел бухой в дым, жду. Проходит десять минут. Потом двадцать. Тридцать. Жду еще пять минут, и тут появляется Брайан. Я уже конкретно злой, думаю, что за хрен. Но с другой стороны, памятуя о Деннисе, решил проявить снисхождение.

– Мне жаль, что так вышло с твоим братом Брайаном – обращаюсь я.

А он молчит. Смотрит на меня удивленно и уходит. Тут у меня лопнуло терпение.

– Сперва ты опаздываешь – говорю я, повышая голос. – А теперь уходишь, бля, не сказав не слова? Знаешь что, Брайан? Забудь об этой фотографии и засунь свою голову в жопу, потому что там ей и место!

На следующее утро лежу в гостиничном номере, голова раскалывается. Звонит телефон, трубку поднимает Шарон.

– Да. Нет. Да. Хорошо. Он? На самом деле? Хм. Хорошо, не переживай, я поговорю с ним. – Она заканчивает разговор, подает мне телефон и говорит: – Звони Брайану Уилсону!

– А кто это такой, Брайан Уилсон?

Шарон заряжает мне трубкой по башке. Бах!

– Ай! Больно, бля!

– Брайан – это живая легенда музыки и ты вчера его оскорбил – объясняет Шарон. – Ты сейчас же позвонишь ему и извинишься!

Память начала возвращаться ко мне.

– Секундочку! – говорю я. – Это Брайан Уилсон меня оскорбил!

– Тебя?

– Да, меня.

– Оззи, когда Брайан Уилсон подошел, чтобы пожать тебе руку, первое, что он услышал: «Привет, Брайан, долбаный ты мудак, я рад, что у тебя умер брат!»

Я моментально выпрямился.

– Я этого не говорил.

– Знаю, за тебя это сказал кокаин, которым ты напичкал свой нос.

– Я бы помнил.

– А вот у других нет проблем с памятью. Они помнят и то, как ты сказал ему засунуть голову в жопу, потому что там ей и место. Вот номер Брайана. Извинись перед ним.

Ну, я позвонил и извинился. Два раза.

С тех пор, я пересекался с ним пару раз. Мы помирились – я и Брайан. Но так и не сфотографировались.

Если кто-то из нас и оказался на краю смерти во время тура «Bark at the Moon», то это был я. Удивительно, но это не было связано ни с алкоголем, ни с наркотиками, по-крайней мере, непосредственно. Это случилось во время двухдневного перерыва после концерта в Новом Орлеане, когда мы снимали в Лондоне видеоклип на песню «So Tired». За короткое время нужно было преодолеть невообразимое расстояние, но уже тогда MTV было важной частью шоу-бизнеса и если они соглашались поставить твой клип в горячую ротацию, альбом практически гарантированно получал статус «платинового». Поэтому мы не жалели ни средств, ни усилий, чтобы их удовлетворить.

Расклад был такой: перелёт из Нового Орлеана в Нью-Йорк, оттуда на «Конкорде» в Лондон, съёмки клипа, на «Конкорде» обратно в Нью-Йорк и на следующий концерт. У нас был изматывающий график и, вдобавок, я был постоянно пьян. Только кокаин, который я регулярно втягивал, держал меня на ногах.

Когда мы наконец-то добрались до студии в Лондоне, режиссер с порога заявляет:

– Так, Оззи, сядь перед зеркалом. По моему сигналу оно взорвется изнутри.

– Хорошо – отвечаю я и начинаю думать, какие продвинутые спецэффекты они будут использовать.

Но спецэффектов не было, обычное зеркало, а за ним – парень с молотком. Не знаю, бля, кто у них отвечал за реквизит, но, видимо, ему никто не сказал о существовании специальных театральных зеркал, которые можно разбить и никто при этом не расстанется с жизнью. Так, посреди песни, парень размахивается молотком, зеркало лопается, а у меня все лицо в осколках. Хорошо, что я был поддатый, по крайней мере, ничего не почувствовал. Просто сплюнул кровь, кусочки стекла и говорю: