Текст книги "Кровавый орел"

Автор книги: Крейг Расселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Позвольте представить вам, мадам, моего сына – Норберт Айтель, будущий первый бургомистр вольного ганзейского города Гамбурга!

Опять истерично засверкали фотокамеры.

Журналистка улыбнулась – не столько в качестве приветствия, сколько забавляясь удивительной внешней непохожестью отца и сына.

– Да я уже знакома с вашим сыном… – с прежней хрипотцой сказала она, протягивая руку укороченному и более молодому варианту Айтеля. Тот, с широкой улыбкой, подчеркнуто вежливо поцеловал ей руку.

– Надеюсь, вы нас простите, – сказал Айтель-старший, – мы с сыном намерены обсудить некоторые важные вопросы. Поэтому нам придется откланяться.

Сделав почти синхронный глубокий прощальный кивок, оба мужчины пошли к лифтам. Отец приобнял сына за талию.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, герр Айтель, – крикнула вдогонку журналистка.

– Как-нибудь в другой раз, мадам. Спасибо всем за проявленный интерес.

Идя к выходу, журналистка мысленно ухмылялась: «„Мадам“! Так сейчас обращаются разве что к чопорной бабушке-аристократке…»

Стоя у лифта, Айтели наблюдали, как она удаляется. Ни отец, ни сын больше не улыбались. Как только ушли репортеры, ушла и улыбка. Теперь они только хищно скалились. Айтель-старший спросил:

– Это что за цаца, Норберт?

– Головастая дамочка. Вольный стрелок – внештатно сотрудничает в «Шпигеле» и в «Штерне». Уважаемая особа.

– А зовут?

– Блюм… Ангелика Блюм.

Среда, 4 июня, 18.45. Автострада В-73, Гамбург – Куксхавен

Страх протекал по его телу как электрический ток. Восхитительный страх, от которого покалывало череп и спирало дыхание. Но он выполнял великий долг и никогда не сетовал на то, что приходится так сильно рисковать.

Он снял с руля правую руку и вытер струившийся со лба пот. Чтобы погореть, достаточно рутинной полицейской проверки на автостраде, пустяковой аварии или даже проколотой шины и притормозившего рядом дорожного патруля – с благим намерением ему помочь. И для него все вмиг закончится…

Он повернул зеркало заднего обзора так, чтобы видеть ее. Она лежала на заднем сиденье. Дышала громко и глубоко, но с пугающими задержками. Черт! Неужели перестарался с дозой?

– Только не вздумай умереть! – пробормотал он, хотя точно знал, что она ничего не слышит и слышать не может. – Еще пару часов ты мне нужна живой!

Среда, 4 июня, 19.40. Альстер, Гамбург

Солнце, к вечеру окончательно одолевшее тучи, золотило прогулочный паром. Фабель стоял на палубе, навалившись локтями на перила. Пассажиров было относительно немного, а на палубе, помимо него, находилась только одна пожилая пара. Старики сидели на одной из скамей и в гробовом молчании разглядывали строения на берегу озера. Хоть бы словечком перемолвились. Или коснулись друг друга. Или хотя бы переглянулись… Фабель наблюдал за ними несколько минут, и они чудились ему живым олицетворением неизбывного одиночества: все переговорено, все чувства изжиты. Осталось лишь унылое одиночество… вдвоем… Он вдруг осознал, насколько полным было его собственное одиночество со времени развода. Всегда на людях и всегда один… В сравнении с его состоянием даже это тоскливое «одиночество вдвоем» было куда веселее.

После развода у него были женщины, даже много женщин. Но каждая новая связь только оживляла старую боль, рождала что-то вроде чувства вины непонятно перед кем… и отношения быстро прерывались, обреченные с самого начала. Каждый раз Фабель жаждал основательности отношений: искал в них некий высший смысл, чтобы загореться желанием строить новую общую жизнь. Но всякий раз ничего не находилось и ничего радостно не звенело в душе. Он вырос в одной из сплоченных лютеранских общин Восточной Фрисландии, где люди до сих пор относились с трепетом к институту брака: «…и в радости, и в горести, пока смерть не разлучит вас»… Чаще случалось почему-то в горести… И он женился навсегда – быть мужем и отцом, всерьез, с полной отдачей. Семья для него была то же, что и служба в полиции, – якорь в жизни. Страшнее всего, когда тебя бессмысленно мотает по океану бытия. Только на двух якорях – семье и работе – человек перестает быть случайной щепкой на волнах. А Рената взяла и обрубила ему якорный трос – и Фабель, вдруг потеряв надежную гавань, надолго растерялся: одного якоря ему было мало, чтобы ощущать себя реализованным человеком. Он даже и теперь – через пять лет после развода, – оказываясь в постели с женщиной, всякий раз ощущал себя прелюбодеем – он изменял, конечно же, не жене, которая бросила его, а своему давнишнему намерению жить основательно и честно…

Он ощутил, что рядом кто-то стоит, – к нему наконец решился подойти осторожный Махмуд. Высокий красивый черноволосый турок лет тридцати пяти широко улыбнулся старому знакомому, и гусиные лапки у его глаз еще больше углубились.

– Привет, герр гаупткомиссар. Что новенького на фронте борьбы с преступностью?

Фабель рассмеялся.

– Как вам сказать? Воюем помаленьку. А так – все по-старому. Когда они нас, а когда мы их. А что новенького на порнографическом фронте?

– Да так, все по-старому. Трахаемся помаленьку. Когда они нас, а когда мы их.

Турок расхохотался так громко, что пожилая пара вскинула головы, коротко посмотрела на него и тут же опять погрузилась в унылое бессловесное созерцание горизонта.

– А говоря серьезно, – продолжил Махмуд, – совсем бизнес захирел. Кому теперь порнофотки нужны? Кругом царит видео – и такое, и сякое, и цифровое. – Он вздохнул и изобразил печальную задумчивость. – Добрая старая грязная фотография больше никого не интересует. Хоть в легальный бизнес подавайся!

– Ну, ну, не преувеличивайте, на ваш век желающих еще хватит, – сказал Фабель и после паузы продолжил уже серьезным тоном: – Рад видеть вас, Махмуд. Без шуток, как дела?

– Жаловаться не на что. Недавно толкнул таблоиду снимочек, которому любой папарацци позавидует, и только что обменял чек на деньги. «Шау маль!» выложил две тысячи евро за фотографию одного из наших добропорядочных и пресолидных сенаторов – на выходе из стрип-клуба.

– Вы работаете и для «Шау маль!»? – озадаченно спросил Фабель. – Они же иностранцев на дух не выносят!

Махмуд рассмеялся.

– Если светит поднять тираж – они готовы сотрудничать хоть с турком, хоть с чертом.

– Как я догадываюсь, подловленный вами сенатор – социал-демократ? – спросил Фабель. – Что очень на руку обоим Айтелям.

– А-а, мне плевать! Все сенаторы одним миром мазаны…

– Не могу понять, какого дьявола вы имеете дело с этим журнальчиком. Вокруг него группируется всякая шваль – это же, по сути, просто шайка ублюдков-расистов.

Махмуд пожал плечами. Улыбка пропала с его лица.

– Послушайте, я родился и вырос в Германии и считаю себя немцем. Но потому, что мои родители прибыли сюда в качестве гастарбайтеров, большую часть моей жизни я прожил со статусом иностранца, без нормального немецкого паспорта и права называться немцем. Только правительство канцлера Шрёдера восстановило справедливость, и теперь я, с диким опозданием, немец не только по ощущению, но и по паспорту… Поэтому, настрадавшись, я решил не деликатничать – из страны, которая относится ко мне с такой, мягко говоря, настороженностью, я выжму по полной, особенно стесняться не стану!

Фабель в замешательстве молча смотрел в воду. Паром, постояв у причала в Уленхорсте, на восточном берегу Альстера, теперь взял курс на юг.

– Не мне судить вас, Махмуд, – сказал Фабель. – Хотя злостью жить нехорошо… Но у меня впечатление, что вы талантливый человек. Вы мне показывали ваши фотографии из быта здешних турецких иммигрантов – блестящие работы. Досадно видеть, как вы изводите свой талант на пустяки.

– Спасибо на добром слове, Йен. Теми работами я и сейчас горжусь. Увы, их никто не покупал. Пришлось щелкать дешевку для поганых таблоидов, а когда я понял, что этим заработком семью не прокормишь, переметнулся на порнуху. Сами знаете, меня от всякого непотребства с души воротит, но я должен хорошо зарабатывать – ртов-то у меня дома немало!

– Понимаю…

– Ну да ладно, – сказал Махмуд, опять улыбаясь и переходя на веселый тон, – вы, надо думать, не душу мою спасать явились, герр гаупткомиссар. Чем я вам могу помочь?

– Есть кое-какие проблемы. Для начала посмотрите… – Фабель вынул из внутреннего кармана куртки фотографию лица сегодняшней убитой. Снимок был сделан в морге – кровь смыта, волосы аккуратно зачесаны. Однако смерть и безжалостно яркое освещение превратили лицо в белую маску. – Больше ничего для опознания нет, есть еще только истрепанная подростковая фотография – нечеткий средний план. Узнаете эту женщину?

Махмуд покачал головой:

– Нет, не узнаю.

– Присмотритесь. Я думаю, она была дорогой проституткой. Возможно, работала и в порнобизнесе.

– Со мной она никогда не работала. Хотя, конечно, это явно не лучшее ее фото… Затрудняюсь точно сказать – передо мной много лиц мелькает…

Махмуд протянул фотографию гаупткомиссару.

– Оставьте себе, – сказал Фабель. – По возможности, поспрашивайте вокруг. Это для меня очень важно.

– А как ее звали?

– Тут у нас большая загвоздка, Махмуд. Нам про нее практически ничего не известно. Зовут якобы Моник; мы полагаем, что это всего лишь профессиональная кличка. Так что мы не знаем ни имени, ни фамилии, ни постоянного места проживания. Единственная примета – шрам от пулевого ранения на правом бедре. По нашей оценке, ее ранили лет пять-десять назад. Ничего в этой связи не припоминаете?

– Увы, Йен… Попробую что-нибудь выяснить. А как ее убили?

– Кто-то вздумал попрактиковаться на ней в анатомировании. Вскрыл ей грудь и вырвал легкие.

– Вот паскудство! Есть же такие изверги! – ошарашенно воскликнул Махмуд. Фабель всегда дивился, как Махмуд, вращаясь в таких кругах и занимаясь такой работой, до сих пор не стал циником, не отупел и сохранил нормальные человеческие чувства. – Это то самое сенсационное убийство, про которое сегодня трубят все газеты?

– Да, то самое, черт бы его побрал, – кивнул Фабель. – Поймать этого психа для нас сейчас задача номер один. Явно серийный убийца. А значит, сам он не остановится. Я обязан схватить его, прежде чем подонка потянет на новое приключение.

– Обещаю сделать все, что в моих силах. Но вы сами знаете – мне приходится действовать и расспрашивать осмотрительно. Я общаюсь с не очень-то сознательной публикой, им гражданский долг до одного места. Если они заподозрят, что я помогаю полиции, то я на этом свете не заживусь.

– Отлично понимаю. И прошу вас в этом случае быть особенно осторожным.

– Почему?

– У этой истории фон какой-то нехороший. Зачем-то путается под ногами БНД, будто у них своих дел мало. А парень, у которого Моник снимала квартиру, бывший сотрудника МОГа.

Махмуд присвистнул.

– Ганс Клугманн?

Фабель удивился осведомленности Махмуда.

– Вы с ним знакомы?

– Не то чтоб близко, но дорожки наши пересекались, – неопределенно протянул Махмуд, потом вдруг отступил на шаг от Фабеля и взволнованно воскликнул: – Погодите-ка! Клугманн ведь связан с Ерсином Улугбаем и Мехметом Илмазом. Правильно?

– Мы полагаем, что да.

– Послушайте, Йен, я вам всегда помочь рад и помогал не раз. Как ни крути, я ваш большой должник… Но разнюхивать в окружении Улугбая – нет, увольте! Он не только самый влиятельный турецкий крестный отец в Гамбурге, но и совершенно рехнутый. Дунь в его сторону – живьем кожу с морды сдерет!

– Ладно, ладно, успокойтесь, Махмуд! – сказал Фабель. – Ничего не надо разнюхивать. Просто держите ухо востро – может, что и услышите случайно. Меня интересует Клугманн. Любые сведения о нем. Кстати, что вы о нем знаете на данный момент?

– Только то, что он вкалывает вышибалой на Ерсина Улугбая, а прирабатывает в качестве независимого сутенера. Птица невысокого полета, пробавляется всякой грязной мелочью, к крупным делам не подпускают. Есть у него подружка – Соня Брун, танцовщица из «Парадиза». Была шлюхой и пахала на Клугманна, теперь он забрал ее с улицы. Видать, любовь пересилила алчность.

– А вы откуда знаете эту Соню?

– Может, вам когда-нибудь попадал в руки журнальчик «Эликсир» – крутое порно. Так вот, месяцев шесть назад я снимал для него. Соня была одной из моделей. Душевная такая… Мне было противно фотографировать то, что ее заставляли делать… Клугманн ждал ее за дверью. Когда мы закончили и вышли, нервы у него были на взводе – придрался к первому же ее слову и закатил скандал. Я думал, дело до мордобоя дойдет… Наверное, ему крепко надоело ревновать – как раз после этой съемки она пропала с улицы и перестала сниматься для журналов.

– А что вам известно про «Парадиз»?

– Клугманна там действительно используют в основном как вышибалу. «Парадиз» – заведение вполне легальное: никакими левыми делами там вроде бы не занимаются. Конечно, хитрят обычным образом: когда жирные бизнесмены из Франкфурта или Штутгарта надерутся как следует, глядя на танцы стриптизерок, с них не стесняются брать по тридцать евро за стакан дешевого пойла. Но там не трахаются в задних комнатах и наркотой не торгуют. Улугбай приобрел «Парадиз» примерно год назад – и, конечно же, почти даром: с этим не поторгуешься! Управляющим он назначил Хоффкнехта – мудрый ход. Все равно что поставить вегетарианца отвечать за мясной магазин. Хоффкнехт известен как любитель старшеклассников, поэтому своим стриптизеркам в трусы не лезет. Насколько я знаю, Клугманн следит, чтобы не было пьяных дебошей, отгоняет от бара всякую шпану, ну и объясняет загулявшим богатым дяденькам, которые трезвеют, когда им подают счет, что за удовольствие надо платить – или деньгами, или выбитыми зубами. Вышибала, так сказать, во всех смыслах слова, – закончил Махмуд со смешком. После паузы он широко улыбнулся: – А знаете, Йен… пожалуй, я с Соней переговорю! Она рада будет потрепаться – может, между делом о чем-либо и сболтнет. Да и с этим старым пидором Арно Хоффкнехтом пообщаюсь. Ладно, найдем более или менее безопасные варианты. Обещать ничего не обещаю, а постараться – постараюсь.

Фабель довольно улыбнулся:

– Вот это по-честному. Спасибо, Махмуд. На накладные расходы… – Фабель вынул из внутреннего кармана куртки пухлый конверт и передал его Махмуду. Тот проворно сунул конверт в карман брюк.

– Вам не мешает знать еще одно про Улугбая и его ребят, – сказал турок. – А может, вы уже в курсе…

– Что именно вы имеете в виду?

– На них крепко давят. Даже очень крепко. Говорят, в городе появилась украинская банда и жмет турок по-черному…

– Да я и сам знаю, что между турками и украинцами идет нескончаемая война, в которой, правда, то и дело случаются перемирия – когда украинцы рвут чубы друг дружке… Так что туркам за свое первое место бояться нечего.

– С междоусобицами покончено. Новая украинская банда всех мафиозных соотечественников взяла под свой контроль. Старые банды существуют по-прежнему и даже сохранили своих боссов, однако теперь вынуждены платить «налоги» новичкам. А те не позволяют им воевать между собой и с турками. Но при этом они решили вытеснить Улугбая из дела. По слухам, Илмаз, кузен Улугбая, был вынужден пойти на договор с новой украинской бандой. Те давят на него, чтобы он поскорее легализовал капиталы и собственность Улугбая. Тогда тот завяжет с преступным бизнесом и перейдет в категорию честных бюргеров… Похоже, сам Улугбай тоже наложил в штаны и хочет одного – без потерь выйти из игры.

– А кто верховодит украинцами?

– Пока загадка. Самое пикантное – в этой грозной команде то ли десять, то ли двенадцать человек. Говорят, страшны не столько они, сколько их руководитель – настоящий головорез!

Фабель пристально смотрел в воду, взвешивая информацию Махмуда. Какого же черта Бухгольц и Кольски умолчали о таком важном факте? Вряд ли это существенно для его расследования, но знать такие вещи все-таки не мешает!

Фабель повернулся к Махмуду и сказал:

– Тут что-то явно не так. Если у них только дюжина бойцов, то, будь эти ребята хоть трижды терминаторами, достаточно навалиться всем миром – от них и мокрого места не останется! Если не старые украинские банды в одиночку, то в союзе с турками – неужели не могут раздавить?

– Вы бы послушали, как украинцы говорят о новичках – или, точнее, как они избегают про них говорить! Вы, думаю, отлично знаете Юрия Варасова, да?

Фабель кивнул: Варасов, «человек-гора», известный головорез, мастак затевать кровавые разборки. По слухам, его конек – забивать соперников кулаками-кувалдами. Но гамбургской полиции ни разу не удалось собрать достаточно улик, чтобы отдать украинца под суд.

– Так вот, даже Варасов переходит на шепот, когда говорит об этих парнях. Очевидно, и он завязывает с деятельностью в Гамбурге – пересрал и уходит с пути новой банды. Я хочу сказать, что все трясутся от страха перед новичками. Это, конечно, странно: украинцы – народ крутой и смерти не очень-то боятся. Очевидно, от новичков исходит некая мистическая угроза, от которой стынет кровь в жилах даже у тех, кого обычно ничто не пугает…

– Извините, Махмуд, это все пустые слова. Не вижу в них ничего такого, от чего остальные должны падать вверх лапками.

– Идут разговоры, что все они – бывшие спецназовцы…

– Ну и что? Чуть ли не половина русских, украинских и прибалтийских мафиозных группировок или нанимают головорезов из бывших советских или российских спецназовцев, или почти целиком состоят из них…

Махмуд нетерпеливо замотал головой:

– Нет-нет, эти парни принадлежат к какому-то совсем особому подразделению. Воевали в Афганистане и в Чечне. Не знаю, чем они там занимались и что творили, но у них такая слава, что при одном упоминании о них люди бледнеют.

Громкоговоритель объявил, что паром делает остановку у причала Святого Георга.

– Я тут выхожу, – сказал Махмуд. – Про Моник и Клугманна узнаю, что смогу. Удачи, дружище.

– И тебе, Махмуд.

Турок быстро оглянулся по сторонам. Убедившись, что на них никто не смотрит, он крепко пожал руку Фабелю и пошел прочь.

В толпе сходящих на пристань Фабель заметил красивую молоденькую блондинку, длинные волосы которой чудесно золотились на солнце. Похоже, славянка – круглолицая. Такая красивая, юная и на вид бесконечно невинная… Фабель вздохнул и пошел на другую сторону парома. И не заметил, как хорошенькая блондинка двинулась в том же направлении, что и Махмуд, метрах в двадцати за ним – не догоняя его, но и не отставая…

Среда, 4 июня, 20.45. Кафе на берегу Альстера, Гамбург

Уже который час томившая Фабеля почти беспричинная усталость теперь одолела его окончательно. Сходя с парома, он ощущал себя и физически, и душевно измотанным – побитым и оплеванным. А между тем вечер был приятный – полная противоположность мрачному серому утру. Гамбург заливали веселые лучи предзакатного солнца.

Фабель сошел на берег в южном конце внутреннего Альстера и через пару минут оказался в самом сердце города. Присев за ресторанный столик у колоннады Альстер-Аркаден, он заказал селедку под шубой и кружку пива. Рядом был Альстер-флит, соединяющий Альстер и Эльбу, и взгляд Фабеля праздно следил за тем, как по искрящейся на солнце воде легко и царственно скользили белые лебеди. На другой стороне Альстер-флита находилась главная городская площадь с величественной ратушей, на башне которой блестели медные часы.

– Вы разрешите? – вдруг раздался рядом знакомый голос с мягким мюнхенским акцентом.

Гаупткомиссар удивленно повернул голову.

– Да… да, конечно, фрау доктор…

Фабель, на секунду замешкавшись из-за салфетки на коленях, галантно поднялся.

– Надеюсь, я не помешала… – промолвила Сюзанна Экхарт, садясь на стул рядом.

– Нет-нет, нисколько. – Фабель подозвал официантку и повернулся к Сюзанне: – Позвольте вас чем-нибудь угостить.

Сюзанна заказала бокал белого вина. Фабель предложил ей и перекусить, но она отрицательно замотала головой:

– Спасибо, я недавно ужинала. А вы ешьте, не обращайте на меня внимания.

Фабель отправил новый кусок селедки в рот. Но было трудно не обращать внимания на очаровательную женщину и неловко жевать под ее взглядом. Заметив его смущение, Сюзанна откинула голову назад и, полуприкрыв глаза, позволила солнцу ласкать лицо. У Фабеля опять дух захватило от ее красоты.

– Я прогуливалась по магазинам в аркаде, – сказала Сюзанна, кивнув на пестрые пакеты, которые она поставила у своего стула, – и вдруг заметила за столиком вас – такого измученного… Трудный денек выдался?

– Да, не легче остальных… Ничего не поделаешь: при моей работе бессонные ночи и ненормированный рабочий день – явление вполне обычное.

Официантка принесла вино.

Сюзанна подняла бокал:

– За ваше здоровье! Чтоб долгие дни и бессонные ночи не сказывались на нем.

– Cheers! – сказал Фабель, поднимая пивную кружку. В этих случаях он всегда предпочитал английское словечко немецкому «Zum Wohl!».[4]4
  Ваше здоровье (нем.).


[Закрыть]

Сюзанна рассмеялась:

– Ах да, припоминаю, вы же у нас английский комиссар!

Фабель улыбнулся в ответ:

– Глупое прозвище. Комиссар я немецкий, да и никакой я не англичанин. Мать шотландка. А вы попробуйте шотландца назвать англичанином – он вам глаза выцарапает! В худшем случае он британец. Мать меня сгоряча чуть не нарекла по-шотландски – Иаин. Отец настоял на компромиссе – Йен. Впрочем, немножко англичанами в Гамбурге ощущают себя очень многие. Гамбург иногда даже называют самым восточным пригородом Лондона. Я думаю, как южанке, вам особенно понятно, что я имею в виду…

Поставив бокал на стол, Сюзанна ответила:

– Насчет английского духа Гамбурга ничего не могу сказать, а вот то, что он какой-то не очень немецкий, – это так… Никогда не думала, что смогу испытать шок от встречи с другой культурой прямо на территории Германии. Когда я приехала сюда из Мюнхена, первое время, говоря честно, у меня было чувство, что я оказалась в эмиграции. Настолько здесь все иначе, чем у нас на юге… Люди здесь такие…

– Англосаксы?

– Сдержанно-замкнутые… или это синонимы? В общем, пожив в Гамбурге, я понимаю, почему столько говорят о том, что это английский город… – Сделав еще глоток вина, она добавила: – Впрочем, я люблю англичан… британцев. И научилась любить гамбуржцев и Гамбург. Это замечательный город.

– Да, город замечательный, – сказал Фабель, задумчиво глядя на плывущих мимо лебедей. В его устах слово «замечательный» прозвучало почти иронично. – Такой замечательный, что дальше некуда… Ладно, не будем о грустном. А давно вы тут живете?

– Уже два года… О нет, скоро будет три! Так прижилась, что и времени не замечаю.

– Что вас привело сюда? Работа? Или переехали к мужу?

Сюзанна рассмеялась простодушной хитрости вопроса. Фабель и сам улыбнулся.

– Нет, герр Фабель, я не замужем. И у меня нет постоянного друга. Мне предложили хорошее место в Институте судебной медицины. А когда я проявила себя в институте, меня попросили консультировать гамбургский угрозыск. – Сюзанна оперлась локтями о стол, положила подбородок на скрещенные пальцы и с лукавой улыбкой спросила, заглядывая собеседнику в лицо: – А как фрау Фабель относится к тому, что вы днями и ночами пропадаете на работе?

Настал черед рассмеяться Фабелю.

– Фрау Фабель не существует, – сказал он. – Точнее, больше не существует: я пять лет в разводе.

– Извините, мне очень жаль…

Фабель остановил ее поднятыми ладонями.

– Чего тут извиняться. Дело давнее. Я уже более или менее свыкся с новым состоянием. Жить рядом с сыщиком – тяжкий крест. В конце концов жена не выдержала… спуталась с одним… который был всегда под рукой…

– Еще раз искренне сожалею, что затронула эту тему…

– Да ладно вам деликатничать, я не барышня… Кстати, о барышнях. У меня чудесная дочь, которая при любой возможности старается проводить со мной побольше времени…

Он замолчал. Молчала и Сюзанна. Беседа как-то очень быстро стала интимной, и оба не знали, как вернуться к легкому светскому разговору. Сюзанна рассеянно смотрела через Альстерфлит на ратушу, а Фабель доедал селедку. Промолчав хорошую минуту, они вдруг разом заговорили.

Сюзанна рассмеялась и сказала:

– Ладно, вы первый…

– Я просто хотел спросить вас… – Фабель осекся, с недовольством заметив, что голос его звучит как-то неуверенно. Поэтому он внутренне одернул себя и попробовал снова, более разбитным тоном: – Я собирался спросить вас, не поужинаете ли вы со мной как-нибудь – похоже, сейчас у вас нет времени рассиживаться. Давайте выберем более благоприятный момент…

Сюзанна широко улыбнулась:

– Охотно поужинаю с вами. Может, на следующей неделе? Позвоните мне в офис и договоримся. – Она посмотрела на свои часики. – А сегодня я действительно спешу. У меня еще дела. Поэтому я побежала… Спасибо за вино, герр Фабель.

– Называйте меня просто Йен.

– Спасибо за вино, Йен, – сказала Сюзанна, поднимаясь. – Итак, вы мне позвоните на следующей неделе?

– Непременно.

Фабель вскочил и пожал протянутую руку.

Сюзанна двинулась дальше по аркаде, а Фабель сел и, потягивая пиво, наблюдал, как она удаляется – то ярко освещенная солнцем, то в тени очередной колонны. От кружки пива на почти голодный желудок и вселенской усталости он соображал не очень ясно. Чем было ее «да»? Просто «да» – насчет ужина? Или это «да» обещало нечто большее?

Среда, 4 июня, 21.00. Аусендайх, в окрестностях Куксхавена

Ей чудилось, будто она полностью отделена от своего собственного тела – и от всего мира. Ее сознание словно находилось в толстом вязком коконе, куда извне практически ничего не проникало. Изредка кокон становился как бы тоньше, и тогда ее восприятие немного приближалось к нормальному, но сознание почти тут же снова затуманивалось, и она опять теряла связь с действительностью. Срывы в отупение сердили ее – однако даже эта резкая эмоция была какая-то расплывчато-отрешенная. Координировать движения тела не было никакой возможности. Она снова упала – лицом в мокрые листья на земле. Во рту возник отвратительный вкус перегноя. Вокруг были деревья. Она понимала, что должна знать, как называется место, где она сейчас находится, но слово «лес», очевидно, осталось в какой-то из отключенных областей мозга; даже напрягаясь, она не могла вспомнить, как называется, когда много-много деревьев растет рядом. Она полежала какое-то время, затем встала на ноги – и тут же упала опять. Вязкий кокон вокруг сознания рос, рос, пока не стал совершенно непроницаем. Все вокруг залила тьма…

Очнулась она с чуть более ясной головой. И смогла понять, что она в лесу и уже темно. Инстинкт выживания, не до конца подавленный наркотиком, заставил ее встать. Где-то впереди, за стволами, двигались огоньки. «Шоссе», «машины», «спасение» – слишком сложные интеллектуальные понятия; просто инстинкт заставлял ее двигаться в сторону огоньков. Она спотыкалась и падала еще несколько раз, однако внутренний автопилот, раз получив задание, упрямо вел избранным курсом – ее словно канатом тянуло в нужную сторону. Мало-помалу количество выступающих из земли корней стало меньше, а почва ровнее. Огни впереди стали крупнее и ярче, ярче, ярче…

Сознание вернулось к ней рывком – за мгновение перед тем, как налетел грузовик. Слыша визг тормозящей машины, она смотрела широко открытыми глазами прямо в надвигающиеся фары. «Как странно, – подумала она, – это смерть, а мне нисколечко не страшно».

Среда, 4 июня, 23.50. Альтона, Гамбург

Служащие и покупатели давно разъехались по домам, и в просторном подземном гараже остались считанные автомобили. «Сааб», скрипнув шинами на повороте, проехал к середине стоянки, но парковаться не стал – остановился и выключил фары, оставив только габаритные огни.

«Мерседес», прежде скрытый за широкой колонной, резко взял с места и поехал в сторону «сааба» так решительно, словно хотел таранить. В последний момент «мерседес» резко затормозил. Теперь машины стояли нос к носу, и ни одна не могла внезапно рвануть с места.

Первыми вышли турки из «мерседеса». Их было трое, все могучего телосложения.

Двое остались по сторонам автомобиля – за раскрытыми дверцами, используя их как щиты.

Третий, постарше и дороже одетый, подошел к «саабу» и постучал костяшками пальцев по боковому стеклу со стороны водителя. Легкое жужжание мотора, опускающего стекло. Стук! – дошло до упора. И сразу же громкий хлопок выстрела.

Турки, стоящие за дверцами «мерседеса», увидели фонтанчик крови на затылке их босса – пуля из «сааба» прошла через его череп. Раньше, чем они успели отреагировать, сзади быстро и часто захлопало – как град по крыше.

Оба парня замертво упали на бетон.

Из глубокой тени за «мерседесом» появились два высоких блондина. Пока один педантично подбирал далеко разлетевшиеся гильзы, другой сделал по контрольному выстрелу в голову каждого турка и тоже аккуратно собрал гильзы, сунув их в карман короткого кожаного пальто. Оба блондина направились к «саабу», по пути свинчивая глушители с пистолетов. Как только они оказались в машине, «сааб» сдал назад, элегантно развернулся и покатил к выезду из подземного гаража.

Четверг, 5 июня, 10.00. Пёзельдорф, Гамбург

Хотя от вчерашнего его отделял теперь долгий крепкий сон без сновидений, Фабель проснулся только физически бодрым – на душе по-прежнему кошки скребли. Заставил себя побриться, принять душ, одеться. «Гамбургер моргенпост» поднял с половичка и бросил на столик у двери – не читая.

Затем он выпил чашку кофе перед панорамным окном – весь в себе, мало что воспринимая из гамбургского пейзажа. Опять над городом висело стальное небо, высасывая краски из парков и домов. Однако розоватые просветы между серыми облаками обещали, что погода еще разгуляется. «Ты где-то там, – думалось Фабелю, – ты под одним небом со мной – затаился и ждешь не дождешься, как бы опять повторить свой „подвиг“. И гады мы будем, если станем дожидаться, что на энном убийстве ты наконец совершишь роковую для себя ошибку! Но что делать? Что? Как избежать новых жертв?»

Стоя перед окном и потягивая кофе, Фабель тщательно инвентаризировал уже имеющиеся факты. На первый взгляд все части картинки-головоломки налицо: бессовестный экс-полицейский, зверски убитая проститутка, а за четыре месяца до этого – первая жертва, вроде бы никак не связанная со второй, и эгоманьяк-социопат, посылающий полиции электронные письма, в которых он гордо берет на себя ответственность за изуверские преступления. Но когда Фабель пытался соединить части головоломки – края упрямо не сходились. Был соблазн закрыть глаза на некоторые нестыковки, однако в глубине сознания, где сидело его самое пристальное и самое честное «я», мигал красный предупреждающий огонек: не обманывайся, у тебя на самом деле пока что нет ответа ни на один вопрос…

Фабель допил кофе, схватил куртку и ключи и направился на работу.

Прямо при входе в здание управления полиции Фабель ощутил, что происходит нечто необычное. Мимо него по огромному холлу прорысила дюжина спецназовцев в черных комбинезонах со шлемами в руках – они спешили к бронированному автомобилю, ожидавшему на улице. Чуть дальше Бухгольц и Кольски разговаривали с первым гаупткомиссаром общеполицейских частей, в руке которого был синий оперативный планшет. Заметив Фабеля, все трое коротко и мрачно кивнули ему. Фабель кивнул в ответ. Очень хотелось узнать, что происходит, но у троицы был такой озабоченно-сосредоточенный вид, что он предпочел не соваться со своим любопытством. Из лифта навстречу Фабелю в сопровождении четверых сурового вида мужчин вышел Герд Фолькер из БНД. Наспех улыбнувшись, он бросил «доброе утро» и был таков, прежде чем Фабель успел задать какой-либо вопрос.