Текст книги "Римская волчица. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Корделия Моро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

В кабинете царило тяжелое молчание, потом Квинт тихо отключился.

– Прошу извинить меня, господа, я должна вернуться к другим делам, а для начала побыть одна.

– Вы просто не понимаете, – упорствовал Конрад.

– О, я как раз отлично понимаю. Все свободны.

Все ушли, а Электра еще какое-то время бродила по кабинету, бесцельно трогая то недопитую чашку, то стило, то разбросанные листки нанобумаги. В голове была пустота, в ушах какой-то звон. Руфа что ли подключить, чтобы привел ее в порядок.

Ладно, некогда. Как время ни тяни, а нужно еще поговорить с инопланетником. Она сперва хотела приказать привести его к себе, но потом рассудила, что лучше не будоражить и так перевозбужденных людей, таская по кораблю представителя неведомой цивилизации.

Дверь бесшумно отъехала и Электра ступила в каюту, предоставленную Люцием очередному гостю. Или пленнику. В каюте было прохладно, полумрак. По стенам пробегали блики, как от поверхности воды.

Человек – со спины он был совсем человек – смотрел в псевдоиллюминатор. Эта каюта располагалась в глубине флагмана и настоящего окна – в той мере, в какой на космическом корабле могло быть настоящее окно – тут не было.

– Добрый вечер.

Беловолосый не повернулся, будто не слышал.

– Вы хотели видеть адмирала Аурелия. Я его невеста и наследница, вы можете говорить со мной.

– Здравствуй, Электра. Хорошо, что ты наконец пришла. – Голос инопланетянина был холодный и до странности сдержанный, без малейшего акцента. – Мы уходим из времени возможностей.

Он стоял совсем неподвижно, ей даже на миг показалось, что перед ней не живое существо, а проекция. Он помолчал и продолжил.

– Пора выполнить обещание.

Теперь помолчала она. Манера речи и поведение пленника не предвещали ничего хорошего. Только дополнительные неприятности.

– Мне передали, что, с ваших слов, мой жених обещал защитить ваш народ. Вы говорите об этом?

– Ты это знаешь. Время почти вышло.

– У вас были конкретные договоренности? Какие?

Молчание, только рябь на стенах усилилась, заволновалась.

– Вы обсуждали определенные шаги? Запретить людям вмешиваться в ваши дела, посягать на вашу планету? Где, кстати, она находится? Как вы смогли протащить шаттл на такое расстояние? Вы телекинетик?

Водный блик сверкнул, преломляя луч, заставив прищуриться. Электра ощутила укол раздражения. Аудиенция правящей особы, разрази меня гром, вот это что, может быть, мне надо поклониться, чтобы он хотя бы обернулся?

– Вы понимаете, что я ничем не смогу помочь вам, если вы не начнете со мной внятно разговаривать?

Тайи наконец повернулся к ней. Прозрачные глаза, неподвижное лицо, волосы как паутина. Кисти рук с длинными, тонкими пальцами. Он долго разглядывал ее, потом кивнул.

– Дракон может делать работу дракона. Это приемлемо.

Его голос прозвучал как будто ближе. И снова это несовпадение слов и движений губ, как при медленной, прерывистой связи. Как если бы видеозвонок шел откуда-то из облака Оорта.

– Дракон ходит в полях времени. Вот его дела.

Произнеся длинную и бессмысленную фразу, инопланетянин умолк, как неисправный приемник. Почему Антоний не предупредил, что этот тайи со своей прекрасной латынью говорит идиотскими загадками. Да и говорит-то, несмотря на чистое звучание, с явным трудом. То ли человеческий язык дается ему сложно, то ли сам процесс доставляет неудобства.

– Если вы имеете в виду Люция Аурелия, то хотелось бы все же понять. Он говорил, что именно собирается с вами сделать?

– Золотой обещал навсегда закрыть ход от вас к нам.

– Вы имеете в виду лабораторию, откуда вы бежали? Где, предположительно, стабилизирован пространственный коридор?

– Я не бежал. Сменилось время. Тайи гибнут от вас столько, сколько ты живешь.

– Это маловероятно… лаборатория существует гораздо меньше.

– Это известно.

– Кому известно? Вам?

Внезапно он придвинулся, обошел вокруг нее. Электра снова испытала раздражение. В детстве у Люция в банке жил палочник – длинный, хрупкий, прозрачный. Он двигался с такой же замедленной грацией. Казался таким же чуждым. Однажды банка упала, палочник сломался и они с Люцем тайком сунули его в «умиралку». Какое странное воспоминание вдруг.

– Золотой умел понимать меня. Ты – нет. Где он?

У нее вдруг закружилась голова, она еле устояла на ногах.

– Это что сейчас было? – резко спросила она, пытаясь удержать равновесие.

– Я смотрел.

– Еще раз так сделаешь, буду приходить к тебе в скафандре в бронированную камеру! Хватит!

– Так ты выполнишь обещание? – Он совершенно проигнорировал вспышку, как будто это было в порядке вещей – кричать, угрожать камерой. Лицо его приобрело мимику, теперь он смотрел настойчиво, даже требовательно.

Она вдохнула и выдохнула, подавляя гнев.

– Я приняла на себя обязательства позаботиться о флоте Люция, пока он жив. У меня есть обязательства перед Римом. Если тебе что-то нужно, скажи прямо и ясно. Люций обещал закрыть лабораторию? Что-то еще?

– Вы забираете у нас энергию самой жизни. Золотой обещал остановить Катастрофу.

– Почему интересы вашего народа должны превысить для меня интересы моего?

Ксенос оценивающе посмотрел на нее, глаза его сделались совсем прозрачные. Надвинулась легчайшая тень нового головокружения, Электра предупреждающе и гневно вскинула руку и чужак вдруг отступил, не полез ей в голову, полузакрыл веки.

– Я предложил человеку мужчине вылечить Золотого. Почему ты отказываешься? С ним мне было говорить проще.

– Повтори предложение понятным мне образом. То, что ты сказал человеку мужчине, противоречит нашим представлениям о возможном. Как ты можешь его вылечить?

Тайи снова надолго замолк.

– Я далеко от наших рощ, но я покажу. Все живое связано миллионом нитей. – Он заговорил, когда она уже подумала, не уйти ли, и развернулась к двери. Зачем терпеть эти пытки надеждой. – Там в углу стоят лилии. Принеси.

Лилии. И правда, целое ведро, а она и не заметила. Откуда только они тут. И почему она не почувствовала их запах, когда вошла?

– Возьми эту, свежую. – Сам он протянул свою бледную до прозрачности руку и вынул из вазы другую лилию, увядающую. – Смотри.

Пальцы Электры обожгло мгновенным холодом. Лилия вмиг пожухла – пышный распустившийся цветок, тугие тяжелые бутоны, зеленый стебель ссохлись, потемнели, сделались хрупкими. Листья опали, рассыпаясь в мелкий почти черный порошок.

– Это малый пример.

Тайи вернул свою лилию в воду – свежую, благоуханную, с крапинками рыжей пыльцы на изогнутых лепестках.

– Человек мужчина сказал мне, что Золотой жив, но не жив.

Электра повертела в руках ломкий остов. Гнев покинул ее, словно утек сквозь пальцы вместе с краткой жизнью цветка. Осталась опустошенность, даже удивления пока не было.

– Прекрасная и доходчивая демонстрация. Но у Люция не фиксируется активность мозга. Ты можешь и это поправить? Таким же способом?

– Да, могу, если основа его жива.

– И сколько для этого потребуется вырубить лесов? – Там, где только что был гнев, а потом ничего, слабо шевельнулась надежда. Намек на надежду.

Ллир замер, будто бы считая.

– Разумное не оживить неразумным.

В горле сделалось горячо, губы онемели. Она прикусила язык, чтобы не кинуться на приманку, скрестила руки на груди. Помогать ему строить беседу она не будет.

– Подобное подобным, – невыразительно продолжил тайи, закончив подсчет. – Многократно.

Что он такое говорит! Спокойно, спокойно…

– Сколько?

– Я не могу сказать, сколько, здесь вокруг нет ничего живого, мне тяжело. Два, три десятка. – Он будто бы адаптировался, речь стала беглой, паузы между звучанием и движением лицевых мышц сгладились, почти пропали.

– Что с ними станет?

– Они умрут, а он будет жить.

– Это неприемлемо, – она упрямо покачала головой, не желая отдавать свой малый росток надежды. – Нужно набрать сотню добровольцев, две сотни, взять у каждого понемногу, чтобы они остались жить.

– Драконица, это торг?

– Причем тут торговля! – Она опешила. – Мы не совершаем человеческие жертвоприношения. А добровольцев найдется сколько угодно.

Он снова умолк, сдвинул брови.

– Наша раса ценит жизнь превыше всего. Если бы я был рядом со своими деревьями, я бы исцелил Люция Аурелия, не причинив вреда даже этому цветку. Но мы в пустоте. Нельзя взять что-то из ничего.

– Почему нельзя взять у многих по чуть-чуть? – Росточек в груди упрямо не желал умирать.

– Я не случайно проложил путь к Золотому. Один дракон важнее, чем сотни людей или тайи. Важнее, чем страдания, которые испытаю я, которые испытаешь ты. Это известно. Человек пострадал, чтобы привести механическое летающее создание сюда.

Ах вот почему сотрудник Симона до сих пор в состоянии ничем не лучше безумца. Тебя, дорогой тайи, надо все-таки держать в бронированной камере.

– Страдания неизмеримы, а сравнительную стоимость жизней я с тобой обсуждать не стану. В конце концов, у нас существует индекс Рема. Спрошу еще раз. Разве ты не мог оживить лилию, не убивая другой цветок полностью, а взяв от нескольких понемногу? Это называется донорство. Это – приемлемо.

– Такое деяние за пределами моих возможностей. Драконов так мало. Мы слышим всего нескольких. Сделай так, чтобы я мог ему помочь. Придумай.

– Да почему ты называешь его драконом, Юнона и Юпитер!

– Потому что он дракон.

– Ладно, – сказала Электра. – Пожалуй, на сегодня с меня хватит.

Она широко шагала по коридору и с трудом удерживалась, чтобы не пнуть какого-нибудь робота-уборщика, да так, чтобы тот пролетел и вмазался в стену, теряя детальки. Она вышла из прохладных недр… пещеры? грота? в состоянии растерянного изумления, мысли путались, но спустя пару минут отдышалась, в голове прояснилось и ее охватило бешенство. Какого же дьявола! Мало бардака в Сенате, врага на границах, свалившегося на нее флота и управленческих проблем, мало того, что собственный траур по жениху пришлось целиком истратить на работу – так еще эта бледная моль будет говорить загадками, напускать туман, вместо того чтоб выразиться просто и ясно. Фокусы показывать!

Хуже того. Оказалось, что войдя к инопланетнику, Электра забыла включить запись с чипа. Воспоминания о разговоре таяли и ускользали, как сон после резкого пробуждения, а подкрепить их видеозаписью теперь невозможно. Вот идиотка! Снова!

Сочувствие, которое она вчуже испытывала к пострадавшему от действий ее соотечественников беженцу, растаяло как дым. Это из-за него такой живой и золотой Люций лежит в ледяном гробу, фактически мертвый, из-за него она, Электра, стала преступницей.

Хорошо, из-за него – лишь отчасти. И все равно – ужасно несправедливо, что Люций почти мертв, а этот неживой чужак дышит. Первый приступ злости схлынул и она начала привычно анализировать, что же ее так взбесило. Разговоры о времени вообще и пренебрежение ее собственным? Пустая многозначительность? Рассуждения о превосходстве чьей-то жизни? Допустим, этические представления тайи могут быть какими угодно, о человеческих они имеют права не знать. Тем более, знакомы с нами не с лучшей стороны. Свободное владение языком, вероятно, не предполагает возможности легко оперировать нашими понятиями.

А может быть, вся эта злость – чтобы случайно не задуматься о главном? О гекатомбе.

Она закрылась в личном отсеке, залезла с ногами в кресло, уставилась в иллюминатор. Сейчас показывали восточное полушарие, разделенное терминатором строго пополам: половина бело-голубая, половина черная с золотом.

На флоте нашлись бы желающие отдать жизнь за адмирала, не два десятка и не три. Но в бою, героически прикрывая собой, не под холодными руками ксеноса. Добровольцы… Были еще арестанты с Луны, уже лишенные всяких прав, и не ею, а сенатом. Если бы судьба была милосердна и среди них оказалась пара дюжин настоящих, не заслуживающих снисхождения преступников.

Если нам не суждено потерять Рим без боя, то очень скоро придется принимать именно такие решения. Отправлять людей в самоубийственные атаки, жертвовать одним кораблем, чтобы другие прошли к вражескому флагману, оставлять на гибель арьергарды, чтобы остальные могли отступить и перегруппироваться. История полна таких примеров. И все же есть принципиальная разница между гибелью солдата в бою и быка на кровавом алтаре.

Неужели для того, чтобы флот сдвинулся из Авлиды, до сих пор нужно приносить кого-то в жертву?

Сколько смертей сейчас будет. Героических. Трагических. Случайных. Под дружеским огнем. Не дождавшись подкрепления. В результате неверно отданных приказов командования. А что творится в уже потерянных системах? Дважды сегодня ей предложили подумать о стоимости жизни одного против стоимости жизни многих: Квинт жестоко, но метко сказал о школьниках Золотого Марселя. Нельзя сейчас позволить себе стоять и сомневаться. Надо действовать.

Она быстро, пока не одумалась, кинула Квинту запрос. Его служба должна уже была обработать досье всех арестантов.

«Слушаю».

«Квинт, вы можете пометить анкеты тех людей, из вывезенных с Луны, которые по-настоящему опасны для общества? Преступников…. нет, простите, не так. Опасны для общества и бесполезны для нас».

На самом деле она хотела сейчас получить список пленных, ранжированный по индексу Рема. К сожалению – или к счастью – эта строго конфиденциальная информация не была доступна ни ей, ни флотской безопасности.

«Я не совсем понимаю. Сумасшедших?»

«Которых закатали туда не за убеждения, странности или военный мятеж, а за бытовые убийства, например? Наверное, ваша служба уже разметила их всех. Или там нет таких?»

«Отчего же, есть. Мы поставили метки на все досье и слили их в базу, можете сами сформулировать запрос через алгоритмы. Хотите их вернуть на Луну?»

«Хочу убедиться, что никого важного не пропустила».

Солгав, она поморщилась, потом одновременно запустила в базу запрос, развернула себе перед носом экран и вызвала на него записи видео из тюремного блока «Кроноса». Это был стандартный отсек с помещениями, рассчитанными каждое на одного человека, но двери запирались только у обладателей красной метки в досье. Естественно, в камерах почти никто не сидел. В большой рекреации, где безопасность справилась установить какие-то кресла и пару фикусов, клубились люди, окружив – ах, знакомые лица – группу ксенологов, которые участвовали в рабочем совещании днем. Квинт, оказывается, не подумал их перевести куда-то еще, а просто снабдил личными устройствами связи, и теперь весь тюремный блок наслаждался новостями. А их родные и знакомые – бесчисленными селфи на фоне интерьера ее военного корабля. Стало примерно понятно, каким путем сведения о Махайроде на борту распространились по всему флоту. Тоговое радио, как справедливо заметил Конрад – неотъемлемая римская скрепа, а римская безопасность привыкла работать с алгоритмами, а не с людьми.

Страшно подумать, в каком состоянии мы сейчас войдем… как там сказал этот белобрысый инопланетный палочник. Во время возможностей. Время, когда алгоритмы будут не в состоянии помочь нам.

Бывшие узники лунной крепости беседовали, прохаживались, кто-то уже напечатал шахматы и еще какие-то игры, столы в рекреации сдвинули. Вот что-то оживленно вещает Тит Фуррий, воздев палец к потолку. Но лица у большинства людей растерянные, со слабой мимикой, будто замороженные. По-хорошему, к этим людям следовало бы направить команду психологов, подумала она и тут же себя одернула. Боги, о чем это я. Психологов. Я выбираю, кому умереть, а кто еще поживет.

Она переключилась на происходящее в запертых камерах. Вот человек лежит на койке лицом к стене. Доминик Квирин, убийца своей жены и ребенка. В его деле написано, что повредил шаттл, в котором летела его семья. Вину отрицает, но данные с чипа… Электра вчиталась. Косвенные данные. Экстракция чипа, которая позволила бы получить точные сведения, не допускается законами ни при каких обстоятельствах, это полное табу. Поэтому, должно быть, и средств технических для этого нет, как говорил Конрад. Вот рыжеволосая женщина сидит совсем неподвижно. Констанция Лициния, террористка, серия взрывов в общественных учреждениях. Вот упорно отжимается немолодой мужчина. Друз Сципион, сознательно сжег несколько сотен гектаров драгоценного леса со всеми его обитателями на терраформированной Степи. Как указано в деле – «в рамках ролевой игры с элементами исторической реконструкции».

Все это бесполезно, подумала Электра.

Если она не смогла сказать подчиненному, зачем ей пленные, то как объяснит очнувшемуся Люцию груду мертвых тел? Если еще палочник не обманул. Как ему потом жить, зная, чем куплена его жизнь? Как он посмотрит потом на нее? Будь она на его месте, разве смогла бы она продолжать его любить, придя в себя среди принесенных ей в жертву мертвецов? Но как ей жить в мире, где нет больше Люция… Понимая, что могла его вернуть, да не захотела.

А как же человечество? Человечеству нужен адмирал, без него войны не выиграть. А террористы, детоубийцы и разрушители – они-то нам зачем.

Она отключила экран, потерла глаза. Терминатор сильно сместился, теперь большая часть планетарного диска была ночной, черной, покрытой густой сетью золотистых точек. С тумбочки у кровати на нее укоризненно смотрел черный Абадда – он отбрасывал длинную тень от лампы.

Она встала. Прошла через опустевший наконец кабинет, через круглый зал с куполом, где мирно трудились маленькие уборщики, пересекла галерею, решительно постучала в дверь Малака и, не дождавшись ответа, приложила кольцо.

Малак сидел на своей спальной койке, черные волосы вороньими перьями торчали во все стороны – то ли не спал, то ли мгновенно проснулся. Она совсем потеряла счет времени, забыла, что уже глухая ночь.

– Прости, что разбудила.

Ни слова в ответ, а в черных глазах ни тени сонности. Взгляд внимательный, сосредоточенный.

«Неужели ты такой же, как и твой юный родич, принесший себя в жертву на Форпосте. Утащивший с собой восьмерых. Неужели ты способен выносить дикие перегрузки, сражаться не хуже подготовленного легионера, влезать в наши компьютеры. Неужели ты тоже можешь бестрепетно убить меня, вскрыть голову, извлечь чип. Неужели ты враг и мы тебе враги».

Электра вспомнила, как этот юноша за пару минут взломал флаер на стоянке. Решительно выпрямилась.

– Малак, ты теперь так и будешь молчать? А если война надолго? Годы тишины?

Мальчик только плотнее сжал губы. Нижнюю даже закусил.

– Я поняла, что ты перестал со мной разговаривать, потому что между нашими государствами теперь война. Тебе страшно, может быть? Мне вот точно страшно. – Электра не дождалась ответа и непроизвольно тоже прикусила губу. Подумала и села на край его кровати, устало сложила локти на коленях. – Я не знаю, что бы сделали с заложником в такой ситуации у вас. Но пока я управляю этим флотом, тебя здесь не унизят, не измучают и не покалечат. Даже если ты решишь никогда больше слова мне не сказать.

Электра кивнула сама себе. Малак продолжал молча смотреть на нее.

– Я внесла в римские сети данные о том, что ты – мой несовершеннолетний воспитанник. По закону тебе никто ничего не сможет сделать, пока я не разрешу. Прости, что не спросила твоего мнения.

Она сделала паузу, давая ему возможность как-то отреагировать.

– И я стану римлянином? – Малак соблаговолил наконец открыть рот. – Получу чип?

– Если согласишься принять мое родовое имя и всю полноту ответственности перед римским обществом. У нас распространена система патронажа, римлянин может взять на себя ответственность за человека без гражданства, дать ему образование. В это время воспитанник находится под его защитой и сам за себя начинает отвечать, достигнув совершеннолетия. А чип и имя можно получить сразу, это считается усыновлением.

– У нас бы заложника… смотря с кем война. Смотря насколько ценный заложник. Торговались бы или убили. А откуда у вас воспитанники неграждане? Рим же ни с кем не общается, даже не торгует.

– Пролы. Это ммм…

– Низшая каста? А у них нет чипов?

– У них нет ни чипов, ни полноты гражданских прав, ни нормальной системы образования. Но самые целеустремленные могут войти в число патрициев. После получения чипа и гражданства разница совершенно стирается – человек становится римлянином и все.

Малак подобрал ноги и сел на своем лежбище поудобнее. Перестал быть похожим на злого вороненка – спина у него расслабилась, плечи чуть опустились. Бедный мальчик, как же ему было, наверное, не по себе – одному, на огромном вражеском корабле. Почему она не подумала об этом раньше, не догадалась успокоить.

– Почему тебе так важно, чтобы мне ничего не сделали?

– Ты спас меня тогда на Земле, во всяком случае – защитил. Ты – подросток под опекой адмирала, а я приняла на себя его долги. Ты вызываешь у меня большую человеческую симпатию. Твой Абадда меня сегодня уберег от плохого решения. А еще – я не хочу озвереть в начинающейся войне. И не хочу дать озвереть людям вокруг себя.

Малак долго смотрел на нее, потом не очень царственно шмыгнул носом. Слез с койки, порылся в кипе бумаги, протянул ей большой лист, разрисованный в три цвета акварелью, быстрые легкие мазки, чуть расплывающиеся – наверное, по мокрой бумаге. Хитрый рыжий кот подглядывает за птицей, поющей в розовом кусте. Рисунок был почти небрежный, но видно было, насколько коту лень вставать, и как трепещет птичье горлышко, и цветы – тяжелые, чуть уставшие, от них исходил жар июньского солнца и почти ощутимый аромат розового масла.

– Вот. Я тебе нарисовал в подарок еще до войны. Жалел, что не отдал. Тебе придется принимать много плохих решений, уж я-то знаю.

– Тогда хорошо, что Абадда со мной. Мне в прошлый раз показалось, что ты очень точно рисуешь, но теперь вижу, что и чутко. Я редко что-то чувствую, глядя на картинки, а тут как будто розы пахнут. И даже кот!

– Пахнет?

Она засмеялась

– Пылью и шерстью от лап. У меня в детстве был кот, тоже охотник. Только серый, дымчатый.

– Как его звали?

– Я просто звала его Кот, он и приходил. А так какое-то обычное кошачье имя было. Паштет. В честь богини Пашт.

– Хорошо, когда в тяжелое время что-то напоминает о доме. И чип бы мне тоже хотелось получить!

– Завтра сходим в медблок и поставим. Я должна буду рассказать тебе о правах и обязанностях и привлечь свидетеля-римлянина, попрошу Антония. Сама процедура быстрая и нестрашная.

Малак пожал плечами и фыркнул, показывая, что ему не с руки бояться какого-то там врача.

– Оставить тебя спать? Или хочешь что-то еще обсудить?

– У меня полная подготовка военного пилота, даже адмирал Аурелий хвалил мои навыки, а Махди по многим причинам не заключали мирных договоров с принцами халифата. Пустишь меня на боевой шаттл, когда война придет сюда?

– Боевой шаттл? Ну ты размечтался! Учиться тебя пущу!

– Нуууу как это учиться, – заныл принц крови. – Война же! Разве римские граждане учатся? Я уже выучился, хватит. К тому же мы на военном корабле, откуда тут школы!

– Ничего, поучишься дистанционно. Римские граждане учатся всю жизнь, – назидательно заметила Электра. – Думаешь, адмирал Аурелий родился с умением управлять флотом?

– Я не хочу управлять флотом! Я хочу летать.

– Налетаешься еще! Все! Я – спать! Может быть, принцы Махди железные, а я сейчас просто отключусь.

Вслед донеслись недовольные возражения, но Электра успела сбежать и закрыть за собой дверь. Боевой шаттл ему! Юнона и Юпитер.

Однако к себе она не пошла. Надо было сказать Люцию, какое решение она приняла. Попрощаться.

Несмотря на позднюю ночь, в широком холле у медблока толклись люди. Что-то типа самоорганизованной вахты и стихийного мемориала. Цветы – откуда они все берут здесь цветы, неужели на корабле есть теплицы. Зажженные свечи. На импровизированном стенде – распечатанные фотографии, рядом – развернутые голографические проекции, сотни изображений, пожертвованных авторами или добытых в сети. На нее отовсюду смотрел Люций, строгий, смеющийся, злой, скучающий, счастливый, в мундире, в летном комбинезоне, в футболке, на мостике, на пляже, с велосипедом, на балу. Она присмотрелась – совсем молоденький, еще в мундире летной академии, но уже с нашивками легат-минора. Значит, это Золотой Марсель, выпускной бал. Тот самый бал, с которого она бежала, теряя туфельки, после того как Люций после первого же вальса пал на колено посреди зала и сделал ей предложение. Какие они тогда были молодые. Какие счастливые. Как жаль, что не понимали этого. Негромкие разговоры при ее появлении стихли, люди расступились, ей дали пройти. Информация с датчиков криокапсулы была выведена прямо на дверь палаты. Видимо, Анаклету надоело отвечать на один и тот же вопрос. Время от времени картинка мигала, обновляясь, все глаза с надеждой оборачивались к табло и потухали – данные не менялись.

В палате было темно, только светились зеленым огоньки приборов. За панорамным окном виднелись темные неподвижные громады кораблей – флот двигался по орбите как единое целое, помаргивали звездочки шаттлов, там-сям дугами искрила вакуумная сварка – всегда есть что починить.

Она подошла к капсуле, установленной на белый пластиковый короб с системами жизнеобеспечения, как гроб на лафет. Не доставало только римского багряного флага с золотыми буквами SPQR. Сбой сердца на такт при виде неподвижного профиля за прозрачным стеклом – как скоро он станет привычным. Как скоро сердце перестанет сбоить, притерпится, онемеет. Раньше Электра гнала от себя эти мысли, но сейчас – проклятье, она имеет право хотя бы час провести здесь, с ним, в тишине и темноте, где-то очень близко от поросшего асфоделями берега медленной и темной реки.

Ничего не изменилось. Время для адмирала застыло, он никуда не мог из него уйти. Время возможностей.

Даже следы борьбы на пугающем в своем совершенстве лице останутся с ним навсегда, не срастется лопнувшая кожа под скулой, не заживет ссадина на губе.

Милый мой, если бы можно было оживить тебя поцелуем.

Спасибо тебе за мальчика. Как будто бы ты все-таки сделал мне сына, да? Сразу подростка, чтобы интереснее было. Обещаю хорошо о нем заботиться.

Прости, что не справилась. Вернула тебя на твой корабль, но не к жизни.

Прости, что не сделаю то, что хочет от меня этот бледный ксенос.

Я останусь человеком и тебя оставлю человеком. Никто из нас не станет тем, кто приносит или принимает кровавые жертвы.

Я не прощаюсь.

Она вытерла рукавом кителя закапанное стекло, вытерла глаза пальцами.

Как же глупо быть самым молодым в истории Рима адмиралом и умереть прямо перед войной с чужими. Но ты ведь не совсем умер. Просто пропустишь все веселье. А потом мы отвоюем Золотой Марсель и лучшие врачи будут работать для тебя.

Поэтому я не прощаюсь.

Не прощаюсь.