Текст книги "Дочь Озара"

Автор книги: Константин Кривчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Елы-молы, – констатировал глот. – Ушел окуна.

И шмыгнул носом.

– О чем вы там шептались? – поинтересовался Корос.

– Ерек спросила, как его малу живой. Он ходила с животом. Я сказал – уже не живой. Варий убила.

Дул замолчал. Губы у него дрожали.

– И все? – бесстрастно спросил следопыт.

– Нет, не вся, – сердито ответил дикарь после паузы. – Еще он сказала, что варий идут на гора. Там троп есть. Баран оставил.

Следопыт посмотрел на Сиука. Тот перевел:

– Через гору они пойдут. Через перевал, что ли? Там тропа есть, бараны протоптали.

– Все, – подвел черту Корос. – И мы двинулись. Ночью они не могли далеко уйти. Наверное, Ваду забрали и переночевали поблизости. Мы их к вечеру догоним. Если постараемся.

'Волки' и Вада двигались цепочкой. Впереди 'старший', за ним девушка, со связанными за спиной руками. За ней – 'молодой'. 'Молодой' почти все время улыбался. Жизнь была хороша. Удалось выжить в стычке с глотами. Раз. Этого Ерека прибили. Тоже хорошо. Вирон наказывал – дикаря в живых не оставлять. Девчонку поймали, Вирон будет доволен. Интересно, как вождь догадался, что девчонка у дикарей? Хотя, он такой умный. Все знает. И с Оман Озаром умеет разговаривать, как настоящая колдунья.

Странно, правда, что они эту 'рыжую' связанную ведут, как пленную дикарку. А она ведь своя, варийка. Но 'старший' сказал – не развязывать. Ему виднее. А ничего, симпатичная девчонка. Хотя и худая. Он бы взял такую в жамы.

'Молодой' вздохнул. Он уже настоящий воин, а жамы до сих пор нет. Все в мухилах ходит, даже обидно. В общине мало женщин, на всех не хватает. Весной Вирон с воинами-мухилами гостил у 'леопардов', во время сокухи. Несколько воинов вернулись с жамами. Хвастались – у 'леопардов' много женщин. Только выбирай. Но его тогда с собой не взяли. Вирон пообещал: если справишься с заданием и найдешь рыжую 'леопардиху', то будет тебе жама, какую захочешь.

Интересно, а зачем Вирону эта Вада? Неужели хочет в жамы взять? Тогда почему велел ее связанной держать? Непонятно. Но ладно. Главное, довести ее теперь до стойбища. Симпатичная девчонка. Но худая. Вишь, как косточки на спине торчат. Наверное, ее глоты совсем не кормили. Бедная.

Они шли по берегу речки. 'Спина' неожиданно затормозила. 'Молодой', размечтавшись, едва не уткнулся в Ваду.

– Ты чего?

'Рыжая' обернулась, жалостно улыбнулась:

– Пить хочу.

'Молодой' негромко окликнул 'старшего'. Тот остановился:

– Ну?

– Давай попьем.

'Старший' подумал:

– Давай. А то скоро в гору подниматься.

Вада подошла к реке, повела плечами:

– Может, развяжете?

– Пей так, – недовольно пробурчал 'старший'.

– А почему вы меня не развяжете? – уже не в первый раз возмутилась девушка. – Я вам что, пленная?

– Может и пленная. Пей, давай. И пошли. Некогда рассиживаться.

Через какое-то время они свернули от речки и начали подниматься в гору. Вада узнавала эти места. Здесь она убегала от Гара. Девушка прерывисто вздохнула – охотник погиб на ее глазах. Именно эти двое 'волков' втыкали в него копья. Почему так получается: Гар дикарь, а спас ее? А эти, вроде, варии, но даже рук ей не развязали. Гады. Был бы рядом Сиук, он бы им показал, где раки зимуют.

Когда они дошли до скального выступа, около которого Вада едва не свалилась в пропасть, а потом устроила вместе с Гаром западню баранам, уже начало темнеть. 'Старший' нервничал. Наверху было заметно холоднее, чем внизу в долине. А кругом почти одни камни, даже костер развести не из чего.

Наконец, преодолев подъем, выбрались в седловину, где росла горная сосна. Там и остановились на ночевку. 'Волки' насобирали хвороста, развели огонь. На подстилки наломали лапника. 'Старший' вынул из колчана небольшой кусок вяленого мяса, отрезал три тонких пластика, один засунул в рот Ваде.

Так они сидели почти у самого огня – со всех сторон тянуло ночным холодом – и медленно, даже не столько жевали, сколько рассасывали, чтобы растянуть удовольствие, мясные пластинки. 'Старший' начал клевать носом, 'молодой', сидевший сбоку, заговорщицки поглядывал на Ваду, улыбался. А девушка посматривала на ночное небо – там появился тоненький ломтик луны.

Вдруг Ваду словно укололо иголкой – она явственно ощутила на своем лице чей-то пристальный взгляд. Она посмотрела на 'старшего', но тот дремал, опустив голову вниз. Смотрел не он, взгляд шел от раскидистой сосны, росшей в отдалении за спиной 'волка'. Ваде даже показалось, что блеснули чьи-то глаза. Она сморгнула – нет, за сосной явно кто-то прятался.

Но девушка почему-то не испугалась. Покосилась на 'молодого'. Тот с готовностью улыбнулся. Вада ответно улыбнулась и слегка придвинулась к 'волку'. Тот стрельнул глазами на 'старшего' – не видит ли – и в свою очередь слегка придвинулся к девушке. В это мгновение за его спиной вырос Корос. Одной рукой следопыт обхватил 'волку' рот, а второй приставил к его горлу нож.

Вада увидела, как от сосны бесшумной тенью скользит к костру Сиук. 'Молодой' что-то промычал из-под ладони Короса. 'Старший' открыл глаза. Доля мгновения потребовалась 'волку', чтобы оценить ситуацию. Он резко наклонился вбок и схватил, лежащее рядом, копье. Сиук, не добежавший еще несколько шагов, увидев движение 'волка', размахнулся и метнул копье ему в спину. 'Волк' захрипел и, не успев подняться, свалился на бок.

Еще через несколько мгновений все было кончено. 'Молодой' лежал на животе, Сиук сидел у него на ногах, Корос связывал 'волку' руки, а Вада беззвучно плакала от радости. Она, конечно, пыталась сдерживаться, как и положено мужественной женщине из племени 'леопарда', но слезы сами текли и текли по щекам.

Корос и Дул легли спать, а Вада и Сиук всю ночь просидели у костра. Они хотели очень многое рассказать друг другу.

Проснувшись, Корос спросил, показывая на молодого 'волка':

– Что с этим делать будем? Может, того?

Сиук, до сих пор находящийся на седьмом небе от счастья, добродушно ответил:

– А в чем он виноват? Его вождь послал, он и старался. Кто знает, может, если не они, то Ваду бы убили.

Корос неодобрительно покачал головой. Сантименты его раздражали. Машинально потрогал едва затянувшуюся рану на ключице, оставленную стрелой другого 'волка'.

– 'Волки' теперь все равно наши враги. Вирон не простит убийства своих воинов. Убьем этого заодно и никаких следов.

– Не надо, Корос, – жалобно попросила Вада. – Посмотри, он совсем молодой.

Следопыт со злостью сплюнул на землю:

– Какие жалостливые. Вот увидите, попадете в 'волкам' в лапы, они вас не пощадят.

Подошел к 'волку', развязал ему руки:

– Проваливай. И больше не попадайся.

'Молодой' недоверчиво смотрел на следопыта, разминал затекшие руки.

– Возвращайся к себе на стойбище, – подал голос Сиук. – Ты нам не нужен. И передай Вирону, что мы не хотели убивать его воина. Не надо было хвататься за оружие.

'Волк', пятясь, отошел на несколько шагов, потом развернулся и стрелой бросился в кусты.

Вада заливисто рассмеялась. 'Как пьяных ягод наелась, – раздраженно подумал следопыт. – Пора бы уже за ум взяться'. В отличие от молодежи он догадывался, что неприятности еще далеко не закончились.

– Чего ты такой сердитый, Корос? – с улыбкой спросил Сиук. – Теперь осталось до стойбища добраться. Давно в шалаше не спал. Эх, и мяса бы горячего поесть.

– Ну, мяса мы и так поедим. Сейчас спустимся с перевала и поохотимся. Идти еще долго, надо подкрепиться. Я вот чего думаю, – Корос сделал паузу. – Зачем глотам так была нужна Вада? Они ведь и так тогда столько народу захватили.

– Кто его знает? – Сиук почесал ухо. – Надо было Урика попытать. Теперь уже поздно.

– Думаешь? – Следопыт усмехнулся, покосился на Дула, с безразличным видом сидевшего в сторонке.

– Дул. Эй, Дул!

– У? – дикарь ответил с неохотой. Не любил он разговаривать с Коросом. Вечно глупые вопросы задает.

– А где твоя свирель?

– Упал.

– Потерял, что ли?

– Угу.

– А где?

– У?

– Где потерял?

– Моя не помнит.

Корос сел напротив глота на корточки, пытаясь заглянуть ему в глаза. Дул часто заморгал ресницами.

– А может, ты ее в шалаше Оры потерял, когда убивал несчастную женщину?

Корос сунул руку за пазуху и вынул оттуда свирель на оборванном шнурке. Небрежно покачал перед носом дикаря. Тот вздрогнул и попытался встать, но следопыт схватил его за запястье и заставил опуститься обратно.

– Я не убий, – голос Дула дрожал.

– А кто убил?

– Моя не знай.

– Врешь!

– Мой никак не врет, – с отчаяньем выкрикнул глот.

Корос неожиданно захохотал:

– Это… ты-то… не врешь? – по щекам следопыты потекли слезы. – Вада, он тебе не рассказывал еще… про то, как ты… в ящера превратилась?

Также резко, как и начинал, Корос прекратил смеяться:

– Тогда скажи, где ты потерял свирель? Почему ее нашли в шалаше Оры? Рассказывай, Дул, все рассказывай. А не то, клянусь Черухом, я сам тебя убью.

Глава двенадцатая. Разоблачение

После внезапной гибели Зукуна в племени Леопарда наступили смутные времена. Племя осталось без вождя. А все потому, что в первобытной 'правовой системе', выстроенной на 'мудрых' обычаях, завещанных предками, выявился существенный изъян.

На следующий день после смерти Зукуна в шалаш вождя, поинтересоваться ходом подготовки к торжественной похоронной процедуре, заглянул старейшина рода 'желтых' Мурит. По обычаю вариев, вплоть до похорон, с мертвым должен был постоянно находиться кто-то из сородичей – для того, чтобы злому оману не пришло в голову вселиться в бесхозный труп. Мурит обнаружил в шалаше 'толстушку' – младшую сестру Зукуна, Руника, колдуньи Уны и по совместительству жаму пропавшего Короса. Женщина занималась важным делом – обновляла на теле покойника черные и желтые полоски: не дай Черух, в акуде перепутают и омана Зукуна к чужим попадет.

– Ты краски не жалей, – посоветовал Мурит. – И сажи в черную добавь побольше, а то у тебя полоски какие-то серые получаются. И факел надо поменять, этот почти прогорел.

– Поменяю, – буркнула 'толстушка'. После загадочного исчезновения Короса она испытывала смешанное чувство сожаления и раздражения. А тут еще с трупом возись.

Мурит уже собрался уходить, но что-то его насторожило. Он обежал взглядом пространство шалаша – хм…

– А шкура где?

– Какая шкура?

– Леопарда.

Обеспокоенность старейшины 'желтых' была вполне объяснима. Шкура – один из главных атрибутов и символов власти вождя. После смерти Зукуна, как полагал Мурит, обязанности главы племени переходили к нему. Так что, на шалаш вождя он смотрел уже хозяйским взглядом. После похорон оставалось лишь соблюсти мелкие формальности.

– А, леопарда, – протянула 'толстушка'. – Так ее Руник забрал.

– Как забрал? – опешил Мурит.

– Так и забрал, – не без злорадства пояснила женщина. – Брат сказал, что теперь шкура его.

– Э-э…кхе-хе, – 'желтый' чуть не подавился слюной. – Как это его? Он чего, того?

Мурит от возмущения не находил слов.

– Ничего не знаю. Сами разбирайтесь.

Трясясь от негодования, старейшина отправился искать Руника. Только теперь он вспомнил то, чему сначала, в суете, не придал особого значения. В голове всплыла картинка: Зукун падает на землю, к нему подбегает Руник, наклоняется… Ну, да, он же снял с шеи вождя ожерелье из клыков леопарда. Мурит тогда еще подумал: зачем он это? Чтобы не пропало? И забыл. То да се, народ снует, женщины визжат. Мурит с воинами почти сразу, как очухались, побежал в лес, чтобы поймать стрелявшего в Зукуна. Но, куда там, того уже и след простыл. А этот жук, оказывается, ожерелье себе прибрал. Чего же он задумал?

Руник сидел со своей жамой на берегу реки и рассматривал оленью шкуру. Видимо, жама собиралась что-то шить для жамуша. Возможно, огушу на зиму. Из оленьих шкур получались самые теплые огуши.

Заметив приближающегося Мурита, Руник нахмурился и отвернулся.

– Солама калама, – поприветствовал Мурит, еле сдерживая злость.

– А, Мурит? – слащаво ответил Руник, делая вид, что только что увидел старейшину 'желтых'. – Калама солама, дорогой. Как поживаешь?

– Хорошо поживаю, – ехидно парировал Мурит. – Пока еще не помер. А ты, я вижу, шкурами интересуешься?

– Да вот, думаю, что сделать. Подстрелил недавно. Сам знаешь, оленя убить нелегко. Не у каждого такая шкура есть.

Муриту во внешне безобидных словах почудился скрытый намек. В число лучших охотников старейшина не входил. Его правый глаз 'украшало' большое бельмо, мешавшее, как следует, прицеливаться из лука. К злости на Руника добавилась обида.

– Главное, чтобы шкура была своя, а не чужая. Не так, как у некоторых.

– Это ты о чем? – вопрос Руника прозвучал небрежно.

– Да о том, – Муриту надоело ходить вокруг да около. – Ты зачем шкуру леопарда забрал?

– Примерить, – спокойно произнес Руник.

– Э-э, – Мурит открыл рот и снова закрыл. – Э-э, зачем?

– Как зачем? Зукун умер, вождя нет. Разве племя может жить без вождя? Значит, я буду вождем.

– Это почему? – заволновался Мурит. – Раз старейшина 'черных' умер, теперь моя очередь быть вождем.

– Твоя очередь весной придет, когда цветы под снегом зацветут. А сейчас лето. Пока наша очередь, 'черных'. Я теперь старейшина рода. Значит, я и вождь племени.

– Нет, – не согласился Мурит. – Никогда такого не было. Всегда по очереди. Раз старейшина 'черных' умер, теперь моя очередь. Верни шкуру на место. И ожерелье верни.

– А этого не хочешь вместо шкуры? – Руник медленно раздвинул указательный и средний палец, засунул между ними большой и поднес к носу Мурита. Тот едва не задохнулся от ярости.

Это был очень оскорбительный жест, означавший, что Руник делает с Муритом то же самое, что и с жамой. Или, даже, с жабью.

– Хрясть, – кулак Мурита заехал Рунику прямиком в противно прищуренный левый глаз. Через мгновение оба старейшины, забыв про приличия, клубком покатились по песку.

– Ой, ой, люди! – заголосила жама Руника. – Ой, что ж такое?! Руника убивают!

На такой крик, естественно, первой подоспела подмога со стороны 'черных'. Пока подбежали 'желтые', Муриту изрядно намяли бока и даже выбили зуб. А еще располосовали ногтями щеку. Впрочем, Рунику тоже досталось изрядно. Левый глаз заплыл так, что старейшина 'черных' окосел похлеще Мурита. Хорошо еще, что в средине дня большая часть племени находилась на промысле, иначе не избежать бы сородичам массового побоища. А так, в основном, женщины проверили ногти на крепость. Визгу и шерсти получилось много, но обошлось без тяжелых увечий.

В итоге, в племени наступило двоевластие. В стандартных ситуациях, конфликт, обычно, гасили самые уважаемые люди: старейшины и колдуньи. Но сложившаяся ситуация к стандартным явно не относилась. О примирении между Руником и Муритом в ближайшей перспективе речи идти не могло. Что же касается колдуний, то после смерти Оры в роду 'желтых' должность колдуньи осталась вакантной. Получилось так, что на 'хлебный' и ответственный пост с примерно равными шансами выдвинулись две кандидатки, поддерживаемые разными 'партиями'.

Первая 'партия' продвигала кандидатуру старшей дочери покойной Оры. Все бы ничего, статус колдуньи подразумевал наследование, но девушка едва только минула обряд инициации и не успела заслужить среди сородичей авторитета. 'Сопливая совсем, – ворчали варии постарше, – даже жамуша еще не нашла. Как такой колдовство доверять?'

Вторая 'партия' ставила на младшую сестру покойной и Мурита. Женщиной она считалась уважаемой, но малосведущей в колдовских и знахарских делах, так как ранее не проявляла к ним особого интереса. Тем не менее, сторонников она имела гораздо больше и уже готовилась пройти соответствующий обряд посвящения в колдуньи, как тут и случилась размолвка между Руником и Муритом. По иронии судьбы или стечению обстоятельств именно эта 'кандидатка' оказалась жамой Руника. Очутившись между братом и жамушем, как между двумя полыхающими кострами, она в одночасье потеряла шансы стать колдуньей 'желтых'.

В целом же, в ситуации наглядно проявилось несовершенство социального устройства племени. 'Завязавшие' гордиев узел конфликта Мурит и Руник дулись друг на друга и без особого успеха сколачивали коалиции, а время шло. Оба бретера и не догадывались, что наличие гордиева узла предполагает появление, рано или поздно, своего Александра Македонского.

Но, прежде 'македонского' в стойбище появились Корос, Сиук и Вада.

Они вернулись домой, измученные, но преодолевшие все испытания, однако сородичи встретили их более чем прохладно. Ваду большая часть племени давно числила в мертвых, Сиук подозревался в измене после того, как ослушался решения схода и помог сбежать людоеду Дулу, а Кор и вовсе был преступником – почти все 'леопарды' считали его убийцей Оры и Зукуна.

Каждый из троицы покинул стойбище пусть и не вполне по своей воле, а Вада, даже, и вопреки, но при подозрительных, особых обстоятельствах, не предполагавших возвращения. Поэтому их явление первобытному народу, да еще сразу всех троих, вызвало удивление и растерянность. Первыми 'возвращенцев' заметили ребятишки, игравшие на берегу ручья. Они и принесли сенсационную новость в стойбище. Варии всполошились и высыпали на берег. Но не один из них не подошел к вернувшимся сородичам, не говоря уже о том, чтобы обнять или хотя бы поздороваться. Некоторые из охотников и вовсе сжимали в руках копья. Когда в племени гибнут при загадочных обстоятельствах люди, а старейшины устраивают потасовки, надо держать ухо востро.

Даже Уна не рискнула приблизиться к дочери: ведь она по наущению старшего брата фактически признала Ваду мертвой и теперь не знала, как выкрутиться из непростой ситуации. И Вада растерялась – не такой она ожидала реакции от родственников, в особенности от матери. Нахохлившись, девушка спряталась за спину Сиука, с лица которого сползла благожелательная улыбка. Теперь юноша хмурился и молчал.

Тягостную паузу решил прервать Корос, пожалуй, единственный, из стоявших на берегу, кто сохранял полное самообладание. В отличие от соплеменников его ничто не могло удивить, а в отличие от Сиука и Вады, он предполагал подобный вариант развития событий.

– Солама калама, – многозначительно произнес следопыт тривиальную фразу, пробегая колючим взглядом по лицам 'леопардов'. – Чай не рады?

Руник при виде живого Короса остолбенел, но быстро оправился. Понимая, что сородичи находятся почти в невменяемом состоянии, он решил взять инициативу в собственные руки.

– А чему радоваться? – сказал Руник вкрадчиво. – Вы так быстро убежали, что даже не успели попрощаться. А теперь говорите 'калама'. Разве можно верить вашим словам?

За спиной старейшины 'черных' прошелестел одобрительный шепот. Во, молодец. Осадил этого следопыта. Почувствовав поддержку, Руник перешел в наступление:

– Вот ты, Корос, зарезал бедную Ору, убил Зукуна и сбежал. Разве можно верить такому человеку?

Следопыт побледнел, но ответил спокойно:

– Я никого не убивал. С чего ты взял?

– Он не убивал? – Руник обернулся назад. – Все слышали слова этого лживого шакала? Он говорит, что не убивал! Да все племя видело нож, которым ты зарезал Ору. И все видели твою стрелу, которая вонзилась в грудь моего брата. Разве не так?

– Не так. Я не убивал.

– Не убивал? А чем докажешь?

Корос замешкался с ответом, и Руник быстро продолжил:

– А Сиук что? Я вижу, он стоит и молчит. Еще бы. Он помог убежать дикарю-людоеду, которого сход приговорил к смерти. А это измена.

– Подожди, – перебил Сиук. – Я все могу объяснить.

– А нам не надо ничего объяснять. Все знают, что полагается за измену.

Руник снова обернулся к толпе и выкрикнул:

– Что ждет изменника?!

Народ промолчал. Руник сверлил глазами лица сородичей.

– Смерть, – неуверенно произнес кто-то.

– Смерть! – выкрикнул еще кто-то из задних рядов.

Руник зловеще улыбнулся:

– Смерть, вот что говорят люди. Смерть предателям и убийцам!

Услышав оскорбительные слова, Сиук, приподняв копье, сделал шаг вперед. Тут же около Руника очутилось несколько 'леопардов' с поднятыми копьями. Казалось, еще миг и они набросятся на Сиука и Короса.

И в этот момент отчаянное действие предприняла Уна. Не говоря ни слова, она подошла к дочери, обняла ее и заплакала. Воцарилось молчание. Через несколько мгновений, не выдержав чудовищного напряжения, давившего на ее хрупкие плечи много дней и ночей, зарыдала на плече матери и Вада. Вскоре и женщины в толпе начали хлюпать носами.

– Э-э, эй, вы чего? – попытался вмешаться Руник, чувствуя, что события приобретают нежелательный оборот. – Уна, постой, что ты делаешь?

Колдунья повернула заплаканное лицо:

– Ты не видишь, что я делаю? Я обнимаю свою спасенную дочь.

– Подожди. Я тебя не понял, – Руник оперативно изменил угол атаки. – Ты сама говорила, что Вада ушла туда, откуда нет возврата. Разве не так?

– Да, говорила, – тяжело вздохнув, призналась Уна.

– Не-ет, это не ты говорила, – Руник иезуитски загонял женщину в ловушку. – Так говорил Оман Озара. Ты спросила у Оман Озары, а он ответил так. Озара ответил: Вада не вернется. Ведь так?

– Так, – упавшим голосом подтвердила колдунья.

– А сейчас ты говоришь, что обнимаешь свою дочь. Выходит, Оман Озара ошибся, если Вада вернулась?

Руник не скрывал торжества. Ему казалось, что он поставил Уну в безвыходное положение. Все знают, что Оман Озара никогда не ошибается. Сказать, что он ошибся, все равно, что заявить, будто на небе нет Солнца. Такого человека все сочтут или неизлечимо больным, или вероотступником. А это равнозначно смерти. Так что выход для Уны только один – отказаться от дочери.

– Оман Озара не ошибся, – дрожащим голосом выдавила из себя колдунья.

– Ну, – безжалостно добивался своего Руник.

– Оман Озара не ошибся. Ошиблась я.

Толпа глубоко вздохнула и выдохнула. Признание Уны означало для нее потерю звания колдуньи. Если колдунья не способна правильно истолковать слова Оман Озары, она не достойна исполнять свои обязанности.

– А что тогда сказал Оман Озара? – внешне простой вопрос, заданный визгливым голосом Лалы, прозвучал в гробовой тишине так неожиданно и резко, что все вздрогнули. Лала опять находилась в трауре, о чем свидетельствовали черные пятна, намазанные на щеках. После внезапной смерти ее жамуша Симона из племени Волка, Лала вернулась к родне. Растолкав соседей, женщина подошла к Уне и повторила вопрос:

– Если ты ошиблась, что на самом деле сказал тогда Оман Озара?

Все молчали, даже Руник. Уж очень интересный вопрос задала Лала.

Уна посмотрела в небо, пошевелила губами:

– Когда я гадала, камень раскололся на три части… Оман Озара тогда ответил… но я побоялась это сказать и сказала другое.

– Так что на самом деле ответил Оман Озара? – поторопила Лала.

– Он сказал… – Уна собиралась с мыслями. – Он сказал, что наше племя распадется на несколько частей. И каждая из них будет сама по себе.

Люди продолжали молчать, обдумывая услышанное. То, что произнесла Уна, содержало тревожный и пугающий смысл. С учетом того, что произошло за последние дни пророчество Оман Озары очень походило на правду.

– Я и Сиук, мы все можем объяснить, – твердый, негромкий голос следопыта раздался в тишине ясно и отчетливо. – Если племя захочет нас выслушать.

Руник приоткрыл рот, собираясь что-то возразить, но его опередили:

– Мы вас выслушаем, – улучив момент, Мурит использовал возможность, чтобы выступить в противовес своему главному конкуренту. – А то Руник слишком торопится и ведет себя, как голодная блоха.

В толпе засмеялись.

– Разве Сиук не сын покойного Зукуна, а Корос не лучший следопыт в племени? – Мурит возвысил голос. – Разве они не имеют права говорить? И чего мы стоим на берегу, как бараны на водопое? Пойдем к шалашу вождя, разожжем костер, накормим Оман Озару и выслушаем всех.

Не дожидаясь возражений, Мурит решительным шагом двинулся к стойбищу. Народ нестройно потянулся за ним. Умудренный в вопросах управления, Мурит знал, что делает. Если толпа не соображает, куда ей двигаться, достаточно указать направление и возглавить движение. И толпа признает тебя вожаком.

Когда варии перебрались в центр стойбища, Мурит взобрался на 'камень вождя' и постучал по нему древком копья. Пусть у него не было сейчас шкуры леопарда и ожерелья из клыков, но Мурит чувствовал себя на своем месте. Ничего, с этим негодяем Руником, у которого под одним лицом прячется другое, он еще разберется. Подлец получит свое. Главное, не выпускать инициативу из рук, чтобы все племя поняло, кто в стойбище хозяин.

Мурит прокашлялся, прочищая горло, и начал:

– Значит, вот оно как. Все знают, что случилось. Руник обвинил Короса в убийстве Оры и Зукуна. Руник, ты подтверждаешь свои слова?

Руник, стоявший в первом ряду, очень переживал, что Мурит первым догадался взгромоздиться на 'камень вождя'. Услышав обращенный к нему вопрос, он тут же подошел к камню и предпринял попытку на него залезть, но Мурит оттолкнул конкурента.

– Стой здесь.

– А почему ты залез на камень? – возмутился Руник. – Ты сейчас не вождь.

– А я и не говорю, что я вождь, – возразил Мурит. – Но должен же кто-то устанавливать очередь и следить за порядком? Если каждый начнет лезть на камень, разве мы сможем услышать друг друга?

– Правильно, Мурит, – поддержали старейшину 'желтых' сородичи. – Стой там. Надоело уже. Каждый себя вождем считает.

Недовольный Руник остался возле камня.

– Ладно. Какая мне разница? Все и так меня услышат, правильно?.. Я подтверждаю свои слова. Корос – предатель. Он сговорился с 'волками' и людоедами, чтобы они напали на стойбище. Потом убил Ору и Зукуна. И Похун из-за него погиб, получается. Я рассказывал уже.

– Хорошо, – Мурит удовлетворительно кивнул головой. – Руник подтверждает свои слова. А ты что скажешь, Корос?

Следопыт подошел и встал по другую сторону камня от Руника.

– Я спрошу. Руник, конечно, складно говорит. Но с чего он взял, что я сговорился с 'волками' и людоедами?

– Ему дикарь рассказал, – пояснил Мурит.

– Но ведь Дула нет.

– Да, Дула нет, – Мурит почесал затылок. – Что ты скажешь, Руник?

Руник саркастически улыбнулся:

– Конечно, сейчас людоеда нет. Коросу ли этого не знать? Я думаю, он давно убил дикаря, чтобы тот замолчал навсегда.

– Та-ак, – протянул Мурит. – Я не понял. Получается, у тебя нет свидетеля?

– Есть, – спокойно произнес Руник.

– Кто?

Руник помахал рукой. Из-за спин сородичей робко вылезла 'толстушка'.

– Иди сюда, ближе, – подбодрил Руник. – Корос тебе ничего не сделает.

'Толстушка' дополнила живописную группу возле камня, встав со стороны Руника.

– Говори, – велел Мурит.

– Я вот что. Я видела, как Корос встречался вечером с 'волком'. У Падающей Воды. Они разговаривали… А потом я нашла у Короса под шкурой, на лежанке, нож. Которым убили Ору. Вот.

– Все слышали? – громко спросил Руник. – Корос встречался с 'волком'. А потом убил бедняжку Ору.

'Леопарды' возмущенно зашумели. Раздались разрозненные выкрики:

– Убийца!.. Корос убийца!.. 'Волк' он и есть волк. Предатель!.. Ежу понятно, Корос убил…

– Тихо! – Мурит поднял руку. – Можешь ответить, Корос? Ты встречался с 'волками'?

– Да, я встречался с 'волками'. Но…

– Чего его слушать?! – закричали из толпы. – Убить его тоже и дело с концом.

– Да, я встречался с 'волками'! – прокричал следопыт. – Но я не убивал Ору. И я могу это доказать.

– Чем? – с любопытством спросил Мурит.

– У меня тоже есть свидетель. Можно его вызвать?

– Вызывай, – со вздохом произнес 'председательствующий'.

Корос пошарил взглядом по толпе. Наконец, его взгляд нашел подростка, стоявшего в отдалении от основной массы народа.

– Иди сюда! – крикнул следопыт. – Иди сюда, мальчуган.

Пацаненок с конопатым лицом неуверенно протолкался среди взрослых и подошел к следопыту.

– Что это за свидетель? – недовольно пробурчал Руник. – Еще бы младенца вызвал.

– И вправду, Корос, – Мурит поморщился. – Он молодой совсем.

– Ну и что? – возразил следопыт. – Разве у него нет глаз или он не умеет говорить?

– Ладно, пусть говорит.

– Не пугайся, мальчуган. – Корос развернул свидетеля лицом к народу. – Расскажи, что ты видел тогда, когда проходило гадание с Оман Озаром. Ну, в день, когда убили Ору.

– Ну, мы это, играли тогда, – начал мальчуган. – Нам нельзя находиться там, где советуются взрослые. И мы играли между шалашей в глотов и вариев. Я был варием и охотился за людоедом. И вдруг, вижу, бежит Сиук. Так быстро бежит, что чуть не толкнул меня. Я еле успел отскочить. А он пробежал дальше.

– Ты хочешь сказать, что Сиук побежал к шалашу Оры? – внезапно спросил Руник.

– Нет. Он побежал к землянке, где сидел дикарь.

– А откуда ты знаешь? – прицепился Руник. – Шалаш Оры и землянка на краю стойбища и почти рядом.

– Я знаю, – Рунику не удалось сбить мальчугана с толку. – Я знаю, потому что я побежал за Сиуком.

– Зачем? – поинтересовался Мурит.

– Мне стало интересно, – 'конопатый' прихлопнул комара на коленке и продолжил. – Думаю, куда это Сиук так быстро побежал? Может, ловить кого? И я побежал за ним.

Внимание мальчугана отвлекла жирная зеленая муха, начавшая описывать круги над его головой. Он принял охотничью стойку…

– Ну, – поторопил Мурит. – Что дальше?

– А… ну, я побежал. Увидел, что Сиук залез в землянку. Я спрятался за шалашом…

'Конопатый' молниеносно выбросил вперед руку – цоп, и муха оказалась у него в кулаке.

– Дальше что? – раздраженно потребовал Мурит.

– Ну, я спрятался. Вдруг, вижу, из землянки Сиук вылез и этот, людоед, и побежали к реке. Я хотел за ними побежать, как вдруг, смотрю, он идет.

– Кто он?

– Вот он, – мальчуган указал пальцем на Руника. Тот усмехнулся и недоуменно пожал плечами.

– Откуда куда идет?

– От землянки.

– Может, из землянки?

– Нет, – пацан отрицательно покачал головой. – Там, за землянкой, дерево растет. Я сначала никого не видел. Потом вдруг дяденька словно из-под земли появился. И пошел. Нет, побежал даже.

– Куда?

– К землянке Оры.

– А потом? – как только в показаниях мальчугана появился Руник, Мурит резко оживился. Даже прикрытый бельмом глаз засиял, словно кусочек слюды.

– А потом… Потом он залез в шалаш Оры, а я спрятался.

– Ну, ну, дальше.

– А потом меня 'убили'.

– Чего? – не понял Мурит.

– 'Убили' меня. Мы же играли.

– Так ты не видел – Руник вылезал из шалаша?

– Нет, я ушел.

– Угу. Молодец, хорошо рассказал, – Мурит не скрывал удовольствия. – Ну, Руник, чего скажешь?

Старейшина 'черных' презрительно сплюнул:

– Тоже мне, нашли свидетеля. Сопляк какой-то. Кстати, он сынок Уны. Может, он и Короса сынок? Следопыт-то наш когда-то с Уной терся… Ну, заходил я в шалаш к Оре, узнать, как дела.

– Узнал? – недоверчиво спросил Мурит.

– Узнал. И ушел сразу. Не убивал я Оры. Да и зачем мне это? Она раньше моей жамой была. Мы с ней терлись. Вон, ее старшая дочь, того… У нее уши, как у меня. Зачем мне Ору убивать?

Мурит наморщил лоб, анализируя доказательства.

– Ничего не понимаю! – произнес с раздражением. – У Короса в шалаше нож нашли. Но его в шалаше Оры никто не видел. А Руника видели. Но у него ножа не находили. Да и зачем ему Ору убивать, действительно? Ничего не понимаю, Черух подери!