Текст книги "Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
– Эрика, – напомнила я ей. – Зови меня просто Эрика. Пойдешь ко мне в помощницы?
– Снова лечить мальчишек со вспоротыми животами? – уточнила Рози. – Пойду. Мне понравилось помогать. Я чувствовала, как из него утекает жизнь, почти так же быстро, как кровь. А потом ты раз! И ухватила ее сильной рукой за хвост! И пришила обратно к мальчишке! Он совсем скоро будет здоров.
Я лишь улыбнулась ей.
– Ну, беги! – велела я. – Если что, стучи в стенку.
Пока Рози добросовестно намыливала мордашку и пятки мылом, что привезла Ивонна, я раскроила и сшила крохотную рубашонку-распашонку для Итана. Совсем простенькую; но она была чистой и свежей.
Раскроила и начала шить вторую.
И тут пришла Рози, мокрая и завернутая в старые тряпки.
Я подхватила ее на руки, перенесла на постель и устроила рядом с Итаном обсыхать. А сама вернулась к шитью.
В комнате у меня, несмотря на поздний час, было светло. Горели свечи, догорал огонь в камине.
И атмосфера была какой-то праздничной.
Рози притихла, пригревшись.
Она, не мигая, смотрела в танцующее пламя, и молчала.
– О чем ты думаешь, – спросила я, обметывая края еще одной распашонки для Итана.
– Я слушаю сказки, – ответила Рози.
– Сказки?
– Мне их рассказывают огненные мальчики, – ответила она. – Видишь, там, в огне? Они прячутся и смеются. Играют в прятки. Раньше они жили в розах. Но розы завяли. А в огне жить интереснее. Огонь горячий и живой.
Я глянула в пламя. Но, разумеется, ничего такого не увидела.
Но фантазия Рози показалась мне очень сказочной и милой.
– Они говорят, – ободренная моей улыбкой, продолжила Рози, – что ты и правда очень хорошая. Добрая и справедливая. И удивительно не жадная. Не такая, как все. Они хотели б с тобой подружиться. И, может, защитить тебя. Если б ты им велела.
– Огненные мальчики – это серьезная защита, – сказала я. – Расшалятся и натворят бед. Потому нужно быть осторожнее с такими защитниками?
Рози вздохнула.
– Вот и они так говорят, что ты не разрешишь им…
– Не разрешу что?
– Мстить.
От этого короткого слова у меня мурашки по спине побежали.
Мне показалось, что глаза Рози блеснули не по-детски угрожающе.
– Кому же мстить, детка? – тихо спросила я.
– Да хотя б госпоже Зина, – ответила Рози серьезно. – Это ведь из-за нее у всех нас беды. А мальчики сказали, что ты себе не позволяешь даже мысли… по-настоящему страшной мысли. И зла ей не пожелаешь. Хотя она и заслуживает.
Я подумала, что Рози хочет сказать что-то недоброе. Выплеснуть свою боль, свой страх и обиду.
– Ну, совсем страшное, может, и не стоит ей желать, – сказала я легкомысленно. – Но мелкую пакость…
– Да?! – тут же оживилась Рози, усевшись в постели. – Можно, да?!
Я пожала плечами.
– Мелкую пакость, – ответила я.
– Что, что например? Скажи!
Мне показалось, что за окном подул ветер, и поленья в камине взвыли тонкими голосами.
«Скажи!»
– Ну, пусть ей сегодня стекла ветром побьет, – так же легкомысленно сказала я.
Испорченный сон, мокрая постель, холодная спальня – пожалуй, этого было предостаточно.
Мачеха поутру будет похожа на засохший плесневелый лимон.
Но Рози обрадовалась так бурно, будто я разрешила ей лично открутить мачехе голову.
Она запрыгала на постели и захлопала в ладоши, и я еле успокоила ее.
– Тише, тише! А то Итана разбудишь!
***
Глава 8. Огненные мальчики
Все-таки, поврежденная нога Рози на следующий день предательски распухла и болела.
Да так, что Рози и ступить на нее не могла. Да что там ступить – и тронуть было больно.
Девочка куксилась и хныкала. Но все равно, я считаю, что она вела себя более чем храбро.
Обычно такие травмы болят долго, тяжело, изматывают ноющей болью.
Поэтому после завтракая засобиралась к аптекарю.
– Потерпи, детка, – ласково сказала я. – Я схожу в город, возьму немного маковой водички. Неделю придется покататься на кресле, которое герцог привез. А потом уж точно дело пойдет на лад!
Рози шмыгала носом и утирала распухшие от рева глаза.
Кресло на колесах было для нее великовато, она терялась в нем, поджимала ножки, не достающие до земли. И выглядела какой-то потерянной, очень хрупкой.
– Маковая водичка! – проворчала Ивонна, притворяясь сердитой. Но я видела, как она переживает, что у Рози все никак не наладится с ногой. – А что потом? Клистир? Таблетки от живота? Только трата денег!
– О, спасибо, Ивонна! Ты напомнила мне о том, что и мы можем прихворнуть. А дома нет аптечки, никаких лекарств. Значит, нужно купить. За одним проведаю и сына мясника, как там у него дела идут, посмотрю.
– Я тоже хочу пойти, – захныкала Рози. – С тобой интересно, Эрика. Вдруг бы снова кому пригодилась наша помощь? Я бы с удовольствием помогла тебе.
– Сейчас помощь нужна больше всего тебе самой, – я ласково погладила ее по щеке. – Не расстраивайся. Лучше оставайся с Ивонной. Она сегодня командует уборкой.
– Да уж, – важно подтвердила Ивонна. – Дом-то привести в порядок надо поскорее! Так что и мне работа найдется. А с маленьким кто сидеть будет?
– Вот видишь? Полезных дел и дома много.
Рози сквасила мордашку.
– Лечить интереснее, – пробубнила она мне на прощание.
– Я скоро вернусь!
День был чудесный.
Тепло почти по-летнему. Ясно, немного ветрено, пожалуй. Но все равно, настроение у меня было приподнятое и весеннее. Словно вот-вот случится что-то хорошее.
Одна я дошла до города очень быстро.
И еще быстрее нашла дом мясника. Люди указали мне на него.
– Только не знаю, есть ли у него время и желание делами сейчас, – сказала одна из женщин, у которой я уточняла дорогу. – Слышали? Несчастье у него. Сына бык поднял на рога. Еле спасли мальчишку; какой-то ученый заезжий врач взялся. Сшил раны, это верно! Уже чудо. Но поди узнай, когда мальчишка на ноги встанет.
– А он не встает разве? – удивилась я.
Женщина покосилась на меня, как на полоумную.
– Да ведь живот вспорот был! – вскричала она, всплеснув руками. Видно, подумала, что до моего крохотного ума надо донести эту ужасную информацию как можно красочнее. – Выпотрошил его бык, как есть! Тут выжил бы! Где ж вставать!
– Ну уж, – посмеиваясь, сказала я. – Выпотрошил… Мальчишка дешево отделался. А вставать надо, и как можно раньше.
– Ась? – удивленная, что ее рассказ не произвел на меня должного впечатления, переспросила словоохотливая женщина.
– Я и есть тот заезжий врач, – сказала я. – Я зашивала.
– Ты-ы-ы? – удивленно протянула женщина.
Она отступила на шаг и смерила меня долгим, удивленным взглядом.
– Я, – так же смело ответила я. – Что ж такого?
– И кость вправить сможешь? – недоверчиво поинтересовалась моя собеседница.
– Смогу. И перелом, и вывих. И много еще чего, – просто ответила я. – Тут много ума не надо. Были б инструменты.
– О-о-о, – как-то неопределенно протянула моя собеседница. Наверное, ждала, что заезжий чудо-врач – это убеленный сединами представительный дядька, а не молодая девчонка. – Ты шутишь же, да?
– Нисколько, – хладнокровно ответила я. – Кстати, мне б к аптекарю наведаться. Его дом где, не подскажете?
Тетка молча указала мне на улицу, и отступила еще дальше. Испуганно. Как от привидения.
– Спасибо! – поблагодарила я и двинула к аптекарю.
В кармане моем лежал кошелек с деньгами.
Хотелось зайти в одну их лавок, чьи блестящие витрины просто сводили меня с ума, и заказать себе нарядное платье.
Или вот шпилек с камешками и цветами – украсить прическу. Или купить красивые туфли и шляпку с вуалью.
Но я, мужественно зажав деньги покрепче, прошла мимо всех влекущих меня нарядов и красивых вещей.
Их время еще не пришло. Потом.
А сейчас мне нужно позаботиться не о красоте, а о будущем.
У аптекаря я купила новенький металлический ящик со всеми необходимыми для оперирования инструментами, и крепкую кожаную сумку с крестом.
Пять серебряных.
Ивонна просто убьет меня за такие растраты!..
Да нет, не убьет. Хуже.
Она вскарабкается на крышу дома, прокричит о том, что я пустила по миру весь дом, обрекла его на голодную смерть, и скинется вниз!
Я даже зажмурилась на миг, отдавая эти деньги.
Но все ж отдала. И ящик недрогнувшей рукой взяла.
Надо отметить, что в моем новеньком ящике, полностью укомплектованном и красующемся ранее на витрине, было много такого, чего в ящике местного доктора не было.
Например, тех самых крючков, нехватку которых компенсировал мне Синеглазка.
Либо глупый докторишка выкинул эти инструменты, посчитав их негодными, либо сделал это нарочно – чтоб помучить пациента и представить любую незначительную манипуляцию сложной операцией.
За сложность ведь деньги берут, не так ли?
Вот же жук…
Помимо лекарств, что могли б пригодиться мне дома, на всякий случай, я взяла у него так же дорогих, сильнодействующих обезболивающих пилюль.
А еще игл для шитья.
И нитей из воловьих жил, чтоб сшивать исключительно внутренности.
А также бутыль спирта.
Мне, как оперирующему хирургу, они наверняка понадобятся.
Аптекарь внимательно наблюдал, как я укладываю все это в сумку.
– Не вы ли тот врач, – живо спросил он, наконец, – что провел уникальнейшую операцию в нашем городе?! Невероятно, потрясающе! Феерично! Ничего подобного у нас никогда не было! Простите, если обидел своим любопытством… Но я это понял по тому опыту, с каким вы проверяли инструменты. Сразу видно, что вы знаете, для чего каждый из них!
– Конечно, знаю, – небрежно ответила я.
– О, это замечательно! – просиял аптекарь. – Вы знаете, у меня много лекарств… и настоек… Но местный врач понятия не имеет, зачем они нужны. И они просто пропадают! А местная Гильдия Врачевателей обязывает меня их готовить! Обязывает! Из своих собственных препаратов, из своих запасов! Они ведь должны быть под рукой, понимаете? А мне приходится их потом выкидывать, когда истекает срок их хранения! Ведь местный врач их не берет! Понимаете?!
В голосе несчастного аптекаря было столько отчаяния, что я согласилась посмотреть, что там за отвары он вынужден хранить без нужды и без толка.
– Извольте, я покажу! – вскричал он, счастливый донельзя. – Вот, например, шипучая вода! Обеззараживает!
– Миленький мой! Это же перекись водорода! Какая полезная штука!
– О! Вы оценили?!
– Разумеется! А можно мне приобрести у вас бутыль? Я как раз направляюсь к пациенту, ему очень понадобится!
– Ну, разумеется! – просиял аптекарь.
– А что у вас еще есть, помимо этого?
– Ну вот же, вот! – аптекарь носился, как укушенный. И сиял, словно получил нобелевскую премию за вклад в медицину. – Вытяжка из грибов! Убивает всякие воспаления! Всякие!
– Пенициллин, серьезно?!
– Что? – рассеянно спросил аптекарь.
– Ничего! И, говорите, врач у вас не покупал?
– Пару раз купил, – нехотя признал аптекарь. – Но сказал, что больной слишком быстро выздоравливает! А это неугодно богу. И все равно, что говорит по этому поводу наука! Представляете?!
– Представляю… Давайте! Надеюсь, бог мне простит!
В общем, от аптекаря я вышла с полной сумкой, позвякивающей полными бутылочками с лекарствами.
И решительно направилась к дому мясника.
***
Мальчишка полулежал, обложенный подушками. Его накрыли одеялом до самого подбородка, и переодели, кажется, в чистое. Как покойника.
Эти меры пугали его.
Вкупе со вздохами, всхлипами из разных углов дома, так и вообще создавали похоронное настроение.
Лицо у него было бледное, расслабленное. Глаза испуганные.
Того и гляди скажет «поднимите мне веки».
– Ну-с, – подражая солидным врачам, бодро произнесла я, – посмотрим, что у нас тут.
Отец стоял рядом, немного оробевший. Он чуть ли не в рот мне заглядывал.
А мать мальчишки – вот где паникер! – завывала где-то за дверями, как неуспокоенный дух.
Я решительным жестом откинула одеяло, задрала белую рубаху на мальчишке чуть не до подмышек.
– Что там, доктор?! – выкрикнул мясник. Не выдержал нервного напряжения. Кажется, стенающая жена вынула из него всю душу.
– Хм, хм, – ворчала я, рассматривая шов. – Да тут все… просто отлично!
Просто гора с плеч, честное слово!
Я горячо поблагодарила нерадивого доктора, чьи запасы спирта мы израсходовали ради этой операции.
Рана была свежа, выглядела некрасиво, с чешуйками засохшей-то крови.
Но она была суха и чиста.
Лишь один шов немного воспалился. Тот самый, последний. Там было мокровато. И именно там шов нуждался в тщательной обработке.
Но и только.
– Отлично! – с облегчением прошептал несчастный отец и нервно сглотнул.
– Отлично? – спросил испуганный мальчишка, глядя на свой бледный живот.
– Более чем. Дай-ка я тебя обмою и перевяжу заново.
Я недрогнувшей рукой налила на живот мальчишке перекись.
Бинтами аккуратно смыла всю кровь. Прочистила воспаленный шов и еще раз придирчиво осмотрела.
Заживало, как будто бы, очень хорошо.
– Больно? – деловито осведомилась я, осторожно ощупывая его живот.
Мальчишка, напуганный, бледный и страдающий, чуть кивнул.
– Сильно? Остро? Как будто режут?
– Нет, – промямлил он. – Просто очень ноет. И…
– Страшно? – помогла я ему. – Сил нет?
Он снова кивнул.
– Это ничего. Это так и должно быть. Ты все ж много крови потерял. Это пройдет.
– Доктор, – промямлил он трагическим голосом умирающего. – А когда… когда я вставать смогу?..
Он говорил это так, словно ему перебили хребет. И надежды нет никакой.
– Прямо сейчас, – отрезала я, поднимаясь и требуя воды, чтоб сполоснуть руки. – Я тебе помогу подняться.
Тут «умирающий» напрочь забыл, что страдает. Его вялое лицо сделалось живым и удивленным. Глаза на лоб полезли.
– Что, сейчас?! – вскричал он. – Но я же не могу! А вдруг кишки вывалятся?! И прямо на пол!
Я обернулась к отцу мальчишки.
– Полы сегодня мыли? – спросила я.
Тот совершенно серьезно кивнул.
– Вот видишь, мыли! Значит, ничего страшного. Ну, вставай! Еще вчера надо было подняться-то.
– Да как же вчера, – испуганно вступился за сына мясник. – С дырой на животе…
– Чем раньше встанешь, тем лучше, – свирепствовала я. – Не бойтесь. Внутри все уже зажило. Не потеряешь свои потроха! Осталось подождать, когда срастется твой жирок и шкура! Ну, давай, поднимайся! Помогите мне его поставить!
Мой властный тон возымел действие.
Вместе с отцом мы подняли с подушек охающего мальчишку, помогли ему спустить ноги на пол.
– Давай, давай, – подбадривала его я.
– Сил нет, – ныл пациент, встав на трясущиеся ноги.
А сам цеплялся за мою шею, как клещ! Чуть не задушил.
– Ножками, ножками! – безжалостно командовала я.
С нашей помощью, охая и стеная, пациент дошел до дверей.
За ними, заливаясь слезами, нас поджидала мать.
Увидев, как ее больной сын шлепает босыми ногами по половицам, она рухнула на колени, уткнулась лбом в пол и взвыла.
– А ну, прекратить! – грозно велела я. – Больного мне пугаете. Его нужно поднимать каждый день! Водить по нужде, пусть расхаживается! Кормить бульоном. Еще пару дней. Потом я наведаюсь, посмотрю, что тут у вас. Один шов мне не нравится…
Я передала мальчишку всецело в руки отца и залезла в свою сумку.
– Вот это лекарство, – я дала матери настойку пенициллина. – По ложке в день ему давайте. Три дня. И все заживет.
– Доктор! – взвизгнула мать, поднимая залитое слезами лицо. – Скажите правду! Он выживет?!
Я даже остолбенела от такого вопроса.
Зато муж ее не подкачал.
– Дура! – вскричал он. – Денег неси!
***
От мясника я вышла с полными руками подарков и несколькими монетами в кошельке.
На душе у меня было очень хорошо.
Мои вложения, те самые, в железную коробку, за которые меня нещадно грызла совесть, начали окупаться.
Сердце грело осознание того, что не несколько монет, что я получила от мясника, я заработала.
«Начала частную практику», – подумала я и улыбнулась своим мыслям.
За пациента я почти не переживала. Все заживало, осложнений быть не должно.
Значит, свою работу я выполнила неплохо.
Почти у самых ворот дома мясника меня догнала коляска, запряженная парой гнедых.
Лошади были горячие, быстрые. Мне даже пришлось посторониться и от дороги отступить – того и гляди, сшибут.
Но, конечно, они меня не задели.
Мимо пронеслись, останавливаясь.
– А, вот вы где! – сердце мое так и екнуло.
Ну, разумеется, кто еще кроме Синеглазки-Кристиана мог кататься по городу с таким шиком?
Кристиан был все так же ослепительно хорош.
И, вроде, ничего необычного. Одет в добротный темный костюм, это верно. Никаких украшений, никакого вычурного блеска. Но выглядит он при этом так, словно в мире нет ничего прекраснее, чем он.
Ах уж эти его синие глаза! Не из-за них ли он кажется таким ярким?
И еще волосы. Темные блестящие волосы, цвета воронова крыла.
Мужчины обычно прикрывают головы шляпами.
А Синеглазка Кристиан щеголял с непокрытой головой.
Словно понимал, что скрывать такую красоту – это просто преступление.
Коляска еще остановиться не успела, как он выскочил из нее на тротуар. Словно черный лоснящийся кот, такой же грациозный, сильный.
От каждого его движения веяло силой и здоровьем.
Несмотря на кажущуюся тонкую, породистую стройность, Кристиан производил впечатление сильного человека. Очень сильного.
Может, дело в его руках?
У него были прекрасные длиннопалые ладони.
Я невольно любовалась ими. И каждый уверенный и плавный жест его рук меня просто завораживал.
Кристиан встал передо мной столбом, вежливо поклонился – герцог! Мне!
В его синих глазах сверкали искры смеха.
– А я вас ищу, Эрика.
– Ищете? – усмехнулась я, изо всех сил пытаясь принять независимый и спокойный вид. Хоть сердце мое трепетала, как пойманная рыбка. – Зачем? И почему тут? Не припомню, чтоб я снимала комнату у мясника.
– Слухами земля полнится. О вас – ученом враче, – уже судачат по всему городу, – весело ответил Кристиан, улыбаясь. – Следят за каждым шагом. Куда пошла, с кем говорила…
Ах, какая у него улыбка!
Ослепительная!
Просто бездна обаяния. Играющие на щеках ямочки. Я бы сказала – «сладкий мальчик», если бы не нечто, проскальзывающее в его взгляде.
Нечто жесткое, волевое. Он смотрел очень внимательно, цепко. Улыбаясь, шутя, балагуря, он взглядом впивался в самую душу.
«Опасный человек», – подумала я.
– Уже обсудили спасение мальчишки и ваш визит к аптекарю, – Кристиан указал на мою сумку. – Вижу, вы пополнили запас препаратов и лекарств?
Он ступил ближе, и ощущение невероятной, острой и близкой опасности, исходящей от него, опахнуло меня жаром.
– Не купила ни платья, ни модной шляпки, – вполголоса продолжил Кристиан, рассматривая мое лицо, – и умывалась простым мылом. Зато набрала склянок с лекарствами. Эрика, вы все больше меня удивляете!
Стало совсем невыносимо с ним рядом.
От взгляда этого герцога мне до ужаса вдруг захотелось поклониться. Чуть ли не на колени упасть, всецело отдав себя в его власть. Ощутить его крепкую, сильную ладонь на своем плече, позволить его пальцам коснуться моего подбородка, поднять мое лицо к нему…
Заглянуть в его глаза, как он того требует, и раствориться в них без остатка…
«Синеглазка, а иди-ка ты… мимо! – сердито думала я, в очередной раз с трудом смахивая наваждение. – Фигу тебе! Между нами пропасть. Поэтому только четкая субординация спасет меня!»
– Я больше лекарь, чем женщина, – с достоинство ответила я, мастерски игнорируя его комплименты. – Все эти платья, наряды, украшения меня мало интересуют. По крайней мере, на данный момент. Сначала профессия и работа. Потом, когда смогу себе позволить, я куплю новую юбку. Может быть.
Ай, да я! Съел?! Думал, я покраснею и растаю?! Ну, ладно, ладно, покраснела. Но не растаяла!
Ну, ладно, ладно, ладно! Растаяла!
Но ты об этом не узнаешь!
Ха-ха!
– Так что у вас за дело ко мне? Вы же искали меня не затем, чтоб сделать этот комплимент?
– И за этим тоже, – Синеглазка щурит свои яркие глаза, как сиамский кот. Просто воплощение красоты, опасности и коварства! – Но я же вчера вам говорил.
– Что?..
– Мой друг со сломанной ногой. Нужно его посмотреть. От местного доктора толку ноль. Он изготавливает примочки, но от них только хуже. Так что я ему не доверяю. А вот вы, думаю, могли бы излечить недуг. Я вам доверяю.
– Доверяете? Вы видели меня один раз!
– Но зато какой! Я могу оценить профессионализм, поверьте мне. Уверенность в своих действиях – это то, что нужно. Ну, так вы будете лечить или еще поторгуемся?
– Когда речь идет о здоровье пациента, не до торговли, – сухо ответила я. – Конечно, я зайду к вашему другу. Когда ему удобно?
– Прямо сейчас, – сказал Синеглазка как-то особо хищно и опасно. – Чего ждать? Я вас отвезу.
Он галантно мне подал руку, приглашая в свой экипаж.
Мне.
Руку!
Я оперлась на нее.
Коснувшись его пальцев, я ощутила нечто, что прошило меня до самого сердца, как удар тока.
Нечто, породившее спазмы наслаждения в моем теле.
Чистое наслаждение оттого, что я рядом с ним. И он – рядом со мной…
«Позорище какое! – ругала я себя, притворяясь, что устраиваюсь на сидении. А на самом деле пряча стыдливый румянец. – Как малолетка на концерте звезды! Поплыла!»
А еще я вдруг обратила внимание на свои руки.
Вот где настоящее-то позорище!
Кристиан, конечно, мужчина. Но у него руки на порядок ухоженнее и глаже, чем мои. У меня… только ногти коротко острижены, и грязи под ними нет! Уже спасибо!
«Аптекарь, миленький! – взмолилась мысленно я, когда Кристиан вслед за мной легко взбежал в коляску, и наш экипаж тронулся. – Давай ты будешь изготавливать кремы, а?! Давай ты будешь уметь это делать! Не то я просто умру от стыда!»
Я почти сразу одернула себя.
Кто только что сурово уверял Кристиана, что он грубый врач, и бла-бла-бла?
Кто готов был кашлять мокротой курильщика, показывая, что он старый солдат на поле брани, и грубость военного хирурга ему не чужда?!
Кто только что готов был отпустить моржовые усы, прокуренные до желтизны, и кусать их в моменты нервного напряжения и приправлять свою речь нецензурной бранью?!
«Я, – потерянно созналась я сама себе. – Но только… даже если я больше никогда не увижу Кристиана, даже если он никогда больше не коснется моей руки, я хочу быть девушкой хотя бы в этом!»
***
Кристиан привез меня в приличный дом, где проживал его друг.
Пациент, молодой человек с изможденным лицом, полулежал на диване.
Он был полностью одет, даже жилетка была застегнута на все пуговицы. И брюки на нем были, несмотря на болезнь, наглаженные и со стрелками.
Только та штанина, что одевала больную ногу, была распорота до колена.
Нога лежала на диване, прикрытая белой чистой тканью.
Но эта чистота и красота была ой как обманчива!
Нос-то мой не обманешь.
Потому что пахло от больного преотвратительно.
«Господи! – ужаснулась я. – Этот коновал что, довел больного до гангрены?!»
– Я привез врача, Джон, – радостно сообщил мужчине Кристиан. – Вот человек, который тебе поможет, я уверен!
Больной перевел взгляд на меня.
– Извините, что не приветствую вас стоя, – безэмоционально проговорил он. Видно, он так устал страдать, что поставь перед ним инопланетянина – и усом не повел бы. – Не слишком ли молод ваш врач, милорд?
– Молод не значит ни на что не годен, – возразил Кристиан. – Ну, так вы посмотрите рану, Эрика?
Посмотрю? Разумеется, я ее посмотрю!
Я вымыла как следует руки, протерла их спиртом.
Откинула белую салфетку, и вздох облегчения невольно вырвался у меня из груди. Но больной истолковал его превратно.
– Что, мне конец, док? – грустно усмехнувшись, произнес он, наблюдая за моей реакцией. – Или нам придется с нею расстаться?
– Да что вы, – возразила я по-деловому. – Все плохо, но не смертельно. И уж тем более, ногу не придется отнимать. Кость срослась хорошо, – ну, если б врач еще и кость неправильно срастил, думаю, палка Кристиана погуляла б по его спине! – Но у вас сильное воспаление на месте швов. Нагноение. Сильнейшее.
– Это я знаю, – саркастически ответил больной. – Заметил. Но оно не проходит. Уже давно, знаете ли!
– Попробуем сделать так, чтоб оно прошло, – в тон ему ответила я. – Чем вас лечат?
– Доктор присылает примочки, – ответил Кристиан вместо больного. – И велит закрывать рану.
– Что за примочки?
– Вот они, – Кристиан указал на банку, стоящую на столике у ложа больного. – От них есть небольшое улучшение. Но…
Я взяла банку, принюхалась.
– Это что, вода? – не веря себе, произнесла я. – Вода с добавлением алоэ?.. И все?
– А что еще нужно? – удивился больной. – Доктор сказал – больше ничего нельзя сделать. А это самое новое средство.
– Вытяжка из грибов – вот новое средство! – безапелляционным тоном заявила я, вытаскивая из своей сумки пенициллин. – Она вас поставит на ноги в два счета! Забегаете как конь.
Больной с недоверием посмотрел на пузырек в моих руках.
– Это горькая микстура, – предупредила я. – Но пить надо каждый день.
– Думаю, с этим я справлюсь, – ответил мне пациент. – Когда приступать?
– Прямо сейчас, – зловеще ответила я. – По ложке перед едой.
– Все, ногу можно накрыть? – спросил Кристиан. – Знаете, я немного ревную, когда вы вот так пристально смотрите на нее, Эрика. Всегда полагал, что ноги у него красивее моих.
– Да как бы не так, – разразилась я зловещим клекотом. – Я еще и потрогаю. Вы разрешите?
И я склонилась над раной.
При малейшем нажатии из ран лез гной. Ужасно. Кожа покраснела. Пациент скривился, но молча терпел. Видно было, что ему ужасно больно.
– Придется промыть, – резюмировала я.
– Доктор сказал, нельзя тревожить, – напомнил мне пациент.
– Доктор? – саркастически повторила я. – Шарлатан ваш доктор.
– Но это ужасно больно. Я не шучу. Я…
– Будете вырываться? Герцог, подержите его. Опыт у вас есть!
– О, дьявол…
– Готовы убежать? Что ж, это огромный… скачок в сторону выздоровления. А теперь просто не мешайте мне. Потерпеть правда придется. Но раза за три вы привыкнете.
– За три раза?! Кристиан, мне мало одного палача, так ты притащил еще и второго, еще более жестокого?!
– Старина, извини, – Синеглазка развел руками. – Но этому палачу я доверяю больше, чем первому.
– А, то есть, этот палач тут затем, чтобы удовлетворить ваше любопытство?! Вылечит или нет?!
– И за этим тоже.
Я меж тем достала бинты и перекись. Служанка по велению пациента принесла красивый фарфоровый тазик для умывания, и больную ногу мы поместили туда.
Ух, и пенилась же перекись на болячках этого господина! Но я вычистила все, расколупала до свежего, живого, кровящего.
Дурно пахнущая сукровица, гной, а затем и кровь, чистая и алая, заляпали весь таз.
Он выглядел так, словно в него плевали все чахоточники этого мира.
Зато раны очистились. И выглядели как простые свежие раны.
Страдалец, с мокрым лбом и совершенно бледный, лежал на диване, раскинув руки.
– О, ужас, – простонал он, когда я осторожно принялась бинтовать его ногу. – Да полно, доктор. Чего вы теперь-то нежничаете? После всего того, что между нами было… Валяйте, стяните ее как следует.
– Только я решаю, что и как следует, – парировала я. – Раны чисты. Вероятно, завтра все вернется опять…
– Вернется?!
– …а может, и нет. Выпейте микстуру, и, скорее всего, воспаление утихнет.
– Давайте, отравите меня для пущего результата!
– Шутите – это хорошо, – похвалила я его. – Но правда, всего три-четыре перевязки, и все заживет. Осталось пострадать совсем немного.
Больной подчинился, проглотил ложку микстуры.
– Ну? – радостно произнес Кристиан. – Что я говорил? Она найдет причину твоего недуга и исцелит тебя! Как ты себя чувствуешь?
– Как свежий фарш, – проворчал больной. – Но… кажется, правда легче. Но, вероятно это болевой шок.
– Ничего подобного, – отрезала я. – Вам действительно легче. Вы от всего больного избавились. Так что поправляйтесь.
– Кристиан, – голосом умирающего произнес пациент. – Там, на столе, деньги… Я, наверное, мазохист, но этот врач меня здорово отделал. Она их честно заслужила. Отдай их ей.
Кристиан, посмеиваясь, выполнил его просьбу.
– Пять золотых! – вскричала я, когда плата оказалась в моих руках.
Пять!
Пять новеньких золотых монет!
Руки мои тряслись, когда я снова и снова пересчитывала деньги.
Аптекарь, душа моя, а кроме кремов вы варите помады?..
«Какие, к черту, помады, – тотчас одернула я себя. – Дом в руинах! Постельного белья – и того нет!.. Но… хоть бы один тюбик, а, аптекарь?..»
Нет, теперь понятно, отчего горе-докторишка не спешил вылечить богатого пациента.
– Больше не дам! – сердито проворчал больной. – Я, видите ли, не достиг экстаза. Не полностью удовлетворен!
Кристиан расхохотался во все горло.
– Ты определенно скоро поправишься! – подвел итог он.
Наверное, мы б еще мило поболтали, общество было более чем славное. Вряд ли Эрику – ту милую, наивную Эрику, каковой я была еще совсем недавно, – пустили б в высший свет и удостоили аудиенции в этом доме. Так что нужно было ловить момент.
Но тут в комнату вбежал управляющий дома.
Он был порядком встрепан и бледен, словно его черти гнали.
– Милорд! – он закланялся, извиняясь за свою дерзость. – Простите меня, но… в городе пожар, милорд! Просят помощи и зовут врача. А мне известно, что тут есть врач!
Сердце у меня оборвалось и ушло в пятки.
«Побьют окна… огненные мальчики», – звучало набатом у меня в ушах.
***
Ночь мадам Эванс провела плохо.
Ей все чудились смех и детские крики в саду.
Даже когда стемнело. Даже когда взошла луна и озарила все призрачным светом.
Дети кричали и смеялись, гоняя мяч.
Хотя откуда б взяться детям в ее саду? Да поздно ночью?
Она ворочалась, закрывала глаза и пыталась уснуть. Пару раз дрема овладевала ею.
Но тогда ей чудилось, что детский смех раздавался за стеной. Почти у нее над головой.
Кажется, эти озорники затеяли какую-то новую игру и принялись хором проговаривать считалку.
«Раз, два…»
Они все время сбивались со счета, смеялись и начинали снова и снова.
Как испорченная пластинка.
Какой дурной сон!
Это мучило, это надоедало и преследовало мачеху Эванс. Не столько шум, сколько то, что виновниками его были дети.
Она ненавидела детей.
Она боялась детей. Особенно мальчишек.
Ей казалось, что рождение младенца мужского пола – это наказание.
Кара небес. Печать, хуже проказы.
А сам младенец – дьявол, скрывающийся под маской невинности.
Она смотрела на матерей, баюкающих своих сыновей, злорадствуя и торжествуя.
– Родить сына – значит, всем признаться, что ты порочна! – рычала мадам Эванс, извиваясь в бессильной злобе в постели. – Выставить напоказ свой грех! Меня вам не обмануть… Сын – значит, посланник преисподней! А ты сама – врата ада! Мерзость! Гнусная грязная мерзость! Вас надо сжигать на площади вместе с вашими отродьями! Сразу же после родов!..
Впрочем, и девочки были не лучше!
Вечно ноющие, сопливые создания! Пытающиеся разжалобить плачем.
Стоит только огреть хорошенько, чтоб знала свое место.
Знали б они, что их слезы только раздражают и разжигают желание ухватить за волосы и трясти, бить головой о стену, пока это мерзкое дитя не смолкнет навсегда!..
Но хуже всего было, когда дети смеялись и играли. Когда они были счастливы. И мадам Эванс ничего с этим не могла поделать. Не могла погасить их радость.
