Текст книги "Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Немудрено, что Рози так понравился дом, «наказавший» ее мучительницу.
– И что, всю ночь ее таскали духи?
Рози отрицательно покрутила головой.
– Это было днем. И продолжалось до тех пор, пока хозяин не взмолился и не пообещал дому, что госпожа Зина покинет дом навсегда. Поэтому они уехали.
Преинтересная история!
Жаль, я не помню подробностей, из-за чего мы покинули этот дом.
Не помню вообще.
– Ладно, достаточно болтовни! – скомандовала я. – Будем убираться!
Для начала я определила, где будут наши комнаты.
Себе я определила комнату справа от ванной, Ивонне с Рози – слева.
Когда мы будем топить у себя, то нагреем и ванну. Там всегда тепло будет.
А мне с маленьким Итаном это очень важно! Его ведь надо купать каждый день.
Одну из своих старых сорочек я пустила на тряпки. Набрала полведра золы в остывающем камине, развела щелока.
Этим щелоком я залила ванну и долго терла ее, соскребая грязь с полированных медных стенок, пока они не стали розовато-оранжевыми и не заблестели.
Промыла я и стены, и пол в небольшой комнатке, и засиженное голубями окно.
В углу отыскалась старая щетка. Я как следует прополоскала ее в мыльной воде, вымыла из щетины паутину.
Этой щеткой выскребла многолетнюю всю пыль из углов, оттерла до чиста плитку на полу.
Пол из серого, грязного, превратился в оранжево-коричневый. Он был выложен керамической плиткой, обожжённой в печи, с красивым эмалевым рисунком. Под ногами эта плитка не скользила, и ступать по ней, по чистой было приятно.
Стены были белыми, гладкими и блестящими, словно полированные.
Оконная рама оказалась из благородного белого дерева. Легкая, выточенная аккуратно и точно. Подоконник бы широкий, прочный. А за окном открывался чудесный вид на распускающийся весенний сад!
Деревья в нежной зеленой дымке молодых листьев.
Тишина и умиротворяющий покой.
– Все-таки, здесь неплохо, – произнесла я, чувствуя, как в моем сердце поселяется тихая радость. —Здесь даже очень хорошо. Если мачеха и правда побоится сюда сунуться, то здесь для нас самое настоящее райское место.
Зря я боялась, что дом будет ветхий! Его строили из хорошего камня и дерева, на века. Он был надежный, добротный. А грязь, пыль… что ж, не беда! С этим мы справимся!
Стекла в ванной пришлось перемывать раза на три. Уж очень они были посечены дождями. Серые, мутные, непроглядные.
Но зато после мытья они стали прозрачными, светлыми.
Свет весеннего утра пролился в отмытую комнатку. Солнечными яркими зайчиками заплясал на полу и на стенах. Заиграл на начищенном до блеска кране.
В отмытой комнате остро запахло свежестью и весенней зеленью.
Серые рваные занавески с окна я сдернула с гардины, отправила их в ведро с щелоком.
В любой другой день я бы их просто вышвырнула. Но теперь мне приходилось быть экономной.
«Отстираем, прокипятим и починим!» – решительно подумала я.
В комнате, где сидела Рози, я затопила камин, натаскав выломанные доски. А то она уже нахохлилась, как птичка на ветке, и Итана прижимала к себе как грелку.
Все-таки, Итан золото, а не ребенок. Поел – спит. Проснулся – поел. Снова спит.
– Только б у него не разболелся живот, или что-то в этом роде, – бормотала я, подкладывая доски в пламя. – Сейчас будет теплее, минутку подожди. Я наломаю еще досок, натопим это крыло так, что жарко будет!
– Где ты собираешься взять их?
– Да вон же, заколоченное крыло стоит. Разберу там, и…
Рози опасливо покосилась на дверь.
– Может, не надо? – шепотом произнесла она. – Вдруг дом не разрешит туда ходить? Сюда он нас пустил, потому что мы замерзли и устали. И он нас пожалел. А туда он нас не приглашал!
Я усмехнулась.
– А я и не собираюсь там ходить. Просто доски возьму. Мне бы с этими комнатами разобраться. А там будем наводить порядок, когда здесь обживемся.
Рози снова тревожно посмотрела на меня и вздохнула.
– Ты хорошая, – вдруг застенчиво призналась она. – Правда, хорошая. Я не хочу, чтоб тебя призраки наказали, как госпожу Зина. Если им придется обещать, что мы уйдем… идти-то нам некуда! Я очень переживаю… ну, вдруг им покажется, что ты что-то не так сделала, и они тебя… Я не хочу!
Эти слова она выкрикнула отчаянным, пронзительным голосом. Словно нож мне в сердце всадила. Даже дышать стало трудно от отчаяния, которое я услышала в ее словах.
Губы у нее задрожали. Она расплакалась, а я даже пошевелиться не смела.
Не смела подойти и обнять. Потому что вся девочка казалась мне открытой кровоточащей раной.
– Милая, да что ты себе там придумала…
– Ты не можешь быть моей мамой, – ревела Рози, всхлипывая и вздрагивая всем телом. – Но ты хорошая! Хорошая! Я хочу, чтоб ты рядом была! Я не хочу и тебя потерять! Знаешь, как иногда хочется, чтоб кто-то пожалел, заступился?
– Знаю, – прошептала я, с трудом проглотив ставший в горле ком. – Знаю. Вот как мне сейчас хочется, чтоб меня защитили и пожалели.
– Давай, – всхлипывала Рози, – ты будешь жалеть меня, а я – тебя? А бабушка Ивонна всех пожалеет, она добрая…
Я бросила дрова и поспешила ее утешить.
Прижав к себе ее вздрагивающее тельце, я утерла ее грязную мордашку, ее налитые слезами глаза и ободряюще улыбнулась.
– Думаю, если призраки поняли, что мачеха плохой человек, то их не так-то просто ввести в заблуждение, – произнесла я. – А если они нам позволили здесь пожить, значит, не сердятся на нас. И если мы будем дружны, то и дальше не тронут. Ну, не плачь!
Когда Ивонна, тяжело пыхтя и волоча ветхую корзинку, вернулась домой, я уже домывала ее комнату.
Конечно, почти всю мебель из дома вывезли.
Кровати остались. Но только потому, что их тяжело было разбирать и вытаскивать в дверные проемы. Но ни перин, ни белья на них не было.
Так же, как и полога над ними.
Но разве это беда? Если есть ковры, которые можно свернуть и положить вместо матраса?
Я наломала в саду веник из свежих веток с листьями и смела всю паутину и пыль со стен, из углов комнат.
Собрала мусор, и отмыла полы, да так, что теперь на дубовых досках можно было увидеть узор и пересчитать все сучки.
Пришлось трижды менять воду и разводить нового щелока, пока я не оттерла начисто плинтуса, двери и дверные косяки.
Щеткой я прошлась по углам, выметая мусор.
Вода то и дело переставала пениться от грязи. Тогда я спускалась, выплескивала ее за порог, наливала свежей и начинала все заново.
В моем доме будет чистота и порядок! Мы будем жить как люди, как достойные люди, а не как презренные нищие и бездомные!
С этими мыслями я снова бралась за щетку и терла, терла все поверхности, смывая многолетнюю пыль… так истово, словно могла смыть пятно и со всей своей жизни.
Но зато грязи не осталось. И благородное дерево заблестело, отчищенное.
Камины я вычистила, выгребла из них слежавшуюся в камень золу, и выскребла каждый кирпичик, чтоб не было ни песчинки лишней. В чистом камине и дрова горят веселей!
Я затопила их оба, чтоб нагреть наши с Ивонной комнаты.
Детям нужно тепло; нравится, не нравится ужасным привидениям, а я выломала доски с заколоченного крыла здания и разложила их у каминов, сушиться.
Кровати в комнатах, запыленные и серые, были единственной мебелью. И я их тоже отмыла.
До блеска натерла тряпкой полированные ножки и спинки.
Резные изголовья нашоркала щеткой так, что все головки ангелочков, вырезанные в красном дереве, заулыбались.
Самое трудное было отскрести окна.
Серые от пыли непроглядные стекла приходилось перемывать и перемывать, снова и снова.
Рамы пришлось отскребать щеткой, развозя по белому дереву грязные разводы.
Зато потом, когда я ополоснула в последний раз стекла, в комнатах сразу стало светлее.
И обметенные, очищенные от пыли обои оказались не такими уж темными.
А еще я спустилась вниз и отыскала комнатку, где располагался водяной насос и бак для воды.
Под баком я развела огонь в железной маленькой печи.
Это означало, что в ванну можно будет набрать горячей воды и помыться. И мне после уборки, и Ивонне после дороги.
И детям.
Так что Ивонну я встретила на пороге дома, в подоткнутой юбке, с метелкой и тряпкой в руках.
Старая служанка только руками всплеснула, бросив корзинку на землю и залившись слезами:
– Что это вы удумали, госпожа Эрика! Тряпка! Метла! Негоже вам руки сбивать! В холодной грязной воде их портить!
– Поздно переживать о моих руках, Ивонна, – весело сказала я, отряхивая порядком истрепанную импровизированную метлу. – Я славно поработала сегодня и хорошенько убралась, приготовив комнату и тебе, и себе.
– Мне! – прошептала Ивонна, хватаясь за сердце. – Барышня мне прислуживает!..
– Не прислуживает, а вносит свою лепту в общее дело! Ты помогаешь мне, а я – тебе. Ты принесла нам всем еды, а я приготовила нам условия для удобной жизни. Ну, что там у тебя? Есть чертовски хочется!
Старая Ивонна молчала, заливаясь слезами. Она даже не сразу смогла нащупать ручку корзинки у своих ног. Я спустилась с крыльца, помогла ей.
– Ну, чего ты, в самом деле? – я отерла от слез ее морщинистые щеки. – У нас теперь новая жизнь. Не надо вспоминать то, что было раньше. Теперь у нас все иначе. Ты заботишься обо мне, а я – о тебе. И так будет всегда. Это наш новый закон.
– Вы так добры, госпожа! – всхлипывала Ивонна. – Ах, да что это я, старая дура! Конечно, вы проголодались! Ну, идемте же скорее в дом, а не то застудитесь!
Мы поднялись по ступеням и вошли в дом.
В нем и правда было намного теплее, чем на улице.
Слышно было, как потрескивают дрова в печи, как свистит, закипая, вода в баке.
– Постирать одежду можно, – почти мечтательно произнесла Ивонна, волоча корзину.
– И помыть волосы! – поддакнула я ей.
В чистой ванне, в горячей воде сначала мы с Ивонной сначала вымыли Рози.
Мыла не было, пришлось снова щелоком справляться.
Но зато после него кожа девочки сияла, как мраморная! И волосы отмылись с первого раза.
Мы отмыли ее грязную зареванную мордашку. Ее чернющие руки и ноги.
Промыли и аккуратно прочесали обломком гребешка, завалявшимся у Ивонны в кармане, каждую прядку волос Рози.
От горячей воды ее темные волосы начали виться на висках золотистыми кудряшками.
Мордашка девочки зарумянилась. Из черт ее исчезло затравленное выражение.
И Рози как-то незаметно стала просто непосредственным ребенком. Маленьким, беззащитным и хрупким.
А не покорной деревянной прислужницей, на плечи которой можно сгрузить всю работу.
Я сняла с ее больной ножки повязку, насухо вытерла ее ступню и перебинтовала наново сухими бинтами.
– Вот видишь, – похвалила я Рози, – с ногой все в порядке. Как все хорошо выходит, если меня слушаться, да?
– Да! – радостно согласилась она. – Нога-то совсем не болит! Еще пара недель, и я буду здорова!
– Месяц, – отрезала я. – Если будешь меня слушаться, то месяц!
Затем я завернула девочку в свою старую, но чистую ночную сорочку, и отнесла в постель, кое-как прикрытую моими тряпками.
А сама набрала свежей воды и принялась купать Итана.
Младенец тоже страдал без ежедневного мытья.
Когда я набрала теплой воды и положила его туда, он просто заснул у меня на руках.
Ополоснув его немного, погладив его ручки и ножки, все в трогательных складочках, я его вынула, завернула в тряпки и передала Ивонне.
– Неси его скорее в комнату, там жарко натоплено! – велела я.
А сама, что уж греха таить, так и рухнула на пол, стоило Ивонне выйти за дверь.
Благо, пол был теплый.
Прижимаясь щекой к нагретому кафелю, я слушала, как из ванны стекает по трубам вода, и считала частые удары своего сердца.
Поработала я совсем немного, а устала очень сильно. Словно целое поле вспахала.
Несколько мгновений тепла и покоя показались мне раем. Ни с чем не сравнимое наслаждение.
«Ну, ничего, – уговаривала я себя. – Это только первый день. Это самое начало! Дальше я буду сильнее! Дальше будет легче!»
***
***
В корзинке у старой Ивонны оказалось так много снеди, что глаза у меня разбежались.
На горсть медяков она умудрилась купить и бутыль молока, и круг хлеба – не белого, а ржаного, конечно.
Но он был свежий, мягкий и вкусный настолько, что язык можно проглотить.
Кроме этого, Ивонна принесла несколько яиц, совсем немного чая, завернутого в белую бумагу, кусок масла и кусок сахара.
– Всего два медяка осталось, – сокрушаясь, произнесла она, возвращая мне позеленевшие от времени монеты. – На потом… на что-нибудь, да хватит.
– Осталось?! Ивонна, да ты просто гений маркетинга! Купить столько всего на горсть медяшек!
– Чего? – удивилась старушка.
– Ох, ничего. Это просто я припомнила ученое слово из книг… Ну, давайте же обедать! Есть ужас как хочется! Да и дети проголодались, держу пари!
В своей свежей новой комнате, глядя на отмытую кровать, которая теперь сияла в лучах весеннего солнца, Ивонна снова залилась слезами.
– Это все мне! – повторяла она, гладя сухой и жесткой ладонью красивое изголовье кровати. – И даже камин с дровами мне?..
– Ну, конечно, – как можно мягче ответила я. – Что за вопрос, Ивонна? Тебе тут спать с Рози. А я совсем не хочу, чтобы вы замерзли. Или чтобы заболели. Ну, ради всего святого, не плачь! Ну, чего ты?
Но Ивонна раскисла.
Она всхлипывала и все порывалась целовать мне руки, бормоча что-то о том, что больше меня для нее не делал никто.
Так что мне самой пришлось доставать из ее корзинки хлеб, масло и молоко, и делить на всех.
Поначалу Ивонна отказывалась есть.
Словно чувствовала себя обязанной мне и хотела отплатить хотя б обедом, который ей полагался.
– Да я поела уже, – наивно выкручивалась она. – По дороге…
– Что ты ела? – сурово спросила я. – Хлеб цел. Бутылка с молоком полна. Ешь давай! Я не хочу, чтоб ты заболела. Ты нужна мне здоровой и сильной. И Рози тоже ты нужна. О ней подумай. Дитя растет без матери, без отца. Хочешь и бабки ее лишить?
Ивонна шмыгнула носом, но взяла из моих рук и хлеб, и масло.
Рози с непосредственностью ребенка ухватила свою порцию из моих рук.
И к сахару с охотой протянула ручонки, припоминая, какое вкусное это лакомство.
Сама я, торопливо запивая горбушку хлеба молоком, взяла проснувшегося после купания Итана и принялась его кормить.
– На сегодня-завтра хлеба хватит, – тяжко вздыхая, сказала Ивонна. – А что потом? Может, я устроюсь на работу к кому?
– А мне дома кто помогать будет? – строго спросила я. – С детьми сидеть? Работать я буду. Я моложе и сильнее.
– А зачем нам работать, – беспечно произнесла Рози, – если в доме есть клад?
– Рози, болтливый ты ребенок! – тотчас одернула ее Ивонна, словно испугавшись. – Что несешь?!
– Что? – удивилась Рози. – Ты же сама мне рассказывала. А дом нас принял. Значит, если мы будем себя вести хорошо, то и клад он нам отдаст. Вот тогда заживем!
Я поморщилась.
– Ну, Ивонна! Зачем забивать ребенку голову неправдой и сказками! Она же теперь искать будет…
Но, увидев внимательный взгляд старухи, я невольно осеклась.
– Так вы не знаете, госпожа? – очень спокойно спросила она. Без нытья и без бесконечных причитаний.
Словно удивившись, что я приняла ее слова как ложь, как выдумку.
– Не знаю чего?!
– Ну, чей призрак тревожит этот дом, и почему?
Признаюсь, у меня волосы на затылке шевельнулись.
– Не… не знаю, – произнесла я. И тут же встряхнулась, отгоняя липкий страх. – Да и знать не хочу! Это все бредни…
– Какие же бредни? – еще более пугающе ответила Ивонна, внимательно глядя на меня. – Разве вы не слышали о вашем предке, о Славном Николасе?
– Н-нет, – пролепетала я.
– Как? – всплеснула руками Ивонна. – Это ведь его портрет висит там, внизу!
– Что-то не заметила.
– О-о! Это потому, что он закопчен и черен! А раньше-то его содержали в чистоте и почете! И все потому, что он странствовал, со всего мира свозил сюда сокровища! Вот и дом вон какой отстроил! А потом завистливые люди его решили ограбить. Ночью пришли. Пытали…
– Голову ему отрезали! – кровожадно подсказала Рози.
Я укоризненно посмотрела на Ивонну.
– Ну, Иви… такие вещи ребенку рассказывать?!
– А он все равно не выдал, где спрятал золото! – торжествуя, закончила Рози, пока Ивонна, сконфуженная, молчала. – Спрятал в доме его! И теперь охраняет! И отдаст только хорошим людям!
***
Глава 4. Первые гости дома
Поручив Итана заботам Ивонны, я с удовольствием набрала воды в ванну и решила выкупаться. Мне нужно было смыть с себя не столько грязь, сколько липкое ощущение предательства и коварства.
Мне нужно было расслабиться в теплой воде.
Прогнать из памяти мерзкие ухмылки мачехи.
Гнусные намеки Юджина.
А то казалось, что от напряжения я вся дрожу. Еще чуть-чуть, и я лопну, как перетянутая струна. Это состояние нужно тоже поскорее с себя смыть. Или я не выдержу больше!
В горячей воде мне удалось немного расслабиться.
Я почувствовала, как перестают дрожать натруженные руки и ноги.
Плечи мои расслабились и обмякли.
С удовольствием я промыла волосы и стареньким гребешком Ивонны вычесала их.
Они были у меня просто роскошные! Тяжелые, каштановые, длинные и густые. Гладкие, как шелк. Сразу видено, что Эрика о них заботилась и ухаживала за ними.
В них не было ни единой спутанной пряди, ни единого места, которое нельзя было б прочесать.
Что ж, больше красивых причесок мне на голове никто не возведет. Да и не нужно. Обойдусь простой косой!
Мне важно было привести себя в порядок, важно было выглядеть опрятно и красиво.
Мерзкие слухи обо мне итак пойдут. В этом я не сомневалась.
Поэтому я должна быть на высоте, чтоб вся гнусная грязная ложь разбивалась вдребезги о мой строгий образ.
Да, я должна быть строга к себе.
Юджин разрушил мою жизнь. Вот так запросто втоптал меня в грязь, ничуть не пожалев. Бездумно сорвал, как рвут полевые цветы.
И если когда-нибудь общество примет меня без презрения, права на еще одну ошибку у меня не будет.
Пока я возилась с волосами, вода порядком остыла. Поэтому я наскоро помылась, обтерев тело мягкой чистой тряпочкой, и поспешила вылезти.
Ивонна принесла мне чистую одежду, сорочку, какую-то серую простую юбку. Помогла одеться и привести себя в порядок. Заплела волосы.
Не бог весть какие вещи теперь были на мне. Но они были чистые, пахли свежестью. И я с удовольствием их надела, чувствуя, как прошлое меня отпускает.
На моем прежнем платье остался прежний запах, запах отчего дома, духов, пудры.
Наверное, даже запах завтрака, который подавали в день моей свадьбы, не выветрился.
Я не хотела ощущать его.
Не хотела вспоминать о доме, не хотела думать о нем.
– Ивонна, ты могла бы постирать мои вещи? – спросила я.
– Ну, разумеется! – радостно подхватила Ивонна. – Конечно, я сделаю это! И развешу сушиться, и прослежу, чтоб вещи не испортились!
Увидев меня, с чистыми прибранными волосами, раскрасневшуюся после ванны, Рози захлопала в ладоши.
– Какая вы красивая стали, госпожа Эрика! – восторженно выкрикнула она. – Совсем-совсем не бледная и не печальная! Вам идет улыбаться!
– Ну-ка, егоза, – буркнула на нее Ивонна, – не шуми. Малыша разбудишь! На-ка вот, – она придвинула ей поближе корзинку с Итаном. – Качай его, пока госпожа будет отдыхать. Ей нужно набраться сил. Она столько сегодня работы переделала!
– Только сначала ей надо гостей поприветствовать, – с готовностью придвигаясь к корзинке со спящим малышом, ответила Рози.
– Каких еще гостей? – удивилась я.
– Ну, того господина, что ждет уже целый час у крыльца, – беспечно ответила Рози, покачивая корзинку.
– Ты знала, что кто-то приехал, и молчала? – ахнула Ивонна. – Вот негодница! А если это что-то важное?
Но Рози лишь поморщила презрительно носик.
– Узнала только что. Но Дом мне сказал, – небрежно ответила она, – это нехороший человек. И помучиться ожиданием это меньшее зло, что он заслужил!
А я уже не слушала пояснения Рози. Сердце мое колотилось как сумасшедшее, когда я спускалась почти бегом по темной лестнице и пересекла холл. Потому что я нутром чуяла, что это Юджин.
Какого черта ему тут понадобилось?
Мелькнула глупая надежда, что у него проснулась совесть. И он поможет мне с сыном.
Но стоило мне увидеть Юджина, как эта надежда тотчас же умерла.
Он топтался около моего дома, не решаясь зайти внутрь.
То ли боялся испачкать свой дорогой костюм, парчовый жилет и горчичные бриджи. То ли брезговал.
Наверное, он долго ждал. Маялся у крыльца, не зная, как вызвать меня. Устал и испытал зверскую досаду. Но не зашел…
Он был не один.
Неподалеку, взрывая копытами старые садовые дорожки, скакал отличный конь с маленькой наездницей.
– Папа, смотри, как я умею! – кричала юная амазонка и пускала коня вскачь.
Папа?
Час от часу не легче!
Девочка была совсем юна, лет десяти-двенадцати. Но уже одета как юная леди. В красивую амазонку и крошечную шляпку с вуалью.
Шляпка кокетливо надвинута на лоб.
Маленькие губки целомудренно и немного чопорно поджаты. Кокетка и манерна барышня.
Скорее всего, избалованная.
Противный ребенок, если присмотреться. Глаза… глупые и пустые. Точь-в-точь, как у Юджина.
Она вообще на него очень похожа. То же выражение туповатой кротости на лице. И при этом холодная, острая подлость где-то на дне глаз.
– Смотри, как я умею!
Ее конь промчался по старым клумбам, на которых бурно разрослись пионы, и перескочил через кусты шиповника.
На землю посыпались переломанные цветы, розовые растерзанные лепестки.
– Велите своей дочери прекратить разрушать мой сад! – раздраженно рыкнула я, сделав решительный и угрожающий шаг навстречу Юджину. – Это не место для конных прогулок!
То ли вид у меня был суровый, то ли Юджин не ожидал от меня такой резкости.
Но так или иначе, а он испуганно отпрянул, и лишь потом взял себя в руки и попытался принять независимый вид.
– Ты хорошо выглядишь, Эрика, – сладенько похвалил он меня. – Посвежела. Здешний воздух тебе явно на пользу!
Я недобро усмехнулась.
– Хочешь, тебе отсыплю? – в тон ему спросила я, припоминая свою первую ночь в этом доме у камина, на полу. С маленьким ребенком!
От мысли об Итане, о моем малыше, вынужденном спать тут, не в постели, а в корзине, у меня кровь в жилах закипела.
Особенно больно по сердцу резанула разница между моим ребенком и вот этой девочкой, всадницей.
Я могла оценить ее наряд, ее лошадь. Сбрую.
Все было отличного качества и очень дорогое.
– Папа, – заканючила девчонка, направляя свою лошадь к нам, – ну, когда мы поедем? Ты обещал, что мы успеем к началу торгов! А я хочу самую лучшую лошадь! Ты обещал!
Лошадь, значит…
Она смотрела на меня с детской непосредственность и любопытством. Глазела нескромно, рассматривая, как какую-то неведомую зверушку.
Неприятный взгляд…
– Это как же понимать?! – насмешливо произнесла я. – Вы собирались на мне жениться, господин Юджин Ваган, а у вас, оказывается, дочь имеется? Не знала, что вы сторонник гаремов!
Юджин вспыхнул багровым румянцем.
У него было на редкость неприятное лицо при этом.
Пунцовые пятна только подчеркивали его излишнюю полноту, жирный подбородок и потную шею.
– Ее мать оставила мне ее на воспитание! – зашипел он злобно, торопливо шагнув ко мне и попытавшись схватить меня под локоток. – О каком гареме вы толкуете?! Здесь ребенок, постыдитесь! Я думал, мы женимся, и вы станете примерной матерью моей крошке. А вы выкинули такой фортель – родили непонятно от кого! Конечно, ни о какой женитьбе и речи быть не может! Что за пример вы можете подать приличной девушке?!
– С вашей страстью к процессу изготовления детей стыдиться должны вы!
Юджин снова встряхнулся, как мокрый кот, и опять подлез ко мне.
Явно хотел, чтобы его пустоголовая девчонка не слышала, о чем мы говорим.
– Я не за этим к вам сюда приехал! – огрызнулся он. – Не пикироваться и уж тем более не обсуждать мою дочь!
– А зачем вы сюда притащились? Я вас не звала!
– У меня по вашей милости возникли проблемы! – выкрикнул Юджин и снова понизил голос, сообразив, что его дочь прислушивается к нашему разговору, раскрыв рот.
Я усмехнулась.
– Как?! Что?! У вас проблемы, а виновата я?! – воскликнула я изумленно. – Нет, такой наглости я от вас не ожидала!
– Папа-а-а, – снова капризно заканючила девчонка, – ну едем же! Я устала!
– Сейчас, милая! – ласково отозвался Юджин. И снова вцепился в меня, как клещ. – Не будете ли вы так любезны, Эрика, сходить в ваш дом и вынести мне свидетельство о рождении вашего сына!
– Это еще зачем? – удивилась я.
Юджин снова вспыхнул гневом.
– Затем, – уже зло произнес он, – что я хотел бы отнести его к законнику и отменить свое отцовство…
– Что?! – воскликнула я.
– Незачем строить из себя невинную жертву, – мерзко произнес он. – Я думал, что мы женимся, и готов был принять вашего… гхм… бастарда. Но сейчас… Я даже не уверен, что ребенок от меня. Почему я должен нести за него ответственность?!
– Ответственность? – ничего не понимая, переспросила я.
– Ну да! Законник напомнил мне, что я обязан каждый месяц перечислять вам некую сумму на содержание дитя. Так как я его признал своим сыном. Но я сделал это из благородных побуждений! Чтобы вашу честь спасти!
– Из благородных?! Да благородство и вы даже рядом не стояли!..
– Да мне все равно, что вы думаете! – огрызнулся Юджин, до боли сжимая мой локоть. – Только платить мальчишке, которого вы где-то нагуляли, я не собираюсь!
Его голос стал угрожающим, а глаза на гладком, заплывшем тягучим жиром лице, пустыми и удивительно глупыми.
– У нас и было-то всего один раз, – зло, сквозь зубы, произнес он. – Не может женщина забеременеть просто так, за один раз! Значит, мальчишка не мой. Почему я должен страдать?! Это несправедливо!
– Законник, – медленно произнесла я, – требует, чтобы вы платили мне алименты?..
– Если не заплачу, он посадит меня на неделю в тюрьму! – зло рыкнул Юджин. – И так каждый месяц! Почему я должен расплачиваться за вашу распущенность?!
– Он так и сказал! – подала капризный голос девчонка-наездница. – Но папа обещал мне красивую лошадь! А вместо этого его заставляют отдать мои деньги какой-то шлюхе!
Ее губы жалко задрожали, она изготовилась зареветь.
– Шлюхе? – закипая, переспросила я.
Вряд ли девочка понимала во всей мере, что означало это слово.
И кого ее отец называл им.
Но меня это уже мало волновало.
– Юджин Ваган, – яростно произнесла я, высвободив руку их его липких пальцев. – Никакого свидетельства о рождении вы не получите! Вы будете платить мне столько, сколько положено!
– Ни гроша не получишь! – взревел Юджин, порываясь подняться за мной вслед. – Я сказал – сию минуту неси мне эту чертову бумажку, блудливая дрянь!
Я презрительно сузила глаза.
– Поднимись и возьми сам! – издеваясь, произнесла я.
Сомнений не было: он не осмелится.
Обветшалый дом, куда меня упекла мачеха, пользовался такой дурной славой, что Юджин не посмел переступить его порог.
Несмотря на внушительный рост, на силу, заключенную в его плечах, он был все же отчаянный трус.
Он и меня-то боялся.
Это я поняла, когда в его руках вдруг объявилась короткая черная дубинка. Лакированная и отполированная его одеждой и касанием его рук.
Кажется, он замахнулся ею на меня.
Может, и не ударил бы.
Только пугал.
Но вдруг что-то произошло.
Из сада дохнуло таким ветром, что у девчонки с головы сорвало ее кокетливую шляпу, и она улетела. Длинная вуаль запуталась в кустах и разорвалась.
Светлые волосы девчонки растрепало, насыпало ей в прическу сухих прошлогодних листьев.
А лошадь ее так напугалась, что встала на дыбы и рванула прочь, унося визжащую всадницу.
И Юджин погнался за ней, испугавшись, что дочь пострадает.
А я поскорее заскочила в дом и захлопнула за собой дверь.
Ветер тотчас прекратился.
И уже трудно было сказать, был ли это обычный весенний порыв, перемена погоды, или нечто зловеще.
Юджин усмирил коня, поймал его за узду и заставил стоять смирно.
Девчонка в седле визжала и ревела на весь сад.
Юджин ругался последними грязными словами.
Но на дом он смотрел беспомощно, не смея и близко подойти.
– Трус поганый! – торжествуя, произнесла я, глядя сквозь щели между досок, которыми были заколочены окна.
