Текст книги "Испанец (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 7. Разбитое корыто
У Игоря все было не так радужно, как рисовалось ему в начале его, казалось бы, выгодной женитьбы.
Тесть-прокурор оказался весьма демократичным, и к выбору дочери, которая, к слову, собиралась сделать карьеру федерального судьи, отнесся с пониманием и уважением. Игоря, скромного мэнеджера по кредитованию из магазина бытовой техники, приняли в семью – несмотря на то, что, по сути, он был голодранцем в наглаженных мамой брюках. Ничего-то за душой у него не было – ни толкового образования, ни сбережений, ни квартиры, ни машины, ни дачи, ничего. Зато был презентабельный вид и далеко идущие планы.
Да, этого у него было не отнять – лоска, аккуратности и умения подать себя, пустить пыль в глаза. Наверное, этим он и ввел в заблуждение будущего тестя, матерого прокурора, который и не такие байки слышал за свою долгую карьеру – серьезными размышлениями о будущем.
Свадьбу отыграли, и молодые вселились в подаренную тестем квартиру, наслаждаться молодостью и любовью, и тут-то Игоря и настигли первые трудности.
Во-первых, квартира, хоть и отдельная, была далеко не замком. Как и любое жилье в этом мире, она требовала ремонта, а это означало серьезных материальных вложений. У Игоря денег на это не было; он был бы и рад пышно украсить свой «дворец», чтоб хотя бы создать видимость достатка, но… не на что было. Его зарплата едва позволяла им с женой-студенткой сводить концы с концами, и если б не денежные вливания, которые производили родители его супруги, помогая молодой семье, то было б совсем туго.
Во-вторых, молодая супруга, как тысячи юных новоиспеченных жен, разумеется, жить семьей еще не умела. Она любила своего мужа, бесспорно любила, но отчего-то не горела подняться с утра пораньше, часиков этак в шесть, как это делала мама Игоря, чтоб нагладить ему на работу брюки со стрелкам. И готовить она тоже пока почти не умела. Вместо маминых разносолов Игоря ожидала гречневая кашка, в лучшем случае – жиденький суп, гладить свои рубашки тоже приходилось самому, а иногда и вовсе стирать все белье, что скапливалось в корзине.
Супруга пыталась исполнять свои обязанности, но кроме как обслуживать своего мужа, привыкшего к заботе и комфорту, она еще и училась, а сессия и курсовые работы занимали много времени и отнимали много сил. Поэтому бифштексы у молодой супруги как-то не получались.
И с вожделенной машиной, с огромным черным джипом, мощным и солидным как танк, все было не так просто.
Игорь получил доверенность на машину, но это вовсе не означало, что ему можно был кататься где тоьлко вздумается – хотя именно на это он и рассчитывал. Похлебав с утра жиденького супчика, он думал, что к обеду ему удастся выехать за город, на трассу. Насажать полный салон друзей, которые будут молча завидовать, рассматривая салон машины и покачивая головой, и весело визжащих девчонок, и закатиться в какое-нибудь кафе, где готовят приличные шашлыки. Посидеть, поесть, ывпить немного, расслабиться, наслаждаясь всеобщим вниманием и уважением. Вот это жизнь!
Но и этой бесхитростной мечте тоже не суждено было сбыться; стоило ключам от авто оказаться в руках Игоря, как тотчас звонила теща и просила ее отвезти куда-нибудь по важным делам. И Игорь возил, таскал ящики для рассады, сидел с тещей в очереди в поликлинике, мотался по оптовым базам, где продукты якобы были дешевле…
Все это было явно не тем, на что он рассчитывал. Ни веселых кутежей, ни денег, о которых он грезил, ни роскошного жилья он не получил. Точнее, он получил материальный достаток, но с довеском в виде семьи и семейных обязанностей, а к этому он был не готов. Вся та основательность, которая так понравилась в свое время Марине, которая пленила его молодую супругу и которая подкупила тестя, оказалась пшиком, всего лишь мечтами, к осуществлению которых Игорь не хотел прикладывать никаких усилий, рассчитывая, что ему кто-то все это просто даст, подарит.
Все больше Игоря раздражала дареная квартира – халупа в потемневших желтых обоях. Все чаще они с супругой ссорились, потому что она уставала и приходила с учебы поздно вечером, намного позже, чем Игорь возвращался с работы, и ей было уже не до веселья и не до ночных клубов, потому что нужно было сдавать самостоятельную и готовиться к контрольной. С момента их свадьбы не прошло и двух месяцев, как уже начало попахивать разводом, и, если честно, то Игорю было на то плевать. Супружества он нахлебался.
Праздник восьмого марта они праздновали порознь; точнее, Игорь праздновал в кругу коллег и друзей, напившись и оттянувшись как следует, а прокурорская дочка – в темной тихой квартире, зубря очередную лекцию. Наутро Игорь, конечно, явился домой навеселе. Сам себя он оправдывал тем, что супруга сама не захотела с ним никуда идти, отказалась, а сидеть рядом с нею и скучать, тупо пялясь в телевизор, он не нанимался. Кроме того, с гулянки Игорь принес супруге конфеты – какой-никакой, а подарок. Разбуженная ни свет, ни заря супруга широты души Игоря не оценила; она спустила его с лестницы, покидав ему вслед его жалкие конфеты, и дома больше велела не появляться.
Так закончилась супружеская жизнь Игоря.
Он снова жил с родителями. Снова ездил на работу на общественном транспорте и все чаще вспоминал Марину, досадуя, что потратил время на прокурорскую дочку и потерял ту девушку, что была бы ему идеальной, очень удобной супругой.
Он сразу понял, что Марина какая-то немного надломленная, обессиленная, и воли на то, чтобы сопротивляться, спорить и отстаивать свою точку зрения, у нее нет. Она была ведомой; она преданно заглядывала Игорю в глаза, она радовалась ему, когда он приходил – даже если до этого он отсутствовал неделю, не звоня и не появляясь, никак не объясняя свое отсутствие. Она Игоря не только уважала – она его практически боготворила, и даже дышать в его присутствии старались тише. С нею можно было б снять жилье – она работала, съем бы обеспечила. Она никогда б не осмелилась спустить его с лестницы, как прокурорская дочка, только потому, что тыла у нее не было, не об кого было опереться. Никто б ее не поддержал, не защитил и не помог бы ей, и все отношения с Игорем она выстраивала б сама.
К тому же, она готовила неплохо.
Надо было бы – и в клуб с ним потащилась бы.
Словом, удобный вариант.
А когда какие-то общие знакомые сказали Игорю, что вроде как Марина его теперь живет отдельно от родителей в своей собственной хате, работает в очень солидной фирме, он совсем извелся, похудел и осунулся как старый больной пес.
Это был просто удар под дых, язвительная насмешка судьбы! Упакованная фирмовая девочка вместо зубрилы-студентки – да мечта, а не жена! Вот кто же знал, что так лягут карты?! Игорь принялся наводить справки, и довольно скоро разузнал о Марине все – и кем она работает, и сколько зарабатывает, и где живет, и это еще больше ввело его в уныние. Потерять такое!..
Много раз он решался поговорить с Мариной; то являлся на фирму, то подкарауливал ее у подъезда того самого дома, у которого осенним слякотным днем безжалостно порвал с нею. Но Марина словно чувствовала его присутствие и нарочно избегала встреч с ним. На фирме Игорю отвечали, что Полозкова, переводчик, укатила в библиотеку за каким-то редким словарем, а у подъезда, где он сидел до темноты, онане появлялась – то ли задерживалась на работе, то ли была у подруги, но, так или иначе, а Игорь, продрогнув и устав, сдавался и уходил, так ничего и не добившись.
Не поговорив с нею, не извинившись и не получив прощения.
Ничего.
И телефона ее, как на грех, у Игоря не было.
Отправляясь под венец, он рассудил, что больше ему ни к чему контакты этой девушки, и, пытаясь выглядеть честным супругом хотя бы в своих глазах, он удалил номер Марины из записной книжки, отчасти с нехорошим удовлетворением оттого, что наконец-то отделался от нее, от ее привязчивости и простого, бесхитростного обожания. Подспудно Игорь чувствовал, что при всех своих недостатках Марина честнее и лучше него, на ее фоне он казался самому себе говном, и ему было по-настоящему погано от этого.
А теперь вот он жалел об этом поспешном и опрометчивом поступке. Где раздобыт ее контакты? Игорь отчего-то не сомневался, что стоит ему с нею поговорить поласковей, да просто вновь появиться в ее судьбе, как она тотчас растает и снова попадет под его влияние, а значит, и позволит ему главенствовать и командовать собою.
Тогда можно было б с ней сойтись; осесть, откормиться, стать солидным и спокойным и перестать походит на загнанного в угол кролика, перепуганного и измученного неудачами, которые сыпались на него одна за другой. Мало того, что он лишился жены и всех прокурорских благ, так еще и ославила его семья жены знатно, рассказав всем и каждому, какое он, по сути, ничтожество и пустое место. На Игоря теперь смотрели искоса, посмеиваясь, и он уже привык ходить, втянув голову в плечи.
Да, отсидеться у Марины было отличным вариантом, но только как к ней подступиться?
И Игорь решился на поистине отчаянный шаг: он, как ни в чем ни бывало, отправился к матери Марины, прикинувшись, что ничего не знает о ее переезде.
Елене Петровне, матери Марины, Игорь нравится.
Во-первых, он был хорош собой, а Елена Петровна, кокетничая, нет-нет, да говаривала на семейных праздниках, что очень любит красивых мужчин.
Во-вторых, в свое время Елена Петровна возлагала на Игоря огромные надежды. Она мечтала, что именно он заберет Марину из отчего дома, взяв ее замуж и сняв тем самым с плеч родителей эту непосильную ношу – заботу о дочери.
И в-третьих, она видела в Игоре нечто такое, что их роднило. Елена Петровна твердо была уверена, что с ним-то Марина не забалует, и прольет немало слез, на которые мать с пафосом сможет говорить ей что-то типа «сама выбирала, теперь тяни этот груз» и «все так живут, а как ты хотела?». Словом, для поучительных лекций было просто раздолье.
– Игореша! Привет! Забыл совсем нас, сто лет не был!
Открывшая Игорю дверь Елена Петровна, казалось, была очень обрадована его визиту.
– Ну, проходи, что же ты стоишь в пороге?
Интересно, зачем она его зазывает, подумал Игорь, изображая смущенную улыбку на своем лице. Марина ведь с ними не живет. Или?..
– Да неудобно, – Игорь сразу решил расставить все точки над i, сразу дал понять, что знает, что Марины тут нет и быть не может, и все заманивания типа «она вот-вот придет» неуместны. – Мне б телефончик ее узнать. Потерял номер…
Но у Елены Петровны, кажется, были свои планы на этот вечер. Она решительно отступила вглубь коридора, открывая Игорю вход в свое логово.
– Заходи, заходи, не стесняйся, – с нарочито преувеличенным гостеприимством в голосе проворковала она. – И никаких отговорок! Я хоть чаем тебя напою!
Все это время, все полгода, что Марина жила отдельно, мать не видела ее ни разу и не слышала о ней ничего. Марина защищала свой новый, уютный хрупкий мир очень тщательно, даже одержимо. Казалось, она нарочно избегает таких мест, где может встретить мать, на звонки отвечала односложно, ссылаясь на занятость. Как-то раз столкнувшись с Анькой, Елена Петровна просто-таки вцепилась в девушку, пытаясь вытрясти из нее хоть что-то о дочери, но та ловко вывернулась, не сказав ничего, нахально заявив, что тоже ничего о Марине не знает, потому что не сует нос туда, куда ее не приглашают.
Врала, конечно.
От ярости и бессилия Елена Петровна могла лишь сопеть, как старый бульдог, багровея по самые брови от ярости и глядя в наглые, как смотровая щель танка, глаза Аньки. Хотелось и ее облаять, сказать ей, что она хамка, нахальная распутная девка, которая наверняка дурно влияет на Марину, и наверняка развратила ее, а в квартире дочери устроила притон! Но рядом была мать Аньки; и Елена Петровна сдержала свои порывы, багровея и чувствуя, как кожа на груди тоже пылает от румянца, словно в нее кипятком плеснули.
Дочери Елена Петровна теперь боялась, как боялся бы бывшего раба всякий тиран, получивший решительный отпор и лишившийся своей власти. Сначала она долго ждала, когда Марина, смакуя каждый день свои мечты об униженных просьбах дочери ее простить. Но время шло, месяц, второй, третий, а Марина не спешила на попятную, и в голову Елены Петровны закрались первые сомнения. А придет вообще Марина-то?..
Тогда женщина решилась наведаться к дочери сама. Нет, она не собиралась мириться и отступать от своего плана. Напротив – она хотела морально подавить Марину; хотела пройти, не раздеваясь и не разуваясь, оставляя следы обуви на мытых полах, морщить нос, рассматривая жилище дочери, какие-то милые нехитрые безделушки и простой, незамысловатый уют. Она даже решительно ключ взяла от дверей этой квартиры, полагая, что имеет право открыть и войти без приглашения. И все свои действия она оправдывала весьма благовидным предлогом – узнать, не околела ли с голоду ее растяпа-дочь.
Но этим сладостным мечтам сбыться было не суждено. Поднимаясь на второй этаж, женщина еще на лестнице увидела то, чего, по ее расчетам, никак быть не могло: новую стальную дверь с щегольской фурнитурой цвета матового белого золота.
Подойдя к дверям, Елена Петровна некоторое время изумленно изучала замок, изящно изогнутую ручку, красивую металлическую светлую отделку на темном полотне и растерянно сжимала большой латунный ключ на взлохмаченной, местами засаленной до блеска веревочке. Марина грозилась сменить замок, но тогда Елена Петровна не восприняла ее угрозу всерьез. На это нужны были деньги, а их у Марины не было.
А на новую дверь, значит, нашлись?..
И тут Елена Петровна впервые испытала страх, потому что ее привычный мир пошатнулся. Почему-то в голову полезли хаотичные мысли об одинокой старости, о болезнях и – не приведи Господь! – об инсульте и параличе. Раньше она думала, что Марина , это ни на что толковое не годное неуклюжее создание, никуда не денется; и ей придется до смерти родителей помалкивать в тряпочку и терпеть их воспитательные меры. А эта чертова новая дверь… она словно накрепко закрыла жизнь Марины от матери, от ее надвигающейся старости и беспомощной немощи.
От нее веяло достатком и уверенностью, даже самоуверенностью – дверь была явно не из дешевых. «И это всего за три месяца она так разбогатела? – думала Елена Петровна с привычной ей ядовитой желчью. – Богатого ебаря, что ли, завела? Ой, позорница! Малолетняя дрянь! Не хватало еще чтоб мне выговаривали и пальцами тыкали, что дочь моя – шалава, спит с мужиками за деньги!»
Как ошпаренная, Елена Петровна скатилась с лестницы, удирая с лестничной площадки как с поля боя после проигранной битвы; теперь она отчаянно не хотела, чтобы ее кто-то заметил и, не дай Бог, затащил в квартиру, запертую этой новой дверью. Она бормотала что-то о разврате и позоре, о том, что вырастила дочь-проститутку, но на самом деле она смертельно боялась увидеть там, в квартире, подтверждение своих догадок о том, что у Марины кто-то появился. Кто-то, кто ее оберегает, заботится и помогает ей. Мужчина. Тот, кто больше не даст ее в обиду ей, Елене Петровне, матери.
Прошло примерно чуть больше недели после ее позорного бегства, когда объявился Игорь.
Он явился с видом побитой собаки, которая смотрит виноватыми глазами и едва виляет хвостом, всем своим существом показывая, как раскаивается в содеянном. О разрыве между ним и Мариной Елена Петровна догадалась тоже у этой чертовой пижонской двери. Черт знает, за что эта доверчивая дурочка Марина любила его, Игоря; наверное, умел хорошо пудрить девчонкам мозги. Да только вот прижимист был до смешного; за все время, что он и Марина, что называется, дружили, он подарил ей лишь одно маленькое серебряное колечко и какую-то яркую подвеску-бижутерию. Так что новая шикарная дверь просто не могла быть его подарком.
Теперь же Игорь ластился и просился обратно – в жизнь Марины, в уютные тихие вечера, в ее бескорыстную и честную любовь… Елена Петровна, ласково улыбаясь и настойчиво зазывая незваного гостя на кухню, про себя усмехалась, отчасти злорадствуя над несостоявшимся зятем.
«Что, профукал девчонку, а теперь опомнился? – думала она язвительно, разливая чай по ярким чашкам и придвигая Игорю плетеную корзинку с конфетами. – Все надо делать вовремя!»
Впрочем, вслух ничего такого она не сказала, а напротив – была мила и приветлива.
Вспомнив о неловкой просьбе Игоря, метнулась в спальню и притащила телефон, собственноручно отыскала номер Марины и дала ему переписать.
– Ой, уж и не знаю, как она там живет, на что, – притворно вздыхала Елена Петровна. Ее хитренькие глазки смотрели на Игоря умоляюще и так сладенько, так ласково, что усомниться в том, что мать переживает за дочь, было просто невозможно. – Не звонит, не приходит… Мне не отвечает; я уж пять раз сегодня звонила – нет, не берет трубку. Может, ты с ней поговоришь? Может, тебе она ответит, как и что у нее? Ой, боюсь, попадет она в дурную компанию… Анька это, вертихвостка, все терлась около нее…
***
Женщина хитрила; она надеялась через Игоря узнать, есть ли у Марины мужчина. Если есть, Марина сразу этого хлыща отошьет. Нету – ну, тогда можно с ним договориться и как-то вернуть эту девчонку в колею…
Игорю не хотелось, очень не хотелось звонить Марине в присутствии Елены Петровны; он рассчитывал сделать это когда будет один. Хотел все продумать до мелочей, вплоть до интонации, с которой будет говорить; наболтать кучу ласковых слов, рассказать, как соскучился и как раскаивается в своем неправильном выборе. Хотел сказать, что каждый день вспоминал и не мог забыть ее, Марину. Хотел бессовестно наврать, что жена опостылела, что теперь он ее винил в том, что не мог быть с Мариной, и потому он ее кинул.
Но в присутствии Елены Петровны городить всю эту чушь, в которую поверила бы только юная неопытная глупышка, он не осмелился. А женщина настаивала, умоляюще заглядывая ему в лицо, и отказать ей после того, как она радушно его приняла и напоила чаем, он не мог.
Тушуясь и вспыхивая от смущения, под внимательным немигающим взглядом матери Марины, Игорь набрал заветный номер и долго ждал ответа. Гудки плыли, и Игорь уже пожалел сто раз, что поддался на уговоры этой назойливой тетки; идиотом в ее глазах выглядеть не хотелось, как и ничтожеством, которое можно игнорировать. Раньше Марина отвечала тотчас, теперь же не спешила услышать его.
Он все же дождался; она ответила, но резко, раздраженно и грубо – так, как до этого не отвечала никогда. Казалось, девушка была взбешена и едва ли не выкрикнула с ненавистью и раздражением «чего тебе нужно?!» Игорь проглотил эту неуважительную грубость, из последних сил сохраняя на лице улыбку, чтобы Елена Петровна не догадалась, что он сгорает от стыда.
– Я в командировке, в Испании! – выкрикнула Марина все так же раздраженно, и уже язвительно, с ехидцей добавила: – Привет прокурору!
Ее уверенность в себе, которой раньше не было, ее дерзость и резкость неприятно поразили Игоря, а своей Испанией она просто пригвоздила его к табурету, заставив страдать и корчиться от осознания, что мимо его рук прошла та блестящая, великолепная жизнь, к которой он так стремился, и выпустил он этот шанс сам, променял его на простое мещанское счастье, которое, как оказалось, ему не принадлежит…
Вот теперь он точно чувствовал себя на самом дне. Идиотом, лопухом, придурком, лохом, мимо которого проносится все, как красочный парад мимо пассивного зрителя.
Елена Петровна тоже молчала.
Про Испанию она услышала, про командировку тоже.
И во взгляде ее не было радости за дочь или гордости. Только злость и страх. Потому что черт знает, как там с мужиком, есть ли он в ее жизни или нет, а вот более опасный защитник у нее точно появился, и это – она сама.
***
Поутру Эдуарду проснулся уже один, хотя засыпала они с Мариной. Он точно это помнил; помнил вкус ее соска на своем языке, уже не остренького и жёсткого, а расслабленного и мягкого, когда он целовал Марину в грудь, хрипло шепча какие-то милые глупости. Девушка даже не двинулась; ее дыхание было ровным и тихим, кажется, она уснула раньше него, затихла, закинув руку за голову, покуда он еще устраивался, то и дело порывисто и горячо обнимая ее маленькое тело…
А сейчас, проведя рукой по той стороне кровати, где должна была лежать Марина, он ее не обнаружил. Поднявшись, заспанный Эдуардо огляделся – не было ни девушки, ни ее вещей – пижамки, которую он с таким наслаждением стащил с Марины. Только белые трусики остались – и то потому, что он на них лежал, и Марина, видимо, не нашла их.
Эду плюхнулся обратно в подушки, с удовольствием потягиваясь. Настроение его было отличным, хотя, нужно признать, он пожалел, что Марина ушла. Попробовать ее снова, с утра – это было бы великолепно. Снова почувствовать ее безумный порыв, ее отчаянную страсть, с которой она приникала к нему, выпить ее молочного дыхания, послушать ее дрожащий голос и различить в нем изумление и предвкушение наслаждения… лучшего начала дня и вообразить было трудно.
«А ты вовсе не холодная, Doncella de nieve, – весело подумал Эдуардо. – Ты такая жаркая внутри, что можно сгореть… Ты умеешь отдаваться мужчине так, чтобы доставить ему наслаждение, чтобы хотелось брать тебя еще и еще».
Внезапно для самого себя Эду понял, что, несмотря на то, что в жизни его было достаточно много девушек, Марина чем-то отличалась от них. Да, так; с редкой из своих прежних подружек хотелось встретиться еще раз. Все они отлично знали, кто такой Эду, и сколько с него можно поиметь, и старались чем-нибудь удивить его, выделиться из толпы его приятельниц. Отношения с ними были тяжелыми и липкими, как патока. Из них тотчас хотелось выйти, чтобы не завязнуть в приторной приставучей сладости. Любовь казалась Эдуардо не чувством, а комплексом дорогостоящих услуг. Достаточно было пошуршать купюрами в ресторане, или предложить к оплате платиновую карту, которую принимали с покном, как корону с уставшей головы короля, рассказать об отдыхе на Лазурном берегу, и вчерашняя едва знакомая скромница с улыбкой и послушно надевалась ртом на его член. За поездку на море, к примеру, на Пальма де Майорку и возможность отдохнуть в приличном отеле неделю их трусов готова была выпрыгнуть каждая. Злая колючка же не получила за эту ночь ничего кроме него самого и удовольствия, и, кажется, ей этого было достаточно. По крайней мере, она ушла, почти сбежала, а не осталась дожидаться награды поутру. Впрочем, думал Эду, это вполне может оказаться частью хитроумной игры, вслед за которой последует привычная патока. Мало ли он видел ухищрений девиц.
Но одно было несомненно: ни одна из них не отдавалась так, как эта злая колючка – без остатка, с такой честностью и готовностью его принимать, и ни одна не была так сладка.
В таком же приподнятом настроении Эду неспешно принял душ, оделся и спустился к завтраку.
Отец настоял на том, чтобы гостьи жили в его доме – значит, и завтракать они будут вместе с ним в столовой. Приглаживая чуть влажные волосы, Эду ощутил легкое волнение от мысли, что сейчас увидит свою злую колючку, заглянет в ее глаза и рассмотрит в их отблески ночной отчаянной страсти.
Конечно, злая колючка была там. В столовой, за столом. Очень милая, уютная, одетая очень просто, но от этой простоты кажущаяся еще более трогательной и юной. На ее губах была нежная, чуть смущенная улыбка, она прятала глаза и то и дело поправляла прядь светло-русых волос, выбивающуюся из прически, но, тем не менее, поддерживала какую-то беседу с де Авалосом-старшим.
Вероники еще не было; видимо, она уделила больше внимания своему утреннему виду перед тем, как спуститься к завтраку.
«Хочет произвести впечатление на отца, – с усмешкой подумал о Веронике Эду, усаживаясь рядом с девушкой. – Русские все делают основательно, даже влюбляются».
У де Авалоса зазвонил телефон, и он, извинившись, вышел из-за стола. Кажется, он ждал какого-то важного звонка и говорить хотел без посторонних ушей.
Стоило ему выйти, как в столовой возникла чудовищно напряженная тишина. Марина сидела с невозмутимо-спокойным лицом, а Эду в очередной раз с изумлением понял, что тушуется отчего-то перед этой девчонкой, и так запросто не может напомнить ей о страстном свидании, как напомнил бы любой другой девушке.
Марина не предпринимала ни единой попытки флиртовать с ним, не пыталась ему понравиться, не делала вид, что смущена, хотя смущаться имела полное право. Ничего; вообще ничего. Ни слова; ни жеста; ни взгляда. И это повергло Эду в ступор.
– Как спалось? – осторожно поинтересовался он, нетерпеливо завозившись на месте.
Марина чуть пожала плечами:
– Благодарю, хорошо, – ответила она как ни в чем не бывало. – Нога не беспокоит меня совсем.
– Мне показалось, – попытался пошутить Эду, – что она вчера уже не беспокоила?
– Да, так, – все тем же ровным безмятежным голосом произнесла Марина.
Что?! И это все?! И ни слова о ночи любви?! Ни слова благодарности за жаркие поцелуи?! Ни слова восторга?! Ни намека на то что была б не прочь повторить?!
Злая колючка с первыми лучами солнца снова превратилась в холодную Снегурочку; она смотрела на Эду совершенно спокойно, не тушуясь, и он никак не мог совместить два образа этой непостижимой женщины воедино – этой холодной и бесстрастной девушки и ночной жадной до ласк женщины.
– Может, – произнес Эду, тщательно скрывая свое разочарование и досаду от ее холодности, – вы хотя бы имя свое скажете? А то как-то неудобно быть с девушкой и не знать, как ее зовут.
– А секс, – все таким же ясным, спокойным голосом произнесла девушка, глядя прямо в глаза Эду и не тушуясь ни капли, – еще не повод для знакомства.
От этого нахального заявления у Эду глаза на лоб полезли.
– Сеньор де Авалос, – продолжила девушка чуть мягче, увидев его изумление. – Я прошу вас понять меня правильно. То, что было – великолепно, прекрасно, замечательно. Но это моя вина и моя ошибка; минута моей слабости. Неуважение к хозяину этого дома и… я не нахожу слов, чтобы выразить всю глубину моего раскаяния. Я очень прошу вас… забыть об этом моем неподобающем поступке и приношу свои искренние извинения.
И все это она говорила совершенно спокойно, без слезливых истерик, без придыханий и без подступающих к горлу рыданий. Четко и внятно, словно читая инструкцию.
Maldita sea! Проклятье! Эду почувствовал, что оторопь сменилась горячим негодованием, он готов был кричать, топать ногами и крушить все подряд.
Это не женщина, это убийца! С таким же ясным лицом и с улыбкой на губах она отпилит ему, Эду, голову столовым ножом!!
