355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Фрес » Испанец (СИ) » Текст книги (страница 1)
Испанец (СИ)
  • Текст добавлен: 30 июня 2020, 08:00

Текст книги "Испанец (СИ)"


Автор книги: Константин Фрес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Глава 1. Марина

С самого детства Марина была типичной неудачницей.

Классической.

Убожеством, объектом для насмешек, безрукой неумехой, у которой ничего не может быть нормально априори. Ронять и испытывать чувство мучительного стыда – вот на что она была годна. Опустить руки и сдаться было для нее обычным делом, и эта постыдная привычка выкорчевывалась из души, вычищалась из характера с трудом и уже в достаточно взрослом возрасте.

Даже сейчас, по прошествии времени, когда школа и старые вязаные свитерочки, донашиваемые за старшей двоюродной сестрой были далеко позади, а сама Марина считалась довольно успешной молодой женщиной, ее уверенность в себе легко можно было поколебать, всего лишь уронив папку. И в один миг ее умение держать себя растворялось, девушка неловко сутулилась, движения ее становились быстрыми и суетливыми, и она чуть не плакала, сгребая расползающиеся по полу документы в скользких мультифорах.

Размышляя здесь и сейчас о таком положении вещей, Марина все же приходила к выводу, что все ее неудачи и вечный позор джунглей были всего лишь результатом искусственно привитой застенчивости и воспитания. В семье ее учили быть такой – готовой жертвой, удобной для употребления какому-нибудь доморощенному тирану, лишь бы только он появился на горизонте и забрал ее замуж, сняв с плеч родителей эту непосильную ношу – заботу о дочери. Марина потому и фамилию свою – Полозкова, – не любила. В ее воображении та звучала всегда издевательски и была неотрывно связана с прошлым, в котором над нею смеялись и называли исключительно по фамилии.

«О господи, Полозкова, что у тебя случилось?»

«Вечно с тобой что-то не так!»

«Ну, понятно, это же Полозкова! Разве у нее может быть что-то нормально?!»

Едва ли не с пеленок Марине внушалось, что мучиться, иметь на сердце незаживающую рану и страдать, самоотверженно превозмогая все трудности – это нормально, романтично и в какой-то мере даже хорошо, ведь это удел всех приличных женщин. По юности и наивности Марина, не видя иного примера перед глазами, конечно, в это верила…

Ее мама, Елена Петровна, была женщиной властной, жесткой и авторитарной, а отец как раз наоборот – был человеком мягким и даже бесхребетным.

Иногда Марине казалось, что маме ее самой хотелось хоть немного побыть слабой бледной дамой, склонной к обморокам и благородным слезам, красиво ползущим по щекам, этакой беспомощной жертвой обстоятельств, которую бы все жалели и окружали вниманием. Но отец не спешил подтирать сопли супруге и наигранных истерик с красивым заламыванием рук не понимал. Он был человеком очень простым и приземленным и выяснять высоких отношений не хотел категорически. Не хотел бегать в ночь за  супругой, не хотел после пустяковых ссор ползать на коленях с богатыми дарами, с цветами и духами, заглаживая свою несуществующую вину. Он хотел борща и тихих семейных вечеров.

 И Елена Петровна, поняв, что рядом с ней отнюдь не мужественный герой, не утонченный граф и не страстный капитан с пиратского корабля, и бурных страстей от него ожидать не приходится,  замыкалась в гордом молчании на целые недели, лелея свои обиды и затаив зло. В отместку за нечуткость мужа с годами она превратилась в холодную, вечно озолбленную стервозную тетку, изломала, уничтожила слабохарактерного супруга постоянными склоками и следующими за ними многодневными отказами разговаривать, а из Марины она вздумала вылепить то, чем ей не удалось стать самой – хрупкую и беззащитную тургеневскую барышню.

Мама с детства твердила ей: «Не высовывайся, будь скромнее, веди себя правильно! Нечего модничать. Кому надо, тот сам тебя заметит!» Отчасти это было своего рода методичкой, пособием для Марины, как себя правильно вести, а отчасти таким образом мама решала проблемы, возникающие с взрослением дочери и с ее желанием одеваться красиво и нравиться парням.

Сколько раз Марина рыдала, закрывшись в ванной, из-за того, что ее поднимали на смех из-за обносок, которые она была вынуждена донашивать за старшей родственницей! Как она хотела хоть раз, но побыть точно такой же, как и все ее сверстники! Не лучше, не богиней и не королевой – прост такой же, ничем не отличающейся… Но мать раз за разом повторяла свое железное «не высовывайся!», убеждая Марину, что ее природная красота сделает свое дело, и однажды найдется тот, кому будут не важны ее старые, не модные платья, и Марина умолкала, не смея больше напоминать о желанной обновке.

Отчего у родителей не находилось денег, чтобы одевать дочь, Марина не знала. Они жили вовсе не бедно; вполне благополучная семья, среднего достатка. Но отчего-то интересы и потребности Марины рассматривались в самую последнюю очередь, и мать, решая возникающие проблемы, всегда употребляла неприятное словцо «выкрутилась». Марна ощущала себя не человеком, а досадным недоразумением, трещиной на стене, которая беспокоит и все портит. А материны «выкручивания» здорово походили на то, как эту злополучную трещину заклеивали малярным скотчем и завешивали кричащим плакатом с рок-певцом, или же календарем христианских праздников. Неважно чем, лишь бы прикрыть.

Выкрутиться из положения.

Сделать видимость, что проблема решена.

А если Марина начинала возмущаться, ей тотчас напоминали ее место, и подчас очень грубо.

«Ты никто, и звать тебя никак! Твое тут только г… в унитазе! – так говорила разгневанная мать, сердясь на неблагодарность дочери. – Где я тебе должна взять? Ну, где? Повеситься мне, что ли?»

И это, конечно, давало свои плоды. Марина, затюканная, заткнутая правилами хорошего тона,  закомплексованная и морально раздавленная, по рукам и ногам повязанная приличиями, просто не научилась контактировать с людьми.

Ну, вот так.

Не умела общаться, не умела поддержать разговор, да что там – она не умела даже верно, адекватно реагировать на ухаживания мальчишек, когда некоторые одноклассники вдруг порывались за ней ухаживать. Марина забивалась в угол, пугаясь неожиданного и незаслуженного, как ей казалось, внимания к такому ничтожеству как она, отмалчиваясь и мучительно соображая, как ей себя вести. Заплакать, чтобы мальчишки любовались глубиной испытываемых ею чувств? Но это было нелепо, глупо и странно, и Марина просто молчала, а мальчишки быстро теряли к ней интерес.

А потом еще и оказалось, что никому особенно не надо было ее замечать.

Пока Марина по совету своей мамаши молча отсиживалась в углу, изображая из себя оскорбленную невинность и ожидая самого настойчивого разглядывателя ее уникального внутреннего мира – «мужчина должен добиваться тебя!» – кавалеров разбирали бойкие и веселые подружки. Пока Марина, изучая иностранные языки,  обогащала свой внутренний мир, в котором никто особо не жаждал копаться, чтоб понять уникальность новоявленной Золушки, одноклассницы выпрашивали у родителей модные тряпки и новые сапожки и гуляли вечерами с ухажерами.

А  Марина все ждала, когда же явится ее принц, обрастая все новыми комплексами – подружки были теми еще язвами и никогда не упускали возможности посмеяться над скромными нарядами девушки, над ее ношеной шубкой, над чинеными ботинками.

Весь семейный бюджет, оказывается, был ориентирован на Елену Петровну и на подношения ей же – отец Марины наконец-то одумался и попытался вернуть утерянное расположение жестокой супруги многочисленными подарками. Так что на новые ботинки Марине денег тоже не хватало.

Родители жили в каком-то своем, выдуманном мире, полном страстей, и им, погрязшим с этих отношениях, было не до растущей дочери и до ее потребностей, которые мать Марины называла пустяковыми и неважными. Они ловко отгораживались от жизни дочери, и в свою жизнь ее тоже не пускали. Тепла и взаимопонимания между родными, казалось бы, людьми не было.

Так что к своим семнадцати годам, окончив школу и поступив в институт, Марина была выставлена мамой в большую жизнь совершенно к этой самой жизни не подготовленная, да еще и с кучей комплексов. Она никогда не красила волос, не умела делать макияж, не носила туфель на высоких каблуках и считала себя дурнушкой, глупой курицей – а чем еще можно было объяснить ее неудачи?!

Учиться выстраивать отношения с людьми приходилось сейчас, уже будучи взрослой и сформированной личностью, и это было чудовищно неудобно. Марина ощущала себя если не инопланетянкой, то уж иностранкой точно. Ей приходилось заново учиться говорить на одном языке с окружающими ее людьми, понимать их, вникать в их шутки и сленг.  Предъявляя взлелеянную мамашей барышню миру, Марина получала в ответ лишь обидные насмешки и непонимание. Одногруппники откровенно потешались над Мариной, называя ее ломакой, не веря в ее искренность, и ей приходилось замолкать и учиться вести себя так, как они.

Долгое время Марина жила как в вакууме, не имея толком подруг и друзей; лишенная тепла в семье, сейчас, выкинутая в мир, она ластилась, как бездомная собачонка, ко всем, кто оказывал ей хоть какое-то внимание. Без разбора кидалась в любые отношения, чтобы отогреться чужим теплом, верила любому доброму слову, принимала за чистую монету любые ухаживания… Каждый раз ей  казалось, что вот оно, то, к чему так долго ее готовила мама – вот тот, кто сумел рассмотреть ее под серыми невзрачными одежками! Но очередные отношения заканчивались ничем, и Марина, обжигаясь, получая от жизни хлесткую пощечину, усмехалась и отступала, усваивая очередной горький урок.

Самостоятельная жизнь учит быстро, но жестко; за пять лет вдребезги разлетелся образ хрупкой наивной барышни, а Марина поняла, что не такая уж она и дура, и не такое ничтожество, каким видела себя и каким пыталась сделать ее мать. Конечно, ей не хватало житейской мудрости и опыта, но зато, оказывается,  она мастерски умела держать удар и не раскисать – самое незаменимое качество, если у тебя нет тыла в виде слабохарактерного мужа, готового плясать перед тобой на задних лапках и приносить тебе все по первому требованию. Очень рано Марина поняла, что рассчитывать можно только на себя. Полезное знание для Золушки, не прошедшей конкурс во дворец и никому не пригодившейся!

С Денисом, с молодым человеком, отношения с которым Марине показались первыми серьезными, она рассталась, когда ей было двадцать. Он научил ее говорить «нет» и не позволять вытирать о себя ноги. Разрыв между молодыми людьми произошел по ряду причин, и инициатором разрыва стала именно Марина, которая вдруг взбунтовалась и из тихой покорной девушки вдруг превратилась в нахальную хамку и бессердечную эгоистичную особу.

Во-первых, Марина ужасно не нравилась его маме. Ее скромность никто не оценил. Не модная, не броская, не богатая наследница, да и еще и на полгода старше. Полгода! Этот смехотворный разрыв в возрасте почему-то очень смущал маму Марининого избранника. Она постоянно нашептывала Денису, что «твоя Маринка только и жаждет, чтоб забеременеть от тебя и прописаться у нас дома! Ей дом наш нужен! Она усядется у тебя на шее с ребенком, а ты вынужден будешь идти работать и учебу не закончишь!».

Эту чушь хнычущий Денис пересказал Марине – у него не хватило ума отмахнуться от слов матери и забыть их. Заглядывая девушке в глаза, Денис противно канючил: «Ну, ты же не сделаешь так, не сделаешь?». Тогда Марина в первый раз испытала жгучее желание ударить его по лицу за стыдную, немужскую слабость, встряхнуть за шиворот, чтобы вытрясти глупость, которой была наполнена его голова. В тот момент ей очень хотелось рыдать от отчаяния самой и кричать, кричать: «Неужели ты не понимаешь, что поддержка и защита нужна мне, а не тебе?! Неужели ты не видишь, что я должна плакать у тебя на груди, а не наоборот?!»

Но девушка сдержалась.

Не до конца похороненная тургеневская барышня, то ли монстр, то ли разбитая фарфоровая кукла, кое-как склеенная скотчем, выползла из закоулков души Марины и ласково заворковала, утешая и успокаивая Дениса:

– Нет, конечно! Что ты такое говоришь?! Я же люблю тебя… люблю… ничего мне не надо, какая выгода, о чем ты?!

От этой тургеневской дряни очень трудно избавиться, да…

Сейчас Марине было стыдно за минуту слабости, которая не позволила ей влепить пощечину Денису, разбить его надутые красные толстые губы, наорать и макнуть его головой в те самые помои, которые он вылил на нее. Выгода?! Какая выгода, если он и не дарил ей ничего толком? Шоколадки? Да уж, нечего сказать, выгода…

На свой день рождения Марина получила от этой загадочной женщины, по совместительству матери своего жениха, дешевенькую книгу в мягкой обложке под названием «Поздняя любовь» и задушевную лекцию тет-а-тет, на которую ее за ручку привел Денис, на тему «Девственность, ее нужность и ненужность: для кого бережем, девоньки?  Если что, обращайтесь, я помогу с контрацептивами».

Марине все это ужасно не понравилось.

Все же она не была готова к тому, чтобы посторонняя малознакомая тетка поучала ее как себя вести, давать или не давать, бесцеремонно лезла к ней под одеяло и распоряжалась ее, Марины, телом в угоду своему сынку.

Под внешней чересчур навязчивой доброжелательностью эта тетка с хитрыми глазами и носом, как у Кинг Конга, прятала гнилое нутро. До Марины дошли слухи, что будущая свекровь очень сокрушается по поводу того, что ее ненаглядный сынок связался с «нищебродкой». К тому же, досталось и папе, и маме Марины. Несостоявшаяся родственница ославила их, и папа оказался запойным алкоголиком, а мама – ненормальной дурой. Вот как драгоценному сыночке родниться с такой семьей?!

Да и сам Денис по прошествии некоторого времени оказался далеко не подарком; только через полгода после расставания с ним Марина могла без боли и стыда вспоминать его попытки командовать ею, запреты встречаться с подругами, читать нравящиеся ей книги. Притом по отношению к Марине Денис никаких обязательств не имел. Целое лето он провел беззаботно, развлекаясь с друзьями и не удосужившись ни разу Марине не позвонить.

Девушка горевала не долго; когда горе-жених в конце августа все же вспомнил о ней и явился, Марина выставила его вон без сожалений.

– Извини, но пока ты гулял, я нашла себе другого! – сказала Марина, не оценив ни парадного костюма Дениса, нацепленного ради такого случая, ни его глуповатой улыбки и распахнутых объятий.

Глава 2. Игорь

Другой!

Так тоже бывает – чтобы полюбить, порой достаточно одного только взгляда.

Они нашли друг друга в толпе, празднующей городской праздник. Над их головами взрывались салюты, Марина и голоса своего не слышала, а вот Игоря и его взгляд – долгий, горящий, – она увидела, выхватила из толпы.

Игорь показался ей необыкновенно красивым.

Парадокс всей жизни Марины заключался в том, что хоть она и считала себя жалкой уродиной, а вот парни, обращающие на нее внимание, сплошь были красивыми. Симпатичными, интересными, видными, яркими – а вот Игорь был красив. Синеглазый, светловолосый, спортивный – мама Марины лишь руками всплеснула, когда увидела дочь, сияющую от счастья, с новым ухажером, провожающим ее вечером с прогулки.

– Придется свадебное платье покупать, – раз в кои-то веки с радостью за дочь, ликуя, произнесла она, и Марина, совершенно очумев от счастья, лишь молча кивнула.

Вообще, идея фикс – выдать Марину замуж, причем срочно! – посетила маму сразу, как только дочери исполнилось восемнадцать. Стеная и охая, картинно хватаясь за сердце, выдавая Марине жалкие копейки – на проезд до университета, плюс на пирожок, чтоб было чем перекусить в течение дня, – мама слезно стонала, как она устала «тянуть» дочь, как ей тяжело, как она хочет отдохнуть от этого непосильного бремени.

– Когда ты уже выйдешь замуж?!

Обычно все слезные жалобы мамы этим и заканчивались – злобным отчаянным выкриком, который был хуже пощечины. Марина огрызалась, и, выскакивая из дому в холодное утро с напрочь испорченным на весь день настроением, глотала слезы бессилия. Замуж, конечно! Каждое утро поднимаясь в пять утра и возвращаясь с учебы в семь вечера, где, когда она должна была найти мужа?! Да и ботинки с приклеенными каблуками, пальто с вытертой до дыр подкладкой не делали ее мечтой всех парней факультета.

Иногда Марине казалось, что маман нравилось ее мучить, смотреть на ее нелепую фигуру в сером «сиротском» пальто и задавать ей раз за разом один и тот же вопрос, чтобы с садистским удовлетворением услышать ответ, выкрикнутый со слезами и истерикой.

– За кого прикажете выйти?! – орала Марина в пылу ссоры. – Кому я нужна, такая?..

Мама одно время очень надеялась, что Марина выйдет за Дениса и свалил из дому, но та выкинула фортель – бросила парня, и мама по этому поводу устроила целую истерику, попутно язвительно бросая намеки относительно того, что теперь Марина не девственница, и пойдет по рукам.

И тут словно из ниоткуда появился Игорь.

И вдруг все сложилось, сошлось; Марина вдруг поняла, что уже совсем взрослая, что выросла и ее уже не интересуют тусовки, которых она толком и не попробовала, танцы и наряды. Она поняла, что жить с родителями действительно неудобно и плохо, и нужно бы перебраться в отдельное жилье, пусть даже съемное. Пусть даже будет трудно поначалу!  Марина не боялась – она даже хотела этих трудностей. Настоящих житейских трудностей, а не пустых истеричных бед, которые ежедневно выдумывала ее мамаша.

Эти трудности делали бы ее живой, заставляли бы жить и планировать жизнь; научили бы действительно распоряжаться своей жизнью.

Чувство, что она испытала по отношению к новому молодому человеку, было зрелым и таким всеобъемлющим, что все прошлые увлечения теперь и сердечные неудачи  казались ей смешными, детскими и несерьезными. Марина не представляла себе, как она жила до того, как встретила Игоря, как ей вообще нравились какие-то молодые люди, если на этом свете есть он – Игорь… И жизни без него она не представляла. Он был ее человеком, ее  половинкой, именно тем, кто ей нужен, кого она так долго ждала. По ночам, вспоминая их свидания и первые поцелуи, Марина просто обмирала от нахлынувшего на нее совершенного, абсолютного счастья, и благодарила всевышнего, что он подарил ей это всеобъемлющее чувство любви…

Она вдруг четко осознала, что хочет не просто обжиматься с Игорем вечерами под луной – нет, она хочет за него замуж. Хочет убирать дом, чтобы было уютно и чисто, хочет варить борщи и гладит белье. Наглаживая свои блузки, Марина с удовольствием вдыхала запах нагретой ткани, и представляла, как будет гладить мужу рубашки.

Мужу! И никак иначе!

В такой перемене в сознании Марины тоже был повинен Игорь. Очень опрятный, одетый просто, но аккуратно, с иголочки, он как-то сразу начал говорить о серьезных вещах. О жилье, о том, что и как принято у них в семье, даже заочно познакомил Марину со своим родителями, серьезно пояснив девушке, что очень уважает и любит их – и тонко намекнул, что очень хотел бы, чтобы она понравилась им. Он даже на руки ее поднял – очень легко, хотя Марина была уверена, что очень тяжелая, просто неподъемная! – шутя, что в дом-то ее внести сможет. Слово «замуж» и «свадьба» он повторял в завидной регулярностью, и Марина просто ушам своим не верила. Мужчина с такой легкостью говорит о том, чего все они боятся как огня? Размышляет о семейной жизни? Примеряет на себя роль семьянина? Невероятно!

От этих неспешных, основательных разговоров Марина просто таяла, и самой себе давала обещание стать Игорю отличной женой. Такой, какую он заслуживает!

Игорю Марина понравилась, очень понравилась, это верно; понравилась ее скромность, ее чистота, но вот ее тургеневская барышня с жалким взглядом побитой собачонки – нет. А Марина, оглушенная нахлынувшим на нее чувством, так растерялась, что просто не знала, как себя вести, и просто пошла по привычному сценарию. И на какой-то невинный вопрос Игоря не нашла ничего лучше, чем потупить скромно глазки и пробормотать что-то типа «да где уж мне, кому я нужна?»

Игорь строго посмотрел на Марину и задал один лишь вопрос:

– Ты что, совсем себя ни во что не ставишь?

От этих слов тургеневская девушка разлетелась в куски; Марина, испытывая мучительный стыд, ничего не ответила, но вопрос ее встряхнул, заставил ныть и привычно испытывать чувство ущербности. Было чудовищно больно услышать это от любимого человека, в первые же дни их знакомства, но Марина была благодарна Игорю за то, что смогла избавиться наконец-то от стыдного желания, чтобы ее пожалели, как убогую и несчастную.

Избавилась от жалости к самой себе.

Игорю не нужна была в жены жалкая, забитая девчонка.

Он был достоин только самого лучшего!

«И я буду такой! – упрямо сжав зубы, думала Марина. – Буду!»

Однако, время шло, а дальше приятных прогулок под луной и разговоров о светлом будущем отношения Марины и Игоря не продвигались.

Был, правда,  неловкий, торопливый секс – Марина почти ничего не почувствовала,  – и  после процесса долгое любование ею, слегка напуганной и удивленной тем, как странно и неприятно все прошло, когда любимый шептал ей «не наглядеться на тебя, не надышаться». Марина утешала себя тем, что, вероятно, у нее просто мало опыта, и она просто не смогла расслабиться, самое-то главное это сам факт состоявшегося  акта любви!  Но после этого неудачного свидания Игорь не предпринимал попыток снова с нею переспать, хотя и покидать ее, вроде, не собирался.

Он все так же ходил к Марине по вечерам, они много говорили, но и только. И все чаще перерывы между визитами Игоря были все длиннее, он проводил с Мариной времени все меньше, а в его поведении, в его голосе проскальзывали какие-то противные, циничные ноты, и Марина уже с рудом успокаивали себя, уговаривала – «ну, это же твой любимый, твой Игорь, без которого ты жить не можешь!», – подавляя в себе зарождающуюся обиду и… отвращение.

Нет, нет, это же Игорь.

Показалось.

Не может он быть мерзавцем. Не может он меня бросить после всего того, что говорил мне, после всего того, что обещал, после стольких совместных мечтаний и выстроенных воздушных замков! Не может! Иначе зачем все это?! Зачем все это было?! Зачем было дарить ей надежду?

Вот этого объяснить Марина совсем не могла. Игорь разочаровался в ней? Хочет бросить, но не решается вот так, в лоб, заявить что все кончено? Или есть какая-то иная, веская и объективная причина? Вероятно, Игорь, такой основательный и рассчитывающий свою жизнь на десять шагов вперед, просто не хочет приводить ее в дом своих родителей, справедливо полагая, что молодые должны жить отдельно.

Сердце чувствовало что-то недоброе, но Марина отгоняла эти мысли прочь.

Разум никак не соглашался отказаться от пережитого счастья и требовал повторения, требовал еще и еще эмоций, но…

***

Внезапно произошло две вещи: после того, как Марина блестяще защитила диплом, исчез, ничего не сказав, Игорь – совсем, став недоступным еще и в сети, – и умерла бабушка Марины, пожалуй, единственный в мире человек, который Марину любил и поддерживал.

Это была страшная, тяжелая неделя. Измученная, посеревшая от горя Марина и думать забыла о пропавшем женихе. Пожалуй, было даже лучше, что его не было. Вести себя в такой ситуации она не умела совсем; ее хватало лишь на то, чтобы молча сидеть и смотреть в одну точку, молча переживая горе.

Отец плакал; а мамаша, напротив, была оживлена и очень деятельна. После бабушки оставалась квартира, и у Елены Петровны на нее были огромные планы. Прихлебывая поминальный кисель, она размышляла, продать ли «двушку» – район-то престижный, да и квартира чистенькая, приличная, – или сдавать ее.

– Вот и отмучилась бабушка, – насквозь фальшивым, очень добрым голоском повторяла Елена Петровна, делая вид монахини, узревшей светлое чудо господне. – Ничего, она недолго маялась, недолго страдала.

За эти неуместные веселенькие слова Марине очень хотелось сказать матери что-то резкое, злое, чтобы та закрыла рот и не смела его больше открывать. Но бабушка сама умудрилась дать Елене Петровне по губам, да так, что зубы лязгнули.

Вступая в права наследства, Елена Петровна с мужем обнаружили одну принеприятнейшую вещь: завещание. Нотариус, поправляя на носу очки, ехидным, как показалось Марине, голоском зачел последнюю волю бабушки, по которой право на квартиру переходи Марине, а вовсе не ее отцу.

– Вот таким вот, собственно, образом, – в повисшей неловкой тишине произнес нотариус очень мягко, словно напугался эффекта, произведенного  произнесенными им словами, и Елена Петровна уничтожающе глянула на дочь, да так, что Марина тотчас захотела провалиться сквозь землю.

– Ну, учудила бабушка, – сглаживая неловкую паузу, произнесла Елена Петровна излишне весело, все так же яростно глядя на Марину, чтобы та чувствовала себя провинившейся, никчемным говном, которое опять все испортило. – Вот зачем такие сложности, одна же семья…

Старушка-соседка и сослуживица Елены Петровны меж тем спешно ставили свои подписи в документе, подтверждающем, что завещание было оглашено, и Елена Петровна и на свидетелей, приглашенных ею и одним своим росчерком уничтоживших ее мечту на денежки, смотрела лютым зверем.

– Семья одна, – нотариус был непреклонен, – но по закону именно барышня, – он кивнул на Марину, – является наследницей и может всецело распоряжаться завещанным имуществом. Так-то.

– Ну, ничего, – оптимистично  продолжила Елена Петровна, кое-как пережив этот подлый удар, который, по ее мнению, она от старухи ну никак не заслужила. – Сдавать будем, да, Марин?

Самое забавное, что отец, который и являлся наследником первой очереди, и, разумеется, при всем этом цирке присутствовал, не произнес ни слова. Марина посмотрела на него почти с жалостью; отец давно смирился с мыслью, что за него все решено и распланировано. Он даже не пытался оспорить наследство у Марины, в его безразличных глазах рисовалась абсолютная уверенность в том, что все свершится именно так, как придумала его жена…

– Нет, – резко ответила Марина, вскинув взгляд на мать. – Не будем мы ничего сдавать.

– Думаешь, продать будет лучше? – оживилась Елена Петровна. Ее серые глаза стали как будто теплее, в них вместо уничтожающей ярости промелькнула радость, и мать всем своим видом изобразила заботливость и покровительство так, как она умела это делать. Весь ее вид – расслабленный, торжествующий, – словно говорил: «Ну, вот и умница. Я тебя прощаю за то, что ты существуешь, так  и быть. Ну, иди сюда, дай я тебя обниму, не бойся!»

А Марина просто обмерла от страха, представляя себе, какая буря поднимется после ее следующих слов. После материной расслабленности; после того, как она почти вкусила  победу и поверила в то, что получила желаемое на блюдечке. В ее голову даже мысли не пришло, что Марина взбунтуется, ведь рабы не имеют права бунтовать…

– Нет, – так же резко и решительно ответила Марина, глядя в ошарашенные глаза матери. – И продавать мы ее не будем. Я сама там буду жить. Это мое жилье.

Кажется, Марина догадалась, зачем мать хотела продать жилье; поняла; вспомнила;  машина – она хотела дорогую, новую машину, не скромную старнькую «Мазду»,  а такую, чтобы… ух! Чтобы все соседи попадали с лавочек и балконов от зависти, когда Елена Петровна, торжествуя, садилась бы в нее!

Поэтому и отец не возражал; в глубине души он был вовсе не портив такого приобретения, и прекрасно понимал, что большую часть времени именно он будет поражать умы всего района новым автомобилем.

Отказ Марины подчиниться произвел эффект разорвавшегося снаряда; и мать, и равнодушно молчавший до сих пор отец подскочили на ноги и принялись кричать, да так, что Марина малодушно подумала сдаться и уступить.

– Квартиру ей! – сердито выкрикивал отец. Марина почти позабыла, какой у него голос; с отцом она не разговаривала вообще – о чем? Он был вечно занят, вечно чем-то озабочен, да и времени побеседовать с дочерью у него не было… А теперь, слушая его, Марина с удивлением отмечала, что интонации голоса у него точь-в-точь, как у матери. Словно Елена Петровна одновременно говорит и за себя, и за него. Смешно… – Не заслужила еще! Ишь ты, сопля зеленая! Ни дня еще не работала, а ей квартиру! Ты иди, заработай ее! Узнала бы сначала, как они, деньги, достаются!

Отец сердито сверкал темными глазами под сердито нависшими на них седыми бровями, и Марина с удивлением поняла, что он говорит так, словно она у него что-то в очередной раз просит, а он ей отказывает ввиду якобы непомерной дороговизны ее запроса.

– Зачем тебе квартира? – зло, с напором, вещала мать. – У тебя что, семья, дети? Ну, зачем?

Говоря все это, мать как-то совсем выпускала из виду свои многочисленные охи на тему «когда же ты от нас съедешь и будешь жить своей жизнью».

«Квартиру продадут, денежки фукнут, – с кривой ухмылкой думала Марина, выслушивая вопли родных, – и заведут старую песню по новой. Когда же ты уберешься… и ни тени мысли  помочь мне устроить мою жизнь. Ни капли желания помочь. Сама. Все должна сама! Так они учили? Вот я и делаю… сама».

А еще ей вдруг вспомнился Игорь.

Ее Игорь, с которым она вынуждена была встречаться либо на улице, либо в своей комнате в квартире родителей . И это бы неловко и стыдно. А ведь можно, наконец, устроить свою жизнь с ним. Будет жилье – и он уже не станет ломать голову над тем, куда привести свою невесту.

«Да, Игорь. Мой любимый, мой хороший, мой единственный Игорь. Он не должен испытывать чувства неловкости и таиться, как вор, тоже не должен. Я для него это сделаю. Не только для себя – для него!»

Мысли о любимом человеке придали ей сил,  Мрина поняла, что не уступит матери с отцом даже если ей придется драться.

– Квартира бабушки теперь моя, – так же зло, как мать, рявкнула Марина, краснея от подкатывающих к глазам слез. – Вы же хотели, чтоб я жила отдельно? Вот! Ваша мечта сбылась!

– Ох ты, какая умная! – язвительно и насмешливо протянула мать, уперев руки в боки. – За наш счет!..

– Это бабушкина квартира, – произнесла Марина твердо, перекрывая все крики и визги своим внезапно ставшим таким твердым и звучным голосом. – А не ваша. И завещала она ее мне, а не вам. Вселюсь сегодня же и замки  поменяю. Всего хорошего!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю