Текст книги "Из блокады (СИ)"

Автор книги: Константин Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Сквозь редкие кусты я увидел гиблое место. Граната лежит на ветках, прикрывающих ловушку, от неровного чугунного шара дымок поднимается, искорки летят. Показалось, слышно тихое шипение. Потом граната провалилась в логово.

И – бабахнуло!

Я успел заметить вставшую на дыбы землю, взметнувшиеся ветки, расслышал, как шуршат по листьям песчинки, а меж деревьев гуляет эхо взрыва. Голова чуть не разорвалась, внутри неё кто-то завопил. Это длилось меньше мига. Когда почудилось, что череп разлетается на осколки, наступила тишина. Земля во второй раз ударила меня по лицу.

«Да ладно, перестаньте, ишь, разошлись...», я замычал и попробовал уклониться от очередной пощёчины.

– Очухался, – долетел издалека голос Антона. – Контузило, что ли?

Я разлепил глаза, и увидел свалявшуюся от грязи рыжую бороду, в ней запутались мелкие щепки и травинки. Я замотал головой. Леший отстранился, и стало видно, что его тоже потрепало, на лбу кровоточит неглубокая ссадина.

– По жизни он контуженный, – сплюнул Леший. – Сам пойдёшь, или нести придётся?

– За меня не переживай, ты себя донеси, – огрызнулся я, потом встал и прислушался к ощущениям: ноги держат, хотя колени трясутся. А ещё звон в ушах, и холод в ладонях. Остальное, кажется, в норме.

– Полюбуйся, какого урода завалили! – сказал Антон. Я посмотрел. Не знаю, как оно выглядело при жизни, но сейчас это набор ошмётков, комочков слизи, обломков хитина. Всю эту гадость, вперемешку с кусками гниющей плоти, костями, рогами – останками львиных жертв – разбросало подле большой, двухметровой, ямы. Даже через густой запах взрывчатки пробилась вонь гнилого мяса. Перехватило дыхание, к горлу подступил комок.

– Ну, парни, думал, кранты! – сказал Леший. – Думал, не бабахнет! Умельцы, блин! Сварганили, блин! Засунуть её тому искуснику, и гайку выдернуть. Чтобы побегал!

– Ладно, не ворчи, – Антон пытался снять с ветки огромные, метровой длины, жвала. – Бывает, сам знаешь. Не дольше пятнадцати секунд, почти норма. Зато как рванула!

– Тебе пятнадцать секунд, а у меня вся жизнь перед глазами... – Леший опять сплюнул.

Я подумал, что эти пятнадцать секунд и мне показались вечностью. Антон, между тем, рассматривал упавшие с дерева жвала разорванного в клочья насекомого.

– Зачем тебе эта гадость? – поинтересовался Леший.

– Трофей, – объяснил Антон. – Архипу в коллекцию. Сменяю на табачок.

– Ну-ну. Сам тащи. Я даже не притронусь, – Леший сплюнул в третий раз.

– Трактор повезёт. Он железный, ему всё равно, какую дрянь возить.

– А и хитрая же скотина. Прямо у дороги окопался, – заговорил о другом Леший. – Запросто могли попасть. Точно, парни?

– Ага, запросто, – пропыхтел Антон. Чтобы не перепачкать одежду в обволокшей жвала слизи, он старался держать трофей на вытянутых руках. – Олегу скажи спасибо, вовремя почуял.

– Надо ещё разобраться, чего он там почуял, – пробубнил Леший. – Вона как его вставило. Чой-то у него с башкой, точно, не в порядке.

* * *

Жирная грязь цепляла сапоги, под ногами хлюпало. Появились лужи чёрной воды. Корявые, с чахлой больной листвой, деревья обметал жёлтый лишайник. Землю вместо травы укрыл ковёр из разноцветных мхов, а подлесок исчез. Больше не мелькали ящерки, зато кишмя кишели жирные бородавчатые лягушки. Неподвижный воздух звенел; в нём клубились тучи злющей мошкары. От неё одно спасение – настой комарника. Воняет, конечно, мерзко, и кожа потом зудит, зато болотные насекомые, от которых можно подцепить всякую заразу, не кусают.

Миновав небольшой, ничем не примечательный полустанок – обветшалый, с отвалившейся штукатуркой, домишко и устеленный подушкой белёсого мха перрон – мы вышли к железнодорожной стрелке, и повернули на восток.

Лес поредел, стали попадаться заросшие камышом несвежие озёрца. Потом камыш уступил место подёрнутой ряской водной глади, а деревья остались за спиной. Болото почти затопило насыпь, по которой мы шли.

Пустота! Я в жизни не видел столько не занятого ничем пространства. Лес чернеет где-то сзади, а вокруг ни деревца, ни кустика завалящего – лишь зелёная гладь болота, да приземистые кирпичные строения впереди. Солнце жарит, и никакой тени. Чувствуешь себя куском свинины на сковородке. Озираешься по сторонам, а взгляду не за что уцепиться – голова идёт кругом.

Небольшой тупичок. Забор давно сгнил и рухнул, только столбы, накренившись, торчат из воды. Ворота настежь. За ними – несколько домиков из белого кирпича. Рядом четыре цистерны подставили солнцу покрытые ржавчиной и облупившейся краской бока. Под тяжестью вагонов рельсы просели в болото; колёса по самые оси ушли в воду.

– Ещё глубже провалились, – забубнил Леший. – Ежели дожди не перестанут, в будущем году будем на лодках за соляркой плавать.

– А можно вагоны отсюда вытащить? – поинтересовался я.

– Вытащим, если знаешь, где найти паровоз! А не знаешь, так не болтай зря, – сказал Леший, и я заткнулся.

У цистерны внизу имеется специальный кран. Я по наивности думал, если его открыть, само и потечёт, успевай вёдра подставлять. Оказалось – не всё так просто. Грязь, вода и разные ненужные примеси после долгого хранения на дне цистерны скопились. Эта гадость из крана и польётся, никакая фильтрация такой солярке не поможет. Нужно аккуратно, через горловину, чтобы не взбаламутить.

Леший сверху, ведром, привязанным к верёвке, горючее зачерпывает. Я другое, полное ведро Савелию опускаю, и при этом думаю, как бы не грохнуться с лестницы, на которой приходится балансировать. Савка тащит солярку к трактору, а там Антон принимает, и в бочку опрокидывает. И так – раз, второй, третий. Много-много раз.

Час поработали – отдых. Духота, я мокрую от пота куртку разложил на цистерне, пусть на солнышке прожарится. Самому бы не испечься; кожа, непривычная к загару, моментально покраснела на плечах. От запаха солярки и тухлой болотной водицы мутит. И покурить нельзя. Одно радует – перестал терзать внутренний холод, сделалось хорошо и спокойно.

– Ты в небо иногда поглядывай, – сказал Леший. – Место голое, от летунов негде прятаться.

Я послушно глянул вверх, а там синева – дна не видно! Показалось, затянет меня бездна, и пальцы непроизвольно в горловину люка вцепились. Тварей наверху я не увидел, но в глазах замелькали цветные пятна, когда я нечаянно скользнул по Солнцу взглядом.

– Видишь островок? – Леший махнул рукой вправо.

Я всмотрелся в болотную гладь. Из-за мелькающих пятен ничего рассмотреть не получилось, но, показалось, что-то в сотне шагов от цистерны, действительно, чернеет.

– Ну, – ответил я, – вижу.

– Вот тебе и ну! – передразнил Леший. – Раньше это холмик был, пешком до него ходили, а теперь, разве что, вплавь. Место там примечательное. Черно там, будто землю выжгли, даже мох не растёт. Смотри лучше: видишь, посерёдке, где кочка, скомканное тряпьё пестреет. Видишь, что ли? Так это Бармалей. Может, помнишь? Был такой лесник, здесь и гробанулся. Вообще, он нормальный был, но шибко любопытный – совался, куда не просят. И в тот раз понесла его нелёгкая глянуть, что за чудо посреди болота виднеется. И посмотрел, да никому рассказать не успел. Там человека и скрутило. Лежит, ничего ему не делается. Если в бинокль разглядывать – как новенький. Глаза открыты, а не моргают. Сквозь него и травка чудная проросла, будто зелёные верёвочки опутали тело. Автомат рядом валяется. Бери да стреляй. Только дураков нету, за ним лезть.

– А что приключилось-то? – я присмотрелся внимательнее; то, что я принял за травянистую кочку, оказалось человеком. Тот будто задремал на солнцепёке, руки разметались, ноги вытянуты.

– Кто знает? Выбрался на островок, и свалился. Может, сердце встало, или кондрашка хватила, и нету здесь никакой тайны. Только до сих пор – как в мавзолее. Говорили дураку, не лезь, куда не просят, а ему интересно! Хотели вытащить, да никто и близко не подобрался: в ушах звенит, ноги слабнут. Бармалей на остров зашёл, а другие после него не смогли. Мы потом собак привели, и те не идут, поджали хвосты и скулят. Ты знаешь, наши псы не из трусливых, особо, если сворой, а тут – испугались. Стало быть, и нам там делать нечего! Подумали, Бармалей никого не трогает – и мы его трогать не будем. Я к чему говорю? В лесу не зверей бояться надо. Зверь, он, понятное дело, жрать хочет. Покажи ему, что ты круче, он и уйдёт искать добычу попроще. А бывают ещё непонятные места – лучше их обойти стороной, целее будешь! В лесу мне такие холмики не попадались, там чудеса другие, а мораль такая же: если не понимаешь – не лезь.

– Угу, – ответил я, – уяснил.

– А раз уяснил, нечего сидеть, горючка сама не перельётся.

Теперь Антон спускает вёдра с цистерны, а я на тракторной бочке сижу. Эта работёнка проще, пока Савелий туда-сюда ходит, можно отдохнуть. А то, что вонючим мхом от бочки попахивает, так от болота и от солярки запах не слабее.

Савелий, как и раньше, мотается по воде с ведром. Вот он под цистерной, а вот уже и нет его, лишь брызги взметнулись, да ил взбаламутился.

Я почти не испугался! Неожиданно всё произошло, потому и растерялся, не сразу бросился на помощь. Но автомат сам собой в руках оказался, а ещё через миг всё пришло в движение. Савка вынырнул из воды, рот раззявлен, глазища, что блюдца, руки, будто крылья мельницы, месят воздух. Тужится Савелий, напрягается, а его всё глубже в болото тянет. Леший сверху, от избытка чувств, матом кроет, Антон кричит что-то непонятное.

Когда Савка завизжал по-бабьи, я опомнился, прыгнул в воду. Около цистерн мелко, потом дно резко уходит вниз. Я бухнулся по пояс в болотную жижу. Ещё несколько шагов – и вода намочила грудь. Протянул я Савке руку, тот клещом вцепился. Тащить тяжело, ноги увязли, но дело потихоньку движется. Пять шагов до цистерны, четыре...

Я разглядел тварюку, которая захотела утянуть Савку в болото. Прозрачное, студенистое туловище с веером нитевидных щупалец. Кажется, существо медлительное и неуклюжее, но оно уже обвило механика, и почти дотянулось до меня. Тонкий отросток прикоснулся к руке. Нежно тронул, будто котёнок лапкой погладил, но осталось гадливое чувство липкого, мокрого и склизкого.

Наконец, подоспел на помощь Антон. Ведро, которое он отшвырнул, плюхнулось в воду, по взбаламученной поверхности поползла масляная клякса. Свободной рукой Савка вцепился в протянутую ему руку.

Мы почти дотащили механика до цистерны, осталось сделать маленький шажок. "Давайте, парни", – орёт Леший сверху, и я даю. Ноги скользят по дну. Рядом спасительная лестница, уцепиться бы.

В этот миг Савкина ладонь выскальзывает из моей. Механик, вереща, и увлекая за собой Антона, валится спиной в воду. Я лечу к цистерне, лестница больно бьёт по лбу. На секунду темнеет в глазах, я с головой ухожу под воду, но тут же выскакиваю на поверхность. Руки сами ищут автомат. Не потерял? Нет.

Савка, Антон, напавшая на нас гадина – всё перемешалось, и не понятно, кто где. Туловище существа оказалось на мелководье. Ну, держись, тварь! Ствол "калаша" – в мерзкую, желеобразную гадость.

Тра-та-та-та-та.

Оружие пляшет в руках, эхо трещит над водой, разлетаются похожие на куски холодца ошмётки. Пули дырявят студенистое тело, а гадине хоть бы что!

Антон цепляет Савелия под мышки, я тоже спешу на помощь. Мы боремся, и вдруг существо начинает судорожно извиваться. Ага, не нравится! Тебе даже автоматные пули нипочём, что же тебя взбесило?

Понял, тварь пришла в бешенство от растёкшейся по болоту солярки. Эх, как корёжит, приятно смотреть! Экологию, значит, любишь? Ну, сейчас покажу тебе экологию!

Кидаюсь я обратно к цистерне, за спиной крик: "Куда! Вернись, гад!" Антон ещё держит, не даёт твари утащить Савку на глубину, а тот хрипит, глаза из орбит вывалились. Нашёл я сливной кран. Вентиль не крутится, приржавел. Стволом автомата, как рычагом. Р-р-раз, два, поднатужились! Заскрежетало, провернулось, булькнуло, и – потекло.

Гадина словно взорвалась: рвёт, дёргает, тащит. Потом щупальца расплетаются, и тварь удирает.

Антон ведёт Савку к цистерне, тот еле ковыляет. А меня будто переклинило – ругаюсь, и вслед твари неприличные жесты показываю.

– Ты кран закрой, нечего добро разбазаривать, – спокойно говорит Антон. Савелий с трудом забирается на цистерну.

Наверху безопасно, и почти уютно. Металлический корпус весь день впитывал солнечные лучи, а теперь охотно делится с нами теплом. Одежда сохнет, мы загораем. Есть один приятный момент в этой ситуации – мы живы.

– Я бы тяпнул сто грамм, – угрюмо сказал Антон.

– А я бы двести, – поддержал идею Леший. – Слетай по молодецки, если не боишься.

– Запросто, – у Антона получилось нарочито бодро. – Не век теперь на бочке сидеть!

По воде расползлась большая клякса, любители чистой болотной воды едва ли сунутся. Проще простого – сбегать до трактора и обратно.

Пока Леший доставал еду из принесённого рюкзака, Антон присосался к фляжке. Он замер, вслушиваясь в ощущения, и на его физиономии зажглась довольная улыбка.

– Кажется, полегчало, – Антон сунул выпивку Лешему. Тот сделал несколько глотков, и передал самогон мне.

– Хлебнёшь? Для душевного равновесия полезно.

– Не откажусь, дядя Лёша, – сказал я.

– Дядя Лёша я для всяких сопляков. А свои Лешим кличут. Понял?

– Понял, – кивнул я. Пара глотков ядрёного пойла обожгла внутренности, тепло рассеялось по организму, хорошо стало! Один вопрос не давал покоя – как же я босиком домой пойду? Я же, как сидел на бочке в штанах и обуви, так и бросился на помощь – не было времени разуваться. Вот и остался правый сапог в болоте, теперь не найдёшь в толще ила, да и боязно в воду лезть! Жаль, обувка-то почти новая.

Я протянул фляжку притихшему Савке.

– Как думаете, парни? Что за зверь к нам приходил? – спросил Леший. – Я о таких и не слыхал.

– Да кто же знает? Какая-то болотная амёба, – ответил Антон.

– Ты амёбов-то видел? Они во-о-от такие, – Леший показал, какие, по его мнению, бывают амёбы. – Их в очках не разглядишь, а эта вон какая. Ещё скажи – фузория туфелька.

– Тогда не знаю, – пожал плечами Антон, – может, не амёба. Может, гидра. Мало ли, какая дрянь здесь водится?

– Не гидла, а гнида, – промямлил Савелий, – у-у, сволочь!

– Гидра, гнида, без разницы! – Леший пристально уставился на меня. – Ты, Олег, лучше вот чего скажи; откуда узнал, что она солярку не любит?

– Просто показалось... – как ещё объяснить то, чего сам не понимаю. – Почувствовал.

– Просто, просто, – передразнил Леший, – Просто знаешь, что бывает? А тут не просто. Я, вот, не почувствовал. И муравьиного льва не учуял. Всё, парни, кончилась хорошая жизнь. В южном лесу никогда такой мерзости не встречалось. Значит, и нам надо усиливаться. Да и то...

Без солярки Посёлку нелегко придётся. Ходить сюда всё равно будут, и всякие львы да гниды лесников не остановят. Конечно, лёгкие, курортные прогулки на юг закончились, но... что же вместо сапога приспособить? Куртку на лоскуты разорвать? Жалко! Хорошая, ещё крепкая. Только босиком по лесу недалеко уйдёшь.

– А как думаете, – сказал я, – трактор может эти вагоны утянуть?

– Ишь, чего спросил, – усмехнулся Леший. – Это тебе не паровоз. Танк, наверное, утянет, а трактор – вряд ли. Не осилит.

– А если осилит? Давайте проверим? Только надо посмотреть, не на тормозах ли они? Не знаете, есть у них тормоза? – поинтересовался я. – Должны же быть? Без них технику на стоянке не оставляют.

– Ты бы что попроще спросил, парень! – немного подумав, ответил Леший. – Не инженер я, чтобы о таком судить. Вот если про зверьё разное... Савка, у вагонов тормоза бывают?

– Как у машины? – уточнил тот. – Стояночный толмоз?

– Да, наверное, – неуверенно согласился Леший. – Что-то вроде.

– Не знаю. Надо посмотлеть, как там устлоено.

Вскоре из-под цистерны донеслось бормотание механика. Потом внизу плескалось, скрежетало и постукивало. У Савки выветрились из головы прошлые неприятности, он думал о новом деле, а одновременно две мысли его мозги не вмещали, но мы, сидя наверху, сильно беспокоились. Мы высматривали, не всколыхнёт ли воду рябь, не заволнуются ли островки ряски. Глаза слезились от солнечных бликов, но мы всё равно следили за болотом. Через десять минут Савка забрался наверх, улыбка во всю физиономию, с голого тела вода вперемешку с тиной капает.

– Есть что-то, – он сковырнул с бедра пиявку. – Такая штучка, на баланку похожа. Леший, дай солялку, отмачивать надо, лжавое всё, не поедет. И под колёсами какие-то железки, к лельсам плилжавели, лом надо.

Солнце давно перевалило за полдень. Мы спорили, как лучше подцепить вагон, выдержит ли трос, а если лопнет, не хлестнёт ли по трактористу? Леший нудел для порядка: фигня, мол, это, вы все дураки, и затея ваша дурацкая. Ничего путного не выйдет, а время потеряли – будь здоров! Уже полпути до дома прошли бы! А если что-то с трактором случится, так Леший прямо здесь, без суда, всех троих расстреляет! Потом-то его Хозяин укокошит, но сперва он нас.

Заревел двигатель, заскребли, баламутя воду, гусеницы, тросы натянулись, будто струны. Трактор задрал нос. И... вагон не шелохнулся. Савелий подал назад. И снова вперёд. И опять назад. Леший ехидно ухмылялся, мол, а вы, наивные, чего ждали?

Ржавый скрип оцарапал уши, я вздрогнул от неожиданности. Что-то где-то сдвинулось, что-то прокрутилось, рельсы отпустили пристывшие, казалось, навечно колёса, и вагон, лязгая и скрежеща, тронулся с места. Леший подпрыгнул.

– Получилось, получилось же, чтоб вас разорвало! – закричал он, и полез обниматься.

Прицепили мы к цистерне бочку. Долгим, очень долгим оказался путь домой. Савелий часто останавливался и что-то проверял. Слышался надрывный скрежет. Механик извёл весь драгоценный запас масла, но всё равно вагон скрипел и громыхал, что-то постоянно перегревалось. И всё же мы двигались, хоть и со скоростью больной жабы. Дома в этот день нас так и не дождались: трактор заглох, чуть-чуть не доехав до Нерлея.

День третий

Жизнь – стерва полосатая. Кажется, прикормил удачу – вот она, милая, клюёт из ладоней, и никуда улетать не собирается. Вдруг: «бац!» – клювом по лбу. Искры из глаз, да в голове сумбур; сразу и не сообразишь, во что вляпался, и как из этого выпутываться!

С утра масть попёрла, хотя вечером всё пошло наперекосяк. Починить заглохший трактор не удалось – лишь зря проваландались до темна. Леший изнервничался, Антон повздорил с Савкой, тот на всех обиделся и сказал, что шибко умные пусть сами ремонтируют дурацкую машину, а он без нужных запчастей чинить трактора не умеет. Когда стало понятно, что засветло мы в Посёлок не успеваем, пришлось думать, где переночевать. Искать приключения в ночном лесу желающих не оказалось – лесники вовсе не безбашенные, как о них думают. Предусмотрительные, это да – на всякий случай в каждом окрестном селении заимки устроили. Можно день в убежище пересидеть, а можно и дольше, если нужда заставит. Еда, тёплые вещи, кое-что по мелочи про запас приготовлено.

Схоронились мы в избушке; окна закрыты крепкими ставнями, дверь заперта на засов, а всё равно жутко; ни Ограды, ни дружинников на вышках – лес, буквально, за порогом. Железная печка вмиг нагрела затхлый воздух, и сделалось уютно, почти как дома. Только всё равно не дома, от каждого ночного звука мурашки по телу и уснуть не получается. Ночь коротали под разговоры ни о чём, а утром – ещё роса не просохла – вернулись в Посёлок. Когда мы подошли к Южным воротам, Савелий от избытка чувств загорланил песню. Тут я и понял – отпустило. Физиономии дружинников до того родными показались – облобызал бы каждого в колючие щёчки! Люди о нас уже беспокоиться начали, тут мы и явились: грязные, потрёпанные и без трактора – зато живые.

Хотели мы с дружинниками тяпнуть по законной чарке за возвращение, да Клыков прибежал; кто-то успел про нас доложить! Не до пьянства, надо быстрее к Хозяину, с вечера ждёт, ни есть, ни спать не может. Мы даже в порядок себя не привели, я завалился к Терентьеву, как был: в одном сапоге, босая ступня рукавом от куртки перемотана, а сама куртка, теперь в виде безрукавки грязным лоскутом на плечах болтается.

Хозяйский кабинет намертво впитал запах махорочного дыма. Убранство – стол, три стула и скамья. На окне посеревшая от бесконечных стирок, занавеска. Пузырящиеся, выцветшие – рисунка не разобрать – обои. На стене фотография мужичка с пышными усами, рядом полка, а на ней приютилось несколько растрёпанных книг.

И Хозяин под стать кабинету – не очень. Угрюмый, ссутуленный, на веки легли тени, а глаза слезой подёрнулись. Поднялся Терентьев из-за стола, со всеми поздоровался. Рукопожатие невнятное – вялое и влажное, показалось, будто я снулую рыбу подержал.

– И где же вас черти носили? – тихо поинтересовался Хозяин.

Леший коротко рассказал о наших геройствах, особо подчеркнув, что трактор цел, хоть и сломан. Так это ерунда – Савелий починит, раз обещал. Зато цистерну с горючим почти домой привезли. Скоро всю солярку прямо в Посёлок доставим. Рисковать, ездить за тридевять земель, больше не придётся.

Хозяина эти новости взбодрили, лоб разгладился, на щеках робкий румянец проявился. Антон в подробностях наши приключения описал, где нужно, Леший сочными деталями разукрасил. В целом, недурно получилось – интереснее, чем на самом деле. Забавнее – это точно! Терентьев приосанился, улыбка появилась – любо-дорого смотреть.

– Эх, молодцы, – сказал он. – Очень кстати нам солярка, скоро может пригодиться. Порадовали вы меня! Ну, и я вас порадую.

И началась раздача наград. Щедрый человек Хозяин, с этим не поспоришь. Тысяча рублей – как с куста. Каж-до-му! Я сразу и не сообразил, что это богатство – мне. А когда понял, задумался, как его лучше использовать. Ни одной путной мысли с ходу не пришло. Бумажка, как бумажка: рисунок нехитрый, печать синяя, да подпись неразборчивая. Но с такой бумажкой можно припеваючи месяц прожить, а можно и два, если не очень шиковать. Хорошо лесники устроились! День поработал – и не о чем беспокоиться. Кто в лес не ходит, так и думает. И я так думал, но теперь кое-что повидал, а был всего лишь на юге. Тут, прежде, чем завидовать, разобраться бы надо.

Хозяин деньгами не ограничился – что деньги, он их, сколько нужно, нарисует. А премия – это душевно. Понимаешь, что хорошо поработал, хочется и дальше продолжать в том же духе! Меня Терентьев наградил талоном на получение новой одежды. Видно, растрогал начальника мой вид. Хозяин собственноручно что нужно на бумажке начеркал, печатью по листку бахнул и расписался – всё, как полагается.

Потом мы сдавали оружие – та ещё канитель! Пока я втолковывал Якову, куда делись недостающие патроны, при каких обстоятельствах я их использовал, и в каком болоте затерялись стреляные гильзы, подумалось: проще дать себя сожрать, чем извиняться за каждый выстрел. Раз остался живым, слушай недовольное бормотание, и виновато разводи руками. Ладно бы, на словах оправдывался! Пришлось и объяснительную писать! Хорошо, свидетели, что нужно, подтвердили. Мой черёд радоваться настал, когда Яков узнал, что гранаты, взятой во временное пользование, увы, нет! Обхватив плешивую голову руками, он издал жалобный стон. Только я тут не при чём. Какая граната? Я гранату в глаза не видел... и, надо же, какая неприятность, никто не видел.

Почему-то совесть молчала, как рыба, и не высовывалась из-за того, что десяток патронов невзначай затерялся в моём кармане. Кто считал-то, сколько раз я пальнул в гидру? Когда вышли на улицу, я отдал заначку Лешему – ему нужнее.

Разобравшись с Яковом, на радостях заскочили мы в продуктовую лавку. Эх, ребятки, погуляем! Я из леса вернулся, да ещё и при деньгах!

Стучались долго, наконец, заскрипела входная дверь, и на белый свет высунулась заспанная физиономия Тоньки-продавщицы. Посмотрел я на неё, и мной овладело дремучее чувство вины, потому что на толстощёком, неухоженном лице женщины ясно читалось, что она думает о посетителях, которым с утра не терпится, и куда она всех нас собирается послать. Но Леший никуда идти не захотел.

– Что-то ты, девонька, не торопишься! – сказал он. – Видишь, мы из лесу вышли. Злые мы и голодные, и выпить хотим, а ты не открываешь. Плохо!

И Тонька, разглядев, кто пришёл, передумала скандалить, а вместо этого всплеснула руками, да заохала, как курица-наседка:

– Ох, вернулись, мальчишки! Да заходите уже, чего на пороге торчите?

Лесники сразу прошли в заднюю комнату, а оттуда – в погребок. Многие про это место слышали, да не каждый видел. Продукты там хранятся самые свежие, да такие, что не всем по карману, потому что за карточки не выдаются. А если не можешь купить, незачем и пялиться – слюной захлебнёшься, отвечай за тебя потом. Лесники тратили деньги, не стесняясь. Я, глядя на них, тоже решил не скромничать: взял кулек вяленых карасей, ведёрко с солёными груздями, палку твёрдой, как деревяшка, колбасы, и – сам бы не поверил, что смогу позволить себе это лакомство – варенье из лесной земляники. Обошлась такая роскошь недёшево. Ну и пусть, я даже тысчонку не разменял, хватило того, что осталось в кошельке с зарплаты. Благо, экономить пока не надо; бумажка, выданная Хозяином, вот она, бережно упакована в целлофановый мешочек до будущих времён.

Тонька присоветовала настойку – особую, на специальных травках и ягодках. Дома такого добра – хоть упейся, и всё же я поддался на уговоры.

Мы сидели на лавочке, солнышко припекало, настойка грела желудок. Хорошо!

– Что-то щедр нынче Хозяин, – проворчал Леший, вытирая губы. – Не к добру это. Мы ж не с севера пришли.

– Да ладно, всё нормально, – успокоил друга Антон. – Солярку, вон, привезли.

– Тут не в солярке дело. Помяни, Антоха, скоро пошлют нас, куда Макар телят не гонял. Как думаешь, пошлют?

– А ты не трусь, Лешак. Пошлют – сходим, – бодро сказал Антон, а Савка промолчал. Ему без разницы, что будет потом, главное – здесь и сейчас хорошо. Солнце светит, рядом друзья, бутылка ходит по кругу – зачем печалиться о завтрашнем дне? Улыбаясь, Савелий чистил карася, чешуя летела на землю, и механик запихивал её сапогом под лавку.

– Куда пошлют-то? – не понял я.

– Тебе что за печаль?– успокоил меня Антон. – Не бери в голову.Ты лучше вечерком заходи. Посидим, поболтаем. Придёшь?

– А что, приду, – пожелав удачи парням, я побежал домой. По пути я снова заглянул к Тоньке – очень понравилась её настойка, такой не стыдно друзей угостить, особо, если под приличную закуску. Символически, за давешний день рождения и сегодняшнее возвращение.

* * *

После хорошего отдыха голова ясная, самочувствие бодрое, а настроение боевое – можно и с Мухомором поработать. Как он там поживает? А ну, подать его сюда, будем разговоры разговаривать! Благо, народ по делам разошёлся, никто нам не помешает.

В подвале промозгло и пахнет плесенью. Мокрицы, каждая со сливу, а некоторые – побольше, забились в щели; не успевшие спрятаться громко захрустели под сапогами.

– Дядя Миша, ты ещё здесь? – я ударил кулаком в дверь.

– Здесь, здесь. Куда от вас денешься? – голос у Мухомора что-то унылый.

– Чуток потерпи, – сказал я, – сейчас выпущу. Только ключ найду.

– Чё искать? – дверь отворилась. – Заходи, не заперто.

Вот те на! Я озадачился: какой болван оставил камеру открытой? Арестованному положено сидеть под замком. Конечно, дальше Ограды не убежит, но всё ж непорядок!

– Почему такой мрачный, дядя Миша? – я постарался скрыть растерянность. – Может, покормить забыли? Так мы это дело исправим.

– Кормили, – грустно сказал Мухомор, – кажись, вчера и поужинал.

– Ладно. Сообразим, что пожевать. Идём наверх, что ли?

От утренних деликатесов ничего не осталось, но еда попроще имелась, вдобавок Ольга наварила щей. Потчевал я Мухомора, как родного; ешь, дядя Миша, не серчай, если что не по нраву! Тот поел: от щей не отказался, ни салом, ни малосольными огурчиками не побрезговал. Вижу, расслабился мужик, подобрел. Стало быть, можно начинать душевную беседу.

– Что, – посочувствовал я, – так и сидишь?

– Так и сижу. Ольга сказала, мол, хочешь, оставайся, а хочешь, ступай себе домой, никто не держит. Завтра на суд явишься, там и решим, что с тобой делать.

– Понятно, – закивал я, – у нас, конечно, лучше. Накормят и напоят. Ладно, живи, если понравилось. Пусть хотя бы тебе хорошо будет. А я, понимаешь, второй день мучаюсь разными мыслями, всё сообразить пытаюсь, зачем тебе столько ножей? Не хочу знать, ни где взял, ни кому отдать хотел. Просто разъясни – зачем?

Мухомор сильно удивился, взгляд участливым сделался, таким взглядом на безнадёжно сбрендившего смотрят.

– Дело-то ясное, гражданин начальник, – сказал барачник. – В хозяйстве любая железяка сгодится.

– Рыбку, почистить, деревяшку построгать, – согласился я. – Слышал. В эти сказки даже такой наивный мент, как я, не поверит. Признался бы, что побарыжить захотел, на водочку с табачком заработать, я бы понял.

Дядя Миша сыто рыгнул, на лбу испарина заблестела. Барачник лениво утёрся рукавом, и попытался объяснить непонятливому гражданину начальнику, что да, именно так, продать хотел! На этом барахле много не наваришь, но в нашей жизни любая мелочь – подмога. Щами Мухомора попотчевали – вкуснятина! За то гражданину начальнику благодарность, уважил! А в бараках щей-борщей не варят: мужичкам не до щей, любому кусочку рады. Думали, потерпим немного, а там облегчение наступит. Получается наоборот – с каждым днём хуже!

Я согласился, что жизнь тяжела – не в раю живём. Но в целом дядя Миша не прав. Кому сейчас легко? Всем трудно! Сознательные граждане терпят, потому что понимают...

Дядя Миша заявил, что граждане, может, и понимают, а ты, Олег, нет. Откуда тебе понять, коли живёшь ты у Хозяина за пазухой, оттуда и смотришь на мир. А ежели оттуда смотреть, мир другим, чем на самом деле, кажется! Мужики пашут с утра до вечера, что бы с голоду не помереть. Если б поселковые так жили, давно бы забузили, а барачники терпят.

Я ему сказал о том, что поселяне вкалывают не меньше – каждый на своём месте и все для общего блага. Незачем одних с другими сравнивать! Тем более, что у нас и так все равны.

Мухомор в ответ: все равны, но гражданин барачнику не ровня. У гражданина жильё, огород, и хорошая работа. У барачника голый зад, а вместо избы ячейка со шконкой.

Я спросил, что мешает в бараках огороды разбить? Земли навалом, было бы желание. Да мало ли возможностей? Если пруд вырыть, в нём рыба заведётся – ловить будете.

В ответ я услышал: земля, конечно, есть, с этим не проблема. Беда в том, что не остаётся ни сил, ни времени. В свинарниках от зари до зари. А знаешь, сколько хрюшки грибов съедают? Так для них эти грибы ещё вырастить нужно! И работы на пилораме никто не отменял. Попробуй, напили ручной пилой доски – семь потов сойдёт. Но это никому не интересно! Зато все интересуются, почему мяса не хватает, и почему план-норма не выполняется!