Текст книги "Из блокады (СИ)"

Автор книги: Константин Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Подумай. Мне понравится, если ты захочешь быть вождём. Значит, мы никого не убьём? Только напугаем?

Они посовещались, а потом трое разошлись в разные стороны; их задача – найти тварей, и отправить их к Ограде. Остальные должны следить, чтобы животные не натворили слишком уж много бед.

Я облюбовал развилку могучего дуба; дерево выросло почти на краю леса, густая крона укрыла меня и Настёну, расположившуюся на толстой ветке чуть ниже, от любопытных взглядов из Посёлка, но, сквозь прорехи в листве я отлично видел, что делается на лугу перед Оградой. Чужачка оцепенела, пальцы, стиснутые в кулачки, прижались к груди, я чувствовал острое и крепкое плечо, упирающееся мне в рёбра. Настёна старалась изо всех сил, её тело изредка передёргивали странные конвульсии, которые всё учащались, и перешли в частую крупную дрожь.

Я решил помочь; сделал так, как учил дядя Дима. Когда он был рядом, у меня получалось, а сейчас – нет! Я позвал лес, и никто не откликнулся. Хотел один с этим делом справиться, а оно вон как оборачивается – и у чужаков не очень-то выходит: колдуют, стараются, а результата нет.

Когда я совсем уверился, что моя затея оказалась никудышной, оно и началось. Прилетела стайка небольших, чуть больше голубя, птиц с вытянутыми зубастыми клювами. На вид не красавицы, и, даже, наоборот – те ещё уродцы. Стая, издавая звуки, похожие на лягушачье кваканье, закружила над Посёлком. Не совсем то, чего я ожидал, но пусть будет хотя бы это.

Настёна окаменела, её пальцы больно вдавились в моё бедро. Одна птичка, сложив крылья, камнем понеслась к земле. Из-за ограды донёсся изумлённый вскрик, потом кто-то громко засмеялся. Настёна закатила глаза, и начала соскальзывать с ветки. Я придержал её – чужачка прильнула, расслабилась, её дыхание стало ровнее.

– Здесь плохо, – тихо пожаловалась она. – Здесь нельзя жить. Как ты здесь живёшь?

Ещё одна птичка, выбрав жертву, камнем рухнула вниз, следом за ней другая – и стало весело! Люди за оградой опомнились, раздались выстрелы – первые, панические и неорганизованные. Вряд ли эта смешная атака сильно напугает барачников; в худшем случае они отделаются лёгкими укусами да царапинами. Думать о том, что случится, если такой птичке подвернётся ребёнок, не хочется. Я уже говорил, что есть в моём плане сомнительные моменты. Только сомневаться нужно было наперёд, сейчас некогда. А потому будем считать, что всё идёт, как и задумано.

Пальба стихла, люди поняли, что лупить из автомата в такую мишень – зря тратить патроны. Бахнули ружейные выстрелы, тушки, кувыркаясь, и нелепо колотя крыльями, стали валиться на землю.

Вслед за птичками из леса притащились волколаки: хвосты поджаты, глаза слепо сощурены, а носы нервно вбирают воздух. Твари недоумевают, зачем они средь бела дня покинули логовище, что за сила заставила их пойти туда, где стреляют. Они боязливо сгрудились под деревьями, выйти на открытое пространство им не хватило смелости.Звери топтались рядом с моим дубом, от них отчётливо смердело!

Едва я увидел старых знакомцев, руки сами потянулись за оружием. Но поднял один из уродцев голову, от него пахнуло страхом вперемешку с растерянностью, а из слепо сощуренного глаза выкатилась мутная слезинка. Пожалел я животину, мысленно шлёпнул по линялой холке. Зверь заскулил и отпрянул.

"Не лезь на рожон, – посоветовал я, – и всё у тебя будет нормально. И, это, вали от моего дерева, не привлекай внимания". Волколак в ответ жалобно квакнул.

Твари ощерились и, подчиняясь команде чужаков, поплелись к Ограде, на горбатых спинах вздыбилась редкая шёрстка, раздался знакомый мне скрежещущий вой. Звери двигались неуклюжими скачками, вразнобой, а люди, увлечённые стрельбой по летающим мишеням, не сразу заметили, что появились новые цели.

Наверное, если наблюдать за волколаками из-за ограды, они не кажутся опасными. Кого-то даже позабавят их нелепые прыжки. Может, потому в них пока и не стреляют. Тварей спасает ещё и то, что сейчас в Посёлке едва ли найдутся люди, умеющие точно поразить движущуюся цель с двух сотен шагов. А ближе осторожные звери не подходят, их пугают ловушки, колючая проволока и льющийся с чистого неба солнечный свет.

Неподалёку затрещали деревья; в двухстах шагах от моего с Настёной укрытия, почти там, где из леса выходит бегущая через Посёлок железка, появился медведь-гигант. Он гордо покосолапил к Ограде. Может, из-за того, что между нами нет частокола, он показался страшнее и больше, чем его собрат, не так давно вломившийся в Посёлок. Эй, защитнички, сейчас-то догадаетесь поднять тревогу, или ещё недостаточно испугались?

Сообразили, зазвенел набат! Один удар, тишина, ещё один удар. Степень опасности – первая! Поняли, что нынче всё по-взрослому? Это не птички, и даже не полусонные волколаки, трусливо наблюдающие за происходящим из тени деревьев; против медведя нужны пулемёты. Колотите, колотите по рельсу! Чем больше вас здесь соберётся, тем легче будет Клыкову.

Пришёл ещё один монстр. Быть может, Архип рассказал бы о нём много интересного, а я про такое чудо и не слышал. Зверь не удался размерами, зато вооружился огромным количеством зубов, когтей и шипов, приделанных к нелепому телу. За ним явились ещё два медведя, эти обычные. Из какого-то недалёкого болота приползло несколько крупных, больше метра, ящерицеподобных тварей. На хвостах у них шишкастые наросты, а зубы, торчат из пастей, словно кривые иглы. Рептилии хорошо прячутся в траве, их почти не видно.

Строчит пулемёт, продолжает истерично звенеть набат.

Ёлки зелёные! Из леса вытекла пушистая разноцветная масса. Зайчики? Они! А также котики, белочки, и прочие смешные симпатяги. Это не зубастые монстры, это на самом деле страшно! Потому что зверушек много, кто-то сбил их в стаю, и этой стае всё нипочём. Они легко проходят под колючей проволокой, прут на ловушки, пули выкашивают их ряды, а они упорно текут к Ограде, всё живое освобождает им дорогу. Эти прорвутся, подумалось мне. Чёрт! Ни медведи, ни ящеры, ни волколаки не пройдут – всё решат кролики!

Ураганный, бешеный, истеричный огонь, а потом разрывы гранат, и нашествие остановлено. Пришел момент, когда инстинкт взял верх над непонятной самоубийственной силой, толкающей зверьков на штурм. Стая развалилась, отдельные особи, ополоумев, удрали в лес. Среди травы пестреют пушистые тушки. Еда сама пришла в Посёлок. Вот она, берите, всё даром! Но попробуй, возьми. Кролики ушли, но пожиратели крольчатины остались...

Из-за ограды слышатся крики, команды и возбуждённые голоса, собаки захлебнулись истошным лаем. Лес отвечает рычанием, воем, и прочими животными звуками.

Бородавчатые банши важно прогуливаются вдоль опушки. Залюбоваться можно; каждая не меньше свиньи – хорошей, отъевшейся хрюшки. Лоснящиеся мягкие бока, блестящая дорожка слизи, остающаяся там, где тварь проволочила пузо. Показалось, ветерок принёс болотные запахи. Раздался карябающий душу вопль, затем ещё один. Я машинально сложил кукиш.

Вдалеке, на другом конце Посёлка, захлопали выстрелы, и вновь – тишина. Я пока я не знал наверняка, только надеялся, что это Клыков. Я пожелал, чтобы у него всё сложилось хорошо. Уже потом мне рассказали, как легко они проникли за Ограду...

* * *

Они легко проникли за Ограду. Получилось настолько просто, что Клыков затревожился: где подвох? Словно в гости зовут...

* * *

Южная стена – тихое местечко, здесь никогда ничего не происходит. Но сегодня охрана усилена, будь неладны эти сбежавшие в лес предатели; мёрзни из-за них. А тут ещё с севера донеслись выстрелы, и, вскоре, забили в рельс.

Четверо, забрав оружие, ушли на звук набата, дед Митрий остался. Не очень надеялись, что он, случись неприятность, сумеет в одиночку с ней разобраться, но в рельс-то ударить сил хватит! Наверное, старичок радовался, что не пришлось ковылять на другой конец Посёлка. Лучше поскучать, от скуки ещё никто не умирал, а там стреляют, какой же дурак самовольно пойдёт туда, откуда слышатся выстрелы?

День выдался тёплый, Митрию было неуютно под жарящим с голубого неба солнцем. Он вспотел, и теперь ёжился на вышке от редких прохладных порывов ветра. Барачник, близоруко щурясь, посматривал на кладбище, потом его взгляд перемещался на стену леса. Стрельба не утихала, и это сильно нервировало. С возрастом Митрий стал слабоват на глаза, что происходит на дальних вышках, разглядеть не мог. И, что характерно, ни одна сволочь не придёт, не объяснит, как быть, если и здесь начнётся? И что, вообще, может начаться? Теперь неизвестность тяготила, он бы даже согласился сходить, разузнать, что да как, но нельзя. Уйдёшь с поста – Пасюк голову оторвёт. На самом деле оторвёт, по закону военного времени – имеет право. Все уже поняли – он больше не шутит! И не докажешь, что здесь от Митрия пользы, всё равно, нет. Какая может быть польза от деда с такой же старой, как и он сам, "ижевской" двустволкой?

* * *

Утренний туман помог дружинникам незаметно пробраться на кладбище. Люди, боясь шевельнуться, затаились в густой сирени. С утра донимал холод, потом ветерок утих, стало жарко, и туман развеялся. Пошаливали нервишки, кому-то хотелось закурить, кого-то достала мошкара. Когда ждёшь неведомо чего, и даже чёрту не известно, дождёшься ли, лопается самое крепкое терпение. Но дождались же! Стрельба, потом набат, и снова стрельба – всё, как и было обещано!

Ни на этой, ни на соседних вышках не осталось никого, лишь маячила смешная вязаная шапочка деда Митрия. В дело пошла снайперская винтовка Партизана. Клыков целился долго, палец не хотел жать на спуск: жалко старичка. "Извиняй, дед".

На одинокий выстрел в Посёлке не обратили внимания; везде палят. Прошло какое-то время – никто не поднял тревогу. Дружинник Серёга одолел частокол. Безлюдно, лишь на вышке полумёртвый от страха дед Митрий прикинулся трупом; снайпер из Клыкова оказался так себе, пуля расщепила деревянный бортик, щепкой барачнику лишь раскровило щеку. Дед мгновенно сообразил, что геройство в такой ситуации не окупится. Пока спустишься, пока начнёшь колотить в рельс, точно дострелят. И ноги враз перестали слушаться, вот и прилёг дед Митрий, чтобы никому случайно не помешать.

Ворота открыли, дружина вошла в Посёлок. Деда связали, пусть немного посидит в запертой сторожке.

* * *

Двух бывших барачников, а ныне полиционеров, отрядили за подмогой: во время прорыва положено всеми силами помогать ликвидировать опасность. Если совсем ни на что не годен, сиди в укрытии, нечего шляться без надобности. Полиционеры к полудню изрядно захмелели, но, при виде клыковских бойцов не стали изображать из себя героев. Дружинники пока были не очень злы, стрелять вслед улепётывающим барачникам не стали, кто-то, для смеха, свистнул вдогонку, остальные довольно заржали.

* * *

А у нас ничего интересного не происходило. Возня у Ограды продолжалась, но атаковали твари вяло, без прежнего азарта. Туша гигантского медведя распласталась бурой грудой поверх вырванных и поломанных кольев; сквозь огромную прореху в частоколе видно, как суетятся люди. С вышек лениво постреливают – бьют нечасто, и только по самым настырным тварям, а зверьё не особо и наседает. Если так пойдёт и дальше, вялотекущий штурм может продлиться до темноты, а что случится ночью – неизвестно! У чужаков к тому времени сил, чтобы разогнать животных, точно, не останется.

Настёна закрыла глаза. Я придерживаю за плечи мокрую от пота и горячую чужачку. Когда ей становится совсем нехорошо, я осторожно прижимаю женщину к себе, и тогда она немного расслабляется.

Кабаны затеяли догонялки: носятся друг за другом, клыки вспарывают дёрн, оставляя зигзаги чёрных борозд. В небесах показались силуэты трупоедов. Ящеры обступили лежащую на спине тушу истекающей слизью банши – та шевелит короткими лапками, вздувается белёсое брюхо. Ящеры жадно вонзают зубы в мягкие бока, мотая головами, вырывают, и, давясь, заглатывают ломти живого мяса. Волколак тащит за ногу тушу кабанчика. Его сородичам трусливо жмущимся к опушке, тоже хочется кушать, и они затевают небольшую свару.

Идиллия, все заняты своими делами – смотреть тошно. Поддадим жару, пока за оградой совсем не заскучали? Чего доброго, заинтересуются тем, что творится у них за спиной.

– Тяжело, – бормочет Настёна, едва приоткрыв глаза.

Но что-то меняется, раздаются крики, визг, рёв животных. На Ограду накатывает новая волна. А парни Клыкова тем временем пришли в бараки.

* * *

Пасюки не сразу, но сообразили – власть опять сменилась; насовсем, или временно – не важно! Важно, что здесь и сейчас откуда-то появились свирепые вооружённые дружинники. И они очень злы.

Десятью минутами ранее клыковцы заглянули в общежитие. Когда-то там, под приглядом, жили одинокие старики, теперь комнаты оказались забиты больными, ждущими, когда их отправят к беглецам в лес. Минимальную помощь нуждающимся новая власть всё же оказывала – в Нерлей они должны попасть в более-менее нормальном состоянии; а что с ними случится потом, Пасюкова не касается.

Дружинникам очень не понравилось то, что они увидели, а ещё не понравилось, что Пасюков решил переложить на них ответственность за жизнь и здоровье этих людей.

Клыковцы осерчали, и с барачниками не слишком церемонились. Тех, кто под действием винных паров или неуместного в такой ситуации гонора, сопротивлялся, били жёстко. С теми, кто решился взять оружие, пусть даже сгоряча схватился за тупой хлебный нож, вообще не разговаривали.

Под шумок Ольга разобралась с Гундосым. Спровоцировать пьяного пасюка ей не составило труда. Несколько сказанных громко, чтобы все услышали, слов, да таких, за которые в бараках не прощают. За базар надо отвечать, и дура-баба сейчас ответит... сама напросилась, он ей объяснит... Гундосый, достав нож, попёр на Ольгу. "Ой, мамочки! Помогите! Убивают!", – завопила сестрёнка и длинной очередью разворотила Гундосому брюхо. Тот успел осознать вину, и пожалеть, что связался с психованной сучкой! Выстрел милосердия положил конец его душевным и физическим терзаниям.

В бараках пробыли недолго; большинство из тех, кто мог бы доставить неприятности, сейчас дрались у северных ворот, остальные не сильно артачились. Со злыми дружинниками лучше не связываться; стоя зубами к стене, трудно будет объяснять, что ни в чём не виноват... тут надо бы обождать, посмотреть, чем дело кончится.

Клыков спешил, его нервировала долетающая от северных ворот стрельба. Двое вызвались приглядывать за бараками, основная группа направилась к милицейскому участку, а небольшой отряд Захара – к складу боеприпасов.

* * *

У волка огромный лоб, а на правом боку рыжая подпалина. Откуда ты здесь? Почему не охраняешь Партизана? Жаль, не можешь ты рассказать, как у него дела.

Зверь поднял голову, меня обжёг горящий жёлтый взгляд. Волк тявкнул; почти как собака. Ну-ка, подожди, дружище. Твоё сознание открыто, и я кое-что понимаю:

"Ты звал? Я пришёл. Ты обещал охоту! Где?"

"Уже скоро"

"Позови, когда нужно. Мы идём драться с... (образ волколака, азарт, ненависть, презрение)"

Вожак задрал морду к небу, душу пронзил тоскливый вой. Из-за деревьев появлялись другие.

* * *

Вот гадство, ещё и непонятные выстрелы в Посёлке! – почти равнодушно подумал Слега. И патруль, отправленный за подкреплением, запропастился, и Пасюка нет. Когда нужен, его и нет! Здесь такое – без начальства не разберёшься! Да где же его, это начальство, взять? Не соизволили они явиться. Зато потом до всякой мелочи будет докапываться – только держись! А сейчас они там, где тепло и не стреляют. Здесь каждый на счету – некого послать за Пасюком. Вон, из леса вышла стая волков, принесла же их нелёгкая! Близко не подходят, а с такого расстояния их не достанешь. И откуда столько зверья на нашу голову? Ладно, у Мухомора сейчас дробовик, никакого толка от дробовика.

– Эй, Михаил, а ну, сгоняй за начальством. Да чтобы шустро. Одна нога здесь, другая тоже...

* * *

Чужаки выдохлись, Настёна, кажется, и вовсе уснула: дышит, будто плачет, глаза крепко зажмурены а руки-ноги, как у куклы на верёвочках. Я, на всякий случай, придерживаю обмякшее тело. Что ж, пора и мне... Я достал из кисета шишку хмеля, разжевал, и, немного подумав, взял ещё одну.

И пригрезилось, будто я – комар, завязший в сером клубящемся киселе. Если приглядеться – это вовсе не кисель, а сплетённая из зловонных нитей паутина. Эта паутина так плотна, что в ней застревают и взгляд, и мысль. Смотришь, и не видишь, кричишь, а крик возвращается, как глухое эхо.

Но, если вглядеться пристальнее, сквозь муть начинают тускло просвечивать огоньки. Одни горят ярко, другие чуть заметно мерцают, есть и такие, что лишь слегка угадываются. В этих условиях я не могу говорить с лесом, но можно же приказать тварям напрямую! Захватить чужое сознание, заставить его повиноваться не получается, но послать команду всем, кто готов ей повиноваться, мне по силам. И я крикнул:

"Вперёд. Настало время охоты!"

Твари двинулись к Ограде. Они всю жизнь считали, что там, за частоколом скрывается их главный враг. Я не заставлял их делать ничего, что противоречило бы их желаниям. Посёлок огрызнулся громыханием выстрелов, началась бойня: люди тоже "услышали" команду, они тоже решили поохотиться. Звери метнулись назад, под защиту деревьев – инстинкт самосохранения победил, а свинцовый град ещё долго бил по траве, кустам и деревьям...

* * *

Оружейный склад: постучали, и Яков открыл, никаких проблем!

– Слушай внимательно, – в третий раз объяснял Захар. – Сейчас ты отдашь ключи, и свалишь отсюда, целый и невредимый.

– А как я отчитаюсь?

– Отчитаешься! Я тебе, где надо, распишусь, – начиная злиться, пообещал Захар. Тут никакого терпения не хватит, Клыков ушёл к участку, надо бы догонять, да вот застрял, не получается переупрямить упрямого Яшку. – Я тебе сейчас так распишусь!

– А, пропади оно всё! – Яков шмякнул на стол тяжёлую связку ключей. – Оружия нет, пасюки забрали. А патроны ещё остались. Берите, последнее!

– Сразу бы так, – Захар взял ключи. Пока он возился с дверью, сзади клацнуло. Обернувшись, Захар увидел в руках у Якова охотничий карабин. "Ай да Яшка, кто бы мог подумать, перехитрил меня старый чёрт!" А сердце заёкало. "Не успею. И ребятки в сенях остались, курят. Никто не поможет! Эх, будь, что будет!" Милиционер сорвал автомат с плеча, вскинул... Яков проверял своё оружие, он и не думал стрелять. Не стал торопиться с этим делом и Захар.

– Ты не дури, – сказал он. – Слышь, Яша, брось.

– Сам не дури! Грозный какой! Я с тобой иду, что, прикажешь пасюков голыми руками давить?

Захар опешил.

– Тебе это надо? – только и сказал он.

– Не знаю. Наверное, нет, но я всё равно пойду, – ответил Яков, и, подумав, добавил. – Тебе гранаты, случаем, не нужны? Во временное пользование!

* * *

А от Клыкова удача отвернулась. Застать Пасюкова врасплох не вышло, те самые сбежавшие полиционеры его предупредили. Новый хозяин Посёлка теперь не расставался с охраной – мало ли... оказывается, и от своих нужно ждать подвох. Хуже нет, когда неприятности приходят, откуда не ждёшь.

Узнав, что Клыков в Посёлке, Пасюков заперся в участке.

Дружинники забыли об осторожности. По сравнению с барачниками они вояки хоть куда, через Посёлок прошли, как раскалённый нож сквозь масло. Слишком легко всё получилось, вот и расслабились.

Попытка сходу войти в участок обернулась перестрелкой, не ожидавшие такого поворота дружинники откатились. Стало ясно – весёлая прогулка закончилась. Перевязав раненных, и сказав: "ты полежи тут, мы скоро вернёмся" убитому, клыковцы пошли дальше. Неизвестно, сколько человек охраняет сейчас Пасюкова, а если неизвестно, значит, нечего лезть на рожон. Пусть посидят взаперти, о жизни своей подумают, может, сговорчивее станут.

Дружинники пошли дальше, четверо остались приглядывать за участком; из укрытий эти ребята не выйдут, но завалят любого, кто попытается выйти из здания.

После этой неудачи Клыков стал осторожнее...

* * *

Звери наседали, из-за ограды постреливали, и я забеспокоился, что не смогу остановить тварей, если те сами не прекратят атаковать Посёлок. Надо бы это дело заканчивать. Я стал осторожно спускаться на землю.

– Там опасно, – прошептала Настёна.

Я не ответил. Мышцы окостенели, и слезть с дерева оказалось нелегко. Сначала я растёр ноги, и, когда они перестали подгибаться, заковылял к опушке. На лугу, возле ограды, во множестве валялись туши и тушки, но ещё больше здесь было живых тварей. Прогнать бы эту разношёрстную стаю, но сил хватает лишь на то, чтобы просигналить тем, кто начинает проявлять ко мне повышенный интерес:

"Не добыча!"

Застыла тишина. Изредка её раскалывают звуки выстрелов – это внутри Посёлка. Ну, что же, как сумел, я барачников отвлёк, дальше пусть разбирается Клыков.

Живое и тёплое ткнулось в бедро. Меня окружила волчья стая.

"Пора начинать охоту (почудилось, зверь приплясывает от нетерпения)?"

"Не спешите. Будьте рядом" – подумал я, а мир поплыл, зашатался и стал зыбким. Интересно, если я потеряю сознание, как поступят серые "друзья"? Мне кажется, или в их глазах действительно пылает злоба? Ну, чего скалитесь? Я ещё не добыча. Пока нет.

"Ты не добыча. Ты болен".

Наверное, волчий ответ лишь примерещился в дурманном мороке. Вдруг, всё вокруг – лишь бредовое видение? Потому что этого точно не может быть, такого не бывает! Звери посообразительнее удирают в лес, другие, обезумев, мечутся по лугу, запутываются в "колючке", попадают в ловушки. Они тоже почуяли – грядёт по-настоящему страшное...

Между Оградой и лесом, аккурат под железной дорогой, словно прыщ на теле земли, взбух холмик. Этот прыщ надувался и опадал, гнулись рельсы, хрустел гравий, с треском разлетались обломки шпал. А потом раздался оглушительный металлический щелчок, две рельсы разъединились и встали дыбом. Из-под земли на белый свет выдавилось нечто громадное и белёсое! Сначала я восхищённо подумал: "вот примерещилось, так примерещилось!" Потом ужаснулся: "неужели это на самом деле!?", и только после возникла слабая надежда: "понятно, такого не бывает, переборщил-таки с дурманом!"

* * *

Прибежал Мухомор; глаза бешеные, руки, будто мельницы.

– В Посёлке дружинники! – закричал он, ещё не успев забраться на вышку. – Клыков вернулся! Там стреляют! Хана Пасюку! Еле ноги унёс!

"И так помирать, и эдак помирать. Жаль, недолгим вышло веселье", загрустил Слега. Получается, он сейчас за главного, ему и отвечать за всё, что здесь происходит. Если Мухомор ничего со страха не перепутал, помощи ждать неоткуда. И никто не подскажет, что делать – выпутывайся, как умеешь. Дурная весть не очень расстроила – одной проблемой больше, только и всего. Этих проблем в последнее время и так через край. Вон одна из них, за оградой, из земли выкапывается.

– А ну, чего уставились! – заорал он. – Сколопендров не видели?! Быстро взяли оружие, и сюда! Бегом, я сказал!

* * *

Клыкова трясло, он был взбешён, его люди едва сдерживали ярость. Обнаружилось, что Пасюков наконец-то использовал виселицу по назначению, казнил двоих из тех, что остались в Посёлке, дружинников. Бойцы перерезали верёвки, и бережно сняли тела. Хорошо, что простой люд попрятался в убежища. У обозлённых клыковцев от желания пострелять чесались руки. Могли бы сгоряча, да по ошибке...

Если укрыться за строениями, реально подобраться вплотную к вышкам, а дальше – как получится. Честно говоря – не терпелось наказать пасюков, да не совсем у командира отшибло мозги – переть супротив пулемётов. И не только в пулемётах дело – барачников больше, они на вышках, может обернуться и так, и эдак, значит, надо что-то придумывать.

Клыков, как сумел, угомонил своих людей. Они попрятались на чердаках окрестных домов, и в заброшенных избах, оттуда и наблюдали за суетой у Ограды.

С самого начала идея взять Посёлок штурмом вызывала у Клыкова, мягко говоря, недоверие, согласиться на такое можно лишь от безысходности. А, поди ж ты, выгорело дельце! Жаль, не обошлось без потерь, но думалось, будет хуже. Клыкова догнал Захар со своей частью отряда, присоединился и кое-кто из поселковых, со склада конфискованы боеприпасы, словом – все козыри на руках. Раз так, можно попытаться договориться на устраивающих тебя условиях. Например, предложить задрать лапки вверх и не рыпаться.

Серая рубаха сошла за белый флаг. Клыков подошёл к вышке, а его, кажется, и не заметили. Пришёл, и жди себе; выдастся минутка – пообщаемся. Он и ждал, а внутри снова закипала злость. Рядом суетились вооружённые люди, иногда командир ловил на себе любопытные взгляды, но, видно, сейчас у барачников нашлись дела поважнее, чем разговоры со сбежавшим в лес, а теперь неизвестно зачем вернувшимся, дезертиром. Через пяток минут на него соизволил обратить внимание Слега.

– Чего пришёл? – спросил он, после того, как, неуклюже, задевая локтями и коленями углы, спустился с вышки

– Пришёл, значит, надо, – ответил Клыков.

– А чего тебе надо-то?

– А того. Главный мне нужен. Кто у вас командир?

– Наверное, я. Чего тебе?

– Хочу предупредить, чтобы не вздумали рыпаться. Пасюк не поможет, и боеприпасы со склада мы забрали. Так что сдавайтесь, не-то всех постреляем. У нас есть пулемёт и снайперка, понятно? С вышек вы не спуститесь, пощёлкаем вас по одному. А если сдадитесь, жить, пожалуй, будете. Хотя, конечно, сильно вы нас рассердили.

Вместо ответа Клыкова угостили загогулистой бранью. Слега объяснил, что скоро Посёлок превратится в зверинец, а значит, дружинники могут идти со своей дурацкой войнушкой в лес! У людей, выполняющих, между прочим, его, Клыкова работу есть дела поважнее, чем воевать с неизвестно зачем явившимися предателями. Высказавшись, барачник полез на вышку, а Клыков швырнул белый флаг наземь, и, растерянный, побрёл к своим. Он утешил себя тем, что хотя бы попытался решить дело без большой крови. Не получилось, и не по его вине, между прочим...

* * *

Я оцепенел; нечто выбиралось на белый свет. Почти выбралось, а я всё не мог заставить себя двинуться с места.

То ли сколопендра, то ли многоножка, то ли скорпион – представили? А теперь представьте, что это существо длиной не меньше, чем вагон поезда; пусть хитиновые пластины, закрывающие тело, будут прозрачными, чтобы видеть, как тварь устроена изнутри. Если пока не страшно, прикрепите на морду чудовищу огромные жвала, по бокам приделайте клешни, а хвост, наподобие скорпионьего, воткните сзади. Усыпьте туловище колышущимися отростками, одни из которых тварь использует вместо ног, а другие, покороче, рассыпаны по всему телу, сочатся слизью и мерзко шевелятся. Пусть это лоснится и сверкает на солнце. Ну как? Посмотрели на плоды своих фантазий? Испугались? Могу спорить, что выкопавшаяся у Посёлка тварь страшнее, потому что она, вдобавок, излучает цепенящий, завораживающий ужас. В буквальном смысле излучает. Я это чувствую. "Доигрался, идиот!" – подумал я, и заставил себя сделать несколько деревянных шагов на негнущихся ногах вглубь леса.

Усталые и напуганные, чужаки спустились с деревьев.

– Мы его не звали. Само пришло, и не слышит нас, – острые плечики Настёны дрожат, сверкают глазищи, наполненные слезами, а вид у женщины больной и виноватый. Да что там, все чужаки выглядят неважно. Парень тихо сказал:

– И мы не можем её прогнать... Мы теперь ничего не можем.

Он скрылся в лесу, за ним ушли другие, осталась лишь Настёна. Я прижал её к себе и неуклюже провёл ладонью по влажным спутанным волосам. Успокойся, ну, всё, уже успокойся, перестань трястись. Чёрт, меня-то кто успокоит?

– Всё, уходи, – отстранился я от Настёны.

– Ты пойдёшь со мной? – спросила она.

– Не сейчас, позже приду, – соврал я. Или не соврал: быть может, скоро у меня не останется другого места, куда бы я мог вернуться. Эх, послать всё к чёртовой матери, и драпануть к чужакам; дядя Дима обещал приютить.

Я выглянул из-за деревьев. Пожалуй, не такой уж и большой этот монстр, как показалось с перепуга. Примерещилось чёрт те что! Хотя, конечно, уродище, против этого не возразишь!

Тварь медлительна, вряд ли под землёй она может двигаться быстрее, чем по земле. Значит, когда мы начали призывать зверей, она была рядом, не успела бы приползти издалека. Не на мой зов она явилась, просто совпало! – попробовал я оправдать сам себя. Или так: оно вылезло здесь, потому что услышало наш зов, если бы не это, продолжило бы своё подземное путешествие, пока не добралось бы до Посёлка! А уж там... лучше не думать, что случилось бы, если бы это выкопалось в Посёлке, а если ночью? Помнится, Архип предположил, что в лесу уже появилась созданная людям на погибель тварь. Вот она, его фантазия! Полюбуйтесь!

Наверное, Архип сумел бы доказать, что гигантской многоножки не существует – существование таких монстров невозможно с точки зрения законов природы. Но чудище, на беду мне и назло учёному, приближалось к Ограде.

Тварь слишком тяжела, и не может двигаться быстро. Да ей и не надо. Заинтересовавшие многоножку животные оцепенели от ужаса, остальные поспешили убраться в лес; а я-то переживал, что никто не сможет отогнать тварей от Посёлка! Сколопендра легко справилась с этим делом. Осталось найти того, кто прогонит её.

Отростки, заменяющие существу ноги, совершали неторопливые волнообразные движения, волоча грузное тело по земле. Впереди Ограда, сзади борозда лоснящейся от слизи взрыхлённой почвы. Что этому монстру ловушки, что ему колючая проволока?

Кабанчик, повинуясь ментальному принуждению, сам подошёл к твари, к нему потянулась клешня: медленное, неотвратимое и оттого – завораживающе-страшное действие. Сколопендра остановилась, перетирая пищу жвалами, а затем потащила грузное тело к следующей жертве. Сквозь прозрачные пластины, закрывающие туловище, было видно, как перемолотый в кровавый фарш кабанчик начал своё последнее долгое странствие по пищеварительному тракту чудища. Жаль, этого не видит Архип – он бы порадовался!

Я рискнул прощупать разум твари, и чуть не рухнул наземь. Не нашёл я никакого разума, лишь вечные голод и боль, которые заставляют монстра жить и двигаться.

К ноге прижалось тёплое и дрожащее тело. Даже не отводя глаз от сколопендры, я понял – волк. Серые не бросили. Почудилось – сейчас ближе них у меня никого не осталось.

«Здесь охотится Большой Охотник (мысли зверя пропитал страх). Скорее уходим»

"Я остаюсь. Я не добыча для него. Он добыча для меня"

"Ты будешь охотиться на Большого Охотника? Ты болен. Никто не охотится на Большого Охотника. Большой Охотник охотится на всех"

"Я не все, я другой"

"Удачной охоты. Прощай (мне послышалась печаль)"

Вот и серые меня бросили. Я бы тоже ушёл, если бы не чувствовал – в том, что сейчас происходит изрядная доля моей вины. Оправдывать себя можно как угодно, а факты такие: вот чудище, а вот я, один на один с той бедой, которую накликал на Посёлок. Звери, что не сумели вовремя убежать, не в счёт. Они меня сейчас не интересуют, я их тоже – у каждого из нас свои проблемы.