Текст книги "Из блокады (СИ)"

Автор книги: Константин Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Но Пасюк – вот он, настоящий; его крик разносится в густом вечернем воздухе, в руке у него блестит нож, и с этим надо что-то делать.

– Что, сучонок, боишься? Иди ко мне! Удавлю тебя твоими же кишками – визжит Пасюк, а нож выписывает разные фигуры, да так красиво, залюбуешься! Скачи, клоун, весели народ! А мне бы отдохнуть, устал я. Понимаете, устал!Поспать бы, а то лезет в голову всякое. Сейчас, только закончу это дельце...

Наверное, со стороны смотрится забавно: хорошо одетый, выбритый и причёсанный пожилой дядька скачет вокруг обросшего истрёпанного мальчишки в перемазанном уже начавшей подсыхать кровью, грязью и слизью рванье. Я вижу – Пасюку страшно! Он знает, что я сделал с Зубом, но не знает, что Зуба убил не я, а лес, что сейчас совсем-совсем другой расклад.

Я стою скособочившись, потому что избитое тело ноет, усталость вяжет мысли и движения, только горячая боль в ладони не даёт провалиться в беспамятство, и я плохо представляю, что делать.

Можно помолиться – хуже не будет. И я, как умею, молюсь: "Боже, если бы мог, я бы в тебя поверил, да вокруг столько дряни, что не получается, извини. Так вот, хоть тебя и нет, но ты помоги. Ладно? Не допусти, чтобы Пасюк осталась жить. Пусть сдохнет он, а не я, ведь это можно устроить? Или бестолково просить у того, кого нет? Даже если ты есть, тебе плевать на людей, а это так же, как если бы тебя не было. А раз уж тебя нет, значит, ничего мне от тебя не надо. Сам управлюсь! Не впервой!"

Пасюк осторожно приближается.

– Готов подохнуть?! – вопит он. А дыхание тяжёлое, с присвистом. Нелегко прыгать, с твоим-то весом? Но ты поскачи напоследок, больше не придётся. Я опускаю левую руку в карман, шершавая рукоятка пистолета, который я в суете так и не вернул Клыкову, удобно ложится в ладонь. Я снимаю оружие с предохранителя...

Накатила волна дурноты, надо, пока есть силы, заканчивать! Значит, так – отныне я сам буду сочинять правила игры. Сегодня они такие – придётся тебе, Пасюков, умереть. Это не обсуждается! Давай, подходи ближе. Я не очень хороший стрелок, но с трёх шагов не промажу.

Пасюк почуял. Он замер, взгляд сделался стеклянным, как у лягушки, приготовившейся запрыгнуть в пасть ужа. Стой на месте, и не дёргайся, мне так проще!

Нож теперь мешает, и я швыряю его в застывшее лицо противника, в широко распахнутые от нахлынувшего предчувствия, глаза.

Я не старался специально, не такой уж я умелец. Думал оглушить, пусть ошарашенный барачник хоть на секунду замрёт – большего не надо. Потом я достану пистолет, и... Видно, Богу, несмотря на моё безверие, я не совсем безразличен, или вернулась моя птица удачи, снова клюёт из ладошки. Нож попал в левый глаз, когда-то стрела от самострела так же поразила чужачку. Сюжет опять повторился. Пусть, я не стану из-за этого капризничать...

Пасюк вскинул руки к лицу, мёртвое тело повалилось в лужу, напоследок забрызгав меня грязью. Пистолет не пригодился, и хорошо. Пока над Посёлком висит тишина, пока люди готовы слушать, надо бы сказать что-то запоминающееся, поставить жирную, красивую финальную точку. Но сил хватает лишь на кривую ухмылку, а в голове – пустота.

– Поединок закончен. Всё было честно, – с нажимом на слове "честно", возвестил Степан. – Не толпимся, граждане. Расходимся.

А люди не спешат расходиться; они медленно осознают очередной выверт до недавнего времени монотонной поселковой жизни. Всё будет хорошо, захотелось подбодрить их, но я не сказал – не поверят! Я склонился над мёртвым врагом – никаких эмоций, быть может, если сильно вслушиваться, услышишь лёгкое удовлетворение: дело сделано, проблема решена, можно будет отдохнуть. Значит, и к убийству появилась привычка.

Сначала я хотел расстегнуть ватник на груди Пасюка, но, решив не тратить время и силы, рванул посильнее, так, что пуговицы брызнули в разные стороны.

– Гляди-ка, Степан, что у него, – нарочито громко, чтобы все услышали, сказал я, и достал одну металлическую пластину, потом вторую. Пасюк, и впрямь, хорошо подготовился к схватке.

– А что ты ждал от этой мрази? – так же громко, больше для других, чем для меня, ответил Степан.

Обняв за плечи, он повёл меня сквозь толпу к броневику, там ждали друзья-товарищи. Я бездумно переставлял ноги, а кум вполголоса, но очень зло, читал нотацию:

– Надо бы морду тебе за такие штучки набить! А если бы промахнулся? Да Пасюк тебя на полоски бы искромсал!

Пальцы Белова стальными крючьями впились в моё плечо.

– Не промахнулся же, – я передёрнулся, в надежде освободиться от цепкой хватки.

– Повезло. Дураков удача любит.

– А пистолет на что? – сказал я. – "Макаров" против металлических пластин. Честно, правда?

– Какой "макаров"? – удивился кум. Его пальцы разжались, и я наконец-то выскользнул из объятий.

– Который мне дал Клыков, – я сунул руку в карман, чтобы достать оружие.

– Не вынимай, – зашипел Степан. – И не вздумай никому рассказывать об этом, понял?

Я, будто обжегшись, выдернул руку из кармана. Степан покачал головой.

– А ты повзрослел, – тихо сказал он. – Очень быстро повзрослел. Оно и хорошо: нет времени учить тебя уму-разуму. Ладно, если так – командуй. Есть мнение, что пока ты и будешь за Хозяина.

"Ещё Терентьева не похоронили, а они уже назначают, кто будет вместо него!" – подумал я без всякого удивления; кажется, я потерял способность удивляться; любое чудо, я воспринял бы сейчас, как должное.

– Нет, – сказал я.

– Почему? – спросил Степан.

– Не хочу. Какой из меня Хозяин? Лучше ты. Вы с ним столько лет...

– Серёга, Серёга... – грустно сказал Степан, – эх, Терентьич... не вовремя он. Я, как узнал... ладно. Мне никак нельзя, потому что я злой. А ещё злопамятный. Дай волю, всем придётся несладко. Терентьев это понимал... то есть, я бы попробовал, только я ему обещал, если что, никогда...

– Значит Клыков, или Захар...

– Они солдаты, им тоже хватит работы, – сказал Степан. – Всем нам нужно время, чтобы навести здесь порядок. Возможно, после этого, кто-то из них... но какое-то, скорее всего, недолгое время – ты. И не ломайся. Мы все варианты перебрали, ничего лучше не придумывается. В общем, так: мы не предлагаем, мы приказываем....

И Клыков, и Захар, и Партизан, и даже Савелий с Ренатом закивали, а Ольга отвернулась. Меж собой они всё обговорили, а я – не такая уж важная птица, чтобы со мной обсуждались вопросы назначения меня Хозяином.

– Пойми, – сказал Клыков, – больше некому. Люди видели, как ты бился с чудой-юдой. У меня по спине мурашки, как вспомню. А когда за тебя заступились волки... это, вообще, запредельно, парень! Такое не забывается. Мои головорезы очень тебя зауважали. А барачники, после того, как ты вскрыл Сашу, а теперь, до кучи, Пасюка, будут обходить тебя стороной. Ты для них авторитет. Привыкай; тебя будут уважать, будут бояться, а любить – это вряд ли. Переживёшь?

– Переживу, – вздохнул я.

– И хорошо, – радостно воскликнул Захар. – Ты, главное, не бойся. Мы тебя в обиду не дадим. Я обещаю! Степан говорит, ты проговорился, что знаешь, как наладить жизнь в Посёлке. Так налаживай, флаг тебе в руки!

– Ладно, – сказал я, – допустим, я соглашусь. А люди? Меня изгнали, чуть не повесили, я натравил на Посёлок зверей. Спрашивается, какой я, к чёрту, Хозяин?

– Вот тупой, – удивился Ренат моему непониманию. – Да ты самый... как это? Летиги?.. Лебиди... мый?

– Легитимный? – подсказал Степан.

– Вот-вот, такой. Короче, больше и некому. Сам посуди, кто-нибудь спросит: "а по какому праву Олег тут раскомандовался? Чем я-то хуже?" А мы ему в ответ: "а где ты, морда, был, когда Пасюк морил стариков? Пережидал, чем дело кончится? А Олег ходил к эшелону, а потом вернулся, и разобрался с Пасюковым. Вот поэтому он, а не ты. Понял, морда?" Скажу я так, и засвечу этой морде в морду, и желание задавать лишние вопросы у этой морды пропадёт.

– На первое время можно и так, – согласился Степан. – А потом придумаем тебе официальную должность. Хоть президентом сделайся, хоть императором. Всё, что пожелаешь... захочешь – народ изберёт тебя на демократических выборах, причём – единогласно. А не захочешь, изберёт кого-то другого, кого ты захочешь, и тоже единогласно. Только это потом. Сейчас есть дела поважнее, чем глупые игры в демократию.

– Надо бы с людьми поработать, – сказал Ренат. – Люди, они такие, от них благодарности не дождёшься. Немного придут в себя, и начнут болтать всякое...

– Пусть брешут, – отмахнулся Клыков. – А мы в ответ расскажем, как Олег бился с гигантской многоножкой. Шагов сорок, говоришь, в ней было?

– Двадцать, – сказал я, – уж точно, не больше тридцати.

– Я и говорю, пятьдесят. А у него в руке дубинка.

– Автомат.

– Даже дубины не было. Герой!

– Ладно, – попытался вяло отбиться я, – кончайте трепаться. Все всё видели.

– А что видели-то? – улыбнулся Клыков. – Мы, если хочешь знать, от страха обалдели! Лично я клешню, которую ты притащил, видел. Большущая! Люди ещё и не такое наплетут: приврут и разукрасят. А через год и сами запутаются, где правда, а где россказни.

– Именно, – добавил Степан. – Так получилось, что мы победили. Значит, какую захотим, такую и сочиним историю. Как скажем, так и было. Ты лучше не сомневайся, а подумай, с чего начнёшь?

Откуда мне знать, с чего начинать? Разному Архип учил. Про зверей, козявок, и всякие экосистемы рассказывал, а что делать с Посёлком, как обращаться с людьми – этому не обучал! Всё-таки сволочи вы, ребята. Перевели стрелки. Сами в загул на радостях уйдёте, а мне, значит, разгребать.

Люди начали потихоньку расходиться. Много всякого случилось, сейчас опять меняется власть. К добру ли, к худу ли – непонятно, но лучше держаться от этого процесса на расстоянии. Те, кто поглупее, да полюбопытнее, ждали: не произойдёт ли ещё чего-то? А мне приключений хватило, обожрался я приключениями, аж наружу лезут.

– Ну, что, – весело сказал Захар, – раз уж мы победили, отметим это дело!

– Во-во, зря везли, что ли? – поддержал начинание Партизан, и пошла бутылка коньяка по кругу.

– Значит, быть добру! – провозгласил Ренат. Сделав несколько жадных глотков, он шумно занюхал рукавом и протянул выпивку Захару. – На, хлебни. Чтобы, значит, добро чаще побеждало. Добро, оно такое, оно завсегда победит, если у него есть ножик, а лучше автомат, а ещё лучше – броневик.

– Вы уверены? – спросил я. – Что-то, в последнее время, я перестал различать. И добро, и зло – всё какое-то похожее. Пойди-ка, разберись, где что.

Захар хлебнул, а потом объяснил:

– На самом деле это совсем просто. Смотри, вот мы, все из себя славные. А вон они, – Захар кивнул на лежащего кверху пузом Пасюка, – мерзкие и грязные! Чего же тебе ещё-то? Мы и есть добро. Раз ты с нами, значит, ты за добро. Ты же с нами?

Я посмотрел на их почти серьёзные лица, и понял, что сейчас лучше быть с ними. Потому что... ну, не с мёртвым же Пасюком мне быть, правда?

– Конечно, я за добро, – подтвердил я, и в награду получил от Захара бутылку.

– Это правильно, – кивнул Степан. – Так и думай. А если начнёшь сомневаться, и вопросы дурацкие в голову полезут, ты лучше отойди в сторонку, и не мешайся. Мы сами всё сделаем.

– Я не сомневаюсь, и вопросы у меня не дурацкие. Ты про них скажи, – я кивнул на поредевшую толпу, – они понимают, что победило добро?

– Они-то? – Степан взял у меня бутылку, – они догадываются. Некоторые. А тем, до кого не дошло, мы объясним.

Мрачновато выглядят граждане, радости по поводу очередной неизбежной победы добра не наблюдается. Едва приспособились к новым порядкам, и снова надо приспосабливаться. Непонятно, чего ждать, но вряд ли будет лучше: отвыкли люди от хорошего.

Ренат поспешил внедрить добро в массы. Засунув руки в карманы, он вальяжной походкой вышагивает вдоль неровной шеренги барачников. Ренат громко считает, и каждый десятый угрюмо выходит из строя. Набирается похоронная команда. Сейчас невезунчики пойдут рыть могилы, и каждый будет думать – не для себя ли копает? Не обижайтесь, вы же знали, что за всё надо платить! Надеялись, что для вас бесплатно?

И лица дружинников тоже не светятся от радости. Усталость на них, облегчение, и, может, недоумение. Всё, что угодно, а радости нет!

– Ладно, – неуверенно согласился я, – не знаю, какой из меня командир, но попробую. Только, чур, без обид. Если не получится...

– Получится, обязательно получится, – бодро сказал Клыков. – Это ж кретином надо быть, чтобы не получилось. У тебя мои хлопцы, захаровы менты, и полный эшелон оружия. Чего ж тебе ещё?

И я понял – должно получиться, потому что это не я взял власть, это они дали её мне. Значит, она не моя, а их, захотят и быстро всё переиграют. Меня и не спросят.

– Ладно, победители, – сказал Захар, – Ещё по глоточку, и пойдём творить историю.

– Отставить, – приказал я, – никаких больше "по глоточку". Значит, слушайте сюда: Захар, собирай наших парней, организуй патрулирование. Да, не забудь хорошенько вооружиться. Мало ли чего; народ нынче взбудораженный. Только сам-то людей не задирай...

Тут я осёкся. Кого учу? Я учу человека, который в сто раз лучше меня знает, как и что ему делать. Они все лучше меня знают свою работу. Но я продолжил:

– Всё, как обычно, Захар. А ты, Клыков, займись оградой. Бери тех, кто посвежее, нужно организовать дежурство. Понимаю, люди устали, но надо... Партизан, вместе с Савкой дуйте на броневике в Нерлей. Всех, кто там остался, везите сюда. А потом, но только потом, если будут силы и желание, погуляете. Надо бы ещё на выселки сходить, посмотреть, может барачники, которых увёл Клещ, живы. Ладно, сам он завтра этим и займётся. Ах, да, ещё Леший! Я вам говорил, что дядя Лёша живой? Правда-правда. Савка, не вздумай меня обнимать, поломаешь! В общем, катитесь вы к чёрту, а мне надо поспать. И чтоб до утра не будили. Понятно?

Сначала они уставились, распахнув рты. Чего смотрите? Думаете, не знаю – если начнёте гулять, не остановитесь, пока не кончится водка. А дела кто будет делать, я, что ли?

Я хотел уйти, да Белов меня окликнул. Я обернулся и увидел, как Партизан воровато спрятал бутылку за спину.

– Шоколадку я для твоей Катьки привёз, – сказал Степан. – Обещал ты ей, соловьём разливался. Забыл?

– Забыл, – признался я. – А теперь вот вспомнил. Спасибо...

– Да ладно, – ответил Захар. – Зачем ещё нужны советчики? Чтобы начальник мог думать о больших делах. А о мелочах мы позаботимся. Ты же возьмёшь нас в советчики?

– Не знаю, – подумав, сказал я. – Мне советники не нужны. Вернее, нужны. Но ещё больше нужны друзья.

– Знаешь, – засмеялся Клыков, – одно другому не всегда мешает.

А Савка расплылся в улыбке и подмигнул.

Ольга (что взять с бабы, ей лишь бы о ком-нибудь позаботиться!) заглянула мне в глаза, её сухая и прохладная ладошка коснулась моего лба.

– Чего пристали к человеку? – рассердилась она. – Ему врача надо, а вы зубоскалите, козлы, Он весь горит...

– Ему не врача, ему деваху под бок, чтобы снаружи прогрела. А изнутри лучше прогревает водка с красным перцем. Завтра будет, как новенький, – неуверенно прописал лечение Партизан. Я махнул рукой; что с них взять, они сегодня победители. Эйфория у них. Хочется зубоскалить, а дела делать совсем не хочется.

Я увидел спешащего к нам отца Алексея; шум утих, он и появился. Конечно, правильный поп любой власти полезен, только не хочу я сейчас с ним общаться, пусть Степан разбирается.

Я брёл в участок, и думал, что же теперь делать? Жить, как при Пасюкове в моём Посёлке никто не будет – это не обсуждается. Естественный отбор для тварей, а мы – люди. Только и Терентьевский вариант остался в прошлом: то, что разбилось вдребезги, не склеишь. Можно постараться, но стоит ли оно усилий? Степан будет доказывать, что мы ничего лучше придумать не сможем. Он сам строил ту жизнь, так пусть берёт из неё хорошее, и начинает из этого хорошего лепить что-то новое. А всякой дряни место в прошлом. Барачники, например: что мне с ними делать? Одно я знаю точно – никаких больше граждан и неграждан. Все – люди! Ещё не знаю, как я это сделаю. Может, расселю пасюков по Поселку, а бараки сравняю с землёй! Надо подумать.

Только это не самое важное. Проблема в том, что, как бы мы тут, внутри не менялись, какие бы перестройки не затевали, лес, по-прежнему, будет нашим врагом. А когда вокруг тебя враги, и внутри война.

Надо полюбить лес, говорит дядя Дима. Надо измениться, приспособиться, считает Архип. Хорошие они люди, и зла никому не желают. Я тоже, было, прельстился этой идеей, очаровался ментальными путешествиями вглубь мира, и не понял одного: в лесу, конечно, живут пушистые зайчики и белочки, только главные здесь не они, а пожирающие друг друга, и мечтающие сожрать нас твари. Спасибо сколопендре, до меня дошло, что можно сколько угодно говорить о том, что нужно сделаться частью этого мира. Означает это, что нужно стать таким же, как дядя Дима. Возможно, у кого-то получится, а кому-то даже понравится быть чужаком. Только и это не гарантирует от того, что вскоре появится очередное пытающееся сожрать нас порождение леса!

Сейчас наш страх и наша злость – это наша броня! Едва начнём перестраиваться, едва попытаемся стать добрыми и всех устраивающими, тут же и слопают.

Значит, если не хочется меняться самим, придётся переделать лес – пусть он становится таким, какой устраивает нас. Партизан говорил, что переделывать мир под себя – это в нашей природе и это естественный порядок вещей.

Скажете – трудно? А как иначе? Когда нам было легко?

Скажете – невозможно? Может быть. Пока не попробуем, не узнаем.

Я попробую.

Понять бы, с чего начинать! Говорят, хорошее начало – половина дела. Придумал... вывеска на правлении. Что там намалёвано? "Революционный комитет Спасения"? И где тот комитет? Приказал долго жить! Значит – вывеску снять! Вот и нашлось важное дело на завтра. Очень важное и нужное дело.

Наверное, и виселицу надо бы разобрать. Или пока оставить? Мало ли что...

Но самое главное сейчас – выспаться, а великие дела подождут. Мир вертелся пятнадцать миллиардов лет, и за ночь не остановится.

А парни пусть веселятся. Не дурак, понимаю, что они удачно прикрылись мной, что за моей спиной и от моего имени будут делать, что им заблагорассудится. Конечно, в определённых пределах эти люди мне что-то позволят. Интересно, только вывески менять, или кое-что ещё? Вот и надо выяснить, каковы они, эти пределы. А уж выяснив, будем думать, как их расширить. Трудно, но Терентьев как-то с этими людьми справлялся. Или не справлялся, и только со стороны казалось, что справляется? Интересный вопрос! А другой вопрос ещё интереснее – я-то справлюсь? Думаю – вряд ли! Но я и это попробую. Ладно, потом обдумаю эту мысль, сейчас – устал. Но у вас ещё будут поводы удивляться, друзья мои. Вы все сильно удивитесь!

Я заулыбался, потому что, честно говоря, мне даже понравилось. Как там говорил Степан? Президент Олег Первов! Согласитесь, звучит! Хотя, мне больше нравится, когда называют Хозяином – простенько и со вкусом...