Текст книги "Рэмбо под Южным Крестом"

Автор книги: Конрад Граф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 5

Рано утром Рэмбо и Гвари вышли из небольшой гостиницы, примыкающей к управлению синдиката. На них были синие хлопчатобумажные спецовки, какие носили на разработках все инженерно-технические работники, а головы покрывали легкие «жокейки» с большими целлулоидными козырьками. Рэмбо нес небольшой ящик с теодолитом, на плече Гвари лежали тренога и геодезическая рейка с яркими красными делениями. Они сели в поджидавший их служебный автобус, и машина, мягко шурша шинами, покатила по широкой гравийной дороге.

Правый берег Луалабы, параллельно которому шла дорога, был намного выше левого, и вся река далеко просматривалась вверх и вниз по течению. На той ее стороне сплошным массивом густо зеленели джунгли, расцвеченные, словно красочными заплатами, голубыми, красными и бледно-зелеными пятнами. На этой же стороне, справа от дороги, уже через полмили показались разрушительные следы безжалостной деятельности человека. Сперва исчезли деревья, потом – кустарники, трава, и уже ближе к разработкам с живой земли будто сняли кожу и расковыряли тело ямами, котлованами и уродливыми траншеями.

– Джон, – Гвари толкнул локтем в бок задумавшегося Рэмбо, – как ты думаешь, неужели алмазы красивее того, что здесь было? Неужели мертвый камень дороже живого леса со зверьем, птицами и даже – змеями и лягушками?

– Я думаю, – сказал Рэмбо, продолжая смотреть в окно, – что если на земле есть самое тупое и безмозглое существо, то это человек. И самое жадное в мире существо – тоже человек. Даже крокодил, нажравшись, не станет больше убивать. Человек никогда не насытится, только если подавится и сдохнет.

Гвари удивленно посмотрел на Рэмбо.

– Ты так ненавидишь людей, Джон? – спросил он. – Тебе, наверное, трудно жить.

– Ошибаешься, – возразил Рэмбо, – я их так же ненавижу, как и люблю. А я их очень люблю, Пит. Иначе меня не было бы здесь.

– Это другое дело, – кивнул Гвари. – Люди разные. Я иногда сам себя не понимаю, как же я могу судить о других? – Гвари рассмеялся и стал подниматься. – Кажется, мы приехали, Джон.

– Уже? – удивился Рэмбо и высунулся из окна, крутя головой. Автобус остановился у закрытых металлических ворот, рядом с которыми стояло приземистое бетонное здание. Видимо, это была проходная с той самой современной аппаратурой, о которой говорил Бирс.

– Приехали, – обернулся к ним шофер африканец и ткнул пальцем в лобовое стекло. – Вас уже ждет мастер.

Хмурый неразговорчивый мастер, удостоверившись, что это именно те люди, которых ему поручено встретить, провел их через проходную, и в самом деле напичканную всевозможной аппаратурой, на территорию разработок. Теперь они оказались за двумя рядами колючей проволоки. Ограждение, высотой футов в десять, с одной стороны уходило прямо в реку, на берегу которой стояла вышка с часовым, с другой – поднималось вверх по склону, где торчала еще такая же вышка.

На дороге, выложенной бетонными плитами, стоял автокар с прицепленным к нему миниатюрным вагончиком. Мастер предложил им занять места в вагончике, завел свою машину, и они покатили.

Дорога, как понял Рэмбо, разделяла весь гигантский участок на две части. Слева, до самой реки, добыча производилась открытым способом. Десятки детей и подростков, вытянувшись бесконечной живой цепочкой, заполняли в карьере свои корзины породой и несли их на головах к берегу, где взрослые, стоя по пояс в воде, промывали ее в частых решетах. Справа от дороги алмазоносный пласт, видимо, круто падал вниз, и здесь уже драгоценный камень добывали шахтным способом, о чем свидетельствовали копры, терриконы и шахтные строения.

Доехав почти до противоположного ограждения, автокар свернул налево и стал спускаться к реке. Они остановились на самом берегу рядом с палаткой, ярдах в ста от промывальщиков. Недалеко, у самого ограждения, стояла вышка с часовым.

Мастер откинул полог палатки и заглянул внутрь.

– Здесь вы найдете все необходимое, – сказал он. – Обед и ужин будут привозить. Для, приготовления кофе есть спиртовая горелка. Желаю всего хорошего, господа.

Мастер развернул свой автокар с вагончиком и на прощание, не оборачиваясь, поднял руку в знак приветствия. Рэмбо и Гвари остались одни.

– Ну что, Пит, за работу? – спросил Рэмбо.

– А я бы с удовольствием выпил чашечку кофе, – улыбнулся Гвари. – И потом, лучше нам сперва разобраться с этим идиотским инструментом в палатке.

Они внесли теодолит и треногу в палатку, и пока Гвари готовил кофе, Рэмбо укреплял инструмент винтами. Вчера Бирс, работавший когда-то в изыскательских партиях, за час научил Рэмбо в своем кабинете, как установить и отрегулировать теодолит. Большего от него и не требовалось.

– Гвари будет ходить с рейкой по площадке, – объяснял он Рэмбо, – а вы смотреть на него вот в этот окуляр и делать вид, будто что-то записываете. Этого достаточно для того, чтобы вы не привлекали внимания. У вас же будет возможность наблюдать и за нашими горняками, и за участком Шаве. А когда осмотритесь и у вас родятся идеи, мы опять соберемся и решим, как действовать дальше.

Палатка стояла боком к проволочному ограждению, и, отбросив целлулоидное окно, Рэмбо с интересом оглядел открывшуюся ему панораму.

Огороженный алмазный участок Шаве отделяла от разработок синдиката ничейная полоса ярдов в сто шириной, вытоптанная в еще далекие времена устроителями проволочных ограждений так, что на ней, кроме бледно-зеленого мха, ничего уже не росло. Зато песчаный берег в этом месте манил идеальной чистотой, будто на него и не ступала нога человека. Это был даже не берег, а золотая сказка. Но и попасть на него было не так-то просто: с юга следовало бы обойти разработки синдиката, а с севера – дом Шаве и его алмазный участок. Рыбака, догадавшегося освоить этот берег, ждала бы большая удача. В пустой породе, которую промывальщики синдиката сбрасывали в реку выше, была масса термитов, муравьев, личинок, жучков, червячков, и вся эта живность, спускаясь вниз по течению, не могла не собрать здесь стаи жирующих рыб.

На участке Шаве не было шахт. Пять или шесть африканцев лениво носили корзины с породой к реке, а потом так же не торопясь промывали ее в решетах. Ни вышек с часовыми, ни надсмотрщиков, ни самого хозяина Рэмбо не увидел. И это лучше всяких слов убедило его в том, что охранять здесь действительно было нечего, и самим африканцам-горнякам, видимо, надоела уже эта бессмысленная роль людей, переливавших из пустого в порожнее.

Палатка наполнилась ароматным запахом кофе.

– Садись, Джон, – позвал Гвари, – и расскажи, что ты там увидел. Рэмбо сел на раскладной матерчатый стульчик и с удовольствием отхлебнул глоточек крупного кофе.

– Я убедился, – сказал он, – что и капитан Сандерс, и Бирс были правы: ни черта у него нет. И я понял, почему они не могут схватить бельгийца за руку. Даже если Сандерс явится к нему со своими молодцами с обыском и наложат арест на найденные алмазы, ничего он этим не докажет, и ему останется только извиниться перед Шаве.

– Я ничего не понимаю в этих камешках – поддержал его Гвари, – но думаю, Бирс хвастанул, когда сказал, что может отличить свои алмазы от любых других. Может, от южно-африканских он и отличит, но участок-то Шаве в ста ярдах отсюда, и вряд ли его алмазные пласты чем-нибудь отличаются от синдикатских.

– Конечно, Бирс прихвастнул, – согласился Рэмбо. – Если бы он сумел убедительно доказать, что алмазы, которые могли бы обнаружить у Шаве, это алмазы синдиката, нам бы здесь и делать было нечего. В том-то и дело, что он никогда не сможет этого доказать. Бирс – просто трепло и пустой болтовней прикрывает свою беспомощность.

Гвари рассмеялся.

– Джон, – спросил он, – ты видел аппаратуру в проходной?

– Человек хитрее всякой аппаратуры.

– Она просвечивает человека с головы до пят, до печенок и селезенок! А двойной ряд проволоки с часовыми? В самом деле, как можно вынести алмаз?

Рэмбо поставил пустую чашку на низенький столик и уставился на Гвари.

– Пит, – сказал он, – я не верю ни в колдунов, ни в экстрасенсов. И если воруют и выносят, значит, это возможно, и делают это обычные люди… у которых, правда, варит котелок. И если мы не найдем вора, нам не выйти на бельгийца. А без него, как я понял, ты не выйдешь на людей-крокодилов, а я буду искать в джунглях сэра Джеймса, как иголку в стоге сена. Пойдем работать – надо осмотреться.

Солнце уже набирало силу, и Рэмбо с Гвари, сняв с себя одежду, остались в одних плавках. Рэмбо выбрал небольшой пригорочек, укрепил на нем треногу и стал винтами устанавливать теодолит по горизонтальным уровням. Воздушный пузырек никак не хотел останавливаться на средней риске, и Гвари, не выдержав, плюнул.

– Послушай, Джон, – сказал он, – чего ты с ним возишься? Нужен он тебе? Ну его к дьяволу!

Нужен, Пит. А вдруг подойдет мастер да случайно глянет на наш прибор. Тогда дураком нужно быть, чтобы не понять, какие мы с тобой топографы.

Гвари смущенно переступил с ноги на ногу и должен был согласиться, что действительно, как сказал капитан Сандерс, расширять круг посвященных ни к чему.

– Куда мне с этой деревяшкой? – спросил он, держа рейку, будто винтовку, с которой собрался идти в штыковую атаку.

– Знаешь, Пит, я хотел бы поглядеть на рабочих Шаве. Бирс говорил, что у него, как и здесь, тоже работают панамоли. Он что, больше платит?

– Этого никто не знает, но тут есть, о чем подумать.

– О чем именно? – спросил Рэмбо, чтобы проверить свою догадку. Видишь ли, обычно весь крааль работает на одного хозяина.

Почему же несколько панамолей таскают корзины у Шаве? Тут рядом, как сказал Сандерс, живут и зулу, и малави, и рунди. Почему Шаве не взял рабочих оттуда?

– Вот именно! – Рэмбо установил, наконец, теодолит и осмотрелся. – Знаешь что, Пит, поднимись повыше, а потом будешь спускаться к часовой вышке и встанешь так, чтобы я мог полюбоваться на участок Шаве, не вызывая подозрений.

– О'кей, сэр, – блеснул зубами Гвари и пошел на свое место.

Отойдя шагов на двадцать, он поставил рейку на землю и повернул ее красными делениями к Рэмбо. Рэмбо посмотрел в трубу, увидел увеличенное перевернутое изображение Гвари и полюбовался его довольной физиономией. Когда ему показалось, что он уже довольно насмотрелся на нее, махнул рукой и нарисовал в тетради несколько нулей. В это время Гвари перешел на новое место. Работа пошла споро.

Вначале горняки, и взрослые и дети, наблюдали за ними исподтишка: чем это занимаются крепкие и здоровые мужчины, но ничего особенного так и не увидели и потеряли к ним всякий интерес. Это устраивало «топографов».

Гвари неторопливо передвигался к ограждению и, наконец, встал с рейкой так, что оказался в створе между теодолитом и участок Шаве. Теперь Рэмбо имел возможность видеть крупно каждого горняка в отдельности. Это были сильные мускулистые молодые люди, все панамоли, о чем можно было судить по племенным насечкам на лицах. И что сразу заметил Рэмбо, они не утруждали себя. Корзины, которые они таскали от карьера к реке, были почти пусты, и промывали они породу не только лениво, но и небрежно. Нерадивые работники или же люди, уверенные, что ничего в этой пустой породе они не найдут, хотя бы промоют всю землю еще на сотню ярдов в глубину?

Рэмбо махнул Гвари рукой и нарисовал в тетради кружочки. Гвари, чтобы не выходить из створа, прошел вперед несколько шагов и остановился. Рэмбо стал обшаривать, чуть поводя трубой, участок от карьера до реки и неожиданно увидел еще одного пана-моля с красной повязкой на лбу. Он сидел на корточках у края карьера и, многократно приближенный оптикой, смотрел прямо в окуляр теодолита. Рэмбо даже отшатнулся, хотя сразу же понял, что за двести с лишним ярдов панамоль не мог смотреть в объектив, – он просто смотрел в их сторону. Вряд ли он вообще видел на таком расстоянии, куда направлена труба. И все-таки не взгляд африканца заставил его отшатнуться: он узнал этого панамоля, он уже видел его и видел не раз. Рэмбо еще раз посмотрел в трубу. Да, это он, ошибки быть не могло. Но теперь панамоль отвернулся и равнодушно смотрел на реку. Рэмбо укрепил винтом трубу, оставил у треноги тетрадь с карандашом и пошел к Гвари. Он взял у него рейку и сказал:

– Не трогай трубу. Посмотри на панамоля и вспомни, где ты мог его видеть.

Гвари подошел к теодолиту и посмотрел в окуляр. Панамоль сидел на прежнем месте. Но сколько ни всматривался в него Гвари, вспомнить его так и не смог. Африканец был неприметный и совершенно ничем не отличался от остальных таких же неприметных панамолей. Гвари поднял карандаш с тетрадью, дописал в нее еще несколько кружков и махнул Рэмбо, подзывая его к себе.

– Я не знаю этого панамоля, – сказал он, когда Рэмбо подошел. – А откуда знаешь его ты?

– Когда мы вышли из гидроплана, он болтался неподалеку. А сегодня утром он сидел за клумбой против гостиницы.

Гвари вытаращил глаза.

– Ты что – все видишь?

– А ты, следопыт? Ты не приметил даже эту красную повозку? Гвари обиделся и недовольно засопел.

– В джунглях от меня не ускользнет даже змея, – сказал он, по-детски надув губы. – Я читаю следы зверей.

– Я не хотел тебя обидеть, Пит, – Рэмбо взял Гвари за руку. – Извини, я не подумал об этом, – Мне-то чаще приходится читать следы людей.

Гвари не мог долго обижаться. Он шутливо ткнул Рэмбо кулаком в бок и улыбнулся.

– Наверное, потому нас вместе и запрягли, чтобы мы разобрались, где люди, а где звери. Все о'кей, Джон. И что же ты думаешь об этом панамоле?

Рэмбо пожал плечами.

– Ничего не думаю, я вижу – он следит за нами, – и, довольный, добавил: – Это же очень хорошо, Пит!

– Что – хорошо? – не понял Гвари.

– То, что все становится на свои места, – пояснил Рэмбо. – Теперь я окончательно убедился, что Сандерс с Бирсом были правы, и мы на верном пути: Шаве струхнул и, значит, ему есть чего бояться. Я заметил и еще кое-что. Пит, когда мы сходили на берег, ты видел что-нибудь на реке?

– По-моему, она была пуста, Гвари подумал и вспомнил: – С верховьев Луалабы шла единственная моторка и ею управляла женщина. Это была белая женщина, Джон, поэтому я и запомнил ее.

– Правильно, Пит. А когда мы садились в машины, она развернула лодку и ушла вверх по реке, не приставая к берегу. Она возвратилась куда-то сюда, Пит. И бьюсь об заклад, это была мадам Шаве, Рэмбо торжествующе посмотрел на Гвари. Или здесь, среди панамолей, малави и рунди живут еще белые женщины?

Гвари после длинной паузы осторожно спросил:

– Неужели ты думаешь, что Альберу Шаве уже известно, кто мы?

– Нет, Пит, именно это он и хочет узнать. Если Шаве абсолютно уверен, что его нельзя уличить в скупке краденых алмазов, то с чего бы вдруг он так забеспокоился?

– Но ведь не думаешь же ты, что он замешан в истории с полицейским патрулем?

– Как знать, как знать… – Рэмбо задумался, искоса наблюдая за работой синдикатских промывальщиков. – Ведь капрал-то ушел от людей-крокодилов и добрался до полицейского поста. И Шаве неизвестно, что он мог рассказать Сандерсу перед смертью.

– Но капрал Нголле не назвал его имя.

– А может, не успел назвать? Или чего-то боялся? – спросил Рэмбо, продолжая внимательно наблюдать за промывальщиками. И вдруг голова его дернулась, будто его ударило током, и он, улыбаясь, посмотрел на Гвари. – Как ты думаешь, Пит, неужели здесь глинистое дно?

– С чего это ты решил? – удивился Гвари. – Ты же видишь – песок.

– Вот и я так подумал. Надо искупаться вечером, а очень не хочется идти по глинистому дну.

– Хитришь, Джон?

– Знаешь что, Пит, поставь, пожалуйста, еще раз рейку на старом месте: хочу посмотреть, чем занимается наш панамоль.

Гвари отошел к заграждению и поднял рейку. Рэмбо прильнул к окуляру. Панамоля на месте не было Рэмбо чуть сдвинул трубу и успел увидеть лишь его спину, прежде чем он скрылся за отвалами породы.

Глава 6

Мьонге обошел карьер и по тропе, петляющей между могучими деревьями, направился к дому своего господина, человека, который в любое мгновение мог изменить его тело и заставить продолжать свое существование в воде – в мире ушедших предков.

Мьонге было лет восемь, когда на его глазах стая разъяренных крокодилов перевернула лодку, с которой ловили рыбу его отец и мать, и разорвала их на части. Мьонге видел, как забурлила у берега, кроваво запенилась вода, и в ужасе, с криком бросился бежать к краалю. Он метался в бреду всю ночь, и люди, приготовив костер и красную глину, ждали, когда он переселится в страну облаков. Но утром в крааль пришел Шаве, взял мальчика и унес его на руках к себе. И никто из панамолей не сказал ни слова – все опустили головы, чтобы не встретиться со взглядом колдуна, взглядом, который поражает и выжигает внутренности человека. А то, что Шаве – колдун, знали не только взрослые, но и дети, едва научившиеся ходить. Ведь колдуна очень просто отличить по красным глазам и светлой коже. К тому же, кому не известно: чем дальше родина колдуна, тем могущественнее его сила. А Шаве родился за океаном, в такой дали, которую панамоли не могли себе и вообразить. Поэтому и могущество Шаве было беспредельным. Он мог при желании лишить человека рассудка и способности видеть. Он все мог – этот Шаве. Для него не существовало ничего невозможного. И он принес тогда меленького Мьонге в свой дом.

Мьонге смутно помнил, – а может, это было в бреду? – как он долго и мучительно переселялся в страну облаков и никак не мог достичь высоты. Но он все-таки достиг ее и забыл себя. Он не помнил себя до тех пор, пока Шаве не оживил его. Мьонге не знал, выкопал ли он труп из земли или вернул с высоты. Это уже не имело никакого значения: теперь он был зомби – оживший мертвец. И колдун должен был умертвить его второй раз, чтобы съесть тело и стать еще могущественнее. Но Шаве не убил Мьонге – у него и так достаточно был могущества, – он сделал его своей тенью, лишенной и воли, и желаний. И та оболочка, которая когда-то была его телом, уже принадлежала не ему, а его господину. Мьонге знал это и считал справедливым. Так было из века в век, из поколения в поколение.

Мьонге подошел к веранде и остановился, опустив голову. Он не должен был звать господина, господин сам увидит его, когда ему будет нужно, и позовет его в дом или взмахом руки отошлет за ненадобностью. Мьонге готов был стоять в такой позе вечность, если это понадобится его господину. Но ему пришлось ждать совсем недолго. Скоро Шаве увидел его и жестом пригласил войти. Мьонге вошел, не поднимая головы, остановился у порога и только теперь посмотрел господину в глаза: Шаве не любил, когда при разговоре с ним люди прятали глаза, – тогда он подозревал их в неискренности.

Шаве, сидя в низком плетеном кресле, неторопливо закурил сигару, выпустил в потолок клуб дыма и только тогда спросил:

– Что ты узнал еще, Мьонге?

– Они остановились в гостинице, сэр. Ночью не выходили. Утром автобус отвез их на разработки.

– И что они там делали?

– Один носил раскрашенную доску, а другой смотрел на него в трубу, сэр. Давно-давно к вам тоже приезжали такие.

– Топографы? – напомнил Шаве забытое Мьонге слово.

– Топографы, сэр.

Мьонге весь день вспоминал это слово, но так и не смог вспомнить. И теперь удивлялся, как он мог забыть его. Но это действительно было тогда, когда Мьонге был мальчиком. Два топографа несколько дней ходили по участку, и Мьонге даже помогал им носить… Рейку! Это слово вспомнилось сразу, и Мьонге решил поправить сам себя.

– Это была не доска, сэр, – сказал он, – рейка.

– А как же ты мог видеть все это, Мьонге? Или тебе кто рассказал об этом?

– Я видел своими глазами – это рядом с вашим участком, сэр, недалеко от их береговой вышки. Им поставили там палатку.

Шаве пожевал кончик сигары и сплюнул. Значит, его подозрения напрасны. Просто синдикат никак не успокоится и не оставляет надежды заполучить его участок. На кой черт он им сдался, если он пуст? Правда, об этом никто и понятия не имеет. Но синдикат не станет вкладывать деньги в пустую породу. Значит, что-то пронюхали и надеются на шахтные разработки. Может, их пласт вильнул в его сторону. Но он, Шаве, вкладывать деньги в это дерьмо совсем не намерен – пока есть синдикат, будут и алмазы. Куда ему торопиться? А когда придет время, он постарается не продешевить – пусть повышают цену.

Шаве поднялся и подошел к Мьонге вплотную, глядя на него немигающими красно-голубыми глазами. В такие минуты Мьонге цепенел и ждал мгновения, когда колдун возьмет его тело. Но оно пока не нужно было человеку со светлой кожей.

– Ты все хорошо узнал, Мьонге, и я тобой доволен. Но ты не должен упускать их из виду, пока они здесь. Ты меня понял?

– Я все понял, сэр, – Мьонге замялся.

– Говори, – приказал Шаве.

Если бы у меня был бинокль, сэр…

– Ну, конечно, Мьонге! Я бы мог догадаться и сам. Возьми, – он снял со стены кожаный футляр, висевший на ремешке, и надел его на шею Мьонге. – А теперь иди.

Мьонге нагнул голову и вышел за дверь.