Текст книги "Книга о Небе"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Во вступительной главе я писал о том, с какими трудностями я столкнулся, когда люди из центра Тэнри отказали мне в помощи, заявив, что у них нет никаких материалов, и о том, как мне пришлось самому бегать в поисках этих материалов.

Вступление заняло полгода.

Среди читателей были ревностные приверженцы Тэнри, которым Основательница передала важные материалы. Некоторые из читателей, переписав, прислали мне эти материалы. Многие верующие упорно настаивали, чтобы я поскорее переходил к сути дела, в то время как близкие друзья-литераторы советовали отказаться от бесплатной работы, ограничившись лишь вступительной статьей.

Словом, необходимо было принять окончательное решение.

Литературная поденщина, от которой я не мог отказаться (а заказов было много), занимала все мое время, так что я даже не имел возможности выйти из дома. Поэтому, не получив никаких материалов из Центра Тэнри, я имел полное право ограничиться лишь вступительной главой.

Однако осенью 1949 года я все же приступил к первой главе «Жизнеописания Вероучительницы» для «Вестника Тэнри».

Я начал свой рассказ с того момента, когда на жену мелкого помещика деревушки Сёясики в краю Ямато по имени Дзэмбэй Накаяма – а именно на Мики Накаяма – 26 октября 1838 года снизошел Бог-Родитель Великой Природы, Властитель Истины Неба.

Затем на протяжении почти девяти лет, без единого перерыва, я раз в неделю публиковал на страницах «Вестника Тэнри» по четыре страницы из «Жизнеописания Вероучительницы».

К сожалению, господин О., тот добросовестный директор издания, член Центра и один из руководителей Тэнри, не дожил до окончания моего труда. У него была договоренность с Центром, что по завершении публикаций в журнале биографию издадут отдельной книгой, но, несмотря на утверждение главы секты Сёдзэна Накаямы, будто бы биография издана, я напрасно ждал исполнения обещания почти год. И наконец в книжном издательстве К., появившемся после войны, издали что-то вроде отдельной книги.

Имеет ли эта моя книга какую-либо художественную ценность? Она не стала предметом дискуссий. Мало того, литераторы просто не заметили ее, сочтя, очевидно, бестолковой и глупой. С тех пор прошло тридцать лет, и вот недавно меня навестил близкий друг, младший коллега Сампэй Ямамото. Во время разговора он вдруг сказал:

– Сэнсэй, я случайно прочитал «Вероучительницу» и был потрясен. Почему вы не посоветовали мне прочитать эту книгу раньше?

– «Вероучительницу»?

– Сэнсэй, вы что, забыли? На днях я после долгого перерыва заглянул в магазин С. в Хонго. Хозяин со словами, что получил редкую книгу, вынес из глубины магазина вашу книгу, сэнсэй. Я впервые услышал, что вы написали такую вещь, и очень удивился. Поторговавшись, я приобрел ее, и знаете, в жизни не встречал такого шедевра – я проглотил ее за два дня… Эту «Вероучительницу».

– Ты не знал об этой книге?

– Не знал. По словам хозяина магазина С., когда эта книга вышла в свет благодаря издательству К., Центр Тэнри заявил протест, и было решено сразу же изъять ее из продажи. Вы, наверное, знаете об этом?

– Нет, впервые слышу.

– Может быть, вы забыли? Ведь это было тридцать лет назад… Забыли об этой книге, о «Вероучительнице»?

В результате этого разговора я решил честно рассказать все как было близкому мне человеку Сампэю Ямамото.

Я написал много повестей, так много, что даже позабыл их названия. И только две из них – «Вероучительницу» и «Человеческую судьбу» – я, пожалуй, никогда не забуду. Работа над этими двумя произведениями заняла в общей сложности десять лет, и поэтому оба их героя – Мики Накаяма и Мори Дзиро – остались жить в моей душе. Я привел два-три примера в доказательство этого, и мой собеседник понял меня.

– Вы работали над этими произведениями целых десять лет, – сказал он в задумчивости, – поэтому из-под вашего пера и вышли такие шедевры. «Вероучительница» была опубликована тридцать лет назад. Об обоих произведениях тогда, наверное, много говорили?..

– Ничего подобного! Их просто не заметили!..

– Не может быть! Эти шедевры?!

– Ни одного отклика в печати… Хотя через двадцать с лишним лет меня обрадовало неожиданное известие о том, что супруги Б… которые по приглашению американского правительства в течение года стажировались в США, на заседании Канадского научного общества делали доклад о современной японской литературе и в нем очень лестно отзывались об «Вероучительнице», называя эту вещь шедевром. Мой младший школьный друг, который в то время работал секретарем в посольстве Японии в Канаде, прислал мне копию доклада господина Б. Мне было немного трудно читать по-английски, но я дважды перечитал то место, где говорилось о «Вероучительнице», и у меня вырвалось со смехом: «Дружище Б., спасибо!» Дожив до таких лет, я стал непосредственным, как ребенок… Да…

(У читателя сразу возникнет вопрос, кто же такой г-н Б. Поэтому спешу объяснить: может быть, следовало бы раскрыть его настоящее имя, но хотя среди моих младших товарищей по писательскому ремеслу он является самым уважаемым и самым перспективным, назвать его имя без его разрешения было бы невежливо, поэтому я этого и не делаю.)

– И тем не менее все хорошо, – продолжал мой собеседник. – Пусть хоть и через тридцать лет, но все-таки вы, учитель, заново почувствовали уверенность в том, что написали шедевр… И все же мне неловко, что у меня до сих пор не было случая рассказать вам о своем впечатлении. Ведь даже если в будущем появится писатель, верующий в учение Тэнри, он не сможет написать такой шедевр, как эта биография.

– Я тоже верую, – с улыбкой ответил я.

На этом Сампэй откланялся.

(Кстати, я должен представить вам Сампэя Ямамото. Он учился в той же школе, что и я, но только двадцать лет спустя. Он знаменитый буддолог, был профессором университета Т., но, уйдя в отставку по возрасту, теперь два раза в неделю читает лекции по буддизму в одном из частных университетов в Токио и продолжает свои научные исследования в области буддизма. Вырастив двоих сыновей, он недавно вместе с супругой переехал в новый дом в десяти минутах от моего дома и иногда навещает меня. Теперь наша разница в возрасте в двадцать лет сошла на нет, и наши отношения стали такими же, как если бы мы были одноклассниками… Мне он стал дорогим другом, тем не менее в разговоре он продолжает называть меня «сэнсэй».)

В тот день в полдень живосущая Родительница изволила явиться мне и, как всегда, в нашей японской гостиной вступила в приятную беседу со мной при посредстве переодевшегося в алое кимоно юноши Ито Юкинаги.

Я сознавал, что вряд ли следовало передавать слова живосущей Родительницы в своем произведении, и тем не менее эти слова так точно совпадали с теми, что я услышал от Солнца в то утро, что я твердо решил изложить часть ее рассказа, который я тогда запечатлел на пленке:

«Бог-Родитель, желая наслаждаться тем, как люди живут в радости, приступил к созданию этого мира с великой мечтой о „жизни, полной радости“. В Великих Снах Бога-Родителя существует и наш мир. Он существует в лоне Бога. И жизнь отдельного человека – тоже великий сон. И государство тоже – великий сон.

Если подумать, то годы Тэмпо, когда я пришла в мир, были временем эпохи Токугавы[1]1
  Эпоха Токугавы – период правления сёгунов из рода (1603–1867). (Здесь и далее – прим. перев.).


[Закрыть]. И мир Токугавы тоже исчез, подобно сну. Прошли годы, и мир империи Мэйдзи тоже ушел, как сон. И впрямь, государство – это сон или сон во сне. С течением времени сны меняются. И все те, кто пользуется властью, какой бы она ни была, видят сны. Все живут во сне. И все это в свою очередь живет в Великом Сне Бога-Родителя.

И даже если человек становится богачом, стоит его душе ослабеть, деньги убегут от него. Поистине, это тоже сон. Общественное положение, власть и тому подобное – все это лишь краткий сон. Нам всем Бог показывает великий сон. И если ты спесив, если живешь с размахом, то Бог лишает тебя этого сна. Он тебя будит. А проснувшись, ты понимаешь истинную меру своих возможностей. Поистине, этот мир дан нам взаймы. То же и человеческая власть: человек, который с важным видом говорит: „Я – премьер-министр“ или „Я – президент“, пожалуй, видит сон, который тоже пройдет. И когда его разбудит Бог, он осознает, что он всего лишь одинокое человеческое существо.

Вместе с этим дитятей я ступила на землю Франции, на землю Америки, на землю мира. И вот господин Синноскэ тоже стал таким великолепным человеком. Бог, желая, чтобы он поскорее стал ясиро – вместилищем Луны и Солнца, вложил в чрево дочери моей О-Хару душу моего отца Маэгавы и позволил ему родиться. Он хотел сделать его, это дитя, Столпом Истины – симбасирой. На сорок девятом году его не стало, и вот прошло сорок девять лет, и родился этот ребенок. И он наконец стал настоящим Столпом Истины, которому можно доверить Дом отдохновения…»

Когда я внимал вдохновенным речам живосущей Родительницы, моя душа тоже сама собой наполнялась радостью, мне казалось, что я вижу приятный сон… В это утро я встретился с Небом и удостоился его разговора со мной о Сне Бога; вместе с Богом я радовался этому Сну и был так счастлив, как будто пребывал в раю. Но теперь, когда я представил, как буду счастлив снова услышать от живосущей Родительницы о земной мечте, моя душа переполнилась так, что я не смог уловить смысл ее рассказа.

В чем же причина такой отваги Бога, находящегося на небесах, и в чем причина отваги живосущей Родительницы, находящейся на Земле? – вот о чем я стал размышлять.

Действительно, два года назад Бог-Родитель Великой Природы соизволил говорить со мной. В 1991 году Он сказал:

«Я хочу положить начало той „жизни в радости“, которую считаю идеалом для людей, возлюбленных чад моих».

То, что сказал Бог, оказалось правдой: сейчас февраль 1991 года, и мы празднуем приоткрытие завесы над «жизнью в радости», о которой нам поведали сегодня и вдохновенный рассказ Бога о Его мечте, и рассказ госпожи Родительницы о ее мечте – о мечте небесной и о мечте земной.

При этой мысли мне захотелось петь от счастья.

Как только госпожа Родительница закончила свои речи, юноша Юкинага сменил алое кимоно на пиджак и покинул мой дом.

Однако я решил остаться в своей комнатке площадью двенадцать квадратных метров, чтобы послушать рассказ госпожи Родительницы, записанный на пленку, поскольку я туговат на ухо и поэтому, сколько ни напрягал слух, не всегда улавливал смысл речей госпожи Родительницы.

Я слушал пленку примерно двадцать минут, и по моим щекам катились слезы. Мне кажется, эти слезы были вызваны не столько восхищением, сколько тем, что этот рассказ оживил и мою собственную мечту, подобную Сну Небесного Бога и Сну госпожи Родительницы, пребывающей на Земле.

Глава вторая

Время летит быстро: мне казалось, что прошло всего два-три года, но когда я вспомнил, что этот разговор состоялся за год до того, как я начал писать «Улыбку Бога», то понял, что прошло уже семь лет. И все эти годы я просыпался каждую ночь в половине второго и до пяти утра, не вставая с постели, должен был подвергаться суровым духовным упражнениям. Эти упражнения были моим личным подвигом, о нем нельзя было рассказывать другим людям. Более того, Великая Природа строго-настрого запретила мне даже писать о них.

Однако четырнадцатого января этого (1991) года Великая Природа впервые не только разрешила мне поведать об этом людям, но и каждый день стала торопить меня: «Пиши скорей, дай прочитать другим!»

Дом, в котором я сейчас проживаю, построен в европейском стиле. Моя комната находится на втором этаже в юго-восточном крыле. Если застелить ее татами, то уместится, пожалуй, двадцать штук. Большие окна смотрят на три части света: на восток, на юг и на север. Поэтому комната очень светлая; солнечный свет свободно проникает в нее. Сначала она служила мне рабочим кабинетом, но примерно год назад я поставил с южной стороны небольшую кровать, и теперь эта комната стала местом моего уединения на целый день.

С западной стороны к ней примыкает комната в японском стиле площадью примерно двенадцать квадратных метров; туда я поставил японский стол. Из-за плохого самочувствия я мог писать только сидя, но в этом примерно год назад отпала необходимость. В настоящее время я установил электрические тренажеры, и они служат мне не только по прямому назначению, но и как удобный склад для моих вещей. Поэтому просторный кабинет сейчас стал как бы моим личным замком: я полностью независим от семьи и могу жить в тишине. По этой причине все эти годы никто из моей семьи не знал о моих еженощных упражнениях с половины второго ночи до пяти утра. Около восьми утра я спускался вниз, и поэтому они, вероятно, думали, что я встаю в это время.

Ложился я в десять вечера и, приложив к уху радио, с приглушенным звуком слушая десятичасовые новости, засыпал часам к одиннадцати, а в половине второго ночи просыпался и приступал к своим упражнениям, которые продолжались до пяти утра, затем задремывал в постели до семи утра, поэтому время моего сна не превышало четырех-пяти часов. Но, как ни странно, я не чувствовал сонливости.

Моя комната была отделена от семьи, и поэтому в течение многих лет никто не замечал, что я провожу изнурительные упражнения с половины второго ночи до пяти утра, чем я был очень доволен. Моя семья была спокойна, веря, что я тихо и безмятежно сплю в своей комнате. Поистине, это было очень удачно.

Однако утром 14 января случилось нечто неожиданное.

В обычных обстоятельствах то, что происходило со мной ранними утрами, я считал своим послушанием и никогда никому не рассказывал об этом, но, получив приказ от Великой Природы: «Расскажи другим об этом!», я был вынужден сдаться.

Накануне ночью, то есть 13 числа, примерно в пятнадцать минут одиннадцатого я в комнате Бога, которая находилась на первом этаже, прощался перед отходом ко сну с Богом-Родителем Великой Природы и с живосущей Родительницей и благодарил их за спокойно прошедший день. В тот день меня мучила боль в пояснице, и, сообщив о своих страданиях, я попросил: «Помоги мне!» А затем сразу же, поднявшись в свою комнату, лег в постель.

Теперь я должен рассказать о «комнате Бога». Вообще-то это была комната моей жены.

Когда жена заболела раком языка, я еще не был таким верующим, как сейчас, и поэтому верил в медицину. Но жена попросила меня пригласить к нам в дом моего молодого друга, профессора Кодайру, специалиста по сравнительному религиоведению.

По чистой случайности мне не было известно, что профессор Кодайра является настоятелем церкви Тэнри. Поэтому жена просила меня уйти из дома на время визита профессора, так что я ничего не знал о содержании их разговора.

Несмотря на свою занятость, профессор три-четыре раза в неделю стал беседовать с моей женой и передал ей «божественный дар», в результате жена не только перестала ощущать неудобство при разговоре, но и смогла без затруднения есть и пить. Когда через три месяца она проходила очередное обследование в больнице, оба врача – и главный и лечащий – радовались, называя ее состояние чудом. И хотя метастазы не были обнаружены, врачи просили ее еще некоторое время принимать лекарства. Через четыре года жена, казалось, совершенно поверила в свое выздоровление.

Наша четвертая дочь вышла замуж за дипломата и во время их пребывания в Швеции родила дочь, нашу единственную внучку. И вот однажды, позвонив этой уже семилетней тогда девочке по телефону, жена сказала мне с улыбкой: «Теперь я спокойна. Наша девочка – лучшая по английскому языку среди одноклассников в американской школе!» Она так радовалась, и кажется невероятным, что не прошло и часа после этого разговора, как она тихо испустила дух.

В то время мы жили втроем: я, жена и третья дочь.

Я собирался проводить покойную жену без религиозного обряда. Однако третья дочь настаивала на том, чтобы пригласить профессора Кодайру и устроить похороны по обряду Тэнри.

Моя третья дочь сразу же после окончания школы уехала на учебу во Францию, где в течение десяти лет занималась вокалом. Несколько лет назад она вернулась в Японию и теперь преподает в частной консерватории в Токио. Ходит на службу три раза в неделю. Дочь приняла крещение, стала настоящей христианкой, и мне показалось странным, что, несмотря на это, она упорно хочет проводить мать в последний путь по обряду Тэнри.

В ответ на мои расспросы она ответила просто:

«С тех пор, как мама стала слушать беседы профессора Кодайры, я, естественно, тоже слушала их и из горячего желания избавить мать от болезни, смирив сердце, принимала все, что говорил профессор, и сама испробовала на практике все его советы… Например, несколько раз ездила в Центр Тэнри в Ямато и даже приняла „божественный дар“»…

В результате ее усилий мама выздоровела, но я тогда всерьез предупредил дочь:

«Ты не имеешь права, подобно учителям Тэнри, помогать людям только потому, что приняла учение. Твой долг обучать молодых людей вокальному искусству и наряду с этим сочинять музыку, ласково доносящую до слушателей душу Бога. Это трудно, но таков твой долг, твоя священная обязанность… Посвящать этому все свои силы – твое счастье, твоя судьба. Ясно?!»

Так или иначе, моя третья дочь не стала, уподобляясь наставнику Тэнри, спасать людей, а, как и прежде, усердно занималась музыкой, и поэтому я успокоился. Однако она больше не посещала христианскую церковь и, по всей вероятности, рано утром, перед тем как идти в консерваторию, ходила на ежемесячные празднества церкви профессора Кодайры. Но я в то время не питал интереса ни к религии, ни к сектам и не придавал этому особого значения. Итак, церемонию похорон жены попросили провести профессора Кодайру, в связи с чем и все последующие обряды профессор совершил полностью по канону учения Тэнри.

В токонома[2]2
  Токонома – ниша в японском жилище, куда вешают свиток – картину и ставят икебану.


[Закрыть] в комнате у жены он установил алтарь, на верхней полке которого поставил маленький храм, сбоку установил большую фотографию жены, ту же, что и на похоронах, затем, взяв со следующей ступеньки жертвоприношения – саке и рис, он поместил их в маленькую сокровищницу, которую каждое утро ставил на четвертую ступеньку, а в девять вечера убирал.

Этот алтарь положено было убрать спустя сорок девять дней, но дочь, из чувства преданности к покойной матери, не решается убрать алтарь и все продолжает ежедневно приносить жертвы.

Что касается меня, то я не складывал молитвенно ладони перед этим алтарем, мне было тяжело даже зайти в комнату покойной жены, и какое-то время я заходил туда крайне редко.

Дело еще и в том, что, когда умерла жена, я очень ослаб и, лежа в постели, ожидал своей смерти…

Хотя читателям теперь известно, что, как ни странно, я возродился к жизни.

Кажется, это было осенью 1984 года. Появившийся у нас после долгого отсутствия профессор Кодайра завел неожиданный разговор.

В преддверии сотой годовщины со дня кончины основательницы Тэнри Мики Накаяма живосущая Родительница начинает дело Спасения Мира. Но перед этим она хочет встретиться со мной и поговорить о моей книге «Вероучительница», не соглашусь ли я?

Если бы не тот факт, что ради нелепого разговора перед моей дверью, ожидая ответа, стоял такой занятой человек, как профессор, причем зашел он ко мне специально, по дороге на работу в университет, так вот, если бы не это – я бы сразу отказался.

На следующий день в назначенный час профессор привел человека, о котором говорил. Это был юноша примерно двадцати с небольшим лет. Когда я увидел его сидящим рядом с профессором на диване в гостиной, то сразу почувствовал разочарование и, для того чтобы поскорей избавиться от этого дела, поздоровавшись, поторопил его:

– Итак, что скажете?

Молодой человек, немного поколебавшись, поднялся со словами:

– Говорить можно, только сидя по-японски. Нет ли у вас японской комнаты?

Так как в доме не было другой японской комнаты, кроме комнаты моей жены, мне пришлось проводить его туда. С нами вместе прошел и профессор. Я достал из шкафа три сиденья, но колебался, куда посадить гостей. На одной из стен комнаты – западной – висит писанная маслом большая картина художника Юдзо Саэки «Парижские стены».

Когда мы с женой ездили учиться во Францию, мы познакомились с этим неизвестным тогда японским художником. На обратном пути в Японию Юдзо Саэки решил ехать на японском пароходе, отправляющемся из итальянского порта. Багаж свой он отправил, но денег на дорогу от Парижа до Италии у него не было, и он пришел попросить у нас в долг.

Моя жена, которая обычно редко вступала в разговор, вдруг сказала: «Когда мы уезжали из Японии, отец предупреждал нас, чтобы мы не брали в долг и не одалживали денег… Поэтому простите, но, может быть, вы продадите нам вашу картину?»

Художник, у которого до тех пор никто картин не покупал, очень обрадовался. Тем же вечером он явился к нам со своей большой картиной «Парижские стены», еще две картины, которые он уже отправил в Японию, художник обещал по приезде на родину доставить свекру жены в Нагою, что и выполнил.

После войны, окончившейся поражением Японии, мы переехали в дом, заново отстроенный на пепелище, и когда мы там обосновались, жена среди книг, уцелевших от огня войны, обнаружила два произведения мэтра Саэки, без рам и покрытые пылью. Она заказала рамы специалисту.

Жена удивилась: «Рамы дороже картин», – но в роскошных рамах картины как будто обнаружили свою истинную ценность. «Роскошная попона для жеребенка», – думала она вслух, вглядываясь в картины. Но я-то понял, что автор этих полотен Юдзо Саэки – гениальный художник. Словом, «Парижские стены» повесили в комнате жены, а полотно чуть поменьше размером – «Под железнодорожным мостом» – было решено повесить в гостиной.

В комнате жены под этой картиной стоял обогреватель высотой свыше шестидесяти сантиметров, шириной чуть больше тридцати, длиной примерно три метра. Жена любила ставить на него какие-нибудь небольшие безделушки.

Итак, однажды осенью 1984 года я проводил профессора Кодайру и странного молодого человека в комнату покойной жены, достал три сиденья, но не знал, куда и как их посадить.

Так как было сказано, что живосущая Родительница хочет поговорить, я ждал, пока юноша сядет. Он уселся на сиденье перед обогревателем, профессор, не воспользовавшись сиденьем, сел поодаль, и я, последовав его примеру, стал внимательно наблюдать за молодым человеком.

Юноша, повернувшись лицом к картине, два раза ударил в ладони, затем, отвернувшись, сложил молитвенно руки, и прямо на наших глазах его лицо изменилось: глаза запали, рот сильно искривился, он стал похож на старуху и, вдруг воскликнув: «Кодзиро-сан!» – заговорил о том январском дне, спустя год после окончания войны, когда я, с намерением написать биографию Вероучительницы, посетил родной дом Мики Накаяма в Саммайдэн. Обойдя дом Вероучительницы, за которым протекала чистая речка, я прошел вглубь деревни по переулку и увидел маленькую лавочку дешевых сладостей, в которой торговала почти столетняя старуха. Кроме нее, в живых не осталось людей, знавших Вероучительницу Мики Накаяма с самого дня ее рождения. Она с радостью и гордостью рассказывала мне все, что знала о Вероучительнице. Ее манера говорить, слова, которые она употребляла, отличались от речи уроженцев этой деревни и звучали странно, по-старинному.

В это время Родительница произнесла:

– Хорошо, что тогда ты поговорил с этой старушкой. Потому что вскоре она скончалась… То, что она говорила, было на самом деле…

Интонации, модуляции голоса юноши полностью совпадали с манерой разговора той старушки из лавки дешевых сладостей.

Не успел я это подумать, как юноша голосом Родительницы сказал:

– Благодарю вас… – Он сложил молитвенно руки, и тут его лицо, копировавшее выражение лица старухи, стало лицом прежнего молодого человека. Он поднялся с подушки и, обернувшись ко мне, поклонился.

Когда дочь поспешно встала, чтобы приготовить чай, он, сказав, что ему надо идти подрабатывать, откланялся. Вместе с ним ушел и профессор Кодайра.

Я ошеломленно сидел в одиночестве в комнате жены.

Что произошло за эти двадцать-тридцать минут, что все это значит? Я не мог найти ответ на этот вопрос. Тут вошла дочь.

– Кодайра все записал на пленку, теперь, наверное, неспеша обдумывает? – сказала она.

В ответ я деланно рассмеялся:

– Да там и не было ничего такого, что стоило бы слушать. Я все забуду.

На третий день, во второй половине дня, юноша пришел один.

– А где же Кодайра-сэнсэй?

– Я подготовил для вас святыни и вот принес. – С этими словами он прошел в комнату жены и, достав из тщательно завернутого узелка какую-то вещицу в стеклянной рамке, поставил ее на обогреватель.

В обрамлении рамки был какой-то странный, искусно выполненный рисунок, как будто символизирующий солнце и луну.

– Чистое золото. Нарисовал Бог, поэтому я не спал два вечера подряд, – сказал юноша.

В это время вошла подруга дочери, госпожа С., которая приготовила чай, так как дочь была на работе в консерватории.

– Пожалуйста, вместе послушайте Родительницу, – сказал юноша. Повернувшись спиной к стоявшей на обогревателе символической картине, изображающей луну и солнце, он молитвенно сложил руки. Я достал заранее приготовленную маленькую кассету с намерением сделать запись в спокойной обстановке.

На этот раз юноша, перевоплотившись в Родительницу, проговорил примерно двадцать минут. С похвалой отозвавшись о моей опубликованной ранее книге «Вероучительница», он попросил госпожу С. к приходу Родительницы в мой дом скроить и сшить, так как она большая мастерица в этом деле, алое кимоно, алый женский пояс и алые же носки. Г-жа С. измерила рост молодого человека, чтобы исполнить его просьбу, и он, не дожидаясь чая, поспешно ушел.

После этого юноша Ито, а вернее сказать, живосущая Родительница каждые пять-шесть дней посещала мой дом, проходя в комнату моей жены, это продолжалось семь или восемь лет, поэтому и по сей день дочери называют комнату жены «комнатой Бога». Там, на обогревателе, находится только то, что принес юноша Юкинага. А именно: небольшая золотая картина в рамке, символизирующая солнце и луну стоит прямо под картиной Юдзо Саэки. Слева и справа от нее – листы цветной бумаги в рамках. На правом листе кистью юноши Юкинаги написано:

 
Солнце приносит божественный огонь.
Воля Неба определяет истинность Бога и бренность
                                                                   человека,
Луна выражает суть божественной воды,
Лунно-Солнечный Бог
 

(вместо печати – красный отпечаток пальца)

На левом листе его же кистью:

 
Небесный свет —
Лунно-Солнечный Бог
Свидетельство Земли
Лунно-Солнечный Бог
 

(красный отпечаток пальца)

Сбоку, в рамке, – фотография, на которой изображены рядом юноша в алом кимоно и я, тут же – его фотография в японской одежде с гербом, где он похож на подростка.

Все эти вещи сохраняются так, как расставил их юноша Юкинага, никто никогда не сдвигал их с места.

По правде говоря, я не обращал внимания на то, как юноша Юкинага преобразил комнату моей жены, относился к этому снисходительно, считая, что молодые люди делают все по-своему. Я даже не задумывался над тем, что означают слова, как бы начертанные самим Богом, не спрашивал об их значении молодого человека.

Я просто наблюдал, как он обустраивал комнату жены.

Пять лет назад в «комнату Бога» пришел господин Т. из города Тэнри и принес тщательно завернутый во много слоев парчи восьминожник.

Он сказал, что этот восьминожник заказали сделать тому же автору и совершенно такой же, как тот, каким ежедневно пользуется живосущая Родительница в храме Вероучительницы Центра Тэнри.

Опасаясь, как бы кто-либо из Центра не стал чинить препятствий, господин Т. сам нес восьминожник от мастера, в машине положил его на колени. Когда он наконец доставил его в мой дом в «комнату Бога», глаза его были красны от усталости. Кубической формы, величиной примерно шестьдесят кубических сантиметров, коробка была обернута покрывалом из парчи с блестящим узором. Когда господин Т. с благоговейным видом снял это парчовое покрывало, показался так называемый восьминожник Бога.

Это был столик на восьми четырехгранных ножках – по четыре с каждой стороны, столешница, окаймленная золотом, сияла красным цветом, изнутри она была выкрашена в красивый лиловый цвет…

Я невольно громко воскликнул:

– Так вот он, восьминожник Бога! – и поклонился господину Т.

Зашла дочь и нерешительно спросила господина Т.:

– Теперь куда вы его понесете?

– Поставим в эту комнату, – ответил тот и подробно объяснил моей дочери, что следует сделать.

По его словам, в храме Вероучительницы в Центре Тэнри есть точно такой же восьминожник Бога в жилой комнате Основательницы, его не видно с того места, куда приходят паломники. Считается, что, сидя перед ним, Основательница говорит с верующими. Поэтому отныне перед этим восьминожником в этой комнате будет сидеть Родительница, говоря с нами. Господин Т. выказал желание, чтобы здесь было соответствующее алое сиденье.

Дочь принесла сиденье из алого шелка, который я получил в подарок от губернатора столичного округа в день моего семидесятисемилетия.

– Примите эту скромную вещь, – сказала она, чем очень порадовала господина Т.

Итак, в «комнате Бога» в моем доме живосущая Родительница будет направлять нас. Сказав так, господин Т. с успокоенным видом положил алое сиденье перед обогревателем под картиной Саэги, перед сиденьем поставил накрытый парчой восьминожник и стал откланиваться.

Я поспешно спросил:

– Во сколько вам обошелся этот восьминожник?

– Это мое пожертвование.

– Не годится делать такие траты.

– Я сейчас богат, так что не беспокойтесь…

Я проводил господина Т., в душе радуясь тому, что он, всегда такой серьезный, уходил с улыбкой.

В январе этого года, решив, что я хорошо справился со своими духовными упражнениями, обычно неразлучный со мной Небесный сёгун покинул меня, и я смог непосредственно, один на один, общаться с Великой Природой… Это, пожалуй, были дни той самой идеальной «жизни в радости», когда я ничего не просил у Бога Великой Природы.

Но вечером 13 января перед ужином, принимая ванну в своем доме, я поскользнулся и почувствовал легкую боль в пояснице, позже, когда я собирался лечь в постель, боль в пояснице усилилась, и после долгого перерыва я пошел в «комнату Бога» и обратился к Великой Природе с просьбой о помощи.

В ночь на 14 число я был разбужен около половины второго.

Решив, что разбужен я для обычных упражнений, я встал с постели, справил нужду, много раз сделал глубокие вдохи и выдохи и снова лег в постель, ожидая начала занятий.

И, как всегда, раздался голос Посланца Великой Природы:

– Ты уверял, что для твоей веры тебе ничего не нужно: ни святыни, ни идола… Но разве ты не заметил, что на самом деле у тебя есть идол?