Текст книги "На зависть Идолам (ЛП)"

Автор книги: К.М. Станич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, я храню только те, что в запечатанных коробках, – говорю я, и он кивает, наклоняется и расстёгивает молнию на моём чемодане, отодвигая в сторону несколько смущающих кружевных розовых трусиков, пока не находит то, что ищет. Когда он встаёт и тянется к пуговице на своих брюках, я наклоняюсь и выключаю свет.

Вставая, я почти спотыкаюсь, мои ноги слабы и трясутся от всех этих новых ощущений.

Крид хватает меня за локоть и притягивает к изгибу своей левой руки. Правой он своими длинными красивыми пальцами спускает бретельки моего платья вниз, пока оно не превращается в блестящую лужицу у моих ног. Здесь темно, но городские огни отбрасывают достаточно света, чтобы я могла разглядеть очертания его прекрасного лица.

– Не пытайся разыграть меня, – шепчу я, чувствуя лёгкий укол слёз. Сейчас я сильная, но я не хочу быть сильной в чём-то подобном этому. Я хочу раствориться в настоящем моменте, а затем снова найти себя в Криде Кэботе. В этом-то всё и дело. Вот почему я ждала до сих пор, до семнадцати лет. Вот как, когда и где я хочу это сделать. – Не делай из меня ставку, Кэбот.

– Никогда больше, – рычит он, и в его голосе такая свирепость, что я вздрагиваю. На мгновение я вспоминаю татуировку сбоку на шее Зейда, а затем Крид снова целует меня. Он расстёгивает мой лифчик одной рукой, а затем помогает мне снять его. Его рука снимает тяжесть с моей груди, обхватывая её ладонью и разминая мягкую плоть. Его большой палец касается моего соска, и я дрожу.

Мы забираемся на кровать, сверкающие огни Сан-Франциско освещают наши профили, когда мы целуемся, и Крид спускает брюки и снимает их. Возникает небольшая неловкая заминка, когда мы разбираемся с презервативом и надеваем его, а потом мои трусики сползают, и у меня так перехватывает дыхание, что кружится голова.

Крид забирается на меня сверху, переплетая свои пальцы с моими и скрепляет их у меня над головой.

– Последний шанс, Марни, – шепчет он, отпуская меня одной рукой, а другую протягивая между нами. Я ожидаю, что будет немного проб и ошибок, но Крид компетентен даже в новых начинаниях. Святое дерьмо, это происходит наяву. Закрыв глаза, я выдыхаю и жду, когда он прикоснётся ко мне между ног не только рукой.

Медленно, почти мучительно Крид двигает бёдрами вперёд и входит в меня. В одно мгновение мы превращаемся из девственников в… не девственников. По крайней мере, в рамках одного узкого мировоззрения о том, как работает девственность. Есть так много других способов, так много других мнений, но, по крайней мере, у нас есть это, единственный прекрасный момент единения.

– Больно? – спрашивает он, его голос намного мягче, чем обычно.

– Нет, – шепчу я в ответ, и он отпускает мою руку, так что я могу обвить его шею обеими руками. Он опирается на локти, чтобы частично приподняться, но я чувствую вес его тела, вдавливающего меня в матрас, гладкие твёрдые очертания его мышц, когда он выходит, а затем скользит обратно. – Это приятное ощущение. – Мой голос хриплый, глубокий, почти незнакомый моим собственным ушам.

– Так и есть, – мурлычет Крид, утыкаясь носом в мою шею. Сначала он двигается медленно, пока мы оба не становимся скользкими от пота, а затем он двигается быстрее, глубже, жёстче. Между нами нет границ, и я чувствую, что распадаюсь на части наилучшим из возможных способов.

Мы оба издаём тихие, непринуждённые звуки, ворчание и стоны, которые сливаются воедино в темноте.

Отчаянная боль нарастает внизу моего живота, это пульсирующее движение ощущается так приятно, что почти причиняет боль. Когда это кончается, я выгибаю спину и прижимаюсь к Криду, пока он целует меня в шею и продолжает двигать бёдрами, подталкивая меня к краю.

Я дрожу и тяжело дышу, когда он достигает своей кульминации, содрогаясь надо мной, мышцы напрягаются, как камни, прежде чем он внезапно расслабляется и падает на меня сверху.

Мы остаёмся так на несколько минут, прежде чем Крид стонет и скатывается с кровати, чтобы избавиться от презерватива, прежде чем снова присоединиться ко мне.

Я практически парализована, лежу на спине и смотрю в потолок. Вдалеке я слышу слабый вой полицейской сирены.

Крид ложится на бок, подпирает голову руками и наблюдает за мной. Он всё ещё тяжело дышит, и я вздрагиваю, когда он проводит языком по нижней губе. Честно… Я, наверное, могла бы проделать всё это сначала. Может быть, в сто раз больше. В тысячу.

– Ты расскажешь остальным? – спрашивает он, и я бросаю взгляд в его сторону. – Я имею в виду, о сексе.

– Я… – это очень хороший вопрос. Разве я сама не отчитывала их всех за ложь и недомолвки?

– Я имею в виду, что знаю, что ты пока не собираешься выбирать меня.

– Пока нет, – шепчу я, и он садится, придвигаясь ближе ко мне и убирая прядь волос с моего вспотевшего лба.

– Нет. Я пока не жду, что ты выберешь меня. Не раньше, чем я зарекомендую себя. – Он наклоняется и целует меня в губы, крепко, по-собственнически. Мои пальцы ног буквально зарываются в простыни. – А я так и сделаю, Марни. Попомни мои слова, чёрт возьми, так и будет.

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя себя немного разбитой, но полностью удовлетворённой, чего никак не ожидала. Я ухмыляюсь, как идиотка, когда сажусь и провожу руками по лицу, оглядываюсь и вижу Крида, обнажённого и похожего на ангела во сне, его нижняя половина едва прикрыта простыней.

– Эй, – шепчу я, толкая его в плечо. Он ворчит, и один прекрасный голубой глаз открывается. – Нам нужно вставать. Я думаю, мы…

Дверная ручка дёргается, а затем, пока я в шоке разеваю рот, дверь распахивается.

– Не стоит оставлять свой ключ валяться где попало, если… – начинает Миранда, а затем замолкает. Я сижу совершенно голая сверху, а рядом со мной её обнажённый близнец. О, чёрт. Чёрт. Чёрт. Чёрт. – О, боже мой, – выдыхает Миранда, роняя карточку-ключ на пол и зажимая рот обеими руками. – Ты этого не сделал. Скажи мне, что ты этого не сделал.

– Миранда, – произносит Крид, садясь и убеждаясь, что простыня прикрывает все его, гм, части тела. – Подожди.

Но моя лучшая подруга уже поворачивается и убегает, дверь в номер хлопает, когда она исчезает. Я совершенно подавлена, и мне тоже немного грустно. Я знаю, что Миранда влюблена в меня. Я знаю, что это так. И я люблю её безмерно, но просто… не в том смысле. Я не могу выбирать свою ориентацию так же, как она не может выбирать свою. Если бы я могла, она была бы моим первым выбором во всём мире.

– Чёрт возьми, – рычит Крид, вставая, а затем поворачиваясь, простыня всё ещё обёрнута вокруг его бёдер. – Я не жалею об этом. Я бы сделал это снова. Я просто…

– Иди за своей сестрой, – говорю я, и он кивает, исчезая в основной части номера.

Несмотря на то, что я одеваюсь так быстро, как только возможно в человеческих силах, Крид опережает меня, выходя из комнаты в джинсах и обтягивающей белой рубашке. Я надеваю жёлтый сарафан, туфли на плоской подошве и направляюсь в холл, натыкаясь прямо на широкую мускулистую грудь Зака.

– Ты в порядке? – спрашивает он, и я прикусываю губу.

Чёрт.

Я немного расстроена и совершенно потеряна в себе. Моя голова определённо витает в облаках.

– Миранда только что ушла. Я … Я ищу её, – говорю я, когда Тристан, Зейд и Виндзор появляются из буфета, жонглируя продуктами со шведского стола для завтрака. Зейд ухмыляется и бросает мне яблоко, которое я каким-то чудесным образом ловлю.

– Что не так с Мирандой? – спрашивает Зейд, но, клянусь, и Винд, и Тристан смотрят на меня так, словно уже знают.

– Она… – я вздрагиваю, и мне приходится прислониться спиной к двери гостиничного номера, чтобы сохранить равновесие. – Она увидела кое-что, что ей не понравилось.

Зак приподнимает тёмную бровь и кладёт ладонь на дверь над моей головой, наклоняясь и одаривая меня одним из своих прищуренных взглядов. Он такой высокий и широкоплечий, и от него пахнет грейпфрутом… По моему телу пробегает дрожь, и я понимаю, что сегодня работаю с полным набором гормонов.

– Ты трахалась с Кридом, да? – спрашивает Тристан, и в его голосе серьёзно звучит безумная скука. Я не могу как следует разглядеть его из-за большой фигуры Зака, так что не могу сказать, притворство это или нет.

– Трахалась – не то слово, которое я бы использовала, – шепчу я, когда Зейд хмурится, а Зак полностью застывает с головы до ног. – Но у нас был секс, да.

– И как это было? – спрашивает Виндзор, и я клянусь, если бы я могла видеть больше, чем только его рыжие волосы, торчащие за спиной Зака, я бы, наверное, дала ему пощёчину.

– Серьёзно? – задыхаюсь я, безуспешно пытаясь оттолкнуть Зака с дороги. Он просто стоит там, эта неподвижная гора мускулов, и смотрит на меня с какой-то грустью в глазах, которая быстро сменяется… решимостью? Он выглядит так, словно готов надрать Криду задницу. – Пожалуйста, отойди, чтобы я могла найти Миранду.

– Ты выбираешь его? – спрашивает Зак, но потом я поднимаю взгляд и смотрю в его карие глаза, и эта боль внутри меня только усиливается.

– Я никого не выбираю. Я уже говорила тебе всё это. Теперь ваша очередь осознать, что вы не всегда получаете то, чего хотите, что иногда вам приходится делиться и что у ваших действий есть последствия. Остальные из нас учатся этому в детском саду.

Я снова начинаю проталкиваться мимо него, когда он хватает меня за запястья и поднимает мои руки над головой, прижимаясь своими губами к моим в поцелуе, который бросает вызов самому времени.

В тепле его губ так много сказано: обещание бороться, обжигающий огонь и собственнические притязания, от которых меня бросает в дрожь. Он проводит языком по моей нижней губе и отстраняется, оставляя меня наедине с хмурым Зейдом.

Он протягивает мне молоко, а затем хватает меня за руку своими татуированными пальцами, когда я беру её.

– Она взбежала по ступенькам в представительский лаундж, и Крид последовал за ней. – Зейд ведёт себя так, будто собирается отпустить меня, а затем снова ненадолго сжимает хватку, глядя мне прямо в лицо, прежде чем ухмыльнуться. – Эх, я же говорил тебе, что мне всё равно не нравятся девственницы. Полагаю, теперь ты в честной игре, да?

– Не будь таким грубым, – говорю я, когда он, наконец, отпускает меня со смешком.

– Я рок-звезда, Черити, это то, что мы всегда делаем! – кричит он у меня за спиной, и мне приходится скрывать лёгкую улыбку, когда я пробегаю мимо Тристана и Виндзора. Ни один из них не выглядит особенно обеспокоенным, но я не могу решить, то ли это потому, что секс действительно ничего для них не значит, то ли они просто невероятно хорошие актёры.

Хватаясь за перила, я взбегаю по лестнице и обыскиваю представительский лаундж. Когда я не нахожу её там, я поднимаюсь на террасу на крыше и вижу, как она обмякла в кресле, а Крид стоит перед ней на коленях. Она плачет, её белокурые волосы блестящей простыней свисают по обе стороны лица, когда она вытирает свой изящный маленький носик тканевой салфеткой.

– Миранда, – говорю я, и она поднимает на меня заплаканные глаза. Я сажусь в кресло рядом с ней и протягиваю руку, чтобы взять её за руку.

– Я знала, что я тебя так не интересую, – шепчет она, когда мы с Кридом обмениваемся взглядами. – Но я… по крайней мере, раньше у меня была надежда. Даже если это был всего лишь маленький клочок. Но теперь, когда у вас, ребята, был… Боже, фу. Мне жаль, но теперь, когда вы были вместе, я знаю, что этого никогда не случится. Никогда.

– Мэнди, – шепчет Крид, и это так мило и нежно, что я почти превращаюсь в лужицу. – Мы с Марни оба любим тебя. Мы не хотели причинять тебе боль.

– Я знаю, – шепчет она, виновато глядя себе на колени. – Это просто… Я хочу, чтобы кто-нибудь смотрел на меня так, как вы двое смотрите друг на друга. – Мои щёки вспыхивают румянцем, и я заикаюсь, пытаясь придумать правильный ответ. Действительно ли мы с Кридом смотрим друг на друга как-то по-особому?

– Миранда, тебе семнадцать, – говорит он с лёгким смешком. – У тебя достаточно времени, чтобы найти девушку, которая позаботится о тебе. Не торопись.

– Мама и папа познакомились в старших классах, – произносит она, вздыхая, солнечные лучи падают на её красивое лицо. – Ты тоже веришь в юношескую любовь. Я знаю, что ты чувствуешь к Марни. – Щёки Крида темнеют от румянца, но он вздёргивает подбородок самым возмутительно высокомерным образом, какой только возможен.

– Ты найдёшь кого-то, кто будет любить тебя больше луны, – говорит он, и это самая милая вещь, которую я когда-либо слышала в своей жизни… сказанная самым высокомерным образом из возможных. Не уверена, люблю я его или ненавижу в этот момент. Может быть, немного того и другого? – А если ты этого не сделаешь, у тебя всегда есть я. Я твой грёбаный близнец. Мы неразлучны. Ты застряла со мной на всю жизнь. Ты ведь знаешь это, верно?

Миранда кивает и вздыхает, бросает на меня взгляд, а затем пытается с несчастным видом перекинуть свои волосы. Да-да, у неё всё ещё плохо получается.

– По крайней мере, я надеюсь, что он хорошо с тобой обращался, – говорит она, и я киваю, чувствуя, что тоже начинаю плакать. – Я сказала ему, что, если он переспит с тобой и кончит так же быстро, как в горячей ванне, ты никогда его не выберешь, и он навсегда останется один.

Смех вырывается у меня из груди, когда Крид хмурится и закатывает глаза.

– Да будет тебе известно, я заставил её кончить прежде, чем кончил сам. Держу пари, ты никогда не доводила девушку до оргазма.

– Вы, ребята, определённо близнецы, – выдыхаю я от смущения. – Чертовски грубо, и я люблю вас обоих за это.

– Неважно. Если я не могу заполучить тебя, Марни, тогда ты знаешь, что я – команда Крида до конца. Просто брось этих других придурков и выйди замуж за Кэботов. Моя мама уже любит тебя.

На сердце у меня легко и головокружительно, и в то же время тяжело и больно одновременно.

Просто брось их, говорит она.

Но это не так просто; так никогда не бывает.

Глава 19

Зимние каникулы кажутся такими долгими без моих друзей. Они становятся для меня второй семьёй, и я уже мечтаю о ещё одном групповом празднике, подобном тому, который мы устроили на мой день рождения в боулинге. Я пишу парням каждый день, включая Миранду, Лиззи и Эндрю, и пытаюсь найти какой-нибудь способ сказать своему отцу, что у меня наконец-то появился парень.

Или… вообще-то, пять парней.

Однако он кажется намного больнее, чем раньше, и я боюсь вывести его из себя, поэтому поступаю трусливо и ничего не говорю. По крайней мере, не сейчас. Я знаю, что не смогу вечно скрывать свои отношения, но, по крайней мере, в течение этих двух недель я просто наслаждаюсь его обществом. Эти маленькие моменты – играть с ним в видеоигры в гостиной, слушать, как он читает вслух «Ночь перед Рождеством», и вместе печь рождественское печенье – это то, что я запомню на всю оставшуюся жизнь.

«Уже скучаю по твоему телу», – отправляет Крид в канун Рождества, и я прикусываю губу, выключая экран телефона, пока у нас с папой не наступил один из тех неловких моментов чтения смс через плечо.

– Во сколько придёт твой друг? – спрашивает он, и затем мы оба замираем, когда раздаётся стук в дверь. Я открываю её и вижу Виндзора, закутанного в блестящее пальто с меховой оторочкой, с ухмылкой на лице, в одной руке он тащит чемодан, через противоположное плечо перекинута спортивная сумка.

– Входите, ваше величество, – мурлычу я (или, по крайней мере, пытаюсь, у меня это плохо получается), открывая дверь и жестом приглашая его в дом. У меня был всего один день с ребятами до начала каникул, так что я всё ещё не совсем уверена, как они все относятся к сексу. Это нечасто встречается в текстах.

– Что ж, спасибо, миледи, – с улыбкой говорит Виндзор, входя в дом и позволяя папе взять его чемодан на колёсиках. Он настаивает на том, чтобы самому перенести спортивную сумку. Может быть, он видит, каким слабым становится Чарли? Моё сердце сжимается, и я проглатываю комок в горле.

– Лучше бы это была отделка искусственным мехом, – говорю я ему, указывая на его куртку, и он улыбается.

– Дама в Париже сказала, что это мех енота. Она заверила меня, что не стреляла этой бедняжке в голову или что-то в этом роде. – Он подмигивает мне и ставит свою сумку на пол рядом с диваном. Я бы предложила ему комнату для гостей… если бы она у нас была. Но нет. Извините. Но у нас есть этот чудесный диван и несколько дополнительных одеял. С сияющей белыми огнями рождественской ёлкой и потрескивающим в камине огнём здесь на самом деле чертовски уютно. – Почти уверен, что это было дорожно-транспортное происшествие.

Я закатываю глаза, но, как это часто бывает с Виндзором Йорком, понятия не имею, шутит он или нет.

– Яблочный сидр? – спрашивает папа, и Виндзор наклоняет голову, протягивая руку, чтобы снять шапку и взъерошить свои рыжие волосы.

– Я бы с удовольствием, мистер Рид, спасибо вам.

– Как у вас всё прошло с вашим Гостевым Клубом? – спрашивает папа, проходя на кухню, и я бросаю взгляд на Виндзора. Если судить по блеску в его карих глазах, он находит всё это забавным.

– Фантастически, сэр.

– Хорошо, хорошо.

Некоторое время мы слышим, как папа возится на кухне, прежде чем из динамиков раздаётся тихая рождественская музыка, даря нам минутку уединения в маленьком домике.

– Я пришёл с подарками, – говорит Виндзор, снимая куртку и указывая на огромную спортивную сумку. – На этот раз ничего столь экстравагантного, как машина, поскольку я не хочу ставить вас в неловкое положение, но я надеюсь, вам понравится то, что я выбрал.

– Если в одной из этих коробок окажутся кружевные трусики, и я открою их перед своим папой, клянусь снежками Фрости, я убью тебя.

Виндзор хихикает и подходит ко мне, обхватывая пальцами мои плечи и заглядывая мне в глаза.

– С какой стати я должен дарить тебе кружевные трусики в присутствии твоего отца? – спрашивает он, наклоняясь и запечатлевая на моих губах самый нежный, легчайший поцелуй. Это тоже похоже на поддразнивание, и в конце концов я отталкиваю его от себя, чтобы перевести дыхание. Если его и беспокоит, что я переспала с Кридом, он всё равно не подаёт виду.

– Потому что ты сказал, что собираешься это сделать… когда мы осматривали художественный музей, не меньше. Охранник услышал вас и начал хохотать. Это было чертовски неловко.

– Ну что ж, моя дорогая, – говорит Винд, садясь на диван и скрещивая ноги в коленях. Его ботинки блестят от росы на мокрой траве. Здесь, в Круз-Бэй, снега нет, по крайней мере, так близко к океану. – Это была шутка. Кружевные трусики – это подарок для интимных моментов. – Он лезет в карман и достаёт пару красно-черных кружевных трусиков с крошечными колокольчиками на них и бросает их в мою сторону. Я ловлю их и смотрю на слово, нацарапанное поперёк задницы.

– Непослушная? – спрашиваю я сухим голосом, приподняв одну бровь. Виндзор достаёт ещё одну пару нижнего белья из другого кармана – сколько, чёрт возьми, у него пар?! – и швыряет их тоже в меня. На них изображены ангельские крылья и слово… – Милашка? Серьёзно?

– Я подумал, что позволю тебе выбрать, – шепчет он, когда папа возвращается в комнату, и я быстро засовываю две пары нижнего белья в задние карманы.

Мы сидим с сидром и смотрим серию отстойных рождественских фильмов, я и Винд на диване, а папа в своём любимом кресле. К тому времени, когда мы готовимся ко сну, большая часть рождественского печенья съедена, а тыквенный пирог, который я купила в местной пекарне на завтра, уже был приговорён.

– Если вы будете в спальне в одно и тоже время, дверь должна быть открыта, – говорит папа, вставая и потягиваясь во время зевка. – И помни: это маленький дом, и стоны проникают сквозь стены.

– Папа, – выдавливаю я, но Виндзор только смеётся.

– Да, сэр, мы это запомним, – отвечает он, когда Чарли одаривает его долгим, изучающим взглядом, а затем исчезает в своей комнате. Не проходит и пяти минут, как дверь закрывается, и мы слышим его храп. Честно говоря, наверное, понадобился бы товарный поезд, чтобы разбудить его.

– Ну что ж… у тебя есть одеяла и подушки, – говорю я, когда Виндзор откидывается на спинку дивана, закидывая руки за голову. – Тебе нужно что-нибудь ещё?

– Как насчёт поцелуя на ночь? – спрашивает он, и я замираю, глядя на него сверху-вниз, вытянувшегося во весь рост. Так и хочется забраться к нему на колени и прижаться, но… даже если папа крепко спит, возможно, это не самая лучшая идея в данном случае.

– Только один, – говорю я, но когда наклоняюсь, чтобы поцеловать Виндзора, он притягивает меня к себе, пока я не оказываюсь на нём сверху.

– Может быть, два или три. Ты же знаешь, я завидую Криду и могу быть самым настоящим засранцем, когда ревную.

– Ты не казался ревнивым, – шепчу я, и что-то в лице Виндзора становится жёстче. Он запускает пальцы в мои свежевыстриженные и окрашенные волосы и притягивает мою голову к себе.

– Поверь, так и было.

Наш поцелуй медленный и чувственный, на вкус как яблочный сидр. Это один из тех поцелуев, которые нелегко забыть, тот, который выжигает клеймо в памяти на всю жизнь.

Не успеваю я опомниться, как его руки оказываются у меня под рубашкой, массируя мою обнажённую спину, и я расстёгиваю пуговицы его рубашки, мои ладони скользят по гладким, твёрдым плоскостям его груди. Мы целуемся долго – после полуночного боя часов, стоящих на каминной полке, и до раннего румянца зимнего рассвета.

Моё тело горит, пульсирует и отчаянно хочет ещё раз попробовать то, что я испытала в отеле.

На самом деле это Винд отталкивает меня, его собственное дыхание становится резким и запыхавшимся.

– Тебе следует вернуться в свою комнату, пока я не сделал что-нибудь достойное этих непослушных трусиков в твоём кармане, – говорит он, и я краснею с головы до ног, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. Я чувствую его твёрдость, зажатую между нами, напрягающуюся в пределах его спортивных штанов.

– Например, что? – шепчу я, и взгляд, которым он меня одаривает… он такой чертовски озорной.

– Наклоню тебя над этим диваном, – шепчет он в ответ, целуя меня в губы в последний раз. – И покажу тебе, на что в спальне способен не девственник.

– Вы знали, что Крид был девственником? – я задыхаюсь. – Откуда? – Винд просто пожимает плечами и мягко отталкивает меня.

– У меня свои способы, – говорит он, наблюдая, как я встаю, а затем медленно, неохотно отступаю в сторону своей спальни.

Он – всё, о чём я мечтаю до конца зимних каникул.

Возвращение в школу в январе – это своего рода шок для моего организма. Я всегда забываю, насколько всё суматошно, как быстро возвращается реальный мир. У меня есть группа поддержки и оркестр, заявки на стипендию и курсовая работа, которая настолько тяжёлая, что я удивляюсь, зачем вообще записалась на все эти занятия. Разве я не могла просто быть нормальной и заняться гончарным делом, или живописью, или ещё чём-нибудь, чем угодно, чтобы облегчить свою нагрузку?

Кроме того, у меня такое чувство, будто я разгуливаю с этим захватывающим маленьким секретом в заднем кармане.

«Я больше не девственница».

Странно так думать. Ещё более странно, когда мы с Кридом находимся в одной комнате. Он постукивает пальцами по поверхности библиотечного стола, пока я пытаюсь учить его.

– Я вообще не могу думаю о математике, – говорит он мне, и я впиваюсь взглядом в его высокомерно красивое лицо.

– Начни думать, если ты действительно хочешь попасть в Борнстед, – язвительно замечаю я, подталкивая планшет в его сторону. – Теперь проверь тут одну проблему. Ты допустил простую ошибку, и я знаю, что ты можешь исправить её, если постараешься. – Он убеждается, что его пальцы задерживаются на тыльной стороне моей ладони, заставляя меня вздрогнуть, прежде чем он, наконец, делает то, о чём я прошу, и изучает экран.

Миранда закатывает глаза, глядя на нас с другого конца стола, и возвращается к своим домашним заданиям.

После того, как мы заканчиваем, близнецы провожают меня обратно в мою комнату, провожают в целости и сохранности и ждут, пока я запру за собой двери, прежде чем они уйдут.

Таков наш ритуал: по крайней мере двое из нашей команды – мне действительно следует начать называть нас Голубая Кровь Бёрберри, поскольку именно так сейчас начинает говорить большинство Плебеев – следуют за мной домой, ждут, пока я проверю и запру комнату, а затем отправляются обратно в Башни.

Только в конце января у меня возникнут кое-какие проблемы с этим.

Тристан и Зейд, как обычно, провожают меня и прощаются, заставляя меня пожалеть, что я совсем одна здесь, в переделанном помещении уборщика. Раньше мне это нравилось – иметь такое собственное пространство, как это. Теперь оно просто ощущается одиноким и обособленным. Иногда, когда я направляюсь в Башни, я нахожу остальных смеющимися и шутящими в коридорах, снующими в комнаты друг друга и обратно.

Я тоже этого хочу.

С другой стороны, я здесь на стипендии, так что не жалуюсь. Вместо этого я смываю свои тревоги в душе, надеваю пижаму и сажусь на кровать, чтобы начать готовиться к завтрашнему тесту по статистике. Всё кажется прекрасным, пока я не слышу, как поворачивается дверная ручка со звуком открываемого замка.

Всегда было опасение, что Гарпии украдут или скопируют один из ключей главного персонала и проникнут внутрь, поэтому мы установили засов, цепочку, и у меня до сих пор хранятся те прошлогодние камеры. Если кто-то всё-таки вломится, я буду к ним строга. У меня будет видео-доказательство.

– Кто это? – спрашиваю я, направляясь к двери, чтобы посмотреть в глазок. Там нет ничего, кроме черноты. Должно быть, кто-то держал над ним руку, или же он был заклеен скотчем или чем-то в этом роде. Сделав несколько шагов назад, я направляюсь к стационарному телефону экстренной помощи, чтобы позвонить одному из сотрудников.

Мне не нравится, что всё это происходит, и даже с дополнительными замками я не чувствую себя в безопасности.

Жаль, что сегодня только четверг, иначе у меня был бы с собой сотовый.

Я поднимаю трубку и бросаю взгляд на список номеров, который заламинирован и приклеен к стене. Как раз перед тем, как я начинаю набирать номер миссис Эмбертон, я замечаю, что мелодии звонка нет. Нахмурившись, я несколько раз нажала кнопку на настенном блоке, пытаясь заставить его включиться.

Ничего не происходит.

И тогда я замечаю, что шнур от телефонной трубки больше не прикреплён к стене.

– Блядь, – ругаюсь я, оборачиваясь и видя, что дверь уже отпёрта и отодвинута как можно дальше. Кто-то использует толстый конверт, чтобы открыть замок-засов, в то время как, предположительно, другой человек использует верёвку, которая идёт от замка-цепочки поверх верхней части двери. Она сразу же соскальзывает, и дверь распахивается, даже когда я бросаюсь вперёд и врезаюсь в неё всем телом.

Несколько других людей толкают дверь снаружи, и в конце концов я теряю равновесие и, спотыкаясь, отступаю назад, когда все девять девочек проскальзывают в мою комнату, и Мэйлин закрывает за ними дверь, закрывая все замки.

– Привет, Марни, – говорит Бекки, насмешливо глядя на меня. Они всё ещё одеты в свою униформу, все хорошенькие, накрашенные и в причудливых париках, прикрывающих их лысые головы.

– Привет, Бекки, – отвечаю я, моё сердце бешено колотится. По крайней мере, парней здесь нет, верно? Это… ну, я могу умереть, но, по крайней мере, меня не изнасилуют.

Дерьмо, моя жизнь быстро потемнела.

Я внимательно наблюдаю за ними всеми, пока они окружают меня, а затем наклоняюсь и хватаю бейсбольную биту, которая прислонена рядом с моей кроватью, резко замахиваюсь ею, и попадаю Бекки Платтер прямо в бедро.

Никакого насилия – хорошее правило.

Но это неприменимо при самообороне. Я ударю бейсбольной битой каждую из этих девушек, если это поможет сохранить мне жизнь.

Бекки вскрикивает и спотыкается, и я использую момент замешательства, чтобы проскочить мимо неё, хватаясь за замки на двери. К сожалению, механизмы, которые должны были обеспечивать мою безопасность, создают обратный эффект. Слишком много замков и недостаточно времени.

Кто-то хватает меня за короткие волосы на макушке и оттаскивает назад, в то время как другая девушка тянется за бейсбольной битой. Слишком поздно. Я дико размахиваю ей в свою защиту и слышу женский стон, когда оружие попадает Анне Киркпатрик прямо в живот.

– Ты ёбаная сука, – кричит Киара, хватая биту и дёргая её так сильно, что она вылетает у меня из рук и разбивает фарфоровый чайник, который Виндзор оставил на кухонном столе. Он разлетается на куски, когда меня швыряют на кровать силой стольких рук.

От одной или двух девушек я могла бы отбиться. Но от девяти?

Я так облажалась.

– Давай поторопимся, пока не появился один из её мальчиков для игр, – говорит Илеана Тайттингер, открывая мой шкаф и доставая утюг. У каждого студента есть такой в общежитии. Мисс Фелтон любит выставлять замечания за мятую униформу. Я видела, как Крид и Зейд получали множество таких. Тристан, он предпочёл бы умереть, если бы у него была хоть одна неразглаженная складка.

– У тебя с собой бритва? – спрашивает Эбони Питерсон, и Эбигейл Фаннинг бросает что-то в её сторону. Эбони ловит его, а затем щелкает выключателем, пока Харпер включает утюг, а другие девушки, такие как Валентина Питт и Киара Сяо, удерживают меня на месте.

Я борюсь так сильно, что мне удаётся пнуть Эбони в её наманекюренную руку. Она роняет станок на пол, и пластиковые детали разлетается на куски. Мотор глохнет, и на мгновение воцаряется ошеломлённая тишина.

– Ты что, чёрт возьми, издеваешься надо мной? – рявкает Харпер, указывая пальцем на ванную. – Пойди найди какие-нибудь ножницы, или бритву, или, чёрт возьми, даже нож. Если мы снимем часть её скальпа вместе с волосами, для меня это не имеет значения.

Она проверяет утюг, горячий ли он, а затем хмурится. Он не должен был нагреться. Ещё нет.

Я сопротивляюсь ещё сильнее, размахивая руками и ногами. Если кто-нибудь приблизится к моему рту, я укушу. Сильно.

К сожалению, этого никто не делает.

– У меня есть бритва и немного крема для бритья, – говорит Бекки, вбегая обратно, а Илеана следует за ней по пятам. Они обе забираются ко мне на кровать и начинают втирать клубничный крем-гель в мои волосы.

– Не делайте этого, – говорю я, не особенно беспокоясь о своих волосах. Меня беспокоит всё более сильный нагрев утюга. – У меня здесь есть скрытые камеры. Что бы вы сейчас со мной ни сделали, это записано на видео. Всё транслируется в прямом эфире на мой телефон.

– Что ж, тогда это очень плохо, – произносит Харпер, постукивая по утюгу, а затем шипя. Улыбка появляется на том, что по праву должно быть очень красивым ртом. Каждый раз, когда она хмурится, эта иллюзия рассеивается, и злодей под маской принцессы поднимает свою уродливую голову. – У тебя сегодня нет с собой телефона, не так ли? И к тому времени, когда ты получишь его обратно завтра, ты будешь знать, что с нами лучше не связываться.