Текст книги ""Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Оглушительный удар. Земля вздрогнула. Комья грязи, щебня, осколки кирпича обрушились дождем. Звон в ушах сменил на секунду все звуки мира. Горький вкус гари и пыли на языке. Дым заволок всё.

– Толя! Господи, Толя! – кричал Ваня Сосновский. Его голос, обычно негромкий, теперь звучал дико, с надрывом.

Я поднял голову, отряхивая песок с лица. Сквозь клубящийся дым увидел Толяна. Он лежал на спине, его худое тело неестественно выгнулось. Кожаная куртка на груди и животе была изодрана в клочья, темная, почти черная в этом свете, жидкость быстро растекалась по ткани и земле под ним. Его глаза, широко открытые, смотрели в серое небо с выражением глубочайшего удивления. Ни боли, ни страха – только чистое, детское недоумение. Он даже не успел понять, что его убило. Да оно и неважно. Толя Сосновский, один из близнецов, был мертв.

– Виталя ранен! – крикнул Яша-Боян, пытаясь приподняться и подползти к месту, где лежал Виталик, прижав руку к бедру. Сквозь пальцы сочилась алая струйка. Его лицо побелело, губы плотно сжаты, но в глазах – не страх, а недоумение. Граната, видимо, зацепила его осколком.

– Не шевелись! – скомандовал я, ползком направляясь к нему, одновременно паля короткими очередями в сторону оживающих после взрыва позиций противника. – Миха! Прикрой!

Миха, с лицом перекошеным гримасой ненависти, выпустил длинную очередь из трофейного «Калаша» в сторону столовой, заставив пару голов на мгновение скрыться. Яша, огромный и сильный, одной рукой уже рвал индивидуальный перевязочный пакет, пытаясь помочь Виталику. Ваня Сосновский, оставив тело брата, полз к нам, его глаза горели холодным бешенством. Гусь с Пашей, плечом к плечу, вели методичный, прицельный огонь, сдерживая попытку обойти нас справа. Но сил было мало. Слишком мало. Противник, оправившись от взрыва, снова наращивал давление. Пули свистели всё гуще, прижимая нас к земле. Нас, как мух, пришпилили к этому клочку земли у ворот. Адреналин начал сменяться леденящим душу осознанием: мы в ловушке. Исход предрешен. Это вопрос минут.

И тут случилось то, на что мы уже почти не надеялись. Огонь из штаба не просто усилился – он стал адресным, прицельным, управляемым. Видимо, кто-то из офицеров внутри наконец сориентировался и смог организовать толковую оборону.

– Видите белые повязки⁈ Только по ним! – донёсся оттуда хриплый, но властный голос, перекрывая грохот. – Левая группа – подавить пулемет у грузовика! Правая – окна столовой! Прицельно! Огонь!

Выстрелы из верхних окон штаба стали не просто частыми – они стали хирургически точными. Длинная очередь прошила позицию пулеметчика у разбитого грузовика – того самого, что ушел от моей пули. На этот раз ему не повезло. Он дёрнулся и затих. Ещё один «белоповязочный», попытавшийся перебежать открытое пространство, был срезан короткой прицельной очередью и рухнул, не сделав и трёх шагов. Давление на наш левый фланг сразу ослабло. Защитники били по тем, кто пытался подобраться к нам вплотную, отсекая пехоту от нашей группы.

– Держись, Виталян! – прохрипел Яша, туго затягивая жгут на его бедре. Виталик стиснул зубы, по лицу струился пот, смешиваясь с грязью, но он кивнул и подняв свой макаров, выцеливал тех кто обходил с фланга. Его выстрелы были не точными, но он стрелял. Держался.

А враг не сдавался. Осознав угрозу с двух сторон, «белоповязочные» бросились в отчаянную контратаку, пытаясь смять нас, пока помощь из штаба не стала решающей. Их огонь достиг невероятной плотности. Пули буквально выкашивали траву перед нами, выбивали куски бетона из воротных столбов. Казалось, подняться – верная смерть.

– Гранатомет! – дико закричал Ваня Сосновский, указывая в сторону складов.

Оттуда, из-за угла, выдвинулась фигура с длинной трубой на плече. РПГ. Цель – окна штаба, или, что хуже, наше «уютное лежбище».

– Не дай ему выстрелить! – заорал я, вскидывая АКСУ. Но расстояние было большим, а цель двигалась рывками, используя укрытия.

Миха, лежа рядом, уже прицелился из своего «СКС» с оптикой. Его лицо было сосредоточено, как у хирурга.

Выстрел. Резкий, негромкий хлопок, почти не выделяющийся на фоне автоматной трескотни.

Гранатометчик дёрнулся, как от удара кнутом, и рухнул навзничь. РПГ покатился по земле. Миха перезарядил затвор, его губы тронула жесткая усмешка.

Но победа была мимолетной. Потеряв гранатометчика, враг бросил в лобовую атаку сразу полтора десятка человек. Они бежали, стреляя на ходу, отчаянно, остервенело, понимая, что терять им нечего. Их лица, искаженные яростью и адреналином, казались масками безумия. Белые повязки светились в лучах заходящего солнца. Это был штурм. Последний, отчаянный рывок.

– Огонь! Всем огонь! – ревел я, выпуская магазин в упор по бегущим фигурам. Рядом строчили Гусь, Яша, и даже Виталик пулял из своего пистолета. Миха бил прицельно, почти не промахиваясь. Стена свинца встретила атакующих. Двое свалились сразу, еще один споткнулся, хватаясь за ногу, но остальные, крича что-то нечленораздельное, неслись вперед. Расстояние стремительно сокращалось. Пятьдесят метров… тридцать… Двадцать…

И в этот самый момент, когда казалось, что вот-вот сомкнутся ряды врага, и нас просто затопчут, с дороги за воротами донёсся нарастающий рев двигателя. Не легковушки. Не «буханки». Это был низкий, мощный, рвущийся из груди рык тяжелого грузовика. ЗИЛа или «Урала».

Все, буквально на долю секунды, замерли – и мы, и атакующие «белоповязочные». Головы невольно повернулись на звук.

Из-за поворота, поднимая тучи пыли, на полной скорости вылетел армейский грузовик, за ним, с интервалом в пару секунд, еще один. Из кузовов прямо на ходу выпрыгивали солдаты в грязно сером камуфляже. Десятка три, не меньше.

– Ура-а-а! – ударило по ушам, заглушая рев моторов и ставшие редкими выстрелы. Это был не победный клич, а боевой, яростный рев.

Грузовик резко затормозил прямо у ворот, поперёк дороги, в одно мгновение превратившись в мобильную крепость. Борта кузова опустились, выпуская тех кто не успел спрыгнуть.

И тут понеслось, на наших врагов обрушился шквал огня из нескольких десятков стволов. Солдаты стреляли методично, хладнокровно, как на учениях, но с убийственной эффективностью. Их огонь буквально смел остатки атакующей группы «белоповязочных». Те, кто секунду назад бежал на нас, теперь валились как подкошенные, сбивались в кучу, пытались отползти – но свинцовый ливень не оставлял шансов. Пулемет с крыши кабины прочесал позиции у столовой, заставив оставшихся в живых вжаться в землю или броситься в бегство.

Давление спало мгновенно. Словно ураган внезапно стих. Наступила оглушительная, звенящая тишина, нарушаемая только стонами раненых, треском горящих где-то обломков и тяжелым дыханием вокруг. Дым медленно рассеивался, открывая картину разгрома. Тела в камуфляже с белыми повязками усеяли землю перед штабом и у ворот. Немногие уцелевшие пытались отползти или сдаться, поднимая руки.

Я опустил ствол, почувствовав внезапную, леденящую слабость во всем теле. Адреналин отступал, оставляя после себя дрожь в коленях, свинцовую тяжесть в руках и острую, гнетущую боль от потери. Глаза сами нашли тело Толяна, неподвижное в грязи. Потом перевел взгляд на Виталика. Яша уже накладывал второй, более тщательный жгут на его бедро. Виталик был бледен, но жив, он внимательно смотрел на подошедших солдат.

Из-за длинной туши второго грузовика появился капитан, молодой, с обветренным лицом и умными, усталыми глазами. Он окинул взглядом поле боя, наш окровавленный пятачок у ворот, мертвого Сосновского, раненого Виталика, потом поднял взгляд на окна штаба, откуда уже выглядывали бледные, измученные лица защитников.

– Отбились? – спросил он хрипло, подходя к нам. Его взгляд скользнул по нашим не форменным одеждам, задержался на оружии в наших руках и на телах «белоповязочных» вокруг. Я видел что он удивлен, хотел спросить, но резко передумал.

– Еле… – выдохнул я, с трудом разжимая челюсти. – Спасибо… вовремя.

Капитан кивнул, уже отдавая приказы своим солдатам:

– Раненых – в машину! Трупы собрать, оружие собрать! Оцепить периметр! Быстро!

Картина была мрачной и хаотичной. Солдаты из подкрепления действовали быстро и четко. Я поначалу решил срочники, но похоже что ошибался: по повадкам они больше походили на какой-нибудь спецназ. В бою действовали чётко, да и сейчас, те же носилки слепили на скорую руку из досок и плащ-палаток, грузили раненых и несли к грузовику. Стоны, сдавленные крики боли, резкий запах пота и крови смешивался с пороховой гарью. Виталика, бледного как полотно, но стиснувшего зубы, погрузили одним из первых. Я видел, как его глаза, полные боли и усталости, встретились с моими на мгновение – в них читалось облегчение. Рядом тащили двоих срочников из штаба – одного с перебитой рукой, другого с осколочным ранением в бок. И пятерых «белоповязочных», которые еще дышали. Капитан отдавал короткие, отрывистые команды, его лицо оставалось каменным, но взгляд постоянно скользил по нам. Он не приказывал нас обезоружить, не ставил под охрану, но его поза, сцепленные за спиной руки и чуть прищуренные глаза не предвещали ничего хорошего. Атмосфера висела тяжелая, как предгрозовая туча. Мы стояли кучкой, притихшие, перемазанные грязью, копотью и кровью, чувствуя на себе этот колючий, оценивающий взгляд. Гусь нервно переминался с ноги на ногу, Миха хмуро разглядывал ствол своего трофейного «Калаша», Яша-Боян, мрачнее тучи, сидел на ящике, опираясь на колени огромными кулаками, Иван Сосновский отвернулся и молча буравил взглядом стену – тело Толяна уже унесли, но он казалось этого даже не понял.

Из здания штаба вышли несколько солдат, два прапорщика и майор. Все чумазные и усталые. Они выглядели как люди, только что выбравшиеся из ада. Рваная форма, лица в саже и ссадинах, у одного прапора перевязана голова, пропитавшаяся кровью повязка наполовину сползла на глаз. Майор, мужчина лет пятидесяти, крепко сбитый, с орлиным носом и глубокими морщинами у рта, шел впереди. Его фуражка была помята, китель в пыли, но осанка оставалась прямой. Он окинул взглядом площадь, заваленную телами, изрешеченные стены столовой, потом медленно направился к нам. Его шаги были тяжелыми, усталыми, но несущими отпечаток неоспоримого авторитета.

Остановившись в метре от меня, он прищурился. Его глаза, серые и пронзительные, смотрели так пристально, будто пытаясь прочитать мои мысли.

– Ты главный? – голос майора был хриплым от дыма и напряжения, но спокойным, без повышения тона.

Я кивнул.

– Спасибо что помогли. – Он сделал небольшую паузу, давая словам осесть. – Но… позвольте поинтересоваться. Откуда вы? Чьих будете? Объяснитесь.

Его тон был вежливым, даже формально учтивым, он не требовал документов, не угрожал, но такое спокойствие было мнимым. Он давал шанс объясниться, и в то же время ясно давал понять – дурака из себя строить не даст, и на сказки про добрых самаритян не купится. Я чувствовал, как взгляды солдат и моих ребят впились в меня. Что сказать? Правду? Поверит?

– Случайно рядом оказались, – начал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Услышали стрельбу. Решили помочь. Мы… местные. Ополчение, можно сказать. – Слова казались фальшивыми даже мне.

Майор молчал, его взгляд не отрывался от моих глаз. Он ловил малейшую дрожь века, игру света в зрачках. Его правая рука непроизвольно легла на кобуру пистолета – жест не угрожающий, но красноречивый. Он не верил. Ни одному слову.

– Местные?.. – он повторил медленно, растягивая слова. – Интересно. А оружие откуда?

– Трофеи, – коротко ответил я, понимая бесполезность дальнейших объяснений.

Он кивнул, но в этом кивке не было понимания. Было лишь временное перемирие. Он получил ровно столько ответов, сколько смог выжать сейчас, но разговор был отложен, а не закончен.

– Ладно, – махнул он рукой, резко обрывая допрос. – Разбираться будем позже. Сейчас не до того. – Он повернулся к капитану. – Капитан Сизов! Обеспечьте этим… товарищам… воду, перевязочные, если надо. И наблюдайте. – Последнее слово было сказано с особой четкостью. Приказ был ясен: не трогать, но держать под неусыпным контролем. – Я в комендатуре. Докладывать по обстановке.

Майор развернулся и тяжело зашагал обратно к зданию штаба, оставив нас под бдительным, ничего не выражающим взглядом капитана Сизова и его солдат.

Я же, глядя в спину уходящему майору, понял что мне нужно отдышаться. Отмыться. Отделить себя от этой кровавой бойни, от взглядов парней и недоверия чужих солдат. Давящая тяжесть в груди, смесь адреналинового похмелья и близкой опасности, требовала выхода. Пространства. Хотя бы минуту тишины. Я махнул Гусю, мол, «отлучусь», коротким жестом, который он понял без слов, лишь кивнув, не отрывая настороженного взгляда от капитана Сизова, и направился в сторону задворков части, подальше от площади заваленной телами и от гудящего напряжения у штаба.

Добрел до кустов возле столовой. Густые заросли сирени и дикого шиповника, отгораживающие задний двор части от остального мира. Воздух здесь был чуть чище, пахло влажной землей, прелой листвой и всё той же, но уже приглушенной гарью. Я протиснулся сквозь густые ветви, ощущая, как цепляющиеся шипы царапают куртку. Внутри было полутемно, тихо, как в пещере. Земля под ногами мягкая, утоптанная, а в метре от меня, возле стены, лужа. Неглубокая, с прозрачной водой.

Присел рядом, намочил ладони, холод обжог порезы, но это было почти приятно. Я тер руки, смывая въевшуюся грязь. Потом плеснул воды в лицо, пытаясь смыть усталость и напряжение. Вода стекала по щекам, капала с подбородка. Облегчение. Минутное, но настоящее. Закрыл глаза, опираясь лбом о прохладную, шершавую поверхность стены. Гул в ушах начал стихать.

Не знаю сколько я так сидел, медленно вдыхая воздух и пытаясь найти выход из ситуации, но вдруг заметил движение. Небольшое, едва уловимое. Шевеление в тени, среди зарослей шиповника. Напряжение вернулось мгновенно, смыв минутное успокоение.

Инстинкт сработал раньше мысли. Рука сама потянулась к пистолету за поясом. Холодная рукоятка плотно легла в ладонь. Я пригнулся, и крадучись, стараясь не шуметь, двинулся вперед, заглядывая в образовавшуюся нишу из ветвей и колючек.

Глава 11

– Соня? – имя сорвалось с губ, прежде чем я успел осознать. Он сидел, прислонившись к облупленной стене, весь в слипшейся грязи и темных пятнах. Белесая повязка на руке тускло выделялась в полумраке. Лицо было почти неузнаваемо – маска запекшейся, черноватой крови, сквозь которую проступала мертвенная бледность. Глаза его горели лихорадочным блеском, а губы растянулись в странной, жутковатой улыбке – снисходительной, почти жалостливой, как будто он смотрел на последнего дурака на земле.

– Нет, мама его, – хрипло буркнул он, тут же закашлявшись.

– Какими судьбами? – спросил я, стараясь вложить в голос что-то похожее на обыденность, но он звучал чужим, натянутым.

– А что? – выдохнул Соня, и в этом коротком вопросе прозвучала такая бездна усталости и безразличия, что стало не по себе.

Я сделал шаг ближе, стараясь не смотреть на темное пятно, расползавшееся под ним по земле.

– Ничего, – ответил я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. – Просто любопытно.

Пауза повисла тяжело, наполненная тиканьем моих собственных часов где-то в глубине сознания и его хриплым, клокочущим дыханием.

– Столько времени бок о бок… А я… а я тебя совсем не знаю, оказалось. Ничего не хочешь мне рассказать? Хотя бы сейчас? – голос сорвался на просящую ноту, которой я сам удивился.

– Неа, – простонал он, закрывая глаза на мгновение. Казалось, даже это короткое слово отняло последние силы. Улыбка, вернее, ее подобие, искривила его окровавленные губы. – Не хочу…

Рука сама потянулась к кобуре.

– А если так? – спросил я, поднимая пистолет. Голос был чужим, металлическим. Дуло смотрело в его лоб, туда, где кровь смешалась с грязью и потом.

Соня медленно открыл глаза. В них не было ни страха, ни удивления. Только бесконечная, леденящая пустота. Он посмотрел на пистолет, потом снова на меня, и в его взгляде читалось что-то вроде презрительного сожаления.

– Давай, – прошептал он, и звук был похож на шорох сухих листьев. – Мне всё равно край…

Безразличие в его голосе было абсолютным, окончательным. И он не врал. Камуфляжная куртка на его животе и боку была неестественно вздута, пропитана темной, почти черной влагой, которая сочилась сквозь ткань. Земля вокруг него была уже не серой, а темно-бурой, впитавшей слишком много. Соня говорил правду, его время почти истекло.

Пистолет в моей руке внезапно показался неподъемно тяжелым, бесполезным. Я опустил его.

– Может… может санитаров позвать? – выдохнул я, уже зная ответ, но чувствуя, что обязан спросить. Обязан сделать этот жест.

Соня фыркнул, и этот звук перешёл в болезненный хрип.

– Нет смысла, – прошипел он, с трудом переводя дыхание. Капли алой пены выступили у него в уголках губ. – Добей лучше. Или уйди. Надоело…

– Не могу, – прошептал я, отводя взгляд. Стыд? Жалость? Или просто трусость? – Я… я не убийца. – Слова повисли в воздухе, звуча фальшиво даже в моих собственных ушах.

Тут Соня засмеялся. Настоящим, горловым, хотя и захлебывающимся смехом, который переходил в мучительный кашель. Он задыхался, трясясь всем телом, и капли крови летели из его рта.

– Пионер… – он выплюнул комок крови, – не убийца⁈ – он снова закашлялся, но смех не унимался, безумный и горький. – Ох, гонишь, старик! Да на тебе… да на тебе крови столько, сколько на всех головорезах этого проклятого города… не наберется! – Он уставился на меня, и в его глазах, сквозь боль и предсмертную муть, горел огонек настоящей, чистой ненависти. – Ты думаешь… ты думаешь я тебя не помню⁈ – выкрикнул он с такой силой, что голос на мгновение окреп, обнажая всю глубину презрения.

– Помнишь, конечно, – тихо ответил я, глядя куда-то мимо него. – Мы ведь даже почти подружились. Какое-то время.

– Не здесь… – выдохнул Соня, и его голос снова ослаб, стал едва различимым шепотом. Он с трудом повернул голову, как будто хотел посмотреть куда-то вдаль, сквозь стены, сквозь время. – Там… раньше. Ты же монстр, – прошептал он, и в этом шепоте была страшная сила убежденности. – Просто, сука, кровожадный монстр!

Каждое слово давалось ему с невероятным усилием, но он выжимал их из себя, словно это было последним, что он должен был сказать на этом свете. Его глаза, мутнеющие, но все еще полные презрения, впились в меня. – Как… как тебя еще земля носит?.. – он захрипел, и казалось, это был последний выдох.

Я почувствовал, как холодная волна злости поднимается во мне, вытесняя возникшее было сострадание.

– Да нормально, – отрезал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо. – Сам видишь, стою, не падаю.

Это была глупая, детская отмазка, но мне в этот момент это казалось уместным.

Соня лишь слабо дёрнул головой, как будто отгоняя назойливую муху. Его взгляд стал совсем стеклянным, устремленным в никуда.

– Пошел ты… – прошелестели его губы, сквозь еле слышный выдох.

Молчание повисло тяжелее прежнего. Только хриплое, прерывистое дыхание Сони нарушало его, становясь всё тише и реже. Я опустился на корточки рядом, не в силах уйти.

– Соня, – начал я снова, голос сорвался. – Послушай… перед концом. Хоть что-то. Покайся, что ли? Или… расскажи. Как ты сбежал от Лосева? Кто ещё из ваших сейчас здесь? Сколько вас?

Вопросы висели в воздухе, никчемные и запоздалые. Я знал что он не расскажет, но зачем-то все равно спрашивал, не мог не спросить. Может, чтобы заглушить тишину? Или чтобы понять самому? Соня не ответил. Его глаза были полуприкрыты, но в уголке губ все так же играла та же самая, мертвая, циничная усмешка. Она, казалось, застыла навеки. Я видел, как его грудь едва поднимается.

– Ну же… – прошептал я, уже не надеясь. – Хоть слово…

Но ответом был лишь выдох, более долгий, чем предыдущий, и полная тишина после него. Усмешка так и осталась на его лице посмертной маской. Время остановилось. Минута? Пять? Десять? Я не знал. Только когда чей-то резкий крик нарушил в тишину, я вздрогнул. Очнулся. Поднялся. Ноги были ватными. Еще раз посмотрел на Соню. Ничего не изменилось. Он ушел, унеся все ответы с собой. Я развернулся и пошел прочь, не оглядываясь, ступая по грязи и прошлогодней траве.

Слова Сони – «кровожадный монстр» – звенели в ушах навязчивым, невыключаемым фоном. Я шел обратно к месту боя не потому, что хотел, а потому что ноги несли сами, будто на автопилоте, по протоптанной в грязи тропе. Возвращался в эпицентр кошмара. Запах здесь теперь стал другим – тяжелее, к гуще прежней вони гари, пороха и пыли теперь примешивался тошнотворный, сладковато-приторный дух свежей мертвечины. Не гниющей массы, а именно только что пролитой крови, открытых ран, освобожденных кишок. Запах скотобойни. Я не искал ничего. Просто ходил. Медленно, почти бесцельно. Взгляд скользил по разбитым кирпичным стенам столовой, испещренным пулями и осколками. Я наступал на гильзы – они хрустели под подошвами, словно сухие ветки.

Собирающие трупы солдаты двигались с усталой, почти механической бесчувственностью. Двое, согнувшись под невидимой тяжестью, волокли за руки и ноги бесформенный, завёрнутый в серую мешковину сверток. Он оставлял за собой влажный, темный след по пыльной земле. У кузова стоял третий, широко расставив ноги для устойчивости. Бросили. Тупо, глухо. Тело ударилось о металл днища, затем сползло на уже лежащие в кузове другие. Нога одного мертвеца, обутая в порванный кроссовок, неестественно торчала вверх, трясясь в такт работе двигателя. Грузовик медленно, методично заполнялся.

Капитан стоял возле грузовика, прислонившись к борту. Он курил, разглядывая меня исподлобья, его глаза – узкие, колючие, как щепки, не просто смотрели – сканировали. В них не было любопытства, только настороженность, глубокая, непробиваемая неприязнь и… недоверие.

Понимая что надо объясниться, пока они чего-нибудь нехорошего не решили, я резко развернулся, оставив капитана с его подозрениями, и твердым шагом направился к зданию комендатуры.

Дошёл, никто меня не остановил.

Внутри царила гнетущая тишина, нарушаемая только далекими шагами и приглушенными голосами. Воздух был спертым, пыльным. Даже свет из разбитых окон казался каким-то грязно-серым, неспособным разогнать мрак в углах длинных коридоров. Предположив, что командир должен находиться в каком-нибудь из кабинетов второго этажа – подальше от крови и грязи первого, – я поднялся по лестнице, хрустя осыпавшейся штукатуркой и битыми стеклами, блестевшими в полумраке. Встреченные в коридоре солдаты смотрели настороженно, их руки непроизвольно тянулись к автоматам, но никаких действий не предпринимали. Когда я спросил у одного, щуплого паренька с усталым лицом, где майор, он молча ткнул пальцем в конец коридора.

Майор сидел за столом, заложенным бумагами. Он что-то строчил в блокноте, его лицо было усталым, осунувшимся. На столе стояла кружка с остывшим чаем. Обстановка была почти спартанской: стол, пара стульев, сейф в углу. Назвать ее полностью аскетичной мешал невесть как оказавшийся здесь красивый лакированный шкаф красного дерева – явно трофей из начальственного кабинета. Он смотрелся чужеродно и нелепо.

– Что-то срочное? – рявкнул он, не глядя, когда я переступил порог. Потом поднял голову. Увидев меня, нахмурился. – Ты? Что случилось?

– Да, срочное, – ответил я, закрывая за собой дверь. Звук щелчка замка прозвучал громко.

– Говори! – он отложил ручку, всем видом показывая, что время дорого.

– Нам нужна машина. До города. Сейчас. – Я подошёл к столу, упираясь руками в столешницу, нависая над ним.

Майор откинулся на спинку стула, изучающе глядя на меня. Его пальцы постукивали по столу.

– Не получится. Надо дождаться кое-кого. Потом, когда разберемся здесь, вас отвезут куда скажете. Со всем почетом. – Голос был тверд, но в глазах промелькнуло что-то – раздражение или усталость от претензий.

– Кое-кого это кого? – спросил я, не отступая.

– Увидишь. – Майор махнул рукой, как отмахиваясь от назойливой мухи. – Не твое дело.

– Нет, это не входит в мои планы, – отрезал я, слегка повышая голос. – Нам нужно в город. И это очень срочно. Не даёшь машину – уйдём пешком. Сейчас же.

Майор встал. Его лицо начало краснеть.

– Вас не выпустят за КПП! – зло буркнул он, стукнув кулаком по столу. Кружка подпрыгнула. – Ты что, не понимаешь обстановку? После нападения? Это приказ! – Он шагнул из-за стола ко мне и вдруг отшатнулся, как от невидимой стены, недоуменно, даже с испугом глядя на пистолет, который я наставил ему в живот.

– Выпустят, – сказал я спокойно. – Мы сейчас тихонечко выйдем, и ты прикажешь своему капитану дать нам одну машину. Мы погрузимся и уедем. Без провожатых. Понял?

Лицо майора налилось кровью. Глаза расширились от ярости и неверия.

– Что ты творишь, ублюдок⁈ Опусти пистолет сейчас же! Это же… это же мятеж! – он прошипел негромко, но с такой силой, что слюна брызнула изо рта.

– Не напрягайся, – я сделал маленький шаг вперед, дуло почти упиралось в его ремень. – И приказы свои оставь для кого-нибудь другого, на меня это давно не действует. Подумай лучше как нам отсюда выйти, чтобы не вызвать подозрений у твоих орлов. – Я позволил себе усмехнуться. – Предупреждаю сразу: дернешься – завалю на месте. Попытаешься крикнуть, подать знак – завалю. Если мои пацаны внизу поймут, что что-то не так, они откроют огонь без разговоров. Им терять нечего. А тебе терять своих солдат охота?

Чем больше я говорил, тем темнее становилось лицо майора. Казалось, он вот-вот лопнет.

– И не подумай плохого, – добавил я чуть мягче, но пистолет не дрогнул. – Ни я, ни мои ребята не замешаны в этом нападении. Мы действительно хотели помочь. Хоть и не совсем… бескорыстно.

Он сглотнул, пытаясь совладать с яростью. Глаза сузились до щелочек.

– В смысле? – спросил он хрипло.

– Думали оружием разжиться, боеприпасами. Время сам видишь какое, война намечается. Поэтому вот, готовимся. Помогли вам, вы нам – трофейное оружие отдадите. Честный обмен.

– Оружие всё подотчетное! – почти закричал майор, но тут же сдержался, увидев, как моя рука на пистолете напряглась. – Вас потом… вас потом станут искать! По всей округе!

– С чего это? – сделал я удивленное лицо.

– Ты что, на самом деле не понимаешь? – он смотрел на меня как на идиота.

– Понимаю, – кивнул я. – Поэтому и прошу так немного. Отдайте нам трофеи – они же не ваши. И патрончиков к ним насыпьте, не жалейте. Гранат бы еще, если есть… ну и пару РПГ со склада.

– Зачем тебе столько оружия? – он фыркнул с презрением.

– Район свой охранять. Сейчас сам видишь, неспокойно вокруг. Воруют, убивают.

– Нет, – покачал головой майор, но уже без прежней уверенности. В его глазах мелькнул расчет. – Я не могу. Не имею права. Ответственность…

– Хорошо, – резко перебил я. – Тогда сначала я пристрелю тебя. Прямо здесь. Потом тех пацанов, что в коридоре стоят. Тебе их не жалко? Да и вообще, что за неблагодарность такая? Мы вас спасли, можно сказать, а тебе кучку железа жаль? Жальче, чем жизнь своих солдат и свою собственную?

Он замер. Повисло долгое, тягучее молчание. Слышно было, как за стеной кто-то прошел, скрипнула половица. Майор смотрел в дуло пистолета, потом на моё лицо, ища слабину. Не нашел. Его плечи чуть обмякли.

– В общем, ты не оставляешь мне выбора, – констатировал я. – Держи руки так, чтобы я видел. Дернешься – пристрелю. Пойдем. Тихо.

Ничего не говоря, лицо всё ещё багровое, но уже с тенью поражения, майор медленно повернулся и подошёл к двери. Я шел в полушаге сзади, так чтобы ствол пистолета упирался ему в поясницу сквозь ткань куртки.

Мы вышли в коридор. Солдат у двери не было. Но далеко уводить я его не стал, резко задержав возле ближайшего окна, выходящего на внутренний двор. Отсюда был виден и грузовик с трупами, и капитан, куривший неподалеку.

– Позови своего капитана, – приказал я тихо, но четко. – Скажи ему, чтобы выделил нам машину. И пусть сложит туда всё трофейное оружие с этого налета. Стволы, патроны – всё. Гранаты если есть – тоже.

Майор покосился наружу, на капитана, потом на меня. В его взгляде была ненависть, но и понимание бесперспективности сопротивления. Он глубоко вдохнул.

– Сизов! – зычно выкрикнул он в окно.

Капитан резко обернулся, отшвырнул окурок, быстрыми шагами подошёл ближе, козыряя. Его колючий взгляд скользнул по мне, задержался на лице майора, пытаясь прочесть что-то.

– Отправь парней в город, – приказал майор ровным, командным тоном, но я видел, как напряглись его челюсти. – И… трофеи. Все, что собрали с бандитов. Стволы, патроны. Погрузи туда же. В кузов.

Я хотел добавить еще про гранаты или РПГ, но сдержался.

Капитан Сизов на долю секунды замер. Его глаза, как шипы, впились в меня, потом опять в майора. В них читалось недоумение, подозрение, но ослушаться приказа он не мог.

– Так точно, товарищ майор! – козырнул он резко, отчетливо. Отдавая честь, он специально, демонстративно «ковырнул» меня своим взглядом – холодным, обещающим. Потом развернулся и зашагал прочь, отдавая приказы солдатам.

– Что теперь? – спросил майор, когда мы остались одни в коридоре. Он не смотрел на меня, глядя в стену. Голос был плоским, усталым. – Убьешь?

– Нет, – ответил я, подталкивая его вперед, в сторону небольшой комнатки, что-то типа кладовки. – Свяжу. Крепко. И закрою здесь. Пока освободишься, мы успеем свалить.

Я открыл дверь в тесное, пыльное помещение с запахом старой ветоши.

– А если головой подумаешь, то и погоню отправлять не станешь. Понял?

Он ничего не ответил, молча позволив затолкать себя в кладовку. Его плечи были ссутулены. Я быстро, крепко связал ему руки за спиной куском прочного кабеля, валявшегося на полу, заткнул рот обрывком ветоши. Его глаза в полумраке кладовки горели немой яростью. Я захлопнул дверь, подперев её снаружи шваброй.

Дальше всё пошло без задержек, и спустя пятнадцать минут из ворот военной части, мимо настороженных часовых, выезжал забитый трофеями Урал. В кузове, среди этого добра, сидели мои пацаны, молчаливые и сосредоточенные. Я занял место в кабине рядом с водителем. План, хоть и с поправками, удался.