Текст книги ""Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Откуда народа-то столько? – с неподдельным удивлением выдохнул я. Я ожидал еще человек десять, от силы двадцать.

– Так ты же сам сбор назначал, – пожал плечами Миха, заглядывая в окно через моё плечо. – Вот, все, кто был свободен и в радиусе досягаемости, собрались.

– Ясно, – кивнул я, ощущая, как груз ответственности на моих плечах становится все тяжелее. Сто человек – это уже не банда, это почти что батальон. И всех их нужно чем-то занять, прокормить и, главное, контролировать. – Задачу они хоть знают? Повторять не надо?

– Да уж не совсем тупые, – немного обиделся за своих ребят Миха. – Объяснили все. Оцепить территорию, никого не выпускать и не впускать без команды, обыскать все цеха и помещения на предмет чего-то интересного. Всё поняли.

Оставив его разбираться с неприятной ношей в виде двух трупов, я вернулся в директорский кабинет. «Граждане» все еще сидели с опущенными головами и что-то старательно выводили на бумаге, но по их позам было видно, что запал иссяк, они выдохлись и писали уже чисто механически. Мои пацаны, напротив, совершенно расслабились и расселись по мягким кожаным креслам с самым что ни на есть хозяйским, победительским видом. Один даже закинул ноги на полированный стол.

Почему-то глядя на них, я вспомнил старый черно-белый фильм про революцию, который нам показывали на истории. Был там такой персонаж – матрос Железняк. Так вот выражение лиц у моих ребят было точь-в-точь такое же – смесь торжества, бравады и простодушной уверенности в том, что теперь тут все принадлежит им. Пришли экспроприировать экспроприаторов.

И именно эта картина натолкнула меня на следующую мысль. Практичную и циничную.

– Где у вас здесь касса? – резко спросил я, обращаясь к сидящим за столом.

«Граждане» переглянулись, но промолчали. В кабинете повисла напряженная тишина.

– Глухие что ли? – я повысил голос, и он гулко отозвался в тишине кабинета. – Я спрашиваю, где хранятся наличные деньги? Касса! Где она?

– На… на четвертом этаже, – чуть слышно, глядя в пол, пробурчал Толстяк. – Комната сорок два. Только… только она сегодня закрыта… Бухгалтеры по субботам не работают…

– И денег там, соответственно, нет? – я сделал шаг к нему.

– Почему же… есть… сколько-то есть… – он «сдулся» еще сильнее, словно пытаясь стать как можно меньше и незаметнее.

Я не был грабителем в обычном смысле этого слова. Но я был лидером. А лидер должен заботиться о своих людях. Многие из пацанов, которые сейчас рисковали своими шеями, устанавливая контроль над комбинатом, пришли ко мне от безысходности. У них были семьи, дети, которых нужно было кормить. Они шли за мной не из идейных соображений, а потому что я давал им шанс выжить и заработать. Поэтому любая лишняя копейка, любая возможность материально простимулировать их, была для меня не прихотью, а суровой необходимостью. Это укрепляло лояльность и давало им понять, что их усилия не напрасны.

– Ты уже закончил? – я дернул Толстяка за рукав его дорогого, но теперь помятого пиджака.

– Что закончил? – испуганно поднял он на меня глаза, в которых читался животный страх.

– Писать «чистосердечные»! – рявкнул я, уже не сдерживаясь. – Хватит изображать деятельность!

– Да… в основном… да… – забормотал он, судорожно собирая разбросанные листы.

– Тогда вставай! – скомандовал я. – Пошли, ревизию делать будем. Покажешь нам свои сокровища.

Едва слышно, себе под нос, он буркнул что-то вроде «они не мои…», но послушно поднялся на дрожащих ногах. Затем, словно по привычке, завел руки за спину – как заправский зек, которого повели на этап, – и покорно поплелся к двери.

Глава 21

В бухгалтерии пахло пылью от старых бумаг, каким-то едким парфюмом, и страхом, который сочился из пор тучного директора. Мы методично, с глухим стуком, вытряхивали содержимое сейфов на огромный стол, заваленный горами бумаг.

Добыча, надо сказать, была более чем скромной. Несколько пачек потрепанных, засаленных четвертаков, три скромные, запечатанные в банковскую упаковку пачки по рублю, немного червонцев – штук двадцать, не больше, один одинокий, сверкающий новизной полтинник и, как издевательская насмешка, целая стеклянная банка доверху наполненная мелочью.

– Это все? – разочарованно, с тяжелым вздохом, обвел я взглядом это жалкое богатство, а потом перевел его на бледное, заплывшее потом лицо толстяка. Его дорогой, но мятый пиджак подмышками темнел от пота.

– В-всё, – хрипло, с трудом выдавил он, отводя глаза.

– Мда… не густо… – протянул я, перебирая пальцами пачку четвертаков.

Гусь, стоявший рядом, почесал затылок. И неожиданно даже для меня, почти без замаха, резко и точно, с коротким хлестким звуком, заехал директору в ухо. Удар был не сокрушительный, но унизительный и болезненный.

– Деньги где? Где деньги, сука⁈ – Гусь внезапно преобразился. Его лицо исказила знакомая мне по уличным «гоп-стопам» маска абсолютной, неконтролируемой животной злобы. Он выпучил глаза, наклонился к лицу директора, и брызги слюны полетели на его дорогую рубашку. – Я тебя спрашиваю!

Толстяк на ногах устоял, лишь отшатнулся в сторону, пошатываясь. Он схватился за распухшую, краснеющую мочку уха, и из его рта посыпался бессвязный, испуганный лепет:

– Я… не знаю… больше нет… клянусь…

– Может, там прячут? – раздался спокойный голос Михи. Он прислонился к косяку двери, и курил, выпуская дым колечками. – Гляди, как он на ту дверку косится. Прямо гипнотизирует.

Я проследил за его взглядом. На единственной закрытой двери в кабинете висела скромная пластиковая табличка «Главный бухгалтер» с пустым окошком для имени.

– Не знаю, давай посмотрим, – пожал я плечами, делая вид, что размышляю.

– Ключ? – протянул руку к директору Миха, не меняя позы.

– К-какой ключ?.. – растерянно, почти беззвучно прошептал толстяк. Его глаза бегали по комнате, словно искали спасения.

– Ты тупой, что ли? От этой двери! – Гусь снова замахнулся, но я на этот раз перехватил его руку на полпути.

– Скорее всего, на той же связке, – предположил я спокойно, кивая на блестящую связку ключей. – Давай-ка.

Толстяк неуверенно кивнул, его двойной подбородок затрясся. Он медленно, будто на эшафот, поплелся к двери.

– Шевелись давай! Чего ждешь? Особое приглашение требуется? – подал реплику Миха.

Но у директора явно не получалось. То ли удар Гуся вывел его из равновесия, то ли нервы окончательно сдали, но я устал наблюдать, как его трясущиеся, непослушные пальцы снова и снова промахиваются мимо замочной скважины. Он всей душой не хотел открывать эту дверь.

– Помоги человеку, Гусь, – кивнул я. – Видишь, не получается у него. Совсем руки от страха отнялись.

Гусь хрипло хмыкнул, молча сдвинул директора плечом в сторону, выхватил у него из рук связку и с характерными металлическими щелчками в два движения подобрал ключ и открыл дверь. Он толкнул ее, и та с тихим скрипом распахнулась.

Я первым заглянул внутрь. Небольшой кабинет. Окно, завешенное пыльной тюлевой занавеской. Стандартный канцелярский стол, заваленный бумагами. Пара стульев. Деревянный шкаф для документов. Простенькая тумбочка. И в углу, скромно, стоял сейф. Небольшой, но солидный, матово-серый, с массивной поворотной ручкой и классическим замком.

– Деньги здесь? – обернулся я к толстяку, всё ещё стоявшему в проёме.

Он замер. Его лицо стало землистым, почти серым. Он стоял, как вкопанный, уставившись пустым, невидящим взглядом куда-то в стену, словно надеясь прожечь в ней взглядом выход.

– Ты глухой, что ли? – повысил я голос. – Чего трясешься, как осиновый лист? Я спрашиваю: деньги в сейфе?

– Ч-что? – он медленно поднял на меня глаза, в которых читался откровенный, панический ужас. – Ключ… ключ на связке! – почти выкрикнул он, неожиданно пятясь обратно в главный кабинет, прочь от этой комнаты.

Я много видел за свою жизнь напуганных людей. Но этот превзошел всех. Его поведение переходило границы простого страха. Это было что-то иррациональное, почти мистическое. Мне это показалось до жути странным.

– Ну, окей, – я сделал шаг к нему, поймал его взгляд и для верности ухватил за мягкий, потный подбородок, заставляя смотреть на себя. – Открывай. И давай без цирка. – Я попытался улыбнуться, но вышло, наверное, жутковато.

Толстяк затрясся с новой силой. Его тело будто налилось свинцом.

– Я, я, я не могу! – он завизжал тонко, по-бабьи, и этот звук резанул по ушам. – Не могу!

– Мих, – позвал я, не отпуская его. – Помоги, видишь, человеку плохо. Он не только с дверью справиться не может.

– Да не вопрос, – так же спокойно ответил Миха. Он подошел, без лишних слов ухватил директора за воротник пиджака и с силой толкнул обратно в кабинет бухгалтера, по направлению к сейфу. – Иди давай, не задерживай уважаемых людей, – хмуро пробасил он.

Но толстяк уперся. Буквально врос в пол, растопырив руки и широко расставив ноги в дверном проеме, словно пытаясь загородить собой сейф. Он замычал что-то нечленораздельное, но тут же заглох, согнувшись пополам от резкого, точечного удара кулаком Михи по печени. Он рухнул на колени, захлебываясь кашлем и стонами.

– Добавить? – безразлично спросил Миха, нависая над ним.

Директор не ответил, он просто, по-собачьи, пытался отползти в угол, под стол, свернувшись калачиком.

– Гусь, – сказал я, чувствуя, как внутри закипает раздражение. – Сбегай, приведи второго. Может, хоть он окажется посговорчивее.

– Да давай сами уже откроем? – Гусь явно не горел желанием таскаться по этажам. – Ключ-то есть…

– Нет, – я покачал головой, задумчиво разглядывая скулящего на полу человека. – Сам точно не буду. Видишь, как он нервничает? Словно знает что-то такое, чего не знаем мы. Возможно что-то очень плохое.

– Как скажешь, – не стал спорить Гусь и большими, тяжелыми шагами направился к лестничному пролету.

– Может, там бомба? – спросил Миха, прикуривая новую сигарету. – Заминировали на случай визита непрошеных гостей.

– Может, – кивнул я, хотя в такой поворот событий верилось с трудом. Скорее уж этот перепуганный хряк просто панически боялся ответственности за чужие деньги. Или же был настолько запуган, что уже не мог контролировать себя.

Вскоре вернулся Гусь, буквально подталкивая перед собой второго заложника – того самого здоровяка, что оставался в кабинете директора. Тот выглядел не лучше своего начальника – бледный, потный, он беспомощно хлопал глазами.

– Дай ему ключ, пусть откроет. И этого, – я кивнул на подобравшегося с пола и прислонившегося к стене директора, – туда же пихни, рядом постоит. На всякий случай.

В бомбу я по-прежнему не верил. Неоткуда ей тут взяться. Но чем истеричнее вел себя толстяк, тем больше въедливых, холодных червячков сомнения шевелилось у меня внутри.

Ну а что? А вдруг? Вдруг нас ждали? Может это хорошо спланированная операция? Сунешься к сейфу – и ба-бах! Поминай как звали.

Второй, молча взял протянутую ему связку. Его пальцы, хоть и дрожали, но двигались увереннее. Он покрутил ключи в руках, быстро выбрал нужный – длинный, желтый, – и без тени сомнений подошел к сейфу. Он не выглядел напуганным до полусмерти. Скорее отрешенным.

– Открывать? – тихо, апатично спросил он, вставляя ключ в замочную скважину.

– Нет, постой рядом, полюбуйся на стенку, – мрачно пошутил Миха.

Гусь в это время грубо подтолкнул директора поближе к сейфу. Тот издал тихий, жалобный звук, похожий на писк мыши, попавшей в капкан.

Ключ повернулся с глухим, смазанным щелчком. Бухгалтер решительно взялся за массивную ручку, провернул ее и потянул на себя тяжелую дверцу.

– Нихрена себе… – присвистнул Гусь, и его глаза округлились. Он медленно обернулся к директору, и его лицо снова исказила гримаса бешенства. – Ах ты, жирная сволочь! – И он, почти не целясь, от души съездил ему по второму уху, отчего тот снова съехал по стене на пол.

Честно сказать, такое я видел только в голливудских боевиках. Сейф, а размерами он был с добротный кухонный шкаф, оказался доверху, под завязку, набит аккуратными, ровными пачками денег. Нижние полки – рубли. Разного достоинства, но в основном крупные купюры. Плотные, хрустящие кипы. Верхние полки – доллары. Зеленые, новенькие, пахнущие типографской краской стодолларовые купюры, упакованные в прозрачную полиэтиленовую пленку. Богатство лежало плотно, соблазнительно, гипнотизируя одним своим видом.

– Сколько здесь? – покосившись на зажавшегося в углу, всхлипывающего директора, спросил Миха. Его обычная ирония куда-то испарилась, в голосе звучало чисто профессиональное любопытство.

– Не знаю точно… – заскулил тот, прикрывая руками лицо. – Много… Очень много…

– Не скажешь сколько, получишь в другое ухо, чтоб симметрично было, – с трудом оторвав взгляд от денег, пригрозил Гусь. Он явно был впечатлен.

– Это не мое! – внезапно закричал директор, и в его голосе прорвалась настоящая, неподдельная истерика. – Вы понимаете? Это не мои деньги! Меня за них просто убьют! Вы не знаете этих людей!

Мои внутренние червячки сомнения ожили и зашевелились с новой силой.

– А ты знаешь? – я сделал шаг к нему, и мой голос стал тише и опаснее.

– Знаю! – он захлебнулся. – Это страшные люди! Вы даже себе не представляете, насколько! Они не прощают ошибок!

– Ну так ты же нам сейчас все и расскажешь? – я наклонился к нему. – Кто они, откуда и чем так страшны? Правда ведь? Выложишь все по чесноку.

– Они меня убьют! – он забился в истерике, затряс головой. – Не могу! Я не вру! Это очень, очень плохие люди! Они найдут! Они всегда находят!

Миха и Гусь переглянулись. Веселье окончательно покинуло их лица. В воздухе повисло тяжелое, нехорошее предчувствие.

Я медленно присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. Уставился прямо в его заплаканные, полные ужаса глаза.

– Знаешь, в чем твоя главная проблема? – спросил я почти мягко.

– Н-нет… – он резко мотнул головой, и брызги слюны и слез полетели на мои брюки.

– Проблема в том, – продолжал я тем же ровным, холодным тоном, – что если ты не расскажешь мне всё прямо сейчас, вот в эту самую секунду, то тебе уже не нужно будет никого бояться. Никаких «страшных людей». Потому что я лично, своими руками, продырявлю твою тупую, непонятливую башку, а твой жирный труп выброшу в ближайшую канализацию. Это понятно? Или нужно объяснить еще раз, помедленнее?

Директор замолчал. Он просто сидел и трясся, смотря на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалась настоящая пропасть отчаяния.

– В общем, – я вздохнул и поднялся. – У тебя десять секунд. Или ты начинаешь выкладывать всё как на духу, без утайки, или я начинаю дырявить. Решай.

Дальше уговаривать его не пришлось. Психика толстяка окончательно сдала под тяжестью последней угрозы. Прямо так, не вставая с засаленного пола, весь в соплях и слезах, он начал каяться. Его речь была бессвязной, прерывистой, перемежающейся всхлипами и судорожными вздохами.

– Я тут не причем! Они! Они заставили меня! – он бил себя кулаком в грудь, оставляя на дорогой ткани жирные пятна. – Они всех нас здесь заставили! Всех!

– Конкретнее говори, – холодно порекомендовал Миха. – «Они» – это кто? Призраки? Инопланетяне? Имена, фамилии, должности.

Я же молча поднялся, почувствовав, как заныла спина от неудобной позы, и тяжело опустился на стул напротив этого жалкого зрелища. Стул заскрипел под моим весом.

– Они давно уже здесь всем заправляют! – захлебывался директор, размазывая по лицу влагу. – И не только здесь! По всей области! Может, и дальше…

– Ещё конкретнее, – потребовал я. – Кто приходил? Говори.

– Фамилий я не знаю, клянусь! Только имена… Сергей Петрович, Николай Степанович… И то, что они как-то связаны с КГБ и горкомом! Очень сильно связаны! Они говорят, что делать, мы делаем! Никто не спорит!

– Деньги откуда? – перебил его Миха, указывая пальцем с сигаретой на зияющий сейф. – Откуда такие суммы?

– Это не мое, честное слово! – завопил он снова. – Этот кабинет… они его занимают, когда приезжают на комбинат! Как свой кабинет! Прошлый директор, Иванченко, он знал точно, с него все и началось! Он с ними договаривался! А мне сказали – сиди, считай и помалкивай!

– Часто приезжают? – спросил я, пытаясь выстроить в голове график.

– Каждую неделю! Как по расписанию! В среду, к одиннадцати. Приезжают, говорят, что делать, какие приказы спускать, оставляют деньги на зарплату и премии своим людям, и снова уезжают!

– Когда должны приехать в следующий раз?

– В среду! – выпалил директор, уставившись на меня выпученными, полными ужаса глазами. – Послезавтра! Ровно в одиннадцать!

В среду ли, в четверг ли – теперь это не имело никакого значения. Можно было никого не ждать. Эти «хозяева жизни», эти призраки из горкома и КГБ, сюда больше не явятся. Я медленно поднялся со скрипящего стула и подошёл к большому, пыльному окну. За ним расстилался вид на промзону комбината – бесконечные цеха, дымящие трубы, кучи металла наваленные между складами. Мир, который мы только что перевернули с ног на голову.

А если они и появятся, то явятся не на легковушке с парой телохранителей. Они приедут с армией. Не с теми сопливыми пацанами, которым даже нормальное оружие в руки не дали, а с настоящими, хладнокровными, готовыми на все профессионалами. Такими же, как мы. Только с другой стороны.

Наша задача сейчас – удержать то, что взяли. Зацементировать власть здесь, на этом клочке земли. И зачистить остальные проблемные участки в городе. Региональные и уж тем более областные связи, конечно, не восстановить – слишком хлопотно, да и не нужно. А вот город сам на себя замкнуть, создать автономный, самообеспечивающийся микромир – тут вполне может и получиться. Плановая экономика в таких небольших, замкнутых масштабах – это не так сложно. Тем более, рыночных отношений пока ещё нет, люди не избалованы, или, точнее сказать, не испорчены «буржуазными» понятиями о выборе и конкуренции. Они привыкли, что ими руководят. Главное – чтобы кормили и давали чувство минимальной стабильности.

Но одно меня напрягало, сидело занозой в самом мозгу. Общее положение дел. Картина, которая не сходилась. Да, наш вариант, вариант анархической, стремительной революции – а случившееся иначе не назвать, – мог бы быть чистым и правдоподобным, если бы не одно огромное «но». Те самые уходящие за кордон составы. С топливом, пшеницей, металлом и, я был уверен, прочими ценностями, которые пока не афишировались.

Даже если допустить, что в этот раз история пошла по другому, неизведанному пути, то уж очень этот путь был избирательным и… выгодным для кого-то другого. Насколько я помнил, Россия, а уж тем более весь Союз, всегда могла похвастаться огромными, неисчерпаемыми залежами всякого разного добра. От нефти и золота до леса и редкоземельных металлов. Причем в таких количествах, какие ни Европе, ни Америке, ни Китаю даже и не снились. И европейцы за этим добром, этим искушением, вообще раз в сто лет как по таймеру к нам ходили – с мечом и огнем.

Итог тех набегов, в целом, был один и плачевный для захватчиков: уходили, точнее, уползали несолоно хлебавши, оставив после себя пепел и руины. Но сам факт, сама эта многовековая тяга к нашим ресурсам – оставался.

А что если сейчас происходит то же самое, только действуют другим, гораздо более изощренным способом? Что если вся эта котовасия с перемещениями во времени и прочими аномалиями – и есть тот самый новый, высокотехнологичный «набег»? Не на танках и с ружьями, а через временные врата и манипуляции реальностью. Мысль, конечно, бредовая, отдающая дешевой научной фантастикой. Но доля жуткой, параноидальной правды в ней, как мне казалось, все-таки была.

Не получается взять в лоб, силой – берут в обход, используя саму ткань времени.

Глава 22

Внезапно дверь в кабинет с шумом распахнулась, без стука. На пороге, запыхавшийся, стоял один из наших пацанов. За ним пряталась аккуратно одетая женщина лет сорока с обветренным, суровым, не испуганным, а скорее усталым лицом. Типичное лицо советского рабочего-начальника среднего звена.

– Вот, нашел тетеньку, – выдохнул пацан. – Она, говорит, за выпуск составов отвечает. Диспетчер главный. Говорит, за последний месяц пятнадцать составов ушло. В каждом по сорок цистерн. Шестидесятитонных. И это только бензин. Остальное – отдельно.

Я начал механически прикидывать в уме. Пятнадцать составов. Сорок цистерн. Шестьдесят тонн в каждой. Цифры перемножались, складывались, превращаясь в абстрактное, не поддающееся осмыслению число. Тридцать шесть тысяч тонн. Только бензина. Только за один месяц. Только с одного, не самого крупного комбината. В голове это не помещалось. Это были не ворованные вагончики, это был системный, тотальный слив ресурсов.

– Вы ничего не перепутали? – голос мой прозвучал хрипло. Я обратился к женщине, пытаясь прочитать в ее глазах ложь или ошибку. – Может, документы старые? Или это годовой план?

Женщина нахмурилась, и в ее глазах мелькнуло профессиональное негодование. Она выпрямилась, с достоинством отряхнула рукав пальто.

– Обижаете, молодой человек, – сказала она четко, отчеканивая каждое слово. – У меня как в аптеке. Наличность – по ведомости, путевые листы – по накладной, отгрузка – по графику. Плюсик к плюсику, нолик к нолику! Все учтено, все подписано. И цистерн было сорок, и тонн – шестьдесят. Каждая. Так что не сомневайтесь.

– Пункт назначения известен? – спросил я у женщины, стараясь придать своему голосу как можно больше деловитости и уверенности. В голове уже вовсю строились планы, но для их реализации нужна была конкретика.

Женщина лишь усмехнулась в ответ. Её губы, тонкие и бледные, тронула едва заметная улыбка – смесь презрения и удовлетворения.

– Разумеется, – кивнула она, одним чётким, отработанным движением доставая из внутреннего кармана пальто сложенный вчетверо, истрёпанный по сгибам листок бумаги. – Вот, здесь всё написано.

Я взял листок. Бумага была шершавой, низкого качества, с надорванным краем, явно вырванная из учетной тетради. Чернила шариковой ручки местами расплылись, но почерк был удивительно четким и разборчивым.

«Станция „Раздольное“, НПЗ под номером семь три пять дробь семнадцать.»

Я перечитал строку ещё раз, медленно, вслух, будто ожидая, что буквы сложатся во что-то более понятное, в место на карте, которое я знаю.

– А где это? – поднял я глаза на женщину. – Это далеко отсюда?

– Понятия не имею, – пожала она плечами, и в её голосе не было ни капли смущения или сожаления. – География – не мой конёк. Да и в наших краях одно «Раздольное» на другом сидит. Нужно сверяться по карте. У него в столе должна быть подробная.

Я повернулся к директору, который за время нашего недолгого разговора окончательно обмяк и превратился в жалкое, трясущееся подобие человека. Запах дорогого парфюма, которым он, видимо, щедро полился с утра, окончательно перебило резкой, едкой аммиачной волной. Толстяк, судя по всему, не просто струсил, а реально «поплыл», и тёмное мокрое пятно на его дорогих, с идеальной стрелкой, брюках расползалось с неприличной скоростью.

– Что за НПЗ на Раздольной? – спросил я его, наклонившись. – Евгений Алексеевич? Что это за объект?

В ответ я получил лишь бессмысленный, заискивающий лепет и стеклянный взгляд, устремлённый куда-то в пространство за моей спиной.

– Уберите его куда-нибудь, – брезгливо сморщился я, кивнув на него головой одному из своих ребят, стоявших у двери. – В подсобку, в медпункт, не знаю. Приведите в чувство, переоденьте. И пару пацанов здесь, у двери, поставьте. А лучше человека четыре. Чтобы без глупостей. И чтоб никто не входил и не выходил без моего разрешения.

Мысли о том, что делать с теми деньгами, что лежали в сейфе, пока были хаотичными, обрывочными. Сумма, которую я видел своими глазами, была не просто большой – она была оглушительной, нереальной для нашего обшарпанного, полуразрушенного мирка. Но первое и главное, на что они пойдут – как минимум, значительная часть – это зарплата работникам. Все эти люди, от инженеров до рабочих, долгое время уже не видели нормальных, живых денег. Это был вопрос не просто справедливости или благородства, а элементарной, прагматичной безопасности. Сытый, получивший долгожданную зарплату человек гораздо меньше склонен к бунту, саботажу или к тому, чтобы продать тебя первым же конкурентам.

Второе – расходы на пацанов. Оружие, амуниция, питание, горючее, медикаменты – там тоже счёт шёл на десятки тысяч, если не больше. Но в сравнении с бюджетом всего комбината, с теми деньгами, что текли через него, – сущие копейки. Необходимые, но копейки.

Ну а дальше… Дальше посмотрим. Что-то мне подсказывало, что даже такая, казалось бы, неисчерпаемая куча денег в новых, изменившихся масштабах задач и ответственности закончится очень и очень быстро. Инфраструктура, которая вот-вот развалится, срочные ремонты, закупки сырья… Список был бесконечным и пугающим.

– А кто вообще, кроме этого, – я снова с холодным презрением посмотрел на выводимого под руки, почти невменяемого толстяка, – руководит предприятием? Точнее, кто реально может им руководить? Кто знает производство, технологии, людей? Кто здесь главный по технической части?

Ирина Васильевна – так звали женщину, задумалась, но всего на мгновение, перебирая в уме возможных кандидатов. Её взгляд стал жестким, оценивающим.

– Так ясно кто, – выдохнула она, – Тришкин. Виктор Сергеевич. Главный инженер, уже бывший правда. Этот, – она ядовито мотнула головой в сторону двери, – спустил его в цех, на обычную инженерную должность. За то, что тот слишком уж рьяно выступал против его «схем». Но по сути, он всеми техническими вопросами и занимается. Все бегут к нему, а не к официальному начальству. А этот, – её лицо скривилось от отвращения, – так, бюрократ! Дармоед! Бумажки подписывал да взятки брал!

Найти этого Тришкина оказалось задачей на удивление простой. Ответ был предсказуем:

– Так понятно где, в цеху у себя. Где ж ему ещё быть-то? Он там сутками пропадает. Если его нет в столовой, то только там.

Распрощавшись с Ириной Васильевной и оставив ей четкие инструкции, в цех я отправился не один, а прихватив с собой с десяток бойцов. Не столько для защиты – ситуация вроде была под контролем, – сколько для солидности, для создания нужного образа. Вид вооружённых, серьезных людей в камуфляже, с жесткими, недружелюбными лицами действовал на обычных граждан, привыкших к разгильдяйству и бардаку, куда убедительнее любых слов и приказов.

Само здание цеха снаружи напоминало гигантского, доисторического ржавого зверя, покрытого паутиной труб, лестниц и непонятных конструкций, как новых, так и изъеденных временем и агрессивной средой. А внутри… Внутри оно выглядело и ощущалось совсем не так, как я себе представлял промышленное предприятие. Первое впечатление – гигантская, адская бойлерная, сошедшая со страниц постапокалиптического фантастического романа. Давящий, низкочастотный гул, исходящий откуда-то из самых недр, от которого дрожала сталь под ногами и звенело в ушах. Воздух, густой, обжигающе-горячий и тяжелый, был насыщен парами мазута, серы, едкой химии и ещё бог знает чего. Дышать было нечем – горло сразу же сжалось, а глаза начали слезиться.

Повсюду – бесконечные, запутанные лабиринты разномастных, переплетённых и причудливо изогнутых труб всех возможных диаметров, покрытых толстым слоем грязи, окалины и многолетних наслоений краски. Сотни, тысячи вентилей, рычагов, шаровых кранов, манометров с дрожащими стрелками. Высоченные, уходящие в самый подкупольный мрак цистерны, которые кто-то из моего сопровождения обозвал «ректификационными колоннами», были оплетены лестницами и площадками. Повсюду стоял несмолкающий грохот, шипение пара, лязг металла.

– Тришкина где найти? – тормознул я молодого паренька в заляпанной мазутом робе и противогазной маске, сдвинутой на затылок. Его лицо было испачкано, но глаза выглядели устало-спокойными, привыкшими к этому хаосу.

Парень, почти не глядя на меня, ткнул большим пальцем вглубь цеха, туда, где густота оборудования казалась особенно непроходимой:

– Прямо до конца главного прохода, там лесенка железная, на второй ярус! Увидишь! Там ихняя будка!

Мы двинулись дальше, обходя лужи непонятной, маслянистой жидкости и груды запчастей, разбросанных, как после бомбежки. Действительно, в конце зала, у самой стены, змеилась узкая, крутая, железная лестница, ведущая наверх, к своего рода «рубке управления» – застеклённой со всех сторон будке, за замыленными стёклами которой виднелись смазанные, движущиеся тени людей.

– Останетесь здесь, – приказал я своим бойцам, уже начиная подниматься по скрипящим, прогибающимся под весом ступеням. – Ждите. Нечего народ пугать без дела. Если что – я крикну.

Никогда не имея прямого отношения к серьёзному, тяжелому производству, я твёрдо усвоил одно простое, железное правило: мастер есть – нехрен лезть! Поэтому мне и был нужен именно знающий, технически грамотный, уважаемый в коллективе человек. Тот, кто смог бы взять на себя реальное, а не бумажное управление комбинатом. Может, не один, а двое, десять или двадцать – не имело значения. Главное, чтобы сложный, опасный механизм под названием «комбинат» продолжал работать, дымить, гудеть и, самое главное, приносить деньги.

В будке было тесно, душно и так же немыслимо шумно. Воздух пах старым перегоревшим кофе, табачным дымом и потом. Трое мужчин в засаленных, пропотевших спецовках склонились над разложенными на столе чертежами и графиками. Я кашлянул, привлекая внимание, но меня не заметили. Тогда я постучал костяшками пальцев по дверному косяку.

– Здравия желаю. Подскажите, как найти Тришкина? Виктора Сергеевича.

Мужики обернулись почти синхронно, как по команде. Их лица были усталыми, напряжёнными. Самый мелкий и неказистый на вид, с умными, острыми, как шило, глазами из-под густых, насупленных бровей, холодно, без интереса бросил:

– Ну, я это. В чём дело?

– Поговорить можно с вами? Сейчас, на пару минут? – вежливо, но твёрдо, без заискивания, спросил я.

– Можно, но не сейчас, – он даже не взглянул на меня как следует, махнул рукой и снова уткнулся в какую-то схему, что-то помечая карандашом. – Давай после семи, на проходной подожди меня. Или лучше завтра с утра. Годится?

– Нет, вы не поняли… – покачал головой я, делая шаг внутрь.

– Это ты не понял, пацан, – уже явно раздражаясь, резко перебил меня Тришкин. Он оторвался от чертежа, и его взгляд теперь был направлен прямо на меня. – У нас работа, аварийная ситуация, вон, – он ткнул пальцем в сторону цеха, – теплообменник треснул! Важные вопросы решаем. Не до тебя. Отцу своему скажи – обещал, сделаю. Но не сейчас. Усвоил?

Судя по контексту и тону, он принял меня за чьего-то надоедливого отпрыска, какого-нибудь сынка местного чиновника, приехавшего решить свои мелкие делишки.