Текст книги "«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков"

Автор книги: Клаус Фритцше

Соавторы: Юлия Нестеренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Рассказывает рядовой Гроне:

– Посреди ночи меня неожиданно подняли с постели.

– Что случилось? – быстро одеваясь, спросил я у конвоира.

– Придешь, узнаешь, – неопределенно буркнул он.

Как ни странно, идем не в штаб, а в госпиталь. Нас встречает печально знакомый мне старший лейтенант Джапаридзе: «Будешь переводчиком! Надо срочно допросить пленного летчика!» Вот это новость! Участвовать в допросе, да еще в паре с таким, как Гия! Он и сам сознает своеобразие момента и ухмыляется.

Захваченный летчик лежит в отдельной маленькой комнатушке: это молодой худощавый парень не старше меня, с бледным от пережитых страданий лицом, его голова и грудь наспех перевязаны, на бинтах запеклась кровь.

– Спроси, где они выбросили десант и сколько человек, – командует старлей.

Склоняюсь к раненому и повторяю вопрос по-немецки.

– Я не знаю. Я только бортрадист. Командир знал, – чувствуется, что парню трудно говорить, голос еле слышен от слабости, на лбу выступили капли холодного пота.

– Что он сказал?

– Он не знает.

– Не знает или не хочет говорить?! – кулаки Джапаридзе угрожающе сжались. – Я умею развязывать языки!

Господи, неужели он посмеет бить раненого!

– Он в самом деле не знает. В его обязанности не входит прокладка курса, – мой голос дрогнул. – Пожалуйста, не бейте его, он и так едва жив!

– Гроне, я, кажется, просил тебя быть переводчиком, а не адвокатом!

Старлей хватает меня за руку и вытаскивает в коридор. У меня полное впечатление, что сейчас тумаки, предназначенные летчику, достанутся мне. Гия резко разворачивает меня к себе лицом: «Ты что, и в правду считаешь меня зверем?! Думаешь, я бездушный садист?!»

Вот такого поворота событий я не ожидал! Потрясенно молчу.

– Ладно, извини, что я так обошелся с тобой на том допросе! Ты же знаешь, что я был сильно пьян. И у меня, черт возьми, была причина так напиться! Просто забудь о том случае!

– Уже забыл, – говорю я.

– Ладно, я уйду, а ты останься с летчиком. Попытайся разговорить его, может, он хоть что-то скажет. Но если у тебя не получится, тогда я вынужден буду расстрелять его. Эта сцена всегда производит сильное впечатление, не правда ли? Ты ведь и сам тогда сильно испугался?! – иронически улыбается Гия.

«Да уж, товарищ старлей, – думаю про себя, – вы мастерски умеете взвинтить человеку нервы». Тем не менее понимаю, что это максимально щадящий для пленного вариант.

Рассказываю летчику о нашей группе и обо всем, что сам знаю о жестокости и коварстве местных повстанцев, особо упирая на их «псевдосотрудничество» с германскими войсками. Он потрясен не меньше меня. «Восточным варварам нельзя доверять!» Парень рассказал, что был сброшен десант в количестве 15 человек.

Рассказывает старшина Нестеренко:

– Чуть позже мы перехватили радиограмму этой группы, фашисты просили своих о помощи. Абвер возложил эту задачу на группу Пауля.

При прочесывании территории около аула Аршты из леса навстречу нашим солдатам вышел один из диверсантов и бросил оружие. По дороге он охотно рассказал о себе: он чеченец из аула Шали, зовут Асухан. Первый день войны застал его в Брестской крепости; вместе с другими чеченцами (а их было достаточно много в составе гарнизона) отважно сражались, невзирая на голод и жажду. Раненным, в бессознательном состоянии был захвачен в плен. Когда в концлагерь пришли вербовщики из «Бергмана», то решил вступить в отряд ради того, чтобы потом попасть на родную землю. Охотно согласился сотрудничать с НКВД, клялся кровью смыть позор плена.

Конечно, у чекистов сначала были подозрения, что все это тщательно разыгрываемый спектакль. Но Асухан подробно рассказал им все, что знал о задании группы и о приметах ее членов. Так же обстоятельно он описал школу по подготовке диверсантов (причем он никак не мог знать, что все эти сведения мы можем легко перепроверить через «своих» немцев, они могли слышать ход допроса из-за тонкой перегородки). «Он не врет! – кивнул головой Гюнтер. – Горцев-диверсантов действительно готовят в рамках «предприятия Шамиль», или иначе «Предприятия доктора Ланге», а этот доктор на самом деле обер-лейтенант вермахта Герхард Ланге».

Но наше руководство интересовали еще пароли, коды, явки и шифры, которые Асухан как рядовой член группы знать никак не мог. Зато он сказал, что их группа решила двигаться в Веденский район для соединения с находящейся там бандой Мачека Байсаева.

Лагодинский уехал на несколько дней в Москву, на совещание с B.C. Авакумовым и начальником 3-го отдела Г.В. Утехиным. В его отсутствие операцией руководит майор Петров. Именно у него созревает следующий план (ведь ему обязательно надо захватить диверсантов живьем для допроса. Особенно его интересуют командир и оба радиста).

«Мы легко можем перестрелять их как кроликов, – сообщает он «нашим» фрицам. – Но если вы не желаете им напрасной смерти, может, попробуете уговорить их сдаться?»

Немцы нерешительно переглядываются. Предложение русского майора, с одной стороны, кажется проявлением гуманизма, но… они прекрасно понимают, что НКВД имеет в этом деле свой интерес.

«Ладно, – говорит Гюнтер, – мы с Паулем попробуем».

Рассказывает рядовой Гроне:

– Вечером вместе с Гюнтером едем на лошадях в сторону аула Харачой. С нами пятеро всадников-энкавэдэшников из местных во главе с капитаном Чермоевым, одетых в бешметы и папахи. Они должны изображать чеченских абреков из банды Сахабова. Прекрасно знаем, что за нами скрытно следует еще несколько спецгрупп НКВД. Как говорится, «шаг вправо, шаг влево карается расстрелом».

В нескольких километрах от села натыкаемся на часового, выставленного фашистской группой, обмениваемся с ним условным паролем, переданным нам и им по рации абвером. Знакомимся с остальными диверсантами. Среди них только трое немцев, так же, как и мы сами, курсантов «Штранса», и мы их прекрасно помним по учебке. Немецкие товарищи тоже узнают и радостно приветствуют нас, что окончательно снимает настороженность у командира группы – сорокалетнего кавказца Саида с погонами полковника вермахта. «Что-то уж больно высокий чин для такого дела», – шепчет мне фельдфебель. Но ничего странного нет, оказывается, Саид прислан как координатор деятельности всех бандформирований. После победы Германии должен занять в марионеточном правительстве Чечни пост начальника полиции. Он воевал в Гражданскую войну в Белой армии, потом эмигрировал в Турцию, где попал в поле зрения германских спецслужб. Кадровый сотрудник немецкой разведки. Остальные диверсанты тоже в основном кавказцы, среди них есть дагестанцы, осетины, ингуши.

Пытаемся потихоньку поговорить с немцами о добровольной сдаче в плен. «Ваша миссия бессмысленна и заранее обречена на провал. Чеченские мятежники обманывают Германию, обещая сотрудничество, а сами готовят вермахту кинжал в спину, – убеждает их Гюнтер. – Никому не нужна ваша геройская смерть. Подумайте о своих семьях».

Сначала парни в шоке и даже негодуют против самой мысли добровольно поднять руки, но потом понимают, что выхода нет. Возможно, на них подсознательно давит авторитет старшего по званию, и ребята постепенно соглашаются с ним.

– Но горцы на капитуляцию не пойдут, – убежденно говорит один из немцев, унтер-офицер Кетлер. – Они все из зондеркоманды, перед операцией их повязали кровью, заставив участвовать в карательных акциях в Краснодаре. К тому же все ярые мусульманские фанатики.

– Так уж и все?! – недоверчиво говорит Гюнтер. Впрочем, работать с кавказцами не наша задача. Надеемся, что наши чеченцы так же успешно уговорят своих, как и мы. Оказалось, зря!

Прямо перед рассветом над стоянкой диверсантов раздался громовой голос майора Петрова, усиленный рупором: «Вы окружены превосходящими силами Красной Армии. Сдавайтесь!»

Немцы послушно подняли руки, но большинство кавказцев похватались за оружие. Естественно, «наши» чеченцы тоже наставили на них свои автоматы. Горячие кавказские парни горели желанием драться, кровавая бойня казалась неминуемой, и шансов уцелеть при такой стрельбе в упор ни у нас, ни у них почти не было. Казалось, что сам воздух над поляной вокруг них наэлектризовался до предела и что вот-вот ударит молния и грянет гром.

Тогда Гюнтер согнутой рукой схватил Саида за горло, ткнул свой пистолет в его висок и, заслонившись его телом от бандитских выстрелов, громко прокричал: «Или ты сейчас же приказываешь своим псам сложить оружие, или я пристрелю тебя!»

Конечно, это был ход ва-банк, но ведь и другого выхода не было! На наше счастье, Саид оказался трусом. Побледнев от страха, он пробормотал требуемый приказ. «Громче, они тебя не слышат!» – прошипел ему на ухо наш фельдфебель. Почти все бандиты нерешительно начали бросать свои винтовки на землю. Из-за кустов вышли окружившие их бойцы НКВД.

И тут вдруг один из особо фанатичных бандитов с криком «Аллах Акбар!» выхватил из-за пояса гранату. Словно в замедленной съемке я видел как она, кувыркаясь в воздухе, летит в нашу сторону.

«Ложись!» – заорал Гюнтер и вместе с Саидом повалился на меня. С жутким грохотом граната рванула прямо у ног обер-ефрейтора. Нас с другом спасло то, что мы быстро легли, да еще огромный валун, отразивший осколки. Когда я встал, оглушенный взрывом и полузасыпанный землей, то увидел, что несколько абреков и один из немцев убиты срикошетившими осколками, а обер-ефрейтор сильно ранен.

«Zum Teufel mit diesem mohammedanischen Fanatiker!» (Черт побери этого фанатика!) Плохо соображая, что делаю, я поднимаю свой автомат и в ярости всаживаю длинную очередь в его ненавистную черную фигуру.

«Соца!» – орет на меня по-чеченски Аслан и сильным ударом сшибает меня на землю. Я роняю автомат, пытаюсь вскочить, но сильные руки Гюнтера прижимают меня вниз.

«Ruhig, ruhig, nicht provozieren!» (Спокойно, спокойно, не провоцируй их!) – шепчет он мне. Я трясу головой, постепенно приходя в себя.

Красноармейцы ходят среди бандитов, обыскивая их и собирая оружие, затем прикладами сгоняют на край поляны. Но Кетлера русские почему-то не трогают; он так и стоит рядом с нами, потрясенно глядя на своих убитого и раненого товарищей. По его собственному лицу тоже течет кровь, шальной осколок царапнул его по щеке, губы дрожат, пытаясь что-то выговорить.

– Эй, у тебя есть перевязочный пакет? – дергает его фельдфебель. – Надо перевязать раненого.

– Да пристрелить его, чтоб не мучался, все равно не жилец, – говорит Асланбек, но, натолкнувшись на обжигающий взгляд Гюнтера, машет рукой: – А, делай что хочешь!

Втроем кладем потерявшего сознание немецкого солдата на брезентовую плащ-палатку и несем в грузовик.

– А эти фрицы тоже с вами? – ошалело спрашивает у Петрова Саид.

– Ну, если ты с фашистами, то почему бы им не быть с нами?! – логично отвечает ему майор.

По прибытии в крепость командир отдает приказ хирургу срочно прооперировать раненого немца, но, несмотря на все старания, тот умирает. Хороним его у стен крепости, под ивой; после похорон рыдаю от горечи и опустошения. Господи, оба погибших немца были совсем молодыми парнями, ненамного старше меня. Одного из них я хорошо знал, он недавно женился. Как же так, мы ведь сделали все возможное, чтобы избежать ненужных жертв! Diese verfluchte Granate! (Эта проклятая граната!)

Рассказывает старшина Нестеренко:

– По-моему, «наши» фрицы переругались с Кетлером. Сначала они относились к нему очень дружелюбно, но после смерти раненого отношения резко ухудшились. Правда, и сам унтер-офицер менялся на глазах. Из тихого, покорного, буквально дрожащего в первые часы плена, он за пару дней превратился в нагловатого и высокомерного нацистского вояку.

Почувствовал, что нужен Лагодинскому, и стал буквально торговаться с ним за каждое слово. А после похорон немецкого диверсанта я стал свидетелем ссоры унтера с Паулем и Гюнтером. Гавкались о чем-то на своем языке, Гюнтер даже замахнулся на нациста, но потом ограничился длинной гневной тирадой. Спрашиваю у Пауля, чем его так задели слова Кетлера, но мой друг молчит.

Рассказывает старшина Нестеренко:

– Лагодинский был очень недоволен, что майор Петров посылал Пауля на задание. «Неужели вы не понимаете, что нельзя было рисковать жизнью радиста?» Они с майором усиленно допрашивают новых пленников. А в абвер летит шифрограмма: «Разведгруппа была окружена НКВД, героически оборонялась, но была почти полностью ликвидирована. Спастись удалось только командиру Саиду, Кетлеру и двоим кавказцам. Смогли воссоединиться с группой оберштурмфюрера. Первый просит ваших дальнейших указаний».

В душе руководства абвера, видимо, продолжают шевелиться червячки подозрений. Но формально группу лже-Шмеккера обвинить в чем-то сложно – они ведь даже не знали о прилете новой группы. Тем не менее Центр дает группе Шмеккера вопрос на засыпку: «Срочно сообщите свой первый пароль, с которого начали свою работу в Чечне». Пауль его прекрасно помнит и радирует «sagen sie nur die Wahrheit (По иронии судьбы, это фраза «Говорите только правду!»). И еще первые буквы имен всего первого состава группы, по старшинству, начиная с оберштурмфюрера. Последние четыре из них HWCA (Гюнтер, Вольфганг, Крис и Алекс). Такой ответ вполне удовлетворяет абвер, и командование отстукивает приказ: «Людям Саида пока присоединиться к вашей группе, и вы помогаете им выполнять их задание. Но командиром объединенной группы остается Шмеккер».

«Вот это да, – забавляются фрицы. – Неужели полковник вермахта будет подчиняться оберштурмфюреру, чье звание не выше общевойскового капитана?!» Исполнитель роли Шмеккера майор Петров ехидно ухмыляется, а Саид сидит как оплеванный.

Рассказывает рядовой Гроне:

– Лагодинский велел мне и моим камерадам ежедневно навещать захваченного летчика. Полковник надеется, что разговоры с нами благотворно повлияют на Курта.

– Guten morgen, Kurt! – я захожу в комнату и сажусь рядом с ним. Летчик еще немного слаб после ранения, но довольно быстро идет на поправку. Молодой здоровый организм девятнадцатилетнего парня берет свое.

Приветствую его дружеским рукопожатием и с каждым днем ощущаю, как наливаются силой его руки.

– Что у нас сегодня на завтрак? Я голоден как волк, – улыбается он, блеснув крупными крепкими зубами. – Готов съесть целого мамонта!

– Мамонта не обещаю, есть хлеб, молоко и пшенная каша.

– Опять пше-енка! – хором, смеясь, тянем мы. Немцы терпеть не могут эту желтую разваристую массу, но русская повариха упорно готовит ее буквально через день. А вот хлеб у них в крепости пекут вкусный и молоко от своей коровы.

Приказ Лагодинского, конечно, закон для нас, но я и сам с удовольствием захожу к новому пленнику. Мы ровесники, с ним очень интересно поговорить на разные темы, и мы с ним как-то сразу подружились. Курт очень любит расспрашивать меня о Кавказе. Сам он из села в Центральной Германии, на Восточном фронте был всего несколько дней, и поэтому представления о России у него самые поверхностные. Мне же очень приятно похвастаться своими знаниями. Неважно, что многое я сам только недавно узнал от Петрова, о терских казаках любил поговорить Ростоцкий, что-то порассказал о колоритных местных обычаях Димпер.

«Кристиан говорит, что чеченский и ингушский языки похожи друг на друга даже больше, чем русский и украинский, поэтому объединяющее самоназвание этих двух народов вайнахи, а собственное название чеченцев нохчи, – поясняю я в ответ на вопрос Курта: – Точно так же, как русские называют нас немцами, но мы ведь Deutsch. Чеченцы очень любят говорить, что их не смогли покорить даже орды Батыя.

В Гражданскую войну казаки воевали на стороне белых, а чеченцы первое время сражались на стороне красных. Была даже так называемая «Чеченская Красная армия», которой командовал Асланбек – старший брат нашего главаря мятежников Шерипова. Вайнахов прельстили обещания чрезвычайного комиссара Юга России Серго Орджоникидзе отдать им земли «слуг самодержавия» – Терского казачества. После своей победы большевики насильственно выселили с родных станиц 70 тысяч терских казаков. Они стали первым кавказским народом, подвергнутым депортации. Казачьи земли действительно отдали вайнахам, образовали Горскую республику.

Но особой благодарности Москва от них не дождалась. Наоборот, чеченцы презрительно расценили такую уступку как слабость и потребовали поголовного выселения русских из Горской республики. Естественно, Сталин ответил на это отказом, и тогда один за одним в Чечне начали вспыхивать вооруженные мятежи. Руководили восстаниями местные религиозные авторитеты – шейхи и муллы. В сентябре 1920 года Нажмутдин Гоцинский и внук имама Шамиля Саид-бей подняли восстание в Горной Чечне и Северном Дагестане. Численность повстанцев достигала около трех тысяч пеших и шестисот конных. Малочисленные отряды Красной Армии были разбиты, а мирное русское население жестоко вырезано. Кстати, Англия и Турция занимались в то время тем же, чем абвер сейчас, – то есть присылали своих военных инструкторов для руководства мятежниками.

– Это неудивительно, – отозвался Курт. – Кавказ поистине лакомый кусочек для любой державы. Нефть – это черное золото. Я слышал, чеченцы были очень недовольны, что большевики закрывали их мечети и духовные школы медресе?

– Ну, так коммунисты и с христианских храмов кресты сбивали и православных попов расстреливали. Масла в огонь подлила также насильственная коллективизация. Масштабы горских восстаний были таковы, что Красная Армия в ходе спецопераций теряла тысячи своих бойцов. Шейх Али Митаев объявил Советской власти «джихад», священную религиозную войну, и собрал под свои знамена 12 тысяч мюридов.

Нашу интересную беседу прервала медсестра Наташа, пришедшая делать Курту перевязку. Вообще русские медики ухаживают за пленным летчиком не хуже, чем за своими ранеными, и он быстро выздоравливает. С Наташей Хансен уже вполне подружился, пытается разговаривать с ней на русском языке, часто спрашивает у меня, как сказать ту или иную фразу.

Рассказывает старшина Нестеренко:

– Беспокоясь о судьбе так и не вернувшегося из Чечни «Юнкерса», немецкое командование запрашивает диверсантов о нем. Наши фрицы отвечают: «По словам местных жителей, над Галашкинским районом сбит большой немецкий самолет. Члены экипажа выпрыгнули с парашютами. И мы, и русские усиленно ищем их. Вопрос в том, кто раньше найдет».

Лагодинский намеренно вводит абвер в заблуждение относительно судьбы летчиков. У него уже готова новая легенда. Якобы диверсантам удалось-таки отыскать радиста и бортмеханика со сбитого «Юнкерса». Смысл?! Оба радиста из группы Саида мертвы, но они успели передать в Центр сообщение о благополучной посадке. Полковник не хочет расстаться с идеей иметь второго радиста для радиоигры. Сообщения «разведданных» от двух групп могут взаимно дополнять друг друга и казаться более достоверными.

От имени Саида в Центр летит радиограмма: «Обер-фельдфебель Курт Хансен спасен, но при приземлении сломал руку и несколько ребер. По выздоровлении использую его в качестве радиста».

Русский врач действительно лечит Курта. Пока не выздоровела его мифическая сломанная рука, Лагодинский усиленно склоняет бортрадиста к сотрудничеству, и вроде даже есть позитивные сдвиги. А вот унтер-офицер Кетлер показал себя убежденным нацистом. Он прекрасно понял, что русские не расстреляют его, и наотрез отказался давать какие-либо показания. Проведя с ним несколько допросов, Лев Давидович решил отправить его в лагерь для военнопленных. Благо нужные ему сведения он уже успел вытянуть у самого командира группы Саида.

Рассказывает рядовой Гроне:

– Кстати, полковник делал попытку через общение со мной повлиять на позицию обоих немцев. Но если в случае с Куртом эффект неплохой, то Кетлер, наоборот, начал отговаривать меня самого подчиняться русским.

– У тебя же должен быть какой-то условный сигнал, что ты работаешь под контролем, – убеждал он меня. – Тайно передай его абверу. Я понимаю, ты боишься, что чекисты расстреляют тебя. Но скорее всего наши сами попытаются начать свою Funkspiel с русскими.

Может, он и был убежденным нацистом, но мозгов у него явно было маловато. Все наши разговоры прослушивались чекистами. Хитрец Лагодинский еще и умудрился использовать двусмысленную ситуацию для того, чтобы проверить меня. Оказывается, я работал не в прямом эфире. Все мои радиограммы записывались на магнитофонную пленку и тщательно проверялись. Никакой лишней информации, даже точки я не мог передать просто физически. Впрочем, я даже не пытался, и полковник оценил это. Однажды он вызвал меня к себе и с улыбочкой объяснил, почему так внезапно прервал мои контакты с Кетлером.

«Даже не думайте обмануть меня, – мягким голосом, в котором, однако, четко проглядывали стальные нотки, предупредил он. – В той школе разведки, где вы все еще только учитесь, я уже давно преподаю. Есть у русских такая присказка. Я думаю, ты сам умный мальчик и все прекрасно понимаешь. Но честно скажу, если что, мне будет очень жаль отдать приказ о твоем расстреле. Ты мне очень нравишься и даже чем-то напоминаешь моего сына. Договорились?»

Рассказываю об этой истории Курту, он реагирует: «Да уж, я и сам понимал, что ваш полковник мягко стелет, да жестко спать». Естественно, подобные разговоры мы стараемся вести не в прослушиваемой комнате.

Летчик чувствует себя уже практически здоровым, и ему разрешили выходить на свежий воздух.

Как хорошо на воле, даже если свобода эта ограничивается стенами крепости! Стремительно взбегаем по крутой боковой лесенке на плоскую крышу трехэтажного строения, расположенного в самом центре двора. Оттуда открывается превосходный вид на горы. Покрытые густым лесом изумрудно-зеленые хребты вздымаются за стеною стена и словно застывшие волны тянутся к горизонту. Вверху небо невероятной синевы с клочьями белоснежных облаков, а внизу неумолчно шумит горная речка. Холодные хрустальные струи, пенясь, перекатываются через огромные валуны в узком месте, а там, где ущелье расширяется, распадаются на несколько потоков, струящихся по широкому ложе из гальки.

Мой новый друг просто заворожен величественным пейзажем. Некоторое время стоим в благоговейном молчании перед монументальной картиной матушки-природы.

– А на Вашхан-Дароевском водопаде еще красивее, – говорю я. – Мы были там, когда еще ходили вместе с абреками.

– Эй, вы на крыше, что ли? – раздался снизу голос Димпера, а затем его взлохмаченные рыжие волосы возникли над парапетом. Вместе с ним на крышу поднялись все остальные: Гюнтер, Ростоцкий и Нестеренко.

– Классное местечко вы себе выбрали, – одобрил он. – Обрыв, река и облака…

– Того гляди намнут бока… – продолжил я знакомую шутку.

– Это вы о чем? – не понял Курт. – Переведи.

– Да так, о своем, о девичьем, – заржал Серега. – Учите русский, чтобы понимать юмор! Яблоки будете? Тетя Тося передала со своего сада.

Он кинул нам каждому по крупному спелому яблоку, и мы с удовольствием вгрызлись в их румяные бока. Яблоки громко хрустели под нашими крепкими зубами, они были такие сочные и вкусные, словно вобрали в себя всю свежесть щедрой кавказской осени.

Господи, как хорошо сидеть так в компании друзей, любуясь наступающим закатом, и вдыхать пьянящий, настоянный на альпийских травах горный воздух! Словно и нет никакой войны, словно все мы просто мирные туристы на турбазе.