Текст книги "Характер и невроз"
Автор книги: Клаудио Наранхо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
4. Механизмы защиты
Существует достаточно единодушное мнение о наличии тесной связи между механизмами образования реакции, компенсации и снятия обсессивности. Все трое составляют варианты одной модели, состоящей в том, чтобы сделать что– то хорошее в качестве компенсации за то, что ощущается как плохое, и я намерен сконцентрироваться на образовании реакции, ибо компенсация и снятие обсессивности более специфически связаны с симптомами обсессивно-компульсив– ного невроза, в то время как образование реакции может рассматриваться как более универсальный процесс и из трех наиболее тесно связанный с обсессивной личностью или пер– фекционистским характером.
Понятие образования реакций было предложено Фрейдом еще в 1905 году в трех его очерках по сексуальной теории, где он замечает, что «противостоящие психические силы» возникают на службе подавления неприятных ощущений через мобилизацию «отвращения, скромности и морали». Как хорошо известно, его интерпретация предполагает, что стремлению загрязнять себя, наблюдаемому в анально-садистский период развития ребенка, противостоит отвращение, приводящее к чрезмерной озабоченности по поводу чистоплотности. Я думаю, что рассмотрение обсессивной личности позволяет предположить, что образование реакции состоит не только в том, чтобы компенсировать нечто через противоположное, но и в том, чтобы заставить себя забыть об определенных импульсах через действия противоположного рода. Даже если нельзя сказать, что оправданное моралью действие имеет целью отвлечь от мыслей о сексуальности и гневного бунта, мы можем сказать, что именно намерение, т. е. расположенность к действию, служит тому, чтобы эмоции оставались неосознанными.
Мы можем сказать, что образование реакции лежит в основе ментальной операции, посредством которой психическая энергия гнева трансформируется в энергию обсессивной «устремленности». Более того, образование реакции может рассматриваться как процесс, указывающий на трансформацию ненасытности в гнев. Ибо потакание своим желаниям, характерное для ненасытности (алчности), является в высшей степени нехарактерным для перфекциониста, характеру которого менее всего свойственно потакание своим желаниям и который более всех других обладает «добродетельным аскетизмом».
Это не только пример подавления оральных пассивных потребностей в силу активного, полагающегося только на себя гнева, но и трансформация, ибо мы можем рассматривать гнев как альтернативный способ достижения удовлетворения все той же основополагающей потребности в любви – не через гедонистическую регрессию, но через агедонисти– ческую прогрессию к раннему самоконтролю и повышенной толерантности к прострации. Гнев – это чувство, при котором ожидания настойчиво утверждаются, однако в то же время рационализируются в качестве законных требований, не являясь лишь отказом от оральных ожиданий, как это может показаться при поверхностном рассмотрении. Согласно этому анализу, образование реакции одновременно и порождает гнев, является защитным средством против его распознавания, помимо того, что оно представляет собой основополагающий механизм, лежащий в основе перфекционизма, морализма, сознательной благожелательности, «осуществляемой из лучших побуждений» критичности, агедонистической этики тяжелой работы и т.д.
5. Этиологические и другие психодинамические замечания [58]
Я считаю, что, говоря в общем, индивиды энеатипа I обладают плотным телосложением и в основной массе являются эктопенически мезоэндоморфными [59].
Однако имеются исключения, в основном среди представителей социального подтипа, стремящегося к тому, чтобы выглядеть атлетично, но в то же время обладать стройностьк) и гибкостью. Можно предположить, что агрессивность энеатипа I поддерживается соматотонией (somatotonia) в их врожденном темпераменте.
Фрейд, который впервые описал характер, обозначаемый нами как энеатип I, был также первым, кто сформулировал теорию, касающуюся его этиологии: теорию выработки чистоплотности, согласно которой повышенное стремление к аккуратности и упорядоченности, равно как и способность сдерживаться, у людей с «анальным типом личности» объясняются как результат ранних или чрезмерных требований к аккуратности в период приучения к чистоплотности и могут быть поняты как попытка отрицать через сверхкомпенсацию злобное желание испачкать себя и отбросить самоконтроль. Дальнейшие наблюдения в психоанализе показали, что «сдерживающийся» индивид скрывает («орально-агрессивное») желание испачкать и отбросить контроль и защищается от запретного желания с помощью сверхкомпенсирующей, сверхформальной добродетельности.
В последующее время эта теория была пересмотрена Эрик– соном, который считает, что в качестве фокуса родительского сверхконтроля и неповиновения следует рассматривать не только фактор контроля сфинктера, но и фактор способности передвижения, приобретаемой в тот же самый период развития. Эриксон утверждает, что в основе обоих лежит проблема самостоятельности, которая утверждается или сверхутверж– дается. Я думаю, что мы можем пойти и дальше и утверждать с Фроммом, что эта, как и всякая другая ориентация личности, есть способ справиться с жизнью в целом, что она возникла в ответ на более широкую ситуацию, чем контроль сфинктера, – на обобщенную ситуацию чрезмерных требований и фрустрации в сфере самоутверждения. Я хочу привести цитату из сообщения, сделанного представителями энеатипа I, в котором они высказывают свой взгляд на происхождение данного типа личности: «Почти все мы согласны с тем, что очень рано приобрели чувство ответственности. Оно не было внушено нам, мы просто получили его. Мы получили его в возрасте около трех лет (вы знаете, что люди рано начинают запоминать то, что происходит с ними в детстве) и пронесли это чувство ответственности до девятилетнего возраста и затем, конечно, продолжали ощущать его и в юности, и во взрослой жизни. Я имею в виду, что мы всегда были теми, кто присматривал за детьми, кто заботился о том, чтобы они были накормлены и одеты и отправлены туда, где им полагается быть. Можно сказать, что в некотором смысле это означало в большей или меньшей степени брать на себя роль матери, при этом почти все мы старались получить какое-то признание, и как бы мы ни старались, как бы мы ни пытались быть хорошими, делая все эти вещи, желая заслужить похвалу и признание родителей, мы никогда не ощущали его».
Но даже принимая во внимание вышесказанное, мы можем продолжать говорить о ситуации с выработкой чистоплотности как о парадигматической и символической для данного типа характера, ибо перфекционист не только сформировался под влиянием жестких требований стараться достичь желаемой модели поведения и как можно более полного контроля над своим организмом, но и представляет собой личность, которая внутренне протестует как против внешнего, так и против внутреннего контроля и которая научилась абстрагироваться от своего понимания этого контроля и ингиби– рует проявления своего гнева через механизм образования реакции.
Мотивацию, лежащую в основе стараний перфекциониста, легко проследить в отсутствии любви со стороны родителей, так что стремление вести себя лучше связывается у ребенка с надеждой заслужить одобрение одного из родителей и таким образом приблизиться к нему. В более поздней жизни, однако, такое устремление приобретает соревновательный характер, ребенок как бы мысленно обращается к отцу или матери: «Я буду лучше, чем ты, и поднимусь на такую высоту, что ты просто уже не сможешь оценить меня. Я покажу тебе!» Здесь появляется мстительный оттенок, который не только отражает надежду на успех, но и содержит в себе требование и мстительное очернение.
Я нахожу, что энеатип I чаще встречается среди женщин и что при этом родителем, чьей любви добивается маленькая девочка и со стороны которого она ощущает холодность, чаще является отец. Помимо того, однако, что характер перфекциониста формируется в обстановке недостатка любви со стороны родителей, в перфекционистских устремлениях присутствует элемент подражания, элемент увлечения упорными устремлениями, перфекционистская идеализация того или другого родителя. Обычно в семье перфекциониста является перфекцио– нистом отец или мать, когда же это не так, чаще всего отец относится к энеатипу VI с чрезмерно развитым чувством долга (который имеет общее с требовательным перфекционизмом).
В наиболее обобщенном варианте ситуация, в которой складывается перфекционистский характер, выглядит как ситуация, в которой к ребенку предъявляются чрезмерные требования в сочетании с недостатком признания со стороны родителей, в результате чего у ребенка появляется стремление делать какие-то усилия в атмосфере постоянной фрустрации.
У меня сложилось впечатление, что сверхзаботливая мать (энеатип IX или VI) может способствовать приобретению неограниченной власти в семье сверхтребовательным и далеким от ребенка отцом. По-видимому, в этих случаях чрезмерно покорная или чрезмерно робкая мать предает ребенка из-за сравнительно более важной для нее потребности угодить своему чрезмерно требовательному супругу. Ситуация, описанная выше, не только включает в себя отношение со стороны ребенка, которое можно передать словами: «Посмотри, какой я хороший, неужели ты теперь не полюбишь меня?», но также и требование признания или любви через призыв к моральной справедливости, через чувство протеста: «Посмотри, какой я хороший – ты просто обязана уважать меня и признать меня как личность». Пытаясь заполучить это признание и уважение (отсутствие которых он чувствует сначала со стороны родителей, затем – со стороны окружающих вообще), ребенок учится становиться маленьким адвокатом для себя, а также моралистом, который хочет заставить других играть по правилам.
В результате этого протеста поиски любви, которые способствуют развитию характера по перфекционистскому типу, превращаются в поиски прав и уважения, характеризующие этот сложный и отстраненный тип личности и мешающие удовлетворению пока еще латентной – хотя уже подавляемой – потребности в нежности.
6. Экзистенциальная психодинамика
Прежде чем рассматривать экзистенциальную динамику энеатипа I, возможно, уместно было бы повторить постулат, существование которого найдет свое подтверждение при рассмотрении всех девяти типов характера, обрисованных в этой книге: возникновение страстей происходит на фоне окружающей (ontic) обскурации, что утрата ощущения себя как личности поддерживает устремления, проявляющиеся в девяти различных формах, соответствующих девяти основным эмоциям эго.
В случае энеатипа I близость этого характера к характеру психоспиритуальной лености (который в действительности является гибридом данного характера и гордости) делает проблему окружающей обскурации лежащей на переднем плане их психологического стиля. Иными словами, в жизненной позиции энеатипа I имеет место утрата чувства бытия, которое, как и в случае всех трех типов, находящихся в верхней части энеаграммы, проявляется как «бессознательность бессознательности», придающая им специфическое чувство самоудовлетворения, в противоположность ощущению ущербности или «духовной нищеты», переживаемому типами характеров, лежащих в нижней части энеаграммы. Неосознанное чувство неудовлетворенности тем не менее превращается в самую сильную из страстей, которая, хотя и игнорируется активной неосознанностью, лежит в основе качества межличностных отношений.
В то время как онтическая (окружающая) обскурация у энеа– типов VIII и IX приводит к некоторой психологической огрубелости, как мы увидим, у типа I она скрыта чрезвычайной утонченностью, можно сказать, что реактивное образование также имеет место на онтическом (бытийном) уровне: осознаваемая недостаточность бытия становится стимулом для компенсации через действия, поддерживающие ложное ощущение изобилия. Основной вид деятельности, обещающий изобилие сознанию энеатипа I, это постоянное разыгрывание состояния совершенства. Мы можем сказать, что именно в силу этой обскурации поиски бытия могут превратиться в поиски замены хорошей жизни, в которой поведение соответствует внутренне присущим индивиду критериям жизненных ценностей. Гневным особенно необходимо понять высказывание Лao-цзы:
«Добродетель (Те) не стремится стать добродетельной,
именно в силу этого она и есть добродетель».
Другими словами, добродетель добродетельна тем, что она не является «добродетельной».
Однако не совсем правильным было бы утверждать, что понятия добродетели и бытия тождественны для энеатипа I, ибо иногда определяющим в жизни перфекциониста может оказаться не мораль, а «коррекция», стремление привести свою жизнь в соответствие некоему определенному или воображаемому моральному кодексу.
В целом можно сказать, что предсознательное понятие скудости бытия и воображение деструктивности и зла у энеатипа I компенсируется стремлением проявлять «силу характера»: это люди, способные проявлять сверхстабильность, определенную силу противостоять искушениям и отстаивать то, что они считают правильным. Кроме того, утрата бытия и жизненных ценностей поддерживает у них деятельность, имеющую целью постоянно производить впечатление людей добродетельных, что, как мы уже видели, достигается посредством возвеличивания добродетельности и добропорядочности.
В сборнике анекдотов о Насреддине представителя энеатипа I можно легко узнать в ученом-грамматике, которого На– среддин в качестве лодочника перевозит на другой берег реки. Задав Насреддину несколько вопросов и найдя его речь недостаточно грамотной, он спрашивает: «Изучал ли ты грамматику?» – и, получив отрицательный ответ, выражает свое возмущение и самодовольство фразой: «В таком случае ты потерял полжизни!» Через некоторое время Насреддин спрашивает ученого: «Умеешь ли ты плавать?» – и после того, как наш достойный грамматик отвечает, что не умеет, Насреддин замечает: «Тогда ты потерял всю свою жизнь, потому что мы тонем».
Эта шутка тонко подмечает несоответствие между «мен– тальностью» грамматика и жизнью. Чрезмерное внимание, уделяемое форме и деталям, способствует появлению консерватизма и утрате смысла. Даже при истинном стремлении к добродетели, а не к формальной коррекции, как, например, в случае школьного воспитания, за сознательно культивируемой добротой всегда скрывается холодность, которая влечет за собой отсутствие любви и надежности или утрату бытия.
Глава 2
Алчность и патологическая отчужденность
Энеатип V
1. Сущность типа, номенклатура и место на энеаграмме
Жадность понимается отцами Церкви не в буквальном, а в более широком смысле – как «утрата духовного ориентира», духовная обскурация (помрачение – лат.), подтверждение чего мы видим в «Кентерберийских рассказах» Чосера, произведении, в котором прекрасно отразился дух того времени. В «Рассказе священника» Чосер пишет: «Алчность – это не только стремление владеть землями и замками, иногда она проявляется в жажде знаний и славы!» [60].
Если побуждением гнева является невоздержанность, то для алчности характерны сдержанность и осторожность. В то время как гневный тип проявляет жадность настойчиво (хотя он может и не осознавать этого), жадность у алчного типа проявляется исключительно в стремлении удержать. Это хватка, порожденная болезненным страхом того, что упустить – означает понести катастрофические убытки. Можно сказать, что за этим скрытым импульсом стоит опасение надвигающейся бедности.
Однако стремление удержать составляет лишь одну половину психологии энеатипа V, другую ее половину представляет собой привычка слишком легко сдаваться под давлением обстоятельств. Чрезмерное смирение в отношении любви и, как * правило, по отношению к людям порождает компенсирующий зажим в тиски самого себя, который может проявиться в стремлении к обладанию, а может и не проявиться в этом, но тогда повлечет за собой гораздо более обобщенную сдержанность во внутренней жизни, а также стремление к экономии жизненных усилий и ресурсов. Сдержанность и самоконтроль алчного типа в какой-то степени сродни тем же качествам гневного типа, однако у первого они сопровождаются ограниченной зацикленностью на настоящем, которая лишает возможности заглянуть в наступающее будущее [61].
Точно так же, как о людях гневного типа можно сказать, что в большинстве случаев их гнев является неосознанным и представляет для них главное табу, о представителях алчного типа можно сказать, что их алчность тоже часто ими не осознается и что они сознательно могут ощущать каждый поступок, связанный с обладанием и очерчиванием границ, как нечто запрещенное. Можно сказать, что внутренний настрой алчных по отношению к окружающему миру является скорее перфекционистским, нежели критическим, но наиболее значительная граница между этими двумя типами лежит в активной экстравертности первого и прямо противоположной ей интровертности второго (интровертности мыслительного типа, который избегает действия).
Другим различием между ними является то, что энеатипу I свойственна требовательность, в то время как представители энеатипа V стремятся минимизировать свои потребности и склонны к проявлению покорности, если на них оказывается давление. Хотя оба типа характеризуются наличием сильного суперэго, они как бы находятся по отношению друг к другу в положении полицейских и воров, ибо первый скорее идентифицируется с идеализированной суперконгруэнтной (соп– gruentia (лат.) – согласие, соответствие) самостью, в то время как второй ассоциируется с подавленной, переживающей чувство вины субличностью, являющейся объектом притязаний суперэго.
Как я уже указывал при обсуждении энеатипа I, я полагаю, что сходство в проявлении этих двух типов приводит к тому, что их иногда смешивают – например, в описании анального и компульсивного (compulso (лат.) – бить, ударять, сталкиваться) характеров у Фрейда, Абрахама и Райха.
В то время как энеатипу I свойственна бережливость, сознательная направленность на щедрость делает его поведение в экономических вопросах совершенно отличным от поведения энеатипа V, у которого главным мотивом скупости является страх остаться без средств к существованию, а стремление избежать каких-либо усилий и объясняется боязнью потери свободы или автономности, связанных с добросовестной отдачей работе.
Существующая у энеатипа V полярность между патологической отчужденностью и стремлением удержать напоминает полярность между гневом и сверхцивилизованной принудительной добродетельностью у энеатипа I. Потребность в признании окружающих у энеатипа V спрятана глубоко в душе за маской безразличия, смирения и стоического самоотречения. И точно так же, как перфекционизм питает гнев, который поддерживает его, можно сказать, что отказ от потребностей (не только от их удовлетворения, но даже и от их признания в душе) неминуемо влечет за собой обеднение жизни, которое лежит в основе стремления удержать.
Ичазо использует для определения характера, соответствующего энеатипу V, слово «скупость», которое, как мне кажется, близко по своему значению слову «алчность» – ведущей из всех страстей и эмоций. «Скаредность» с ее дополнительным оттенком неосознанной неспособности отдать ближе всего подходит для описания доминирующего аспекта стратегии энеатипа V перед лицом действительности: самоотречение и отказ от связей. Еще точнее было бы говорить здесь об отчужденности, замкнутости, аутентичности (аутизме) и шизоидности энеатипа VI.
2. История исследования характера в научной литературе
Точно так же, как образ ананкастика (ананке (греч., у Платона) – неизбежность, судьба, рок), который мы находим у Шнайдера, отдает некоторым сходством с шизоидом (Шнайдер подчеркивает у него формальность как выражение неустойчивости), в понятии «сенситивного» характера^ Шнайдера – типа личности, который больше всего напоминает нашего шизоида, – мы видим некоторое подчеркивание обцессивно– го элемента, ибо он говорит, что наиболее астеничные (т. е. наиболее ярко выраженные) среди них обладают чрезмерной «моральной скрупулезностью». Нет сомнения, однако, что Курт Шнайдер имеет в виду нашего шизоида, когда он описывает представителей сенситивного типа как «субъектов, обладающих повышенной впечатлительностью относительно всех видов переживаний, без самой способности выражать эти впечатления». Он говорит об их «склонности удерживать в памяти и подвергать мучительному осмыслению все происходящее с ними, что, в конечном счете, обращается против них самих». Он добавляет, что «сенситивный индивид стремится найти вину за все, что происходит, и за любую неудачу прежде всего в самом себе» [62].
Этот синдром, состоящий в способности удерживать и от– страненно переживать происходящее, не только упоминается в современной психологической литературе, но и привлек к себе достаточное внимание.
Помимо того, что такая способность удерживания, возможно, внесла свой вклад в выделение Фрейдом анального характера, она перекликается с синдромом, описанным Эрнстом Кречмером, основателем систематизированной характерологии. В своем исследовании пациентов-шизофреников, находящихся на лечении в его клинике, он описывает синдром, который предлагает называть шизоидным, при этом наиболее характерными чертами таких пациентов он считает:
1. Необщительность, сдержанность, серьезность (отсутствие юмора).
2. Робость, застенчивость, чувствительность, нервозность, возбудимость, любовь к природе и книгам.
3. Способность легко поддаваться влияниям, доброта, честность, безразличие, молчаливость.
Вторая и третья группы стоят в некотором противоречии друг к другу, образуя контраст, напоминающий контраст между депрессией и ликованием или своего рода эйфорией, описанный им у циклотимического типа [63]. «Если мы хотим кратко описать основу шизоидного темперамента, – пишет он, – мы должны сказать: шизоидный темперамент лежит между полярными точками возбудимости и тупого равнодушия, точно так же, как циклоидный темперамент лежит между полярными точками жизнерадостности и печали».
Как среди своих пациентов, так и среди носителей того, что он предлагает назвать «шизотимическим» темпераментом (среди его «нормальных» знакомых), Кречмер указывает на полярность между гиперчувствительностью и отсутствием чувствительности у таких личностей: у некоторых из них превалирует одна крайность, у других – вторая, в то время как у третьих наблюдается их чередование или переход от ранней «гиперестезии» к последующей апатии. Выражаясь более общими словами, я думаю, можно сказать, что данный индивид характеризуется повышенной ранимостью и самозащищающим отстранением от своих тонких чувств и уязвимости. Я снова процитирую Кречмера: «Он один, однако, обладает ключом к шизоидному темпераменту, который, очевидно, признает, что большинство шизоидов не являются ни сверхсенситивными, ни хладнокровными, но что они в действительности сверхсенситивны и хладнокровны одновременно в совершенно различных по соотношению соединениях. Из нашего шизоидного материала мы можем выстроить длинный ряд, начиная с того, что я называю „типом Гельдерлина", этих чрезвычайно чувствительных, необыкновенно нежных, легко ранимых, напоминающих мимозу индивидов, о которых говорят, что они „сплошные нервы", и кончая теми холодными, застывшими, почти безжизненными руинами, оставшимися после разрушительной атаки, тупо взирающими на мир из уголка психиатрической лечебницы, столь же лишенными разума, как бессловесные животные».
Эта полярность, подчеркивает Кречмер, не характерна для представителей промежуточного звена нашего ряда. Он приводит в пример такого индивида, как Стриндберг, который сказал о себе: «Я холоден, как ледяная глыба, и в то же время столь полон чувств, что могу считаться почти сентиментальным». «Но даже в первой ипостаси моей сути, которая является холодной и мало способной на эмоциональную реакцию, при тесном личном контакте с такими шизоидами мы очень часто обнаруживаем за безжизненным, лишенным чувств фасадом глубоко запрятанное внутри нежное ядро личности, обладающее в высшей степени уязвимой нервной чувствительностью, которое удалилось в глубину и лежит там, искалеченное».
Необщительный или аутичный характер его шизоида есть нечто, что можно понять либо в связи с гиперчувствительностью, либо с бесчувственностью по отношению к другим, как в случае тех чувствительных натур, которые «стремятся, насколько это возможно, избегать или притуплять всякую стимуляцию со стороны внешней среды, они закрывают ставни своих домов для того, чтобы вести жизнь, напоминающую сон, богатую фантазиями и размышлениями, но лишенную поступков» (Гельдерлин), в мягком сумраке своей гостиной. Они стремятся к одиночеству, выражаемому прекрасными словами Стриндберга, которые он сказал о самом себе, для того, чтобы «погрузиться в волшебный мир своей собственной души». Взгляд Кречмера на шизотимию был развит Шелдо– ном, который, приняв тройственное представление о человеческой конституции, интерпретировал «астеническое» строение тела как «эктоморфию» (имеющую свое начало в преобладании эмбрионного эктодерма) и рассматривал склонность к шизоидности как переменную величину в темпераменте, которую он называет «церебротонией».
Связанная с эктоморфией «церебротония», по-видимому, выражает функцию экстероцепции, которая делает необходимой или вызывает церебрально-управляемую задержку или подавление (inhibition) двух других первичных функций – со– матотонии и висцеротонии. Она также вызывает или приводит к сознательной направленности внимания и последующей подмене символической способности формирования и восприятия идей на немедленную открытую реакцию на стимуляцию. Это последнее явление сопровождается «церебральными трагедиями» нерешительности, дезориентации и замешательства. Все они, по-видимому, являются побочными продуктами сверхстимуляции, что, несомненно, есть одно из последствий сверхсбалансированной вовлеченности в «экстероцепцию». Хотя Шелдона прежде всего интересуют переменные величины, нежели типы характеров, очевидно, что в энеатипе V мы видим наивысшее выражение как эктоморфической конституции, так и церебротонических черт, среди которых Шелдон перечисляет следующие двадцать как наиболее отчетливые:
1. Сдержанность в позах и движении, напряженность.
2. Психологическая сверхреактивность.
3. Сверхбыстрая реакция.
4. Любовь к уединенности.
5. Сверхинтенсивность умственной деятельности, сверхвнимательность, способность испытывать предчувствия.
6. Стремление скрывать свои чувства, эмоциональная сдержанность.
7. Осознанная подвижность лица и взгляда.
8. Социофобия.
9. Подавление способности к общению.
10. Сопротивление привычкам и неспособность разумно организовать жизненный распорядок.
11. Агорафобия (патологическая боязнь открытых пространств).
12. Непредсказуемость в отношении с людьми.
13. Отвращение к манере говорить громким голосом и к шуму.
14. Сверхчувствительность к боли.
15. Неспособность к здоровому сну. Хроническая усталость.
16. Свойственное юности внимание к манерам и внешнему виду.
17. Вертикальное ментальное расщепление. Интровер– сия.
18. Отвращение к алкоголю и другим депрессивным препаратам.
19. Потребность в одиночестве в период испытаний.
20. Ориентация на более поздние периоды жизни.
Многие из этих черт отражают сверхчувствительный характер данного темперамента (физиологическую сверхреактивность, сверхвнимательность, тревожность, сопротивление привычкам и непредсказуемость установки), в то время как другие связаны с торможением и стремлением отгородиться от людей такими способами, как сдержанность в движениях, скрытность, социофобия, подавление способности к общению.
Интроверсия, составляющая суть данной переменной, по– видимому, способствует конвергенции обоих: стремлению уйти от внешнего к внутреннему и способность к внутренним переживаниям.
Продвигаясь от склонностей данного характера к самому характеру, мы можем сделать вывод, что в европейском использовании этих терминов «компульсивный» или «ананкас– тический» характер соответствует энеатипу V, а не энеатипу I в качестве синдрома, называемого в DSM-III (ДСМ-3) «компульсивным расстройством личности». Это сразу становится очевидным из начальных строчек новаторской работы В.Е.Гебзаттеля по экзистенциальному анализу ананкастичес– кого характера [64]. «То, что всегда очаровывает при столкновении с компульсивным характером, – это ничем не изменяемое ощущение того, что такие люди являются чем-то особенным, отличным от нас. Семьдесят лет клинической работы и научных исследований не изменили этого ощущения. Это ощущение никогда не исчезает, поддерживаемое противоречием между интимной близостью, возникающей от присутствия ближнего, и странным контрастом между поведением последнего и нашим собственным».
Обратившись к обследованию ананкастических психопатов Шнайдера и других, фон Гебзаттель описывает способ поведения, который я имел в виду, описывая алчный характер в начале этой главы: зацикливание, блокирование жизненного процесса [65].
В то время как Шелдон даже более решительно, чем Кречмер, занимается изучением склонностей характера – которые могут быть основой характера, но не самим характером – Карен Хорни, говоря о своем психотерапевтическом опыте, описывает кристаллизацию межличностной стратегии: невротическое стремление отдалиться от людей и конфликтов, «разрешение конфликтов с помощью ухода от них». Как и Шелдон, который, несмотря на приблизительность его перечисления компонентов темпераментов от одного до семи, возможно, прав, говоря, что их можно найти в различных степенях и комбинациях, – Хорни, возможно, положила начало разграничению степеней и форм выражения тенденции ухода от общества людей. Однако в то же время понятно, что, как и церебротония, социофобия (в смысле компульсивного избегания общества и каких-либо связей), очевидно, находит свою кульминацию в шизоидности и что ее описание «решения проблемы через уход» есть не что иное, как характеристика энеатипа V.
В своей работе «Невроз и личностный рост» [66] она пишет: «Третий из основных способов разрешения интрапсихического конфликта состоит в большой степени в невротическом уходе с внутреннего поля битвы и в заявлении о том, что данная проблема его не интересует. Если ему удается принять позу человека, которому все безразлично, и поддерживать ее, его меньше беспокоят внутренние конфликты и он может обрести какое-то подобие внутреннего мира. Поскольку он может это осуществить, только отойдя от активной жизни, такое решение правильно было бы назвать отстранением». «Отстранение, – поясняет она, – может обладать конструктивным значением. Достаточно вспомнить многих пожилых людей, которые пришли к мысли о тщетности амбиций и успеха и которые, заставив себя меньше требовать и меньше ожидать от жизни, обрели несвойственную им раньше человечность и стали во многих отношениях мудрее, отбросив поверхностное и несущественное. Во многих религиозных и философских учениях отречение от несущественного рассматривается как одно из условий духовного роста и достижения цели: оставь личные желания, сексуальные порывы и жажду обладания земным ради того, чтобы быть ближе к Богу. Оставь личные стремления и радости ради достижения духовной силы, которая заложена в человеке. Что же касается невротического поведения, которое мы здесь обсуждаем, то устранение предполагает достижение состояния, которое характеризуется лишь отсутствием конфликтов. Такое устранение, следовательно, есть лишь процесс ограничения и урезания жизни и роста».
