Текст книги "Характер и невроз"
Автор книги: Клаудио Наранхо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Можно сказать, что на протяжении развития характера энеатипа III поиски любви дают ему мотивацию для преуспевания, и постепенно желание угодить и быть признанным, становясь независимым, затемняет первоначальное стремление, так что понятие быть любимым приравнивается к понятию быть привлекательным и удачливым.
6. Экзистенциальная психодинамика
Подобно тому, как в шизоидном характере экзистенциальная сторона более всего очевидна самому субъекту – который остро осознает свою внутреннюю пустоту, – в случае энеатипа III экзистенциальный момент внутреннего вакуума хорошо виден сторонним наблюдателям пустых или «пластмассовых». Эта тенденция тщеславных людей игнорировать оскудение их эмпирического мира сближает их с энеатипом IX, в котором, как мы увидим, обскурация бытия – благодаря своей центральности – абсолютно неосознаваема. Их сходство в этом отношении отражает их связь на энеаграмме, согласно которой в тщеславной идентификации себя с внешностью лежат психодинамические корни патологического самозабвения.
Тот факт, что описание энеатипа III отсутствует в DSM-III и что энеатип IX лишь приблизительно конгруэнтен одному из синдромов, описанных в этом пособии, позволяет предположить, что распознаваемые патологии представляют собой более внешний или более видимый слой психопатологии, нежели та, которая связана с этими двумя типами, энеатипы III и IX могут жить самой обыкновенной и, возможно, даже счастливой жизнью, не осознавая четко своих интерличностных дефектов, скрывая свою духовную психопатологию – потерю своей внутренней сути и подлинных духовных переживаний.
Если энеатип III ощущает, что ему «чего-то недостает внутри», он скорее всего определит это ощущение пустоты как незнание того, кем он является, т. е. как проблему идентификации. Широкое признание проблемы идентичности и ощущение ее универсальности отражают, как мне кажется, превалирование энеатипа III в американской культуре.
«Незнание, что я есть» у представителя энеатипа III обычно означает: «Все, что я знаю, это роль, которую я играю, – а существует ли что-нибудь помимо нее?» Он приходит к осознанию того, что его жизнь – это серия представлений и что идентичность, таким образом, лежит в идентификации с профессиональным статусом и другими ролями. Вместе с пониманием того, что «это не я» или «эти роли не составляют никакой личности», приходит ощущение изоляции от некоего скрытого потенциального «я». Наряду с инстинктивным ощущением игнорирования своего «я» или индивидуальности, обычно имеет место и ощущение незнания своих истинных желаний и чувств – ощущение, захватывающее их до такой степени, что они начинают признавать сфабрикованные чувства за свои, и их выбор определяется внутренней направленностью, но поддерживается во внешних моделях.
В то время как у более социально ориентированных индивидов присутствует так называемое свойство «бабочки», заставляющее их вступать на поиски своего социального статуса, и их самоотчуждение является результатом излишней обеспокоенности своим имиджем, который они стараются поддерживать в глазах общества, у более сексуально-ориентированных личностей аналогичный процесс имеет место в отно– шёнии поиска «сексуальных аплодисментов», стоящего за культивированием сексапильности. Страсть быть приятным и привлекать поляризует внимание личности в направлении внешних проявлений ее бытия за счет глубины эротических и эмоциональных переживаний – что часто способствует появлению фригидности у женщин.
Джодоровский (Jodorowsky) дал глубокое описание такой ситуации в своем эссе о сексуальном супермене, у которого сотни рук и тысячи пальцев, на каждом из которых имеется половой орган или язык, что позволяет ему совершать половой акт, достигая высочайших стандартов, однако его сосредоточенность на эффективности его действий трагическим образом не оставляет ему возможности наслаждаться самому [172].
Признавая значение экзистенциального момента в энеатипе III (легко объяснимого, исходя из его места в энеаграмме), полезно выйти за пределы интерпретации страсти к одобрению как подмене любви или косвенного выражения желания любви. Как бы ни было важно признать истинность этого, я думаю, что необходимо рассмотреть ту точку зрения, что постоянная борьба энеатипа III за получение «нарцистической подкормки» поддерживается самоосуществляемым обеднением, которое, несомненно, возникает как следствие оттока психической энергии в сторону игры в жизни, оцениваемой глазами других людей.
Я думаю, стоит уделить должное внимание этому процессу, при котором безумное возбуждение «гонимой эго» личности создает потерю бытия, – что, в свою очередь, толкает на поиски бытия в царстве внешнего, ведь истина, несомненно, способна освободить нас, истинный взгляд на вещи в этом порочном круге может высвободить энергию и внимание индивида и сфокусировать их на том, чего они привыкли избегать – и что потенциально несет болезненные ощущения – на своей внутренней сущности.
В бешеной погоне за достижениями, общественным статусом, аплодисментами, а отсюда – не имея возможности остановиться и заглянуть внутрь своей сущности, энеатип III как бы повторяет сам себе столь популярное в Америке приказание: «Не стой там, делай что-нибудь», тогда как на самом деле таким людям нужно давать обратное указание: «Не делай ничего, стой там».
Психотерапевтам важно понять, что эти люди «в маске», которым обычно трудно оставаться одним и которые испытывают сложности, отделяя себя от переигрываемых достижений, могут извлечь для себя большую пользу, поставив перед собой задачу увидеть собственное лицо и осознать «потерю лица» как результат того, что они избегали смотреть в зеркало.
Поскольку внутренняя сущность есть нечто совершенно для них чужеродное, то, что с точки зрения их мира, основывающегося на форме и количестве, как бы вообще не существует, медитация – в особенности медитация, подчеркивающая пассивность, – может показаться этим людям абсолютно неинтересной и бессмысленной. Однако, если применить к поставленной задаче интеллектуальное убеждение или воспользоваться личным доверием, можно добиться того, что внимательное наблюдение за этим «бессмысленным сидением» заставит сфокусироваться на скуке и бессмысленности существования, а это в дальнейшем даст им возможность осознать трагедию неспособности получать жизненную энергию через живое чувство существования.
Глава 8
Трусость, Параноидальный характер и обвинение
Энеатип VI
1. Теория сущности.
Номенклатура и место на энеаграмме
Для обозначения и фиксации энеатипа VI Ичазо (как мы уже упоминали в предисловии) использует понятия «робость» и «трусость» соответственно.
Робость может рассматриваться как чувство беспокойной нерешительности или подавление действия ввиду наличия страха, но, если это так, тогда значение этого термина мало отличается от значения понятия «страх», которое я буду использовать для обозначения главенствующей страсти этого типа характера.
Однако, если мы будем использовать понятия «страх» и «трусость» для обозначения главенствующей страсти энеатипа VI, мы вынуждены будем при этом отметить, что – как в случае с гневом и другими эмоциями – это важное эмоциональное состояние не обязательно проявляется непосредственно в поведении. Оно может проявиться иначе, в виде сверхкомпенсации – сознательной позиции геройских устремлений. Противопоставленное фобии отрицание страха по сути своей ничем не отличается от маскировки гнева чрезмерной мягкостью и контролем, а также маскировки эгоизма чрезмерной уступчивостью и других форм компенсации, демонстрируемых рядом характеров, в особенности некоторыми подтипами.
Более характерным, нежели страх или трусость, для многих личностей, принадлежащих к энеатипу VI, может быть наличие тревоги – этой производной страха, которую мы можем охарактеризовать как страх без осознания внешней или внутренней опасности.
Хотя страх и не относится к числу «смертных грехов», трансценденция страха вполне может стать краеугольным камнем истинных христианских идеалов в той мере, в какой она доводит Imitatio Christi (подражание Христу) до уровня несомненного героизма. В этой связи интересно будет отметить, как сместился христианский идеал от представлений первых христиан-мучеников до идеала, пронизанного отношением, которое Ницше критиковал, называя его «рабской моралью» (хотя в последнее время, по крайней мере в Южной Америке, церковь вновь стала героической, вплоть до мученичества).
В отличие от представления о добродетели древних греков (arete), где особо выделялось мужество, идеал христианского общества, как отмечал Ницше, предполагает чрезмерное послушание авторитетам и дисбаланс в пользу контроля Аполлона над экспансивностью Диониса.
Так же, как мы можем проследить деградацию в христианском сознании от мужества до трусости, можно говорить и о деградации в понимании веры и христианском мироощущении. В протоанализе вера рассматривается как психокатализатор, который можно представить себе в виде неких ворот, через которые возможно освобождение от рабства неуверенности, разительно отличается от значения этого слова в обычных религиозных рассуждениях, а именно – строгого следования набору определенных догм.
Как я собираюсь указать в психодинамическом анализе, непременный двойник страха, я думаю, может быть обнаружен в самоуничижении, самопротивопоставлении и самообвинении – превращении в собственного врага, – что, видимо, предполагает: лучше противостоять себе (присоединяясь к ожидаемой внешней оппозиции), чем встретить внешнего врага. Определение параноидального характера, приведенное в DSM-III, уже, чем понятие энеатип VI, так как последнее включает три разновидности параноидального мышления, которые предполагают различные способы преодоления тревоги. Еще одно определение – это фобический характер в психоанализе, отраженный в DSM-III как «избегающая» личность, а также в синдроме «зависимой» личности, хотя существует разновидность личности, в большей степени об– сессивная, обычно диагностируемая как смешанное расстройство личности – среднее между параноидальным и об– сессивным характером.
2. Предшествующие описания характера в научной литературе
В классификации личностей Курта Шнайдера нашему энеатипу VI соответствует образ фанатика, однако такое описание отображает не весь спектр этого характера.
Мы можем сказать, что параноидальный, или подозрительный, характер есть скрытая форма расстройства личности, которая в числе крайностей умственной патологии была известна уже Крепелину как параноидальная шизофрения. Касаясь изначально заложенного в характере параноидальных шизофреников мрачного восприятия, он отмечает [173], что, попутно с ощущением себя объектом враждебности и т.п., они обнаруживают в себе «сочетание неуверенности и чрезмерной переоценки собственного „я", которое проявляется в том, что пациент враждебно противостоит воздействию, побуждающему его бороться за жизнь и пытаться избежать этого воздействия посредством внутренней экзальтации».
Разделяемая сегодня многими концепция параноидального характера обогатилась исследованиями и наблюдениями Фрейда по параноидальной шизофрении. То, что Фрейд говорит о последней, особенно в отношении дела Шребера, теперь рассматривается шире, как соответствующий характерологический синдром. Хотя немногие сейчас продолжают придерживаться сексуальной интерпретации паранойи как защиты от гомосексуальных отношений с одним из родителей, однако более полная интерпретация Фрейда нашла подтверждение в общем положении, что параноидальная ненависть – это защита от любви. Я думаю, что это утверждение можно считать справедливым, если мы рассматриваем такую защиту не как нечто направленное в первую очередь против инстинктивной или эротической любви, но как защиту, направленную против искушения обольстительной «любви через уступку», – защиту, которую в подрастающем ребенке порождает страх.
В то время как «слабая» (внешне трусливая) личность проявляет послушание по отношению к родительскому авторитету, а «обязательный или исполнительный» подтип соблюдает абстрактный принцип подчинения букве закона или же идеологическим установкам, «сильный» и фанатичный подтип подозрительного характера (часто определяемый как параноидальный) защищает себя от соблазна капитулировать настолько же страстно, насколько он является контрфобическим. Он защищен от сомнений, чувства неопределенности и нерешительности убежденностью «истинно верующего». В то время как в языке экспериментальной психологии весьма распространено такое понятие, как реакция «драчливость/бегство» (fight/flight reaction), полярность между «слабой» и «сильной» формами подозрительного характера относится скорее к убеганию/уступке (flight/surrender) дихотомии, которая присутствует также в поведении животных и знакома нам прежде всего по поведению собак (или волков): подставляя горло противнику, они тем самым выражают подчинение.
У Курта Шнайдера [174] мы находим описание сходного состояния личности, без упоминания о параноидальном характере, под определением «фанатик». Говоря о фанатиках, он отмечает, что их эмоциональность весьма ограничена и они могут показаться окружающим «холодными». У них отсутствует чувство юмора, и они обычно серьезны. Вероятно, они гордятся тем, насколько всегда объективны, рациональны и неэмоциональны.
Шнайдер также отмечает, что «все фанатично настроенные возмутители спокойствия имеют обыкновение придавать своим убеждениям „характер общественной важности", а также тенденцию опубликовывать эти фанатичные идеи в виде схем и программ. Если же по поводу идеи, которой придается слишком большое значение, кто-то высказывает свое собственное сомнение или же она становится предметом всенародного обсуждения, все усилия фанатика концентрируются на том, чтобы положить соперника на обе лопатки…»
В наши дни DSM-III рассматривает психологическое строение энеатипа VI под диагнозом параноидальная личность, исключая то обстоятельство, что описание этого синдрома в DSM-III дает представление лишь об одном из возможных вариантов трусливой личности, представленной на энеаграмме.
В DSM-III параноидальное расстройство личности охарактеризовано такой существенной чертой, как всеобъемлющая необоснованная подозрительность, а также недоверие к людям, сверхчувствительность и пониженная эмоциональность, которые не имеют отношения к другим умственным расстройствам, таким как шизофрения или любое другое параноидальное расстройство.
Миллон пишет [175]: «Личности с этим расстройством относятся к типу сверхбдительных, принимающих меры предосторожности против любой осознанной опасности. Они имеют обыкновение не признавать своей вины, даже если их действия имеют оправдание. Окружающим они часто кажутся сдержанными, скрытными, неискренними, замышляющими что– то недоброе. Они могут ставить под сомнение честность других, всегда ожидая от них какого-нибудь подвоха. По этой причине они также могут быть патологически ревнивы… Они во всем ищут скрытые мотивы и тайный смысл. Часто их посещают мимолетные идеи, связанные с восприятием другими людьми, т.е. что окружающие относятся к ним предвзято или же говорят о них гадости… Таким людям зачастую трудно расслабиться, они обычно выглядят напряженными и имеют тенденцию контратаковать, как только осознают наличие какой– либо угрозы…»
Шапиро, описывая в своем научном труде «Невротические стили» [176] параноидальный характер, рассматривает подозрительный характер в более широком диапазоне. В начале главы он отмечает, что «вне измерения жестокости существуют, образно, хотя довольно грубо выражаясь, два [177] типа людей, которые принадлежат к этой категории: неприметные, зажатые, опасливо подозрительные личности и сурово высокомерные, более агрессивные, подозрительные и страдающие манией величия».
Вышесказанное согласуется с описанием параноидального синдрома неуживчивого холодного характера, представленного в DSM-III, а также синдромов ищущей душевного тепла избегающей личности и зависимой личности, при которых сомнения и подозрительность направлены в основном внутрь себя самого и принимают форму неуверенности в своей безопасности. Избегающая личность отличается от шизоидной тем, что у неуверенных в себе личностей, которые не осмеливаются приблизиться к другим людям, отрешение от мира имеет активный характер, что контрастирует с пассивным отчуждением у шизоидных, являющихся по сути настоящими одиночками, ибо их манера держаться от людей на расстоянии оборачивается безразличием, а не результатом осознанного конфликта.
В то время как шизоидный тип легче всего описать, используя такие понятия, как дефицит, недостаточное осознание самого себя, недостаток мотивации действия, бесчувственность, – в случае избегающей личности это, наоборот, избыток внимания, мотивация действия и сверхчувствительность. Как отмечает Миллон, существенной чертой избегающих личностей является «сверхчувствительность к возможному отказу, унижению или позору, сильное нежелание вступать в какие-либо отношения с другими людьми, если только им не будут даны гарантии того, что окружающие не будут воспринимать их критически, отчуждение от общества, несмотря на сильное желание произвести впечатление и быть нормально воспринятыми обществом, а также низкая самооценка». Если шизоидная личность испытывает трудность при приспособлении к окружающим, то избегающий или фобический тип всего лишь ведет себя осмотрительно, при этом способности к приспособлению у него огромные. Для них характерна большая эмоциональность и когда они испытывают боль, и когда они испытывают приятные ощущения. «Они глубоко переживают свое одиночество и изоляцию, болезненно воспринимают свое нахождение „не у дел" и испытывают сильное, хотя часто и подавляемое, желание быть принятым обществом. Несмотря на сильное стремление завязать какие-либо отношения и активно участвовать в общественной жизни, они все же боятся передать свое благополучие в руки других» [178].
Определение «фобический» характер давно используется в психоанализе. По этому поводу Феникель пишет, что «фобический характер – подходящее определение для тех личностей, чье поведение сводится к уклонению от ситуаций, на самом деле желанных» [179].
Кроме этих двух разновидностей параноидального типа (которые мы можем охарактеризовать с помощью таких черт, как сила и слабость соответственно) существует также еще один (относящийся к третьему подтипу, согласно преобладанию инстинкта), который можно было бы описать как «прусский характер» в честь этого стереотипа германской авторитарной и исполнительной суровости. Мы действительно находим его описание у Миллона в приложении к DSM-III, которое я часто цитирую в этой книге. Миллон называет этот подтип «личностью смешанного параноидально-компульсивного типа» [180].
Несмотря на их всевозрастающую враждебность и отрицание конформизма и покорности как способа существования, они сохраняют лежащую в основе их характера ригидность и перфекционизм. Они представляют собой наиболее мрачных, лишенных чувства юмора, напряженных, зажатых и неспособных на какие-либо изменения внутри себя людей, обычно ограниченных, не отступающих от буквы закона и убежденных в собственной праведности. Эти черты их внешнего облика являются еще более внутренне присущими им и интернали– зованными в качестве фиксированной системы привычек. Возможно, ранее они находили необходимым объяснять свою зависимость от окружающих тем, что это их единственный путь к вознаграждению, но пережитки их привычки к сверхконтролю и безошибочности, которые были присущи им всю жизнь, очень нелегко устранить. Таким образом, они продолжают искать ясность в правилах и указаниях, не могут терпеть неопределенности и налагают на свою жизнь порядок и систему. Лишившись же направляющей руки тех, кого они презирали, эти параноидальные личности полагаются исключительно на самих себя и становятся в стремлении к порядку и власти собственными безжалостными надсмотрщиками.
Сравнивая вышеупомянутые разновидности энеатипа VI (которые можно с уверенностью назвать обсессивными) с об– сессивным добродетельным характером (т.е. энеатипом I), Миллон ищет различие между ними и предполагает, что оно заключается в том, что эти параноидально-компульсивные типы отказались признать их стремление к зависимости и оставили надежду получить защиту через чьи-либо добрые услуги. Правильно это или нет, но нельзя поставить под сомнение утверждение, что параноидальные личности в большей степени устремлены в себя и более интровертированы. Однако «они продолжают искать ясность в приказах и указаниях, не могут терпеть неопределенности и налагают на свою жизнь порядок и систему».
Среди психологических типов, описанных Юнгом, наиболее близким к энеатипу VI является интровертно-мыслитель– ный тип, который «сильно подвержен влиянию всяческих идей и чьи суждения звучат холодно, непреклонно, деспотично и безжалостно, так как относятся больше к субъекту, чем к объекту». Такие типы характера, как избегающе-подозритель– ный и драчливый, также рассматриваются Юнгом, который отмечает: «Он может вести себя довольно вежливо и дружелюбно, но при этом постоянно ощущает некое неудобство, которое выдает его скрытое намерение – обезопасить оппонента: оппонента надо во что бы то ни стало успокоить и умиротворить, чтобы тот не заподозрил недоброе».
Юнг отмечает и фанатическую грань этого характера: «Стремясь к осуществлению своих идей, он ведет себя главным образом упрямо, своевольно и абсолютно не подвержен чьему-либо влиянию» [181].
В отделе тестовых профилей я нахожу контрфобический вариант энеатипа VI, описанный как ENTJ [182].
Согласно Кэрси и Бейтс [183], среди черт характера этого типа доминирует интерес к власти. «Если бы требовалось определить тип поведения ENTJ одним словом, этим словом было бы „командующий". Главная движущая сила и потребность ENTJ – это лидерство…» Они также отмечают, что «личности типа ENTJ имеют сильную потребность создавать, где бы они ни находились, некую структуру и заставлять людей идти к каким-либо отдаленным целям».
«У них, вероятно, сильно развито эмпирическое, объективное, а также экстравертное мышление, и если надо, они способны классифицировать, использовать обобщение, суммировать факты, приводить доказательства и делают это непринужденно».
В гомеопатических работах я не смог найти единого описания типа, схожего с энеатипом VI, кроме двух, относящихся к «сохраняющемуся» и «сексуальному» подтипам подозрительного характера. Личность типа Сепия (каракатица, лат.) представляет собой застенчивый тип подозрительного характера, который маскирует свое поведение неопределенностью и уклончивостью и соответствует избегающему типу, приведенному в DSM-III, а также и нашему самосохраняющемуся подтипу.
Личность типа Лaxecuc (дающая жребий, одна из мойр, греч.), напротив, соответствует нашему контрфобическому варианту энеатипа VI. Ее характерными чертами являются наличие силы и неуживчивый характер. Я проиллюстрирую оба эти типа характера ниже примерами из исследования Кэтрин Культер [184].
«В некоторых случаях у личности типа Сепия мы можем наблюдать отсутствие материнского инстинкта… Она горячо любит и мужа, и детей, но при этом слишком измучена, чтобы чувствовать что-либо, кроме потребности прорваться сквозь повседневную работу и дожить до следующего дня. У нее просто не остается ни физической, ни эмоциональной энергии для любви.
Все проявления любви – супружеской, родительской, дочерней и даже близких дружеских отношений – это посягательство на резервы ее энергии и препятствие на пути удовлетворения ее потребности в уединении и самостоятельности (ухудшение настроения в компании – восстановление хорошего настроения в одиночестве – Кент). Она рассуждает о любви примерно в следующем ключе: „Эти люди любят меня. Они что-то от меня ожидают. Я должна подстроиться под их ожидания и не разочаровать их…"»
Культер описывает женщину типа Сепия, как живущую под постоянным давлением «чувства долга», хотя и сражающуюся против ограничивающих ее условий, но при этом неспособную отказаться от своих обязательств, что свойственно типу Lycopodium: «…Чем осознанней она хочет вырваться из сложившейся ситуации, тем сильнее на нее действуют ее чувства долга и вины… Сепия отчаянно пытается действовать правильно, но действовать правильно слишком трудно для нее!…»
Рассматривая личность типа Лaxecuc, соответствующую нашему контрфобическому типу, Культер говорит о сущностном раздвоении, присущем ей: «Описание умственных симптомов, сделанное Херингом, с самого начала включало в себя сущностную напряженность натуры, сражающейся с самой собой, а также изменчивое настроение и поведение – абсолютная радость и доброе настроение, за которыми следует резкое падение духа…»
«Все же этот тип весьма эмоционален, – гораздо более, нежели тип Сулъфур (сера, лат.), интеллект которого однозначно превалирует. Действительно, напряженность чувства, которое тип Фосфор стремится поддержать в себе, изначально присутствует у Лaxecuc, который часто не способен отказаться от этой напряженности (скорее чувство владеет им, чем он владеет чувством). В конечном счете тип однозначно классифицируют как чувствительный… в тех случаях, когда чувствительность в нем достигает высшей отметки. Все эти непререкаемые силы бесконечно сражаются за главенство в теле пациента, и оно превращается в истерзанное поле боя».
Одной из наиболее известных черт характера типа Лaxecuc является словоохотливость. Культер посвящает ей несколько страниц комментариев. Она описывает сексуальность типа следующим образом:
«Сексуальное влечение обычно сильно как у женщин, так и у мужчин (любвеобильность, влюбчивость, сильное возбуждение сексуального желания – Геринг), для них характерны сильные сладострастные мечтания (Аллен), при этом пациенты свидетельствуют, что их сексуальные контакты с партнерами типа Лaxecuc неизменно приносили им удовлетворение. Но если сильное сексуальное влечение не находит удовлетворения, оно способно перейти в навязчивое состояние. Без успокоения, которое приносят нормальные сексуальные отношения, пациент может впасть в глубокую депрессию и демонстрировать маниакальное поведение на сексуальной почве…
Лaxecuc, по сути, является религиозной натурой, которая нуждается в сильной вере или духовных обязательствах для выражения своей чрезмерной эмоциональной энергии и восприимчивости к „экстазу" или же, в крайних случаях, состояний „близких к трансу" (Геринг)…
Классическая гомеопатическая литература, в которой обязательно выделяются характерные черты больных, отмечает недоверие, тщеславие и ненависть, которые JIaxecuc демонстрирует по отношению к окружающим. Но так как настоящий портрет личности должен давать и здоровые, привлекательные черты характера, отмечаются также: способность к любви, щедрость, моральная устойчивость (Беннингхаузен), таким образом, доброму имени этого типа будет отдано должное…»
В заключение в каталоге страстей характеров типа Лaxecuc Культер приводит в основном те дескрипторы, совокупность которых указывает нам на личность энеатипа VIII:
«Вопреки их скептицизму, моральной неустойчивости и внутренним конфликтам, личности типа Лaxecuc проявляют такую неутомимую жизнестойкость, что окружающие инстинктивно определяют их как „нетерпеливых", „сверхвозбудимых", „имеющих склонность к пагубным привычкам", „сверхстимулируемых", „одержимых навязчивыми идеями" или „страстных" – не только в сексуальном плане, их страсть распространяется также на знания, опыт, понимание, стремление к цели, религиозное сознание, – это страсть к жизни как таковой!…»
3. Структура черт характера
Страх, трусость и беспокойство
Одной из главных черт характера, составляющих список дескрипторов энеатипа VI, является весьма специфическая эмоция, которая в современной психологии определяется как тревога или беспокойство. Ее можно сравнить с законсервированным чувством страха или тревоги до появления какой-либо опасности, при этом опасность уже не угрожает, но тем не менее остается в воображении.
Изучая дискрипторы энеатипа VI, я нахожу, кроме тревоги, также много таких, в которых страх является неотъемлемой психологической характеристикой: страх ответственности, страх перед совершением ошибки, страх перед неизвестным, страх отпустить от себя кого-либо, страх перед враждебностью и обманом, страх перед неспособностью совладать с трудностями, страх не выжить, страх перед одиночеством в пугающем мире, страх предательства, а также страх любви. Параноидальная ревность тоже может быть причислена к этой категории.
Близко к этой группе стоят черты характера, связанные с выражением страха в поведении: ощущение собственной небезопасности, сомнения, неспособность принять решение и постоянная напряженность (вследствие страха совершить ошибку), паралич действия, вызванный сомнениями, отсутствие мобильности в поведении, неспособность прореагировать на импульс, избегание принятия решений, уклонение от любого компромисса, а также сверхосторожность и бдительность, склонность к непременной перепроверке, состояние постоянной неуверенности, недостаток уверенности в себе, сверхотре– петированное поведение, трудности, испытываемые при нестандартных ситуациях (ситуациях, в которых трудно выбрать одну из накатанных моделей поведения).
Если действие страха заключается в том, что он парализует или сдерживает, то именно сдерживание импульса, как считал Фрейд, дает пищу для тревоги, и мы можем сказать, что это страх перед чьими-либо импульсами, страх перед спонтанным действием. Такой «страх бытия», выражаясь словами Тиллиха, обычно складывается из страха перед окружающим миром, а также перед будущими последствиями чьих-либо действий в настоящем. Еще один путь возникновения страха – страх перед импотенцией у тех личностей, которые боятся дать волю своим агрессивным и сексуальным эмоциям. Неспособность положиться на чьи-либо силы, отсутствие веры в способности других и в возможность совладать с ситуацией, а также, как следствие, неуверенность в себе и неспособность обойтись без посторонний помощи можно рассматривать не как что-то абсолютно иррациональное, но как результат ощущения себя в психологическом плане «кастрированным».
Сверхнастороженная гипернамеренность (over-alert hyperintentionality)
Чувством, близко стоящим к тревоге, но тем не менее не идентичным ей, является чрезмерная бдительность, которая объясняется подозрительным и сверхбдительным характером. В отличие от уверенной сверхнастороженности, демонстрируемой энеатипом III, одной из характерных черт которого является стремление «держать все под контролем», сверхнастороженность данного типа можно назвать гипервигильностью (сверхнастороженностью), назначение которой – поиск скрытого смысла и подозрительного в поведении окружающих. Помимо того, что она входит в число составляющих состояния хронической подозрительности, где служит для объяснения потенциально враждебной реальности, гипервигильность также является причиной излишних раздумий в тех случаях, когда для окружающих – это всего лишь дело спонтанного выбора. Я выбрал определение Шапиро «гипернамеренность» для определения сверхнемобильного и жестко фиксированного поведения личности подозрительного характера, а также чрезмерной потребности полагаться на рациональные решения.
