Текст книги "Характер и невроз"

Автор книги: Клаудио Наранхо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Данное исследование, дополненное психологической и психиатрической литературой, не нуждается в особом пояснении. Единственное, о чем мне хотелось бы здесь упомянуть, – я концентрировался на описательном материале (а не на умозрительном), и для каждого из типов личности, картированного энеа– граммой, я подыскал соответствующую документацию, хотя один из них впечатляюще отсутствует в сегодняшней повсеместно используемой номенклатуре DSM-III, а другой отражен чрезвычайно скудно в перечне личностных расстройств. В идеологический проект по мере написания книги все шире входило систематическое объяснение соответствия энеатипов психологическим типам в юнговской типологии (восемь типов в изначальной юнговской схеме и описание типических респондентов в отношении к опроснику, созданному на базе юнговских понятий).

С самого начала я считал, что из данной работы следует исключить этиологические вопросы, переадресовав их в другую последующую публикацию в силу тех обстоятельств, что большая часть моих многочисленных записей по техническим причинам оказалась слишком сложной для перевода с кассет на бумагу и у меня нет возможности анализировать данные самоотчетов, в них содержащиеся. До некоторой степени это компенсируется тем, что за последние десять лет мне пришлось выслушивать порядка двухсот различных жизненных историй ежегодно. Возможно, мне следует извиниться за отсутствие у меня каких-либо попыток обсуждать обширный материал психоаналитических предположений по данному вопросу. Ограниченный интерес в связи с этим объясняется не только наличием других жизненных задач, но также и согласием с позицией Петерфрюнда (Peterfreund), согласно которой психоаналитические взгляды на детство и младенчество – «взросломорфны» (adultomorphic) ^[17].

Уже будучи законченной, первоначальная рукопись включала обзор типов личности в отдельном разделе литературы, посвященном описанию характера от момента, предшествовавшего появлению научной психологии, до сегодняшнего дня. Но в настоящем варианте я упростил изложение и убрал ретроспективные диагнозы и комментарии Теофраста, Ла-Брюйера и др. для последующих публикаций.

Традиционный акцент на точке зрения, согласно которой когнитивная ошибка является изначальной сутью личности в устной традиции Среднего Востока, предвосхищает и противостоит всевозрастающему вниманию к когнитивному фокусу в современной психологии – в работах таких авторов, как George Klein и Shapiro, Ellis и Beck. Из личной уверенности относительно важности когнитивной области я уделил особое внимание вопросу защитных механизмов (т. е. избранным способам поддержки бессознательного), которые можно было бы рассматривать как взаимозависимые с различными межличностными стилями, а также поиску когнитивной формулировки самой межличностной стратегии. Я также утверждаю, что каждый характер вызывает особую «метафизическую иллюзию»: неверную предпосылку (assumption) в отношении к бытию – или, более точно, к возможности или обещанию бытия, что и будет продемонстрировано в нижеследующих главах.

Помимо психодинамических связей, показанных в каждой главе, между «управляющей страстью», центральной (core) стратегией и другими подструктурами я намечаю общий план успешной стратегии экзистенциальной интерпретации характера, а через него – эскиз теории неврозов как поиска и утраты бытия.

В этой книге я обсуждаю предмет иллюзий в соединении с вопросом «онтической обскурации» («ontic obscuration») ^[18]: каким образом «нехватка или недостача бытия» («Being scarcity») переживается в каждом из «психологических адов», насколько индивид ответственен за ее (нехватку) поддержание и каким образом утрата бытия удерживается в каждом случае вводящей в заблуждение жаждой бытия, которая ищет свой объект не в бытии, а во внешности: не там, где оно может быть найдено, а где верится, что оно есть, ввиду самообманчивой подмены, миража, иллюзии, ловушки…

Обусловленная личность ведет к организменному вмешательству (organismic interference), организменное вмешательство ведет к утрате переживания бытия, утрата переживания бытия ведет к иллюзиям, «страстям» и сохранению навсегда обусловленной личности, и так далее, и тому подобное.

Выполняя этот последний анализ, я следовал руководству Гантрипа ^[19], который утверждал, что точно так же, как клейнианский психотический уровень интерпретации лежит в основании соответствующей психодинамики (в которой либидо есть непосредственно источник интерпретации), мы должны искать более глубокий «винникоттовский» или экзистенциальный уровень, который осознает «утрату самости» или «слабость эго» как более глубокий слой (уро– BeHb=stratum), нежели оральное, анальное или генитальное (т. е. биологическое) либидо.

Гантрип говорит, что, когда он показал Фэрбэрну в 1957 году черновой набросок своей статьи «О слабости эго» (On Ego Weakness), Фэрбэрн сказал: «Я рад, что вы это написали. Если бы я сейчас мог писать, то это как раз та самая проблема, которую мне следовало бы изложить на бумаге». Однако здоровье Фэрбэрна покинуло его, прежде чем он смог полностью исследовать, как он сам того желал, заявление одного пациента: «Я добрался до основания скалы, где я чувствую, что совсем не имею эго». Демонстрируя, что вся психопатология поддерживается единым скелетом специфической характерологической структуры и что каждый характер вдохновляется (одушевляется) особым «страстным» мотивом, утверждая, что девять страстей составляют, как и многие пути поиска бытия (взаимозависимые с многими иллюзиями относительно бытия), сохраняющуюся всегда онти– ческую обскурацию (помрачение), я чувствую, что осуществил заветную мечту Фэрбэрна.

Через исследование утраты бытия или самости как сердцевины характера я увидел, что книга в своем развитии выходит за пределы трактата по типам характера и становится всесторонней доктриной. Утверждение, что вся психопатология влечет за собой «экзистенциальный вакуум», помрачение (obscuration) бытия, в котором этот «вакуум» поддерживается, и помрачение, сохраняемое экзистенциальным вакуумом, влечет за собой очевидное заключение: неотделимость процесса просвещения от исцеления наших межличностных болезней.

Когда во время диктовки я давал рабочее название книги, то назвал ее Структура характера и Динамика (в свете энеаграмм Сармуни). После завершения работы, однако, я подумал, что более подходящим названием будет Характер и Невроз, поскольку книга наполнена представлением о том, что сердцевиной невроза является характерологическое начало и, таким образом, полномасштабная теория характера включает и теорию невроза. Соответственно, я убежден, что при расшифровке структуры и динамики основных компонентов человеческого характера я имел дело (описательно, динамически и экзистенциально) со всей полнотой невротических стилей.

Нет необходимости говорить, что я не согласен с теми, кто продолжает рассматривать патологии характера как осложнения, и полностью поддерживаю утверждение Вильгельма Райха о том, что характер составляет базовый тип защиты (fundamental mode of defense). Я нахожу самое красноречивое выражение моей собственной убежденности в нижеследующих словах Хорни ^[20]: «В психоаналитическом понятии неврозов имеет место смещение акцента: в то время как первоначально интерес фокусировался на драматизме симптоматической картины, то теперь все больше и больше осознается, что действительный источник этих психических расстройств лежит в нарушениях в области характера, что эти симптомы являются манифестным результатом конфликтующих характерологических черт и что без раскрытия и выправления (straightening out) структуры невротического характера мы не сможем вылечить невроз. При анализе этих черт характера в огромном числе случаев поражает тот факт, что в заметном контрасте с расхождением симптоматических картин трудности характера неизменно сосредотачивались вокруг тех же самых базовых конфликтов».

Совсем недавно я получил удовольствие, встретив сходную установку в последней книге Давида Шапиро (Shapiro), где он говорит ^[21]:

«Под этим термином я имею в виду, что невроз состоит не из ядерного конфликта внутри самой личности – скажем, как между отдельным бессознательным импульсом и защитой, – а из искажения всей личности. Невроз состоит из определенных ограниченных и конфликтопорождающих способов (путей), с помощью которых действует личность… определенных способов (путей), с помощью которых, как уже указывал раньше, личность противодействует самой себе. Я уже использовал термин невротический стиль в том же самом смысле. С этой точки зрения старые различия между „симптомом невроза" и „расстройством характера" исчезают; любой невроз – характерологичен».

По мере того как я надиктовывал главы этой книги, мысленно я обращался к трем категориям слушателей.

Во-первых, аудитория, изначально имевшаяся в виду, когда я вынашивал саму идею книги, представлялась мне состоящей из людей, для которых данная книга служила бы руководством по самоинсайту и являлась бы чем-то сродни дистанционному управлению (remote control) и расширением того вида работы, которую я вел в группах. Для этих читателей я написал отдельную дополнительную главу с предложениями о том, как применять полученную информацию в дальнейшей работе над собой.

Во-вторых, по мере того как я надиктовывал саму книгу, я обнаружил, что с особым интересом обращаюсь к теоретически мыслящим студентам, и, в третьих, меня интересуют читатели-психотерапевты. Я старался максимально избежать возможного читательского конфликта между профессионалами и широкой аудиторией любознательной публики, обращаясь и к тем и к другим с одной кафедры в одно и то же время, стремясь избежать излишней «академичности» с ее терминологией и – я делаю это сейчас – прося читате– лей-неспециалистов быть терпимыми, если некоторые из моих цитат и библиографических ссылок покажутся им малоинтересными. Завершив работу, я чувствую удовлетворение от предвкушения, что она окажется интересной и питающей (nourishing) для читателей и что через них она послужит более полному и более обобщенному пониманию человеческого падения (fallenness) во времена, когда мы в этом крайне нуждаемся.

ХАРАКТЕР И НЕВРОЗ

Интегративное обозрение

ВВЕДЕНИЕ:

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПАНОРАМА ^[22]

Как и любая область научного исследования,

психология личности нуждается в дескриптив

ной модели или таксономии предмета своего изу

чения… таксономия позволяет исследователям

изучать специфические области личностных ха

рактеристик… Кроме того, общепринятая таксо

номия в значительной степени облегчает накоп

ление и передачу эмпирических сведений, предла

гая стандартный словарь или номенклатуру…

Почти каждый исследователь в этой области на

деется, на том или ином уровне, оказаться тем,

кто создаст структуру, способную превратить

сегодняшний Вавилон в сообщество, говорящее на

одном языке.

Оливер П. Джон

(Институт личности, Калифорнийский университет)

1. Взгляд на невроз, умопомрачение и характер

В данном разделе я буду обсуждать в общих чертах пр едставление о личности, а также процесс, который можно назвать деградациех^ сознания, в узкоспециальном смысле обычно называемый «теорией невроза», который находит отражение в религиозных традициях и, в частности, в мифических сказаниях об «изгнании из рая» (грехопадении). Я не буду в данном контексте делать различие между религиозным «изгнанием» сознания и психологическим процессом аномального развития («отклонения от истины»).

Прежде всего, позвольте мне обратить ваше внимание на то обстоятельство, что деградация сознания в конечном счете приводит к тому, что индивид не чувствует никаких изменений, т. е. не ощущает ни потерь, ни ограничений, ни неудачных попыток в реализации своего полного потенциала. Это падение настолько значительно, что ослепленное сознание начинает веровать в свою свободу. В восточных традициях в связи с этим часто проводится аналогия со спящим человеком, из которой видно, что разница между потенциальным бытием человека и его состоянием на данный момент соизмерима с разницей между обычным бодрствованием и сном.

Что касается деградации сознания, то, естественно, подразумевается, что процесс «падения» или «изгнания из рая» – это процесс сужения сознания или переход в состояние относительно бессознательное (relative unconciousness). Кроме того, это «падение» не просто падение самого «сознания», но и соответственно деградация эмоциональной жизни и качества мотивации. Можно говорить о tom,›‹ito наша психическая энергия течет совершенно по-разному в здоровом состоянии просветления и состоянии, которое принято считать «нормальным». Повторяя мысль Маслоу (Maslow), можно также сказать, что мотивация у полноценно функционирующего человека возникает из избытка и наполненности, в то время как при неоптимальном состоянии у мотиваций имеется оттенок «недостаточности» – качество, которое скорее можно описать как желание заполнить нехватку чего-то, нежели как дефицит общего удовлетворения.

Можно говорить о том, что различие между «высшим» и «низшим» состояниями заключается не только в разнице между переизбытком любви и нехваткой желаний. Существует еще более полная формулировка, которую мы находим у буддистов, объясняющих человеческое падение с точки зрения того, что символизируется как «три отравы». Треугольник, изображеный на рис. 1, представляет собой схему взаимозависимости между действующим (активным) бессознательным (в буддистской терминологии оно часто называется неведением) и комплементарной парой противоположностей, составляющих альтернативные формы недостаточности мотивации: бессознательное, отвращение и влечение, тяга или стремление.

Рис. 1

Мы все знакомы с точкой зрения Фрейда, что в общем невроз является следствием вмешательства в инстинктивную жизнь. Фрейд утверждал, что основной причиной возникновения беспокойства ребенка по отношению к родителям является «либидонозная» фрустрация («libidinal» frustration), другими словами, вмешательство в ранние проявления его сексуальных желаний, направленных, главным образом, к родителю противоположного пола. Сегодня мало найдется людей, которые бы отстаивали это исходное положение психоанализа, и так называемая «теория либидо», мягко говоря, вызывает сомнения. Современные психоаналитики, такие как Фэйербэрн (Fairbairn) и Винникот (Winnicot), сходятся в том, что истоки невроза следует искать в недостатке материнской заботы и ласки, а если уж рассматривать эту проблему шире, то скорее в проблемах воспитания в семье. Сегодня многие считают, что большее значение имеет недостаток любви, нежели потревоженная инстинктивная сфера. По крайней мере, можно сказать, что ухудшение контакта и взаимоотношений имеет большее значение, чем прегенитальные или гениталь– ные проявления сексуальности. Как бы там ни было, большая заслуга Фрейда заключается в понимании им того, что невроз – это всеобъемлющее явление и что он передается из поколения в поколение в процессе родительского воспитания. Во времена Фрейда такое утверждение, безусловно, было очень смелым, однако сегодня оно вполне очевидно.

Рассматривая некоторые религиозные свидетельства, такие как Евангелие от Иоанна, мы находим мысль о том, что истина пребывает в мире, так сказать, перевернутой вверх дном: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». В традициях суфиев общепризнано, что «человек истины» также как бы «перевернут вверх ногами», а потому обычными людьми воспринимается как идиот. Однако, когда истина «распинается», это происходит не только с героями, но и в какой-то степени с каждым из нас.

Нетрудно представить, что все мы пострадали и подвергались – часто неосознанно – мучениям со стороны мира в нашем детстве и, таким образом, все мы являемся передаточным звеном в том, что Вильгельм Райх (Wilhelm Reich) называл «чумой эмоций», поражающей все общество. Такой взгляд присущ не только современным психоаналитикам, ибо бедствие, переходящее из поколения в поколение, известно с древних времен. Наша современность дает отражение сущности представления о «больном обществе», названном еще во времена древнеиндийской и древнегреческой цивилизаций «веком тьмы» и «калиюгой» (Kaliyuga) – веком великого упадка по сравнению с нашим первоначальным духовным состоянием.

Я не говорю, что материнское воспитание – это единственное необходимое условие, отцовское воспитание так же важно, как и прочие дальнейшие события, которые могут повлиять на наше будущее развитие. События раннего детства, такие как «травма рождения», могут иметь разрушающие последствия в развитии индивида. Совершенно ясно, что то, как происходит рождение ребенка в больницах, влечет за собой ненужный шок, и можно предположить, что ребенок, родившийся в полумраке, которого не хлопали по спине для стимуляции дыхания, должно быть, лучше подготовлен к оказанию сопротивления грядущим травмирующим событиям в своей дальнейшей жизни. Точно так же ребенок, получивший достаточно материнской ласки и опеки, наверняка лучше подготовлен к травмирующей ситуации, возникающей вследствие плохого отцовского воспитания и недостаточной заботы с его стороны.

Пользуясь метафорой Хорни (Ногпеу), можно сказать, что появляемся мы на этот свет подобно семени растения, в котором заложен определенный потенциал и которое инстинктивно ожидает от окружающей среды определенных условий, таких как плодородная земля, вода и солнце.

Эксперименты с шимпанзе, проведенные Харлоу несколько лет назад, продемонстрировали, к примеру, что детеныш обезьяны нуждается не только в молоке, но и в чем-нибудь пушистом, чтобы иметь возможность прижаться к нему. Такой детеныш скорее станет нормальной взрослой обезьяной, если ему дать куклу обезьяны, изготовленную из махровой ткани, чем если ему дать искусственную маму, сделанную из проволоки, пусть даже она и имеет бутылочку, прикрепленную на груди.

Конечно, условия и требования для развития полноценного взрослого человека гораздо сложнее, и многое может пойти не так, как следовало бы. Другими словами, существует множество причин, исходя из которых родители предают свою любовь к детям. В одних случаях занятость родителей может перейти в невнимательность и запущенность по отношению к ребенку, а в других – чрезмерная опека взрослых может привести к недостатку у ребенка жизненного опыта. Иногда нежность может оказаться заслоненной чрезмерными проявлениями агрессивности и т. д.

Можно сказать, что изгнание из Эдема в этот нижний мир, выбранное самим человеком, и та личность, которую мы в результате отождествляем со словом «Я», – это есть способ существования, усвоенный нами для защиты собственной жизни и благополучия. Подобное приспособление осуществляется путем «регулировки», в широком смысле этого слова, и обычно основано на сопротивлении, а не на смирении.

Растущий ребенок, лишенный возможности удовлетворить свои потребности, вынуждается к тому, чтобы умело управлять, и с этой точки зрения можно сказать, что его характер представляет собой контрманипулятивный аппарат (counter– manipulative apparatus).

При таком положении дел ясно видно, что жизнью управляют не инстинкты, а ранняя адаптационная стратегия, которая конкурирует с инстинктом и вмешивается в «мудрость» организма в самом общем смысле этого слова. Постоянство такой ранней адаптационной стратегии объясняется болезненным фоном, на котором она возникла, и особым видом научения, поддерживающим ее: это не то научение, которое естественным путем появляется в развивающемся организме, а скорее вынужденное научение, характеризующееся особой фиксированностью и жесткостью, поскольку в непредвиденном случае индивид в своем поведении обращается за помощью к изначальной ситуации. Можно сказать, что индивид не свободен в том, использовать или нет результаты своего нового научения, и «работает на автопилоте», приводя в действие определенную реакцию, не «советуясь» со своим разумом и не рассматривая творчески сложившуюся ситуацию. Именно эта фиксация (fixity) прошлых реакций и утрата способности действовать творчески в конкретный момент лучше всрго характеризуют психопатологическое функционирований^

Несмотря на то что в целом тот вид псевдоадаптационного научения, который я описал выше, в духовной литературе принято называть «эго» или «личность» (personality) (в отличие от человеческой «души» или «сущности»), мне кажется, что будет уместно называть его также «характером».

Слово «характер» происходит от греческого «charaxo», что означает «выгравировать», и потому «характер» относится к тому, что в человеке постоянно, что выгравировано в нем и, следовательно, касается и поведения, и эмоциональности, и когнитивных схем (cognitive conditionings).

Несмотря на то что в психоанализе базисная модель невроза представлена как жизнь, основанная на инстинктах, очерченная активностью суперэго (super ego), привнесенной из внешнего мира, я предлагаю рассматривать основной конфликт, присутствующий в нас, как вмешательство в саморегулирование организма со стороны нашего характера. Именно в характере мы можем обнаружить суперэго с его ценностями и потребностями и контрсуперэго (counter-super-ego). Фритц Перле (Fritz Perls) называл это «побежденной стороной» (under-dog), которая является объектом потребностей и обвинений со стороны суперэго. Именно в этой «побежденной стороне» скрывается феноменологическое сходство с фрейдистским понятием «ид» (id), но тем не менее интерпретация жизненных влечений как инстинктивных вызывает сомнение. Нашим внутренним объектом торможения, появляющимся в результате укоренившейся тенденции к самоотречению и желания быть не такими, какие мы есть на самом деле, является не только инстинкт, но и наши невротические потребности. (Таким образом, можно – правда, весьма условно – считать, что влечение есть совокупность, состоящая из инстинктивных побуждений и побуждений невротического характера. – В. 3.) Различные виды дефицита (deficiency) мотивации, которую я предлагаю называть нашими страстями (passions), для нас являются запрещенными ввиду присутствия в них аспектов жадности и ненависти.

Можно описать характер как совокупность характерных черт, одна часть которых является следствием желания быть похожим на родителей, а другая – наоборот – не похожим на них. (Многие из черт нашего характера тождественны с чертами одного из родителей, но в то же самое время противостоят чертам другого родителя.) Остальные черты характера можно рассматривать через призму более сложных адаптационных процессов и контрманипуляций. Однако характер – это не только хаотический набор черт, это сложная структура, которую можно представить как некое дерево (arborization), где отдельное поведение (discrete behavoirs) является разновидностью общего поведения и где даже различные черты характера можно выразить через нечто более фундаментальное.

Суть основы характера, формулируемая мною здесь, двойственна по природе: ее можно рассматривать как аспект мотивации во взаимодействии со стремлением к познанию – или как отношение «страсти» к «фиксации». Соотношение главенствующей «страсти» и доминирующего когнитивного стиля в личности можно сравнить с двумя фокусами эллипса, и наше более раннее высказывание о противостоянии характера и природы можно развить далее, если говорить более подробно об этом процессе как о вмешательстве в инстинкты со стороны «страсти», при непрекращающемся воздействии вносящем искажения в познавательную деятельность.

Схема структуры психики, представленная на рис. 2, является графическим выражением воззрения на личность, предложенного Оскаром Ичазо (Oscar Ichazo) и во многом похожего на то, что разработано Гурджиевым. По мнению обоих, человеческая личность (имеется в виду ее характер) состоит из пяти «центров». Однако в зрелом человеке происходит пробуждение двух высших центров, называемых «высшим эмоциональным» и «высшим интеллектуальным». В то время как Гурд– жиев говорит о низшем или обычном интеллектуальном центре, о низшем центре чувств и о низшем двигательном центре, Ичазо часто называет этот двигательный центр «инстинктивным», и в соответствии с его пониманием этот инстинктивный центр делится на три части.

В наши дни теория Фрейда об инстинктивных началах поведения (instinct theory of behavior) подверглась в психологии серьезной критике. Сначала появление этиологии породило стремление проводить различие между инстинктом как основополагающим мотивом в поведении животных (с его механизмами освобождения и почти неизменяемыми схемами выражений) и всем тем, что связано с инстинктами в жизни человека. Затем взгляды Адлера, Хорни и Клейн, а позже и теоретиков объект-отношений привели к тому, что часть психоаналитического мира отвернулась не только от фрейдовского биологизма, но и, в частности, от теории либидо ^[23]. Фритц Перле, которого можно рассматривать как современного фрейдиста, если учитывать его обучение у Райха, Хорни и Фенике– ля, в духе того времени заменил в своей концепции саморегуляции организма язык инстинктов на язык кибернетики.

Рис. 2

В отличие от тенденции принижать значимость инстинкта при интерпретации поведения человека взгляд, изложенный в данной статье, не только принимает во внимание теорию инс^нктов, отводя инстинктам по меньшей мере треть всей психологии, но даже совпадает с воззрением психоаналитиков на невроз как на пертурбацию инстинкта и, наоборот, на выздоровление как на высвобождение инстинктов. В отличие от двух теорий инстинктов Фрейда, а также воззрений Долларда и Миллера (Dollard, Miller), рассматривающих поведение с точки зрения разнообразия стремлений, теория, предложенная нами, признает три основных инстинкта и влечения, составляющих основу всего многообразия человеческой мотивации (чисто духовная мотивация исключается): самосохранение, удовольствие и родственные отношения. Мне кажется, что, хотя многие сегодня (например, гештальтисты) предпочитают пользоваться языком кибернетики и говорить, что невроз заключается в пертурбации саморегуляции организма, мало найдется таких, кто будет оспаривать огромное значение секса, самосохранения и родственных отношений и их центральную роль в определении поведения. И хотя при объяснении человеческой жизни Маркс подчеркивал важность первого (самосохранения), Фрейд – второго (удовольствия), а современные теоретики объектных отношений третьего (родственные отношения), мне кажется, что никто из них не сумел выработать четкую концепцию, охватывающую все три основных влечения.

В традиционных религиях область инстинктов безоговорочно отождествляется со сферой страстей. В отличие от этого наш взгляд на оптимальное ментальное состояние, как на состояние со свободным или высвобожденным инстинктом, подразумевает, что подлинный враг в «священной войне», традиционно представленный всем ложным и низшим, что есть в личности, находится не в самом человеке, а в сфере недостаточности (defiency) мотивации. Таким образом, враг этот – побуждения «страсти», заражающие, оказывающие пагубное влияние, подавляющие и замещающие инстинкт (а также когнитивные аспекты эго, которые, в свою очередь, поддерживают эти страсти).

Из диаграммы видно, что функционирование когнитивных и эмоциональных аспектов личности представлено в двух альтернативных режимах в зависимости от уровня сознания, в то время как центр инстинктов представлен только одним режимом. Такое соотношение может вызывать сомнения, поскольку инстинкт также может быть выражен двумя контрастирующими способами: либо как инстинкт, ограниченный эго, либо как свободный, рассматриваемый принадлежащим к самой сущности ^[24].

Тот, кто знаком с употреблением понятия «сущность» в суфизме, поймет, что под данным словом подразумевается самая глубокая сторона человеческого сознания, существующая «в Боге», которая становится очевидной для индивида только после аннигиляции («fana»). Тем не менее может показаться, что такое определение «сущности» не совсем совпадает с представленной нами моделью сущности, состоящей из следующих абстрактных составляющих: сферы высшего интеллекта, высших чувств и инстинкта. Противоречия исчезают, если учитывать различие между собственно сознанием и работой мозга в сознательном состоянии (в отличие от «эгоических» (egoic) состояний). При использовании «сущности» в подобном смысле надо быть осторожным, чтобы не материализовать (reify) сущность, и здесь я могу повторить то, что писал в работе «Структуры энеатипов»: «Самое большое различие, лежащее в основе психологии Четвертого Пути, которое я стремлюсь раскрыть, – это различие между „сущностью" и „личностью"; между реальным и обусловленным существованием; между высшим и низшим разумом. То, что Гурджиев называет личностью, Ичазо называет эго, скорее просто придерживаясь современного словоупотребления (смерть эго, трансцендентальное эго и т. п.), нежели общепринятого в современной психологии значения „эго". Различие это похоже на то, которое предлагает сегодня Винникот, т. е. между истинным „я" и ложным „я", и все же ошибочно считать сущность, душу, истинное „я" или „Атман" чем-то неизменным и имеющим строгое определение. О сущности следует говорить не как о вещи, а как о процессе, который лишен эго и имеет свободный способ „функционирования" интегрированной человеческой целостности (integrated human wholeness)» ^[25].

Следовательно, можно сделать вывод, что предложенная на рис. 2 схема будет полноценной только в том случае, если предположить, что она охватывает область центров личности и сущности, т. е. то пространство, которое обозначает сознание. Поскольку сознание, при котором существуют «низшие центры», деградировало, в измененной схеме на рис. 3 я специально закрасил его темным и, наоборот, три «высших центра» поместил в светлый круг, чтобы выразить понятие тройственности в единстве, характерное для Четвертого Пути и в общем для всей христианской религии.

Рис. 3

2. Характеры

Те, кто знаком с работой Гурджиева, должны знать, насколько важную роль в его подходе к «пробуждению» играет самопознание, заключающееся в стремлении раскрыть у самого себя «самое главное качество», т. е. ту всеобъемлющую характеристику личности, которую можно рассматривать как центральную (подобно тому, как Кеттелл и его соавторы представляют «изначальные черты (характера)», каждая из которых считается корневой основой «характерологического дерева»). Концепция, предлагаемая нами, идет еще дальше, не ограничиваясь фиксированным количеством «главных качеств», а утверждая, что их может быть столько, сколько существует основных синдромов личности. Кроме того, мы будем описывать два центральных свойства в каждой структуре характера: первое – это основное свойство, состоящее из особым образом искаженной реальности, т. е. «когнитивного дефекта», а второе заключается в природе мо– тивационной основы, т. е. «управляющей страсти» (ruling passion).