Текст книги "Галатея"
Автор книги: Кирилл Григорьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Андрей Симонов
1
Это опять я. Привет, заяц. Я жду тебя. Я буду всегда ждать тебя. Живой.
Я так решил, еще стоя на кладбище, когда холодный ветер швырял колючие льдинки в лицо. Когда двое небритых пьяных могильщиков, оскальзываясь на тонком льду, опускали на ремнях твое тело в замерзшую землю. Когда твоя мама…
Хватит, не могу.
Люди никогда не ценят то, что имеют. Вспоминаю, как мы ссорились, кричали друг на друга… Мне становится стыдно. Как все мелко перед Концом! Вот он, настоящий Господь!
Я купил отличную рамку для тебя. В ней теперь твоя фотография, тебе, правда она не нравилась. Прости, что я выбрал именно ее из нашего толстого альбома…
Господи, как же мне без тебя плохо!
Пустота и тишина поселились в моей душе в тот проклятый день, когда я увидел тебя в морге. Из-под белой простыни торчала нога. Твоя прекрасная точеная ножка, холодная, бледная, мертвая. Тогда я понял. Жующий что-то ублюдок из морга пытался рассказать, как было дело, но я уже знал. Я знал, что наше «мы» никогда уже не будет нашим. А детали были не важны.
Я стараюсь вернуть это «наше». Вчера я познакомился с одним типом в чате…
Ладно, не буду тебя обнадеживать. Не буду говорить ни о чем заранее.
Ната! Малышка моя! Я буду всегда рядом. Я помню…
Я жду…
2
Ната моя, дорогая!
Эти письма, которые никогда не будут оправлены (конечно, если у небес вдруг не появится Интернетовский адрес), очень помогают мне. Когда все будет закончено, я наверняка, дам тебе их прочитать.
Уже скоро! Уже скоро я смогу вновь видеть тебя, моя девочка!
Так сказал мне мой новый знакомый.
Я ему верю.
Даже если он сам Дьявол, я ему верю. Тем более, что душу мою он пока не просил.
Познакомились мы с ним случайно, вчера. Да, как ты, наверное, уже поняла, в чате. На нашем любимом с тобой «Диване».
Через пару дней после нашего с тобой расставания, да, именно расставания (теперь я говорю это почти уверенно) я выбрался в Инет. На «Диване» были все наши: и Зайка, и Серая Туча, и Мерцающая, и даже пропавший давным-давно Грустный киллер. Было, конечно же, и полно посторонних, но они в разговор не лезли, так, тусовались сами с собой.
Я рассказал им про тебя.
Что тут началось!
Мерцающая, ну, Алена, помнишь же ее, расплакалась. Туча с расстройства отключился и даже Админ вмешался и объявил минуту молчания в чате. Всегда хладнокровный Грустный киллер ни с того, ни с сего взорвался и «отстрелил» с «Дивана» двух олухов, посмевших эту минуту нарушить.
Я видел все это и, честно тебе скажу, тихо плакал за монитором. Надеюсь, ты простишь мне эту маленькую слабость?
И вдруг появляется этот парень, ReSurrector и ставит весь чат на уши.
Сейчас, подожди, скопирую в письмо кэш этого разговора. Я его сохранил, зная, что тебя он заинтересует. Я в нем под своим прежним ником с приставкой «Одинокий».
ReSurrector: Привет всем, ребята, что грустные такие?:-(((
Грустный киллер: Черт, и этот туда же… 8-]]]
МЕРЦАЮЩАЯ: Хватит, киллер. Сходи лучше свою винтовку почисти. Может, успокоишься, наконец.
Грустный киллер: МЕРЦАЮЩАЯ, не лезь.
МЕРЦАЮЩАЯ: Грустный киллер, а я и не лезу. Успокойся, киллер!
ReSurrector: Да что случилось, объяснит кто толком?
Одинокий Клайв: ReSurrector, умерла наша подруга… Моя девушка… Позавчера…
ReSurrector: Одинокий Клайв, это я уже понял… Но почему все такие убитые? Жизнь остановилась?
Грустный киллер: ReSurrector, ты что, придурок?
Одинокий Клайв: …
МЕРЦАЮЩАЯ: … Я в шоке …
ReSurrector: Грустный киллер, я нормальный. Это вы все ненормальные, если считаете, что смерть – это конец всему. Понял?
Грустный киллер: ReSurrector, ну сейчас я тебе покажу, дружок, кто из нас более нормален!
Одинокий Клайв: Грустный киллер, СТОЙ!!! Не делай ему ничего. А ну-ка, ReSurrector, объяснись.
Грустный киллер: Одинокий Клайв, ты, что не видишь, что это очередной отморозок?
МЕРЦАЮЩАЯ: Даже имя себе выбрал – Оживитель. Вот гад!:-[[[
ReSurrector: МЕРЦАЮЩАЯ, а если я на самом деле могу оживлять? Мне надо было назваться Necromancer?:-)))
Грустный киллер: ReSurrector, ты точно ненормальный!
Одинокий Клайв: ReSurrector, ты можешь ОЖИВЛЯТЬ ЛЮДЕЙ?!
ReSurrector: Одинокий Клайв, а что тут такого?
МЕРЦАЮЩАЯ: ReSurrector, может, и рыбку мою золотую оживишь? Она на днях сдохла, объевшись корма…
ReSurrector: Одинокий Клайв, тут нам не дадут поговорить спокойно. Пошли на отдельный Диван. Или нет… Скинь-ка мне лучше номер своей Аськи…
И я сбросил ему свой номер ICQ пейджера.
Сегодня мы договорились о встрече. Я верю и не верю. Но я надеюсь. Я верую в то, что он сумеет вернуть тебя мне.
А больше мне в этой жизни ничего и не надо.
Ладно, заканчиваю… ОН меня ждет…
Целую. Всегда твой, Андрей.
Вадим Немченко
1
Андрей Палтус сидел напротив него в кресле, отрешенный, чужой, незнакомый, словно был он не племянник вовсе, а совершенно посторонний Вадиму человек. Взгляд его был холоден и пуст, наверное, как у Кая из «Снежной королевы», когда в глаз тому угодил осколок льда. По крайней мере, Немченко глаза замороженного Кая такими именно себе и представлял.
– Ну, здравствуй, – произнес Вадим. – Рад видеть тебя снова.
– Я тоже, Вадим Дмитриевич.
– Что-то не заметно, – усмехнулся Немченко сквозь зубы. – Надеюсь, я сегодня, наконец, узнаю, где ты был, что делал, где пропадал все это время. И как Машка попала в руки этого мерзавца. Ты ее ведь охранять должен был, разве нет?
– Должен, – покорно склонил голову Андрей.
Немченко поймал себя на острейшем желании вскочить, со всей силы садануть по столу и заорать в полный голос, что бы, наконец, выражение лица Палтуса изменилось. Например, на недоумение. Или может, на отвращение. На что угодно, лишь бы непроницаемая маска на его лице превратилась хоть на мгновение в нечто, более свойственное обычным людям.
Но так, конечно, делать не следовало. Следовало терпеливо и внимательно – вдумчиво! – разбираться в сложившейся непростой ситуации.
– Где ты пропадал, дорогой друг целых четыре месяца? Мои люди излазили все места, где ты хотя бы чисто гипотетически мог появиться. Вдоль и поперек. А сегодня ты заявляешься и говоришь мне – здрасте, дядя. Прошу любить и жаловать. Это первое. И второе, наверное, даже самое главное. Как получилось, что моя дочь, известная тебе Мария Немченко, оказалась у Тензора? У этого уродца, которого пока, к огромному сожалению, я тоже так и не смог найти. Где она сейчас, что с ней?
Палтус молча шевелил губами.
– Я внимательно слушаю тебя, Андрюша, – напомнил о себе Немченко.
– Ничего не помню, – после паузы признался Палтус, глядя теперь куда-то вниз, под ноги. – Очнулся я сегодня рано утром в двухстах километрах от Москвы. В каком-то старом, гнилом автобусе. Вылез, поймал попутку. Сразу приехал сюда.
– Похожую историю я уже от тебя когда-то слышал, – терпеливо заметил Вадим. – Четыре месяца назад, когда ты исчез в первый раз. Это ты помнишь?
– Дало Ханиных? – поднял Андрей голову. – Конечно.
Прекрати ты так на меня смотреть, едва не заорал Немченко. Где моя дочь, сволочь?! Однако, вместо крика он всего лишь несколько раз глубоко вздохнул.
– Прекрасно, – кивнул Вадим. – Что ты помнишь еще?
– Как забрал машину из гаража. Приехал за Машей. А дальше – ничего, автобус.
Немченко с хрустом размял шею.
– Мы можем освежить тебе память, – вкрадчиво предложил он. – Болью. Очень сильная боль часто помогает при такой запущенной амнезии.
– Как скажите, я готов, – спокойно ответил Палтус и добавил, помолчав. – Дядя.
Вадим рывком поднялся из кресла.
– Посиди-ка здесь, – бросил он племяннику на ходу.
Захлопнув за собой дверь кабинета, Вадим несколько мгновений постоял, прижавшись спиной к надежному и крепкому косяку. Его колотило от злости.
В приемной сидела одинокая секретарша Леночка и что-то быстро печатала на компьютере – только клавиши щелкали. Она подняла на Немченко удивленные глаза.
– Что-то нужно, Вадим Дмитриевич? – озадачено поинтересовалась секретарша.
– Все в порядке, – отозвался Вадим. – Я отойду на пару минут, пригляди за Палтусом. Он в кабинете сидит. Кофе ему сделай или, там, чаю.
– Конечно, Вадим Дмитриевич, – с готовностью поднялась Лена. – Сейчас я у него узнаю.
– Ага, – кивнул Немченко. – Обязательно узнай.
2
Дима Стременников был на месте.
Он сидел в кресле, закинув ноги на стол и целиком погрузившись в созерцание чего-то на большом мониторе. Беспроводная клавиатура лежала у него на коленях.
– Дима, – закрыв за собой дверь, позвал Вадим.
– Ну, надо же! – удивился Дима, оторвавшись от созерцания. Клавиатура немедленно оказалась на столе. – Какими судьбами?
– Трудными, – ответил Вадим. – Есть у тебя что-нибудь выпить?
– Тебе же врач запретил, – озадачился Дима, поднимаясь.
– Да пошел он… Так есть?
– Есть, – растерянно ответил Дима. – Вискач с Нового года остался. Будешь?
Немченко махнул рукой и рухнул на широкий диван. Вытер холодный пот со лба. Стременников задумчиво разглядывал содержимое маленького холодильника в углу.
– Виски нет, – огорченно сообщил он через плечо. – Все выдули. Водку будешь?
– Плесни мне на пару пальцев, – кивнул Вадим.
Через мгновение в его руке оказался стакан.
– Ну, давай, – махнул им Немченко и залпом выпил.
Водка неприятно обожгла гортань. Вадим поморщился.
– На-ка, запей, – заботливо притянул ему Дима стакан пузырящейся колы.
– Ага, – кивнул Немченко.
– Не сорвись опять, – предупредил Дима, убирая водку в холодильник.
– На пьянку времени совсем нет, – пожаловался Вадим. Он глотнул колу и поставил стакан на стол. – Никогда не понимал, как в штатовских фильмах люди водку из стакана цедят. Смакуют, блин!
– Может, они никогда настоящей водки не пробовали? – предположил Дима.
– Не знаю, – Вадим пожал плечами. – Может быть, – он посмотрел на Стременникова снизу вверх. – Прикинь, у меня сейчас в кабинете сидит живой Андрюха Палтус.
Дима вытаращил глаза.
– Это как? – не поверил он. – Целый и невредимый?
– И невредимый, – поддакнул Вадим. – Понимаешь, живой!
– Это добрый знак, – сказал Стременников. – Может быть, и Машка…
– Дима! – оборвал его Немченко. – Хватит! – он покрутил в руках пустой стакан и продолжил после паузы:
– Ума не приложу, что мне теперь с ним делать.
Дима молча встал, вернулся к холодильнику и налил водки в освободившийся стакан. Только теперь себе. Залпом выпил, сморщился, сдерживая дыхание, и приложился к бутылке с колой. Пластиковая бутылка возмущенно захрустела.
– И что, – выдохнул Дима. – Что он говорит?
– Что ничего не помнит.
– А ты ему веришь? – прямо спросил Стременников.
Вадим полез за сигаретами.
– Нет, – подумав, твердо ответил он.
– Но он твой племянник, – напомнил Дима.
– Он мой племянник, – с горечью подтвердил Немченко, закуривая.
Стременников в затруднении почесал затылок. От этой дурацкой привычки он пытался избавиться уже несколько лет.
– Палтус опасен, – после паузы сказал Дима. – Он очень опасен, но убирать его пока нельзя. Возможно, он что-то знает.
Немченко молча кивнул.
– Возможно, он приведет нас к…, – Стременников замялся на мгновение. – К Тензору. Но как вытащить то, что у него в голове?
Вадим поднял голову. Оба понимали, что имелось в виду совершенно другое. И Немченко был благодарен другу за эту заминку.
– Может, гипноз? – с надеждой предложил он.
– Надо пробовать, – ответил Дима. – Нам нужен хороший специалист. А Палтуса пока необходимо изолировать. Надежно, с постоянным наблюдением и охраной.
– У тебя есть кто-нибудь из врачей? – поинтересовался Немченко.
– Найдем. Это не проблема. Проблема в том, чтобы в закрытой клинике разместить наших людей.
– Это решу я, – решительно поднялся Вадим, хлопнув себя по коленям. – Ты найди хорошее местечко, а я разберусь с охраной. Договорились?
– Постой-ка, – нахмурился Дима. – А сегодня?
– А сегодня Палтус переночует на складе, – ответил Немченко. Он несколько раз быстро затянулся и кинул сигарету в недопитый стакан. – И завтра, если что, тоже переночует. Я ребят сейчас же отправлю, пусть его отвезут, сдадут Васе и выставят караул.
– Больше упускать Палтуса нельзя, – подытожил Стременников.
Максим Дронов
1
Утро выдалось не из легких.
Сыворотка не стабилизировалась и распадалась на четвертой минуте, Сережа Моисеев опять заболел затяжным гриппом, а секретарша Катя, перепутав файлы, распечатала и, не проверив, отдала шефу вместо недельного доклада сборник интернетовских анекдотов.
Ближе к обеду Максиму позвонила мама.
На работу ему она звонила чрезвычайно редко и всегда по каким-нибудь экстраординарным поводам. Поэтому, услышав ее голос в телефоне, Максим непроизвольно напрягся.
Как выяснилось, не зря.
Сбивчиво и нервно она поведала о телефонном разговоре с тетей Олей. У Андрея, судя по всему, совсем поехала крыша. Обвешав комнату Натальиными фотографиями, обставив свечами, иконами и крестами в человеческий рост, он объявил, что собирается оживить свою любимую. Что, мол, он сумеет исправить ошибку Господа, которую тот в отношении Натальи допустил. Что мир не без добрых людей и многие готовы ему в этом начинании помочь. И что, наконец, в Интернете он уже организовал коллектив «воскресителей». Сообщил все это своей матери друг Андрюха, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения и, расплакавшись после, как ребенок, уснул сном праведника. Все это Андрей проделал в первой половине дня сразу же после ухода Максима. А сейчас он, поспав и слегка вернувшись на нормальные рельсы, поднялся и исчез в неизвестном направлении, оставив лаконичную записку: «Ушел оживлять». Тетя Оля, естественно, немедля позвонила Максиму домой.
– Ты, Максик, не знаешь ли, часом, где он? – закончила мама свою историю.
«Максиком» она, наверное, будет меня и в шестьдесят лет называть, подумал Максим удрученно.
Заверив ее, что постарается найти друга Андрюху во что бы то ни стало, он завершил разговор. Откинувшись в кресле, задумался.
Он прекрасно понимал состояние Андрея. Тот был человеком слишком эмоциональным и для него потерять любимую означало трагедию всей жизни. Вообще-то, поправил Максим себя, для любого человека это стало бы трагедией. Даже для самого тупого и черствого. А для меня?
На мгновение он представил, что его Алена вдруг умерла, и ощутил озноб по всему телу. Бедный Андрюха! Дружище, как же тебе сейчас плохо! Но что он такое выдумал про оживление…
Может быть, Андрей тоже трудится на нашу контору?
Дронов придвинулся к селектору.
– Катя, – нажав кнопку, сказал он, – соедини меня, пожалуйста, с Тарасом Васильевичем.
– У него совещание, – памятуя о недавней ссоре, холодно ответила секретарша.
Максим тоже вспомнил о проклятом докладе. Выволочка Кате неожиданно получилась основательная.
– Тогда с Тополевым, – отчасти виновато попросил он.
– Минуту.
В селекторе что-то щелкнуло, и через мгновение послышался густой бас Антона Тополева.
– Да?
– Антон, это Дронов.
– Слушаю, Макс.
– Не подскажешь, кто у нас занимается вопросами оживления?
Молчание.
– Вообще-то, этим у нас никто не занимается, – медленно произнес Тополев. – А что случилось?
– А Вепрь?
– Да что стряслось – то?
Максим покусал губу.
– Так… проблемы…
– У тебя?
– Мои проблемы разрешены давным-давно, – усмехнулся Максим, сразу вспомнив, как они были разрешены. – Проблемы у моего друга.
– А… Что с ним? – Антон всегда очень близко к сердцу воспринимал чужие неприятности. За это его и ценили. Хотя, конечно, не только за это.
Максим замялся, подбирая слова.
– У моего друга умерла девушка, – сказал он. – Глупый несчастный случай. А он… Он заявил своей матери, что собирается ее оживить. Понимаешь? Ее уже дней пять, как похоронили. А он – оживить! Вот я и подумал, может он про эти оживления от кого-нибудь из наших услышал. Может даже работает на нашу контору в качестве какого-нибудь компьютерщика. Здорово он в компьютерах разбирается. Вот я и решил выяснить.
– Как фамилия?
– Кого? – не понял Максим.
– Да, друга твоего.
– А… Симонов. Андрей Симонов.
Тополев задумался.
– Нет у нас такого, – после паузы произнес он. – А друг твой этот – в порядке?
– В смысле?
– Ну, с головой у него все в порядке? Может, свихнулся он с горя?
Максим вспомнил безумные глаза Андрея и почему-то трясущуюся руку с сигаретой.
– В порядке, – неуверенно ответил он. – В полном.
Тополев помолчал.
– А сейчас он где?
– В этом-то и проблема, – ответил Максим. – Я его утром видел. Вроде бы в норме был, – соврал Максим. – А потом куда-то пропал. Оставил матери записку, что, мол, уехал оживлять свою девушку. Вернусь, маманя, поздно, готовьте ужин на троих…
– Ага… – оживился Тополев. С чувством юмора у него, очевидно, сегодня были проблемы, потому, что он продолжил серьезно:
– А твой друг, говоришь, в компьютерах разбирается?
«Повезло, – подумал Максим. – Похоже, Антон заинтересовался проблемой».
– Да, – ответил он. – Нормальный умный парень. Не какая-то дешевка с ноутбуком под мышкой.
– Наверное, и на роликах катается… – задумчиво произнес Тополев. – Помнишь фильм «Хакеры»?
– Конечно, – сказал Максим. – Но мой друг не из таких.
– Х-м… Интересный случай, – хмыкнул Тополев. – Хорошо, я выясню. И если кто-то из наших встрял в это дело, по башке настучу всем. Давай-ка, собирай в охапку проблемы своих друзей и завтра с утра – ко мне. Естественно, если приятель твой не объявится. Подходи часам к десяти, у меня будет время. А там уж, если понадобится, и Вепря со всей его магической братией подтянем… Он как раз должен сегодня вернуться.
– Спасибо, – сказал Максим. – Жалко парня.
– Всех не нажалеешься, – хмыкнул Тополев и повесил трубку.
2
Антон Тополев был правой рукой Петровского.
О его предыдущей жизни до прихода в компанию, Максим практически не знал ничего, но, судя по упорным слухам, занимался тот по молодости лет серьезным хакерством. Вскрыл с друзьями несколько банков, кажется, даже дело по этому поводу уголовное заводилось, но тут вмешался спаситель гениев Тарас Петровский и разрешил ситуацию. Как уж он ее разрешил, Максим мог только догадываться. Он искренне надеялся, что не тем способом, каким разрешалась его, собственная ситуация.
Безвыходная и жестокая личная проблема.
И хотя сейчас предсмертные хрипы бывших коллег все реже преследовали Максима по ночам, а видение окровавленного полуволка, получеловека, с наслаждением ломающего стены, сносящего дверные проемы и безжалостно направляющего стаю собак на смерть и вовсе перестало появляться. Однако омерзительный осадок после такого эксперимента все-таки остался. Он помнил, как стоял тогда под проливным дождем, среди заброшенных зданий какой-то промзоны. Позади догорал офис с изуродованными телами бывших коллег, а впереди темнела стая псов, ощерившихся клыками. Его шерсть была в дымящейся крови, а когтистые лапы медленно превращались в обычные человеческие руки. Тогда, в тот кровавый день безжалостной мести, Дронов не плакал. Он плакал после в госпитале «Полночи», куда его определил Петровский. Тайком, под одеялом, стискивая зубами подушку, чтобы не дай бог, никто не услышал.
Оттуда, не выдержав нестерпимой внутренней боли, Дронов сбежал. Он прятался от Тараса несколько дней, не звонил и не появлялся в офисе, стараясь хоть как-то смириться с убийствами. А потом он все-таки приехал к Петровскому домой и пошел с ним вместе на первое нормальное «превращение», на Сбор, как называли волчьи игрища в «Полночи».
Теперь Максим понимал, что другого выхода у него не было.
Либо, либо, другие варианты исключались.
Даже другой, предложенный тогда Петровским путь на самом деле не был выходом… Это было бы постыдным бегством…
Наверное, самые тяжелые жизненные воспоминания, подумал Максим, положив трубку телефона. Дай бог, чтобы теперь такие воспоминания не появились и у Андрея.
Вадим Немченко
1
Гениальные фотографии обычно делают непрофессионалы. Когда его дочь в десятом классе внезапно решила стать известной фотомоделью, рангом естественно не ниже Клаудии Шифер, Вадим разорился на портфолио. Но и сейчас, грустно перелистывая тяжелые альбомные страницы, он в который раз убеждался, что лучшее фото Машки сделал он сам, тогда, еще при жизни Натальи, в доме отдыха на Селигере. Неделя беззаботного счастья – что может быть лучше для отличного снимка?
Он поднял голову от альбома с портфолио и погладил смеющееся лицо дочери в рамке на столе.
Где же ты, дочь? Что с тобой? Четыре месяца неизвестности. Жива ли ты?
Тензор, – с ненавистью подумал Немченко. Неуловимый дьявол. Демон из кошмарных снов, а в обычной жизни рядовой студент Петр Авалкин. Будь проклят ты во веки веков. Я тебя достану. Совсем скоро у меня найдется к тебе золотой ключик. Либо этим ключом окажется Палтус, либо моя ненависть.
На столе зазвонил телефон.
Вадим отложил портфолио и поднял трубку.
– Ничего не могу найти для твоего племянника, – пожаловался Дима. – Предлагают стационарное лечение. Сроки вообще никто не гарантирует. Мол, с таким сложным случаем, ничего определенного сказать нельзя. Так что, тебе решать.
– А что тут решать-то? – разочарованно произнес Вадим. – Вариант не годится.
– Я вот что подумал, – сказал Дима. – Может быть, спросишь у Петровского? У него наверняка есть какие-нибудь специалисты. А ты с ним вроде бы не на ножах.
– И какие нужны специалисты?
– Не знаю. Мозгоправы какие-нибудь. Психиатры, гипнотизеры. Если уж у него половина «Полночи» оборотни, то вполне возможно и такие товарищи присутствуют.
– И ты мне предлагаешь запустить в наш курятник их гипнотизера? – удивился Вадим. – Дима, ты что?
– А что еще остается?
Немченко мгновение подумал.
– Ладно, – согласился он. – В крайнем случае, мы к ним в контору Палтуса отвезем. Пусть на месте смотрят.
2
После исчезновения дочери Немченко поднял своих людей в ружье. Двух ближайших приятелей Авалкина допросили с пристрастием на следующий же день. Вадим здорово психовал, поэтому разговор с ними получился недолгий. Дима настоятельно порекомендовал поумерить пыл. Немченко прислушался. Стременников был единственным человеком, с мнением которого он считался.
Через несколько дней поисков Вадим знал о проклятом Авалкине почти все. Вернее, официальную часть его биографии. Но это ничего не давало. Найти след человека, похитившего дочь, в десятимиллионном городе никак не получалось. А сам Тензор исчез. Словно растворился в вечно живом муравейнике.
После нескольких недель бесплодного ожидания, Вадим сорвался. Он ушел в длительный запой. Вначале появлялся на работе, мутными пьяными глазами рассматривая растущую стопку папок с неотложными делами. А потом и появляться перестал. Звонил, доставая всех с расспросами о ходе поисков. Спустя какое-то время он окончательно замкнулся на своем горе. Выгнал домработницу, уволил двух шоферов, и, хотел было разогнать всю команду, да Дима не дал.
Почти два месяца беспробудного пьянства в опустевшем доме не помогли Вадиму избавиться от тоски. Ему становилось с каждым днем только хуже.
Вернул Немченко к жизни Дима Стременников. Он нашел Вадима в опустевшем доме, плачущим над фотографией пропавшей дочери. Немченко лежал на полу, заваленный пустыми гильзами и не менее пустыми бутылками. Он расстреливал приклеенный к стене портрет, выдранный его дрожащей рукой из какого-то журнала. На нем улыбался миру рыжий Рон Уизли – вылитая кинематографическая копия ненавистного Тензора.
Стрелял Немченко хорошо. От лица Уизли на стене осталась только четверть левой половины.
– Отдыхаешь? – скептически оглядел воцарившийся в доме развал Стременников.
Вадим толком уже не мог говорить. Да и Диму на фоне обоев он различал с великим трудом.
– По-ш-ее-л…, – промычал Вадим, помахивая пистолетом. И, вздернув руку, всадил в стену еще две пули.
Дима помахал рукой, разгоняя пороховую гарь.
– Машка твоя жива, – огорошил он Немченко, брезгливо присаживаясь на краешек стола. Там громоздились затянутые плесенью тарелки. – Мы обыскали все морги. Просмотрели все неопознанные трупы. Машки среди них нет.
– А то ты не зна-ае-ешь…? – горько усмехнулся Немченко.
– Знаю, – кивнул Дима. – Спрятать можно любого. Закопать, утопить, растворить, закатать в бетон. Вариантов масса при наличии воображения. Но, подумай, если бы Тензор ее убил, думаешь, он стал бы прятать ее тело?
На лице Немченко промелькнуло осмысленное выражение.
– Ду-ума-аешь, нет? – с надеждой выговорил он.
– Конечно, – уверенно ответил Дима. – Тензор – дешевка и показушник.
Вадим завозился на полу, пытаясь подняться.
– Три месяца, – сказал Стременников. – За три месяца может случиться всякое. Но за это время мы не нашли ее среди мертвых. Значит, она – среди живых.
– Я…, – судорожно вздохнул Вадим, откинувшись на кресло. – Я уже не знаю, Дим. То верю, то не верю.
– А ты обязан верить! – вдруг заорал Стременников. – Обязан верить до конца! Ты должен верить!
– Я не могу, – сказал Немченко и вдруг заплакал. – Я устал.
Дима поднялся и смел со стола гору посуды. Тарелки жалобно зазвенели по кафелю.
– Ты должен верить! – закричал он. – Ты – отец! Ты обязан каждую минуту быть готовым к ее возвращению! Кого она найдет здесь вместо бойца?! Хнычущую размазню, превратившую дом в свинарник?! Жалеющее себя ничтожество?! Подзаборную пьянь?! Ты – что, Вадя?! Что с тобой стало?! Почему ты так себя распустил?!
– Я устал, – тихо повторил Немченко.
И тут Дима сделал то, что никогда не делал.
Он подскочил к нему и схватил за грудки, подняв поникшую голову к своему перекошенному от злости лицу.
– Если ты будешь здесь валяться, мы никогда ее не найдем, понял?! – брызгая в бешенстве слюной, сказал Стременников. – Если ты будешь здесь валяться – ты проиграл Тензору. Ты уже проиграл, просрал свою дочь, Вадя! Мы найдем ее вместе, понял?! Ты и я! Живую!
Вадим молчал.
Перед его глазами стояло серое осеннее утро. Тензор. Выплевывающий пули пистолет в руке. Что он сказал тогда? Что тогда сказала эта мразь?
– Считай, что свою дочь ты убил сегодня. Первый раз на КПП, у дома Петровского. А второй раз уже здесь, дома. Сейчас…
И в Немченко проснулась ненависть. Ослепляющая, безумная, отчаянная.
– Нет! – заорал он, отпихивая Димины руки. – Она жива! Машка!
– Ты со мной?! – жестко спросил Стременников. – Мы найдем ее?!
– Да!!! – словно выплюнул Вадим.
– Мы пойдем до конца?!
– Да!!!
Дима медленно поднялся.
– Вставай! – приказал он. – Пора за дело.
И чудо произошло.
Конечно, в тот день Вадим не попал в офис. Зато два врача, экстренно вызванные Стременниковым, плотно занялись подорванным здоровьем. Дима дежурил у кровати и старательно культивировал зародившуюся в Немченко ненависть. И пока две вызванных уборщицы приводила Авгиевы конюшни в порядок, Немченко спал и видел хорошие сны. Через три дня Вадим поднялся. С трудом, еле передвигая ноги. Ему помогла выпестованная, лютая, сжигающая изнутри черная страсть.
– Где? – схватил он за плечо, задремавшего рядом в кресле Стременникова. – Где она?
– Приводи себя в порядок, все расскажу, – не раздумывая, отвечал Дима.
На следующий день Вадим прибыл на работу чистый, побритый, подстриженный и благоухающий модным ароматом. Секретарше Леночке он обходительно преподнес огромный букет роз.
– Меня нет, – привычно подмигнул он ей. – Ни для кого.
А потом заперся в кабинете с Димой.
Это было месяц назад.
Но, теперь все в порядке, девочка моя, погладил Немченко портрет дочери. Теперь я знаю, что ты жива. Я верю, что ты жива и обязательно вернешься. Мы найдем тебя.
Он придвинул к себе телефон и набрал номер Петровского.
