Текст книги "ГАМБИТ МАККАБРЕЯ"
Автор книги: Кирил Бонфильоли
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
10
Маккабрею дают совершенно простое – нет, восхитительное – задание, и он умудряется пустить его псу под хвост
И ВСЕ РАВНО, ЧАРЛИ-ДОРОГУША, – сказала она, пока я мотылял безжизненный ломтик бекона по тарелке для завтрака. – И все равно, тебе не чересчур удалось, правда? Покушение то есть? Человек из ЦРУ наверняка бы проверил все патроны до единого – цэ-эрушные шишки, говорят, никаких оправданий и слушать не желают.
Единственное остроумное возражение на это, пришедшее мне в голову, было таково, что подобное ему я бы ни за что не помыслил адресовать нежновзращенной миллионерше, и потому я придержал язык и с ненавистью пырнул жареное яйцо.
– Быть может, – продолжала она, – это задание оказалось для тебя крутоватым: как ты сам часто говоришь, ты уже не юноша, да?
Применив силу запястья и кисти – о продолжающемся наличии коей силы в себе я даже не подозревал, – я одним ударом ножа рассек ломтик хрустящего жареного хлеба, отправив половину в полет через всю комнату, словно тарелочку для стрельбы.
– Поэтому, – сказала Иоанна, – я придумала для тебя одно маленькое задание, которое ты сочтешь простым и восхитительным.
Я испустил череду осторожных недоверчивых звуков, которые могли или не могли быть слышимы за чавканьем жареным хлебом.
– Тебе понадобится лишь подружиться – очень крепко подружиться – с красивой молодой женщиной. Она – нечто вроде моего делового партнера в одном конфиденциальном предприятии, и у меня такое чувство, что она протекает. О перестань же воздевать так глупо брови, дорогуша, – ты отлично понимаешь, о чем я: она немного слишком разговорчива с нашими… э… конкурентами. Я хочу, чтобы ты подобрался к ней поближе – причем трать сколько влезет. Так, словно ты устал носить с собой всю эту кучу денег. От такого обращения она станет пялиться на тебя с обожанием. Затем начинай ухлестывать – и посмотрим, действительно ли она так болтлива, как я подозреваю. Можешь намекнуть, что ты журналист-расследователь одной из английских воскресных газет, хм?
Мои нож и вилка обрушились на тарелку – посуда поменьше просто раскололась бы напополам, – а сам я встал, излучая арктический взор, от которого просто увяла бы женщина поменьше.
– Есть вещи, – чопорно произнес я, – которых совершенно немыслимо требовать от мужчины. Покушаться на жизнь царствующей особы – да. Изображать журналиста воскресной газеты – нет.
– Прости меня, дорогуша, – торопливо залопотала Иоанна, – мне, быть может, не хватило, э-э, проницательности, когда я это предложила. Тогда, наверное, можно намекнуть, что ты крупный инвестор и слыхал, что у нее может оказаться некая инсайдерская информация по некой очень симпатичной сделке – как раз ее кусочек тебе очень хотелось бы приобрести, и в доказательство у тебя имеется бумажник. Но сначала подберись к ней поближе, завоюй ее доверие; я уверена, что она сочтет тебя восхитительным. Да мама родная, я же тебя восхитительным считаю, разве нет?
Я снова уселся, но завтрак мой долее не чаровал меня: он выглядел жестокой пародией на Кандинского.[57]57
Василий Васильевич Кандинский (1866–1944) – русский живописец и график, один из основоположников и теоретиков абстрактного искусства.
[Закрыть]
– Очень хорошо, – наконец вымолвил я. – Как и где я должен захороводиться с этой дамой?
– Сегодня вечером, дорогуша. Все уже улажено. Ее зовут Лоретта. Ты будешь ее партнером на приеме: это всего-навсего Нефтяное Арабское Посольство, поэтому не стоит охотиться за белой бабочкой и фраком, простой смок вполне сгодится. Извини, я имела в виду обеденный пидж.
Лоретта оказалась владелицей эдакого изумительно уязвимого лица, похожего на цветочек; казалось, ее глаза вечно готовы переполниться слезами счастья, а щедрые губы искусаны в тысяче зверских поцелуев. Я поймал себя на том, что мне хочется ее защитить, – ведь все, на самом деле, сводится к этому, не так ли? Насколько бы я ни был молодым мужем, мне до боли возжелалось выяснить, соответствует ли все остальное в ней обещаниям этого милого личика.
После приема и того, что сошло за буфет в Посольстве подобного класса, она деликатно содрогнулась, когда я предложил нанести совместный визит в ночной клуб. (Я тоже несколько содрогнулся, хотя моя дрожь проистекала от облегчения, что не придется тратить много денег. Я не скаред, скажу я вам, честное слово, но пятьдесят фунтов за паршивую шампань и избыток децибел никогда не привлекали меня своей выгодностью. «Квантум меруит»,[58]58
Сколько заслужил (искаж. лат.).
[Закрыть] как я всегда говорю.)
– Возьмите меня домой, – промурлыкала она. Ее мурлыканье относилось к той марке, что распространяет знакомый зуд от основания позвоночника к дорсальным областям. Я и взял ее. Домой то есть. «Дом» ее оказался квартирой в ненавязчиво шикарном квартале рядом с Кёрзон-стрит. Швейцар ненавязчиво нас не заметил, но спина его истекала милостью. Если швейцаровы спины вообще способны красноречиво сиять словами «Благословляю вас, дети мои», спина этого швейцара лучилась именно ими.
У дверей квартиры Лоретта вручила мне ключ – терпеть не могу дам, которые делают вид, будто способны открыть дверь без посторонней помощи, – и встала в такой позиции, что мне пришлось бы прижаться к ней едва не вплотную, чтобы дотянуться до замочной скважины. Ее огромные фиалковые глаза искательно глазели на меня, сочась вышеупомянутыми непролитыми слезами, губы трепетали боязливым тремоло – короче, она бесконечно малыми приращениями выделяла все те сигналы, кои должны подсказать малому, что девица желает оказаться поцелованной, причем – незамедлительно. Я взялся за эту задачу с энтузиазмом. Лоретте такое удавалось хорошо. Когда ее дыхание участилось, я отыскал скважину, и, по-прежнему замкнутые в объятиях друг друга, мы фокстротом вступили в квартиру. Фатера оказалась роскошной – всюду цветы, а над всей прочей обстановкой превалировала чудовищных размеров софа, подтянутая поближе к пылающему в камине живому огню. Лоретта на миг исчезла и вернулась босиком с бутылкой «Арманьяка» и двумя бокалами. Не помню, каким был «Арманьяк», – меня заворожили ее идеально вылепленные мизинчики на ногах, которыми она покручивала перед пламенем.
В порядке затравки для разговора я неуклюже отметил, дескать, широко известно, что это – вернейший способ обморозить пальцы, на что она необъяснимым манером расхохоталась. После чего неистово рухнула на меня. Рты наши встретились и сомкнулись со всей безмозглой решимостью пары стержневых магнитов. Минуту или две – а может, и все три – не было слышно ничего опричь чавканья, коим всегда сопровождается сосание лиц, треска поленьев в камине и пчелиного жужжания определенных застежек-«молний». (Ежели когда-либо стремительный рост цен на шантаж вынудит меня написать мемуары, я полон решимости озаглавить их «Молниеносная моя погибель».)
Как вдруг, едва стало избыточно ясно, что Лоретта любезно рассчитывает, что я коварно ею воспользуюсь, я, виновато вздрогнув, выпутался из ее объятий. Не молодой ли я муж? Не влюблен ли я в свою молодую жену Иоанну? Ответы были: «Определенно» и «По всей видимости» – именно в такой последовательности. Мне было велено «подобраться к ней поближе» – но не выхожу ли я за пределы? Лоретта томно показывала мне, что некоторыми своими деталями анатомии за некоторые пределы я уже вышел, если вы мне простите некоторую вульгарность, но лишь на этот раз.
– Послушайте, э, дорогая моя, – проблеял я. – Мне в голову только что пришла ужаснейшая мысль.
– Все в порядке, – промурлыкала она. – Я утром приняла пилюлю.
– Нет-нет-нет, я не об этом; а я о том, что абсолютно пообещал телефонировать своему, э, деловому управляющему до… – я украдкой метнул взгляд на часы, – до полуночи. Он летит во Франкфурт или какое-то подобное место с первым лучом зари. Не мог бы я воспользоваться?..
– Скорее, – ответила она, передавая мне телефонный аппарат. Я набрал номер. Ответил милый и сдержанный голос Иоанны. Призвав на подмогу все ржавые остатки немецкого языка, что я только мог припомнить, я гортанно обратился к ней:
– Ах, херр, эр, Иоганн! Хиер ист Чарли Маккабряй!
– Солнышко, ты уже пьян?
– Наин, найн, – вскричал я, продолжая применять тевтонское наречие. – Не понимайт ли вы германски?
– Ну разумеется, Чарли-дорогуша, понимаю. Твой немецкий несколько отличается от моего, но, думаю, что-то разобрать я смогу.
– Гут. Понимание есть все, что нужно будет мне. Здесь есть что-нибудь о маленькой трудности. Для завладения уверенностью нашего друга выглядит необходимым, чтобы в постель я взять ее был должен. Что делать мне? Халло? Халло? Не слышь ли ты меня?
– Слышу, дорогуша. Ты хочешь сказать, что тебе нужна «зеленая карта»?[59]59
«Зеленая карта» – документ, подтверждающий вид на жительство с правом на трудоустройство, выдаваемый иностранцу, получившему статус постоянно проживающего в США. Первоначально был зеленого цвета, позднее – розового. Официальное название – «форма 1-551».
[Закрыть]
– Что это есть? Ах, йа, теперь я понимайт.
– Ну что ж, ладно – но лишь на этот раз. Но, Чарли…
– Йа, херр Иоганн?
– Тебе не должно это понравиться.
– Найн, херр Иоганн. Гутен нахт.
– Ой, и вот еще что, Чарли?
– Йа?
– Оставь немного на потом, хм?
– Цу бефель,[60]60
Как прикажете (искаж. нем.).
[Закрыть] херр Иоганн, – ответил я. Стерев вороватую бусинку пота с чела, я повесил трубку. А обернувшись к Лоретте, произнес: – Извините, дорогуша. Безумно важное дело. Я уверен, вы понимаете.
– Naturlich, – ответила она с ледяной сладостью в голосе. – Es Scheint mir dass du versucht hast von deiner Frau eine Freischute zu bekommen, und ich kann mirauch denken fiir was.
– Что что что? – осмысленно переспросил я.
– Я говорю, она разрешила вам потрахаться?
Ох батюшки, ох боженька, подумал я. В трубку, черт бы ее побрал, я назвал свое настоящее имя.
– Хо хо, – произнес я вслух с хитрецой и, за неимением более разумных слов или действий, заключил ее в объятия и страстно облобызал. Она уже застегнула «молнии» – опять мне вкалывать, – но персты мои ухватились за вытяжной трос. И тут Лоретта встала.
– Спокойной ночи, дорогой мой, – сказала она.
– Как это – «спокойной ночи»?
– Ну, видимо, так, как оно примерно есть, – спокойной ночи.
– Но но но…
– Да, было бы очень весело, но я собираюсь жить и дальше.
– Э?
– Я имею в виду, что не хочу оказаться убитой на этой неделе. Как и на любой прочей. Вот ваши зонтик и шляпа. И прошу, не думайте обо мне слишком плохо; вы мне показались очень славным, я всегда любила глупых мужчин. О, и еще, дорогой мой, – застегнитесь спереди. Ночи ныне холодны, вернейший способ обморозиться.
Швейцар читал за своей конторкой в вестибюле. Лицо его излучало милостивую пустоту, но мне поместилось, будто брови стража на йоту приподнялись, когда я прошаркал мимо.
– Спокойной ночи, – пробурчал я.
– Спокойной ночи, сэр, – озадаченно ответствовал он и вернулся к своему «Форуму». Вероятно, изучал статью о преждевременной эякуляции.
Дома Иоанна тоже воздела бровь – намного красивее и гораздо разрушительнее, чем швейцар.
– Ты так рано, Чарли-дорогуша?
Я рыкнул приглушенным манером и нацедил себе один из самых крупных стаканов виски с содовой за свою карьеру. Сифон с содовой я слишком не третировал. Без лишних слов Иоанна протянула мне две капсулы Е из маленького золотого «дражуа».[61]61
Бонбоньерки (искаж. фр.).
[Закрыть] Я угрюмо проглотил.
– Я сдулся, – в конце концов вымолвил я.
– Сдулся, Чарли? Ты хочешь сказать, Лоретта высосала…
– Нет-нет – сдулась моя легенда. Ты что, никогда не читаешь шпионских романов? Лоретта знает, кто я такой, эта сучка говорит по-немецки. Лучше меня вообще-то.
Иоанна, похоже, удушила в себе улыбку.
– Ну разумеется, говорит, дорогуша. Она же немка, понимаешь.
– Надо было сказать.
– Надо было спросить.
Я усмирил слова, что рвались с моих уст, ибо мне отнюдь не свойственно грязно выражаться перед дамами – женат я раньше не бывал, изволите ли видеть.
– Как бы там ни было, – продолжил я, когда благословенный виски основательнее закрепился в моей кровеносной системе, – операция провалилась. Я из нее ничего не выжал.
– И ничего не вжал?
– Терпеть не могу пошлости в женщинах.
– Ну же, Чарли, не будь таким ханжой; я ни на миг не ожидала, что она станет трепаться. Она воистину отлично вышколена. На самом деле я вообще-то проверяла тебя, а не ее. Что-то вроде теста на инициативность, понимаешь?
Я переварил это вместе с новым стаканом виски-с-с, который мог бы оказаться старшим братом своего предшественника. Кровь моя вскипела от досады и бессильного раздражения, а голову заполонили горькие рассуждения о природе женщин. Мне почудилось, что единственный способ сохранить последние клочья самоуважения – это прошествовать к кровати подчеркнутейшим манером.
– Думаю, я отправлюсь в постель, – вымолвил я незаинтересованным тоном человека, пившего как «Арманьяк», так и скотч, и – более того – отвергнутого в самой кульминации процесса страстного свидания.
– В постель? – переспросила Иоанна. – Здорово! А мне можно?
Я присмотрелся к ней с легким шевеленьем невольного восхищения в тораксе. Она встала одним легоньким движением, пожатием плеча сбросила «пеньюар» и обнажила бесстыдное маленькое творение из черных кружев, кое, казалось, ненадежно поддерживается лишь ее выдающимися сосками. Черные кружева заканчивались ровно там, где начинались ее длинные превосходные ноги; если бы Иоанна не была натуральной блондинкой, можно было бы не угадать, где у этого творения подол. Мой взгляд восхищения неуловимо сменился таковым же нежности – мне вспомнилась предыдущая роль «крупного инвестора».
– Можно? – робко переспросила она.
– Не знаю, – ответил я, – но довольно-таки уверен, что я бы смог.
Она потрусила к спальне. По природе своей я не похотлив, но в зрелище прекрасной женщины, трусящей передо мной вверх по лестнице в подобном ночном облачении, есть такое, что будит во мне зверя. Сам не знаю почему.
– Чарли? – спросила она несколько мгновений спустя. – Чарли?
– Мм-гммм? – выдохнул я, поглощенный.
– Чарли, ты притворяешься, будто я – Лоретта?
– Ну разумеется, нет, – солгал я. – Я думаю о своем шестерке[62]62
Шестерка (или «фаг») – прислуживающий младший ученик в английской мужской привилегированной частной средней школе; оказывает услуги старшему ученику – будит его по утрам, чистит обувь и т. д.
[Закрыть] в школе, если желаешь знать.
– Ты низок и порочен, – довольно пробормотала она.
– Чарли, – сказала она утром.
– Хрюк.
Твердой рукой извлекая мое лицо из ложбинки меж своих грудей, она повторила мое имя.
– Да, да, – капризно ответил я, – это по-прежнему я. Кого ты ожидала обнаружить? Онассиса?[63]63
Аристотель Онассис (1906–1975) – греческий миллионер, второй супруг вдовы президента США Джона Фицджеральда Кеннеди Жаклин Бувье.
[Закрыть]
– Послушай, Чарли… нет, прекрати… ну хотя бы на минуточку. Мне нужно с тобой поговорить. Твое свидание с Лореттой вчера вечером было всего лишь вторым заданием, но ты не можешь не признать, что оказался нестойким, правда?
– Не могу восхититься твоим речевым оборотом, – сонно пробурчал я.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Итак, если ты действительно хочешь принести мне какую-то пользу… нет же, перестань, я не об этой стойкости… тебя надо натаскать.
– Чепуха. Я натаскан. Специалистами. На Войне.
– Да, я знаю. Твое досье из Военного министерства[64]64
Военное министерство Великобритании было образовано в 1857 г.; в 1964 г. вошло в состав Министерства обороны.
[Закрыть] у меня в ящике стола внизу – стоило мне двухсот фунтов. – (Тут я проснулся.) – Ты набрал хорошие очки в рукопашном бою без оружия, организации диверсий и расстрелах, но это было четверть века назад, правильно? А курса подрывных действий ты так и не прошел, верно?
– Забыл, – ответил я, имитируя сонливость, коей больше не ощущал.
– Вовсе нет. Тебя пытались втащить в эти пакости сразу после Войны, но ты легкомысленно ответил им что-то о плоскостопии и трусости.
– Про трусость было правдой.
– Так вот, дорогуша, с этого же вечера ты записан на курс в нашем личном Педагогическом колледже.
– И вовсе никуда я не записал – и что, в любом случае, ты имеешь в виду под этим «нашим»? Кто эти «наши»?
– Записан-записан, дорогуша. А «наши» в данном случае – это «мы», я и некоторые мои подружки. Я все тебе когда-нибудь скоро об этом расскажу. Тебе понравится в Колледже, Чарли.
– И вовсе ничего мне не понравится, потому что, черт побери, никуда я не пойду.
– Милый старенький домик у Лейтон-Баззард.
– Я сплю дальше.
– Ты уверен, солнышко? Насчет того, что спишь? Уверен я не был, как выяснилось, еще примерно восемь минут, лишь по прошествии которых и заснул, но прежде она выжала из меня медленное согласие. Среди прочего.
Поскольку я органически не приспособлен к произнесению ложных утверждении, должен признаться: женившись на Иоанне, я остро предвкушал великую борьбу за власть между нею и Джоком. Увы, Джок подпал под чары Иоанны и превратился ныне в обычную пешку, спешащую предупредить ее малейшие желанья. Пожелай я в свои холостяцкие дни завтрак в половине первого дня – а именно в этот час завтрак был заказан в тот день, – Джок призвал бы кэб и отослал бы меня в «Лайонз» на ближайшем углу.[65]65
«Лайонз» – сеть однотипных фирменных ресторанов, кафе булочных-кондитерских одноименной компании.
[Закрыть] Сегодня же единственным его замечанием, когда он вкатывал корнфлексы, копченую рыбу, почки и кеджери,[66]66
Кеджери – жаркое из риса, рыбы и пряного порошка карри; было популярно во 2-й половине XIX и начале XX в., первоначально – индийское блюдо.
[Закрыть] был благовоспитанный вопрос, когда мадам пожелает отыметь ланч.
– Зачем ты так диковато урчишь, Чарли? – спросила Иоанна. – Похоже на Большой Кошатник в Зоопарке!
– Это запах копченой рыбы приводит тебе на ум данный зоологический анклав, – ответил я в надежде, что Джок меня услышит и помучается. Немного погодя, насытившись кеджери и крепким сладким кофе, я ощутил в себе довольно смелости, дабы вновь поднять вопрос о Педагогическом колледже для юных дам. С упором на то, что никакое обещание, выжатое из меня под воздействием натуральных блондинок, английским судом не принимается. Короче говоря, я никуда не еду.
– Послушай, – втолковывал я голосом разума. – Все эти дрянные второсортные обноски дзюдо и карате, которым обучают глупеньких дурочек в вечерней школе, – просто мусор. Женщины полагают, что добиваются каких-то результатов, потому что, пока они принимают абсурдные позы кунг-фу, размахивая пухленькими ручонками на еще более абсурдный манер и издавая гораздо более абсурдные вопли своими ротиками, хорошо оплачиваемый инструктор ведь не подходит к ним и не лупит с левой им в живот, а правой, по старинке, – в губную помаду, правда? Хотя готов спорить, именно этого ему часто и хочется. Но его сдерживают джентльменские инстинкты, каковые гласят: не бей даму в уязвимые места, кои у дам уязвимы все. Лично я никогда этих предубеждений не понимал, ибо я не прирожденный англичанин, но они тем не менее существуют… Любой обычный насильник или грабитель, – продолжал я, – подобных терзаний не испытывает. Он не станет вежливо дожидаться, пока дама примется махать ему руками угрожающим образом, и его не повергнут в смятение восточные кличи, которые она будет издавать. Он просто делает шаг вперед и прописывает объекту своего желанья пятерней в грызло – невзирая на ценный фаянс, размещенный там стоматологом, – за чем следует сходный удар чуть ниже ее, вот те крест, живого бюстгальтера. Никогда не подводит. (Полицейским женщинам, разумеется, известен трюк-другой; это означает, что они остаются в сознании, может, секунд на тридцать дольше, а в больнице проводят лишние тридцать дней.) …Мой же совет, – назидательно продолжал я, – любой женщине, подвергшейся нападению насильника или грабителя, будет таков. В случае с насильником: незамедлительно ложитесь на спину, задирайте пятки в воздух и кричите: «Бери меня, бери меня, я тебя хочу». Это обескураживает почти всех насильников, особенно если даме под вопросом случится быть такой дамой, на которую лишь насильник взглянет дважды. Если же он упорствует в достижении поставленной цели и подобная простенькая увертка его не смущает, большого вреда нет: лежите вполне спокойно и пытайтесь получить удовольствие. Выбор сравнительно прост: краткое и, быть может, не совсем неприятное вторжение в вашу физическую приватность – или болезненные увечья, вызывающие потерю привлекательной внешности и, вполне возможно, самой жизни. Кто, в конце концов, станет плакать по отрезанному ломтю, а? В любом случае ни при каких обстоятельствах не способствуйте задержанию насильника, ибо его адвокат непременно убедит многих присяжных, что вы его сами спровоцировали, и суд окажется намного болезненнее акта насилия… В случае с грабителем – немедленно вручите ему свой ридикюль – ибо вы едва ли настолько глупы, чтобы носить в нем что-либо поистине ценное, – сбрасывайте туфли и бегите. Бегите как вихрь, вопя при этом во весь голос. Вопите сиреной, паровым свистком – подобные субчики питают неприязнь к любому шуму, когда практикуют избранное ими ремесло. Мои пожизненные штудии искусства войны научили меня, что бегство – определенно самый рентабельный способ ведения боевых действий. Дает победу в очень немногих битвах, но сильно экономит войска. Спроси любого итальянского генерала, если сумеешь поймать его без сеточки для волос у него на голове. Или разумеется, если вообще сумеешь его поймать.
Изложив эти немногие и со вкусом подобранные соображения, я потянулся к копченой селедке жестом лектора, желающего отпить глоток воды.
– Чарли, – мягко произнесла Иоанна, – наш Колледж вообще-то не очень походит на вечерние классы по дзюдо. Ты сам поймешь, когда туда приедешь.
– Но, дорогая моя, неужели я только что не растолковал тебе с крайней недвусмысленностью, что я не поеду ни в какой твой гадкий Колледж? Должен ли я повторить это еще раз? Я не поеду ни в какой Колледж.
В тот же вечер по пути в Колледж я остановился в Сент-Олбансе испить пива и приобрести пару плоских полубутылей скотча на тот случай, если Колледж окажется непьющим. Кроме того, я позвонил Блюхеру – после фиаско с покушением он уступил, признав, что, быть может, «безопаснее» предоставить мне номер и «процедуру» для связи с ним в чрезвычайном случае. Я набрал выученные наизусть цифры, дал телефону прозвонить предписанные двенадцать раз, повесил трубку, отсчитал тридцать секунд и набрал снова. Немедленно ответил теплый голос, сообщив мне, что я попал в «Лавку отечественных и колониальных товаров» – вполне вероятная крыша, надо заметить.
– Пазалюста, мозно мне Папоцьку? – вопросил я, давясь этой детской белибердой. – Мамоньке оцень плёхо.
– Ой батюшки, вот жалость-то какая. Ты далеко?
Я продиктовал ей номер телефона-автомата; повесил трубку; закурил. Снаружи будки маячила жирная ведьма – зыркала на меня и тыкала пальцем в наручные часы. Я плевать на нее хотел. Она постучала в стекло, продемонстрировав мне горсть медяков и что-то безмолвно изрыгая ртом. Я с вожделением вперся взором в деньги и начал расстегивать пальто. Она убралась прочь. Зазвонил телефон.
– Халло, – произнес голос Блюхера. – Это Папочка. Кто здесь?
– Это Вилли, – процедил я, стиснув зубы.
– О, привет, Вилли. Вы на безопасном телефоне?
– Ох, да христаради. Послушайте, я еду в какой-то Педагогический колледж, он называется Блямкли-Лог, как ни трудно в это поверить. Это возле…
– Я знаю, возле чего он. Скажите-ка, а как называется эта приблуда, которую вы, британцы, нацепляете, когда играете в крикет?
– Не понимаю. Мы много чего нацепляем, когда играем в крикет.
– Та штука, которую вы носите под штанами, чтоб как бы прикрыть фамильные драгоценности, понимаете?
– Вы про гульфик, я полагаю? Но какого дьявола…
Не знай я его как человека, начисто лишенного чувства юмора, я бы предположил, что он так развлекается.
– В Сент-Олбансе есть спортивная лавка?
– Не могу сказать. Но если и есть, она в это вечернее время уже наверняка закрыта.
– Блин, тогда круто. Ну что ж, удачи, Вилли. Держите связь.
Он повесил трубку. Я отъехал, неистово размышляя. В груди моей кипело множество эмоций, однако веселья среди них не наблюдалось.
