Текст книги "ГАМБИТ МАККАБРЕЯ"
Автор книги: Кирил Бонфильоли
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Там, откуда я согнал пару контейнеров, я увидел монструозную железную дверь с рычагом вместо ручки. Выглядела она прекрасно – в самый раз за такой оказаться.
– Джексон! – взревел я – мне показалось, что это вполне правдоподобная фамилия. – ДЖЕКСОН! Положь гранаты на место – я сам его возьму!
Хоммель едва ли этому поверил, но, должно быть, на миг дрогнул, ибо мне удалось отворить эту громадную железяку и юркнуть за нее, и никто в меня не выстрелил. Комната за дверью была холодна, как кончик эскимосского агрегата; оказалась она и в самом деле тем, что в мясной промышленности именуют «холодной». Рукоять на моей стороне двери располагала положением, означенным красной краской как «ЗАПОР». Стул ей и не понадобится. На некоторой высоте по двум стенам имелись два входа с резиновыми фартуками – такие бывают в больницах; между ними и сквозь них бежал бесконечный ремень с крупными крючьями. (Да, совсем как непристойные выходные с ловцом акул.) Снаружи взревел пистолет, и о мою изумительно прочную железную дверь блямкнула пуля. Я сел на пол спиной к преграде и затрясся – отчасти от холода, ибо пожертвовал, как вы помните, пиджаком в своей маленькой «рюз де герр».[166]166
Военной хитрости (искаж. фр.).
[Закрыть] Запорный рычаг над моей головой повилял и защелкал, но доступа не предоставил. Затем я услышал голоса – настойчивые: голландец был уже не одинок. До слуха моего донесся неприятный жужжащий скрежет – очевидно, им в руки попал некий электроаппарат, и они применили его к дверной ручке. Будь я человеком набожным, я бы, вероятно, вознес шуструю молитву-другую, но я, изволите ли видеть, гордец; в том смысле, что никогда не превозносил Его, даже стоя по колено в подливке, поэтому было бы подло призывать Его на помощь с фабрики бекона.
Скрежет с той стороны двери усилился; я отчаянно заозирался. На стене передо мной имелся один из тех огромных электрических рубильников, подобные коим Американские Президенты используют для начала Последней мировой войны. Он может и посеять смуту, подумалось мне; им можно и отключить от электропитания всю беконную фабрику мистера Мойхера – но совершенно определенно им нельзя усугубить то, что уже есть. Я навалился на рычаг всей своей мощью – и замкнул контакты.
Но случилось вот что: по комнате покатились свиньи. Путь они себе прокладывали то есть не вполне по своей воле, вы понимаете, ибо уже пересекли Великий Раздел или же совершили Великий Размен: они свисали с крючьев, укрепленных на бесконечном ремне, а их содержимое было аккуратно выскоблено и теперь, вне всякого сомнения, населяло лари, после знакомства с которыми предписывалось «МЫТЬ РУКИ». То были первые поистине счастливые свиньи, которых мне доводилось видеть в жизни.
Восьмой – а может, и девятой – свиньей оказалась вовсе не свинья в строжайшем смысле этого слова: то был крупный голландец, облаченный полностью в то, что в Амстердаме назвали бы «костюмом». Он свисал с крюка одной рукой, да и все внутренности у него, похоже, были на месте. Другая рука его была оснащена «браунингом» усиленной мощности, моделью 1935 года, – из коего он в меня и выстрелил, падая на пол и совершив четвертую в тот день ошибку. Выстрел снес чуточку тела со стороны моего живота – а в этом месте я прекрасно могу себе позволить такие потери, – после чего тщательно прицелился в низ означенного живота и нажал на спуск еще раз. Ничего не произошло. Пока он глупо таращился на пустой пистолет, я пинком вышиб инструмент у него из длани.
– Это был четырнадцатый, – любезно сообщил я. – Вы не умеете считать? У вас что, нет запасной обоймы?
Он ошеломленно похлопал себя по карману, где та гнездилась. Между тем я подобрал «браунинг» – и треснул им голландца в висок. Он ничего на это не проронил – просто убыл, как всякий, кто праведным трудом заслужил хороший ночной отдых. Я вытащил запасную обойму из его кармана, извлек пустую из пистолета (воспользовавшись носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков, несомненно заведших бы куда-нибудь не туда) и сунул ему в карман. Не вполне припоминаю, что случилось за этим, – да и вам это знать вряд ли захотелось бы. Довольно будет сказать, что бесконечный ремень по-прежнему пыхтел и болтал крюками – ну и, в общем, тогда мыслишка мне показалась недурной.
Тем временем с каждой минутой холодало все больше, и я уже трясся, как целая осина, но даже у трусов теплеет на сердце от полной пригоршни «браунинга» усиленной мощности с неизрасходованной обоймой. Я ждал того, что может статься, не жалея ни о чем – ну, кроме совершенно пригодного к носке пиджака. Сквозь дверь до меня донесся неразборчивый глас.
– Э? – отважно прокричал я в ответ.
– Открывайте, мистер Чарли, – закричал Джок. Я открыл. Будь я каким-нибудь эмоциональным малым с Континента, полагаю, я прижал бы его к груди.
– Надо отсюда двигать, мистер Чарли, тут легавые все обсядут секунд через десять.
И мы двинули оттуда рысцой. К моему ужасу, в повороте коридора стояла Иоанна – держа в руке мой «банкирский особый», как девочка, умеющая пользоваться «банкирскими особыми». Она оделила меня одной из тех своих улыбок, от которых тает в коленках, но разум мой сцепления не потерял. От выхода доносилось нечто вроде «шума битвы», как писали в елизаветинских драмах, но гомон перекрывался звуками терпеливого раздражения, издавать которые способны лишь силы полиции. Кто-то уже топотал к нам, и мы нырнули в близлежащее помещение. Свиней в нем не было. А были тюки за тюками свежевыстиранных белых халатов и роб того фасона, что так любят носить работники беконных фабрик.
Когда легионы прогрохотали мимо, мы вынырнули – в белом, – и я принялся отдавать распоряжения касательно носилок Джоку, называя его «санитаром», и спрашивать «сестру», умеет ли она пользоваться переносным циклометрическим инфузионным аппаратом. Она ответила, что умеет, – соврав мне уже далеко не в первый раз. Полисмены у выхода не обратили на нас внимания – они были заняты неподпусканием толпы.
– Больница Варфа,[167]167
Больница св. Варфоломея – самая старая больница Великобритании, основана в 1132 г. при церкви св. Варфоломея Великого.
[Закрыть] – рявкнул я таксисту, – вход «скорой помощи». Срочно – налегайте на клаксон.
У Варфа мы высадились, сбрасывая белые маскхалаты, нашли главный вход и тремя разными такси отправились домой. Я прибыл первым – мне был необходим целительный бальзам.
– Ну что, – отрывисто молвил я, когда собрались остальные. – Первое – вперед. – В моем голосе по-прежнему звучали остатки высокомерия заведующего приемным отделением. – Кто-нибудь из вас знает, что стряслось с другим малым – англичанином?
– Ну, – ответствовал Джок. – Лежит харей вниз в одном ящике со свинячьим потрохом.
– Ох батюшки, – сказал я. – Вот бедняга, ужас-то какой. То есть я конечно, не испытываю к нему никакой приязни, но ему, должно быть, отвратительно неудобно.
– Думаю, неудоб он не чует, мистер Чарли.
– Батюшки, – повторил я. – Полагаю, это значит, что нам нужно снова отправлять твой «люгер» Оружейнику Рыжу? У тебя же наверняка не было времени подбирать стреляные гильзы? Нет? Ну ладно.
(Возможно, здесь потребуется краткое слово объяснения для невинных душ. Волшебники от баллистики, как всем отлично известно, способны безошибочно определить, какую пулю выпустили из какого оружия – у них есть микроскопы сравнения, – а стреляные гильзы выдают это уж совсем наверняка. Следовательно, любой пользующийся огнестрельным оружием для шалостей склонен после оных швырять инструмент с Лондонского моста в Темзу, где, как я предполагаю, конгломерация отбракованной таким манером техники уже должна представлять угрозу для судоходства. Джока тем не менее убедить избавиться от его «люгера» представляется не менее невероятным, чем выбросить фотографию Ширли Темпл с автографом. Это означает, что всякий раз, когда он кого-нибудь при споспешествовании «люгера» «потратил», мне приходится платить Рыжу изрядную сумму за то, чтобы тот «подшаманил» пистолет. Это включает установку нового бойка ударника, полировку стенок казенника и награвировку на него новых царапин, равно как и некие крайне изысканные токарные работы по патроннику и стволу. После того, как Рыж с ним заканчивает, микроскопы сравнения принимаются дуться и капризничать, а волшебники от баллистики отправляются домой лупцевать своих жен.)
– Теперь ты, Иоанна, – продолжал я голосом, с которым не стоит шутить. – Ты, похоже, с двумя этими малыми знакома: кто они были? Англичанин и голландец? Э?
– Они оба голландцы, Чарли-дорогуша. Заместителю комиссара Рубинштейну нравится звать себя Робинсоном, потому что у него великолепный английский – ты не находишь?
– Находил, – подтвердил я.
– И они оба вообще-то полицейские, только очень и очень продажные. Видишь ли, дорогуша, большая часть героина в мире проходит через Амстердам – или я хотела сказать Роттердам? – а это составляет много-много миллионов фунтов, понимаешь, и нельзя же, в самом деле, упрекать низкооплачиваемого полицейского за то, что он как бы смотрит сквозь пальцы, если кто-то по забывчивости сбрасывает ему по десять тысяч фунтов в год на счет Вест-Индского отделения Банка Нова-Скотии, правда? То есть, когда речь заходит о сохранении приватности, швейцарские банки по сравнению с Банком Нова-Скотии – все равно что старые подшивки «Плэйбоя».
– Нет, – ответил я, – упрекать их за это я не могу. Вообще-то я и сам бы в подобных обстоятельствах испытал соблазн-другой. А за что я могу – и буду – их упрекать, – так это за преднамеренные попытки проделать крупные и болезненные отверстия в моих жизненно важных органах, с которыми я сам еще не покончил.
– Да, – согласилась она. – Тут не поспоришь. Но их ведь уже упрекнули, не так ли, дорогуша?
– Так, так. А теперь не будешь ли ты все же любезна поведать мне, кто нанял эти липкопалые лапы закона, То есть в тот момент, когда они, как говорится, взяли меня за хобот?
– Ах, как изумительно ты говоришь по-американски, Чарли!
– Ты мне это брось – колись, кто дал им на меня Наводку.
– Это то же самое, что в Штатах мы называем «контрактом»?
– Ох, да жахнуть жердью жабу! – взревел я – полагаю, впервые в жизни возвысив голос на супругу. – К дьяволу семантику – я хочу знать, на кого они работали!
– Pas devant les domestiques,[168]168
Не перед прислугой (фр.).
[Закрыть] – пробормотала она. Джок покинул комнату подчеркнутым манером: интеллект его сравним с… ну, почти что чьим угодно, но пару фраз по-французски он знает. Одна из них начинается с «вуливу кушей»,[169]169
Не хотите ли поспать (искаж. фр.).
[Закрыть] а вторую только что употребила Иоанна. Его можно ранить – у него есть собственная гордость.
– Они работали на мистера Ли, глупый, – сказала Иоанна.
– И где мистер Ли теперь, не скажешь?
Она сняла телефонную трубку, опять одарив меня той самой улыбкой; набрала номер и произнесла что-то на языке, которого я не распознал. Послушала секунд, наверное, тридцать, затем сказала нечто, прозвучавшее цифрами. Снова оделила меня той улыбкой, от которой в моем теле тают все хрящики, за исключением одного. Отбив… то есть дала отбой.
– Мистер Ли в данный момент приближается к Международному аэропорту Джона Ф. Кеннеди, Чарли-дорогуша. Приземление у него – примерно через пятьдесят минут. Он летит в большом и удобном реактивном самолете, и на борту нет никого, кроме дюжины или около того его, э-э, проказливых друзей, шести настоящих агентов Интерпола, половины личного состава Бюро США по наркотикам и твоей подруги коменданта.
– Ты имеешь в виду эту кошмарную комендантшу из этого твоего адского Колледжа? – пискнул я. – Ты хочешь сказать, что все это время она была на стороне ангелов? И дальше ты мне сообщишь, что за участие в этих глупостях ей светит Орден Британской империи?
– Первый Орден Британской империи она получила, когда ты ходил в школу, Чарли. За десант в Бельгию. А четвертая степень его же засветила ей, когда она вывезла в 50-х из маленького югославского порта под названием Риека полный пароход венгерских ученых. Наименьшее, что она может получить после этой маленькой шалости, – кавалерство второй степени. Хотя вообще-то я выдвигаю ее на пожизненное пэрство.[170]170
Пожизненное пэрство и титул барона с 1958 г. присваивается королевой по рекомендации правительства за особые заслуги видным политическим (реже – общественным) деятелям, крупным бизнесменам; дает право на членство в палате лордов.
[Закрыть]
– Ты выдвигаешь…
– Да, дорогуша.
Похоже, тема на том исчерпалась. Но тут я придумал следующий вопрос:
– А что же ты рассчитываешь после этого получить, Иоанна?
– Тебя, дорогуша.
Я неистово заозирался: в комнате больше никого не было.
– Меня? – уточнил я.
– Да.
Ну что ж, подумал я. Задай глупый вопрос – получишь глупый ответ. Знала бы она, что полковник Блюхер предложил мне шанс на выживание в этой юдоли слез в обмен на проникновение в любую организацию, на управление которой могла бы претендовать Иоанна; знал бы полковник Блюхер, в какой убогий собачий завтрак я все это превратил. Я поднялся и учтиво озвучил нечто в том смысле, что мне настоятельно потребно встретиться с одним малым в баре «У Жюля» на Джермин-стрит.
– Да, сходи и хорошенько развейся, дорогуша; я уверена, ты меня простишь, если сегодня я не составлю тебе компанию.
Шах, мат и гол в мои ворота – как обычно.
22
Маккабрей узнает правду, вышибает стенку из кухонного буфета и обретает утешение в хлебе с вареньем
ВОТ СТРАННОСТЬ: в разных местах людям свойственно пить разное. К примеру, я терпеть не могу коктейлей с шампанским, однако всегда принимаю парочку от одной конкретной хозяйки, ибо коктейль с шампанским, как вам скажет любой, способен доставить вас туда, где живете, очень быстро, а два позволяют мне совершенно игнорировать чрезмерную сопатку, коей наделена эта дама, и сосредоточиваться на иных ее чарах, отличающихся великой исключительностью. Если говорить об остальных примерах, существуют некоторые пабы, где я с сугубой естественностью заказываю черпак «Гиннесса» и «половинку» ирландского на гарнир; в Джерси есть один, где крупную порцию виски мне наливают в бокал свежевыжатого апельсинового сока, презрев воздетые брови прочих питухов; еще в одном месте, где я могу не бывать годами, мне без лишних слов нацедят пинту лучшего горького, а рядом положат шариковую ручку, потому что знают: я пришел сюда решать кроссворд. В Оксфорде есть итальянское заведение, куда я имел обыкновение заглядывать спозаранку по пути домой: там слишком тактичны, чтобы со мной здороваться, – они просто мешают мне массивный бренди с содовой и сострадательно помогают обхватить стакан пальцами. Существует даже такое местечко – за много миль от чего бы то ни было, – где я пью то, что, как мне представляется, зовется «Маргаритой»: оно происходит из заскорузлой от грязи бутыли без этикетки и, похоже, является 140-градусным томатным кетчупом. Примеры можно было бы множить, но клоню я вот к чему: по некой причине, стоит мне оказаться у «Жюля» на Джермин-стрит – а это, вероятно, лучший паб на всем белом свете, – я всегда заказываю канадский ржаной виски с имбирным ситро. После чего посылаю пианисту бокал вина с учтивым посланием, он мечет в меня учтивый же взгляд и «играет еще раз». Ингрид Бергман[172]172
Ингрид Бергман (1915–1982) – шведская киноактриса, с 1938 г. работавшая в Голливуде. Сыграла главную женскую роль (Ильзы Лунд) в фильме американского режиссера Майкла Кёртица «Касабланка» (1942). Популярная мифология приписывает главному герою «Касабланки» Рику Блэйну (Хамфри Богарт) фразу «Сыграй еще раз, Сэм», хотя в фильме она не произносится.
[Закрыть] не приходит никогда, но уж и помечтать нельзя, что ли?
Выполнив ритуал и призвав вторую порцию, я проделал путь к телефону и набрал «безопасный» номер полковника Блюхера.
– Лавка отечественных и колониальных товаров, – пропел знакомый голос.
– Ну да, а мне яйца пучит, – прорычал я, ибо пребывал не в настроении для уверток.
– Вот как? – отозвался голос. – В таком случае я бы предложила вам обратиться в Королевский хирургический колледж, где вам смогли бы растолковать что-нибудь к вящему благу.
– Грррр, – ответил я. Она бросила трубку. Я нашарил еще монету, набрал снова. – Пазалюста, мозно мне Папоцьку? – проскрежетал я сквозь стиснутые зубы.
– Зачем, сэр?
Я припомнил остаток идиотского пароля.
– Мамоцьке оцень плёхо.
Послышались щелчки, включились скрамблеры связи, и наконец на линии возник Блюхер.
– Я хочу с вами поговорить, – сказал я. – Немедленно. Я сыт уже вот посюда.
– Покуда?
Я ему сообщил. Он прибыл «сюда» менее чем через пять минут, что указывает на одно: Агентство, каково бы оно ни было, транжирит изрядные суммы американских налогоплательщиков на адреса, где его служащим обитать далеко не по чину. Больше того: Блюхер имел при себе зонтик, отчего даже отдаленно не стал походить на англичанина.
Я заказал – хоть и против шерсти – ему выпить. В конце концов, он мой гость.
– Всего два вопроса, – тонкогубо пробурчал я. – На кого именно я работал? Закончил ли я это делать? И если да, остаюсь ли я в живых?
– Это три вопроса, мистер Маккабрей. (Вы, вероятно, припоминаете, что еще в начале нашего знакомства я отчитал его за использование имени, коим меня нарекли при рождении.)
– Очень хорошо, три, – рявкнул я. – Стало быть, до трех вы считать умеете. Я знаю женщин, умеющих считать до девяти. Так начинайте с вопроса один и мягко перемещайтесь вниз по списку – своими словами.
– У меня авто… простите, машина снаружи. Давайте немного покатаемся, хм? После чего я отвезу вас домой.
Я немного подумал, затем согласился. В конце концов, я ему позвонил, ибо предчувствовал, что уничтожение его Агентством будет, по крайней мере, эффективным и гигиеничным; а это бесконечно предпочтительнее превращения в объект смертельных забав как для дам-террористок, так и для заточивших зуб китайских джентльменов.
Машиной его оказался отнюдь не огромный черный лимузин, на каких людей возят «прокатиться»; напротив, то был маленький «фиат-тополино», в котором не было ничего зловещего, кроме штрафной квитанции на ветровом стекле за незаконную парковку. Блюхер с оглядкой – словно благочинный, который потребил две порции пропитанного хересом бисквита и теперь пребывает в ужасе: вдруг его попросят дыхнуть в трубочку, – покатил на Гросвенор-сквер. К номеру 24 по Гросвенор-сквер, если точнее. А там – Американское посольство, но это вы и так знаете.
– Я туда не пойду, – сказал я.
– Я тоже. Мой стол по шею завален бумагами, и на всех – пометка «срочно». Я просто здесь остановлюсь, чтобы полиция не чинила мне хлопот: номер этой машины – в привилегированном списке.
– Вот уж точно – как живет другая половина, – пробормотал я.
– Итак, мистер Маккабрей, – ваши вопросы. Во-первых, вы работали на Организацию объединенных наций. О'кей, смейтесь, приятного вам наслаждения. Но так оно и есть. Мое Агентство тесно сотрудничает с одним конкретным подразделением ООН, и я совершенно искренне могу сказать, что за последние несколько недель мы добились крайне, крайне впечатляющих результатов.
Я, вероятно, вякнул что-нибудь кислое, вроде «вот молодцы», но что бы я ни имел в виду, он мою реплику игнорировал и продолжал:
– На ваш второй вопрос: закончилось ли уже это все? – я могу ответить лишь неким обоснованным «да». Третий же ваш вопрос – тот, которым вы интересуетесь, остаетесь ли вы в живых, – немного сложнее. С точки зрения моего руководства, мне кажется, я могу сказать, что проблемы теперь нет. – Он повернулся и посмотрел на меня с таким видом, словно старался постичь, за каким рожном человеку вроде меня вообще захочется оставаться в живых. Я расправил плечи и постарался выглядеть высокомерно – насколько позволяло пассажирское сиденье крошечного «фиата». – Однако, мистер Маккабрей, я уверен, что вы понимаете: за сложной операцией типа нашей может волочиться много, очень много неувязанных хвостов, и на их подтирку и разглажку уйдет некоторое время. И разумеется, в своем бюджете мы не сможем оправдать трат на защиту, скажем, вас круглосуточно в течение нескольких следующих месяцев. Я уверен, вы это осознаете.
– Я это вполне осознаю, – ответил я, не придавая значения кричащей мешанине метафор.
– Скажите, вы никогда не задумывались о Сейшелах? – спросил он. – Антилах? Самоа? Виргинских островах?
Я обратил к нему каменный взор, от которого ему самому следовало бы задуматься об острове Пасхи.
– Ну а как насчет Нормандских островов? У вашей жены там половина доли в очень красивом особняке.
Я этого не знал, но, с другой стороны, в те дни я вообще многого не знал об Иоанне.
– Откуда вам это известно? – придирчиво вопросил я.
Он пригвоздил меня тем взглядом сожаления, коим люди часто пригвождают меня, решив, что я дурачок. И столь же часто, если обстоятельства к тому благосклонны, этот взгляд жалости я стираю с их физиономий агрегатом, который Джок именует «пятерней», однако пассажирское сиденье праворульного «тополино» я бы не назвал благосклонными обстоятельствами: единственным возможным ударом был бы наотмашь с левой, а на пути располагалось зеркальце заднего вида. Более того: мешали пятнадцать лет – не говоря о тридцати фунтах – потакания своим прихотям.
– Мне всегда хотелось посетить остров Джерси, – вот что я поэтому сказал.
Следует опасаться ненависти к людям и даже к вещам; очень легко стать тем, что ненавидишь. Победа при Энтеббе[173]173
4 июля 1974 г. израильские спецслужбы в международном аэропорту Энтеббе (Уганда) провели операцию по освобождению заложников, взятых палестинскими террористами при захвате самолета компании «Эр Франс». В ходе операции погиб ее командир Йонатан Нетаньяху, в честь которого она и была впоследствии названа.
[Закрыть] уничтожит нас вернее разгрома под Курском. И я вовсе не ненавидел Блюхера, пока он вез меня домой, хотя стараться приходилось так, что дай боже.
Иоанны дома не было, зато Джок, разумеется, был. Его здоровый глаз, казалось, взирает на Блюхера чуть ли не милостиво; не будь я озабочен иными вещами – вроде жизни и смерти, – я бы решил, что это диковинно, ибо Джок никогда не являл симпатий к болони. Я предложил Блюхеру ассортимент стульев и кресел, призвал Джока снабдить гостя всем, чего пожелает его душа в смысле выпиваемого или поедаемого, после чего сконфуженно удалился – как хозяин, которому нужно вывести кота по надобности. Мне насущно требовалось залезть под душ и освежить тулово свежевыстиранным джентльменским бельем, гольфами и сорочкой противу того, что было надето на мне сейчас,
Я увлекся, как со мной обычно и бывает; должно быть, миновало полчаса, прежде чем я возник в гостиной вновь – ароматный и переобмундированный, в надежде, что Блюхер уже откланялся. Я, разумеется, ошибся. Он отнюдь не откланялся, а отклонил возможность пренебречь инфернальной свободой расположиться в непосредственной близости от супруги моей Иоанны на крохотной софе Луи Кянза,[174]174
Людовик XV (искаж. фр.).
[Закрыть] не предназначенной для поддержки двух людей, если только два этих человека не возражают против определенной интимности и теплой близости тазов и ляжек. Парочка, представшая моему взору, хихикала – я слышал это отчетливо. Нечасто я замираю в ужасе и ошеломлении, но именно в них я в тот момент и замер.
– Чарли-дорогуша! – вскричала Иоанна. – Мы уже думали, ты никогда не выйдешь. Присаживайся же наконец, дорогуша; и выпей чего-нибудь; должно быть, ты очень утомлен.
Я расположился на самом неудобном стуле в комнате и влил напиток в свои не расположенные к питию уста. (И то, как вы понимаете, лишь для маскировки – иначе приглушения скрежета зубовного.)
– Ну что ж, Блюхер, – молвил я. – Вижу, вы уже свели знакомство с моей супругой. Хорошо, превосходно, да.
– Дорогуша, да мы знакомы уже сотни лет…
Блюхер глянул на нее и кивнул со знанием дела, эдак любовно. Я влил в себя еще один глоток виски, чтобы зубы не сильно скрежетали. Ни единого разговорного гамбита не представилось мне: я лишь опалял взором несколько квадратных дюймов ковра меж моими ступнями.
– Чарли, дорогуша, ты что-то негостеприимен сегодня – не мог бы ты хотя бы рассказать нашему гостю какую-нибудь забавную историю или что-нибудь? То есть он же спас тебе жизнь, хм-м?
В этот миг я и утратил терпение. Все ставки отменены.
– Слушай, – рявкнул я. – Этот мой гость – быть может, следует сказать, наш, – продал мне мою жизнь. И ценой была женитьба на тебе. И мне нравилось быть на тебе женатым еще примерно пять минут назад – в самом деле, хотя, э, внебрачные обязанности и были несколько чересчур докучливы. Но жизнь он мне отнюдь не спасал – он ее купил и перепродал.
Лицо Иоанны окутала милая терпимость выдрессированной Споком[175]175
Бенджамин Маклейн Спок (1903–1998) – американский врач-педиатр, педагог.
[Закрыть] мамаши, чье чадо только что обмочило постель в третий раз за ночь.
– Ты не вполне понял, Чарли-дорогуша. Вообще-то наш гость прикинул, что чище всего будет как бы покончить с тобой еще очень и очень давно. Это я купила твою жизнь.
Мой мозг предстал себе такой клеткой, по которой весело и безмозгло носятся в колесе белые мыши.
– Ну конечно, – горько ответил я, – Конечно, еще бы. Ты купила мою жизнь. Надо не забыть сказать тебе спасибо. И нет смысла спрашивать зачем, я полагаю?
– Потому что я полюбила тебя, глупый ты и самодовольный педант! – вскипела она. Я никогда не понимаю, что следует говорить в такие минуты; обычно я просто шаркаю ногами и выгляжу преглупо.
– Э-э… последнее слово было «педант» или «педак»? – поинтересовался я при отсутствии чего бы то ни было прочего, чем можно было поинтересоваться. Иоанна не ответила – она сидела мрачнее бури, пристукивая ногой по ковру, как будто в нем до сих пор копошились какие-то мелкие вредители. Вроде, скажем, Маккабреев. Я отчетливо увидел, как рука Блюхера потянулась к ее руке и нежно ее пожала.
– И сколько же ты заплатила за эту якобы мою жизнь? – спросил я, ибо худшие мои страхи выпрыгнули на авансцену лобных долей головного мозга и пустились отплясывать непристойную джигу. К моему изумлению, Иоанна хихикнула – причем самым что ни на есть привлекательным манером. Я никогда раньше не слышал, чтобы она хихикала.
– Прошу тебя, налей нам сначала выпить, Чарли-дорогуша.
Это я и сделал, хоть и неблагосклонно – однако при начислении порции себе несколько подобрел.
– А теперь, – по-домашнему сказала она, – Францл тебе все расскажет.
– Францл! – взвизгнул я. – Францл?
– Эй, здорово, Чарли, старина! Я знал, что мы с тобой к концу перейдем на «ты». Итак, я уж сказал вначале – ценой твоей жизни была женитьба на Ханшен.
– Ханшен? – пискнул я.
– Ну да, а ты ее как называешь? Иначе? Что ж, я тогда не очень ясно выразился: это была ее идея, не моя. Видишь ли, ей взбрела в голову безумная мысль, что ты – ее единственный мужчина на свете. У нее постоянно случаются дикие фантазии, знаешь?
– Нет.
– И тем не менее. Как бы то ни было, ее организация внедрилась так глубоко, как только могла, и стало довольно-таки ясно, что китайцы больше никаких своих карт на стол не выложат, если котелок не подсластить никакими активными действиями. Мое же Агентство – скорее секретное, чем, э-э, подрывное – тоже уперлось носом в каменную стену, а паршивцы из ЦРУ уже принялись разнюхивать вокруг наших пожарных гидрантов… Э-э, фонарных столбов?
– Продолжайте.
– Ну что – мы как бы теоретически договорились, что требуется некий катализатор: например, вкинуть в игру какую-то новую личность, и та будет спотыкаться в потемках. Тут-то олени и ломанутся…
– Он имеет в виду, Чарли-дорогуша, человека изобретательного, вроде тебя, но незнакомого со сценарием…
– Ты хочешь сказать, – перебил я, – что из меня под пытками невозможно вырвать то, чего я не знаю?
– Нет, дорогуша, я говорю об отсутствии стереотипных представлений, которые могли бы заставить тебя…
– …следовать шаблонам, свойственным тренированному агенту. Нам следовало озадачить их, введя в игру человека явно непрофессионального, полудурочного…
– Он имеет в виду, дорогуша, что это сродни тому, как выставить английскую международную сборную по регби на футбольный чемпионат Йеля-Гарварда. Я знала, что для тебя это будет отчаянно опасно: Францл предлагал мне одиннадцать к двум, что ты не переживешь первой недели, – но это все равно гораздо лучше, чем отдавать тебя на растерзание тем ужасным людям в ланкаширской пещере. Ты же этого не можешь не видеть, правда, солнышко?
Я не мог не видеть другого: как рука Блюхера поглаживает ее руку, а когда я наконец оторвал от сего зрелища взгляд, – как белеют мои собственные костяшки. Блюхер между тем продолжал повествование:
– А кроме того, как я сказал, гадкие парни хотели каких-то действий; по-настоящему активных, для того мы и сочинили эту попытку покушения на Ее Величество. Мы и не думали, что ты доберешься до первой базы, и, господи, переживали, когда стало казаться, что тебе это сойдет с рук. В тот раз мы к тебе немного запоздали – перекрытые дороги и все такое, – и уж, конечно, повезло, что патрон застрял в казеннике. Я полагаю, ты бы и в самом деле довел дело до конца, хм?
– Вообще говоря, полагаю, что нет. Это бы, видите ли, не понравилось Джоку. Он бы подал заявление об уходе.
– Ему бы не пришлось. Видишь ли, в окне напротив через дорогу сидел китайский паренек со снайперской винтовкой. Он бы засветил тебе прямо между глаз через одну пятую секунды после твоего выстрела. Чтобы спасти тебя от допросов, понимаешь?
– Тебе изумительно все удалось, Чарли-дорогуша. Я так тобой горжусь.
– Ты и впрямь молодец, старина Чарли.
Он обхватил мою жену за плечи и громко чмокнул ее в щеку. Это было слишком. Костяшки мои уже стали Белее-Белого, и, я уверен, любой тренированный сторонний наблюдатель пронаблюдал бы, что вены у меня во лбу вздулись, как пожарные шланги. Я поднялся на ноги, меча в эту парочку опасные взгляды. Нам, Маккабреям, отнюдь не свойственна практика вырывать у своих гостей члены один за другим, особенно в присутствии дам, как бы низки и подлы эти дамы ни были. Должен признаться тем не менее, что я чересчур близко подошел к нарушению сего правила, да и вообще-то нарушил бы его, не припомни в тот момент, что просто не подобает бить гостя, чья поза при объятии чужой жены выдает бесстыдную выпуклость под левой мышкой, где, со всей очевидностью, таится крупный и грубый автоматический пистолет. Я величаво прошествовал вон из комнаты подчеркнутым фасоном. Ни на чем не преткнулся, да и дверью хлопать не стал.
Джок, неколебимый малый, пребывал в кухне, и огромные сапоги его покоились на гигиеничной рабочей поверхности стола. Он глянул на меня поверх края свежего номера «Киноудовольствий». Я отвесил мощный пинок ближайшему предмету кухонной обстановки – пастельного окраса, с легко скользящими дверцами – и жестоко его погнул. Джок порылся в кармане, извлек свой стеклянный глаз, увлажнил его в кружке чая и ловко вправил в орбиту.
– Все хорошо, мистер Чарли?
– Я в великолепной форме, Джок, – прорычал я. – Капитально, изумительно, лучше никогда и не бывало. Мы, рогоносцы, не чувствуем боли, знаешь ли. – Он вытаращился, когда я нанес уже поистине мощный пинок упомянутому предмету. На сей раз нога моя пробила его насквозь и застряла в изувеченном пластике и трехслойной фанере. Джок помог мне извлечь из ботинка ногу при помощи кухонных ножниц, я высвободился и дохромал до кухонного стола.
– Я так прикидываю, от пинка вам сильно полегчало, мистер Чарли, – лучше недели на море. Угодно еще чего-нибудь?
– Как там канарейка? – парировал я. – По-прежнему дуется?
– Не-а, опять в голосе, и слушать этого птица – чистое наслаждение, так что пришлось клетку тряпкой завесить, чтоб засранец заткнулся. Я ж чего сделал – дал ему крутого яйца, в коноплю подсыпал кайенны, а в воду подлил наперсток рома. И вот – бинг-бонг, он кидается на всех посетителей. Концерт для курящих по предварительной записи, ей-ей.
