Текст книги "Обычная магия (ЛП)"
Автор книги: Кейтлин Рубино-Бродвей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Кейтлин Рубино-Бродвей – Обычная магия
Переведено специально для группы
˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜
http://vk.com/club43447162
Переводчики: maryiv1205, Azazell, shimmerlady, Julie_Julia, pikapee,
olesya_fedechkin, alisag, princess_light, newoksa
Редактор: Анастасия Дубровина
Аннотация
В мире Эбби магия – не нечто особенное: это часть повседневной жизни. А когда Эбби узнает, что у нее нулевые волшебные способности, ее клеймят как «простушку» – как обычную неудачницу и вполне возможно как опасность для общества.
Перспектива для детей как Эбби не такая уж и яркая. Многих бросают их семьи, в то время как других продают Охотникам за Сокровищами (обычные дети неуязвимы для чар и заклинаний). К счастью для Эбби, ее семья отправляет ее в школу, которая учит обычных детей, как жить в волшебном мире. Но с охотящимися за сокровищами похитителями и плотоядными гоблинами, скрывающимися за каждым углом, самая большая проблема Эбби состоит не в том, чтобы научиться быть обычной – а попробовать пережить учебный год!
Оглавление
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
1
День моей Оценки был сияющим, ярким и жарким. Он иссушал; воздух сдавливал мне грудь с каждым вдохом. На этот раз был черед Оливии присматривать за мной (чтобы удостовериться, что мой шкаф выбросил правильную одежду, что на столе появилась еда, и что сотни повседневных вещей, которые необходимо сделать несовершеннолетнему, сделаны), и из-за всего происходящего сумасшествия никто не заметил, как она утащила меня в ванную комнату наверху. Там она напала на меня.
– Ой!
– Не шевелись.
– Больно.
– Больно потому, что ты шевелишься. Ты же знаешь, мы бы закончили к настоящему времени, если бы я могла сделать всё как обычно. – Плитка скрипнула, когда Оливия призвала магию, комната забавно раздвоилась, будто смотришь по лезвию ножа между реальностью и фантазией Оливии. Я видела магию, но не могла ее чувствовать... дети способны на это не раньше, чем пройдет Оценка.
– Ты собираешься объяснить это маме? – спросила я.
Оливия засомневалась (ведь она должна быть драматичной), затем махнула рукой, чтобы открыть окно и выпустить заклинание. Мы обе знали, что мама никоим образом не разрешит волшебное прикосновение к ее ребенку за три секунды до Оценки. Могли произойти неприятные вещи, если ребенок не готов или не достаточно зрел, чтобы справиться с этим. Оливия пожала плечами с преувеличенным вздохом. Вздохнула она драматично; я заметила, как один из ее вздохов сбил человека на сорок шагов.
– Хорошо, – сказала она, скидывая магию. – Я художник. Я могу работать с чем угодно.
Оливия наклонила мою голову так, чтобы я смотрела на свет.
– Хватит драматизировать. Ты знаешь, что все упустила.
Это была правда. Я все упустила. Оливия вернулась домой несколько недель назад после получения высшего образования и быстренько взялась за обязанности старшей сестры с удвоенной силой. В прошлый раз, когда абсолютно занятая старшая сестра находилась дома, мне было три года, и оказывается, это удивительное чувство, когда она не запирает меня в ванной.
Кстати, говоря о старших сестрах...
– Думаешь, Алекса уже здесь? – спросила я, переминаясь с ноги на ногу.
– Конечно, милая. А теперь хватит дергаться.
– Но у нее встреча. Другая встреча, – сказала я, в животе медленно скручивались в узлы внутренности. Моя старшая сестра Алекса работала на министерство образования, управляла какой-то частной школой для богатых детей или что-то в этом роде в Ротермире. По тому, как Алекса преподносила себя, можно было подумать, что работала она на национальную безопасность. Ей не разрешали говорить о том, что она делала, и в последнюю минуту всегда появлялись важные дела.
– О, мое совершенство, послушай меня... она не пропустит самый важный день твоей жизни. –Оливия нанесла тени для век. – Мама ее убьет.
Кто-то постучал в дверь.
– Кто там? Это ты, Эбби? – спросила мама.
Оливия прижала палец к губам, словно если мы будем молчать, мама сдастся и уйдет. Она должна была знать это лучше моего.
– Я знаю, что ты там.
– Нет, ее тут нет, – ответила Оливия.
– Девочки. – Мама воспользовалась своим «предупреждающим» голосом.
– Эбби здесь нет. Ты проверила кухню? Я знаю, ей нравится... еда, – сказала Оливия.
– Считаю до трех.
Оливия махнула рукой на дверь, и та распахнулась.
– Сюрприз! Ничего себе, мама, ты – настоящий феникс.
– Привет, мама! – эхом отозвалась я, выглядывая из-за Оливии. Она была права. Оливия могла быть самой выдающейся в семье, но наша мама и вправду могла все сопоставить, когда ей было нужно.
Оливия толкнула меня обратно на место.
– Если мне еще раз придется напоминать тебе не двигаться, то я привяжу тебя.
Мама посмотрела на меня, а потом бросила долгий косой взгляд на мою старшую сестру.
– Что ты сделала с Эбби?
– Я делаю ее красивой. Красивее, – поправилась Оливия. – Мы не закончили, поэтому пока не суди.
Мама махнула на воду и добавила немного мыла, потом ухватила Оливию за плечо.
– Ты – вон. Эбби, умой лицо.
– Она – взрослая, – запротестовала Оливия, когда мама приложила усилие и выставила ее за дверь.
– Лишь номинально, – сказала мама, пришпиливая ее взглядом к месту. – Ей все еще двенадцать лет, и она смоет это немедленно. – Когда я встала, она сказала: – О, ради Бога... она даже не одета! – Мама схватила меня за руку и вытащила из комнаты. – Ты сведешь меня с ума. У нас нет времени. Нам выходить через двадцать пять минут!
С Оливией, следующей за нами по пятам, мама тянула меня вниз по лестнице, через мастерскую, черную лестницу, через зал, и за угол в мою комнату, бормоча себе под нос всю дорогу. Я бежала за ней, мягкая пижама прилипла к моей спине и ногам от пота.
– Даже еще не одета! Что ты думаешь, делаешь? Мы уже опаздываем... ты думаешь, они будут ждать нас вечно? Ты хочешь пропустить свое собственное Оценивание?
– Гил почти проспал его, – сказала я.
– Гил – очень особенный ребенок, – сказала мама. – И, возможно, нарколептик.
– А я? Разве я не особенный ребенок?
– Очень милая юная леди, – улыбалась мама, направляя меня в мою комнату. Ну, не совсем мою. Поскольку я уже три недели делю её с Оливией после того, как мама сказала, что у них с папой есть дела поважнее накладывания растягивающих заклинаний, чтобы обеспечить каждую из нас своей комнатой. Если честно, я и не сильно возражаю.
– Оливия, позови всех сюда, а потом принеси шкатулку с украшениями из моего комода.
– Я могу принести её, – сказала я.
Мама усадила меня на стул перед зеркалом.
– Не в ближайшие двадцать две минуты. Как только закончишь, – сказала она Оливии, накидывая на моё лицо тёплую, влажную салфетку, – можешь идти переодеваться.
– Зачем? А чем это платье тебе не нравится? – невинно запротестовала Оливия, расправляя юбку. Нужно отдать ей должное, она была одета как член Гильдии. Её одежда не была такой уж тесной или короткой, какую она носила раньше.
Мама не ответила. Ей и не нужно было. Когда споришь с мамой, наступает такой момент, когда она молчит, и именно тогда ты перестаёшь сопротивляться и делаешь то, что она хочет только потому, что спор действительно окончен.
Посему Оливия всех позвала, а затем пошла взять шкатулку и переодеться. Стены нашептывали призыв, и несколько мгновений спустя все ввалились в комнату. Тётушки и кузины (у меня их аж две) и бабушка (только одна), пока комната не заполнилась. Алексы, тем не менее, не было. Они сели на кровать, расправили складки на платьях для Оценивания, и принялись смеяться и говорить, пока воздух не загудел, словно гнездо пикси. Комната была забита – полная людей, шума, аромата духов и бряканья драгоценностей, шелеста шёлковых юбок, цепляющихся друг за друга, пока люди толкались в тесноте. А бабушка аккуратно распустила мои волосы руками, покрытыми морщинами, такими же искусными, как у мага Гильдии, такими же нежными как... Пожалуй, в мире нет ничего нежнее бабушкиных рук.
Я взглянула в зеркало на платье для Оценки. Традиционное торжественное оценочное платье семьи Хейлов висело в специальном шкафу на чердаке, рядом с маминым свадебным платьем и выпускными мантиями, скопившимися за несколько лет. Это красивое платье – шелковое, богатое, перламутровое и такое изысканное, что без магии на него ушло минимум четыре руки и пятнадцать минут сосредоточения на его развешивание. Я не была на Оценке Алексы, а когда в Гильдию отправилась Оливия, мне было всего лишь три года – возраст, едва достаточный, чтобы хранить воспоминания, а только ощущения чего-то мягкого и фиолетового, громкие голоса и как меня передавали от человека к человеку. Но картина достаточна; я ждала, когда сама навсегда надену платье. Сама не знаю почему, но в животе стало безумно горячо и нервы накалились до предела.
Оливия вернулась в розовом шелковом платье с весьма скромным декольте – и совершенно с неприкрытой спиной. Она с триумфом держала шкатулку и морщилась от защищающих чар под пальцами. Мама ее забрала; магическая печать опала лепестками на землю, негромко щелкнуло и замок открылся.
Мама извлекла аметистовое ожерелье. То самое, которое она надевала на собственную свадьбу и всем братьям и сестрам на их Оценку. (Даже братья его надевали; Гил полушутя утверждал, что отказ от него – плохая примета. А Джереми говорил, что это глупо, но когда подошла и его очередь, он засунул ожерелье под высокий воротник рубашки.) Скоро его наденет Алекса, как только решится на брак. Бабушка приподняла мне волосы, пока мама застегивала ожерелье. Оно оказалось легким и прохладным, я даже вздрогнула от его прикосновения к коже. На мгновение камни показались странными, но потом ничем не примечательными.
Большая часть семьи присутствовала здесь, за исключением парочки дальних родственников, пославших мне цветы и облигации. Даже Джереми, рассказывающий всем, как его в этом году выбрали помощником преподавателя и какая это «ответственность». («А эту встречу я пропустить не могу!») Он только что закончил шестой год в Тортене, где получил две специальности, заслуженные почести и вообще затруднял жизнь тем, кто в школе был не таким же замечательным. Но был слишком занят, чтобы приезжать домой. Жаловался:
– Ты позволишь Алексе пропустить тут все!
Затем преспокойно разговаривал с папой в манере такого сорта, где говорил папа, а он помалкивал и закончил свое пребывание тем, что уехал на три дня раньше.
Алекса явилась, когда мама и папа позвали меня на выход, чтобы начать шествие. Она бежала сквозь толпу, королевские алые юбки волочились за ней, волосы уложены в официальный узел, придающий взрослый, зрелый вид и заставляющий позабыть, что ей всего лишь двадцать четыре – хотя мама с папой настаивали, что она слишком молода для подобного, но я не согласна, ведь она-то точно взрослая. Она поймала меня в тесные объятия двадцатью фунтами платья и моя нервозность рассеялась. Достаточно просто увидеть ее, обнять и вдохнуть аромат, всегда цеплявшийся за одежду и кожу Алексы подобный свежему воздуху и ледяной содовой.
– Посмотри на себя! Такая хорошенькая! Я так горжусь тобой! – восклицала она в перерывах между смачными поцелуями.
– Ее еще не оценили, – сказал Гил. Он выглядел глупым и совершенно на себя не похожим в этой форме... в рубашке с высоким воротником, ткань которой у шеи была вычурной, ткань не мята и сам он не казался заспанным. Его мерцающие золотистые волосы были расчесаны (на этот раз) и убраны в короткий конский хвостик.
– Не важно. Я знаю, что она будет удивительной. Лучше меня, обещаю, – сказала Алекса. Я рассмеялась, и она поправилась, – по крайней мере, точно лучше Гилберта.
Ухмыляясь, Гил потёр руки.
– Приберегли денежки на ставки? Мы собираем котел.
– Я ставлю пятьдесят на шестой уровень как минимум, – произнесла Алекса.
Когда мы вышли, Гил шлепнул меня по руке.
– Ничего не испорти, Эбс.
Гильдия находилась в десяти минутах ходьбы. Мы свернули по песчаной улице, прошли мимо светло оштукатуренных зданий и через лабиринт рыночных киосков с их раскрытыми яркими цветными зонтиками. Дождь не шел целую вечность, и мы поднимали пыльные облачка красной глины. Облачка мерцали и не прилипали к защищенной магией одежде, но на подол моей незащищенной юбки они попали.
Наша процессия не была длинной или такой, какой ее обычно представляют. Люди едва отвлекались от занятий. Некоторые останавливались посмотреть или помахать, но большинство просто шли по своим делам. В городе было и так слишком много детей, чтобы один из них вызвал интерес.
Самым сложным было держать чинный, ровный темп процессии. Я хотела, чтобы все уже закончилось. Я хотела наконец-то делать все самой и не просить маму или папу или кого-либо, чтобы мне помогли с простейшей муторной работой. Я хотела подтянуть юбку и бежать... вдоль улицы прямиком до Гильдии. Это желание зудело под моей кожей.
Когда мы наконец дошли до Гильдии, четыре самых старых, самых морщинистых волшебника стояли снаружи на лестнице, скучая, одетые в темно-синие формальные цвета и золотые тюбетейки. Ученик в менее показушных цветах быстро спустился по лестнице, чтобы встретить нас. Он едва оторвал взгляд от кристалла, парящего у него ладони.
– Вы на десять тридцать?
– Верно, – сказала мама. – Фамилия – Хейл.
– Верно. Хейл. Отлично. Эта юная леди? – спросил он, спеша ко мне, его одежды развевались вокруг тощих ног.
Я кинула. Во рту внезапно пересохло.
– Замечательно, прекрасно. Вы, подойдите сюда. – Он потянул меня вперед, затем резко остановил на первой ступени лестницы. – Руки вниз по бокам, пожалуйста, не на бедрах. Встаньте прямо. Пожалуйста, улыбнитесь. Очень хорошо, просто замечательно. Ты счастлива, все счастливы. – Он обратился к остальной процессии. – Все, пожалуйста, улыбнитесь. – Оливия улыбнулась ученику, он моргнул, ошеломленный, и стал мямлить: – Прекрасно... просто прекрасно... я, эм, я, – он откашлялся, – все выглядят... замечательно. – Одурманенный, он бросился вверх по лестнице к магам, поправил одежду, убрал кристалл и кивнул мистеру Грейди, древнему главе Гильдии.
Мистер Грейди заговорил резким голосом, который больно бил по ушам.
– Кто сегодня явился к нам на Оценку? Дайте ей выйти вперед и представиться.
Мы отрепетировала всё накануне, поэтому я знала, что делать. Я начала подниматься по лестнице, говоря так громко, как только могла.
– Меня зовут Эбигейл Хейл. Сегодня я пришла сюда для Оценки.
Сохранять спокойствие теперь стало совершенно невыносимо. Волнение покалывало мою кожу изнутри маленькими прыжками и толчками, побуждая меня взбежать наверх и начать церемонию.
Двери позади группы магов открылись в назначенное время. Гильдия – это дубового цвета здание в форме капли, одно из самых старых в Ленноксе. Неизвестно, построена она из камня или кирпича, или же создана прямо из земли, как королевский дворец Ротермир. Что привлекает внимание в первую, последнюю и неизменную очередь – это двери. Они практически той же высоты, что и само здание, и блестят тёмным, угрожающим коричневым цветом, с большими каменными заклепками. Такие двери обычно хранят за собой секретную крепость; не хватает лишь скелетов и паутины. Когда они распахнулись, обнажая за собой ничего, кроме смоляной тьмы, не послышалось и шороха.
Я уже сотни раз видела, как это происходило для других детей города, но теперь почувствовала большую значимость. Что-то ледяное сбежала вниз по моей спине.
– Тогда пройдите в эти двери, Эбигейл Хейл, – громко произнёс мистер Грейди, – дабы мы смогли проверить вас, оценить. Мы, присутствующие здесь, узнаем, насколько вы ценны.
Моя семья одобрительно зааплодировала мне, и все последовали за магами в Гильдию. Двери позади нас плотно закрылись, заглушая шум и свет.
В приёмной моей семье на время ожидания выдали печенье. Не вкусная штуковина, но помочь им я не могла, хотя желала быть с ними и не жуя глотать припудренное арахисовым маслом печенье в темной комнате с кучей жутких магов и горсткой свечей. Мои глаза привыкли к полумраку и я разобрала огромный каменный коридор с массивными резными колоннами, образующими ровные ряды по обе стороны. Коридор был слишком большим для такого маленького здания, но магия такова. Дома у нас работали те же чары, посему места было достаточно для совместного проживания без сведения друг друга с ума.
В коридоре находились две колонны гораздо крупнее остальных, вместе образующие странную арку. Арка была заколдована и излучала забавную магию. О таком не знают родители и такое не встречается на улице. Арка перемещалась, мерцала и была нечеткой, поэтому я не могла сфокусировать на ней взгляд.
– Эбигейл Хейл, – объявил мистер Грейди своим «рабочим» голосом. Как-то я столкнулась с ним на улице и он обратился ко мне Эбби, как и все прочие. – Готовы ли вы начать сей изнурительный тест?
– Да, я готова начать, – сказала я. Наконец-то... наконец... я была готова как никогда.
– Очень хорошо, Эбигейл Хейл. Первое испытание перед вами. Вы должны преодолеть барьер силы духа! – Он жестом указал на арку.
Я покосилась на остальных, но они наблюдали за мной. Я подошла к арке, глубоко вдохнула (Не могла вырвать дрожь, затесавшуюся в позвоночник) и прошла насквозь.
Ничего.
Так, хорошо, это было... странно. Я чего-то ждала. Не знаю точно, чего, но что-то должно было произойти. На секунду я задумалась, не тот ли это «тест на характер», о котором говорилось в книгах, в которых не важно, что происходит, а важно, как герой реагирует, а в действительности это означает, что автору просто не хотелось описывать что-то захватывающее. Только потом я заметила беседующих магов.
Они сгрудились, перешептываниями жаля словно маленькой булавкой. Ученик яростно исследовал кристалл. Они расступились и мистер Грейди прокашлялся.
– Не возражаете ли вы, моя дорогая, еще раз пройти сквозь арку?
Я прошла. Ничего. Опять.
Когда я оглянулась, они ошеломленно уставились на меня. Мистер Грейди поднял руку.
– Еще разок, пожалуйста.
Я прошла. Затем еще раз. И еще. Затем они попросили подпрыгнуть на одной ноге, потом с ноги на ногу, пока я не споткнулась о подол своей рясы и не врезалась в одного из магов. Тот завизжал и склонился к ногам, похлопывая по своему одеянию, словно оно полыхало в огне, приговаривая:
– Она коснулась меня! Она коснулась меня!
Мистер Грейди закатил глаза, хлопнул в ладоши и что-то пробурчал. Запахло корицей и включился свет.
До этого я никогда не заходила в Гильдию так далеко. Они старались сохранить атмосферу таинственности вокруг этого места, так что о нем знали только маги, пара людей из техперсонала и дамы, приходившие продавать выпечку. Внезапный свет озарил большой уютный зал, сделанный в кремовых и бежевых тонах с несколькими растениями в горшках и темным полом, отполированным до зеркального блеска. С одной стороны находился ряд мягких скамеек, с портретами серьезных седовласых мужчин и женщин над ними, с соответствующими кислыми минами, как будто они наелись лимона.
Мистер Грейди зыркнул на меня и указал на скамьи.
– Садись, – скомандовал он. Я не послушалась, (что было невежливо), но мистер Грейди уже отвернулся и приказал ученику:
– Пожалуйстка, сходи в приемную и приведи родителей девочки.
Я услышала мамины шаги по залу до того, как она ворвалась в дверь, так и сыпя вопросами:
– Что не так? Все хорошо? Ты ничего не сломала? Что случилось? Ты больна? Нет, больной ты не выглядишь. Что случилось? – огрызалась она на магов. Двое отскочили от нее, а я разразилась слезами.
Папа, напротив, прошествовал с чашкой лимонада и сахарного печенья.
Мистер Грейди снова откашлялся.
– Никто не пострадал. – Он немного помолчал. – Мистер Хейл, миссис Хейл. Боюсь, у меня досадная весть. Мне больно сообщать кому-то, а в особенности такой выдающейся паре, как вы, к кому я отношусь как к столпам нашего общества...
– Давайте к сути, – взорвалась мама.
– Она – простушка.
– Прошу прощения? – спросил папа. Только папа мог казаться полностью расслабленным и серьезным, поедая печенье.
– Она даже не дотягивает до первого уровня, – сказал мистер Грейди. – У нее ничего нет. Она – ничто. Она – простушка.
2
Простушка. О, нет, он этого не говорил. Не говорил. Это было не на самом деле.
– Подойди сюда, Эйб, детка, подойди сюда.
Мистер Грейди подошел, чтобы взять меня за руку, но затем остановился и просто махнул в сторону барьера.
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, умоляя, чтобы в этот раз все сработало: пожалуйста, заработай, пожалуйста. Я не дурачилась. А мои родители наблюдали.
Я шагнула через барьер. Ничего.
Я обернулась, желая увидеть лица родителей, но не желая этого всего. Они держались за руки, выглядя как... не могу подобрать слов. Мне хотелось плакать, кричать или что-нибудь разбить. В моей груди разгоралось пламя.
Затем мама произнесла:
– О, моя малышка, – и шагнула вперед, раскинув руки. Я бросилась к ней, и она поймала меня в объятия прямо в барьере. Когда она прошла сквозь арку, та заискрила и затрещала, воздух в комнате загрохотал как от фейерверков.
Мама вернула меня к папе. Родители глядели друг на друга особым тайным родительским взглядом, как бы телепатически обмениваясь мыслями, даже если они на самом деле так не умеют. Папа допил остатки лимонада и пожал плечами.
– Хорошо, что дальше?
– Вам придется от неё избавиться, – сказал мистер Грейди совсем не любезно.
– Это смешно, – сказал папа.
– Не могу поверить, что слышу это, – сказала мама, её руки все еще крепко меня обнимали. – Мартин, ты всерьез говоришь нам избавиться от нашей дочери?
– Нет смысла защищаться, миссис Хейл, – сказал мистер Грейди. – Это простая истина. Семьям простаков доступно несколько вариантов. Это позор, но не большой, и изменить это нельзя. – В этот момент он предложил папе и маме некую «литературу» на эту тему, заверяя их, что у него были несколько брошюр в запечатанных коробках. Похоже, что пока у меня не было необходимости распаковывать их.
Мама шагнула вперед, лицо раскраснелось, вокруг нее потрескивали голубые всполохи магии. Отец положил руку ей на плечо, и она тяжело вдохнула и выдохнула.
Мистер Грейди сочувственно кивнул и отослал ученика за парочкой брошюр.
– Я хочу, чтобы вы знали, – продолжил он, – Я сочувствую разочарованию, которое вы, должно быть, чувствуете. Трагедия понимать, что один из ваших... – Он вздохнул. – Это должно быть очень тяжело. Я понимаю, что многие семьи испытывают трудность при принятии решения, что сделать. Думаю, некоторые иногда решают оставить своих... своих...
– Детей, – вмешалась мама.
– Своих детей, да. Путешествующие семьи и тому подобные не должны жить с... нормальным обществом. Но в большинстве случаев, в ситуации, подобной вашей, не увлекаются сантиментами и эмоциями. Необходимо учитывать, что лучше для ребенка и вас, – слова мистера Грейди были ровными и профессиональными.
– И что же будет для нас лучше? – вопросил папа. Его голос был слишком ровным. Ровным и тихим.
– Вы, конечно, увидите сами, мистер Хейл, – лицо мистера Грейди выражало смесь подозрения и неверия, – что это коснется не только вашей семьи, но и каждого, так или иначе с вами связанного. От этого зависит город. Целый город...
– Прекратите. Сейчас же.
– Мистер Хейл...
– Я не дам вам больше шанса, – ответил папа, его тон стал совершенно жестким и холодным, что мистер Грейди повиновался.
Ученик притащил в руках несколько глянцевых брошюр. Когда он передавал мне эту кипу, наши пальцы соприкоснулись. Лицо его напряглось, он отдернул руку и вытер об одежду. Он тер ее даже тогда, когда мы уходили.
Дверь направо распахнулась, там заметалась моя семья, веселая и шумная. Я зашла, солнце ярко светило в окна, а я почему-то продолжала шагать, хотя мне этого вовсе не хотелось. Мое тело двигалось само, не пожелав даже сперва спросить меня. К шее подобрался жар, я продолжала подходить к остальным, наполовину надеясь умчаться из здания, улицы и этого округа. Мне хотелось плакать, но из-за тепла и давления было достаточно трудно даже дышать.
Гил первым заметил, что что-то неправильно.
– В чем дело, веснушки? Ты получила третий уровень? Второй?
– Я... я...
– Что? Ты превратила Грейди в лягушку? Знаешь, они не накажут тебя за это.
– Я ничего не сделала. – Я выдавила слова из сдавленного горла. – Я не смогла... я – простушка, Гил.
Гил рассмеялся. Он был похож на маму, когда делал так, но в мужской версии.
– Нет, ты не такая.
Но потом он посмотрел на родителей. Выглядел он напуганным и очень молодым. Я продолжала думать, посмотрит ли он на меня так же, как смотрели волшебники. Если посмотрит, я закричу и выбегу из здания.
Но он не посмотрел. Он улыбнулся мне и стал похож на нормального, обычного Гила.
– Хорошо, ты – простушка. – Он дернул меня за волосы, и мне тоже пришлось улыбнуться. – Мы все еще собираемся праздновать, верно?
3
Простаки.
Вы слышали о них, когда были еще детьми. О них говорят только шепотом, один на один. Лучший друг ребенка соседа вашей тети превратился в простака. А на той неделе официантка кофейни обслуживала пару, с которой сидел простак. Каждый знает кого-то, кто знает кого-то еще, встречавшего семью с простаком, семью, чей ребенок не владеет магией.
И вы хотя бы однажды слышали, как рассказывают о таких семьях. Всегда с такими грустными минами, говорящими о том, насколько они сильные, чтобы справиться с этим, и, как они благодарны, что кто-то другой в их семье нормальный. Но вы никогда не услышите, чтобы кто-то говорил о ребенке, ведь стоит ли и говорить, что они кажутся такими нормальными, и вы никак не ожидаете от них такого.
Потому что в присутствии простаков можно делать только одну вещь. Избегать их.
Перед тем, как уйти, Алекса подбежала ко мне и схватила за руку. Она ничего не сказала, но на ее лице появился тот обеспокоенный взгляд, как у мамы с папой. Я прижалась к ней и вздрогнула, когда открылась дверь, впуская солнечный свет.
Я видела, как новости расходятся по толпе. Видела это в их лицах, как менялось их выражение, когда они узнавали. Я слышала шепотки, следующие за нами по пятам, пока мы шли через рынок. И худшим было то, что все прекратили разговаривать, услышав эту новость. Я не знаю, слышали ли вы когда-нибудь, как молчит целая улица людей, но это жутко.
Справедливости ради, некоторые их них пытались вести себя нормально. Но никто не пытался смотреть мне в глаза, вместо этого они украдкой переглядывались, когда я поворачивала голову. Я ощущала их взгляды кожей как булавочные уколы. Если я оборачивалась, они быстро отводили взгляд. Оливия, быстро моргая блестящими глазами, взглянула на зевак.
Никто не проронил ни слова. Мне кажется, это самое худшее: они вели себя тихо, словно на похоронах.
У нас была запланирована вечеринка. Ожидались и были приглашены друзья и соседи, особенно куча парней, которые вечно толпились вокруг Оливии. В конце концов, оказалась только семья – полагаю, плохие новости быстро разносятся. Я говорила себе, что меня не волнует, что никто из моих друзей и одноклассников не пришел. И меня не волнует, что тетя Вики вышла с побелевшим лицом, когда услышала, извинившись за ранний уход. Её все равно никто не любил и она дарила худшие подарки на Двенадцатую ночь. (Хотя мама поймала её перед тем, как она исчезла и сказала: «Если уйдешь сейчас, никогда больше не возвращайся». Тетя Вики осталась.)
Меня не взволновало, когда Алекса ухватила Оливию – не перестававшую моргать и прикрывать ладонью рот – за локоть и повела ее вокруг дома. Она сделала это мимоходом, никто не должен был заметить. Будто мы не услышали, как расстроилась Оливия, подав второе и скрывшись из виду. Гил пытался отвлечь меня, рассказывая анекдот, но я отмахнулась и направилась вслед за ними.
Алекса, чьи пальцы все еще впивались в локоть Оливии, яростно зашептала:
– Соберись, ты же не хочешь, чтобы она увидела...
И Оливия вылупила на нее глаза, прикрыла лицо руками, не переставая качать головой.
– Она не может... не хочет... – Голос ее надломился и она умолкла.
Выражение лица Алексы стало таким тяжелым и злобным, что я отступила назад
– Да. Ей придется. Всяко придется, только по-другому. И ей ничем не поможет...
Обе подняли глаза вверх, почуяв, что я наблюдаю за ними. Прежде чем кто-либо из нас хоть слово произнес, подошли мама и папа. Мама оценила ситуацию и стала душить Оливию в объятиях. Оливия уткнулась ей в плечо, а мама гладила ее по волосам.
Папа опустил на мое плечо руку. Я не пошевелилась, он развернул меня и повел обратно на вечеринку.
– Разве мы не должны обсудить это? – спросила я. Родители хорошо разбирались в обсуждениях, хотя по большей части это означало сидеть и слушать их рассказ, как это будет. Прямо в этот момент, я была бы не против послушать. Будет , если буду знать, что должно произойти.
– Обсудим позже, – отвечал отец. – А сейчас вечеринка.
Когда мама и мои сестры вернулись с красными глазами, но спокойные, они повели меня внутрь, в мою комнату. Оливия и Алекса стащили с меня платье для Оценки, мама усадила меня, чтобы расплести мои волосы. Шум вечеринки доносился до нас, когда мама побегала пальцами по моим косам и щеткой по волосам до тех пор, пока они не стали свободно ниспадать тяжелым каскадом по моей спине, и я почувствовала себя снова самой собой.
Я начала снимать аметистовое ожерелье, но Алекса остановила меня.
– Это не в счет, – сказала я ей, когда она повторно защелкнула его вокруг моей шеи. – Я даже не была Оценена. – Но Алекса покачала головой, затем повела меня из комнаты на вечеринку.
День прошёл словно в тумане. В ту ночь не было луны. Когда стемнело, фонари, которые мама с папой развесили в саду, замигали. Появились кофе и фрукты – груши, пропитанные мёдом, и моченые апельсины. Горячий чай с мятой водоворотом закружился в наших чашках. Гил снова заспорил, на этот раз с Оливией, а мы все притворились, что не видим, как папа украдкой копошится в подарках и откладывает вещи, чтобы отдать их назад. Как выяснилось, это были обыкновенные вещи: куклы, которые я не смогу передвигать, браслет с брелоками, наполненные пустотой, «Мой первый комплект снадобий», гарантирующий часы колдовского веселья!
Но запомнила я не это. Я помню музыку, извивающуюся в воздухе, словно ленты. Я помню груши, такие мягкие, что я отломила кусочек ложкой, сок и мёд, стекающие по подбородку, когда я пролила несколько капель в рот. То, как садовые фонари придавали нежность и таинственность. И я помню папу, относящего меня по окончанию вечеринки, моя голова склонилась к его плечу, сонная, уставшая и защищённая.
Я проснулась следующим утром в одиночестве. И это было... странно. Всегда кто-то готов меня разбудить и начать новый день. Заколдовать покрывала на кровати, чтобы те застелились, вызвать одежду из шкафа. На мгновение я вспомнила – теперь мне двенадцать, меня оценили, я могла...
