Текст книги "Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы"

Автор книги: Кэйтлин О'Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Ви, мне нужна помощница.

– Еще бы. Но заруби себе на носу: моя мать – не дипломированный психотерапевт и даже не актриса в шоу, изображающая этого психотерапевта.

– Ви, успокойся. Мы с твоей матерью просто вместе прошли асентадос [40]40
  Инициация (исп.).Обряд, обязательный для сантерии – сплава верований африканцев племени йоруба и христианства. Сантерия возникла в Америке во времена рабства и довольно широко распространена в наши дни. Считается, что птица (чаще всего курица) способна впитать в себя все плохое как в человеке, так и в доме. После того как птица «сделала свое дело», ее приносят в жертву.


[Закрыть], и я подумываю, как бы поставить дело на поток. Ну, у нас ведь остаются свечи, благовония, куриные головы…

– Ты же хотела продавать дамское белье!

Шелби передергивает плечами.

– Эта ниша занята. Я просто не смогу конкурировать с «Ла Перла» и другими монстрами. Зато благовония…

– Занимайся чем хочешь, только избавь мою гостиную от дохлой курицы.

– Ни за что! У тебя дома прорва злых духов.

И это говорит женщина, в квартире которой столько свечей, что даже у Супермена от страха случилось бы недержание.

Когда Шелби в таком состоянии, убеждать ее бесполезно. Что взять с буйнопомешанной? Мне хочется вернуть прежнюю Шелби, которую я знала и с таким удовольствием ненавидела.

– Ладно, хватит о грустном. Пойдем лучше в парк, подышим воздухом.

– Ты что, рехнулась? Да нас под первым же кустом убьют и фамилию не спросят.

– Не хочешь в парк – не надо. Давай прошвырнемся по магазинам. Завербуем пару-тройку душ или прикупим пару-тройку вечерних платьев – что раньше попадется.

Шелби оглядывается, замечает нескольких духов (на которых я упорно закрываю глаза) и изрекает:

– Мне сегодня лучше быть дома.

– Шел, если они решили тебя укокошить, они и в квартире найдут способ. Посмотри, сколько открытого огня – тебе чихнуть достаточно, чтобы весь дом сгорел к чертовой матери. Подумай, зачем ты продавала душу, раз не хочешь пожить на полную катушку?

Мои слова тонут в карканье Шелби. На секунду она впадает в транс, затем берет и зажигает сто первую свечу.

– Хорошо, идем. Я создала вокруг нас дополнительную защиту. Ее хватит на несколько часов.

Из квартиры мы выбираемся через полчаса (двадцать семь минут ушло на задувание свечей). Наконец-то! Терпеть не могу темноту и пляшущие тени. Кое-чего я не понимаю, кое-что понимать не желаю. Но я твердо знаю одно: после смерти мне несдобровать.

Я немало слышала о преисподней. Там протыкают языки раскаленным шилом – отнюдь не для того, чтобы на этом комочке плоти перекатывалась жемчужина. Там заставляют купаться в крови. Изнеженная Ви предпочитает ванны с эфирными маслами. И в то же время я реально смотрю на вещи. У меня есть выбор: прожить жизнь так, чтобы было что вспомнить, или вернуться в Джерси в сопровождении жирной задницы и сидеть там, как жаба на болоте. В конце концов я всегда выбираю первое. Ад поджидает меня в любом случае – либо после смерти, либо до. Черт.

Мы делаем укладки в салоне «Элизабет Арден» и занимаемся шопингом, как проклятые. Потому что мы такие и есть.

Глава 18

Вы наверняка уже слышали о грандиозном празднике – из обычного благотворительного аукциона такой способна сделать только Ви, владелица лучшего бутика сумок в Нью-Йорке. Аукцион будет иметь место – в отеле Святой Регины и цель – облагодетельствовать заблудшие души обитательниц Общежития для обездоленных женщин Нижнего Манхэттена. Я тоже поприсутствую – может, и мне перепадет толика благодати.

Кстати о заблудших душах. От вашего внимания, мои дорогие, вряд ли укрылось массовое помешательство на религии. Взять хотя бы известного дизайнера по тканям, которая без сожаления искромсала всякие отношения с теми из друзей, которые не молятся трижды в день. А мистер Голливуд, в миру известный как Чарли Сандерсон, после многих лет верной службы уволил своего агента лишь за то, что он – католик. Вы не находите, что это очень познавательно – наблюдать за звездами, всю свою сознательную жизнь как черт ладана избегавшими любых намеков на религиозность, а теперь взявшимися проповедовать праведную жизнь? Как знать, может, такой сдвиг в общественном сознании произошел под влиянием бестселлера «Программа улучшения качества жизни: как остаться собой в этом безумном, безумном, безумном мире».

У меня абстинентный синдром на Натаниэля. Муки невыносимые; перебрав в памяти все места, где его можно увидеть, я останавливаюсь на Центральном парке. Подорвавшись в шесть утра, я имею удовольствие наблюдать бегунов во всей их первозданной красе. Сколько поэзии в игре мускулов, в сосредоточенности потных лиц! Я просто оживаю. Что, повелись? Слава Ви – Властительнице дум! Вообще-то я не собираюсь разговаривать с Натаниэлем. Я просто хочу на него посмотреть.

На мне бриджи, майка и солнечные очки, волосы я заколола и спрятала под бейсболкой – в лучших традициях янки. Более надежной маскировки не придумаешь: всем моим знакомым известно – я никогда не опущусь до бейсболки.

На аллее появляется загорелый кентавр. Сердце замирает, я боюсь вздохнуть. Увы, кентавр – всего лишь поп-звезда. За ним трусит рок-певец Говард Стерн со своей белокурой стервозой. Бегунов много, все они хорошо сложены и облагорожены пластической хирургией, но Натаниэля среди них нет. Я уже собираюсь уходить, когда на горизонте возникает знакомая фигура. Пробегая буквально в метре, Натаниэль не узнает меня. Мне хочется окликнуть его, однако я вовремя передумываю. Я просто хочу навсегда запомнить этот миг. Ноги мои сами пускаются трусцой, и скоро я присоединяюсь к веренице бегунов.

Как же низко я пала! Бегать по Центральному парку трусцой да еще в бейсболке, чтобы увидеть мужчину, который для меня слишком хорош!.. Впрочем, что взять с влюбленной женщины? Да, я – образчик глупости, но самоедством заниматься не намерена. Натаниэль бегает быстро (вот не ожидала), я – медленно (кто бы мог подумать!), и я моментально теряю его из виду. И все равно трушу по аллее. Повернув за угол, я, к своему удивлению, обнаруживаю Натаниэля.

– Ви, ты что делаешь?

Черт, мерзкая бейсболка не помогла. Я отставляю бедро и повожу плечами.

– Бегаю трусцой. Это ведь общественное место.

– Если хочешь, чтобы тебя снова уложили, поищи другого дурака.

У Натаниэля есть причины дуться, я не виню его за грубость. Он ведь не знает, что я уже на седьмом уровне.

– Натаниэль, мне надо тебе кое-что сказать.

– Валяй.

– Во-первых, прости меня. Я должна была поговорить с тобой гораздо раньше. В свое время я наделала дел, и теперь у меня куча проблем. Я не вправе перекладывать их на чужие плечи, поэтому у нас с тобой не может быть длительных отношений. И вообще, наши отношения свелись к сексу. Только ничего не подумай: секс был великолепный, мне абсолютно не к чему придраться. Но я же вижу: нас с тобой связывает только секс. Вдобавок ты скоро уезжаешь.

– Ну и что ты ожидаешь от меня услышать?

– Например, ты мог бы сказать «привет».

Натаниэль выдавливает улыбку. Ага, проняло!

– Привет.

– В некоторых странах при приветствии принято целоваться.

– Это в каких же?

– Откуда я знаю? Кто из нас объездил полмира – ты или я?

Натаниэль целует меня. Попрошу учесть: никто не владеет языком так, как Натаниэль. С ним обыкновенная женщина чувствует себя удивительной и прекрасной, а удивительная и прекрасная – невероятно обыкновенной. Мы пьем друг друга целую вечность – это ведь наш последний поцелуй.

Ну хорошо, предпоследний.

Наконец оторвавшись от Натаниэля, я раскрываю ему свою почти самую страшную и темную тайну. Сказать такое во второй раз у меня никогда не хватит духу.

– Я люблю тебя. Хоть я не слишком разбираюсь в оттенках этого чувства, я знаю одно: ты подарил мне надежду, благодаря тебе я захотела стать лучше. Ты даже не представляешь, что совершил невозможное.

Натаниэль что-то говорит, но я не собираюсь его слушать.

 
Память, растворись, исчезни в высших сферах,
За собой оставь белое пятно.
 

Если вы перевалили пятый уровень, стереть из мозга мужчины всякие воспоминания о себе – как делать нечего. Не будь я такой стервой, устроила бы Натаниэлю полную амнезию насчет себя, но я эгоистична и потому стираю только последние десять минут. Прежде чем Натаниэль успевает сообразить, что к чему, я убегаю (заметьте, уже не вялой трусцой, а легким аллюром). Бегу по аллее и делаю все возможное, чтобы не оглянуться.

Отбежав на безопасное расстояние, я падаю на скамейку. Сердце прыгает, в груди колет. Меня душат слезы, сквозь них прорывается нервный смех. Натаниэль – очередное воспоминание. Теперь, Ви, ты можешь наклеить его в девичий альбом и на сон грядущий мечтать об иной судьбе.

Мимо трусит очередной любитель здорового образа жизни. Заметив, что я прохлаждаюсь на скамейке, он показывает пальцем на мою бейсболку и кричит:

– Янки, вперед!

Я тоже умею показывать палец.

– Сам ты янки, придурок.

Бегун схватывает на лету. Через секунду он скрывается за горизонтом.

Наступает утро следующего дня. За секунду до пробуждения Ви всегда пребывает в блаженном состоянии – она знает, что проблемы дня прошедшего напомнят о себе не раньше, чем она откроет глаза. А пока глаза закрыты, Ви представляет Натаниэля у себя под боком и абсолютно счастлива.

Вдруг, как доказательство того, что все хорошее рано или поздно кончается, звонит телефон.

Это Марв. Почувствуйте разницу.

– Слушай, Ви. Я не жужжал, не высовывался, думая, что ты задействовала все свои связи. Я не хотел вмешиваться, чтобы случайно не спутать карты. Но больше я не могу сидеть. Вчера посмотрел по ящику заседание суда, а сегодня проснулся в холодном поту.

При упоминании Марвом собственного холодного пота у меня пропадает желание, и разгоряченный, взмокший Натаниэль растворяется в утренней дымке. Я окончательно просыпаюсь. Пора устроить саммит «Большой тройки». Правда, собрать под одной крышей Ви, Марва и Кимберли чревато – кое-кто может распрощаться с жизнью. Скорее всего, это будет Марв. Зато, пусть и такой ценой, он узнает: я делаю все возможное, чтобы спасти его никчемную задницу. Я приглашаю Марва к себе, потому что больше шанса посмотреть, как в Нью-Йорке живут действительно успешные люди вроде Великой Ви, ему не представится. Вам не кажется, что я слишком ехидная и тщеславная? Правильно кажется. Я такая. В конце концов, кто из нас вляпался – Марв или я?

Мамуле я строго-настрого запретила заниматься жертвоприношениями в моей квартире. (В Нью-Йорке, кстати, религиозные жертвоприношения разрешены. Буду знать.) У мамули нет ни малейшего желания созерцать моего бывшего мужа в компании его бывшей любовницы, и она идет прогуляться со своим нынешним жиголо. Квартира полностью в моем распоряжении, а значит, Марва ожидают все тридцать три удовольствия – он увидит и пафосный интерьер, и презрительную ухмылку швейцара Эда (каковой Эд получил от меня лишнюю сотню баксов, чтобы как следует эту ухмылку отрепетировать). Кроме того, Марв должен временно ослепнуть от кольца «Булгари» с бриллиантом в четыре карата, сияющего у меня на правой руке.

Неужели вытянувшаяся от зависти физиономия бывшего мужа не стоит легкого дискомфорта, который, по слухам, испытывают в геенне огненной?

Конечно стоит. Иначе зачем бы я стала подписывать контракт?

Через десять минут Марв и Кимберли появляются в апартаментах Ви. Настроение у меня, как у ребенка в кондитерской.

– Боже, Ви, какая у тебя квартира! Какой интерьер!

Кимберли всячески выражает восторг, тщетно пытаясь спрятать за ним черную зависть.

Я провожу небольшую экскурсию (тринадцать комнат) и обращаю особое внимание бывших на вид из окна (над Гудзоновым заливом как раз садится солнце). Кимберли уже просто подвывает, Марв молчит как рыба.

Наконец мы располагаемся в гостиной. Марв запускает руки в карманы. Знаю я эту позу, наблюдала на протяжении десяти лет. Сегодня я могу игнорировать Марвов мрачный вид. Это ли не счастье?

– Итак, вернемся к вашей афере, – говорю я.

Марв мрачнее тучи.

– Давно пора вспомнить, ради какого хрена мы здесь собрались, – цедит он.

– Если бы ты держал свой хрен в штанах, нам бы не пришлось собираться, – парирую я.

– Тишина в классе!

Кимберс в кои-то веки выступает в роли голоса разума. Интересно, если бы не она, до какой лексики мы бы дошли в перепалке? Учитывая, что я продала свою единственную и неповторимую, навеки проклятую душу, нижней границы моего лексикона просто не существует. И что важно, от сквернословия можно получать удовольствие – за все заплачено вперед.

Кимберли продолжает:

– Если вы будете выяснять отношения, нам с Марвом светит тюрьма. А у меня, Марв, нет ни малейшего желания менять ориентацию. Так что веди себя прилично.

– Все идет по плану, – изрекаю я с загадочным видом.

Марву хорошо известно мое умение планировать (он всегда был от него не в восторге). Поэтому на загадочную фразу не ведется.

– По какому такому плану?

– У меня связи с Кэлом Бассано. Кэл помогает мне с благотворительным аукционом.

– И какое отношение аукцион имеет к смягчению приговора? – Марв встает. – Не понимаю, нам-то что за прок?

– Ты хочешь решить свои проблемы? Заметь, я тут ни при чем – ты сам их себе создал. Нечего сваливать с больной головы на здоровую, пора уже научиться отвечать за свои ошибки. А то я у тебя вечно крайняя. Уходишь? Скатертью дорожка!

Марв гребет в прихожую, я вежливо открываю ему дверь.

– Вы оба, успокойтесь, сядьте! – рявкает Кимберс.

Марв кобе… колеблется, в нем борются мужское самомнение и здравый смысл. Он знает, что надеяться больше не на кого. У меня такие связи, какие ему и во сне не снились. Марв плюхается на диван и скрещивает руки а 1а Наполеон.

Я нехотя сажусь в кресло.

Кимберс снисходительно улыбается. Вот такую же улыбку кроит нянька в Ист-Сайде, когда у нее иссякают аргументы и валиум, чего не скажешь об энергии ее подопечных.

– Ви, что мы должны делать? – мурлычет Кимберс.

– Я вам уже говорила: мне ваша помощь не нужна. Все под контролем.

Самое интересное, что это правда. Ужин состоится завтра. Крекс-пекс-фекс – и любительский видеофильм с гундосой закадровой озвучкой у Кэла в руках, а Паоло тут как тут, изображает свидетеля и невинную жертву. Затем у Ви с Кэлом произойдет короткий разговор, во время которого Кэл узнает, что не может наказать Марва и Кимберс за то, чем и сам грешен. И тогда Кэл сдастся. Блестящая победа Хитроумной Ви!

– С чего ты взяла, что Кэл смягчит приговор?

Марв гнет свое. Он бросает на меня взгляд, и я без труда читаю его мысли:

«Ты с ним спишь, да?»

Сама мысль о том, что я могу обслуживать одного козла, чтобы отмазать другого козла от тюрьмы, отвратительнее, чем картина секса с Кэлом, которую мне подсовывает услужливое воображение. Я закашливаюсь.

– На такое я бы никогда не пошла. Тем более для тебя.

«Да, но ведь на рождественской вечеринке ты легла под Тодда Джеймса!»

На этот раз мне нелегко отвечать ровным голосом.

– Я никогда не спала ни с кем, кроме тебя, кобеля. Тодд Джеймс наклюкался и проспал пол рождественской ночи в прихожей, под кучей пальто. Если бы ты исполнял обязанности хозяина, а не пускал слюни на его жену, ты бы отметил сей прискорбный факт.

У Марва отвисает челюсть.

– Так ты с ним не спала? А он сказал, что спала.

– Вот скотина!

Наверное, у меня очень злое лицо, потому что Марв смотрит на меня новыми глазами.

– Значит, не спала?

– Нет!!!

Марв ерошит волосы, Марв смущен до крайности (принципиально новое для него состояние).

– Ви, ты уверена, что не спала с Тоддом? Он сказал, что спала.

– Что ты заладил как попугай: спала – не спала! Спросил бы лучше меня. Тебе небось и в голову не пришло.

– Не пришло.

– Если бы у тебя были хоть какие-то навыки общения, мы, возможно, и не развелись бы.

– Ви, прости меня. Тодд так убедительно рассказывал…

Я в шоке – Марв никогда в жизни не просил прощения.

– Тебе стыдно, Марв?

– Да.

– Очень стыдно?

– Мне очень стыдно. Довольна?

– Я тебе сочувствую. Доволен?

– Это очень познавательно и трогательно, но, может, все-таки вернемся к делу?

Кимберс едва сдерживает раздражение (наверняка Марв и перед ней никогда не извинялся).

– Вы должны мне доверять, – говорю я, глядя им обоим в глаза.

Марв и Кимберли смотрят с подозрением.

Согласна, прежде я не давала повода доверять себе, но неужели так трудно попробовать?

Ну хоть разок!

Через два дня Меган устраивает вечеринку в честь своего будущего ребенка. Посыльный приносит приглашение с золоченой надписью, сделанной от руки; сей факт позволяет решить, что Меган по-прежнему считает меня подругой. Конечно, я испытываю облегчение – значит, она никогда не узнает о моем преступлении.

Что бы вы подарили женщине, у которой сначала вызвали выкидыш, а потом обрекли ее на геенну огненную? Все богатства Крёза не искупят моей вины, и я останавливаюсь на детском автомобиле («мерседес» с откидным верхом, для детей от пяти лет) и упаковке подгузников. Автомобиль небесно-голубой, но по моей милости именно света небесного Меган не видать как своих ушей.

Бабушка Меган арендовала «Хрустальный зал» [41]41
  Дорогой элитный ресторан.


[Закрыть]. Там яблоку негде упасть из-за женщин всех размеров и всех степеней достатка, от «Мой-то обанкротился!» до «На ежегодный бонус Дикки мы купили четыре дома в Хэмптонсе». Я уже бывала на подобных мероприятиях в Джерси (кузина Карла устраивала вечеринки по поводу своей беременности семь раз; мы пытались ей объяснить, что больше двух – это пижонство, но разве она слушала?). Хотя в Джерси, конечно, уровень не тот. «Хрустальный зал» заполонили фирменные упаковки «Тиффани», имеется откидное массажное кресло для автомобиля и даже овечка-качалка от «Лулу». Вместо воздушных шаров кругом живые деревья, подстриженные в форме медведя, который не лезет ни в одни двери, худосочного поросенка и осла с непомерно длинными унылыми ушами.

На каждом столе миниатюрная детская коляска («Макларен» выпускает уменьшенные копии своей продукции специально для таких мероприятий), а вместо подставок под приборы – подгузники с вышитыми монограммами каждого из гостей. Я ищу глазами Меган. Да вот же она – идет к центру зала, цветет и пахнет. Ждет не дождется момента, когда возьмет малыша на руки. Каждому при взгляде на Меган ясно: эта женщина совершенно счастлива.

– Ви!!!

Меган бросается меня обнимать, будто лучше никого в жизни не встречала. Я терплю, потом, когда она отлипает, отступаю на шаг.

– Полегче, а то задавишь свое сокровище.

– Да, ты права. – Меган со всеми предосторожностями усаживается на стул. – Иногда счастье меня захлестывает, кажется, еще чуть-чуть – и я захлебнусь. А ты когда-нибудь была так счастлива?

– Нет.

Меган смеется, будто я удачно пошутила.

– Ви, вечно ты меня разыгрываешь. Нет, только подумай: я снова беременна! Джейми так обо мне заботится! Мы вместе ходим на курсы для будущих родителей. Он – моя опора. Не представляю, что бы я без него делала. Да, ты же еще не знаешь! Мы присмотрели усадьбу в Гринвиче. Стиль Тюдор. За такую и умереть не жалко. И мы ее покупаем!!!

Меган переходит на визг. Ощущение, будто я имею дело с домохозяйкой, рекламирующей бульон в кубиках. Бедная глупая Меган!

– То есть твоя мечта сбылась?

– Да, сбылась. Я всегда мечтала о загородном доме, о муже. О малыше в кружевном крестильном платьице.

– В крестильном платьице, говоришь…

– Мы уже и церковь выбрали. Пресвитерианскую. По-моему, самое демократичное направление. И никакой косности. Как раз для семьи, которая хочет расти духовно.

– Меган, ты ведь все еще участвуешь в Программе улучшения качества жизни?

Я почти перехожу на шепот.

Меган кивает.

– Я на третьем уровне.

– Так при чем же здесь пресвитерианская церковь?

– Ну как же. Ведь у нас будет ребенок Должны же мы его воспитывать, прививать мораль.

Меган указывает на высокую женщину с огненно-рыжими волосами.

– Это мама Джейми. Она просто прелесть. Неделю назад прилетела из Шотландии. Именно о такой матери я всегда мечтала.

– И тебя не мучают никакие сомнения?

Некоторое время Меган морщит лобик, прикрывая ладонью чуть округлившийся живот.

– Люси дала мне то, о чем я всегда мечтала. Она поправила непоправимое. Теперь я чувствую себя полноценной женщиной. Врачи считают мою беременность чудом.

Я выдавливаю смешок.

– Вот и славно. Я очень рада за тебя. Прости, если что не так. Выгляни в окно. Сегодня отличная погода. Пошли всех куда подальше, и давай прогуляемся, поболтаем. Тебе нужно передохнуть. Мы столько не виделись!

Улыбка Меган становится несколько натянутой.

– Ви, по-моему, чем меньше ты будешь общаться с Джейми, тем лучше. Вдобавок мне не нравится, как ты относишься к детям. И у меня сейчас нет времени сидеть в парке. Если честно, я и голубей терпеть не могу – они гадят.

Конечно, я и не такое заслужила, но разве от этого легче?

Глава 19

В разгаре скандал со стриптизершей, передававшей ценную информацию о не менее ценных бумагах. Головы уже полетели, и первая принадлежала председателю биржи на Второй авеню, Уолтеру Спирсу. По-видимому, Спирс даже не подозревал, что слово «размещение» в аббревиатуре ППР [42]42
  ППР (Первичное публичное размещение) – первая продажа акций корпорации публичным инвесторам, имеющая целью увеличить капитал корпорации.


[Закрыть] можно понимать как «размещение за решеткой».

Из последних политических сплетен. Я не говорила, что в Усамабаде назначены выборы? Миротворцы из США были настолько тронуты теплым приемом, который им оказало правительство этой страны, что Усамабад уже получил статус любимца Штатов. Означает ли это, что война скоро кончится? Поживем – увидим. Я приглашена на званый вечер, который устраивает первая леди Усамабада, очаровательная Сахира. Жду не дождусь радостного дня. Конечно, мои читатели узнают подробности первыми.

Критики уже заламывают руки по поводу так и не разорвавшегося блокбастера. Если верить источникам информации, порнозвезда рвет и мечет, потому что ее бывший любовник (по совместительству режиссер, но я вам этого не говорила) не выполнил ни одного из обещаний, данных на шелковых простынях. Студия планирует устроить банкет, но затея наверняка провалится – эти двое готовы поубивать друг друга, оставлять их наедине чревато, а страхование их бесценных жизней обойдется компании дороже, чем съемки самого фильма. Таково истинное лицо шоу-бизнеса!

Усадьба Бассано в Уэстчестере – просто конфетка! Тут тебе и посадочная площадка для вертолета, и конный заводик, и пурпурные азалии, и тюльпаны. Единственный недостаток – все слишком приглажено, точно по макету гуляешь.

Регина разоделась в пух и прах – явно для Паоло Раздвоенное Копыто. Мы расположились в оранжерее, и дворецкий (у них еще и дворецкий!) обносит всех напитками. Регина в своей стихии, и я наконец понимаю, что Паоло в ней нашел. Она любезна, обходительна, очаровательна и, чтоб мне провалиться, совсем не занудна. У Кэла волосы зализаны, в одной руке стакан с виски, другая на поясе. Он расхаживает по оранжерее и разглагольствует.

Меня представляют Чарльзу, Чарльзу, Ричарду, Дэвидсону, Биффу, Дэвису, Джефферсону, Биллу, Бингу и Махаджабибу-разбибу-такего-итакбибу. Если бы меня интересовали разговоры о фондовых рынках, процентных ставках и финансовых показателях, я бы получила огромное удовольствие. К сожалению, сорок минут я вынуждена наблюдать телячьи взгляды, которыми обмениваются Паоло и Регина. (Неужели никто не может просто взять и пристрелить меня, разом прекратив все мои мучения?! И не мечтай, Ви. Ты проклята на веки вечные. Так что бери от жизни все.)

Наконец на сцену выходит Эми. Она привезла Светлану, чтобы та рассказала о своей нелегкой жизни. Светлане сразу же удается завладеть вниманием аудитории. Все развесили уши. В Эми погиб режиссер. Светлана шпарит текст как по писаному. Однажды ее муж, придя с работы, избил ее за подгоревшее жаркое. На следующий день, жаря котлеты, Светлана поклялась себе, что отомстит. Несколько лет она скрывала свои истинные чувства, играя роль образцовой жены, пока наконец не нашла в себе силы начать новую жизнь. Муж понял, какое сокровище потерял Эми предусмотрела и музыкальное сопровождение – всю дорогу звучит «Полет валькирий». Просто мороз по коже. Мужчины понимающе кивают, женщины утирают слезы. Не проходит и двух часов, как вся аудитория достает бумажники.

А ведь Эми даже не клиент. Вот у кого талант!

Ужин окончен. Ви, ваш выход! Дамы и господа, настало время для настоящей драмы. Паоло согласился кое-что для меня разведать. Под банальным предлогом попудрить носик я покидаю изысканное общество и проникаю в кабинет Кэла. Тут есть на что посмотреть. Огромный, украшенный ручной резьбой стол стоит у окна, из которого открывается вид на пруд с целой стаей (стадом? косяком? какая разница!) лебедей. Но я пришла сюда не затем, чтобы любоваться лебедями. Через несколько секунд мне удается найти отчеты по сделкам в папке под названием «Акции».

Я достаю один отчет и быстрее, чем вы способны произнести «Эрнст, Янг, Линч, Либранд, Андерсон, Малруни» [43]43
  Крупнейшие аудиторские компании.


[Закрыть], стряпаю такой же отчет о покупке пятнадцати тысяч акций «Синрон». А затем – вуаля! – в моих руках появляется соответствующее распоряжение, причем датированное тем же числом, когда Марв продал свои акции.

Я аккуратно кладу бумаги на стол и с невинным видом пригубливаю вино. И тут – боже! – бокал выскальзывает из рук Ви, и вино заливает все окрестности. Скверная, гадкая Ви! Похоже, мне понадобится помощь (Паоло должен стать свидетелем неосторожного обращения Кэла с вином).

Я выглядываю за дверь.

– Паоло! Подойди на минутку!

– Ви? Вам помочь?

Это не Паоло. Это Кэл. Принесла нелегкая. Ладно, слегка скорректируем план. Кэл не спеша заходит в кабинет. Но куда девается его флегматичность, когда он видит залитый вином стол!

– Что вы наделали! На платье небось ни капли не попало!

Я промокаю бумаги салфеткой.

– Кэл, простите меня. Красное вино ничем не выведешь. Мне так стыдно!

– Давайте помогу.

Кэл достает белоснежный носовой платок.

– Господи, какая же я неуклюжая! – щебечет Вероломная Ви.

В следующую секунду она уже мысленно произносит заклинание.

 
Акции, ставки, отчеты, пробелы,
Распределитесь в извилинах Кэла;
Даты покупки, проценты, приказы,
Память забейте ему до отказа.
 

Имплантация воспоминаний всегда происходит очень быстро. Кэл берет отчет и пялится на цифры. Лицо у него каменеет.

– Боже!

– Что-то не так? – лепечет Невинная Ви, хотя ей хорошо известно: в эту самую минуту вся система ценностей Кэлвина рушится как карточный домик.

Кэл промокает отчет, читает, перечитывает и вновь промокает. Кэл мрачнеет. До него начинает доходить правда (та, которая выгодна Гадкой Ви). Наконец он поднимает глаза. Такой взгляд мне уже доводилось видеть – в баре перед закрытием, часа в четыре утра.

– Да что произошло?

Глаза у Кэла становятся квадратными.

– Кэл! – Приходится щелкнуть пальцами у него перед носом. – Что с вами? Не говорите, что инфаркт.

Мне только Кэлова инфаркта не хватало. Добрая Ви не собирается вредить ничьему здоровью, она лишь хочет отмазать Кимберс и Марва.

– Я не верю своим глазам! Боже! Я не верю своим глазам!

– Кэл, ответьте наконец, в чем дело?

От волнения я почти перехожу на визг.

– Я это сделал. Как я мог?!

Кэл бьется головой о стол.

– Кэл. – Я нежно касаюсь его руки. – Кэл, это красное вино. Его ничем не вывести, можете мне поверить. Не касайтесь стола, а то испортите… свою стильную сорочку.

– Ви, не надо меня утешать. Вы такая милая. Но мне нет оправдания. Не понимаю, как я, призванный стоять на страже справедливости, мог наделать таких дел! Будто последняя финансовая проститутка!

Черт, это чувство вины. Кэл наверняка католик. Как же я не учла такого поворота событий? Соображать приходится со скоростью звука.

– Кэл, никто ведь не узнает. Пусть это будет наш маленький секрет.

– Да, но как мне жить дальше? Какими глазами я буду смотреть на себя в зеркало?

Честно говоря, понятия не имею, какими глазами он смотрел на себя в зеркало до сих пор. Но что взять с Черствой Беспринципной Ви?

– Все уладится, не волнуйтесь.

Кэл смотрит на меня взглядом шестилетнего ребенка, который впервые понял, что мамочка говорит неправду.

– Нет, не уладится.

– Хорошо, давайте разберемся. Ваш поступок слегка выходит за рамки того, что вы привыкли считать законным. Но мы ведь не в тоталитарном государстве живем. – Я присаживаюсь на край стола (естественно, так, чтобы не испачкаться вином – на мне платье от Шанель). – А иначе как бы нам удалось настолько преуспеть?

Кэл качает головой. Черт. Эта фраза в устах Люси всегда срабатывает, а я чем хуже?

– Мы преуспели, но мы не нарушали закон. В нашем обществе каждый может добиться успеха, если будет трудиться в поте лица.

Вот уже два года как я забыла, что значит «пот». Роскошная обстановка наводит на мысли, что Кэл тоже не горел на работе. Он просто лжет.

– Кэл, оглянитесь вокруг. Вы же не хотите сказать, что купили усадьбу на деньги, сэкономленные на завтраках? Закон обходят все. Буквально все.

– Я купил акции «Майкрософт» по десять баксов, «Интел» – по семь, а еще «Гугл» во время первичного размещения. Я закон никогда не обходил.

Ну-ну. И он думает, что Ушлая Ви ему поверит?

– Но один-то раз случилось! С «Синрон», – напоминаю я, чтобы незаметно подвести его мысли об изменении меры пресечения Марву и Кимберс.

– Я должен ответить за все по закону. Это будет только справедливо по отношению к тем, кого я упрятал за решетку.

– Ни за что!!!

Я спрыгиваю со стола, позабыв про платье (видите, как сильно я разволновалась!).

– Кэл, вы не можете сесть в тюрьму. У вас дочь. Подумайте, что будет с Региной! А сколько еще преступников гуляет на свободе! Кто, кроме вас, их обезвредит? Кто будет охранять закон и порядок?

Откуда у него эта склонность к самопожертвованию? Никогда ничего подобного не видела.

– Поймите, Ви, я не смогу с этим жить. Я должен во всем сознаться и понести наказание по всей строгости закона. – Кэл встает из-за стола. Я изумленно смотрю на его мясистое лицо с двойным подбородком.

Впервые за толстыми щеками я вижу силу и твердый характер. Почему до меня такие вещи всегда доходят как до жирафа? Ах да. Я же плохая. Совсем забыла.

Однако, несмотря на всю свою аморальность, я не допущу, чтобы Кэл отправился за решетку. Я не могу этого допустить. Я проглатываю нечто, вероятно гордость, а может, и нет. Что бы это ни было, оно колом стоит где-то в районе желудка (глотательные движения не удаются тем, у кого самомнение лезет изо всех щелей).

– Кэл, дайте мне взглянуть на бумаги.

Он автоматически протягивает документы, но внезапно передумывает и вырывает пачку у меня из рук.

– Нет, нельзя. Это вещественные доказательства.

Великомученик Кэлвин сам лезет в петлю.

Но прежде чем на его толстой шее затягивается веревка, в кабинет врывается Паоло.

– Где ты пропадал? Ты должен был быть здесь еще десять минут назад! – говорю я, надеясь, что Паоло не проболтается насчет плана.

Паоло, кстати сказать, с ног до головы от Либераче (с того дня, как о нем написала Люси, работать с этим псевдогомиком невозможно). Пелерина развевается за спиной, волосы прилизаны.

– Противный! – разоряется Паоло. – Ты по собственной прихоти столько крутых перцев за решетку упек, а у самого рыльце в том же пушку! – Паоло снимает перчатку и дает Кэлу пощечину. (Надо будет ему сказать, что перчатки – уже не последний и даже не предпоследний писк моды.) – Ты должен всем объявить амнистию!