Текст книги "Спариться с бывшей (ЛП)"

Автор книги: Кейт Прайор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Тебе всегда приходилось быть бунтарем, – сухо замечает Дианна.

Шон не отвечает, и за ужином снова воцаряется тишина. Звуки жевания наполняют большую, хорошо обставленную комнату.

– Ты все еще женат? – спрашивает его мать, прерывая тишину.

Очевидно, что нетерпимость Эйдена к деликатности идет от нее. Я просто рада, что не подавилась едой.

Мы с Шоном обмениваемся взглядами. Неужели его семья не знает, что мы развелись много лет назад? Они думают, что он жил со мной все это время и что он просто приехал один?

Шон не отвечает, но поднимает свою руку без кольца.

Дианна закатывает глаза и смотрит на меня.

– Мальчишки всегда думают, что могут лгать своей маме. Дорогой, я видела, как ты снимал его раньше.

Корочка пиццы громко стучит, падая на тарелку, но это ничто по сравнению с тем, как мое сердце вздрагивает при мысли о том, что Шон хранит свое кольцо.

– Мама, – говорит Шон предупреждающим тоном, но я слишком ошеломлена этим открытием.

Он все еще носит кольцо. По крайней мере, оно у него при себе. Я оставила свое в той маленькой квартирке много лет назад.

Я слишком ошеломлена, чтобы думать, все, что могу сделать – постараться, чтобы мое лицо не выдавало моих чувств, когда Шон осторожно смотрит мне в глаза. Я уверена, что не должна выдерживать его пристальный взгляд, что Дианна наблюдает за нами двумя, оценивая мою реакцию, но я ничего не могу с этим поделать. Мысль о том, что он держится за наш брак, странным образом сжимает мне грудь. Внутри у меня порхают чертовы бабочки, и я не могу решить, паразиты они или нет.

Желание насладиться этим чувством причиняет боль, как сильно я скучаю по тому, каково это – быть любимой им.

Но я не могу просто позволить себе наслаждаться этим чувством. Не после того, как мы расстались. Я не могу заставить себя поверить, что он когда-либо так сильно заботился обо мне.

Похоже, Дианна не получает того, что хочет, от своей провокации, или, может быть, она получает, и у нее просто лучше получается скрывать свои намерения.

– Ну. Тебе следует найти время, чтобы позвонить ей и сообщить, как у тебя дела. Мы бы не хотели, чтобы ты пренебрегал ею.

Я понимаю, она, должно быть, думает, что это прозвучало бы нормально для постороннего, пусть и немного пассивно-агрессивно. Но я не могу представить, почему она считает себя пострадавшей. Именно она сказала Шону, что он должен выбирать между мной и своей семьей.

Я до сих пор, честно говоря, не могу поверить, что им так сильно не нравилась сама мысль обо мне, что они даже не могут вспомнить моего имени.

– Шон может сказать, что ты нам нравишься больше? – Эйден говорит мне с ухмылкой.

Дианна бросает на сына острый взгляд.

– Мы не собираемся смущать Элизу этим вечером.

Я не уверена, что намекает Эйден, будто они предпочли бы меня незнакомке, которую они никогда не встречали, что они почему-то предпочитают ту меня, которую встретили, а не ту, с которой отказались встречаться.

Они не потрудились узнать меня получше.

У нас были прекрасные отношения, неподдельная теплота, а они предпочли бы никогда не знать меня. Нет, что еще хуже – у нас могло быть это. У нас могла бы быть еще более близкие и теплые отношения, но они предпочли так и не встретиться со мной. Они этого совершенно не заслуживали.

Дианна вырывает меня из мыслей, искоса бросая взгляд.

– Разве ты не знала?

Итак, это то, что она хотела узнать. По крайней мере, есть слабое чувство облегчения от того, что она нас еще не раскусила.

Не знаю, как выразить то, что я даже не знала о существовании третьего брата, не говоря уже о том, что это был он. На самом деле странно, теперь, когда я думаю об этом, что здесь не было никаких следов его присутствия. Я раньше не видела его на семейных фотографиях внизу, хотя на них много изображений его братьев, игравших вместе в детстве.

– Мам, не надо, – предупреждает Шон, прежде чем я успеваю ответить, отвлекая ее внимание.

Чувствую, как их взгляды прожигают воздух. Хотела бы я знать, что творится у него в голове.

Затем он слегка пожимает плечами и отодвигается от стола.

– Думаю, с меня хватит. Помочь с уборкой?

Я сглатываю и смотрю на него. Существовать в одном доме с этими людьми становится все труднее.

15

Шон

Оказывается, я не помню, какие тарелки где лежат. И я не уверен, какая из симпатичных деревянных панелей внизу скрывает посудомоечную машину, поэтому я решаю помыть тарелки вручную и расставить их для просушки на кухонном полотенце.

Раньше я действительно ненавидел мыть посуду, но сейчас, похоже, это единственное, что я могу сделать, чтобы не наломать еще больше дров. Я продолжаю думать, что хуже уже быть не может, но планка продолжает опускаться, и слишком часто – из-за моей собственной семьи.

Конечно, мама находит меня сразу после ужина, появляясь в дверях кухни, когда я наполовину справился со своим заданием.

Я скрежещу зубами, потому что просто хотел бы игнорировать ее до конца сегодняшнего вечера, а, может быть, и завтра тоже. Вместо этого я смотрю на нее, сжимая челюсти и стараясь придумать, что я вообще могу ей сказать.

– Ты не имела права рассказывать Элизе о моем кольце.

– Значит, ты ей не сказал, – замечает моя мама, как будто она уже все выяснила, и я сопротивляюсь сильному желанию закатить глаза. Нет, я не сказал своей бывшей жене, что сохранил оба наших обручальных кольца из сентиментальности. Интересно, подняла бы мама эту тему, если бы знала, кем на самом деле была Элиза?

Я чувствую, как у меня встают дыбом волосы, когда замечаю в окне растущую луну, бледно-голубую ранним вечером, постепенно приближающуюся к полнолунию. Ее влияние на нашу кровь – последнее, что сейчас нужно.

В этом разговоре есть что-то отталкивающее, что-то почти физически тошнотворное. Мы уже ссорились раньше, с участием отца и без него, сотни раз. С тех пор, как я встретил Элизу и был достаточно наивен, чтобы рассказать маме о девушке, в которую был влюблен.

– Я просто не думаю, что это разумно – проводить с ней так много времени. Она занята подготовкой к свадьбе, а ты… – она замолкает, но я чувствую, что знаю следующие слова наизусть. Они высечены у меня на груди. – Тебе не стоит связываться с ней, Шон.

– Она… – я прикусываю язык, прежде чем успеваю закончить предложение. Она больше не моя жена.

Мои когти вонзаются в мыльную губку, зажатую в кулаке. Гнев разливается по венам, я чувствую, как трансформация угрожает разрушить мою рациональность лихорадочной, грубой, безудержной яростью.

Я отступаю, выключаю воду в раковине, отставляю в сторону недомытую посуду и делаю долгий, глубокий вдох через нос.

Но он не успокаивает настолько, как мне бы хотелось.

– Я не могу справиться с этим прямо сейчас, – говорю я маме, ожидая сопротивления. – Я отложу это на завтра, хорошо?

– Шон, нам нужно поговорить…

– Я, черт возьми, не в состоянии сейчас вести разумный разговор, – рычу я, не в силах сдержаться, каждый мой нерв словно натянутый провод.

У меня разрывается сердце, когда я вижу неподдельное удивление на ее лице. За все наши ссоры я так редко кричал на собственную мать.

– Мне нужна передышка. Завтра, хорошо?

Она смотрит в окно и медленно кивает. С этими словами я покидаю комнату, дом, участок.

Еще слишком ранний вечер, чтобы перекидываться, но я чувствую потребность пробежаться по лесу и выплеснуть тревожную, злую энергию, бурлящую в венах. Если я смертельно устану, по крайней мере, я не натворю еще большего дерьма. Я надеюсь.

В Мистик Фоллс одичавший волк, и я в ужасе, что это могу быть я.

Я не знаю наверняка, что то, что осталось от того оленя за баром, – дело клыков моего волка, но я не могу исключать этого. Каждую ночь, ближе к полнолунию, я немного больше теряю себя, и не всегда помню, почему мне приходится выковыривать из зубов маленькие клочки шерсти.

На моей памяти был один раз, когда наш отец убил койота незадолго до полнолуния. В тот период с ним было довольно неприятно находиться рядом из-за некоторых проблем с пивоварней, о которых он переживал.

Как бы я ни был рад, что он умер, какая-то часть меня хотела бы, чтобы он был здесь, чтобы я мог задать ему вопросы об этом. Но более мудрая часть меня знает, что я никогда по-настоящему не мог ни о чем его спросить.

На прошлой неделе контролировать моего волка становилось сложнее, чем обычно бывало ближе к полнолунию. Аконитового эля было недостаточно, чтобы держать его под контролем с тех пор, как я приехал сюда. Привычный способ просто бегать, пока я не становился слишком измотан, чтобы делать что-либо, кроме как рухнуть в постель, тоже не помогал.

Возможно, это потому, что я избегал поиска своей пары. Есть несколько вещей, которые могут сделать волка диким: потеря своей стаи и разлука с парой. Что ж, я некоторое время жил без стаи, так что это не может быть причиной.

Я не знаю, с чего начать поиски пары. Я мог бы попробовать пойти по запаху, но сначала мне нужно его уловить. Хотя мой узел, возможно, и является главным доказательством того, что она находится в Мистик Фоллс прямо сейчас, это не совсем то, с чем я могу отправиться на поиски.

Кроме того, я действительно не был уверен, что хочу найти пару. Когда я думал о союзе моих родителей, любая связь, напоминающая их брак, не казалась чем-то стоящим и желанным.

Какой должна быть пара вне представлений, с которыми меня воспитывали? Черт возьми, что вообще такое здоровый брак?

Я никогда не хотел быть похожим на своего отца, за которым во всем оставалось последнее, неоспоримое слово. И я не мог поделиться с ним своими проблемами, не ожидая, что это выльется в нотацию и чувство, что я был неправ, несмотря ни на что. Расти с таким отцом было достаточно плохо, но я не мог представить каково жить с такой парой всю жизнь. Даже мой неудавшийся брак казался лучше. Я не мог сосчитать, сколько раз Элиза указывала на недостатки в моем мышлении, как часто я испытывал облегчение от того, что был кто-то, перед кем я мог ошибаться вслух и не чувствовать стыда или вины из-за этого.

Никто никогда не говорил об этом прямо, но многое из того, что я узнал в церкви, сводилось к одному: если это было приятно, то, вероятно, это грех. Чувство вины, как образ жизни, было неизбежным до нее.

С Элизой всегда было безопасно быть неправильным или иметь странные маленькие недостатки. Я улыбаюсь, вспоминая ленивую субботу, когда она отдала мне свой телефон, а я передал ей свой ноутбук. Я позвонил ее дантисту, чтобы записаться на прием, потому что телефонные звонки все еще нервировали ее, а она просмотрела черновик моего электронного письма клиенту, чтобы сформулировать его немного более профессионально.

А потом мы вместе встали, чтобы приготовить ужин. Она терпеть не могла прикасаться к сырой курице, поэтому я всегда готовил эту часть, аккуратно отрезая жирные кусочки с краев. В той маленькой квартирке у нас была газовая плита, которую я абсолютно ненавидел. Возможно, я был избалован тем, что рос с гладкой стеклянной электрической плитой в доме мамы, которая казалась не такой опасной, как искры, газ и открытое пламя. Я подавал Элизе ингредиенты, как она просила, и чесал ей спину, пока она перемешивала их в сковороде, по крайней мере, до тех пор, пока она не начинала складывать грязную посуду, чтобы я помыл ее.

Я скучаю по дому, который у нас с ней был раньше, по вечерам, когда мои руки сморщивались из-за бесконечного мытья посуды и горячей воды, пока мы планировали нашу неделю. Возможно, пара вообще не была чем-то величественным, романтичным или даже мистическим.

Никаких таинств, никаких обрядов или ритуалов. Просто кто-то, кто заставлял обыденность жизни казаться чудесной.

Конечно, мне потребовалась пара минут, прежде чем я понял, что начал представлять себе пару в Элизе. Мне нужно прекратить это делать. Я вздыхаю, когда сворачиваю на другую улицу.

Несколько оставшихся летних светлячков летают над травой, особенно в местах, где она более высокая и дикая, на краю леса. Бесцельная пробежка только начинает поднимать мне настроение. Извилистая тропа по холмам круче и сложнее, чем я привык в пригороде Бостона, и я на полпути к городу, когда меня останавливает звук.

Ошибки быть не может. Из соседнего дома доносится слишком знакомое сопение.

Я останавливаюсь и вздыхаю, когда вижу ее с улицы. Элиза.

Я не знаю, какие инстинкты привели меня сюда, поскольку я действительно не обращал внимания, куда направлялся, но перед домом я все еще чувствую слабый запах освежителя воздуха из машины Лоры. Могу предположить, что моя кузина подвезла Элизу после катастрофы этого вечера.

Более того, я чувствую ее запах. У меня такое чувство, что я мог бы найти его и следовать за ним через всю страну.

Я провожу рукой по лицу. Не ходи туда. Не делай все хуже, чем оно уже есть. Особенно после инцидента в баре. Особенно не сейчас, когда восходит луна.

Но это Элиза. Я не могу игнорировать ее, когда она плачет.

Дверь широко распахнута навстречу прохладному осеннему воздуху, и я открываю сетчатую дверь, чтобы, стоя на пороге, быстро постучать.

Элиза поднимает взгляд со своего места на маленьком диванчике, сразу за входной дверью. Это место обладает тем же очарованием, что и ее старая квартира. Я узнаю многие ее вещи из тех времен, когда мы жили вместе: растения, одеяла и бесконечные дурацкие прихватки, разложенные повсюду.

Она бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем ее лицо еще больше морщится, и она прячет его в ладонях.

Я вхожу в комнату босиком, достаточно громко, чтобы она могла меня услышать, выдвигаю стул и сажусь лицом к ней.

– Эй. Эй, тсс. Скажи мне, что это такое, – бормочу я так тихо, как только могу. Звук ее плача сводит с ума, как будто мне нужно выбежать и вцепиться в что-то, чтобы все исправить ради нее. Я не могу сказать, насколько это мои чувства, а насколько – влияние луны.

Я придвигаюсь ближе и обнимаю ее за талию, где бы она ни была в этом большом свитере, и кладу подбородок ей на плечо. Она не отстраняется, а наоборот, прижимается ко мне.

– Я ненавижу это место, – бормочет она.

Я киваю. Это справедливо. Я вроде как тоже.

Она не спрашивает, что я здесь делаю, или как нашел ее адрес.

Ее телефон все еще лежит на столе открытым на последних звонках, и там по меньшей мере десять звонков ее матери. Не похоже, что хоть на один из них кто-то ответил. Мое сердце сдавливает, а я сжимаю в кулаке ее свитер, хотя должен заставить себя отпустить его.

Я начинаю рисовать фигуры на ее спине поверх свитера. Ей всегда это нравилось.

– Прости за сегодняшний вечер. Я не знаю, что они тебе сказали, но…

Она качает головой.

– Не мне.

Я жду, когда она объяснит, пока вытирает глаза запястьями, несмотря на то, что слезы текут все сильнее. В конце концов ее дыхание переходит от рыданий к судорожным всхлипам. Она прижимается ко мне чуть сильнее.

– Думаю, это должно быть очевидно. Я жила здесь уже несколько лет, пока ты не появился. И когда ты выбрал меня, ты выбрал…

Ее губы дрожат. Она не может заставить себя сказать это.

– Неправильно? – я тихо заканчиваю за нее, и она кивает.

– И они никогда не позволят тебе забыть об этом, – рыдает она, вся красная и с мокрыми от слез щеками. Это странно привлекательно.

Все, что я могу сделать, это согласиться.

– По крайней мере, пока.

– Неужели никто не общался…? – начинает спрашивать она.

Я не знаю, смогу ли смириться с мыслью о том, что она беспокоится обо мне. Боже, я не могу допустить, чтобы она плакала из-за того, что чувствует себя одинокой и думает о том, что я одинок.

Я опускаю взгляд в пол и слегка киваю.

– Эйден звонил пару раз. Логан – один раз. Мне было не так одиноко.

– Три раза за восемь лет?

– Ну, если ты так ставишь вопрос, – говорю я и пытаюсь улыбнуться, но ее лицо начинает еще больше морщиться. Она вытирает лицо рукавами, но бесполезно.

– Мне жаль, что тебе пришлось выбирать между нами. Прости, что позволила тебе выбрать меня, – плачет она, шмыгая носом мне в плечо, ее слезы и все остальное просачиваются сквозь футболку.

Это разрывает мне сердце, и я делаю все возможное, чтобы скрыть это. Слишком много всего о ней, что я похоронил, и эта неделя была посвящена тому, чтобы все это раскопать.

У меня нет ответа. Я вообще не должен был что-либо выбирать. И вся эта ситуация – просто еще одно доказательство того, что у нас могло быть все, если бы только ей было позволено знать семейные секреты. Или даже просто знать то, что она знает сейчас. Настойчивое требование моей матери оставить в семье только оборотней всегда казалось мне преувеличенным, но сейчас больше, чем когда-либо.

Вместо этого я занят поиском того места под ее лифчиком, которое всегда чешется, до которого она никогда не может дотянуться должным образом. Моя ладонь прижимается к ее спине, а большой палец поглаживает эту точку, и она выдыхает с тихим звуком удовлетворения.

Ее всхлипы начинают стихать, становясь все реже и реже. Держать ее в объятиях кажется слишком естественным.

Если я вообще ничего не буду делать, возможно, этот момент будет длиться вечно.

Бретельки лифчика ослабляются у нее на плечах, и тогда она понимает, что я расстегнул его.

– Шон, – предупреждает она, но то, как она произносит мое имя, звучит так, будто она хочет большего.

– Элиза, – выдыхаю я, когда моя рука возвращается к тому месту, где лифчик оставил бороздки на ее коже, и теперь, когда я убрал его, почесывать гораздо легче. – Где-нибудь еще?

Она качает головой, и я могу сказать, что она пытается не казаться слишком довольной моими ответными прикосновениями. Но на самом деле ей никогда не удавалось скрыть, как сильно ей это нравится.

Мои пальцы скользят вниз по ее спине, и она выгибается в моих руках, ее сомнения по поводу лифчика исчезают вместе с напряжением в мышцах. Ее голова запрокидывается с тихим стоном.

Вот она в моих объятиях, момент, который я и не мечтал пережить снова, и я опять замираю.

Я оглядываюсь по сторонам, прежде чем наклониться и прижаться к ее губам, не закрывая глаз, пока не буду уверен, что мой рот рядом с ее – в какой-то внезапный и иррациональный момент я боюсь, что буду неуклюжим и промахнусь.

Я целовал ее раньше, конечно, я знаю, как это работает. Но я также уверен, что у меня нет шансов сделать все правильно. Для нее все должно быть идеально.

Ее рот мягок, как вздох, и напряжение во мне, о котором я и не подозревал, ослабевает, когда она прижимается ближе, между нами раздается гул удовольствия, когда она прикусывает мою нижнюю губу зубами.

Когда она прерывает поцелуй, наши взгляды задерживаются слишком надолго. Одному из нас нужно моргнуть, или вздохнуть, или отстраниться. Я не думаю, что смогу, и мое сердце может разорваться, если она сделает это первой.

– Останься, – шепчет она, и одно это слово заглушает любой возможный протест, который я мог бы выразить. Она касается моей щеки и наклоняет голову, чтобы снова поцеловать меня, ее губы невероятно сладкие.

Ее ласки медленные, но настойчивые, пока я не закрываю глаза и не придвигаюсь к ней немного ближе. Поцелуй был осторожным, нежным покачиванием, мягким и чувственным, без какого-либо ритма, кроме притяжения и легкого отступления, взад-вперед, наши губы друг против друга.

– Ты не хочешь, чтобы я был здесь, – напоминаю я ей, потому что одному из нас придется найти в себе силы остановиться.

– Я хочу почувствовать себя хорошо хоть минуту, мне все равно, чего это стоит, – говорит она, и я ей верю.

Я хочу сказать ей, что все, что я могу, – это сделать все еще хуже для нее позже. Но она прикусывает мою нижнюю губу, проводит рукой по моим волосам, другой – по линии подбородка и сильнее посасывает губу. Я притягиваю ее ближе к себе, и вскоре она встает со стула, оседлав мои колени.

– Я знаю, как заставить тебя чувствовать себя хорошо, – уверяю я ее, потому что уверен, что могу справиться с этим. Я чувствую, как член твердеет под ее упругим бедром, натягивая джинсы. Я провожу губами по изгибу шеи, спускаясь к плечу, глубоко вдыхая ее аромат. – Я скучаю по твоему вкусу. Запаху твоего нижнего белья после того, как ты весь день работала.

Элиза хнычет в ответ, но я знаю, что ей нравится это слышать.

– Только один раз, – говорит мне Элиза, снова целуя меня, потому что она знает, что это ошибка, так же как и я.

Она приглашает мой язык в свой рот, проводя языком по моим зубам.

Я притягиваю ее ближе, мои прикосновения становятся грубее, я отчаянно хочу почувствовать все, что могу, пока это длится.

Я почти хочу, чтобы все было быстро, чтобы мы выбросили это из головы и вспомнили, что мы всегда были ошибкой, что химия со временем проходит. Но еще больше я хочу продлить этот момент, по-настоящему засвидетельствовать каждое мгновение. Если бы у нас действительно был еще один раз, то действительно не торопиться.

Я обхватываю ладонью ее грудь, нащупываю большим пальцем сосок и перекатываю его до тугого пика, когда она ахает и сильнее прижимается к моим прикосновениям. Она двигает бедрами и трется о выпуклость в моих джинсах, касание такое сильное, что у меня почти перехватывает дыхание. Я стону, задаваясь вопросом, как мне сделать так, чтобы «только один раз» длился вечно.

Я обхватываю ее задницу и притягиваю к себе, сжимая в ладонях ягодицы через джинсовые шорты. Затем я нахожу одно из моих любимых мест для поглаживания, маленькую складочку между изгибом ее попки и пышными бедрами. Это дразняще близко к ее центру, уже влажному и жаждущему. Мои когти начинают вырастать из кончиков пальцев как раз в тот момент, когда я думаю о том, как стащить с нее шорты. Ткань ее нижнего белья легко цепляется за них, и я думаю, что, возможно, случайно порвал его. Черт.

От таких прикосновений к ней мне становится слишком жарко, как будто в венах разгорается жар. Тело угрожает измениться, мышцы горят желанием растянуться в форму, которая теперь кажется более естественной.

Я снова чувствую себя подростком, который вот-вот кончит себе в штаны от одного прикосновения, и все потому, что девушка, которой я одержим, сидит на мне верхом. Интересно, знает ли она, как легко может превратить меня в жалкую лужицу желания и потребности в ней.

Боже, я действительно собираюсь кончить в штаны, как неопытный щенок, потому что в шов моих джинсов упирается новая толщина. Черт возьми, мой узел.

– Мы не можем этого сделать, – выдыхаю я, отстраняясь от нее. Прежде чем я могу даже предложить, что, может быть, я просто буду лизать ее, пока она не сможет больше этого выносить, моя кровь кипит от этих мыслей, и я понимаю, что не смогу контролировать себя и удержаться от превращения, если мы попытаемся.

Она отстраняется, ее грудь вздымается от дыхания, на лице медленно появляется замешательство, когда она понимает, что я имею в виду. Я закрываю глаза, потому что не могу смотреть на нее и сохранять свою решимость. Я знаю, что это полная противоположность тому, что я только что сказал, и что я не могу объяснить, почему передумал.

– Нет, мы не собираемся снова быть вместе. Шон, я ни о чем подобном не прошу. Мы бы не стали этого делать, – говорит она, объясняя так, словно я что-то неправильно понял.

– Нет, нет, мы бы не стали. Но мы не можем сделать это просто по старой памяти.

– Ты не хочешь?

– Это было бы ошибкой, – вру я сквозь зубы. Ничто в ней не могло быть ошибкой или неправильным выбором. Но мы не можем этого сделать. Я не могу подвергнуть ее такой опасности. С появлением узла, и моим волком, готовым искать пару, я не уверен, что она будет в безопасности, если мы пойдем дальше.

– Ты не хочешь.

На этот раз ее голос чуть дрожит.

Я слышу в этой фразе вопрос, который она действительно хочет задать. Я тебе не нужна?

– Нет, нет, хочу. Поверь мне, – умоляю я и стискиваю зубы, когда мой узел надувается рядом с идеальным теплом в ложбинке между ее ног. – Я просто не могу этого сделать, зная, что завтра ты можешь пожалеть об этом.

Элиза кивает и слезает с моих колен, но в ее глазах боль, которую она пытается скрыть. Я встаю, каждое движение неуравновешенное. Я ничего так не хочу, как прижать ее к себе, снова поцеловать, и сказать ей, что мне жаль, среди всего, что я всегда хотел ей сказать.

Но я не могу. У нас этого больше нет.

Итак, я покидаю коттедж Элизы, на самом деле не зная, куда еще пойти.

Рядом с ней никогда раньше не было подобного, не было узла. Но это не может быть Элиза, просто не может. Я бы знал. Это могло произойти, когда мы встречались, или в тот год, когда мы были женаты.

Если бы я собирался завязать узел в Элизе, это произошло бы восемь лет назад.