Текст книги "Святилище"

Автор книги: Кейт Мосс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

Глава 83

После бегства Константа поляна быстро опустела.

С помощью Паскаля Мариета отвела послушную как кукла Изольду к карете Денарно, чтобы отвезти ее к дому. Рана в плечо была легкой, но женщина потеряла много крови. Леони заговорила с ней, но Изольда не отвечала. Она позволила вести себя, но, кажется, никого не узнавала. Она еще пребывала в этом мире, но как будто отвернулась от него.

Леони дрожала от холода, ее одежда и волосы пропитались запахом крови, пороха и сырой земли, но она не отходила от Анатоля. Мальчик садовника и конюх соорудили носилки из плащей и палок, которыми они вооружились против Константа и его людей. Они на плечах понесли безжизненное тело Анатоля через сад. Пламя их факелов яростно горело в холодном черном воздухе. Леони шла за ними – единственная плакальщица на необъявленных похоронах.

За ними несли доктора Габиньо. За телами старого солдата и предателя Денарно собирались прислать тележку с собачьей упряжкой.

Весть о трагедии, поразившей Домейн-де-ла-Кад, опередила Леони. К тому времени, когда девушка подошла к дому, Паскаль успел послать гонца в Ренн-ле-Бен, чтобы уведомить о катастрофе Беранже Соньера и просить его приехать. Мариета послала в город за женщиной, которая обычно сидела с умирающими и обряжала умерших.

Мадам Сен-Луп прибыла с маленьким мальчиком, несшим большой хлопчатый мешок вдвое больше его роста. Когда Леони, вспомнив о своих обязанностях, стала договариваться с женщиной о плате за ее услуги, оказалось, что все уже оплачено их соседом, мсье Бальярдом. Его великодушная доброта снова вызвала слезы на выплаканных глазах Леони.

Тела поместили в столовой. Леони недоуменно смотрела, как мадам Сен-Луп наполняет фарфоровую миску водой из принесенной с собой бутыли.

– Святая вода, мадомазела, – ответила она на невысказанный вопрос девушки. В миску она окунула веточку самшита, потом зажгла, одну от другой, две благовонные свечи и принялась читать над мертвым молитвы. Мальчик склонил голову.

– Peyre Sant, Святой Отец, прими раба Твоего…

Слова, в которых смешались старый и новый обряды, лились на нее, но Леони не чувствовала ничего. Не снисходила благодать, не было мира в кончине Анатоля, не было света, проникающего в душу. Ни утешения, ни поэзии не находила она в бормотании старухи – только гулкую пустоту потери.

Мадам Сен-Луп умолкла.

Потом, жестом приказав мальчику достать из мешка и подать ей большие ножницы, начала срезать пропитанную кровью одежду Анатоля. Ткань набрякла и собрала на себя лесной мусор, присохла к ранам на теле, так что процесс был долгим и мучительным.

– Мадомазела?

Женщина подала Леони два конверта из карманов Анатоля. Серебристая бумага и черный герб на письме от Константа. Второе, с парижским штемпелем, осталось невскрытым. Оба с ржаво-красной каймой, будто на листках кровью вывели неровный бордюр.

Леони вскрыла второе письмо. Это было сухое официальное извещение из жандармерии Восьмого округа, сообщавшее Анатолю об убийстве матери в ночь на воскресенье, 20 сентября. Обвинение пока никому не предъявлено. Письмо было подписано инспектором Тороном и прошло через много адресов, прежде чем добралось до Ренн-ле-Бен.

В письме просили связаться с полицией при первой возможности.

Леони сжала лист в застывшем кулаке. Она ни на миг не усомнилась в жестоких словах Константа, брошенных им на поляне всего час назад, но только написанные черным по белому слова официального уведомления заставили ее принять все, как есть. Маман умерла. И мертва уже больше месяца.

Последняя мысль – что мать осталась неоплаканной, что никто не позаботился о ее теле – больно стиснула истерзанное сердце Леони. Анатоля нет, значит, это все падает на нее. «Если не я, то кто?»

Мадам Сен-Луп принялась обмывать тело, обтирая лицо и руки Анатоля с такой нежностью, что Леони больно было смотреть. Наконец она достала несколько льняных простыней, пожелтевших и зашитых грубыми стежками черной нитки, как будто они уже не раз сослужили свою службу. Леони не могла больше смотреть.

– Пошлите за мной, когда придет аббат Соньер, – попросила она и оставила женщину за ее мрачным ремеслом – зашивать в простыни тело Анатоля.

Медленно, будто ноги налились свинцом, Леони взошла по лестнице и свернула к комнате Изольды. Мариета не отходила от своей госпожи. Незнакомый врач в черном цилиндре и скромном стоячем воротничке прибыл из деревни в сопровождении пожилой сиделки с белом накрахмаленном фартуке. Эта пара, занимавшаяся пациентами курорта, тоже была приглашена мсье Бальярдом.

Когда Леони вошла в комнату, врач велел ввести раненой успокоительное. Сиделка, закатав рукав, воткнула в тонкую руку Изольды серебристую иглу шприца.

– Как она? – шепотом спросила у Мариеты Леони.

Служанка тихонько покачала головой.

– Она борется за жизнь, чтобы остаться с нами, мадомазела.

Леони подошла к кровати. Даже ей, ничего не понимавшей в медицине, ясно было, что Изольда находится между жизнью и смертью. Она металась в горячке. Леони села рядом и взяла ее за руку. Простыни под Изольдой промокли, и их пришлось сменить. Сиделка положила ей на пылающий лоб холодную полоску ткани, которая охладила кожу не более чем на мгновенье.

Когда прописанное доктором лекарство подействовало, жар сменился ознобом, и тело Изольды затряслось под простынями, словно охваченное пляской святого Витта.

Леони так тревожилась за здоровье Изольды, что ей некогда было осознать весь ужас пережитого и тяжесть потерь, грозивших раздавить ее, если бы она позволила себе задуматься. Мать умерла. Анатоль умер. Жизнь Изольды и ее будущего ребенка висит на волоске.

В небе взошла луна. Канун Всех Святых.

Вскоре после того, как часы пробили одиннадцать, в дверь постучали и вошел Паскаль.

– Мадомазела Леони, – полушепотом проговорил он, – там люди… хотят вас видеть.

– Священник? Аббат Соньер пришел? – спросила она.

Слуга покачал головой.

– Мсье Бальярд, – сказал он, – и… полиция.

Объяснив врачу, что должна уйти, и пообещав Мариете вернуться, как только сможет, Леони вышла из комнаты и торопливо последовала за Паскалем по коридору.

На площадке лестницы она остановилась и сверху взглянула на собрание черных цилиндров и накидок в холле. Двое были в форме парижской жандармерии, третий в потрепанном мундире – их местный коллега. Среди людей в темном выделялся сухощавый человек в светлом костюме.

– Мсье Бальярд! – вскрикнула она, сбегая по лестнице и хватая его за руки. – Как я рада, что вы здесь. – Она взглянула на него. – Анатоль…

Голос у нее прервался. Выговорить этого слова она не могла.

Бальярд кивнул.

– Я пришел принести соболезнования, – суховато сказал он и, понизив голос, чтобы не услышали остальные, спросил: – А мадам Верньер? Как она?

– Плохо. Доктора сейчас больше заботит ее душевное состояние, чем последствия раны. Правда, важно проследить, чтобы не было заражения, но пуля только задела внутреннюю поверхность плеча. – Леони вдруг замолчала, только сейчас осознав сказанное Бальярдом. – Вы знали, что они поженились? – шепнула она. – Но я же… как?..

Бальярд прижал палец к губам.

– Неподходящее время и общество для этого разговора. – Он коротко улыбнулся ей и заговорил громче: – Так совпало, мадомазела Леони, что мы с этими господами встретились на подходе к дому. Случайность…

Более молодой из полицейских офицеров, сняв шляпу, выступил вперед. Под глазами у него пролегли тени, будто он несколько дней не спал.

– Инспектор Торон, – представился он, протягивая руку. – Из Парижа, комиссариат Восьмого округа. Приношу соболезнования, мадемуазель Верньер. И сожалею, но у меня тоже плохая новость. Хуже того, это уже старая новость. Я несколько недель разыскивал вашего брата, чтобы сообщить ему… да и вам тоже… что…

Леони достала из кармана письмо.

– Не беспокойтесь, господин инспектор, – сказала она глухо. – Я знаю о смерти матери. Письмо пришло вчера. Оно долго нас искало. К тому же сегодня вечером Вик…

Она осеклась, не желая повторять его имя.

Торон прищурил глаза.

– Разыскать вас и вашего покойного брата оказалось чрезвычайно сложно.

Леони чувствовала за маской усталости на его лице быстрый и острый ум.

– И в свете… трагедии этого вечера мне приходит в голову, нет ли связи между случившимся в Париже месяц назад и сегодняшними событиями?

Леони метнула взгляд на мсье Бальярда, потом на пожилого офицера, стоявшего рядом с Тороном. В его волосах блестела седина, и у него было резкое смуглое лицо, характерное для уроженцев Миди.

– Вы еще не представили меня, инспектор Торон, вашему коллеге, – заметила она в надежде оттянуть формальный допрос.

– Простите, – спохватился тот. – Это инспектор Бушу из каркассонской жандармерии. Бушу помогал мне разыскать вас.

Леони осмотрела по очереди обоих мужчин.

– Я не понимаю, инспектор Торон. Вы послали из Парижа письмо и в то же время явились лично? И оказались здесь этим вечером. Как?

Полицейские переглянулись.

– Смею ли я предложить, господа, – заговорил Одрик Бальярд негромко, но с властностью, не допускавшей возражений, – чтобы мы продолжили эту беседу в более спокойном месте.

Леони почувствовала, как Бальярд тронул ее за локоть, и поняла, что решать придется ей.

– В гостиной горит огонь, – сказала она.

Они прошли по шахматному полу холла, и Леони толкнула дверь в гостиную.

Память об Анатоле сохранилась там так явственно, что она вздрогнула. Перед глазами вставал брат, греющийся у камина, задрав полы сюртука, чтобы спине было теплее, с блестящими волосами, или у окна, толкующий с сигаретой в руках с доктором Габиньо после званого ужина. Или склонившийся над зеленым карточным столом, он смотрит, как они с Изольдой играют в «двадцать одно». Он, казалось, остался вплетенным в жизнь комнаты, хотя Леони осознала это только сейчас.

Пришлось мсье Бальярду приглашать офицеров занять кресла и усаживать ее в уголок кушетки, где она и замерла, будто в полусне. Бальярд остался стоять, глядя на нее.

Торон перечислил последовательность событий, происходивших, как они установили, в ночь после убийства ее матери, 20 сентября: как было обнаружено тело, как шаг за шагом следствие привело их в Каркассон, а оттуда – в Ренн-ле-Бен.

До Леони слова доносились словно издалека. Они не проникали в сознание. Пусть даже Торон вел речь о ее матери – смерть Анатоля окружила ее сердце стеной, не пропускавшей никаких чувств. Еще будет время погоревать о Маргарите. И о достойном и добром докторе. Сейчас один только Анатоль и данное брату обещание позаботиться о его жене и ребенке занимали ее ум.

– Итак, – заключил Торон, – консьерж признался, что ему заплатили за перехват корреспонденции. Служанка Дебюсси подтвердила, что она видела человека, болтавшегося по улице Берлин в день… происшествия. – Торон помолчал. – По правде сказать, если бы не письмо, отправленное вашим братом матери, мы бы и сейчас не знали, где вас искать.

– Того человека опознали, Торон? – вмешался Бальярд.

– У нас есть только его описание. Неприглядный тип. Раздраженная красная кожа, совсем или почти лысый, на голове язвы.

Леони вскинулась. Три пары глаз уставились на нее.

– Вы знаете такого, мадемуазель Верньер? – спросил Торон.

Вот он приставляет дуло к виску доктора Габиньо и спускает курок. Брызги крови и осколки костей падают на лесную подстилку.

Она глубоко вздохнула:

– Это слуга Виктора Константа.

Торон снова переглянулся с Бушу.

– Графа де Турмалин?

– Прошу прощения?

– Это один и тот же человек: Констант, Турмалин. Он пользуется тем или иным именем в зависимости от обстоятельств или общества, в котором вращается.

– Он дал мне визитную карточку, – невыразительно проговорила Леони. – Виктор Констант.

Рука Одрика Бальярда ободряюще сжала ее плечо.

– Граф де Турмалин входит в число подозреваемых в этом деле, Торон? – спросил он.

Инспектор помялся, однако, решив, по-видимому, что нет смысла скрывать, кивнул.

– И он тоже, как мы установили, отправился из Парижа в Миди через несколько дней после покойного мсье Верньера.

Леони его не слышала. Она вспоминала, как дрогнуло ее сердце, когда Виктор Констант взял ее под руку. Как она берегла его карточку, таясь от Анатоля. Как допускала его в свои дневные грезы и ночные сновидения.

Она привела его к ним. Из-за нее погиб Анатоль.

– Леони, – тихо спросил Бальярд, – Констант – тот самый человек, от которого спасалась мадама Верньер? С которым дрался на дуэли сеньер Анатоль?

– Тот самый, – заставила себя ответить Леони.

Бальярд прошел через комнату к круглому столику с напитками, налил Леони стакан бренди и вернулся.

– Судя по вашим лицам, господа, – сказал он, вкладывая стакан в ледяные пальцы девушки, – полагаю, этот человек вам известен?

– Верно, – подтвердил Торон. – Его имя несколько раз фигурировало в расследованиях, но доказательств всегда оказывалось недостаточно, чтобы предъявить обвинение. По-видимому, он затеял вендетту против мсье Верньера – хитроумную и коварную газетную кампанию. Правда, в последние несколько недель он стал менее осторожным.

– Или более наглым, – вставил Бушу. – Имело место происшествие в доме э-э… развлечений в квартале Барбе Каркассона, после которого девушка осталась жестоко обезображенной.

– Мы полагаем, что его все более безрассудное поведение отчасти вызвано прогрессирующим развитием его… заболевания. Оно уже поразило мозг. – Торон, отвернувшись, одними губами, чтобы не слышала Леони, произнес слово «сифилис».

Бальярд обошел кушетку и сел рядом с Леони.

– Расскажите инспектору все, что знаете, – сказал он, взяв в руки ее ладонь.

Леони поднесла бокал к губам и сделала еще глоток. Алкоголь обжег горло, зато заглушил кислый вкус во рту.

Что толку теперь скрывать?

Она заговорила, не умалчивая ни о чем, описывая все подробности – от похорон на Монмартре и нападения в пассаже «Панорам», к той минуте, когда она и ее любимый брат вышли из почтовой кареты на площади Перу и дальше – к кровавым событиям этого вечера в лесу Домейн-де-ла-Кад.

Март, сентябрь, октябрь.

В комнате наверху Изольда все еще металась в беспамятстве горячки, поразившей ее при виде падающего наземь Анатоля.

Видения тревожили ее разум. Глаза блеснули, приоткрывшись. На один короткий счастливый миг ей показалась, что она лежит в объятиях Анатоля и свет единственной свечи отражается в его карих глазах, но видение померкло. Кожа соскользнула с его лица, под ней открылся череп, мертвые кости, зубы и черные дыры на месте глаз.

И непрестанный шепот. Зловеще звенящий голос Константа просачивался в ее горячечное сознание. Она металась на подушке, стараясь выбросить из головы эхо его голоса, но от этого какофония лишь становилась громче. Где голос, где эхо?

Она уснула и увидела их сына, плачущего по отцу, которого никогда не видел, отгороженного от Анатоля словно стеклянным экраном. Она плакала по ним обоим, но ни звука не сорвалось с ее губ, и они не слышали ее.

Она протянула руку, и стекло разлетелось мириадами острых осколков, и она смогла коснуться кожи, холодной и твердой, как мрамор.

Воспоминания, сны, предчувствия. Разум, разбитый жестоким ударом.

Когда часы отсчитали последние минуты до полуночи, часа ведьм, засвистел ветер, завыл, застучал в деревянные рамы окон.

Беспокойная ночь. В такую ночь не к добру выходить из дома.

Часть X
ОЗЕРО
Октябрь 2007

Глава 84

Среда, 31 октября 2007

Когда Мередит проснулась второй раз, его уже не было.

Она потрогала ладонью то место рядом с собой, где он лежал. Простыня остыла, но слабый запах еще держался на подушке, и на ней осталась вмятина от его головы.

Из-за закрытых ставен в комнате было темно. Мередит взглянула на часы. Восемь. Она догадалась, что Хол пораньше вернулся в свою комнату, чтобы служанки не увидели, как он выходит от нее. Ее рука потянулась к щеке, словно кожа еще сохранила воспоминания о его прощальном поцелуе, которого она не запомнила.

Она полежала немного, зарывшись в одеяла, размышляя о Холе, о том, как он лежал с ней рядом, о чувствах, которые она допустила в свою душу прошедшей ночью. От Хола ее мысли плавно перешли к Леони, девушке с медными волосами, тоже побывавшей у нее ночью.

«Я не могу уснуть…»

Слова из сновидения, запомнившиеся Мередит, услышанные, но не произнесенные. Чувство жалости, беспокойство – Леони чего-то хочет от нее.

Мередит выскользнула из-под одеяла. Выбрала пару теплых носков, чтобы не мерзли ноги. Хол забыл у нее свой свитер, лежавший у кровати, там, где он сбросил его вечером. Она прижала свитер к лицу, вдохнула запах. Потом надела на себя, хоть он висел на ней мешком, и быстро согрелась.

Она взглянула на портрет. Фото солдата в оттенках сепии, прапрадеда Верньера, осталось заткнутым за уголок рамы, как она оставила с вечера.

Мередит почувствовала, как что-то складывается. Разнородные идеи, скопившиеся у нее в голове, за ночь улеглись на места.

Очевидно, начать следует с того, что выяснить, был ли Анатоль Верньер женат, хотя это легче сказать, чем сделать. И еще нужно будет выяснить, что связывало его и Леони Верньер с Изольдой Ласкомб. Жили они в этом доме в 1891 году, в то время, когда был сделан снимок, или просто заехали погостить? Как напомнило ей вчерашнее детективное расследование в Интернете, обычные люди не упоминаются в Сети без особых причин. За ними приходится гоняться по генеалогическим сайтам, а значит, чтобы получить информацию, нужны имена, даты и места рождения и смерти.

Она подключила компьютер и открыла почту. С разочарованием увидела, что от Мэри ничего нового нет, но все равно отправила еще одно письмо в Чапел-Хилл, с описанием последних суток и просьбой проверить еще кое-что. Она ничего не написала о Леони. Не стоит давать повод для беспокойства. Закончила обещанием оставаться на связи и нажала «отправить».

Мередит озябла, захотелось чего-нибудь горяченького, так что она пошла в ванную и наполнила чайник. Ожидая, пока вода закипит, пробегала глазами по корешкам на книжной полке над столом. Ее привлекло заглавие «Демоны, зловредные духи и призраки гор». Она сняла и открыла книгу. На титульном листе прочитала, что это переиздание старой книги местного автора, Одрика С. Бальярда, проживавшего в деревне в Пиренеях. Даты первой публикации не было, но, очевидно, труд принадлежал перу здешней знаменитости. Текст на задней обложке сообщал, что книга посвящена фольклору горцев Пиренеев.

Мередит просмотрела содержание и обнаружила, что текст разбит на разделы по регионам: Куиза, Кустосса, Эспераза, Фа, Лиму, Ренн-ле-Бен, Ренн-ле-Шато, Кийян. Раздел Ренн-ле-Бен украшала черно-белая фотография площади Де Ренн, сделанная около 1900 года, когда она называлась площадь Перу. Мередит улыбнулась. Место выглядело таким знакомым. Она даже нашла дерево, под раскидистыми ветвями которого стоял ее предок.

Чайник свистнул и щелкнул, выключаясь. Она высыпала в чашку пакетик горячего шоколада, добавила два кубика сахара, размешала, потом перебралась с чашкой и книгой в кресло под окном и принялась читать.

Рассказы в сборнике были схожи, хотя и записаны в разных местах: легенды о демонах и чертях, на протяжении поколений, быть может тысячелетиями, связывавшие поверья с природными феноменами: Креслом Дьявола, Рогатой горой, озером Дьявола – все эти названия она уже видела на карте. Мередит снова вернулась к титульному листу, еще раз отметив, что невозможно определить, когда впервые была издана книга. Дата первого издания не указана. Самые поздние события, упоминавшиеся в рассказах, относились к первому десятилетию XX века, но, учитывая, что автор скончался всего пару лет назад, Мередит решила, что записаны они гораздо позднее.

Бальярд писал четко и лаконично, давая фактическую информацию с минимумом комментариев. Мередит с восторгом обнаружила целый раздел, посвященный Домейн-де-ла-Кад. Имение перешло к семье Ласкомбов в эпоху войн за веру, ряда конфликтов между католиками и гугенотами с 1562 по 1568 год. Тогда древние родовые кланы пали, уступив место «парвеню», вознагражденным за верность католическому дому Гизов или кальвинистской династии Бурбонов.

Она читала быстро. Жюль Ласкомб унаследовал имение по смерти своего отца, Ги Ласкомба, в 1865 году. Он женился на Изольде Лаборд в 1885-м и скончался, не оставив наследников, в 1891-м. Она улыбнулась: вот и еще кусочек головоломки встал на место – и взглянула на портрет вечно молодой Изольды за стеклом фотографии. Потом ей вспомнилось, что на фамильном надгробии Ласкомбов-Боске не было имени Изольды. Почему?

«И это тоже надо выяснить».

Она опять опустила глаза на страницу. Бальярд переходил к легендам, связанным с Домейн. Много лет ходили слухи об ужасном и свирепом диком звере, терроризировавшем селян в окрестностях Ренн-ле-Бен, нападавшем на детей и крестьян, работавших в поле на отдаленных фермах. Отличительными признаками его нападения были следы когтей, три широких раны через все лицо. Необычные следы.

Мередит снова оторвалась от книги, задумавшись о повреждениях, полученных отцом Хола, пока машина лежала в речном ущелье. И об отметинах на лице статуи Девы Марии, стоящей на визиготской колонне у церкви в Ренн-ле-Шато. За этой мыслью потянулось воспоминание о ночном кошмаре – о картине на гобелене над сумрачно освещенной лестницей. Ощущение погони, когти и черная щетина, касающаяся кожи, царапающая ладони.

«Раз, два, три, волк, лови!»

И опять же на кладбище в Ренн-ле-Бен – имя на памятнике погибшим в Первую мировую войну: Сен-Луп. [30]30
  Волк по-французски «loup», читается как «луп».


[Закрыть]

Совпадение?

Мередит потянулась, подняв руки над головой, чтобы согреться, размяться и прогнать воспоминания о ночных кошмарах – потом снова опустила глаза в книгу. Между 1870 и 1885 годами упоминалось много погибших и пропавших без вести. Затем последовал период относительного спокойствия, но слухи снова ожили осенью 1891 года. Тогда же набрало силу мнение, что существо, которое в местных поверьях именовалось демоном, обитает в визиготской часовне на территории Домейн-де-ла-Кад.

В следующие шесть лет было несколько смертей, которые приписывались нападению демона, а потом, в 1897 году, нападения внезапно прекратились. Автор, не утверждая этого прямо, намекал, что окончание террора было связано с пожаром, уничтожившим часть дома и часовню.

Мередит закрыла книгу и забилась в уголок кресла, поджав под себя ноги. Прихлебывая горячий шоколад, она пыталась сообразить, отчего ей не по себе? Странно, что в работе, посвященной фольклору и легендам, не упоминаются карты Таро. Одрик Бальярд, собирая фольклор, не мог не услышать об этих картах. Колода не только воспроизводила местный ландшафт и была отпечатана семьей Боске, но и появилась как раз в период, обсуждавшийся в книге.

Преднамеренное умолчание?

И тут внезапно ее накрыло то же самое ощущение. Стало холоднее, и воздух вдруг словно сгустился. Казалось, кто-то был рядом – не в самой комнате, но близко. Всего лишь мимолетное впечатление…

«Леони?»

Мередит встала, ее почему-то потянуло к окну. Она щелкнула длинными металлическими задвижками, открыла двойные рамы со стеклами и толкнула наружу ставни, так что они, распахнувшись, стукнулись о стены. От холода озябла кожа и заслезились глаза. Вершины деревьев раскачивались, ветер посвистывал и вздыхал, обвиваясь вокруг древних стволов, пробиваясь в щели коры и в путаницу листвы. Воздух был неспокоен и нес в себе эхо музыки. Ноты долетали по ветру – мелодия самой земли.

Обводя взглядом открывшийся ей пейзаж, Мередит краем глаза уловила какое-то движение. Опустив взгляд, она увидела легкую грациозную фигурку в длинном плаще со скрывающим лицо капюшоном, отходящую от стены здания. Ветер как будто набирал силу, врываясь сквозь арку, прорезанную в зеленой изгороди, откуда открывался выход к диким полянам с жесткой травой. Мередит почудилась, что она различает белые гребешки на волнах далекого озера, захлестывающих травянистый берег.

Очерк, впечатление, фигура в тени, сторонящаяся бледного, низкого утреннего солнца над горизонтом и простреливающего лучами тонкие слоистые облака на розовом небосклоне. Силуэт плыл по сырой траве, покрытой тончайшей пеленой росы. Мередит уловила запах земли, осени, сырой почвы, горящей стерни, костров… Костей.

Она молча смотрела, как фигура – женская фигура, уверенно подумала Мередит – движется к дальнему берегу искусственного озерца. На мгновение она остановилась на маленьком мысу, поднимавшемся над водой.

Взгляд Мередит сфокусировался, и картина будто приблизилась, как в объективе. Вот капюшон упал, открыв лицо девушки – бледное и совершенно правильное, с зелеными глазами, сверкавшими, как чистые изумруды. Оттенки, не цвета. Волна кудрявых волос легла медной волной, прозрачной в утреннем свете, на хрупкие плечи, заструилась по красной ткани платья к тонкой талии. Очертания без объема. Девушка, казалось, удерживала взгляд Мередит своим взглядом, отражая ее собственные надежды, страхи и фантазии.

Потом она скользнула дальше, в лес.

– Леони? – прошептала в тишину Мередит.

Еще немного она простояла у окна, сторожа взглядом место на дальнем берегу озера, где скрылась девушка. Воздух вдали был неподвижен. Ничто не шевельнулось в тени.

Наконец она отступила назад, в комнату, и закрыла окно.

Случись это несколько дней – нет, даже часов – назад, она бы перепугалась. Заподозрила худшее. Смотрела бы на свое отражение в зеркале и видела вместо своего лица лицо Жанет.

Но не теперь.

Мередит не сумела бы объяснить, но что-то переменилось. Она чувствовала, что мыслит с полной ясностью. С ней все в порядке. Она не испугана. Она не сходит с ума. Видения, посещения были последовательны, как музыкальная фраза. Под мостом в Ренн-ле-Бен – вода. На дороге в Сугрень – земля. Здесь, в отеле, особенно в этой комнате, где ее присутствие явственнее всего, – воздух.

Мечи, масть воздуха, представляют разум и интеллект. Чаши, масть воды – эмоции. Пентакли, масть земли – физическую реальность, сокровище. Из четырех стихий недоставало только огня. Жезлы, масть огня, энергия и конфликт.

В картах содержится история.

А может быть, квартет был завершен в прошлом, а не теперь? Огнем пожара, едва не уничтожившим весь Домейн-де-ла-Кад больше столетия назад?

Мередит вернулась к колоде, подаренной Лаурой, переворачивая каждую карту по очереди и всматриваясь в картины, как делала прошлой ночью, желая заставить их открыть свои тайны. Раскладывая, одну за другой, карты, она отпустила мысли на свободу. В памяти всплыл их с Холом разговор в Ренн-ле-Шато – о том, как визиготы хоронили своих королей и знать вместе с их сокровищами не на кладбищах, а в тайных могилах. Тайные гробницы на дне рек, в руслах, осушенных на время, нужное, чтобы подготовить погребальную камеру.

Если первая колода пережила пожар, надежно скрытая на земле Домейн-де-ла-Кад, где найти для нее более надежное место, чем в древней могиле визиготов? И часовня, по сведениям в книге Бальярда, относилась к тому же периоду. Если на участке есть река, она была бы идеальным тайником: на виду, но совершенно недоступным.

За окном солнце наконец пробило облака.

Мередит зевнула. Ее пошатывало от недосыпа, но в крови звенело волнение. Она взглянула на часы. Хол говорил, что доктор О'Доннел приедет к десяти, до тех пор еще час.

Времени для того, что она задумала, хватит вполне.

Хол стоял в своей спальне на служебной половине и думал о Мередит. Успокоив ее после кошмара, он обнаружил, что совсем проснулся. Ему не хотелось беспокоить ее, зажигая свет, так что в конце концов он решил тихонько выйти и вернуться к себе, чтобы заново просмотреть записки, относящиеся к Шелаг О'Доннел. Ему хотелось подготовиться к встрече.

Он взглянул на часы. Девять. Еще час ждать новой встречи с Мередит.

Его окна на верхнем этаже выходили на юг и на восток. Из них открывался вид на лужайку и озеро за ней, а также на кухню и служебный двор за углом здания. Он посмотрел, как один из носильщиков сбрасывает черный мешок с отходами в мусорный бак. Второй стоял, спрятав руки под мышками от холода, и курил сигарету. Его дыхание застывало в чистом утреннем воздухе белыми клубами.

Хол присел на подоконник, потом встал и прошел через комнату, чтобы набрать воды, но передумал. От беспокойства ему не сиделось на месте. Он понимал, что не следует рассчитывать, что разговор с доктором О'Доннел даст ответы на все вопросы. Но невольно продолжал надеяться, что она по крайней мере сможет хоть что-то рассказать о событиях ночи, когда погиб его отец. Она могла запомнить что-то, что заставило бы полицию трактовать случившееся как смерть при подозрительных обстоятельствах, а не как дорожное происшествие.

Он провел рукой по волосам.

Мысли опять вернулись к Мередит. Он улыбнулся. Может, когда все кончится, она разрешит ему навестить ее в Штатах. Он резко оборвал сам себя. Нелепо думать о таком после двух дней знакомства, но он знал: таких сильных чувств он не испытывал ни к одной девушке уже очень давно. Никогда.

А что ему мешает? Работы нет, в Лондоне пустая квартира. Америка не хуже любого другого места. Деньги у него есть. Дядя наверняка выкупит свою долю.

Если только Мередит захочет, чтобы он приехал.

Хол стоял у высокого окна, наблюдая, как беззвучно течет жизнь отеля внизу.

Он потянулся, заложив руки за голову, и зевнул.

По дорожке к отелю медленно двигалась машина. Он смотрел, как высокая худая женщина с коротко подстриженными темными волосами выходит из нее и нерешительно идет к ступеням парадного крыльца.

Через минуту у него на столе зазвонил телефон. Портье Элоиза сообщила, что к нему прибыла гостья.

– Как? Целым часом раньше?

– Сказать ей, чтобы подождала? – спросила Элоиза.

Хол помолчал.

– Нет, так даже лучше. Я сейчас спущусь.

Он стянул пиджак, висевший на спинке стула, и сбежал по двум лестничным пролетам. Внизу он остановился, чтобы сунуть руки в рукава пиджака и позвонить по служебному телефону.

Мередит надела коричневый свитер Хола поверх футболки с длинными рукавами и голубых джинсов, прихватила брезентовую курточку, шарф и шерстяные перчатки, решив, что на улице наверняка холодно. Она уже взялась за ручку двери, когда зазвонил телефон. Мередит схватила трубку.

– И тебе привет, – отозвалась она, с удовольствием услышав в трубке голос Хола.

Он ответил кратко и по делу:

– Она здесь.