Текст книги "Святилище"

Автор книги: Кейт Мосс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Глава 45

И подъездная дорожка и имение при дневном свете стали совсем другими.

Октябрьское солнце заливало сады, наполняло все яркими цветами. Мередит ловила влажный дым горящих листьев и солнечный запах мокрых деревьев сквозь полуоткрытое окно машины. Чуть дальше солнечные пятна пестрели на темной зелени кустов и высокой зеленой изгороди. Все словно было покрыто серебром и позолотой.

– Я еду напрямик к Ренн-ле-Шато. Так гораздо быстрее, чем в объезд через Куизу.

Дорога вилась, складываясь чуть ли не вдвое, на подъеме по лесистым склонам холмов. Здесь были все оттенки зеленого, все оттенки коричневого, все оттенки багрянца, меди и золота – каштаны, дубы, яркая желтизна ракитника, серебристый орешник и золотые березы. На земле под соснами, словно отмечая дорогу, лежали большущие шишки.

Мередит при виде разворачивающихся перед ней видов воспрянула духом.

– Просто чудо! Поразительная красота.

– Я вспомнил кое-что, что, мне кажется, будет тебе интересно, – сказал Хол, и она расслышала в его голосе улыбку. – Когда я сказал дяде, что утром меня не будет – и почему, – он мне напомнил, что между Ренн-ле-Шато и Дебюсси есть связь. На самом деле, он был необыкновенно услужлив.

Мередит повернулась к нему.

– Это шутка?

– Я полагаю, кое-что из истории этой местности тебе известно?

Она покачала головой:

– Не думаю.

– О деревне, откуда пошло все это дело со «Святой кровью» и «Святым Граалем»? «Код да Винчи»? «Наследие тамплиеров». Неужто не слышала? Наследники Христа…

Мередит поморщилась.

– Извини. Я не любительница романов такого рода – мое дело биографии, история, теории и все такое. Факты.

Хол рассмеялся:

– Ладно, педантка. Речь о том, что Мария Магдалина на самом деле была женой Иисуса и родила ему детей. После распятия она бежала, по некоторым рассказам, во Францию, в Марсель… называют разные места на средиземноморском побережье. Долгий срок спустя, через девятнадцать столетий, в 1891-м, как говаривали, священник Ренн-ле-Шато Беранже Соньер наткнулся на пергамент, доказывающий, что линия прямых наследников Христа протянулась от первого века нашей эры до нынешнего времени.

Мередит замерла.

– Тысяча восемьсот девяносто первый?

Хол кивнул.

– Тогда-то Соньер и начал обширный проект обновления, растянувшийся на много лет – сперва церковь, а потом и сады, кладбище, дома – все.

Он замолчал. Мередит поймала на себе его взгляд.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Конечно, – поспешно заверила она. – Извини. Рассказывай дальше.

– Геральдический пергамент был якобы в неизвестной древности скрыт внутри визиготской колонны. Многие из местных считают, что все это, с начала до конца, подделка. Документы, современные годам жизни Соньера, не связывают с Ренн-ле-Шато никаких великих тайн, если не считать таинственного улучшения материального состояния Соньера.

– Он разбогател?

Хол кивнул.

– Церковная иерархия обвинила его в симонии – якобы он продавал мессы за деньги. Прихожане отнеслись к нему снисходительнее. Они решили, что он откопал где-то визиготский клад, и не ставили ему того в укор, ведь он столько потратил на церковь и прихожан.

– Когда умер Соньер? – спросила она, вспоминая даты на мемориале Анри Буде в церкви Ренн-ле-Бен.

Он покосился на нее.

– В тысяча девятьсот семнадцатом – и оставил все своей экономке, Мари Денарно. А все эти теории религиозных заговоров и обществ стали всплывать не раньше семидесятых.

Она записала и эти сведения. Имя Денарно она видела на нескольких могилах на кладбище.

– Что думает об этих историях твой дядя?

Хол насупился.

– Что они идут на пользу бизнесу, – сказал он и надолго умолк.

Между ним и его дядюшкой явно не было большой любви, и Мередит удивлялась, почему он не уедет теперь, когда похороны прошли. Один взгляд на его лицо заставил ее воздержаться от этого вопроса.

– Так насчет Дебюсси, – подтолкнула она наконец.

Он как будто собрался с мыслями.

– Извини. Так вот, существовало якобы тайное общество, охраняющее тот пергамент, который Соньер то ли нашел, то ли не нашел в визиготской колонне. И лидерами этой организации считались очень видные персоны, знаменитости, можно сказать. Ньютон, например. Или Леонардо да Винчи. И Дебюсси.

Мередит опешила, и тут же расхохоталась.

– Знаю, знаю, – сказал Хол, тоже ухмыляясь, – но я передаю то, что услышал от дяди.

– Это же полная чушь. Дебюсси жил музыкой. И он был не из любителей клубной болтовни. Замкнутый человек, преданный маленькой группе друзей. Только подумать: чтобы он возглавлял какое-то тайное общество… Ну просто бред! – Она рукавом вытерла уголок глаза. – А какие доказательства подтверждают эту поразительную теорию?

Хол пожал плечами.

– Соньер действительно принимал много важных парижан и других гостей, в Ренн-ле-Шато на переломе века, это тоже подпитывало теорию заговора – главы государств, певцы… Имя Эмма Кальве тебе не знакомо?

Мередит задумалась.

– Француженка, сопрано, по времени примерно совпадает, но я почти уверена, что в произведениях Дебюсси она никогда не исполняла значительных партий. – Достав блокнот, она записала имя. – Я уточню.

– Так это можно подтвердить?

– Любую теорию можно подтвердить, если хорошенько постараться. Что не означает, будто она истинна.

– Слова ученого.

Мередит понимала, что он слегка поддразнивает ее, и ей это нравилось.

– Слова человека, полжизни проведшего в библиотеке. Реальная жизнь никогда не укладывается в рамки теории. Она беспорядочна. Находишь какое-то свидетельство, думаешь, вот оно. Попалось. И тут же тебе встречается что-то такое, что переворачивает все вверх ногами.

Некоторое время они ехали в дружеском молчании, занятые каждый своими мыслями. Проехали солидную ферму и перевалили гребень. Мередит заметила, что ландшафт по эту сторону хребта изменился. Меньше зелени. Серые камни, как зубы, режутся из ржавой земли, словно жестокое землетрясение вытолкнуло наружу каменное сердце земли. Полосы красной породы выступали, как рубцы ран. Это была менее гостеприимная, более неприступная земля.

– Здесь начинаешь понимать, – сказала она, – как мало меняется основа ландшафта. Убери из уравнения дома и машины, и останутся горы, ущелья, долины, которые здесь уже тысячи лет.

Она почувствовала, как насторожился Хол. В тесной кабине отчетливо слышно было его напряженное дыхание.

– Вчера вечером я этого не разглядела. Все казалось слишком маленьким, слишком незначительным, чтобы быть центром чего-то. А вот теперь… – Мередит запнулась. – Отсюда, сверху, видишь вещи совсем в другом масштабе. Здесь легче поверить, что Соньер мог найти что-то ценное. – Она помолчала. – Я не говорю, что он нашел или не нашел, но только теория уже не висит в пустоте.

Хол кивнул.

– Реде – старое название Ренн-ле-Шато – лежал в самом сердце визиготской империи на юге. Пятый, шестой, начало седьмого века… – Он кинул взгляд на нее и снова стал смотреть на дорогу. – Но тебе, как профессионалу, не кажется, что прошло слишком много времени, чтобы что-то осталось ненайденным? Если здесь было что находить – визиготское или еще более раннее, римское, – оно должно было выйти на свет раньше 1891 года?

– Не обязательно, – ответила Мередит. – Вспомни свитки Мертвого моря. Просто удивительно, как что-то одно обнаруживается, а другое тысячелетиями остается скрытым. В путеводителе сказано, что у деревни Фа есть развалины визиготской сторожевой башни, а на кладбище в деревне Кассаньес – визиготские кресты, и найдены они сравнительно недавно.

– Кресты? – удивился Хол. – Они были христианами? Я этого не знал.

Мередит кивнула.

– Ага, странно. Любопытно, что по визиготскому обряду королей и знать вместе с их сокровищами хоронили в тайных местах, а не на кладбище у церкви. Мечи, пряжки, драгоценные камни, фибулы, чаши, кресты – чего там только не было. Конечно, у них возникала та же проблема, что у древних египтян.

– Как отвадить могильных воров?

– Именно. Поэтому визиготы изобрели способ устраивать тайные захоронения на дне рек. Они запруживали реку и отводили ее в другое русло на время, пока сооружалась погребальная камера. Потом туда опускали короля или воина с его сокровищами, камеру запечатывали и маскировали грязью, песком, камнями или чем там еще, а потом разрушали плотину. Вода устремлялась в старое русло и навеки скрывала и короля, и сокровища.

Мередит оглянулась на Хола, почувствовав, что ее рассказ заставил его задуматься о чем-то другом.

Она его не понимала. Даже если вспомнить, что ему пришлось пережить за последние несколько недель, и особенно вчера, очень уж быстро он превращается из открытого спокойного парня в человека, несущего на плечах бремя целого мира.

А может, он мечтает оказаться отсюда подальше?

Мередит уставилась прямо вперед сквозь ветровое стекло. Нет смысла торопить события.

Они поднимались все выше по голому горному склону, и наконец, одолев последний крутой зигзаг, Хол сказал:

– Приехали.

Глава 46

Когда Хол свернул в последний раз, Мередит увидела открывшийся впереди пейзаж.

Высоко на почти отвесном склоне холма над ними теснились дома и постройки. Красочный плакат приветствовал гостей Ренн-ле-Шато:

«Son site, ses mistères». [26]26
  У каждого места свои тайны (фр.).


[Закрыть]

Белые и пурпурные цветы выглядывали из-за придорожного откоса. Некоторые огромные цветки напоминали непомерно разросшийся гиацинт.

– Весной здесь сплошь маки, – сказал Хол, заметив, куда она смотрит. – Действительно нечто!

Через пару минут они оставили машину на пыльной площадке, откуда открывался вид на всю южную сторону горной долины. Мередит обвела глазами панораму гор и равнин под ними, потом повернулась кругом, чтобы рассмотреть поселок.

Прямо за ними, посредине стоянки, стояла высокая круглая башня водокачки. Квадрат солнечных часов, выведенный на ее южной стене, отмечал летнее и зимнее солнцестояния. Над часами была надпись. Прикрыв глаза от солнца, она прочла:

Anci lo terns s'en

Va res l'Eternitat.

Мередит сделала снимок.

На краю площадки стояла доска с картой. Хол, вспрыгнув на невысокую стенку, стал показывать места: горные вершины Бугараш, Суларак и Безу, городки: Кийян на юге, Эспераза на юго-западе, Арк и Ренн-ле-Бен на востоке.

Мередит дышала полной грудью. Бескрайний горизонт, очертания пиков за спиной, резкий силуэт верхушек елей, горные цветы у дороги, башня вдалеке. Все это волнующе напоминало, поняла вдруг Мередит, задний план на картинке «Дева мечей». Как будто фон карты Таро рисовался с этого ландшафта.

– Здесь говорят, – с улыбкой сообщил Хол, – что в ясный летний день с этого места видны двадцать две деревни.

С этими словами он соскочил вниз и указал на гравийную дорожку, отходящую от площадки.

– Если я правильно помню, церковь и музей там внизу.

– А это что? – спросила Мередит, разглядывая приземистую башню с бойницами, господствующую над долиной.

– Башня Магдала, – ответил он, проследив направление ее взгляда. – Соньер построил бельведер, каменную дорожку, проходящую по краю его садов – с нее открывается невероятный вид. Это уже под самый конец программы перестройки, году в 1898–1899-м. А в башне помещалась библиотека.

– Оригинальное собрание книг здесь, конечно, не оставили?

– Не думаю, – сказал он. – Подозреваю, что они поступили так же, как мой папа в Домейн-де-ла-Кад, – положили в ящики несколько томов подходящего вида для создания атмосферы. Он звонил мне, вполне довольный собой, после того как скупил целую гору старых книг на vide grenier в Кийяне.

Мередит нахмурилась, не понимая.

– На распродаже старья, – пояснил он.

– Понятно… – улыбнулась она, – так, значит, твой отец немного занимался делами отеля?

Хол снова помрачнел.

– Папа обеспечивал финансы, наезжал из Англии изредка. Все дела вел дядя. Он нашел место, уговорил отца вложить наличные, распоряжался перестройкой, принимал все решения. – Помолчав, он уточнил: – То есть до последнего года. Папа, когда вышел на пенсию, изменился. Честно сказать, к лучшему. Стал спокойнее, больше радовался жизни. Он приезжал сюда несколько раз в январе и феврале, а в мае переехал насовсем.

– Как отнесся к этому дядя?

Хол засунул руки в карманы и уставился в землю.

– Точно не знаю.

Мередит уловила в его голосе смесь обиды и смятения, и ее захлестнуло сочувствие.

– Тебе хочется мысленно восстановить последние несколько месяцев жизни отца? – мягко спросила она.

Ей это было очень понятно.

Хол поднял голову.

– Да, так. Не то чтобы мы были близки. Мать у меня умерла, когда мне было восемь лет, и меня тут же спихнули в интернат. И даже когда я приезжал домой на каникулы, папа всегда работал. Не могу сказать, чтобы мы по-настоящему знали друг друга. – Он помолчал. – Но за последние пару лет мы стали видеться немного чаще. Мне кажется, я перед ним в долгу.

Мередит не стала спрашивать, что это значит, почувствовав, что Хола нельзя торопить. Чтобы помочь ему перейти к главному, она задала совершенно нейтральный вопрос.

– А чем он занимался? Пока не ушел на пенсию?

– Банковскими инвестициями. Я, выказав полное отсутствие воображения, после университета пошел работать в ту же фирму.

– И это тоже одна из причин бросить работу? – спросила она. – Ты унаследуешь отцовскую долю в Домейн-де-ла-Кад?

– Это скорее предлог, чем причина. – Он помолчал. – Дядя хочет выкупить мою долю. Но мне все думается, что, может быть, папа хотел бы, чтобы я участвовал в деле. Продолжил то, что он начал.

– Ты говорил об этом с отцом?

– Нет. Казалось, спешить некуда. – Он повернулся к Мередит. – Знаешь…

Они разговаривали на ходу и теперь приблизились к красивой вилле, выходившей прямо на узкую улицу. Напротив был прекрасный регулярный сад с обширным каменным прудом и кафе. Деревянные ставни были опущены.

– Впервые я приехал сюда с папой, – продолжал Хол, – лет семнадцать-восемнадцать назад. Еще до того, как они с дядей затеяли это предприятие.

Мередит улыбнулась про себя, поняв, почему Хол, почти ничего не знавший об округе, так хорошо знает Ренн-ле-Шато. Это место было для него особенным, потому что связывало его с отцом.

– Теперь все полностью восстановлено, а тогда здесь было основательное запустение. Церковь открывали на два часа в день, а присматривал за ней ужасающий страж, одетый во все черное. От одного его вида у меня в глазах становилось темно. Вот вилла «Бетания». – Он кивнул на красивое здание, перед которым они стояли. – Соньер выстроил ее не столько для себя, сколько для гостей, которых принимал. Когда мы приезжали с папой, она была открыта для обозрения, но что с ней сотворили! Заходишь в одну комнату и видишь воскового Соньера, сидящего в кровати.

Мередит покривилась.

– Ужас.

– Все бумаги и документы лежали в незапертых витринах, в неотапливаемом сыром помещении под бельведером.

Мередит усмехнулась:

– Кошмар архивиста.

Он махнул рукой на ограду, отделявшую дорожку от регулярного сада.

– Теперь, как видишь, это главный туристический аттракцион. Само кладбище, где похоронен Соньер рядом со своей экономкой, – оно там внизу, – закрыли для публики в декабре 2004-го, когда вышел «Код да Винчи» и в Ренн-ле-Шато хлынуло нашествие туристов.

Они молча прошли до высоких солидных металлических ворот кладбища.

Мередит задрала голову, читая надпись на фарфоровой табличке над запертыми воротами.

«Memento homo quia pulvis es et in pulverem reverteris».

– Что означает? – спросил Хол.

– «Прах и в прах вернемся», – кратко ответила она.

Холодок пробежал у нее по спине. Отчего-то в этом месте ей было не по себе. Какая-то тяжесть в воздухе и ощущение взгляда в спину, несмотря на то что улицы пусты. Она раскопала свои записи и скопировала латинскую надпись.

– Ты все записываешь?

– Естественно. Профессиональная привычка.

Она улыбнулась ему и поймала ответную улыбку.

Мередит с радостью оставила кладбище позади. Хол провел ее мимо камня Калвари, потом круто свернул на другую узкую тропку к маленькой статуе, посвященной Богоматери Лурдской, установленной за кованой оградой.

Слова: «Pénitence, pénitence» и «Mission [27]27
  Покаяние и миссия (фр).


[Закрыть]1891» были выбиты на основании резной каменной колонны.

Мередит вылупила глаза. Никуда не денешься. Все время возникает та же дата.

– Это, по-видимому, та самая визиготская колонна, в которой нашли пергамент, – сказал Хол.

– Она полая?

Он пожал плечами:

– Должно быть.

– Глупо, что ее здесь оставили, – заметила Мередит. – Если эти места так уж магнитом притягивают сторонников теории заговора и охотников за сокровищами, неужели власти не беспокоятся, что кто-нибудь ее утащит?

Она внимательно вглядывалась в сострадательные глаза и сомкнутые в молчании губы статуи, стоящей на пьедестале. Всматриваясь в каменные черты, она увидела сперва едва заметные, потом проступившие глубже и отчетливее царапины на нежном лике. Рубцы и складки, словно кто-то процарапал камень резцом.

«Что за черт?»

Не доверяя собственным глазам, она шагнула вперед, протянула руку и коснулась камня.

– Мередит? – окликнул Хол.

Поверхность была гладкой. Она поспешно отдернула пальцы, словно обожглась. Ничего. Она перевернула ладонь вверх, словно ожидая увидеть на ней какие-то отметины.

– Что-то не так? – спросил он.

«Ничего, если не считать, что мне начинает мерещиться всякое…»

– Все хорошо, – твердо сказала она. – Солнце здесь очень яркое.

Хол, казалось, забеспокоился, что, как заметила Мередит, было ей отчасти приятно.

– А вообще-то что сталось с пергаментом после того, как Соньер его нашел? – спросила она.

– Считается, что он отвез его в Париж на экспертизу.

Она нахмурилась.

– Бессмыслица какая-то. Почему в Париж? Логичнее для католического священника было бы отправиться прямо в Ватикан.

Он рассмеялся:

– Заметно, что ты не читаешь романов.

– Хотя, если на минуту принять роль адвоката дьявола, – продолжала она, рассуждая вслух, – можно привести довод, что он не доверял церкви, боясь, что она уничтожит документ.

Хол кивнул.

– Это наиболее популярная теория. Папа сказал как-то, что если приходской священник в захолустном углу Франции действительно наткнулся на какую-то поразительную тайну – такую как свидетельство о браке, доказывающее происхождение некого рода от первого века нашей эры, – для церкви было бы проще избавиться от него, чем откупаться, тратя деньги и усилия.

– Точно замечено.

Хол помолчал.

– Хотя он придерживался совершенно иной теории.

Мередит подняла к нему лицо, расслышав, как дрогнул его голос.

– Какой?

– Что вся сага о Ренн-ле-Шато – просто прикрытие, попытка отвлечь внимание от событий, происходивших в то время в Ренн-ле-Бен.

У Мередит что-то дрогнуло внутри.

– Что за события?

– Известно, что Соньер был другом семьи, которой принадлежал Домейн-де-ла-Кад. Тогда в округе началась эпидемия необъяснимых смертей – завелся волк или, более вероятно, рысь, – но ходили слухи, что в округе свирепствует некий дьявол.

«Следы когтей…»

– Хотя причина пожара, уничтожившего большую часть дома в 1897 году, так и не была точно установлена, имеются существенные доказательства поджога. Может, они решили избавить землю от дьявола, который, по их мнению, обитал в Домейн-де-ла-Кад. И еще с Домейн связывалась какая-то история с колодой карт Таро. Предполагалось, что и в ней замешан Соньер.

«Таро Боске…»

– Я только знаю, что мой отец с дядей из-за этого не поладили, – сказал Хол.

Мередит сделала над собой усилие, чтобы голос прозвучал ровно.

– Не поладили?

– В конце апреля, как раз перед тем, как папа решил насовсем перебраться сюда. Я тогда жил с ним в лондонской квартире, вошел в комнату и застал конец разговора. Точное, спора. Я мало успел услышать – только, что интерьер церкви Соньера копирует более древнюю часовню.

– Ты не спросил отца, о чем речь?

– Он не хотел об этом говорить. Сказал только, что на территории Домейн-де-ла-Кад стоял визиготский мавзолей, надгробная часовня, уничтоженная тогда же, когда загорелся дом. От нее остались только древние камни, руины.

Секунду Мередит боролась с искушением довериться Холу, рассказать ему все о гадании на картах Таро в Париже, о кошмаре прошлой ночи, о картах, лежащих сейчас на дне ее шкафчика. О настоящей причине, которая привела ее в Ренн-ле-Бен. Но что-то удержало ее. Она нахмурилась, снова вспомнив о четырехнедельном перерыве между аварией и похоронами.

– Что именно случилось с твоим отцом, Хол? – спросила она и сразу замолчала, испугавшись, что зашла слишком далеко, слишком поторопилась. – Извини, не мое дело…

Хол чертил по земле носком ботинка.

– Нет, это ничего. Его машина сошла с дороги на повороте. Он ехал в Ренн-ле-Бен. Рухнула в реку. – Он говорил монотонно, словно сознательно изгоняя из голоса все эмоции. – Полиция не могла этого понять. Ночь была ясная. Ни дождя, ничего такого. И хуже всего…

Он замолк.

– Не надо рассказывать, если тяжело, – мягко сказала она, коснувшись рукой его плеча.

– Это случилось задолго до рассвета, так что машину нашли только через несколько часов. Он пытался выбраться, так что дверца была приоткрыта. Но какое-то животное добралось до него раньше. Его тело и лицо были жестоко изодраны.

– Прости…

Мередит вновь оглянулась на статую на тропинке, приказав себе не связывать несчастный случай в 2007 году с древними суевериями здешних мест. Но игнорировать связь было непросто.

«Все системы предсказания, как и сама музыка, основаны на сочетаниях…»

– Дело вот в чем: я бы принял все как есть, будь это несчастный случай. Но они говорят, что он был пьян, Мередит. А вот этого, я точно знаю, быть не могло. – Он опустил голову. – Никогда. Знай я наверняка, что произошло, так или иначе, все было бы нормально. Не нормально, конечно, но я бы справился. Это из-за неизвестности. Почему он вообще оказался там, на том участке дороги, в такое время? Я просто хочу знать.

Мередит думала о залитом слезами лице своей родной матери и о крови у нее под ногтями. И о старом снимке, и о листке с нотами, и о пустоте внутри, загнавшей ее в этот уголок Франции.

– Я не могу вынести неизвестности, – повторил он. – Понимаешь?

Она обняла его и притянула к себе. Он не противился и тоже прижал ее к себе. Мередит как раз уместилась между его широкими плечами. Она вдохнула запах его лосьона, мягкая шерсть свитера защекотала ей нос. Она чувствовала его тепло, его ярость и – его отчаяние.

– Да, – тихо сказала она, – я понимаю.