355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Нэвилл » Восемь » Текст книги (страница 30)
Восемь
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 12:50

Текст книги "Восемь"


Автор книги: Кэтрин Нэвилл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)

Его взгляд пробежал по золотистым волосам гостьи, ее мягкой коже, тени между грудями… И тут, в отблесках пламени в камине, Морис увидел, что она держит в руках и протягивает ему. Это была золотая пешка, сверкающая драгоценностями, пешка из шахмат Монглана!

– Вверяю себя вашему милосердию, сэр, – прошептала женщина. – Я нуждаюсь в вашей помощи. Мое имя Кэтрин Гранд, и я приехала из Индии…

Черная королева

Der Hölle Rache kocht in meinem Herzen,

Tod und Verzweiflung flamment im mich her!..

Verstossen sei auf evig, verlassen sei auf evig,

Zertrümmert zei’n auf veig alle bande der Natur.

(Адская месть кипит в моем сердце,

Вокруг лишь смерть и отчаяние!..

Отброшены навсегда, запрещены навсегда,

Разрушены навсегда все связи в Природе.)

Вольфганг Амадей Моцарт, Эмануэль Шиканедер, Волшебная флейта, ария Царицы Ночи

Алжир, июнь 1973 года

Итак, Минни Ренселаас оказалась предсказательницей.

Мы сидели в ее комнате с огромными, от пола до потолка, окнами, увитыми снаружи диким виноградом. На бронзовом столике стояли закуски – их принесли с кухни несколько женщин в чадрах и исчезли так же бесшумно, как и появились.

Лили развалилась на груде подушек, разбросанных по полу, и увлеченно поедала гранат. Я сидела рядом с ней в глубоком кожаном кресле и жевала пирог с начинкой из киви и хурмы. Напротив нас на оттоманке зеленого бархата вольготно расположилась Минни Ренселаас.

Наконец-то я встретилась с ней – с предсказательницей, которая шесть месяцев назад втянула меня в эту опасную игру. У нее было множество лиц. Для Нима она была доброй приятельницей, вдовой последнего консула Нидерландов, способной защитить меня, если я попаду в переделку. Если верить Терезе, передо мной сидела весьма известная в городе особа. Для Соларина она была связной. Мордехай считал ее своим союзником и старым другом. Если послушать Эль-Марада, она была Мокфи Мохтар из Казбаха – владелицей фигур шахмат Монглана. Для каждого из нас она была иной, однако все сводилось к одному.

– Вы – черная королева! – сказала я.

Минни Ренселаас улыбнулась загадочной улыбкой.

– Добро пожаловать в Игру! – сказала она.

– Так вот при чем тут пиковая дама! – воскликнула Лили, выпрямившись на диванных подушках. – Она – игрок, и значит, она знает все ходы!

– Ведущий игрок, – согласилась я, все еще изучая Минни. – 0на и есть та самая предсказательница, с которой я встретилась благодаря ухищрениям твоего отца. И если я не ошибаюсь, она знает об этой Игре гораздо больше, чем просто ходы.

– Вы не ошибаетесь, – согласилась Минни, улыбаясь, словно чеширский кот.

Непостижимо, как по-разному выглядела она при каждой нашей встрече. Сейчас, когда она сидела на темно-зеленой оттоманке, одетая в мерцающее серебро, на ее сияющей коже не было заметно морщин, и эта загадочная женщина выглядела гораздо моложе, чем в прошлую нашу встречу, когда она танцевала в кабаре. И уж совсем трудно было узнать в ней очкастую предсказательницу или старуху в черном, кормившую птиц у штаб-квартиры ООН. Не человек, а хамелеон. Интересно, каково же ее настоящее лицо?

– Наконец-то ты пришла, – произнесла она низким голосом, напоминающим журчание бегущей воды. Она говорила с легчайшим акцентом, происхождение которого трудно было определить. – Я ждала тебя так долго… Но теперь ты можешь помочь мне.

Мое терпение лопнуло.

– Помочь вам? – спросила я. – Послушайте, леди, я не просила вас «выбирать» меня для этой игры. Но раз уж я здесь, вы дадите мне ответы на мои вопросы, совсем как говорилось в вашем стишке. И извольте открыть мне «великое и недоступное, чего я не знаю». Я уже по уши сыта тайнами и загадками. В меня стреляли, меня преследует тайная полиция, я стала свидетелем двух убийств. Лили разыскивает иммиграционная служба, и ее вот-вот упекут в алжирскую тюрьму – и все это из-за вашей так называемой Игры!

Выпалив все это, я замолчала, чтобы восстановить дыхание а эхо моего голоса еще металось по комнате. Кариока в поисках защитника прыгнул на колени Минни, и Лили возмущенно уставилась на своего пса.

– Отрадно видеть, что у тебя есть решимость, – спокойно отметила Минни.

Она погладила Кариоку, и маленький предатель свернулся у нее на коленях и разве что не мурлыкал, как ангорский кот.

– Однако в шахматах куда больше решимости необходимо терпение, твоя подруга Лили может это подтвердить. В ожидании тебя мне потребовалось все мое терпение. С огромным риском для жизни я отправилась в Нью-Йорк, только чтобы встретиться с тобой. До этого путешествия я не покидала Казбах целых десять лет, со времени революции в Алжире. На самом деле я узница здесь. Но ты освободишь меня.

– Узница! – воскликнули мы с Лили в один голос.

– Вы слишком мобильны для узницы, – добавила я. – Кто держит вас в тюрьме?

– Не кто, а что, – сказала Минни, наклоняясь так, чтобы налить чаю и не побеспокоить при этом Кариоку. – Десять лет назад кое-что произошло – то, чего я не смогла предвидеть, то, что нарушило хрупкий баланс сил. Мой муж умер, и к тому же началась революция.

– Алжирцы изгнали французов в шестьдесят третьем году, – пояснила я для Лили. – Это была настоящая кровавая баня. – Затем, повернувшись к Минни, я добавила:– Когда все посольства закрылись, должно быть, у вас не оставалось иного выхода, кроме как бежать на родину, в Голландию. Ваше правительство наверняка могло вывезти вас из страны. Почему же вы до сих пор здесь? Революция закончилась десять лет назад.

Минни со стуком поставила на стол чашку, сняла Кариоку с колен и встала.

– Я вынуждена оставаться здесь и не могу сдвинуться с места, подобно пешке, застрявшей на краю доски, – произнесла она, сжав кулаки. – Смерть моего мужа и начало революции – не самое страшное из того, что произошло в шестьдесят третьем году. Десять лет назад в России при реконструкции Зимнего дворца рабочие нашли фрагменты шахматной доски Монглана!

Мы с Лили недоуменно переглянулись.

– Какой ужас! – хмыкнула я. – Однако как вам удалось узнать об этом? О находке шахматной доски определенно не писали в сводках новостей. И почему это заставило вас оставаться здесь?

– Слушайте и поймете! – Минни принялась мерить комнату шагами, и Кариока стал гоняться за подолом ее серебряного платья. – Если они захватили доску, значит, треть формулы у них в руках.

Она вытащила подол из зубов Кариоки и повернулась к нам лицом.

– Вы имеете в виду русских? – спросила я. – Но если они в другой команде, как могло случиться, что вы поддерживаете такие свойские отношения с Солариным?

Однако мысли у меня в голове завертелись. Третья часть формулы! Выходит, Минни известно, сколько всего частей существует.

– Соларин? – спросила она со смешком. – А от кого же еще я бы узнала о находке доски! Зачем, по-твоему, я выбрала его в качестве игрока? Почему, по-твоему, я вынуждена оставаться в Алжире из страха за свою жизнь и так сильно нуждаюсь в вас обоих?

– Потому что русские завладели третью формулы? – спросила я. – Конечно, они не единственные игроки в другой команде.

– Нет! – согласилась Минни. – Однако именно они прознали, что остальные две трети хранятся у меня.

И она вышла из комнаты, чтобы найти то, что хотела показать нам, а мы с Лили остались сидеть совершенно ошеломленные. Кариока прыгал вокруг нас, как резиновый мячик, пока я пинком не заставила его умерить пыл.

За разговором Лили успела достать из моей сумки свои дорожные шахматы и теперь расставляла их на бронзовом столике. А я гадала: кто играет против нас? Откуда русские узнали, что Минни – игрок, и что все-таки заставляет ее сидеть здесь как пришпиленную, долгие десять лет?

– Помнишь, что сказал Мордехай? – спросила Лили. – Он обмолвился, что ездил в Россию и играл в шахматы с Солариным. Это произошло около десяти лет назад, верно?

– Угу. А еще он сказал, что в тот приезд завербовал Соларина в качестве игрока.

– Но какого игрока? – спросила Лили, расставляя фигуры на доске.

– Конь! – воскликнула я, вспомнив. – Соларин нарисовал этот символ, когда оставил послание у меня в квартире.

– Итак, если Минни – черная королева, мы все в черной команде – ты, я, Мордехай и Соларин. Парни в черных шляпах – хорошие парни! Если Мордехай завербовал Соларина, возможно, дед и есть черный король, а это делает Соларина королевским конем.

– Мы с тобой пешки, – быстро добавила я. – А Сол и Фиске…

– Пешки, которых сняли с доски, – пробормотала Лили, убирая с доски пару пешек.

Я смотрела, как она переставляет фигуры, и пыталась угадать ход ее рассуждений.

Однако с того самого мгновения, когда я узнала, что Минни – предсказательница, мне что-то мешало думать, какая-то смутная догадка занозой засела в голове. И теперь я вдруг поняла, что не дает мне покоя. На самом деле в Игру меня втянула вовсе не Минни. Это все дело рук Нима. Если бы не он, я никогда бы не стала ломать голову над шарадой-предсказанием, скрывать от чужих свой день рождения, терзаться, что смерти двух человек имеют какое-то отношение ко мне, или охотиться за фигурами шахмат Монглана. А ведь именно Ним устроил мне контракт с компанией Гарри три года назад, когда мы оба работали на МММ! И именно Ним послал меня разыскивать Минни Ренселаас…

Тут я отвлеклась – в комнату вошла Минни. В руках у нее была тяжелая металлическая коробка и маленькая книга в кожаном переплете. Она положила оба предмета на стол.

– Ним знал, что вы предсказательница! – сказала я ей. – Даже когда «помогал» мне расшифровать ваше послание!

– Твой нью-йоркский приятель? – вмешалась Лили.—А он какая фигура?

– Слон, – ответила Минни, изучая позицию на ее доске.

– Ну конечно! – воскликнула Лили. – Он остается в Нью-Йорке, чтобы охранять короля…

– Мы с Ладиславом Нимом виделись лишь однажды, – сказала Минни. – В тот день, когда я выбрала его в качестве игрока, как выбрала тебя. Хотя он настойчиво рекомендовал мне тебя, он и не подозревал, что я приеду в Нью-Йорк, чтобы познакомиться с тобой. Мне надо было удостовериться, что ты именно тот человек, кто мне необходим, что у тебя есть навыки, которые требуются.

– Какие навыки? – спросила Лили, все еще возясь с фигурами. – Она даже не умеет играть в шахматы.

– Нет, зато ты умеешь, – ответила Минни. – Вдвоем вы составите превосходную команду.

– Команду?! – воскликнула я.

Мысль о том, чтобы играть на пару с Лили, вдохновляла меня не больше, чем быка обрадовала бы перспектива ходить в одной упряжке с кенгуру. Да, в шахматы она играла гораздо лучше меня, но когда дело касалось реальной жизни, от Лили была одна головная боль.

– Итак, у нас есть король, конь, слон и несколько пешек…– заявила Лили, глядя на Минни своими серыми глазами. – А что другая команда? Как насчет Германолда, который стрелял по моей машине, или моего дяди Ллуэллина, или его кореша, торговца коврами, как там его?.. – Эль-Марад! – подсказала я.

Внезапно до меня дошло, какую роль играл он. Это было несложно: парень, который живет в горах как отшельник, Никогда не выезжает оттуда, но имеет связи по всему миру, боится и ненавидит каждого, кто его знает… И этот парень разыскивает фигуры.

– Он – белый король, – предположила я.

Минни смертельно побледнела и присела на стул рядом со мной.

– Ты встречалась с Эль-Марадом? – спросила она почти шепотом.

– Несколько дней назад в Кабильских горах, – ответила я. – Похоже, он много знает о вас. Он сказал мне, что вас зовут Мокфи Мохтар, что вы живете в Казбахе и что у вас хранятся фигуры шахмат Монглана. Он намекнул также, что вы отдадите их мне, если я скажу, что мой день рождения приходится на четвертый день четвертого месяца.

– Значит, ему известно гораздо больше, чем я полагала, – сказала Минни, помрачнев. Она достала ключ и стала открывать замок на металлической коробке, которую принесла с собой. – Но кое-чего он точно не знает, иначе тебе никогда бы не удалось увидеться с ним. Он не знает, кто ты!

– А кто я? – спросила я в недоумении. – Я не имею к этой игре никакого отношения и ничего в ней не понимаю. Тьма народу родилась в тот же день, что и я, у кучи людей на руке такой же дурацкий знак. Это нелепо. Я вынуждена согласиться с Лили: не вижу, чем я могу помочь вам.

– Мне не нужна твоя помощь, – отчеканила Минни, открывая коробку. – Я хочу, чтобы ты заняла мое место.

Она склонилась над доской, отвела руку Лили, взяла черную королеву и двинула ее вперед.

Лили уставилась на фигуру на доске, а потом в восторге вцепилась в мою коленку. Кариока воспользовался тем, что всем не до него, схватил сыр и утащил в свое логово под столом.

– Точно! – воскликнула Лили, подскакивая на подушках. – Видишь? При таком раскладе черная королева может поставить белым шах, но только если открывается сама. Единственная фигура, которая может защитить ее, – вот эта пешка…

Я попыталась понять. Восемь черных фигур стоят на черных клетках доски, остальные – на белых. А впереди всех, на территории белых, стоит единственная черная пешка, которую защищают конь и слон.

– Я знала, что вы сработаетесь, – сказала Минни с улыбкой. – Можно сказать, повезло. Это почти точная реконструкция Игры к этому времени. По крайней мере, этого раунда, – глядя на меня, добавила она. – Почему ты не спросишь внучку Мордехая Рэда, какая фигура является ключевой, той, от которой зависит дальнейший ход данной конкретной партии? Я повернулась к Лили. Та улыбнулась и щелкнула длинным красным ногтем по стоящей впереди пешке.

– Единственная фигура, которая может заменить королеву– другая королева, – сказала Лили. – Оказывается, это ты.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я. – Я думала, что я пешка.

– Точно. Но если пешка пробивается сквозь ряды пешек противника и добирается до восьмой клетки своего ряда, она может стать любой фигурой, какой пожелает. Даже королевой. Когда эта пешка добирается до восьмой клетки, королевской клетки, она может заменить черную королеву!

– Или отомстить за нее, – сказала Минни, ее глаза горели подобно углям. – Пешка проникает в Алжир, на Белый остров. Точно так же, как ты проникла на территорию белых, ты проникла в тайну. В тайну восьми.

Мое настроение менялось, как стрелка барометра в сезон дождей. Я – черная королева? Как это понимать? Лили объяснила, что на доске может быть больше одной королевы одного цвета. Однако Минни сказала, что я заменю ее. Означает ли это, что она собирается покинуть Игру?

Более того, если ей нужен был кто-то, кто заменит ее, то почему она выбрала меня, а не Лили? Лили тем временем восстанавливала партию на походной шахматной доске так, что каждая фигура соответствовала некоему человеку, а каждый ход – какому-нибудь событию. Однако я в шахматах почти не разбираюсь, о каких же загадочных умениях говорила Мин|ни? Кроме того, пешке требовалось совершить еще не один ход, чтобы занять королевскую клетку. Хотя белые пешки уже не могли «съесть» ее, ей по-прежнему грозила опасность от других фигур противника, которые обладали большей свободой действий. Даже моих скромных познаний о шахматах хватало, чтобы понять это.

Минни открыла коробку и стала разворачивать на столике плотную ткань. Ткань была темно-синего цвета, почти черная, тут и там виднелись кусочки цветного стекла – одни были круглыми, другие овальными, каждое размером с монетку в двадцать пять центов. Квадрат плотной материи был богато украшен вышивкой, выполненной какими-то металлическими нитями. Узоры отдаленно напоминали знаки зодиака и что-то еще – я никак не могла вспомнить, что именно. Но где-то я определенно уже видела нечто подобное. В центре были вышиты две довольно большие змеи, кусающие друг друга за хвост. Их тела сплетались, образуя восьмерку.

– Что это? – спросила я, с любопытством разглядывая странное покрывало.

Лили подвинулась поближе и пощупала ткань рукой.

– Что-то она мне напоминает, – заявила она.

– Это подлинный покров шахмат Монглана, – сказала Минни, пристально глядя на нас. – Он был спрятан вместе с фигурами на тысячу лет, пока во время Французской революции их не достали из тайника монахини аббатства Монглан, что на юге Франции. С тех пор он побывал во многих руках, Говорят, что во времена Екатерины Великой покров был переправлен в Россию вместе с фрагментами шахматной доски, которые недавно обнаружены.

– Откуда вы все это знаете? – спросила я, не в силах отвести взгляд от темно-синего бархата, расстеленного перед нами.

Если это покров шахмат Монглана, то ему больше тысячи лет, но время не оставило на нем следов. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь заросли глицинии, чудилось, будто он тускло светится изнутри.

– И как вам удалось заполучить его? – Я протянула руку и погладила цветные вставки.

– Знаете, я видела много неограненных драгоценных камней у своего деда, – сказала Лили. – И по-моему, эти – настоящие!

– Так и есть, – сказала Минни, и что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. – Все, что говорят об этих зловещих шахматах, правда. Как вы знаете, они содержат формулу – формулу власти, силы зла для тех, кто понимает, как использовать ее.

– Почему обязательно зла? – спросила я.

Что-то странное было в этом покрове – возможно, виной тому была игра моего воображения, но мне почудилось, что, когда Минни наклонилась над ним, на ее лицо упали отсветы покрова.

– Лучше спроси, почему зло неизбежно, – холодно произнесла она, – Однако зло существовало задолго до шахмат Монглана. Равно как и формула. Всмотритесь в покров получше, и вы увидите.

И она стала доливать нам в чашки чай, невесело улыбаясь. Ее красивое лицо сразу стало суровым и усталым. Впервые я поняла, чего ей стоила эта Игра.

Тут Кариока пристроил украденную сырную булочку мне на сандалию и принялся чавкать. Вытащив несносного пса из-под стола, я усадила его на мой стул, а сама склонилась над покровом, чтобы последовать совету Минни.

В тусклом свете виднелась золотая цифра восемь, змеи, вышитые на темно-синем бархате, были похожи на кометы в ночном небе. Вокруг них располагались символы – Марс и Венера, Солнце и Луна, Сатурн и Меркурий… Когда я присмотрелась к ним, я увидела, чем они были еще…

– Это же элементы! – воскликнула я. Минни с улыбкой кивнула:

– Закон октав.

Теперь все стало ясно. Неограненные камни и золотое шитье образовывали символы, которые с незапамятных времен философы и ученые использовали для обозначения мельчайших составных частей мироздания. Здесь были железо, медь, серебро, золото, сера, ртуть, свинец, сурьма, водород, кислород, соли и кислоты. Короче говоря, все то, из чего состоит материя, будь то живые ткани или неодушевленные предметы.

Я вскочила и начала мерить шагами комнату. Постепенно все становилось на свои места.

– Закон октав – это закономерность, лежащая в основе периодической системы элементов, – объяснила я Лили, которая смотрела на меня как на сумасшедшую. – В шестидесятых годах девятнадцатого века, еще до того, как Менделеев вывел свою таблицу, Джон Ньюландс, английский химик, обнаружил, что, если расположить элементы в порядке возрастания их атомного веса, каждый восьмой элемент будет в некотором роде сходен с первым – точно так же, как ноты интервалом в одну октаву. Он назвал эту закономерность в честь теории Пифагора, потому как считал, что молекулярные свойства различных веществ связывает такая же закономерность, как ноты в музыкальной гамме!

– А это так? – спросила Лили.

– Мне-то откуда знать? – ответила я. – После того как я устроила взрыв в лаборатории колледжа, мне запретили посещать занятия по химии, и мои познания в этой науке довольно ограниченны.

– Но то, что ты успела выучить, ты усвоила накрепко, – сказала Минни, смеясь. – Больше ничего не припоминаешь?

О чем это она? Некоторое время я стояла, тупо глядя на покров, и тут до меня дошло. Волны и частицы – частицы и волны. Что-то о валентностях и электронных оболочках… А пока я пыталась ухватить за хвост ускользающую мысль, Минни говорила:

– Возможно, я могу освежить твою память. Эта формула – едва ли не ровесница человеческой цивилизации, намеки на нее можно найти в записях, которые датируются началом третьего тысячелетия до нашей эры. С вашего разрешения, я расскажу вам одну сказку…

Я плюхнулась в кресло, а Минни наклонилась и стала водить кончиком пальца по вышитой восьмерке. Некоторое время она молчала, как будто ушла в себя или погрузилась в некий транс. Наконец Минни заговорила:

– Шесть тысяч лет назад на земле уже существовали великие цивилизации. Они выросли на берегах больших рек – Нила, Ганга, Инда, Евфрата. Эти цивилизации владели тайным знанием, которое позже породило науки и религии. Знание это хранилось в столь глубокой тайне, что зачастую у неофита уходила целая жизнь на то, чтобы добиться посвящения в великие истины. Ритуалы посвящения почти всегда были жестоки, а иногда требовали человеческих жертвоприношений. Традиции этих ритуалов дошли до наших дней. Их отголоски сохранились в католических мессах, в кабалистических обрядах, в церемониях розенкрейцеров и масонов. Однако подлинный смысл этого действа давно утерян. Эти ритуалы представляли собой не что иное, как символическое воспроизведение действия формулы, которая в древности была известна человеку, воспроизведение, которое позволяло сохранить знание и передавать его из поколения в поколение, поскольку записывать его было запрещено.

Минни посмотрела на меня, и мне почудилось, что ее темно-зеленые глаза силятся разглядеть нечто в моей душе.

– Финикийцы знали этот ритуал, – продолжала она. – Греки тоже. Даже Пифагор запретил своим последователям записывать его, таким опасным он считался. Самая большая ошибка мавров состояла в том, что они пренебрегли этим запретом. Они записали символы на шахматах Монглана. Хотя формула зашифрована, кто-нибудь, собрав все части воедино, может прочесть ее и понять значение. И тот, кто сделает это, не проходил ритуала посвящения, во время которого неофит, испытывая смертельную боль, клялся никогда не использовать знание во зло. Земли, где развивалась эта тайная наука, где она расцвела, арабы называли Аль-Хем – «черные земли». Потому что каждую весну после разлива рек на берегах оставался толстый слой плодородного черного ила. А тайное знание арабы называли «аль-хеми» – «черное искусство».

– Алхимия? – сказала Лили. – Типа как превратить солому в золото и все такое?

– Да, искусство трансмутации, – ответила Минни со странной улыбкой. – Адепты знания утверждали, что могут превратить обычные металлы, вроде олова и меди, в благородные, золото и серебро. И этим их возможности вовсе не ограничивались.

– Издеваетесь, да? – фыркнула Лили. – Мы приперлись на край света и прошли через все эти заморочки, и тут выясняется, что эти пресловутые шахматы – всего лишь куча подерганной бутафории, с помощью которой допотопные жрецы морочили людям головы всякими магическими фокусами?

Я внимательно разглядывала покров, и в моей голове кое-что начало проясняться.

– Алхимия вовсе не магия, – все больше увлекаясь, стала объяснять я Лили. – То есть теперь, конечно, да, но изначально алхимики не были шарлатанами. На самом деле современные химия и физика произошли именно из алхимии. В средние века все ученые были алхимиками, а многие изучали ее и позже. Галилей помогал герцогу Тосканскому и Папе Урбану Восьмому с их тайными экспериментами. Мать Джона Кеплера чуть не сожгли на костре как ведьму за то, что она обучала сына тайному знанию…

Минни кивнула, и я продолжила:

– Говорят, Исаак Ньютон больше времени проводил, смешивая химические реактивы в своей кембриджской лаборатории, нежели тратил на написание «Principia Mathematica» – «Математических начал натуральной философии». Парацельс, возможно, был мистиком, но он же является отцом современной химии. На современных крекинг-печах и в плавильных цехах используются алхимические принципы, которые он открыл. Знаешь, как делают пластик, асфальт, синтетические волокна из нефти? Разрушают молекулы, подвергая их температурной обработке и воздействию катализаторов, – то есть то же самое, что, по утверждению древних алхимиков, надо сделать, чтобы превратить ртуть в золото. На самом деле в этой истории есть только один сомнительный момент.

– Только один? – переспросила Лили с ее всегдашним скептицизмом.

– Шесть тысяч лет назад в Месопотамии не было ускорителей элементарных частиц, а в Палестине не было крекинг-печей. На тогдашнем уровне технологии можно было разве что медь и латунь превратить в бронзу.

– Возможно, – ничуть не смутившись, признала Минни. – Однако если древние жрецы науки не владели неким опасным и уникальным знанием, почему они окутали его такой тайной? Почему требовалось всю жизнь упорно учиться, чтобы пройти посвящение, произнести целую литанию клятв и обещаний, пройти оккультный ритуал боли и опасности, прежде чем вступить в орден…

– Тайных избранных? – спросила я.

Минни не улыбнулась. Она взглянула на меня, а потом на покров. Она долго молчала, а когда заговорила, ее слова пронзили меня, будто нож в сердце.

– Орден Восьми, – спокойно сказала она. – Тех, кто может услышать музыку сфер.

Последний кусочек мозаики со щелчком встал на свое место. Теперь я поняла, почему Ним рекомендовал меня, почему со мной хотел познакомиться Мордехай, почему Минни «избрала» меня. Вовсе не потому, что я была выдающейся личностью, не из-за моего дня рождения или ладони – хоть они и пытались меня заставить в это поверить. Но то, вокруг чего все крутилось, оказалось не оккультизмом, а наукой. А музыка и есть наука, причем наука более древняя, чем акустика, которой занимался Соларин, или физика, в которой специализировался Ним. Я знала это, потому что музыка была моей специализацией в колледже. Недаром Пифагор ставил музыку в один ряд с математикой и астрономией. Он считал, что звуковые волны омывают Вселенную и составляют все сущее, большое и малое. И он был не далек от истины.

– Это волны, – сказала я. – Они не дают молекуле распасться на части, они заставляют электрон смещаться с одной орбиты на другую, изменяя его валентность таким образом, что атом может вступить в химическую реакцию.

– Точно, – возбужденно сказала Минни. – Волны света и звука составляют Вселенную. Я знала, что не ошиблась в тебе. Ты уже на правильном пути.

Лицо ее разрумянилось, и она опять стала выглядеть моложе. И снова я подумала, какой же красивой, должно быть, была эта женщина всего несколько лет назад.

– Но то же самое можно сказать и о наших противниках, – добавила Минни. – Я говорила вам, что существуют три части формулы: доска, которая теперь в руках другой команды, покров, который перед вами, но ключ к формуле – фигуры.

– Я думала, они у вас, – встряла Лили.

– С того времени, как шахматы извлекли из земли, никому не удавалось собрать в своих руках больше фигур, чем мне. Двадцать фигур спрятаны в разных тайниках, где, как я надеялась, их не отыщут еще тысячу лет. Однако, судя по всему, я ошибалась. Раз уж русские почуяли, что у меня есть фигуры, белые силы тут же заподозрили, что несколько из них следует искать в Алжире, там, где я живу. К моему глубокому сожалению, они правы. Эль-Марад собирает силы. Я почти наверняка знаю, что ему удалось внедрить в мое окружение своих людей, так что, боюсь, мне не вывезти фигуры из страны.

Так вот почему она сказала, что Эль-Марад не знает, кто я такая! Он выбрал меня эмиссаром, не подозревая, что я уже завербована другой командой. Однако у меня осталось еще много вопросов.

– Значит, ваши фигуры здесь, в Алжире? – спросила я. – А у кого остальные? У Эль-Марада? У русских?

– У них есть кое-что, но я не знаю, сколько точно, – сказала Минни. – Остальные разметало по миру после Французской революции, многие утеряны. Они могут быть где угодно – в Европе, на Дальнем Востоке или даже в Америке. Возможно, их никогда не найдут. Мне потребовалась целая жизнь, чтобы собрать те фигуры, которые у меня есть. Некоторые в безопасности в других странах, но из двадцати фигур восемь спрятаны здесь, в пустыне, – точнее, в горах Тассилин. Вы должны достать их и привезти ко мне, пока не поздно.

Ее лицо светилось от воодушевления, она схватила меня за руку.

– Не так быстро, – охладила я ее восторг. – Послушайте, Тассилин в тысяче с лишним миль отсюда. Лили нелегально попала в Алжир, у меня работа огромной срочности. Это не может подождать до тех пор, пока…

– Нет ничего важней того, о чем я говорю! – воскликнула она. – Если вы не заберете эти фигуры, они могут попасть в чужие руки. Трудно представить, каким станет мир. Ты что, не видишь, что можно получить из этой формулы?

Я видела. Есть еще один процесс, где используется трансмутация, – создание трансурановых элементов, то есть элементов, атомный вес которых больше, чем атомный вес урана.

– Вы думаете, что при помощи этой формулы кто-нибудь может состряпать плутоний? – предположила я.

Теперь я поняла, почему Ним все время повторял, что самая главная наука для физика-ядерщика – этика. И поняла тревогу Минни.

– Я нарисую вам карту, – продолжила она таким тоном, как будто все уже было решено. – Вы запомните ее, затем я ее уничтожу. Я хочу, чтобы у вас было еще кое-что. Это документ огромной важности и ценности.

Она вручила мне книгу в кожаном переплете, которую принесла вместе с покровом шахмат. Книжица была перевязана бечевкой, и, пока Минни рисовала карту, я нашарила в своей сумке маникюрные ножницы.

Книжка была маленькая, размером с толстый блокнот, и, без сомнения, очень старая. На обложке, сделанной из мягкой марокканской кожи, были видны знаки, нанесенные чем-то горячим, словно к коже приложили печать в виде восьмерки. Почему-то при виде этого клейма по спине у меня пробежал холодок. Я разрезала бечевку и открыла книгу.

Оказалось, что книга прошита вручную. Бумага прозрачная, как луковая кожура, однако мягкая, как шелк, и приятного, чуть желтоватого цвета. Вдобавок эта бумага была столь изумительно тонкой, что в книге было не меньше шестисот– семисот страниц, исписанных от руки.

Почерк был изящный и мелкий, с завитушками, типичными для старых писем, как у Джона Хэнкока26[26]
  Джон Хэнкок (1737-1793) – американский государственный деятель, чья подпись первой стоит под Декларацией независимости. Его имя стало синонимом выражения «собственноручная подпись».


[Закрыть]
. Чернила проступали на обратной стороне страниц, что мешало чтению. Однако я все же стала читать. Книга была написана на старофранцузском, некоторые слова мне были непонятны, но общий смысл разобрать удалось.

Пока Минни что-то объясняла Лили касательно карты, сердце в моей груди застыло. Теперь я поняла, откуда она знала все то, о чем рассказывала нам.

«Cette Anno Dominii Mille Sept Cent Quatre-Vingt-Treize, au fin de Juin à Trassili n’Ajjer Saharien , je devien de racontre cette histoire. Mireille ai nun, si suis de France… »

Когда я начала читать вслух, переводя по ходу чтения, Лили подняла на меня взгляд, и в ее глазах постепенно начало проступать понимание. Минни замолчала и ушла в свои мысл Казалось, она прислушивалась к голосу, который звал ее из небытия, из-за тусклой дымки веков, – к голосу, которой доносился сквозь тысячу лет. В действительности с тех пор, как документ был написан, не прошло и двухсот лет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю