Текст книги "Восемь"

Автор книги: Кэтрин Нэвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

К концу второй недели настоятельница приказала монахиням готовиться к путешествию. Она проинструктирует каждую с глазу на глаз, чтобы никто из сестер не знал, где находятся остальные. Это уменьшит риск для каждой. Поскольку фигур всего тридцать две, а монахинь в аббатстве больше, только настоятельница будет знать, кто из сестер вынес шахматы, а кто нет.

Когда Валентину и Мирей позвали в кабинет, аббатиса сидела за своим массивным письменным столом. Она предложила им сесть напротив. На столе, частично прикрытые расшитым покровом цвета полуночи, мерцали шахматы Монглана.

Аббатиса отложила в сторону перо и подняла голову. Мирей и Валентина сидели в тревожном ожидании, держась за руки.

– Преподобная матушка, – выпалила Валентина, – я хочу, чтобы вы знали, как я сожалею теперь, что покидаю вас. Только сейчас я осознала, каким тяжким бременем была для вас все это время. Ах, если бы я была не такой скверной послушницей и доставляла вам меньше хлопот…

– Валентина, – промолвила аббатиса, улыбаясь тому, как Мирей толкнула подругу в бок, чтобы заставить замолчать. – К чему ты клонишь? Ты боишься, что будешь разлучена со своей двоюродной сестрой? Твое запоздалое раскаяние вызвано именно этим?

Валентина уставилась на настоятельницу, изумленная тем, что та смогла прочитать ее мысли.

– Я не собираюсь разлучать вас, – продолжила аббатиса и через стол вишневого дерева протянула Мирей лист бумаги. – Это имя и адрес человека, который позаботится о вашей безопасности. Внизу я написала для вас обеих инструкции, касающиеся путешествия.

– Обеих? – воскликнула Валентина, едва не подпрыгнув от радости. – О, преподобная матушка, вы исполнили мое самое заветное желание!

Аббатиса рассмеялась.

– Если бы я не отправила вас вместе, Валентина, я уверена, ты и без посторонней помощи нашла бы возможность разрушить все мои тщательно выношенные планы лишь ради того, чтобы быть вместе с кузиной. К тому же будет только разумней отослать вас вместе. Слушайте внимательно. Каждая монахиня, покидающая аббатство, будет обеспечена. Те, кого семьи примут обратно, будут отосланы домой. Для некоторых я нашла дальних родственников или друзей, которые готовы предоставить убежище. Тем сестрам, кто пришел в аббатство с приданым, я верну деньги, и они смогут сами о себе позаботиться. Тех же, у кого приданого нет, я посылаю в святые аббатства в других странах. Во всех случаях путешествие и содержание будут обеспечены. Я должна быть уверена в благополучии моих дочерей.

Аббатиса сложила руки на груди и продолжила:

– Тебе, Валентина, повезло больше других. Твой дед оставил щедрое наследство, которое я предназначила для тебя и твоей кузины Мирей. Кроме того, хотя у вас нет семьи, у Валентины есть крестный отец, который готов принять на себя ответственность и заботиться о вас обеих. Я получила его письменное волеизъявление в пользу вас двоих. Это подводит меня к следующему пункту, делу огромной важности.

Когда аббатиса упомянула о крестном, Мирей бросила на Валентину быстрый взгляд и тут же уставилась в бумагу, которую держала в руке. На листе аббатиса написала жирными буквами: «М. Жак Луи Давид, художник». Ниже стоял адрес в Париже. Мирей не знала, что у Валентины есть крестный.

– Как я понимаю, – продолжала настоятельница, – когда узнают, что я закрыла аббатство, кое-кто во Франции будет этим недоволен. Многие из нас окажутся в опасности, особенно из-за таких людей, как епископ Отенский, который захочет выяснить, что за предметы мы извлекли из стен аббатства и унесли с собой. Ведь следы нашей работы нельзя скрыть полностью. Возможно, некоторых женщин узнают и найдут. Эти сестры будут вынуждены бежать. Потому-то я решила, что восемь из вас будут не только хранить свои фигуры, по одной на каждую, но и примут фигуры от других сестер, если тем придется спасаться бегством, или получат от них указания, где эти фигуры спрятаны. Валентина, ты станешь одной из этих восьми.

– Я! – ахнула девушка. В горле у нее внезапно пересохло. – Но, преподобная матушка, я не… я не могу…

– Ты хочешь сказать, что не слишком-то ответственна? – улыбнулась аббатиса, хотя глаза ее оставались грустными. – Я знаю об этом, но полагаюсь на твою здравомыслящую кузину. Когда я отбирала восемь сестер для особой миссии, я исходила не из ваших способностей, но из стратегического положения, выпавшего на долю каждой из вас. Твой крестный отец, Жак Луи Давид, живет в Париже, самом сердце Франции и шахматной столице. Как известный художник, он поддерживает дружбу со знатью и пользуется уважением среди людей благородного происхождения. Он также является членом Национального собрания, поскольку некоторые считают его пламенным революционером. Я верю, что благодаря занимаемому положению он сможет в случае нужды защитить вас обеих. И я достаточно заплачу ему за вашу безопасность, чтобы он приложил к тому все усилия.

Преподобная мать внимательно посмотрела на девушек.

– Это не просьба, Валентина, – строго сказала аббатиса. – Ваши сестры могут оказаться в беде, а вы сможете помочь им. Я дам ваши имена и адрес тем, кто уже отправился по домам. Вы же поедете в Париж и сделаете все, как я говорю. Вам по пятнадцать лет – в таком возрасте уже надо понимать, что в жизни существуют вещи более важные, чем удовлетворение ваших сиюминутных желаний.

Аббатиса говорила суровым тоном, но лицо ее светилось добротой – как всегда, когда она смотрела на Валентину.

– Кроме того, Париж – это не самый суровый приговор, – добавила настоятельница.

Валентина улыбнулась ей.

– Нет, преподобная матушка, – согласилась она. – Там есть опера, возможно, будут балы, и говорят, что дамы носят очень красивые платья.

Мирей снова ткнула ее в бок.

– То есть, – тут же поправилась Валентина, – я смиренно благодарю преподобную матушку за такую веру в ее покорную слугу.

На этом аббатиса разразилась веселым звонким смехом, сразу сбросив с себя груз прожитых лет.

– Очень хорошо, Валентина. Вы можете идти и собираться. Завтра на рассвете отправитесь. Не медлите.

Аббатиса встала, взяла с доски две тяжелые шахматные фигуры и вручила их послушницам.

Валентина и Мирей, в свою очередь, поцеловали перстень аббатисы и спрятали доверенные им сокровища.

Перед тем как выйти из дверей кабинета, Мирей обернулась и заговорила впервые с тех пор, как они с кузиной вошли в комнату.

– Могу ли я спросить, преподобная матушка, – сказала она, – куда собираетесь уехать вы? Мы будем с радостью думать о вас и посылать вам наилучшие пожелания, где бы вы ни находились.

– Я отправляюсь в путешествие, которое хотела предпринять в течение сорока лет, – ответила аббатиса. – У меня есть подруга, которую я не навещала с детства. Иногда, Валентина, ты напоминаешь мне ее такой, какой она была в те дни. Полной жизни…

Аббатиса замолчала, и Мирей показалось, что в глазах у нее застыла тоска – если только представить себе, что столь почтенная и уважаемая особа может тосковать.

– Ваша подруга живет во Франции, преподобная матушка? – спросила Мирей.

– Нет, – ответила аббатиса, – она живет в России.

На следующее утро, когда земля еще была залита тусклым серым светом, две девушки в простых дорожных платьях вышли из дверей аббатства Монглан и забрались в телегу, полную сена. Телега проехала через массивные ворота и покатила мимо гор, похожих на перевернутые миски. Едва телега спустилась вниз в долину, ее накрыла густая дымка тумана, в которой почти ничего не было видно.

Напуганные девушки кутались в плащи. Они были преисполнены благодарности Господу за то, что, выполняя его миссию, получили возможность вернуться в тот мир, от которого так долго были укрыты.

Однако вовсе не Бог молча наблюдал с вершины горы, как телега медленно спускается в темноту долины. Высоко над аббатством, на покрытой снегом вершине, вырисовывался силуэт одинокого всадника. Всадник неотрывно следил за телегой, пока та не исчезла в пелене тумана. Затем без единого звука он развернул коня и ускакал прочь.

Пешка а4

Ферзевая пешка начинает, делая ход d.2—d.4. – так называемое закрытое начало. Это означает, что тактический контакт между противниками развивается очень медленно. Пространство для маневров велико, и требуется время, чтобы сойтись с противником в свирепой рукопашной схватке… В этом сущность позиционной шахматной игры.

Фред Репнфелд. Полное собрание дебютов шахматных партий

Один слуга услыхал на базаре, что его ищет Смерть. Он примчался домой и сказал своему хозяину, что должен скрыться в соседнем городе Самарре, чтобы Смерть его не отыскала.

Этим же вечером после ужина раздался стук в дверь. Хозяин открыл ее и увидел на пороге Смерть в длинной черной мантии с капюшоном. Смерть попросила позвать слугу.

– Он в постели, болен, – торопливо солгал хозяин. – Он очень плохо себя чувствует, его нельзя беспокоить.

– Странно, – сказала смерть.—Тогда он находится совсем не в том месте. Ведь я назначила ему свидание сегодня в полночь. В Самарре.

Легенда о свидании в Самарре

Нью-Йорк, декабрь 1972 года

У меня были неприятности. Большие неприятности.

Они начались в последний день 1972 года, в канун праздника. У меня была назначена встреча с предсказательницей. Но я, как и тот парень из легенды о свидании в Самарре, попыталась обмануть судьбу и сбежать. Мне не хотелось, чтобы какая-то там гадалка рассказывала мне о моем будущем по линиям на ладони. У меня и в настоящем хватало забот. К последнему дню 1972 года я полностью перевернула свою жизнь. Мне было только двадцать три года.

Вместо того чтобы удрать в Самарру, я отправилась в центр управления на вершине небоскреба «Пан-Американ» на Манхэттене. Он находился гораздо ближе Самарры и в десять часов вечера был таким же пустым и изолированным от мира, как горная вершина.

Я и чувствовала себя словно на вершине горы. За окнами, выходившими на Парк-авеню, шел снег – крупные хлопья изящно кружились, парили в коллоидной суспензии. Совсем как в стеклянном шаре, где заключена одинокая, безупречно красивая роза или миниатюрная копия швейцарской деревеньки. А за стеклом центра в здании «Пан-Американ» мирно гудело несколько акров новейшего компьютерного оборудования, которое контролировало полеты и заказ билетов на авиарейсы по всему миру. Это было спокойное место, где хорошо прятаться, когда нужно подумать.

У меня как раз было о чем подумать. Три года назад я приехала в Нью-Йорк работать в компании МММ. Компания была одним из крупнейших мировых производителей компьютеров. А «Пан-Американ» была одним из моих клиентов. Они до сих пор позволяли мне пользоваться своими базами данных.

Но теперь я перешла на другую работу, что вполне может оказаться величайшей ошибкой в моей жизни. Мне выпала сомнительная честь стать первой женщиной, вступившей в профессиональные ряды ДОА почтенной и солидной фирмы «Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам». Им не нравился мой стиль.

Для тех, кто не знает, ДОА означает «дипломированный общественный аудитор». Фирма была ведущей среди восьми крупнейших подобного профиля, которых окрестили «Большой восьмеркой».

«Общественными аудиторами» именуют для пущей солидности бухгалтеров-счетоводов. «Большая восьмерка» проводила аудит для большинства крупных корпораций. Она пользовалась огромным уважением, что в переводе на нормальный язык означает – держала клиентов на крючке, шантажируя их. Если «Большая восьмерка» во время аудита предлагала клиенту потратить полмиллиона долларов на улучшение методов финансирования, клиент был бы глупцом, если бы проигнорировал это предложение (то есть проигнорировал бы тот факт, что аудиторская фирма «Большой восьмерки» может «услужить» ему, обеспечив солидный штраф). Подобные вещи в мире больших финансов понимают без слов. В руках аудиторов огромное количество денег. Даже младший партнер может иметь доход с шестью нулями.

Не все задумываются о том, что сфера аудита представлена только мужчинами. Фирма «Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам» не была исключением, и это ставило меня в неловкое положение. Поскольку я была первой женщиной не-секретарем, которую они видели, они воспринимали меня как редкий товар вроде ископаемого дронта, нечто потенциально опасное, что следует тщательно изучить.

Быть первой женщиной где-либо – это не сахар. Будь ты первой женщиной-астронавтом или первой, кого пригласили работать в китайскую прачечную, тебе придется смириться с заигрыванием, хихиканьем и поглядыванием на твои ножки. А также с тем фактом, что придется работать больше всех, а получать меньше.

Я узнала, что это значит, когда тебя представляют как «мисс Велис, нашу женщину-специалиста в этой области». После такого представления меня, наверное, принимали за гинеколога.

На самом деле я была компьютерным экспертом, лучшим специалистом в Нью-Йорке по индустрии перевозок. Вот почему меня взяли на работу. Когда компания «Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам» проэкзаменовала меня, долларовые значки замелькали в их налитых кровью глазах; они видели не женщину, а ходячее вложение капитала, которое принесет деньги на их банковские счета. Достаточно молодую, чтобы быть восприимчивой, достаточно наивную, чтобы быть внушаемой, достаточно простодушную, чтобы отдать своих клиентов на растерзание их штатным акулам аудита. Словом, я была всем, что они искали в женщине. Но медовый месяц был коротким.

Когда за несколько дней до Рождества я заканчивала расчет оборудования, чтобы клиент, занимающийся грузоперевозками на судах, мог получить документы до конца года, в мой офис нанес визит наш старший партнер Джок Уфам.

Высокому, тощему и моложавому Джону было за шестьдесят. Он много играл в теннис, носил модные костюмы от «Брукс бразерс» и красил волосы. Когда он шел, то подпрыгивал на носках, словно собирался забить гол.

Итак, Джок впрыгнул в мой офис.

– Велис, – сказал он панибратским тоном, – я тут подумал об исследовании, которым ты занимаешься, даже поспорил с собой и, кажется, понял, что меня беспокоило.

Это была манера Джока сообщать о том, что причин не согласиться с ним не существует. Он уже поработал адвокатом дьявола для обеих сторон и поскольку подыгрывал себе любимому, то выиграл дело.

– Я почти закончила, сэр. Завтра все уйдет клиенту, поэтому надеюсь, вы не захотите вносить значительных изменений.

– Ничего серьезного, – ответил он, осторожно подкладывая мне бомбу. – Я решил, что принтеры будут для нашего клиента более необходимы, чем дисководы. Соответственно, мне хотелось бы, чтобы ты изменила критерии отбора.

Это был пример того, что обычно называется подтасовкой. Это незаконно. Шесть продавцов компьютеров месяцем ранее согласились с предложенными ценами. Эти предложения базировались на критериях отбора, которые подготовили мы, непредвзятые аудиторы. Мы сказали, что клиент нуждается в мощных дисководах. Один из продавцов вышел с лучшим предложением. Если сейчас, когда цены уже предложены, мы заявим, что принтеры важней, чем дисководы, то контракт перейдет в ведение другого продавца. Я могла бы с ходу сказать, какого именно. Это будет та фирма, с президентом которой Джок сегодня обедал.

Понятно, что за этим обедом решалось что-то важное. Возможно, обещание бизнеса для нашей фирмы, а может быть, речь шла о маленькой яхте или спортивной автомашине для Джока. В чем бы ни заключалось дело, я не хотела в нем участвовать.

– Мне жаль, сэр, – сказала я ему. – Сейчас уже слишком поздно изменять критерии, тем более в отсутствие клиента. Мы могли бы позвонить ему и сказать, что хотим попросить продавцов переделать заявки, но это, конечно же, означало бы, что документы не будут готовы до Нового года.

– Это необязательно, Велис, – сказал Джок. – Я не стал бы старшим партнером фирмы, если бы игнорировал свою интуицию. Много раз я в мгновение ока спасал миллионы наших клиентов, а они и не знали об этом. Мой животный инстинкт выживания год за годом поднимает нашу фирму на вершину «Большой восьмерки».

Он одарил меня улыбкой с ямочками.

Вероятность того, что Уфам сделал бы что-либо для клиента, не обобрав его до нитки, была такой же, как в случае с библейским верблюдом, пролезающим в игольное ушко. Он сказал неправду, но я не стала возражать.

– Тем не менее, сэр, мы несем моральную ответственность за то, чтобы клиент правильно взвесил и оценил предложенные цены. Кроме того, мы – проверяющая фирма.

Ямочки Джока исчезли, словно он проглотил их.

– Вы, конечно же, понимаете, что означает ваш отказ принять мое предложение?

– Если это предложение, а не приказ, я бы предпочла не делать этого.

– А если бы я приказал? – хитро спросил Джок. – Ведь я старший партнер в этой фирме.

– Тогда, боюсь, мне придется отказаться от проекта и передать его кому-нибудь другому. Конечно, я сохраню копии моих расчетов, на случай если о них будут задавать вопросы.

Джок знал, что это значило. Аудиторские фирмы никогда не проверяли друг друга. Единственными, кто мог задавать вопросы, были люди из правительства США. Их вопросы обычно относились к незаконной или мошеннической практике.

– Понятно, – сказал Джок. – Хорошо, тогда я оставляю вас работать, Велис. Ясно, что решение мне придется принимать самому.

Он резко развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

На следующее утро ко мне зашел мой менеджер, энергичный блондин лет тридцати по имени Лайл Хольмгрен. Лайл был взволнован, редеющие волосы всклокочены, галстук переносился.

– Кэтрин, чем, черт возьми, ты насолила Уфаму? – были первые слова Лайла, сорвавшиеся с его языка. – Он бесится так, словно ему наступили на любимую мозоль. Вызвал меня сегодня утром ни свет ни заря. Я едва успел побриться. Он заявил, что найдет на тебя управу, твердит, что ты рехнулась. Уфам не желает, чтобы тебя в будущем допускали к клиентам, говорит, ты не готова играть в мячик с большими мальчиками.

Жизнь Лайла вращалась вокруг фирмы. У него была требовательная жена. Она измеряла успех количеством членских взносов в загородных клубах. Лайлу приходилось играть по правилам фирмы, хотя, возможно, он и не одобрял этого.

– Полагаю, прошлым вечером я потеряла голову, – саркастически сказала я. – Я отказалась «изменить» предложенные цены. Сказала Джоку, что он может передать работу кому-нибудь другому, если ему так уж приспичило.

Лайл опустился в кресло рядом со мной. С минуту он ничего не говорил.

– Кэтрин, есть масса вещей в мире бизнеса, которые человеку твоего возраста могут показаться неэтичными, но они необязательно таковы, какими кажутся.

– Эта была такой.

– Я даю тебе слово, что, если Джок Уфам просит тебя сделать что-нибудь подобное, у него есть на это веские причины.

– Готова побиться об заклад, что у него есть тридцать– сорок веских причин, – ответила я ему и вернулась к своей бумажной работе.

– Ты сама себе роешь могилу, ты это понимаешь? – спросил он. – Ты не можешь вертеть такими парнями, как Джок Уфам. Он не отправится спокойно в свой угол, как нашкодивший мальчишка, не будет ходить вокруг да около. Хочешь совет? Я думаю, тебе следует прямо сейчас отправиться к нему в кабинет и принести свои извинения. Скажи ему, что сделаешь все, о чем он попросит, пригладь ему перышки. Если ты этого не сделаешь, я тебе гарантирую, что твоя карьера окончена.

– Он не уволит меня за отказ делать незаконные вещи, – сказала я.

– Ему не придется тебя увольнять. Он занимает такое положение, что запросто сделает тебя несчастной и ты пожалеешь, что вообще пришла сюда. Ты хорошая девочка, Кэтрин, ты мне нравишься. Ты слышала мое мнение. Теперь я, пожалуй, пойду, а ты оставайся писать собственную эпитафию.

Это случилось неделю назад. Я не извинилась перед Джоком и никому не рассказала о нашем с ним разговоре. Я отправила свои рекомендации клиенту за день до Рождества, по графику. Кандидату Джока не повезло. С тех пор вокруг почтенной фирмы «Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам» все было спокойно. До этого утра.

Компании понадобилась неделя, чтобы придумать, какую форму пытки для меня выбрать. Этим утром Лайл прибыл в мой офис с приятными известиями.

– Итак, – проговорил он, – ты не можешь сказать, что я тебя не предупреждал. С женщинами всегда одни неприятности, они никогда не прислушиваются к доводам рассудка.

Кто-то в соседнем «офисе» воспользовался туалетом, и я переждала, пока не стихнет шум. Такое вот предзнаменование будущего.

– Какой смысл выслушивать «доводы рассудка», когда все уже произошло? – спросила я. Знаешь, как это называется? Пустопорожние размышления.

– Там, куда ты отправляешься, у тебя будет много времени для размышлений, – сказал Лайл. – Компаньоны встретились рано утром за кофе и пончиками с джемом и позаботились о твоей судьбе. Выбор был небольшой – между Калькуттой и Алжиром. Ты будешь счастлива узнать, что Алжир победил. Мой голос был решающим, надеюсь, ты это оценишь.

У меня под ложечкой противно засосало.

– О чем ты говоришь? – спросила я. – Где, к дьяволу, находится этот Алжир и какое отношение он имеет ко мне?

– Алжир – это столица Алжира, социалистического государства на побережье Северной Африки. Входит в страны третьего мира. Думаю, тебе лучше взять эту книгу и почитать о нем. – Он уронил тяжелый том на мой письменный стол и продолжил: – Как только тебе выправят визу, что займет примерно три месяца, ты станешь проводить там много времени. Это твое новое назначение.

– Что же я назначена делать? – спросила я. – Или это просто ссылка?

– Нет, мы только что начали там один проект. Мы работаем во многих экзотических местах. Это ежегодный сбор в маленьком клубе стран третьего мира, которые время от времени встречаются, чтобы поболтать о ценах на бензин. Он называется ОТРАМ или как-то в этом роде. Минутку…– Он достал из кармана куртки какие-то бумажки и пролистал их. – Вот, нашел, это называется ОПЕК.

– Никогда не слышала о таком, – сказала я.

В декабре 1972 года не так уж много людей знали об ОПЕК. Хотя в скором времени всему миру предстояло услышать об этой организации.

– Я тоже, – признал Лайл. – Вот почему компания считает, что это будет для тебя прекрасным назначением. Они хотят тебя похоронить, Велис, как я и говорил,

В туалете снова спустили воду, и с ней уплыли в канализацию все мои надежды.

– Несколько недель назад мы получили из парижского офиса телефонограмму, в которой нас просили прислать эксперта по компьютерам для работы в сфере нефти, природного газа и энергетики. Они возьмут любого, а мы получим жирный куш. Никто из старшего консультационного состава не пожелал поехать. Просто энергетика – не слишком высокоразвитая индустрия. Похоже, это назначение – тупик. Мы уже хотели телеграфировать им, что никого не нашли, когда всплыло твое имя.

Они не могли заставить меня силой принять это назначение: рабство закончилось в Штатах вместе с Гражданской войной. Они хотели заставить меня уйти из фирмы, но будь я проклята, если сдамся так легко.

– И что я буду делать для этих миляг из третьего мира? – сахарным голоском спросила я. – Я ничегошеньки не знаю о нефти и о природном газе. Знаю только то, что им несет из соседнего «офиса».

Я имела в виду туалет.

– Рад, что ты спросила, – сказал Лайл. – Тебя направляют в «Кон Эдисон», будешь работать там до самого отъезда в Алжир. На своей электростанции они используют все, что плывет вниз по течению Ист-Ривер, и за несколько месяцев ты станешь экспертом в энергетике. Не горюй, Велис! Ведь это могла быть и Калькутта.

Лайл рассмеялся, пожал плечами и вышел.

Вот так и получилось, что я оказалась среди ночи в вычислительном центре компании «Пан-Американ». Я зубрила про страну, о которой никогда не слышала, располагавшуюся на континенте, о котором я ничего не знала, чтобы стать экспертом в сфере, которая меня не интересовала, и жить среди людей, которые не говорили на моем языке и, возможно, полагали, что женщине место в гареме.

Да уж, от сотрудничества «Фулбрайт Кон» и алжирцев выигрывали обе стороны.

При всем этом страха я не испытывала. Мне потребовалось три года, чтобы узнать все, что только можно, о сфере грузоперевозок. Узнать столько же об энергетике представлялось мне более простым делом. Сверлишь дыру в земле, оттуда фонтанирует нефть, что же в этом сложного?

На практике меня ждала бы незавидная участь, если бы все книги, которые я прочитала, были такие же «блестящие», как та, что лежала передо мной:

«В 1950 году арабская легкая нефть продавалась по 2 доллара за баррель. И в 1972 году она также продается по 2 доллара за баррель. Это делает арабскую легкую нефть одним из самых дешевых видов сырья, даже без учета роста инфляции за указанный промежуток времени. Объяснение этого феномена кроется в жестком контроле, который введен мировыми правительствами на данный сырьевой продукт».

Потрясающе! Но что я посчитала действительно обворожительным, так это то, чего книга не объясняла. Этой ночью я узнала о том, о чем не говорилось ни в одной книге.

Арабская легкая нефть – это, оказывается, определенный сорт нефти. Фактически это самая ценная нефть в мире. Причина, по которой цена на нее оставалась неизменной больше двадцати лет, была в том, что цена контролировалась не теми, кто продавал нефть, и не теми, кто владел нефтяными месторождениями, а теми, кто распределял ее, – жуликами-посредниками. И так было всегда.

В мире было восемь больших нефтяных компаний: пять из них американские, остальные три – британская, датская и французская. Пятьдесят лет назад некоторые из этих посредников во время охоты на куропаток в Шотландии решили разделить между собой мировое распределение нефти так, чтобы не стоять на пути друг у друга. Несколько месяцев спустя они встретились в Остенде с парнем по имени Калуст Гульбекян, который прибыл туда с красным карандашом в кармане. Достав его, он провел то, что позднее назвали «Красной линией», обозначив большой кусок земли, который включал в себя старую Оттоманскую империю (теперь это Ирак и Турция), а также большой кусок Персидского залива. Джентльмены поделили все это и принялись за бурение. В Бахрейне ударила струя нефти, и гонка пошла.

Закон о поставках и потреблении нефти – весьма спорный момент, особенно если ты крупнейший потребитель этого продукта и в то же время контролируешь его поставки. Согласно графикам, которые я изучала, Америка давно уже является самым крупным потребителем нефти. Все нефтяные компании, и особенно американские, контролировали поставки. Делали они это просто. Заключали контракты на добычу (или разведку) нефти по расценкам владельцев основной доли, а затем перевозили и распределяли нефть, получая при этом дополнительный доход от разницы цен.

Я сидела в одиночестве перед массивной стопкой книг, набранных мной в библиотеке «Пан-Американ», единственной, которая была открыта в новогоднюю ночь. Наблюдала, как за окном в желтом свете уличных фонарей, цепочкой тянувшихся вдоль Парк-авеню, сыплется снег. И думала.

Одна мысль упорно крутилась у меня в голове. Та самая, которая спустя несколько месяцев займет умы куда более выдающиеся. Мысль, которая взбудоражит правителей государств и сделает богами управляющих нефтяными компаниями. Мысль, которая низвергнет мир в кровопролитные войны и экономический кризис, поставит планету на грань третьей мировой войны. Но мне она не казалась такой уж революционной.

Мысль была примерно такая: что было бы, если бы мы перестали контролировать поставки нефти? Ответ на этот вопрос, весьма красноречивый во всей его простоте, через двенадцать месяцев явится миру, как пресловутые огненные письмена на стене.

Это стало бы нашим «свиданием в Самарре».