Текст книги "Обман"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава VII
Клуб синего пера

– Вот скукотища! – прошептала Блайз своей сестре Баше. Все три Бэшки и несколько других юных совят собрались в игровом дупле, где молодые совы проводили время, когда плохая погода не позволяла им играть на свежем воздухе. Однако сегодня, в первую ночь Праздника урожая, погода выдалась прекрасная – полнолуние и легкий ветерок. Самая чудесная ночь для полетов!

Стрига начал выкликать имена присутствовавших.

– Тише, – цыкнула Белл, и Блайз недовольно покосилась на нее. С тех пор как этот Стрига появился на острове, младшую сестренку было не узнать!

«Вообще-то сегодня Праздник урожая, на котором я должна была исполнять песню. Но вместо этого я стою тут, как дура, с каким-то идиотским синим пером!» – удрученно подумала Блайз. Они с Вашей впервые слышали, чтобы во время праздника на Великом Древе было так тихо. До Хулиганской ночи оставался всего лишь один лунный цикл. А вдруг ее тоже запретят?

«Только бы они не устроили такой скукотищи в Хулиганскую ночь!» – думала Блайз. Они с Вашей и друзьями уже давно репетировали особую воздушную фигуру под названием «крутая бочка». Для того чтобы правильно выполнить этот хитрый летный трюк, нужно было научиться летать вверх тормашками и задом наперед. Когда же еще демонстрировать все эти фокусы, как не на Хулиганскую ночь!

Три Бэшки пока успели принять участие только в одной Хулиганской ночи – это было год назад, когда они только-только оперились. Они сразу же полюбили этот праздник и визжали от восторга, летая вокруг дядюшки Сумрака, который совершенно обезумел, отмачивая все новые и новые шутки.

– Я очень рад видеть вас здесь, – прошелестел Стрига, откладывая список присутствующих. Он обращался к собравшимся совятам с главной жердочки дупла.

Разве такого Праздника урожая они ждали? Обычно в первую ночь торжества гильдия слепых змей-арфисток без устали перебирала струны травяной арфы, и волшебные звуки взлетали из главного дупла к вершине дерева. Все совы, юные и старые, кружили в танце среди побегов молочника, рдевшего медным румянцем, в честь которого осенняя пора получила на острове название сезона медного дождя. Но сейчас на Великом Древе царила зловещая тишина. «А ведь сегодня я должна была петь в первый раз!» – мрачно подумала Блайз.

– Могу ли я увидеть улыбки на юных лицах? – спросил Стрига, уставившись прямо на Блайз.

– Чему радоваться-то? – угрюмо буркнула она.

– Ах, дорогая, как раз об этом я и собирался с вами поговорить! Я уверен, что все вы найдете повод для ликования, выслушав мой рассказ об опасностях порочного мира, откуда я прибыл, и о новых радостях, которые я обрел, ступив на путь простоты и отказа от излишеств.

– А у вас кровь над глазом, – пискнул Джастин, маленький мохноногий сычик, совсем недавно появившийся на свет. Он был первенцем Мартина и его подруги Геммы.

– Это тоже часть моей истории, – ответил Стрига. – Итак, давным-давно, в далеком прошлом, я жил при Дворе Дракона. Целыми днями мы только и делали, что ухаживали за своими перьями. Но даже этого мы не могли делать самостоятельно, поэтому нам помогали слуги.

Несколько совят дружно захихикали. Но только не Блайз. И не Баша.

– Это глупо! – сказал какой-то малыш, все еще похожий на крохотный шарик, покрытый первым детским пушком.

– А при чем тут кровь? – выкрикнула Блайз.

– Не перебивай! – шикнула на нее Белл. – Мне стыдно за тебя!

– Я как раз подхожу к этому, милая, – ласково ответил Стрига.

У Блайз неприятно екнуло в желудке. Этот Стрига не имел права называть ее «милой»! Так ее могли звать только мама, папа и миссис Пи.

– Так вот, из-за этого бесконечного ухода за оперением, порочной роскоши и всевозможных излишеств… – тут Стрига глубоко вздохнул, давая понять, что само воспоминание о тех днях причиняет ему боль.

«Так я и знала, что он снова заведет про эти „излишества“», – подумала Блайз, переглядываясь с Вашей. Недавно они летали в библиотеку и специально посмотрели значение этого слова в «Большом Хуулианском словаре», причем не в детском издании, а в версии для начинающих читателей. Тем временем Стрига продолжал свой рассказ:

– … мои перья стали очень густыми и достигли невиданной длины…

– И вы никогда не линяли? – перебил Джастин.

– Редко и мало. Вот почему я так счастлив на вашем дереве. Здесь я линяю, как нормальная сова.

«В тебе нет ничего „нормального“!» – сердито подумала Блайз.

– Но даже сейчас я линяю недостаточно обильно, посему мне приходится самостоятельно выщипывать себе перья. Вот откуда эта капелька крови на моем лице.

– А что такое «посему»? – пропища кто-то из птенцов.

– Это значит – «потому», – прошипела в ответ Баша.

– А это больно? – поинтересовалась Хеджети. – Самому себя ощипывать?

Стрига слегка склонил голову набок и тихонько засмеялся.

– Не очень, милая. Я бы сказал, что это благословенная боль и очищающая мука. Ничтожный пустяк в сравнении с ужасом роскоши, взрастившей эти перья!

«Чушь какая-то!» – устало подумала Блайз. Она горько жалела о том, что они с Вашей пришли на это собрание. И зачем только они пообещали Белл посетить хотя бы одно заседание этого дурацкого Клуба синего пера? Глупышка Белл была в таком восторге от всего этого! Кроме того, она получала дополнительные очки за каждого нового члена, которого ей удастся пригласить в клуб. Когда Баша спросила, зачем ей эти очки, малышка долго мямлила и заикалась, но так и не смогла дать вразумительного ответа. Старшие сестры были поражены произошедшей с ней переменой. Зачем ей какие-то очки и вообще что бы то ни было от этой странной голубой совы? Понятно, что Стрига спас ей жизнь и выхаживал после ранения, но любой благодарности есть предел! Тем не менее они все-таки согласились прийти на это собрание и даже изо всех сил изображали энтузиазм. Но Блайз уже твердо решила, что никогда в жизни не вступит в этот клуб, и не сомневалась, что Баша пришла к такому же выводу.

– Только избавившись от излишеств, – продолжал Стрига, – мы сможем стать любимыми детьми Глаукса и после смерти вознестись в сияющую глаумору.

– Это еще нескоро! – пропищал Джастин. – У меня только-только начали отрастать первостепенные перья!

– Вот здесь ты глубоко заблуждаешься, мой милый. Близится ночь Великого очищения, когда погибнут все, кроме нескольких избранных.

– Кроме избранных? – выкрикнула Хеджетти. – А кто их будет избирать? И что с ними будет? И вообще, кто все это решает?

– Прекрасный вопрос, милая. Те немногие, которые сумеют отринуть излишества, вознесутся прямо в глаумору, – ответил Стрига, проигнорировав все остальные вопросы Хеджетти.

Блайз покрутила головой по сторонам. Она заметила, что самые маленькие птенцы и едва оперившиеся малыши в страхе сбились в кучку. «Мне это не нравится, – решила она. – С какой стати Белл хочет затащить нас в этот клуб? Неужели эта отвратительная голубая сова запугала ее своей болтовней о смерти? Да это же куча погадок, а не разговор! Терпеть не могу этого Стригу!» Будь она покрупнее, она бы отрыгнула хорошую погадку прямо в клюв этому противному Стриге!

– Но почему? Я не понимаю! – громко сказала Блайз. – С какой стати должно наступать это Великое очищение? Почему мы должны умирать молодыми или возноситься куда-то в небеса?

Стрига сурово посмотрел на нее и заговорил:

– Великое Древо тяжело больно. Разве вы не слышали от родителей рассказы о времени Золотого Древа, обо всех этих возмутительных украшениях, излишествах и великом позоре? Я думаю, что сам Глаукс избрал это древо и его благородных Ночных стражей, дабы указать путь всему совиному миру. А вы, детки, должны вести за собой взрослых, дав торжественную клятву избавиться от излишеств. Принеся клятву, каждый из вас получит синее перо и станет членом нашего клуба. Давайте же, смелее! – и он сделал пригласительный жест своим почти лысым крылом.

– Ума не приложу, как он летает на таких крыльях! – прошипела Блайз.

Однако Стрига летал. Если во время жизни при Дворе Дракона он едва мог самостоятельно оторваться от пола, то теперь летал наравне с лучшими совами острова. Блайз недоверчиво вытаращила глаза, увидев, как маленькие совята с готовностью поскакали к Стриге, державшему в лапе пучок своих синих перьев. Сама Блайз и ее сестра Баша лишь крепче вцепились когтями в жердочку, не трогаясь с места.

– А теперь, милые детки, повторяйте за мной: «Я торжественно клянусь своим желудком и всем, что мне дорого, отказаться от излишеств, ложных ценностей и пустых украшений, дабы достичь подлинной простоты и избежать Великого очищения…»

Блайз и Баша с изумлением смотрели, как маленькие совята отдавали Стриге свои драгоценные ожерелья из желудей, кусочки витражных стекол из старых церквей Других и редкие камешки, которыми они так дорожили. Некоторые из старших расстались даже со значками отличия, заработанными во время летной практики.

«Еще чего не хватало! Если этот чокнутый синий выскочка ждет, что я отдам ему свой значок за полет сквозь малый шторм во время практики всепогодников, ему придется ждать до Великого очищения!»

– Что у них тут творится-то? Никак Последняя церемония? – ахнула торговка Мэгз, опускаясь на ветку дерева возле бывшего дупла Эзилриба, где осталась жить старая толстая слепая змея по имени Октавия. Что и говорить, лихая сорока вряд ли могла выбрать худшее время для визита на остров, ведь именно в этот момент маленькие совята расставались со своими «суетными» наградами, а вместо веселой музыки в ночь Праздника урожая на дереве царила гробовая тишина. Высунувшись из дупла, Октавия покачала головой туда-сюда, подбирая слова, чтобы объяснить торговке происходящее.

– Это… как бы сказать… Ох, так сразу и не объяснишь, но я надеюсь – вернее, мы все надеемся! – что это временно.

У Октавии были свои причины расстраиваться, ведь она не только прислуживала мадам Плонк, но и на протяжении многих лет была членом прославленной гильдии арфисток.

– Ничего не понимаю! – выпалила торговка Мэгз.

И тут на ветку опустилась ее помощница, весьма глупая особа по имени Болтушка.

– Где будем раскладывать товары, мадам?

– Не думаю, чтобы в эту ночь у вас было много покупателей, – вздохнула Октавия.

Торговка Мэгз была известна во всех Пяти Хуульских царствах как лучший торговец всевозможными диковинками из каменных развалин Других. Сощурив свои пронырливые глазки, так что они стали похожи на две черные блестящие точки, она пристально уставилась на Октавию. Как известно, Октавия была слепа, однако обладала высокоразвитой чувствительностью. Вот и сейчас она почувствовала на себе проницательный взгляд торговки и снова вздохнула.

– Это как-то связано с синей совой? – неожиданно спросила Мэгз.

– Еще бы! Ты его знаешь? – внезапно насторожилась Октавия. – Ведь он живет у нас чуть меньше месяца.

– Возможно, на вашем дереве он появился всего месяц тому назад, но по нашим лесам он шлялся намного дольше, уж можешь мне поверить!

Октавия встревоженно вытянулась вверх.

– Тебе нужно срочно переговорить с Отулиссой! – прошипела она.

Болтушка, никогда не блиставшая интеллектом, мгновенно разинула клюв:

– Ой, да что вы! Разве ей что продашь? Ей наши безделушки без надобности!

– Я уверена, что сегодня вы сможете ее заинтересовать, – сдержанно ответила Октавия.

– Октавия предлагает нам потолковать с Отулиссой, а не торговаться с ней, простофиля ты этакая, – рявкнула торговка, отвесив Болтушке подзатыльник. Поправив свою красную бандану, она быстро спросила: – Где Отулисса?

– Думаю, в библиотеке, а если не найдете ее там, поднимитесь в висячий садик, – пояснила Октавия. Она выползла на ветку, свесилась вниз и покрутила головой, вбирая в себя малейшие колебания воздуха, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. – Расскажите ей, что Стрига, оказывается, провел в наших краях гораздо больше времени, чем мы думаем, – прошептала она.

– А где Бубо? – спросила Мэгз.

– У себя в пещере. Думаю, уже набрался, – фыркнула Октавия.

– То есть напился?

– Вот именно, – кивнула слепая змея.

– А где же гильдия арфисток? Они чем сегодня занимаются?

– Ничем!

– Невероятно! – ахнула торговка Мэгз.

– К сожалению, так оно и есть, – мрачно ответила Октавия.

Глава VIII
Сильные желудочные боли

Торговка Мэгз бесшумно влетела в библиотеку и направилась прямиком к жердочке, на которой Фритта вычитывала гранки «Вечернего уханья».

– Ах, Мэгз, я и не слышала, как ты влетела, – пробормотала Отулисса. – Боюсь, сегодня не твой день.

Если раньше Отулисса не жалела суровых слов, критикуя Мэгз и ее деятельность, то в последнее время она стала относиться к торговке с определенным уважением. Все дело в том, что сразу после воцарения Корина ушлая сорока умудрилась оказать немалые услуги острову. В то время, которое теперь по праву называют эпохой Великого процветания, именно Мэгз добывала для острова бесценные предметы, необходимые для создания и строительства новых инструментов. Достаточно сказать, что благодаря сороке на острове появилась настоящая типография и совы Га'Хуула получили возможность печатать книги и прочие материалы, в том числе ежевечерние выпуски «Вечернего уханья».

– Да я уж поняла. Но Октавия считает, что я должна с тобой поговорить.

– О чем?

– Об этом вашем синюшном госте. Октавия думает, что тебе будет интересно узнать, что этот парень обретается в наших краях гораздо дольше, чем вы думаете.

– Что ты хочешь этим сказать? – внезапно насторожилась Отулисса.

– А то, что на ваше дерево он, может быть, прилетел в новолуние, я не спорю. Но факт тот, что до этого он чуть не целый месяц прожил на материке.

– Это правда? – вытаращила глаза Отулисса. – Но где он жил?

– Да повсюду! Сегодня здесь, завтра там, – небрежно тряхнула головой торговка. – Ты же знаешь, что ко мне стекаются слухи из самых разных мест. Такая уж у меня работа, тут без информаторов не обойдешься.

– И что же ты слышала? – спросила Отулисса.

– Слыхала, что молодые совята летают за ним хвостом. Да ты небось и сама знаешь – синие перышки, и все такое.

У Отулиссы екнуло в желудке.

– Клуб синего пера? – переспросила она, и голос ее почему-то дрогнул.

– Да-да, кажется, это так называется. Или нет… Может, Синяя бригада?

– Он и тут что-то такое затевает, – вставила Фритта.

– Ты знаешь, чем они занимаются? – спросила Отулисса у Мэгз. – Вся эта Синяя чепуха?

– Вот об этом мне мало известно, врать не стану. Знаю только, что на своих встречах они разводят костры на земле.

– Костры? – хором переспросили Фритта и Отулисса. Странное занятие для диких сов, живущих обычной лесной жизнью! На Великом Древе огонь разводили для приготовления пищи, освещения и, разумеется, для кузнечных дел. – Но для чего им это?

– Сама удивляюсь. Честно говоря, я никогда не подлетала так близко, чтобы как следует разглядеть.

– Может быть, они жарят белок или полевок? – предположила Фритта. – Возможно, Стрига устраивает для детишек пикники?

– В дикой природе совы не жарят пищу, – покачала головой Отулисса. – Только на нашем острове принято готовить еду на огне.

– Нет-нет, жареным мясом там и не пахнет, – уверенно закивала Мэгз. – Вот сейчас вспомнила, что запах от их костров очень странный. Чудной какой-то.

– Но здесь он, по крайней мере, никаких костров не разводит, – фыркнула Отулисса. – Иначе мы бы заметили! – И все-таки на желудке у нее было неспокойно. Теперь она вспомнила, что за неполный месяц, который Стрига прожил на острове, он несколько раз улетал на материк. Корин объяснял друзьям, что их гость покидает дерево, когда устает от суетности островного бытия и чувствует потребность в одиночестве. Отулисса подозревала, что Стригу раздражает не столько суета, сколько порядки, царящие на Великом Древе. Тем не менее все это было весьма тревожно.

– Где же они берут растопку для этих костров? – внезапно спросила она. – Ведь среди малышей, которых Стрига набирает в свои клубы, не может быть ни кузнецов, ни угленосов!

– Ах, Отулисса, дорогуша, да покажи мне кузнеца или угленоса, который не хочет подзаработать на стороне! Уж поверь старой Мэгз, покупатели на все найдутся! – махнула крылом торговка и вдруг испуганно вытаращила глаза.

– Что такое? – всполошилась Отулисса.

– Я вдруг кое-что вспомнила! – прошептала Мэгз, изумленно покачивая головой. – Как-то раз я пролетала над одним из этих затушенных костров и вдруг заметила на земле что-то странное. Мне показалось, будто это было что-то знакомое. Какие-то блестяшки, хотя и сильно закопченные пламенем. Я тогда не придала этому значения, поскольку торопилась куда-то, а теперь вот вспомнила.

– И что же это было такое? – спросила Отулисса.

– Неужели не понимаешь? Те самые блестящие, сверкающие штучки, которые ты так не любишь, а мадам Плонк, наоборот, обожает! Откуда им взяться-то, как не от меня? Но неужели кто-то решил нарочно бросить их в огонь? Подумать только, у кого поднялась лапа сжечь прекрасные сокровища, которые я испокон веку без устали разыскиваю по всей земле! Совы всегда любили мои побрякушки – как они могли позволить их сжечь?

– Я не знаю, – медленно произнесла Отулисса, вновь почувствовав болезненный укол в желудке. – Но мне кажется, что эти камни и драгоценности не могли издавать никакого запаха при сгорании.

– Никак не могли! Уж не знаю, чем там так пахло. Точно не горелой тканью и не кожей. И даже не металлом, как от кузницы.

– Но чем тогда? Постарайтесь вспомнить, Мэгз!

– Может, бумагой? – помолчав, предположила сорока.

В тот же миг к ним подлетала взволнованная Фритта.

– Отулисса! Я не могу найти сборник стихотворений Лизэ из Киля! Книгу никому не выдавали, но она исчезла. Я хотела вставить цитату в статью, но не могу найти книгу.

– Кстати, я тоже заметила пропажу! – воскликнула старая библиотекарь Уинифред, влетая в библиотеку, сильно кренясь на свое скрюченное артритом крыло. – Хоть убей, не могу найти одну книжку!

– Что за книжка? – помертвев, спросила Отулисса, чувствуя, как содрогается ее желудок.

– Да мемуары нашей мадам Плонк: «Чудесные страницы, или занимательная история жизни, посвященной любви и песне». Ты же понимаешь, я сейчас чувствую себя такой развалиной, а эта книга всегда поднимает мне настроение. Кстати, я заметила, что в отделе песенников не хватает и некоторых других книжек.

– Вот как? – спросила Отулисса. Дрожь в ее желудке прошла, сменившись нарастающим предчувствием беды. – Прошу меня извинить, – выпалила она. – Я должна немедленно поговорить с Октавией!

Глава IX
Видения хагсмира

Корин сидел в своем дупле. Ему тоже было немного странно торчать взаперти в чудесную ночь полнолуния, открывавшую Праздник урожая, однако он убедил себя в том, что наслаждается покоем. Чтобы не тратить времени даром, Корин с головой ушел в изучение карты Пяти царств и воздушных течений над Бескрайним морем. Сидевший на жердочке Стрига не сводил с короля пристального взгляда своих бледных желтых глаз.

– Скажи мне, Корин, – внезапно проговорил он, – веришь ли ты в существование глауморы?

– Конечно, верю.

– А в хагсмир?

Это был сложный вопрос. Корин не знал ответа. Если хагсмир существует, то его отец Клудд сейчас находится именно там, и будет заточен в нем на веки вечные. И если его мать Ни-ра все-таки умерла, то она тоже отправилась в хагсмир. Однако Корин предпочитал не думать о посмертной жизни своих родителей, будто то в хагсмаре или в глауморе. Он хотел, чтобы они просто исчезли, а их души растворились в полном и окончательном небытии.

– Я не знаю, – наконец ответил он.

– А как же глаумора? – настойчиво спросил Стрига.

– Конечно, я в нее верю! Должно же быть место, куда после смерти уходят добрые души, скрумы достойных сов.

– Достойных сов? – моргнул Стрига. – Что это за совы такие?

– Например, наш Хуул, первый король этого дерева, был великой и достойной совой. Но чтобы быть достойным, необязательно быть великим. Да и совой быть тоже необязательно!

Стрига изумленно похлопал глазами:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, взять, например, миссис Плитивер.

– Домашняя прислуга? Слепая змея? – с ноткой отвращения переспросил Стрига.

– Да.

– Но она ведь простая служанка! Ее предназначение в том, чтобы делать нашу жизнь проще и роскошнее!

– Это так, но миссис Пи не только прислуга! Она еще талантливая музыкантка и занимает самое почетное место в гильдии арфисток.

– Да-да, – холодно процедил Стрига и больше не прибавил ни слова.

– А кроме этого, она просто очень хорошая. Чувствительная, отзывчивая, добрая, мудрая. Любящая. И так далее.

«Бесполезное скользкое существо, вот кто она такая, – подумал про себя Стрига. – Ее музыка есть такое же излишество, как побрякушки, которые собирает эта отвратительная певица, мадам Плонк!» Однако вслух он ничего этого не сказал. Вместо этого он тяжело вздохнул и с самым скорбным видом потупил взор.

– Тебя что-то огорчает, Стрига? – встревожился Корин.

– Разве тебе есть до этого дело? – вздохнула голубая сова.

– Ну, разумеется! Ведь мы все стольким тебе обязаны.

– Ты ничем мне не обязан! Это я обязан поделиться с тобой всем, что знаю и прежде всего своими взглядами на мир, который может подойти – и очень скоро подойдет! – к концу в ночь Великого очищения. Мне открыто это, Корин.

Корин внезапно съежился, став не толще ветки, на которой сидел.

– Не обижайся, но я должен сказать тебе самое главное. Ты сам себе враг, Корин. Самый страшный враг.

– Как это? – пискнул Корин, внезапно почувствовав тошнотворный вихрь в желудке. Он даже испугался, что он сейчас отрыгнет мокрую непереваренную погадку.

– Неужели ты сам не видишь? – вкрадчиво спросил Стрига.

– Что я должен видеть?

– Хагсмир реален, Корин. Мы с тобой оба жили в нем. Мы оба выстояли и выжили в двух разных видах этого хагсмира. Я – во Дворе Дракона, а ты – в каньонах, вместе со своей матерью Нирой. Ты ведь помнишь те времена, Корин?

– Как я могу их забыть?

В то время Корин был юным невинным птенцом, мечтавшим стать таким, каким его хотела видеть мать. Он не догадывался о ее лжи, не видел всей глубины ее маниакальной злобы, не представлял, как далеко она готова зайти. А потом Нира попыталась заставить его убить своего лучшего друга, а когда он отказался, сама убила несчастного Филиппа.

Стрига перелетел на ветку, где сидел Корин, и приблизил свое лицо к его лицу. Заглянув в блестящие черные глаза Корина, он увидел в них свое отражение и зашептал:

– Разве ты не видишь? У нас с тобой есть нечто общее. Между нами есть связь, какой нет между другими совами, – голос его стал хриплым, наполнившись новой силой. – Когда я жил в своем хагсмире, мне было видение – видение о грядущем общем хагсмире! Но мы можем обрести глаумору, если будем готовы. Мне было дано выстоять и выжить, дабы я смог рассказать миру о своем прозрении. Но ты, Корин, ты ведь тоже прошел через все это! Кто еще, кроме нас с тобой, знает, что такое хагсмир? Посмотри на меня, Корин – когда-то мое оперение было таким густым и длинным, что заполнило бы все это дупло и свесилось бы вниз через отверстие. И вот я стою перед тобой – голый, почти полностью очистившийся. И при этом я могу летать и летаю без всех излишеств, суетных безделок и побрякушек, которыми некогда столь бездумно наслаждался. Но оперение было лишь началом моих излишеств…

Искорка света, похожая на огонек свечи, зажглась в темных глазах Корина.

– У нас есть нечто общее, не правда ли? – с жаром проговорил он, и Стрига молча кивнул.

Молодой король вспомнил о своем хагсмире – суровом пустынном краю, прорезанном глубокими каньонами. Там не было ни лугов, ни деревьев, но никакая суровость земли не могла сравниться с жестокостью его собственной матери, с ее безумным желанием вырастить его столь же свирепым и безжалостным, как она сама. У Стриги тоже был свой хагсмир – великолепный дворец, в котором совы были отягощены столь роскошным оперением, что не могли летать. Эти глупые совы становились безразличны ко всему, кроме собственных удовольствий. Говорят, они даже считали свой дворец глауморой. Таковы были все совы Двора Дракона, кроме одной – кроме той, что отныне звалась Стригой. Каждый раз, когда Корин задумывался об этом, он невольно поражался силе духа этой совы. Если Корин бежал от суровой жестокости бесприютных каньонов, то Стрига добровольно отказался от немыслимой роскоши и всевозможных удовольствий. Как такое возможно? Нет, к словам этой совы нужно относиться серьезно. Стрига не понаслышке знает о том, что такое излишества!

– Расскажи мне, Корин! – вдруг попросил Стрига. Куда подевались жар, настойчивость и волнение, звучавшие в его голосе всего несколько мгновений тому назад? Теперь он говорил лениво, спокойно и почти небрежно. – Расскажи мне об угле.