Текст книги "Кэти Малхолланд. Том 2"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Глава 2
У юного Тома Малхолланда, высокого, узкого в кости, было длинное, всегда серьезное лицо с прямым носом и тонкими губами. У него были большие глаза, в точности такие же, как у Кэти, – только он не знал об этом, потому что никогда в жизни не встречался со своей двоюродной бабушкой. Сейчас, в девятнадцать лет, Том имел два желания. Первое – это уйти с судостроительного завода и найти другую работу, потому что он устал от грязи, шума и суматохи, царящей там. Куда он пойдет работать, Том пока не знал, и у него не было каких-либо определенных планов на этот счет. Второе желание было более определенным: он хотел жениться на своей кузине Кэтрин.
Его первое желание, хоть он пока и не знал, как его осуществить, было простым, и он не видел особых препятствий на своем пути. Второе желание было просто невозможным. Если б он ухаживал за девушкой из семьи Палмеров или из какой-нибудь еще знатной семьи в Вестоэ, у него было бы больше шансов жениться. Но между ним и Кэтрин стояла церковь, и эта преграда была непреодолимой. Кэтрин была католичкой, а он принадлежал к англиканской церкви. Подобный брак недопустим в глазах общественности Джарроу. Том знал, что ему следовало бы пресечь на корню свою любовь к Кэтрин и перестать думать о ней. Но он ничего не мог с собой поделать.
Увидев, как дверь дома открылась и Кэтрин спустилась с крыльца, он вышел из гущи деревьев и медленно пересек дорогу. Остановившись на тротуаре, он ждал ее приближения. Когда она поравнялась с ним, он молча подошел к ней и зашагал рядом. Они прошли несколько кварталов, прежде чем он заговорил.
– Привет, – сказал он.
– Привет! – Она резко обернулась и посмотрела на него в упор. – Тебе бы не стоило приходить в такую даль. Ты износишь ботинки, – насмешливым тоном проговорила она.
– Я могу приклепать новые подошвы, – невозмутимо отозвался он.
– Я поеду домой на трамвае.
– Тогда я провожу тебя до остановки.
– Ты тоже сядешь со мной на трамвай. Я оплачу тебе билет.
– Я не позволю тебе платить за меня.
– Какой же ты упрямый! – ее голос был резок. – По-твоему, я способна бросить тебя здесь, после того как ты пришел в такую даль, и уехать на трамвае, зная, что ты идешь домой пешком?
– Тебе решать, ехать тебе на трамвае или нет.
Они остановились и вызывающе смотрели друг на друга. Потом ее лицо смягчилось, и она пожала плечами так, словно смирялась с неизбежным.
– Ты вынуждаешь меня идти пешком, – сказала она. – Но имей в виду, я буду валиться с ног от усталости, когда дойду до дому, и вдобавок получу строгий выговор за то, что вернулась поздно.
Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Бок о бок они продолжали свой путь.
Кэтрин считала Тома привлекательным молодым человеком. И не только привлекательным – он был очень вежливым и обходительным, что она высоко ценила в молодых людях. Да, Том Малхолланд нравился ей. Но чувства, которые она питала к нему, были скорее чувствами сестры к брату, нежели девушки к молодому человеку. Том – ее кузен, но она была привязана к нему, как к родному брату. Из всех людей, которых она знала, на первом месте у нее была тетя Кэти, а на втором – Том.
– Дядя Эндри грозится побить тебя ботинком, если ты в следующий раз не зайдешь в дом, – сказала она, оборачиваясь к нему.
– Правда?
– И он вполне способен это сделать. Хоть ему и перевалило за восемьдесят, силы ему не занимать.
– Что ж, когда он занесет ногу, я могу починить его ботинок и почистить, если это необходимо.
Теперь оба смеялись. Смеясь, они пошатнулись и упали друг на друга, но тут же отскочили в разные стороны. Весь остальной путь через Шилдс они шли на некотором расстоянии друг от друга и говорили мало, обмениваясь лишь короткими фразами. Только когда они уже миновали порт и вышли на дорогу, ведущую из Шилдса в Джарроу, их смущение прошло, и они начали свободно болтать между собой.
Они прошли мимо болота и мимо строений Восточного Джарроу и Богей-Хилла. Вместо того чтобы пойти кратчайшей дорогой, пролегающей через трамвайные пути, они сделали крюк и направились по набережной. Дойдя до угла улицы, которая вела к дому Кэтрин, они помедлили, и сели на бревно и некоторое время молчали, глядя на мутную реку, текущую среди илистых берегов, потом Кэтрин внезапно сказала:
– Я ненавижу Джарроу.
Том резко повернулся к ней и с минуту смотрел на нее молча, потом заметил немного обиженным тоном:
– Есть места и похуже.
– Где?
Он улыбнулся и пожал плечами.
– Тебе это может показаться странным, но я люблю Джарроу, – медленно проговорил он. – Да, я, как и ты, терпеть не могу эту грязь, эту вонь и мусор на улицах. Я согласен, Джарроу очень сильно загрязнен и находится в полнейшем запустении. Я сам не знаю, почему я люблю этот город, но я бы не хотел жить ни в каком другом месте. Странно, не так ли?
Кэтрин кивнула, и на ее лице изобразилось понимание. Однако она сказала:
– Я терпеть не могу Джарроу. Я бы многое отдала, чтобы жить в другом месте.
– Но ты не имеешь ничего против Шилдса?
– Нет. Я бы с удовольствием поселилась в Шилдсе. Там намного чище, чем здесь.
– Ты не права. В Шилдсе есть районы, где еще грязнее, чем в Джарроу. К примеру, Костефайн-Таун. Пройдись как-нибудь туда и посмотри, какая там грязь.
– О, в таком районе я бы не хотела жить…
– Тебе бы хотелось жить в Вестоэ, не так ли?
Голос Тома звучал насмешливо. Он резко поднялся на ноги, и она тоже встала и с вызовом посмотрела на него.
– А что в этом плохого, если я действительно хочу жить в Вестоэ?
– Ничего, ничего. Я просто хотел напомнить тебе, что далеко не во всех домах в Шилдсе имеется водопровод, уж не говоря о горячей воде. И далеко не у всех есть в доме ванная и туалет. Твоя тетя Кэти смогла себе позволить все эти удобства, потому что она богата, но далеко не все люди в Шилдсе живут так, как она. А то, что в Шилдсе есть такой благоустроенный район, как Вестоэ, еще не значит, что Шилдс – идеальный город.
– А кто говорит, что Шилдс – идеальный город? – Кэтрин рассерженно прикусила губу и отвернулась. – И, пожалуйста, не говори мне больше «твоя тетя Кэти». Она не только «моя тетя Кэти», но и твоя тоже. Она приходится двоюродной бабушкой нам обоим, и, если бы ты хоть раз поговорил с ней, ты бы понял, какая она…
– Ладно, ладно, давай не начинать этого разговора, – резко перебил он.
Схватив ее за локоть, он повернул ее лицом к себе, но тут же отпустил и, смутившись, спрятал руки в карманы брюк. Они молча перешли улицу и прошли мимо старой церкви – единственного исторического памятника Джарроу, однако немаловажного. Эта церковь была известна тем, что когда-то в ней проповедовал Беде. Все так же молча они прошли мимо детского парка, пересекли пустырь, поросший высокой травой, и вышли на узкую улочку, от которой разветвлялся лабиринт грязных темных переулков. Все дома были похожи один на другой и производили одинаково унылое впечатление. В нескольких кварталах от ее дома они остановились и посмотрели друг на друга.
– Ты снова пойдешь туда завтра? – как бы между делом спросил Том.
– Может быть. Я точно не знаю.
– Но ты должна знать. У тебя есть какие-нибудь другие планы на завтра?
– Нет.
– Значит, ты пойдешь туда?
– Быть может.
– В это же самое время?
Она кивнула.
– Наверное.
Они еще с минуту молча смотрели друг на друга, потом она повернулась, собираясь идти.
– Пока, Том.
– Пока, Кэтрин, – тихо ответил он.
Поспешным шагом Кэтрин направилась в глубь переулка, осторожно переступая через навозные кучи и груды мусора. В конце переулка она свернула направо, потом еще раз направо и прошла по тропинке, ведущей к заднему двору ее дома. Двор был пуст, никто из ее шестерых братьев и сестер сейчас не играл там.
Люси Конноли сидела в старом обшарпанном кресле на кухне. Когда задняя дверь открылась, она обернулась и посмотрела на дочь.
– Ну и как? – осведомилась она недружелюбным тоном.
– Она дала мне десять шиллингов, – ответила Кэтрин, глядя в сторону.
– Черт бы ее побрал! Ты побоялась попросить у нее больше?
– Я просила у нее фунт, но она дала мне десять шиллингов! – раздраженно воскликнула Кэтрин, и тут же, опомнившись, прикрыла ладонью рот.
– Ага, дома ты забываешь о хороших манерах, которым тебя учат в колледже! – закричала на нее Люси. – Однако ты вспоминаешь о них, когда ты у тети Кэти, не так ли? Я знаю, если б ты попросила у нее фунт, она бы дала тебе фунт.
– Нет. Она не захотела дать мне фунт, потому что она знает, на что пойдут эти деньги.
Люси, сощурившись, взглянула в упор на дочь, и на ее лице изобразилась ярость.
– Что ж, ты у меня за это поплатишься, – злобно прошипела она. – В один из этих дней тебя ожидает сюрприз, моя дорогая леди. И ты сама на это нарвалась. Ты у меня вылетишь из этого монастыря так, словно тебе сунули в зад горячую кочергу.
Кэтрин опустила голову и отвернулась. Ее тошнило от вульгарного языка матери, в самом деле тошнило. Случалось, что после ссор с матерью ее рвало. Тетя Бриджит говорила, что ее мать в детстве была очень милой и воспитанной девочкой, но Кэтрин не могла в это поверить. Нет, она не могла в это поверить.
– О чем вы там беседуете с тетей Кэти целыми днями! А ну-ка подойди сюда и расскажи мне все, – повелительным тоном обратилась к ней Люси. – Нет, я не позволю тебе закрываться в своей комнате и дуться на меня. Ты останешься здесь и будешь разговаривать со мной, пока я тебя не отпущу. Сядь, – она указала пальцем на стул в углу. – Сядь и поговори ради разнообразия с собственной матерью.
Кэтрин опустилась на стул. Глядя на маленькую темноволосую женщину в кресле, она снова поймала себя на том, что желает, чтобы она была мертва, – и устыдилась собственных мыслей.
– Ну же, говори, я жду. Я хочу послушать, что за поучительные беседы ведет с тобой тетя Кэти.
– Мы не ведем никаких поучительных бесед. – Кэтрин говорила едва шевеля губами и старалась не смотреть на мать.
– Никаких поучительных бесед? О чем же вы тогда разговариваете? – Люси выпрямилась в кресле и подалась вперед. – Неужели тетя Кэти не делится с тобой своим деловым опытом? Я думала, она каждый день инструктирует тебя, как сделать деньги. Смотри у меня, – она погрозила дочери пальцем, – я с тебя шкуру сдеру, если ты тоже начнешь открывать публичные дома.
– Мама! Как ты можешь такое говорить, мама! Какая же ты бессовестная! – не выдержала Кэтрин. – Тетя Кэти никогда не делала ничего подобного, и ты сама прекрасно знаешь, что это неправда.
– Не говори мне, что она делала и чего не делала, потому что я знаю это лучше тебя. Ты, конечно, можешь не верить мне на слово, но зайди любопытства ради в полицейский участок и спроси у них, не сидела ли она в свое время в тюрьме за то, что содержала дом свиданий. Посмотрим, что они тебе скажут.
Кэтрин вскочила на ноги и склонилась над матерью, с возмущением глядя в ее неумытое усмехающееся лицо.
– Тогда почему ты берешь ее деньги, если считаешь, что она заработала их нечестным путем? Почему ты посылаешь меня к ней чуть ли не каждый день за деньгами? – Она говорила негромко, и в ее голосе слышалась горечь. – Почему, если ты считаешь ее грязной и распутной, ты позволила ей содержать всю нашу семью в течение стольких лет? Ведь если б не она, мы все уже давно бы оказались в приюте для нищих. Но почему ты обратилась к ней за помощью, если так презираешь ее? Ответь мне, почему? Впрочем, я знаю, почему. Потому что ты ленивая и порочная. Ты сама не в состоянии заработать ни гроша, и пропиваешь все деньги, которые приносит в дом отец. Ты винишь отца в том, что он плохо заботится о семье, но, если он опустился, это твоя вина. С ним бы все было в порядке, если б его жена не была скандальной, жадной алкоголичкой, которая только и умеет делать, что поливать грязью других. Ты испортила жизнь моему отцу и…
Поток ее красноречия был прерван звучной пощечиной. Потом Люси ударила ее по губам, по склоненной голове и в заключение пнула ногой с такой силой, что Кэтрин пролетела через всю кухню и, споткнувшись о порог спальни, упала лицом вниз на грязный дощатый пол. Рыдая, она медленно поднялась с пола и присела на один из четырех потрепанных тюфяков в маленькой спальне, опершись локтями о колени и накрыв руками голову.
Люси приблизилась к ней и, наклонившись, с угрозой прошептала:
– Раз уж мы с тобой затеяли сегодня разговор, хочу кое о чем тебя предупредить. Не смей больше встречаться с Томом Малхолландом, а не то твой отец живьем сдерет с тебя шкуру. Ты меня слышишь? Кузен он тебе или нет, вы с ним видитесь слишком часто, и твоему отцу это не нравится. Я передаю тебе, слова, и имей в виду, он сдержит свое обещание, если ты посмеешь его ослушаться.
Она снова подняла ногу и пнула дочь в бок. На пороге она обернулась и добавила:
– А я уж позабочусь о том, чтоб тебе как следует досталось от отца. Можешь быть уверена, я об этом позабочусь.
С этими словами она вышла из комнаты, хлопнув дверью так сильно, что та чуть не слетела с петель.
Глава 3
Каждый день в любую погоду Эндри выходил на свою обычную прогулку. Он шел пешком до фонтана на главной площади Вестоэ, там садился на трамвай и доезжал до конца Фаулер-стрит, откуда, пересев на другой трамвай, ехал до порта и проходил пешком примерно милю вдоль пирса. Он говорил, что эти ежедневные прогулки поддерживают его в форме и помогают сохранять здоровье. И в самом деле прогулки шли ему на пользу до тех пор, пока, два месяца назад, он не вернулся домой с болью в груди. В ответ на расспросы Кэти он признался, что чувствовал эту боль с самого обеда, и сказал, что это, должно быть, оттого, что он переел мясного пудинга.
Он наотрез отказался показаться врачу, однако не отклонил предложение Кэти сопровождать его во время прогулок.
Кэти эти послеобеденные прогулки казались очень утомительными, к тому же они разбивали ее день. У нее оставалось совсем мало времени, чтобы заняться организацией домашнего хозяйства и прочими мелочами, потому что всю первую половину дня она была обычно занята делами, а дважды в неделю посещала офис своего поверенного. Ее поверенным был теперь преемник мистера Хевитта – сам мистер Хевитт десять лет назад отошел от дел и поселился в Хэррогейте. Мистер Кении продолжал работать на нее и после того, как вышел на пенсию, до тех пор пока не скончался в 1901 году.
Когда они дошли до конца пирса, Кэти валилась с ног от усталости. Эндри, напротив, совсем не казался усталым. Бодрой походкой он обошел вокруг маяка, потом остановился и устремил взгляд вдаль, туда, где над бескрайними морскими просторами кружили с криками чайки. Сейчас, глядя на него, она поняла, что всякий раз, приходя сюда, он чувствует себя так, будто снова стоит на капитанском мостике корабля.
На обратном пути он указал ей на лайнер, который буксирные суда тащили к выходу между волнорезами.
– Сколько раз я проделал этот путь, Кэти? – сказал он.
И она, улыбнувшись, ответила:
– Неисчислимое количество раз, Энди.
Он удовлетворенно кивнул и погладил ее руку, лежащую на его локте.
– Я прожил очень счастливую жизнь, Кэти, – сказал он, все так же глядя на воду. – Очень счастливую, – повторил он, поворачиваясь к ней, только теперь более теплым, особым тоном. – И самую лучшую часть этой жизни я провел с тобой.
– Ох, Энди!
Она сильнее сжала его локоть, и он заметил слезы, выступившие на ее глазах.
– Не надо, Кэти, не плачь. Не плачь. Но то, что я сказал, – правда. – Немного помолчав, он добавил: – Мы оба грустим сегодня, потому что завтра расстанемся с Кэтрин… Ведь для тебя она как родная дочь. И не только для тебя – для меня тоже.
– Я знаю это, мой дорогой, знаю. Но она будет нам писать. Она пообещала, что будет писать не реже, чем дважды в неделю. А кроме этого, ты ведь знаешь, что она решила переселиться к нам, когда закончит колледж.
– Но это будет только через два года, Кэти. Может, до того времени мой корабль уже успеет уйти с отливом.
– Энди! Энди! – Она резко остановилась и повернулась к нему.
– Ах, дорогая, прости, я не хотел тебя огорчать. Но ты должна знать, Кэти, что я уже очень старый. Я сам только недавно понял, какой я старый. Я знаю, об этом неприятно думать, но надо смотреть правде в глаза. Я очень волнуюсь за тебя. Что будет с тобой, когда меня не станет?
– Энди, ради Бога, замолчи. Тебе не о чем волноваться.
– Я ничего не могу с собой поделать, Кэти. Ты до сих пор кажешься мне беззащитной и ранимой. Для меня ты все та же юная девушка с глазами, полными страха.
Она отвернулась и посмотрела в сторону.
– Не говори глупостей, Энди. Я больше ничего не боюсь, и мне нечего бояться, – сказала она, стараясь говорить твердо и с уверенностью.
Но эти слова не убедили его.
– Не пытайся мне лгать, Кэти. Я знаю, что страх еще жив в тебе. Даже в последние годы я часто вижу страх в твоих глазах – и понимаю, что прошлое никогда не умрет для тебя.
Что она могла на это ответить?
Несколько минут они шли молча, потом он снова заговорил. То, что он сказал, заставило ее затаить дыхание.
– Нильс когда-нибудь говорил тебе о женщине, которую он любит?
Она с усилием сглотнула. Убрав руку с его локтя, поправила шляпку. Но, когда она заглянула ему в глаза, то поняла, что за его вопросом не стоит никакого скрытого смысла. Он всего лишь спрашивал, знает ли она о женщине, которую любит Нильс, не догадываясь, что эта женщина и есть она.
– Нет. С чего ты взял, что у него есть женщина?
– Я знаю, что у него на уме какая-то женщина.
– Откуда ты это знаешь?
– Он сам мне так сказал.
Она снова отвернулась и посмотрела на море. Ее взгляд скользнул по воде и остановился на длинных песчаных отмелях.
– Что он тебе сказал об этой женщине? – спросила она, делая вид, что просто любопытствует.
– О, ничего особенного. Он только сказал, что думает об одной женщине. Вряд ли он имел в виду ту женщину из Хартпула.
– Из Хартпула? У него есть кто-то в Хартпуле? – голос Кэти звучал удивленно.
– Была. Он не знает, что я в курсе. Она вдова главного инженера. Мне рассказал об этом Андерсен, мой первый помощник, с которым я плавал в последние годы. Андерсен знал ее. Он сказал, она достаточно состоятельная женщина с хорошим домом и со своим собственным банковским счетом. Я тогда подумал, что, может, Нильс женится на ней и наконец обзаведется семьей. Но нет, он быстро к ней остыл. Мой сын очень разборчив в том, что касается женщин, Кэти. Ему трудно угодить. – Эндри тихо засмеялся. – Но сейчас он снова положил на кого-то глаз, и на этот раз, кажется, это у него всерьез. Может, он боится остаться один, когда выйдет на пенсию. Многие моряки со страхом думают о пенсии, потому что без моря они становятся очень одиноки. Я никогда не испытывал этого страха, Кэти, потому что у меня была ты.
Он взял ее под руку и притянул поближе к себе, и снова они шли молча. Потом он сказал:
– Думаю, я не пойду на собрание сегодня вечером.
– Почему, Энди? Ты ведь за все эти годы не пропустил ни одного собрания.
– О, мне начинает надоедать это сборище стариков. Они рассказывают все те же старые истории, смеются над анекдотами, которые все уже слышали по тысяче раз. Мне там больше не интересно. Даже виски потеряло для меня вкус.
– Нет, ты пойдешь на собрание, – твердо сказала она, зная, что он отказывается от встречи со своими старыми друзьями, потому что не хочет оставлять ее одну. – Я уже достаточно взрослая, чтобы остаться на один вечер одна. Тем более я не хочу, чтобы ты весь вечер ходил из угла в угол, думая о том, что ты потерял, оставшись дома.
Оба рассмеялись.
– Ах, ты все та же Кэти, которую я знал, – сказал Эндри. Приблизив лицо к ее лицу, он прошептал: – Ладно, я пойду туда. Только ты должна пообещать, что, если я вернусь пьяным, ты огреешь меня по башке медной кастрюлей. Обещаешь?
– Обещаю, – торжественно проговорила она, глядя ему в глаза.
И снова они засмеялись.
Войдя в гостиную, Кэти подошла к камину и протянула руки к ярко пылающему пламени. Она так замерзла во время прогулки, что попросила Джесси разжечь огонь пораньше. Она надеялась, что не подхватила простуду, – пока они гуляли по пирсу, она успела продрогнуть до самых костей.
Она только что побывала наверху в комнате Бетти. Она уговорила Бетти лечь в постель пораньше – у бедняжки так распухли ноги, что, казалось, еще немного, и вены лопнут. Бетти не любила отдыхать – она считала, что без нее домашнее хозяйство разладится, стоит ей хоть на день или на два отойти от дел.
Она посмотрела на медное ведерко, в котором почти не оставалось угля. Так было всегда, когда у Нелли появлялся свободный вечер. Джесси всегда забывала снова наполнить ведерко углем, прежде чем уйти домой. Кэти была рада, что Джесси всего лишь приходящая прислуга – приходящую прислугу легче уволить. Джесси сегодня нагрубила Бетти, и вообще была очень невнимательной служанкой. Кэти потянулась к шнуру звонка, на тот случай, если Джесси еще не ушла, чтобы попросить ее принести угля, но ее рука так и замерла в воздухе, когда позвонили в дверь. В ту же секунду она услышала, как дверь кухни открылась, кто-то быстрыми шагами пересек зал. Потом до нее донесся голос Джесси:
– О, капитан Нильс! – воскликнула девушка.
За этим последовал ее сдавленный смешок.
Кэти посмотрела на дверь в гостиную, думая, что, пока Нильс раздевается в прихожей, она могла бы незаметно проскользнуть к лестнице, подняться к себе и лечь в постель.
Тогда Джесси, найдя ее в постели, сказала бы Нильсу, что мадам уже легла и не может спуститься. Но она тут же поняла, что это бесполезно, – в таком случае Нильс сам поднимется к ней в спальню, а ей вовсе не хотелось принимать его, лежа в постели.
– Куда все подевались? – донесся до нее голос Нильса.
– Мадам в гостиной, капитан. А хозяин вышел.
Кэти сидела на кушетке с книгой в руках, когда дверь отворилась и на пороге появился Нильс. Ей было достаточно взглянуть на него один раз, чтобы понять, что он изрядно выпил.
– Привет. – Он тяжело опустился в кресло сбоку от кушетки.
– Добрый вечер, Нильс.
– Куда ушел отец?
– Он сегодня ужинает с товарищами.
– А, понятно. Значит, ты осталась одна?
Она оставила это замечание без ответа.
– Я не знала, что ты возвращаешься сегодня. Ты только что встал на якорь?
– Нет, мы встали на якорь еще до полудня.
Ее удивление, должно быть, изобразилось на ее лице, потому что он сказал насмешливым тоном:
– Ты хочешь спросить, почему я не пришел сразу и где я был с полудня до восьми вечера?
Она снова оставила без внимания его реплику. Отвернувшись, она закрыла книгу и отложила ее в сторону.
– Ты хочешь есть, Нильс? – спросила она, не глядя на него. – Я могу попросить Джесси накрыть для тебя.
– Нет. Нет, спасибо, Кэти, но я сыт. В данный момент я переполнен до отказа – мое брюхо переполнено едой и вином, а голова… голова переполнена разными сведениями. Ты ни за что не догадаешься, в чьем обществе я провел сегодняшний день. Это один твой давний друг.
Она сидела неестественно прямо, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Точнее, отец этого человека был твоим другом, – сказал Нильс с нехорошей усмешкой.
Она тут же подумала о Бернарде Розье, потом, по ассоциации, о его сыне Дэниеле и о своей дочери Саре. Может, Сара и Дэниел вернулись в Англию? При мысли, что она снова сможет увидеться с дочерью, в ней зародилась тайная радость.
– Его отца зовут Генри Коллард. Ты помнишь Генри Колларда?
При этом незнакомом имени Кэти испытала разочарование. Значит, то, что собирался сообщить ей Нильс, не имело отношения к Саре.
– Коллард? Я никогда не знала человека по фамилии Коллард.
– О, постарайся припомнить, Кэти. Ты должна его знать. Вспомни былые времена – Генри Коллард был твоим клиентом.
Она замерла, не в силах пошевелиться. Кровь отхлынула от ее лица, и оно стало бледным как полотно. Не только слова Нильса, но и его тон, сама его манера держаться были оскорбительными. Он сидел, подавшись вперед в кресле и приблизив к ней лицо, и на его губах играла недобрая усмешка.
– Молодой Коллард, его сын, – то есть не такой уж он и молодой, ему примерно столько же лет, сколько мне, а его отцу сейчас, должно быть, уже под восемьдесят – в общем, он рассказал мне о той ночи, когда его отец приходил к тебе вместе с Розье. Может, ты скажешь, что Розье ты тоже не знаешь? Ты тогда ударила его по голове подсвечником… Теперь ты вспомнила?
Кэти так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Ее горло свела нервная судорога, и ей казалось, что она сейчас задохнется.
– Ту ночь я никогда не забуду, – с трудом проговорила она.
Казалось, это признание застало его врасплох. Он удивленно приподнял брови и с минуту молча смотрел на нее, потом сказал:
– Что ж, по крайней мере ты откровенна. Я, честно говоря, не ожидал, что ты сознаешься так быстро.
– Что ты хочешь сказать? В чем я должна сознаваться? Эти двое мужчин ворвались силой в мою…
– О, перестань. Перестань. Я только что похвалил твою откровенность, а ты все испортила. Я знаю, как все обстояло на самом деле, Кэти. Одна из шлюх, которая работала на тебя, подцепила их в каком-то кабаке и привела к тебе, чтоб ты помогла ей их обслужить…
– Как ты смеешь! – Ее глаза сверкали от ярости.
– О, я смею, Кэти… потому что это правда. Не вставай. – Видя, что она собирается подняться на ноги, он протянул руку и толкнул ее назад, заставив откинуться на кушетке. Этот жест был грубым, таким же, как и его тон. – Я зол на себя самого за то, что позволял тебе делать из меня идиота в течение стольких лет, – продолжал он. – Все эти годы я считал тебя верной женой и добродетельной женщиной – это тебя-то, содержательницу борделей! Ты строила из себя добропорядочную леди, и я верил тебе и сдерживал свои желания, боясь тебя оскорбить. А он, мой дорогой папочка, дал мне такое романтическое описание вашей первой встречи! Ты была бедной девушкой, у которой не было в кармане ни гроша, но которая предпочла бы умереть с голоду, чем продаться какому-то мужчине… за исключением, конечно, его. Он сказал, что купил тебе твой первый дом, с которого и начался твой процветающий бизнес… Смешно, не так ли? Ведь когда вы встретились, твой бизнес уже процветал и ты вовсе не нуждалась в том, чтобы кто-то покупал тебе дом, потому что уже была хозяйкой борделя – и, может, не одного. Разве не так, моя дорогая Кэти? Или мне следует называть тебя мадам Кэти? Скажи, сколько мужчин у тебя было за твою жизнь? Сначала были Розье и Бантинг. Бантинг, правда, женился на тебе, здесь все, можно сказать, чисто. Потом – мой дорогой папочка, который тоже оказался достаточно наивен, чтобы жениться на тебе. И Хевитт. О да, конечно, старик Хевитт! А еще было множество других, о которых ни я, ни мой отец никогда не слышали…
– Когда… когда твой отец вернется… – Слова застряли у нее в горле, и она не смогла договорить.
– Что ты сделаешь, когда отец вернется? А ну-ка, скажи, что ты сделаешь? Расскажешь ему о нашем разговоре? Или о всех тех мужчинах, что были у тебя?
Нильс положил руку на ее колено, и при его прикосновении ею овладела бешеная ярость, которая заставила ее на мгновение забыть о страхе. Размахнувшись, она изо всех сил ударила его по руке.
– Не смей ко мне прикасаться! – закричала она, вскакивая на ноги. – Не смей!
Он тоже встал. Не произнося больше ни слова, он схватил ее руки и прижал их к ее бокам, не позволяя ей пошевелиться, потом заставил ее запрокинуть голову и впился зубами в ее шею.
Отчаянно вырываясь, она ударила его ногой по колену, но это не помогло. Его рот оставил ее шею и впился в ее губы. Его поцелуй был злобным и грубым. Когда он укусил ее за верхнюю губу, она изогнула спину, стараясь оттолкнуть его от себя, – и, потеряв равновесие, упала на кушетку. Он упал вместе с ней. Навалившись на нее всем телом, он продолжал терзать ее губы.
Она слышала, как открылась дверь. Но она не услышала шагов… Высвободившись из цепких объятий Нильса, она сползла с кушетки и села на пол. На пороге стояла Джесси и смотрела на них ошеломленными глазами.
– Я… я пришла за ведерком, мэм. Я… я хотела принести угля.
– Уходи! Мне не нужен уголь! – взорвалась Кэти.
Опомнившись, она протянула одну руку к девушке, прижимая другую руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение. – Джесси, я… я должна тебе объяснить. Я объясню… объясню тебе все завтра утром.
– Да, мэм. – Горничная перевела глаза с Кэти на Нильса, который шел к камину, оправляя на ходу пиджак. – Да, мэм, – повторила она, но в ее тоне не было и капли почтения.
Когда дверь закрылась за Джесси, Кэти медленно повернула голову и посмотрела на Нильса. В эту минуту ей вспомнилась Тереза – Тереза, которая не моргнув и глазом разрядила целую обойму пуль в Бернарда Розье. Сейчас она понимала, что должна была чувствовать Тереза, спуская курок, – и всей душой пожелала, чтобы у нее в руках был сейчас пистолет. Облизав распухшие истерзанные губы, она заговорила, и звук собственного голоса показался ей чужим. В нем не было ни дрожи, ни страха. Только решимость – отчаянная, жестокая решимость.
– Нет, я не стану ничего говорить Энди, – сказала она. – Я хочу, чтобы он спокойно дожил свой век. Но, клянусь перед Богом, если ты еще хоть раз прикоснешься ко мне, я убью тебя, неважно, какие последствия ожидают меня за это. И еще. То, что рассказали тебе сегодня, – ложь. Ложь, слышишь? Приход тех двух мужчин в мой дом был ошибочно истолкован. Точно так же, как сегодняшний эпизод будет ошибочно истолкован, когда эта девушка вынесет свои новости за стены этого дома. И я никогда не смогу доказать, что это неправда.
Она поднялась с пола и, пошатнувшись, выбросила вперед руку, стараясь ухватиться за дверную ручку. Ее тело наклонилось вбок, и она едва удержалась на ногах. Нильс приблизился к ней и посмотрел на нее в упор. В его глазах были и ярость, и желание. Не говоря ни слова, он наблюдал, как она открывает дверь и нетвердой походкой выходит из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, он начал изрыгать громкие проклятия на своем родном языке, шагая взад-вперед по гостиной.
