Текст книги "Лекарство от измены"
Автор книги: Кэролайн Роу
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава вторая
Маленькая рука настойчиво тянула Исаака. Он спотыкался, наталкивался на людей и предметы, сползал по лестнице вдоль совершенно незнакомых его пальцам стен. Он поворачивался и наклонялся в разные стороны, совершенно не понимая, где находится. Ему оставалось только молиться, чтобы намерения владельца тянущей его руки были добрыми.
– Стойте тут, господин, – сказал голос, и рука втащила его в дверной проем.
Он остановился и понял, что рядом никого нет, за исключением того, кто его вел.
– Кому я обязан спасением своей несчастной жизни? – спросил он.
– Меня зовут Юсуф, господин.
– Ты носишь благородное имя, Юсуф, но ты произносишь его, как мне кажется, на мавританский манер. Ты мавр?
– Из Валенсии, господин!
– И что делает мавританский парень по имени Юсуф в самом центре беспорядков в канун христианского церковного праздника, помогая еврею? Тебе опасно находиться здесь, впрочем, так же, как и мне.
– Я просто шел мимо, господин.
– Откуда и куда, Юсуф? Где твой хозяин?
– Я сам себе хозяин, господин.
– И поэтому ты бродишь ночью, не так ли? Тогда тебе будет безопаснее провести остаток ночи в моем доме.
– О, нет, господин. Я не могу сделать этого! – В голосе зазвучали нотки паники.
– Ерунда. Поскольку ты увел меня с пути, теперь это твоя обязанность – помочь мне найти дорогу. Это серьезный проступок – сбить с пути слепого человека.
– Я не знал, что вы слепы, господин, – сказал Юсуф с дрожью в голосе. – Клянусь, я верну вас на прежнюю дорогу.
– Не волнуйся. Отведи меня к дверям моего дома, и можешь снова отправиться, куда пожелаешь. – Он вытянул руку, и ее снова схватила маленькая рука.
– Вы действительно слепы, господин? – спросил Юсуф, как только они двинулись по тихому переулку. – Я думал, что вы также чужой в этом городе, и решил, что ужасно, если толпа жестоко расправится с вами. – Он остановился и отпустил руку Исаака. – Куда мы идем?
Исаак, все еще не доверяя ему, протянул руку и коснулся маленького голого плеча. Оно было болезненно тонким и подрагивало от страха.
– Ты сможешь найти ворота Еврейского квартала? Оттуда уже я могу повести тебя, и мы позавтракаем вместе хлебом, фруктами и мягким сыром, а потом немного отдохнем. А затем ты можешь продолжить свое путешествие.
– Да, господин. Я смогу провести вас по переулкам, где на нас никто не обратит внимания.
Юсуф сдержал слово и теперь стоял во внутреннем дворе дома Исаака, возле запертых ворот. У южной стены двора росло дерево, увитое виноградными лозами, под ним стоял стол, едва заметный в первых лучах рассвета. В центре двора тихо плескался фонтан, и у Юсуфа закружилась голова от жажды.
– Уже светло? – спросил Исаак.
– Еще ночь, господин, – сказал мальчик. – Но на востоке уже занимается рассвет. Солнце скоро встанет. А пока еще темно.
– Ты не побоишься подождать здесь в одиночестве?
– Нет, господин. Здесь безопасно.
– Отлично. Подожди под деревом. Я скоро вернусь.
Исаак снова начал подниматься по лестнице. В это время кухарка шаркающей походкой начала спускаться вниз из своей комнаты под самой крышей.
– Наоми, – тихо позвал он.
Он услышал резкий всхлип.
– Слава Господу на небесах, – хозяин, – ответила она. – И раненый! Хозяйка будет…
– Хозяйка присматривает за женой раввина. Надеюсь, она скоро вернется. Не могла бы ты перевязать мне рану, а затем принести немного хлеба, сыра и фруктов для двух голодных? А еще теплую одежду парнишке – он достает мне до локтя. – Исаак жестом уточнил его рост.
– Конечно, хозяин, – заверила его кухарка. – Я…
Взрыв дикого, необузданного хохота не позволил ей продолжить. Исаак подошел к окну, раскрыл ставни и высунулся наружу. Прозвучал резкий звук, отозвавшийся эхом в ночи, а затем дребезжание разбитых плиток, падающих на вымощенный двор. Наоми втиснулась рядом, почти оттолкнув его с места, где его могли увидеть.
– Камни? – спросил Исаак.
– Нет. Битые плитки, – ответила Наоми. – Несколько камней. – Она втянула голову внутрь. – Они хотят убить нас, господин, – серьезно добавила она.
Вокруг них все чаще раздавались звуки бьющихся плиток. Отовсюду доносился грубый хохот.
– Возможно, все обойдется, – сказал Исаак. – Хотя не хотел бы я быть снаружи, – и он отступил от окна.
Люди, бросавшие камни, пришли от собора. Епископ или каноники вряд ли забрасывали бы квартал камнями или битыми плитками. Правда, это могли быть семинаристы, еще сильнее упившиеся, чем вчера вечером. Он закрыл ставни.
– Пошли. Перевяжешь мне раны. И мы с моим маленьким другом готовы позавтракать.
Юсуф сидел под колоннадой, полукругом окружавшей внутренний дворик. Он слышал звуки нападения на квартал.
Крепкая крыша над ним казалась довольно надежной, и, когда нападавшие отказались от дальнейших попыток, снова пересел под дерево. Он уставился на грозди крошечных, твердых, зеленых, кислых виноградин, свисавших с лозы и жестоко напоминавших ему о голоде, и обтер руки. Его темная туника была сделана из теплой ткани, но она была сшита на того ребенка, каким он был пять лет назад. Теперь порванная ткань почти не закрывала тонкие руки и ноги. Он устал, проголодался и очень замерз.
Он не мог поверить, что оказался таким дураком. Ведь только дурак позволил бы слепцу заманить себя в запертый дом. Он с безопасного расстояния наблюдал за этими двумя мужчинами, когда они поднимались по площади к собору, за их эскортом, бдительно смотревшим по сторонам. Их неяркое платье и сдержанные манеры, их вооруженная охрана, – все это просто кричало о богатстве и важности.
Когда начались волнения, он ухватил высокого человека с добрым лицом за руку, потому что надеялся получить в награду пару монет. Перед тем как попасться в эту ловушку, он уже хотел сбежать, но никогда не покидавшая его бдительность на мгновение дала осечку. Теперь он задавал себе вопрос, решил ли этот слепой человек держать его как раба, продать или передать властям. Он давно понял, что люди, неважно, доброе у них лицо или нет, предлагают ему свою помощь только тогда, когда это им удобно или доставляет удовольствие. Он подтянул голые ноги под изодранные лохмотья и обхватил их руками, чтобы согреться. Затем он услышал глухой удар по скамье рядом с собой и повернул голову. На него серьезно глядел маленький, темно-рыжий полосатый кот с большими золотыми глазами. Затем кот потерся о ноги Юсуфа и пристроил на его ледяных ступнях теплую голову и лапы.
Слепец вернулся в сопровождении слуги, несущего поднос с мягкой лепешкой, тремя видами сыра, сушеными финиками и изюмом, тарелкой миндаля, свежими абрикосами и прочими фруктами. Позади него шла Наоми и несла кувшин с горячим душистым мятным напитком. В руках у Исаака был ком коричневой ткани.
– Юсуф? – позвал он.
– Я здесь, господин, – сказал Юсуф, выпрямляясь и вставая. Поймав жадный взгляд, промелькнувший в глазах слуги, он задрожал.
– Я полагаю, что каменный дождь с небес закончился, с вершины холма, по крайней мере, – сказал Исаак. – Давай сядем под деревом и поедим? Я, например, провел на ногах большую часть ночи и зверски проголодался. – Он встряхнул ткань, висевшую у него на руке, и она превратилась в просторный плащ с сильно обрезанными рукавами. Сможешь использовать это? – спросил он. – Мне кажется, что твоя одежда маловата и сильно истрепалась. – Он протянул плащ. – Надень это. Рассвет довольно холодный. И поешь.
Дон Томас де Бельмонте, двадцати трех лет от роду, секретарь ее величества Элеоноры Сицилийской, королевы Арагонской и графини Барселонской, подъехал нахмуренный к большому дубу, стоявшему в полях к югу от Жироны, – он спешил и ощущал сильное раздражение. Этим утром пришлось проехать на пустой желудок больше шести миль и быть готовым каждую минуту встретить смерть или беду, а что в результате? На месте встречи с внешней стороны южных городских ворот никого не было. Дон Томас поглядел на небо. На востоке солнце уже поднималось, и первые его лучи уже коснулись холмов за городом. Жирона все еще казалась спящей.
Грохот копыт позади него заставил его вздрогнуть и схватиться за меч, наполовину вытянув его из ножен. Его слуга быстро соскользнул с седла.
– Сеньор. Мои извинения. Я задержался.
– Где донья Санксия?
– В этом причина моего опоздания. Ее не было на условленном месте встречи, и к тому же я не смог обнаружить никаких известий от нее. Тогда я подумал, что она, возможно, приехала прямо сюда, чтобы встретить вашу светлость.
– Где ты должен был встретиться с ней?
– С наружной стороны городских стен. В заброшенной лачуге. – Он неопределенно махнул рукой в направлении северо-востока. – Я ждал ее там до рассвета. Возможно, с ней что-то произошло, в городе вчера вечером были беспорядки. Мне следует вернуться, сеньор, и справиться о ней?
– Нет, идиот, – рявкнул Томас. – Этим утром она не собиралась выходить за пределы Жироны.
Ромео, а это был он, поклонился и остался стоять.
– Мы ждем ее час после восхода солнца, – сказал Бельмонте, – даем отдых лошадям и стараемся не привлекать к себе внимания. Затем возвращаемся в Барселону.
– Без нее? – потрясенно сказал Ромео.
– Без нее. – Челюсть Бельмонте упрямо напряглась.
– Но ее величество, безусловно, захочет…
Бельмонте смотрел вдаль на рощи за городом, как будто надеясь прочитать решение задачи в темных кронах деревьев. Ее величество, безусловно, захочет узнать, почему он оставил донью Санксию в Жироне и уехал, даже не попытавшись поискать ее. Но возможно, она будет в еще большем гневе, если он поставит под угрозу тайну их предприятия, пытаясь отыскать даму, не пришедшую на условленную встречу? Он повернулся, чтобы посмотреть на восход солнца. По-видимому, Ромео был прав. Он обычно бывал прав.
– Ладно, отправляйся в город, если уж ты так хочешь, – сказал ему Бельмонте, – и оглядись там, но, ради бога, будь осторожен. И не задерживайся. Я останусь здесь с лошадьми.
Солнечный свет, бивший прямо в глаза, заставил Большого Йохана немного прийти в себя. Одновременно с сознанием вернулись ощущения; а вместе с чувствами пришло страдание. Голова Йохана пульсировала и готова была лопнуть, а во рту было сухо, как в Аравийской пустыне.
Затем из хаоса выплыли воспоминания. Вчера вечером, когда он вышел из дому, в его кошельке было полно денег. И вчера вечером он выпил невероятно много дешевого молодого вина. Он с ужасом пощупал кошелек, висевший внутри его просторного одеяния.
Кошелек был на месте и по-прежнему полон. Это было непонятно. Он помнил, правда, нечетко, господина, покупавшего ему вино, но наверняка трактирщик не держал свое заведение открытым всю ночь напролет. В голове бились бессвязные воспоминания о неистовой толпе, мечущейся по городу и тащившей его за собой. Последнее, что он помнил – это как он свалился, вытянувшись во весь рост, на углу у бань. Как же он оказался в собственной постели? И почему солнце бьет ему в глаза?
– Святая Дева, – завопил он. – Бани!
Арабские бани были жизнью Большого Йохана с того самого дня, когда он впервые вошел в них двадцать лет назад, в год Великого Голода. Его родители умерли или бросили его на улице, и Старый Педро, хранитель бань, подобрал того в канун Святого Йохана, плачущего от голода. Назвал Йоханом в честь святого, дал ему хлеба и сыра, уложил на толстую соломенную подстилку и взял с собой работать в банях. Йохан был таким маленьким, что ему приходилось забираться на табурет, чтобы посмотреть через край ванны. Постоянные клиенты посмеивались над ним и называли его Большой Йохан. Они давали ему несколько медяков, которые он мог потратить или отложить. Впервые в жизни у него была приличная одежда и достаточно еды, чтобы как следует набить живот. Десять лет спустя Большой Йохан уже полностью оправдывал свое прозвище, теперь уже он возвышался над своим учителем. Когда Старый Педро умер, уважаемый медик, управляющий банями, дал молодому Йохану лачугу и должность хранителя. И целых десять лет он всегда приступал к работе еще до того, как монастырские колокола звонили к заутрене. Отпирал здание, подметал полы и чистил ванны, а затем следил за ними до вечерни – а иногда, по особой договоренности, и позже, – после чего закрывал здание на ночь. Это была очень важная и ответственная должность. Двадцать лет назад, в трудный час, Господь вложил ее ему в руки; теперь же Йохан сам бросил ее, как старый капустный лист! Он застонал.
Йохан сполз с постели. Отчаяние охватило его душу, а боль скрутила живот. Он вышел наружу и изверг остатки вчерашних излишеств. Теперь живот болел значительно меньше, да и отчаяние немного отступило. Если он поспешит, то, возможно, никто и не заметит опоздания. В конце концов, вчера большая часть города до полуночи наливалась вином.
Йохан бросился вниз по тропинке, виляющей между деревьями и кустарниками, цепляясь ногами за корни. Во рту было сухо, живот все еще болел. Он потянулся за ключом, который целых десять лет висел на кольце у него на поясе.
Ключа на кольце не было.
Он сел перед дверью, пристально уставившись на кольцо. Ключ не появлялся. Возможно, он потерял ключ вчера вечером. Йохан упал на колени и начал искать. Ничего! Возможно, ключ был внутри. Он открыл дверь и начал искать там. В том жалком состоянии, в котором пребывал Йохан, потребовалось некоторое время, чтобы понять, что без ключа в бани попасть не представляется возможным.
Йохан тяжело осел на деревянную скамью, стоявшую около нижней ступеньки лестницы, ведущей от двери вниз. Он изумленно огляделся. Мягкий зеленоватый свет проникал через проемы окон, пробитых высоко вверху в куполообразном потолке, отражался от бело-синих плиток и мерцал на белых столбах, окружающих главную ванну и поднимающихся до самого купола. Как и в тот день, двадцать лет назад, когда он впервые увидел это, свет вымыл беспокойство из его измученной души и влил в нее мир и покой. Здесь, в окружении этой красоты, он был в безопасности. Машинально он встал и подобрал метлу, после чего направился к дальней стене комнаты и начал добросовестно мести в сторону двери. Когда Йохан дошел до ванны, расположенной в центре комнаты, то наступил на ее край, ухватившись за прохладную колонну, и наклонился. Ощущение камня под рукой и вид чистой воды над блестящими плитками казались ему более красивыми, чем высокие арки, дорогой гобелен и яркие, разноцветные окна собора.
Но что это? Йохан вытаращил глаза и дважды моргнул. Прохладная, чистая вода ванны была темной и больше не казалась прозрачной.
В ней на дне, лицом вниз, лежала, немного всплывая к поверхности, бенедиктинская монахиня. Тело ее в ореоле черных одежд напоминало грозовую тучу.
Глава третья
Большой Йохан погрузил мускулистые руки в воду, обхватил монахиню и потянул. Когда он вытащил ее из воды, из его груди вырвался крик невыразимой радости. Он перебросил ее через край ванны, снова сунул руки в воду и выловил со дна ключ. Его кошмар закончился. Ключ от бань вернулся к нему.
С другой стороны, вода в ванне имела зловещий розоватый оттенок. Он отстранился и осмотрел монахиню, свисающую с бортика ванны. На ее голове и плечах уже появились трупные пятна, а тело уже начало коченеть. Это определенно был труп, душа из которого отлетела уже некоторое время назад. Он подхватил тело и положил его на спину на пол. Ее одеяние, покрытое ужасными пятнами, было порвано и откинулось, открывая зияющую рану на горле. Большой Йохан встряхнул головой. Он накрыл горло влажной тканью, уложил ее и расправил одежду так, чтобы она выглядела пристойно, и, подумав некоторое время, решил спросить у епископа, что ему теперь делать.
Последние часы этой долгой ночи Исаак провел в доме раввина Самуила. Сразу же после прихода он отослал домой свою зевающую жену и, с помощью служанки, сделал для ребенка все, что было возможно.
Но этого оказалось недостаточно. Дыхание младенца становилось все слабее и слабее. Обезумевшая мать хватала Исаака за руку, умоляя его возложить руки на ее дитя и помолиться, чтобы вернуть его к жизни.
– Госпожа моя, – огорченно произнес Исаак. – Я не знаю таких молитв, которые могли бы спасти душу от смерти.
– Мы заплатим, – сказала она в отчаянии. – Золотом. Всем, что у нас есть. Все, что угодно.
– Если бы я имел такую власть, то с удовольствием использовал бы ее, и не принимал бы блюдо чечевицы в оплату. Но у меня нет такой власти.
– Это неправда, – прошептала она. – Каждый знает, что вы – преемник, новое воплощение Исаака, великого мастера каббалы, и в вас его сила. Именно в обмен на нее у вас отняли зрение. Как знак. Пожалуйста, попытайтесь.
Исаак тревожно отодвинулся. Подобный шепот и прежде достигал его ушей, когда это говорили некоторые легковерные люди, но услышать такое от жены раввина – совсем другое дело.
– Не говори такие глупости, женщина. Это опасно. Я – всего лишь человек, и делаю лишь то, что могу сделать. Не больше. Твой муж не должен слышать, что ты произносишь подобные богохульства.
– Он сам и сказал мне, – ответила женщина. – Но я не могу заставить вас. Я могу только просить и молиться, – горько сказала она.
Исаак положил мертвого ребенка в колыбель.
– Ни я, ни кто-либо другой, никто не может больше ничего сделать, – сказал он. – Он мертв, госпожа. Вы обязательно вскоре родите другого сына, который порадует вас, обещаю.
Заслышав ее крики, в комнату с утешениями набилось множество людей. В этой суматохе Исаак накинул плащ и, чувствуя себя предателем, удалился.
Юдифь наверняка вернулась в постель, а Юсуф, поевший и согревшийся, спал в маленькой каморке рядом с рабочей комнатой. К счастью, Исаак мог позволить себе проскользнуть туда и поспать час-другой, прежде чем вернуться в монастырь. Он тихонько отпер ворота дома.
Внутренний двор казался совершенно безлюдным. Певчие птицы в клетке соревновались со своими дикими собратьями, пытаясь наполнить воздух пением. Цветы распускались на солнце, насыщая воздух ароматом. Откуда-то с глухим стуком, издав приветственный крик, на землю спрыгнул их кот, Фелиц. Из верхней части дома доносились вопли ссорящихся близнецов, которых Лия, их няня, безуспешно пыталась угомонить. Из кухни доносились ароматы чабера, перестук горшков и женский смех. Юдифь, как всегда жизнерадостная и неунывающая, явно уже пришедшая в себя после печальных ночных событий, хозяйничала и сплетничала с Наоми. В эти мгновения они жили своей защищенной, счастливой и благополучной жизнью, в иллюзии безопасности, которую обеспечивала им защита сильных мужчин. Но именно так чувствовали себя евреи Барселоны и мавры Валенсии, а теперь… Исаак обдумал ночные события и мрачно покачал головой. Затем он тихо прошел рядом с фруктовым деревом в свое убежище. Завернувшись в плащ, поскольку утро все еще было прохладным, он лег на узкую кушетку и сразу же погрузился в сон.
– Ваше преосвященство, – произнес голос. – Ваше преосвященство, – настойчиво повторил он.
Епископ Беренгуер де Крюилль открыл один глаз и подавил раздраженный ответ, уже готовый сорваться с его губ. Не в первый раз он пожалел, что его каноники не способны сами справиться с небольшими проблемами, не требуя его одобрения на каждом шагу.
– Да, Франциско, сын мой. Что случилось на этот раз?
Франциско Монтеррано также подавил приступ раздражения. Он был на ногах большую часть ночи, справляясь с толпой пьяных безответственных пятнадцатилетних переростков, удостоенных звания семинаристов. Но, будучи каноником и помощником епископа, он не имел права переживать из-за такой мелочи, как потеря нескольких часов сна.
– Примите мои извинения за то, что я нарушил ваш сон, ваше преосвященство. Но пришел человек, который желает очень срочно поговорить с вами.
– Человек? Какой человек?
– Некто, известный как Большой Йохан, который является…
– Я знаю, кто это, Франциск. Что привело его сюда?
В комнату епископа вошел послушник и, неуклюже спотыкаясь, начал открывать ставни и назойливо перекладывать вещи с места на место. Франциско Монтеррано бросил короткий взгляд в его сторону, а затем наклонился, чтобы прошептать мрачные новости, принесенные Большим Йоханом.
Беренгуер несколько секунд обдумывал это сообщение.
– Кто еще это знает? – спросил он невыразительным тоном, указывая на резную деревянную вешалку, на которой висела его скромная черная одежда.
– Никто, ваше преосвященство, – очень тихо сказал каноник. – Он принес одежду епископа и помог ему одеться. – Хранитель бань – тихий и благоразумный человек.
– И, как я подозреваю, его голова сегодня разламывается с перепоя, – сказал Беренгуер. Его пальцы машинально застегивали длинный ряд пуговиц, который шел от подбородка до коленей. – Я очень хорошо помню, что видел его хрупкий силуэт на площади – он пел там похабные песни, когда нас вытащили из постели, чтобы усмирять семинаристов.
– Неужели вы думаете, что он…
– Нет. Я думаю, что он был слишком пьян, чтобы даже осознанно помочиться, не то что убить монахиню в бане. – Беренгуер де Крюилль и Франциско Монтеррано долгое время были друзьями. Епископ повернулся к кувшину воды и полотенцу, разложенному для него. – Мне надо смыть сонливость, затем мы поговорим с этим хранителем, прежде чем пойдем завтракать.
Личный кабинет Беренгуера был пуст и похож на крепость. Оштукатуренные стены украшало только грубо вырезанное распятие, сделанное для него семейным садовником еще в те дни, когда он был мальчиком. В комнате стояли письменный стол, три стула и полка для его личных книг. На одном конце полки лежали несколько проповедей и экземпла – веселые и поучительные рассказы, без которых проповедь будет казаться унылой и скучной. С другой стороны стоял том с работами «Ангельского Доктора» – Фомы Аквинского. Между ними уютно устроились книги, милые сердцу и уму епископа: рыцарские романы, любовная лирика, философские и научные работы на каталанском, кастильском, провансальском, латинском и греческом языках. Документы, лежащие на письменном столе, были придавлены побелевшим от времени черепом, унаследованным после Арно Монтродо, его предшественника.
– Он считал, что его преемнику понадобится напоминание, что он прежде всего смертный, затем уже священник, и лишь в последнюю очередь епископ, – говорил он тем немногим, кто когда-либо попадали в эту комнату.
Стены комнаты были очень толстыми; дубовые двери надежно заглушали звуки. Одна из них вела в главный коридор; другая была заперта на ключ и заложена перекладиной, она никогда не открывалась и вела в никогда не использовавшееся помещение рядом с кабинетом. Подслушать беседу в этом помещении было практически невозможно.
Беренгуер де Крюилль сел у окна; Франциско Монтеррано закрыл дверь на ключ, вынул его и передал епископу. Он жестом приказал Большому Йохану сесть, а сам поместился на оставшийся стул. Большой Йохан в волнении сжимал руки; епископ зевнул; каноник ободряюще наклонился вперед.
– Расскажи его преосвященству, что случилось. То, что ты рассказал мне.
Йохан начал рассказ с отчаянной поспешностью:
– Этим утром я запаздывал с открытием бань. В первый раз за двадцать лет ваше преосвященство, – добавил он, предварительно взглянув на своих следователей.
– Это так, – сказал Беренгуер.
– Я прибежал туда поздно, намного позже заутрени, и отпер дверь, как обычно, – продолжил он, и, от усилия солгать этим двум серьезным мужчинам, его лоб покрылся испариной, и струйки пота потекли по спине. – Я начал уборку, и, когда я дошел до центральной ванны, я заметил, что в ней вроде что-то черное. Я подошел поближе и увидел эту бедняжку. Я достал ее и положил на пол, так аккуратно, как только мог. Затем я прибежал сюда, чтобы сообщить вам. Это была монахиня.
– Вместо того, чтобы пойти в монастырь? – спросил каноник.
Хранитель бань посмотрел на него с тревогой.
– К донье Эликсенде? – спросил он. – О, нет. Я не потревожил бы донью Эликсенду.
– Трус, – весело сказал епископ. – Ты узнал эту монахиню?
– Я никогда не видел ее прежде, – быстро сказал Йохан.
– Тогда надо посмотреть, кто она – то есть, кем она была, – поправился епископ. – Пойдем с нами, покажешь нам свою мертвую даму…
– Вы ее знаете? – спросил Беренгуер после осмотра.
Каноник отрицательно помотал головой.
– Я тоже нет, – сказал епископ. – Странно. Сейчас их всего двенадцать. Полагаю, что мы с вами в разное время видели всех сестер. Возьмите мужчин. Нам придется забрать тело и отнести его в монастырь.
Утренний холод таял. Высоко в безоблачном небе жарко светило июньское солнце. В полях пели птицы, воздух был напоен ароматом цветущей лаванды. Томас де Бельмонте, все еще остававшийся под стенами Жироны, сидел под деревом и пытался ни о чем не думать. Лошади – его собственный конь и лошадь Ромео – щипали траву, переходя с места на место. Где-то вдалеке колокола прозвонили девятичасовую утреннюю молитву.
Положение у него – хуже не придумаешь. Он был не трусливее других, но какая монументальная глупость потянула его в Жирону, рисковать жизнью и честью? Очевидным ответом была донья Санксия де Балтье. Ее густые рыжие локоны и ангельское выражение лица поймали его в силки, как кролика. Она доверила Томасу план ее величества перевезти принца в более безопасное место и попросила его дать ей в помощь Ромео. Затем она попросила его оставить свой пост, никого при этом не уведомляя, и приехать в Жирону. Должно быть, он сошел с ума. И вот он бестолково сидел здесь на лугу под деревом, присматривая за лошадьми и не осмеливаясь пойти в город, опасаясь, как бы кто-нибудь не узнал его.
И где Ромео? Томас беспокойно завозился на жарком солнце и без особого успеха попытался отогнать привязчивых кусачих мух, привлеченных конским потом. Насколько хорошо он знает своего слугу? Когда Бельмонте только поступил на службу к королеве, его дядя порекомендовал ему этого человека, сказав, что он умен, быстр, заслуживает доверия и поможет ему в случае неприятностей и придворных интриг. Но что, если кто-то предложит Ромео больше денег и лучшую должность, чтобы тот предал своего нового хозяина и безумное предприятие, в котором он участвует? Томасу показалось, что над ним сгущаются тучи.
Затем он заметил человека в голубых шоссах и черноголубом камзоле, ладно сидящем на фигуре и низко подпоясанном вокруг бедер, который энергично двигался по дороге от южных ворот.
– Тебя чертовски долго не было, Ромео, – сказал он. – Наверно, ты собрал жизнеописания всех добрых граждан Жироны.
– Не так легко было разнюхать новости, сеньор, – напряженно заметил Ромео. – Во время беспорядков люди стараются держать язык за зубами. Но кое-что на улицах все же поговаривают.
– Да? И что же?
– Все убеждены, что наш молодой принц, герцог Жироны, находится здесь, в городе, но очень плох, почти при смерти.
– Это не новости, – сказал Бельмонте нетерпеливо. – Все знают, что его перевезли в Жирону именно для поправки здоровья. То, что он при смерти, – злонамеренный слух, распространяемый братом дона Педро, принцем Фернандо. Но это вряд ли поможет Фернандо приблизиться к трону, если принц умрет. Донья Элеонора родит еще много сыновей.
Ромео слушал эту восторженную декларацию с выражением скуки на лице.
– Хотите услышать другие новости? Их получить было труднее.
– Конечно.
– В арабских банях было обнаружено тело бенедиктинской монахини. На рынке считают, что это самоубийство.
– Святая Матерь Божья, – сказал Томас, и сердце у него сжалось. – Это донья Санксия?
Ромео пожал плечами.
– Человек, рассказавший мне это, не знал, кто она.
– Это донья Санксия, – сказал Томас. – Ничто иное не могло бы ей помешать.
– Может, мне вернуться в Жирону, сеньор, и порасспрашивать, может, что-то стало известно?
– Нет, глупец. Нам следует быстрее вернуться в Барселону и все рассказать ее величеству, – сказал Бельмонте. – Постой, у меня есть мысль получше. Я сам поеду в Барселону. Ты остаешься в Жироне и постараешься все разузнать. Я возвращусь послезавтра. Жди меня под этим деревом, скажем, на закате.
– Лучше пораньше, сеньор, – сказал Ромео. – После заката наши попытки въехать и выехать из города будут более заметны.
– Это будет тяжелая поездка, – сказал Томас, лаская своего мускулистого жеребца.
– Не для Арконта, сеньор, – сказал Ромео. – Это самый быстрый конь во всей Каталонии. Если вы выедете из Барселоны на восходе, то он доставит вас сюда уже перед вечерней. Я буду ждать вас до заката.
– В противном случае возвращайтесь во дворец как можно быстрее.
– Да, сеньор, – пообещал Ромео.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что ребенка здесь нет? Где же он? – Жена смотрителя замка с тревогой смотрела на женщину, стоявшую перед нею. – Пора посылать повозку за лекарем.
– Я не знаю, госпожа. Мы думали, что он гуляет с няней и грумом. Хайме проводит с мальчиком много времени. – Служанка в панике мяла руками передник.
– Где?
– Я не знаю. Я пошла на конюшню, но не увидела там ни Хайме, ни Марии. И к реке они не спускались.
– Он с монахом?
– О нет, госпожа. Монах все еще спит. Я полагаю, что он вернулся вчера очень поздно, чествовал святого. С другими священниками, конечно, – злобно добавила она.
– Давай, вытаскивай его из постели, дура! – Она остановилась, чтобы подумать. – Он должен быть с Марией. Когда она вышла?
– Я не знаю, – снова ответила девушка. Слезы лились у нее но щекам. – Я пошла в их комнаты, госпожа, чтобы привести в порядок постели и убраться, а их нет.
Хозяйка маленького замка схватила ее за руку и дернула. – Как давно тебе было известно, что их нет?
Ответом ей был вопль:
– С завтрака, госпожа.
– Завтрак!
– Но он любит завтракать вне дома. Они сидят у реки – он и Мария – и кормят птиц и рыб…
– Сходи за хозяином и приведи грума. И монаха. Да живей же ты, тупое создание!
Шум повседневной жизни во внутреннем дворе ворвался в сны Исаака и вытянул его из бархатной полудремы, наполненной красочными воспоминаниями, к ежедневной тьме обычной жизни. Судя по жаре в его кабинете, солнце уже поднялось довольно высоко. Он с трудом поднялся, мучительно ощущая затекшие спину и руки, и начал простые приготовления к утренней молитве. Звуки собственного голоса, произносящего древние слова, привнесли покой в окружающую его тьму и мгновенно упорядочили наступающий со всех сторон хаос. Затем, когда он потянулся к полотенцу, его рука задела чашку, стоявшую не на своем месте. Он даже успел нащупать ручку. В попытке схватить ее он только ускорил ее гибель. Иллюзия развеялась. С его губ сорвалось торопливо подавленное проклятие.
Шум вызвал испуганный крик из маленькой комнатки, расположенной рядом с ним.
– Юсуф? – позвал Исаак.
В ответ раздался заглушенный звук.
– Здесь ты можешь найти воду для мытья, – сказал он со своим обычным спокойствием. – Я буду во внутреннем дворе. – И он вышел.