Текст книги "Лекарство от измены"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Я не знала, мастер Исаак, – наконец произнесла она. – Я недавно в этом монастыре и еще плохо знакома с его правилами. Раньше я жила в монастыре в Таррагоне, – затем она глубоко вдохнула и возобновила сопротивление. – Однако не годится даже слепому мужчине раскрывать…

– До нее будет дотрагиваться только моя дочь. Она расскажет мне обо всем, что обнаружит.

– Мы не можем допустить такого. Это не могут делать даже сестры нашего монастыря.

– Это совсем другое дело, – решительно сказал Исаак. – Ваши сестры обязаны следить за тем, чтобы не оскорбить их собственное целомудрие. Моя дочь осторожна и добродетельна, но она не давала никаких клятв, которые не дали бы ей возможности прийти на помощь этой несчастной госпоже.

– Это невозможно.

Послышались шаги еще двух человек, прошедших по коридору и остановившихся около двери.

– Что невозможно, сестра?

– Я не могу позволить этому человеку и его дочери обследовать донью Исабель, матушка.

– Донья Исабель – племянница нашего епископа, – резко сказала аббатиса. – Он поручил ее нашей заботе; мы в ответе за ее здоровье и благополучие. Я прошу вас помнить о том, что его святейшество счел возможным сообщить нам, сестра, – добавила она. – Он желает, чтобы мастер Исаак обследовал его племянницу и сделал все возможное, чтобы излечить ее. Я думаю, что мы не можем игнорировать его пожелания. – Ее голос прорезал тяжелый воздух комнаты, как острая сталь.

– Да, госпожа, – пробормотала сестра Бенвенгуда.

– Принесите лампы и все, что им может понадобиться.

– Лампы? Но ведь он слепой…

– Совершенно верно, сестра. Но она-то зрячая. – В коридоре зазвучали удаляющиеся шаги. – Как тебя зовут, дочь моя?

– Ракель, госпожа. – Исаак услышал, как ее легкое бумазейное платье прошуршало по полу, когда она присела в поклоне.

– Мы будем благодарны вам и будем молиться за успех, независимо от результата усилий, ваших и вашего отца. Если это может помочь, знайте, что донье Исабель семнадцать лет, пять из которых она провела в нашем монастыре. Все это время она отличалась превосходным здоровьем. Если вам что-то понадобится, пошлите за мной. Сестра Агнета останется здесь, чтобы незамедлительно передать мне ваше сообщение.

Ракель вошла в лечебницу и подвела отца к узкой постели, стоявшей посередине комнаты, где лежала больная. С правой стороны комнаты, в стене, находился большой камин со свисающим крюком для чайника. Несмотря на то что ночь была жаркой, в очаге горел огонь, а неподалеку от него пылала жаровня с древесным углем. Древняя монахиня сидела на табурете между очагом и жаровней, размешивая в медной кастрюле нечто похожее на овсянку. Время от времени она протягивала руку к стоявшей около нее на полу корзине, брала из нее немного трав и бросала на жаровню. Ее сладкий аромат, плывущий по комнате, слегка скрывал запах заражения. В простенке между двумя узкими окнами стояла послушница с сильными руками, осматриваясь с таким сварливым выражением лица, будто за нею послали, чтобы обмыть тело, а она пришла и увидела, что еще слишком рано. Просторная комната тускло освещалась светом одной свечи и мерцанием огня в камине. Две молоденькие монахини, вспотевшие и бледные от усталости, стояли около камина рядом с лазаретной сестрой, а сестра Агнета свирепо смотрела на происходящее, не отходя от двери.

– Вот кровать, отец, – сказала Ракель, – стол слева от тебя. В ногах кровати есть еще один стол, достаточно большой для корзины. Я поставлю ее туда? – Не дожидаясь ответа, она поставила принесенную корзину в ногах кровати.

– Расскажи мне что-нибудь о пациентке, дитя мое. – Исаак обратился к ней настолько тихо, что ожидающие монахини едва поняли, что он сказал.

Ракель взяла свечу и поднесла ее поближе к девушке. Когда свет упал на тонкие нежные черты ее лица, она с удивлением втянула в себя воздух.

– Она выглядит… – тачала Ракель, заметила, что монахини наблюдают за ней, и повторила: – Она выглядит больной, отец. Глаза запали, губы сухие и потрескавшиеся, у нее бледная кожа и… – Дверь отворилась, впустив немного прохладного воздуха и двух монахинь с большим количеством свечей. Они установили их на столах около кровати и зажгли. – Они принесли больше свечей. Теперь я могу видеть, что кожа у нее серая, но без желтизны. На щеках лихорадочные пятна. Она мотает головой из стороны в сторону, как будто страдает от сильной боли, но лежит на спине, и спина твердая и прямая.

– Спроси ее, мягко и осторожно, где она чувствует боль.

Ракель встала на колени около кровати, приблизив лицо к больной.

– Госпожа, – прошептала она, – вы слышите меня? – Голова, больше похожая на череп, слегка шевельнулась. – Скажите мне, где болит?

– Попроси ее, чтобы она указала, если сможет, место, где чувствует боль. И встань между нею и этими надоедливыми монахинями.

Донья Исабель услышала и протянула руку. Она притянула Ракель поближе к себе и хрипло зашептала ей на ухо.

Ракель встала на цыпочки и зашептала отцу на ухо:

– Она говорит, что опухоль находится на бедре, отец.

Исаак повернулся, двигая головой взад-вперед, чтобы определить, где находится больничная сестра.

– В этой комнате слишком много народа, сестра, – властно сказал он. – Они загрязняют воздух и нарушают покой больной. Отошлите их.

Сестра Бенвенгуда посмотрела на сестру Агнету; та мрачно кивнула.

– Как скажете, мастер, – сказала больничная сестра. – Но, конечно, это не касается сестры Теклы? Она была нашей опытной и уважаемой больничной сестрой и может оказать вам огромную помощь. – Ее голос упал до шепота. – Она работала здесь одна после того, как все ее помощники были унесены смертью. Она будет очень огорчена, если ее отошлют прочь. – Она снова возвысила голос. – Сестра Текла готовит припарку из отрубей и овса, возможно, это будет необходимо.

– Я тоже потерял ценного помощника во время чумы, – сказал Исаак. – Но Господь в Его мудрости дал мне умную дочь с ловкими пальцами, которая заняла его место. Конечно, сестра Текла может остаться. Она не помешает.

– Я тоже останусь, – сказала сестра Агнета. – Больше никто не нужен. Я останусь здесь, возле двери, и буду сообщать все, что надо будет передать. Сестра, вы можете подождать снаружи, пока вы не понадобитесь.

Сестра Бенвенгуда бросила на нее злобный взгляд и направилась к двери.

– Спасибо, сестра, – сказал Исаак. Он подождал, когда шаги стихнут и дверь закроется, после чего снова повернулся к больной.

Весьма учтиво Ракель развернула покрывающую тело ткань, а затем приподняла тонкую льняную рубашку, открывая огромную, блестящую, красную опухоль, расположенную высоко на бедре доньи Исабель, довольно близко к паху. И при этом Ракель спокойным, уравновешенным голосом продолжила описание того, что она видела и делала.

Исаак остановился, чтобы обдумать сказанное.

– Что за опухоль?

– Это гнойник, я уверена, а не чумная опухоль, – сказала Ракель. Она наклонилась. – Как давно это появилось здесь? – спросила она.

Донья Исабель замигала, с трудом пытаясь сосредоточиться.

– В пятницу, – прошептала она. Ее глаза снова закрылись; она откинула голову и невнятно забормотала.

– Опухоль распространяется? – спросил Исаак.

– Нет еще, отец. По крайней мере, я так не думаю.

– Я должен коснуться этого, моя храбрая донья Исабель, чтобы знать, что делать. Но я слеп и не могу видеть вас. Мои пальцы видят вместо меня.

Молодая женщина застонала, широко открыла глаза и потянулась, чтобы поймать руку Ракель. Она попробовала притянуть ее к своему лицу.

– Мама, – прошептала она.

– Постарайтесь не кричать, – сказал Исаак, – или добрые сестры решат, что я вас тут убиваю.

– Она больше не понимает тебя, отец, – сказала Ракель.

– Возможно. А может быть, и нет. Но сначала мы уменьшим боль.

Ракель взяла флягу с вином из корзины, налила половину чашки, а затем добавила туда воды и темной жидкости из пузырька. Она поддержала голову доньи Исабель и поднесла чашку к ее губам.

– Вы должны выпить это, донья Исабель, – твердо сказал Исаак.

Она услышала его из глубины своего бреда и проглотила половину смеси. Исаак подождал, считая секунды и наклонившись к кровати, а затем Ракель направила его пальцы к краю опухоли. Он нащупал ее и кивнул.

* * *

Уверенные руки Ракель вскрыли нарыв и очистили пораженный участок. Она промыла рану вином, добавила кое-какие листья и высушенные травы в припарку старой монахини и приложила ее к ране.

– Как вы себя чувствуете теперь, госпожа? – спросил Исаак.

Теперь, когда боль ушла, донья Исабель, измученная истощением, под воздействием вина и сильных опиатов, не ответила. Впервые за несколько дней она глубоко спала.

Исаак собрался и направился через комнату больной к двери. Но прежде чем – он дошел до незнакомой ему двери, сестра Агнета открыла ее перед ним и пожелала ему спокойной ночи. В коридоре его схватила большая сильная рука, и знакомый голос поприветствовал его.

– Мастер Исаак, старый друг. Я очень благодарен вам за внимание к моей племяннице. Как она?

– Она спит, господин Беренгуер. Ракель останется, чтобы присмотреть за ней. Не буду искушать небеса, уверяя, что она уже вне опасности, но, однако, я не чувствую, что Господь готов взять ее к себе. Утром я вернусь, чтобы понять, стало ли ей лучше. Ракель пошлет за мной, если я понадоблюсь раньше.

– Ну что ж, – произнес епископ Жироны. – Это хорошие новости. Давайте немного пройдемся вместе.

Когда они спускались по лестнице, похожее на колокольчик сопрано взлетело, разлетаясь эхом в коридорах. К нему присоединились еще два или три голоса, чьи богатые, более низкие тона подхватили печальное пение. Исаак остановился.

– Это сестры, – сказал Беренгуер. – Они уже оставили свои постели и поют хвалу Господу. Епитимья, налагаемая на некоторых из них за то, что их голоса лучше, чем у прочих, – добавил он со смешком.

– Небольшая цена за такую красоту. Донья Исабель – ваша племянница, ваше преосвященство? По-моему, я не слышал, чтобы вы говорили о ней.

– Для этого есть причины, мой друг. Чтобы все было ясно, она действительно моя племянница, дитя моей сестры, а не ошибка моей юности, – сказал епископ, когда они ожидали сестру Марту, чтобы та открыла им ворота монастыря. – Рожденное в самый благоприятный час семнадцать лет назад. Скромная девочка, но смелая, с ясным умом и острым язычком. Я привык к ней. – Он помедлил, чтобы они могли идти рядом. – Я стал ее опекуном после смерти матери. Чтобы проследить за ее образованием, я поместил ее здесь.

Мимо них, рядом с Исааком, скользнула фигура, оставив после себя густой аромат мускуса и жасмина, смешанных с животным страхом. Поспешные, нервные женские шаги потерялись в шуме внутреннего двора, где епископа ожидала его свита и кони в нетерпении грызли удила. Аромат женских духов поглотил ночные запахи: запах коней, горящих факелов и потеющих мужчин. Исаак хотел было сделать шутливое замечание, но промолчал. Если монахиня решила отправиться посреди ночи на тайное свидание, то это совсем не его дело.

– Ночь темная? – спросил он епископа.

– Как в подмышке у черта, – ответил Беренгуер, хлопая своего друга по плечу в порыве хорошего настроения. – Луна спряталась, и звезды, похоже, исчезли вслед за ней. Вам придется вести меня по улицам. – Епископ помахал своей свите, чтобы они несколько отстали, и двое мужчин пошли пешком по дороге, шедшей вдоль притока Галлиганта и упиравшейся в северные городские ворота.

Монахиня со страхом пробежала мимо толпы, собравшейся возле главных монастырских ворот. Она накинула вуаль, чтобы скрыть бледное лицо и белое льняное монашеское покрывало, и сразу же потерялась на фоне стены. Она нащупывала путь, ведя дрожащими пальцами по стене и глядя в ночную тьму, пока не достигла открытого пространства между лугом и рекой. Путь от монастыря до моста, ведущего к баням, показался ей бесконечным; она чувствовала себя столь же заметной, как черный кот на снежной равнине. Наконец она наткнулась на дорожку, ведущую к двери, и попала прямо в руки Ромео. Он зажал ей рот рукой, чтобы задушить крик, и втянул ее в здание.

– Где она? – яростно прошептал он.

– У меня не получилось проникнуть туда. Она смертельно больна. Говорят, что нет никакой надежды. Возможно, я не смогу… – Она разразилась бурными рыданиями.

– Вы с вашим другом могли бы принести ее.

– Она лежит в лазарете, там лекарь и целая куча монахинь, не спускающих с нее глаз. Вы получили ребенка?

– Няня несет его. К восточным воротам.

– Как вы убедили ее сделать это? – с удивлением спросила она.

– Ей сказали, что это приказ его величества. Она нам нужна. Нам ведь не нужен плачущий ребенок на руках, не так ли?

– Пожалуйста. Давайте оставим этот план, – сказала она с настойчивостью в голосе. – Это слишком опасно. У нас не получится.

– Слишком поздно. На восходе няня будет у ворот. А кроме того, в этом деле участвуют и посторонние. Если сейчас попытаться отступить, это будет слишком опасно. Для всех. – Его рука изобразила в воздухе неопределенную волну. – Вы что, раньше не знали, что донья Исабель умирает? – жестко добавил он.

Ответом ему была тишина. Молчание затягивалось. Он встряхнул ее, и она заговорила снова.

– Я возьму ребенка и пойду к ее величеству. Я скажу ей, что услышала слух о заговоре, что я боялась за жизнь принца и поэтому взяла его из того места, где его должны были принести ей. Она простит меня. У нее вспыльчивый характер, но она отходчива.

– Вы не только плохо осведомлены, но еще и глупы, – сказал он. – А что вы скажете, когда вас спросят, кто же вам помог в этом деле?

– Я никогда не предам вас. Никогда.

– К счастью для меня, – холодно произнес он, – у вас и не будет такой возможности.

– Как вы смеете говорить со мной подобным образом? – сказала женщина, пытаясь собрать остатки достоинства.

– Смею, потому что должен, если мы оба хотим выжить. Будьте благоразумны, госпожа моя. Подождите меня здесь. Мне еще надо кое-что сделать. Если я не вернусь на рассвете, то мы встретимся за городскими стенами, около восточных ворот. Я принес вашу одежду. Пока меня не будет, переоденьтесь.

– А что вы можете сказать о причине болезни моей племянницы? – спросил епископ Беренгуер чересчур небрежным тоном, когда они уже медленно двигались в темноте. Факелы, горящие у них за спиной, создавали достаточно света для того, чтобы Беренгуер мог видеть дорогу. Для Исаака же улица была слишком знакомой, чтобы ему потребовался поводырь.

– Есть много возможных причин, ваше преосвященство, – очень осторожно ответил Исаак. – Это мог быть укус насекомого, впоследствии нагноившийся и воспалившийся: если бы донья Исабель была солдатом или драчливым парнем, я бы сказал, что это последствия небольшой, но запущенной раны.

– А могла ли эта рана быть следствием чьего-то злого умысла?

Исаак остановился.

– Я так не думаю. Это было бы трудно. – Он обдумал вероятность подобного события. – Когда донья Исабель придет в себя, Ракель узнает обстоятельства болезни. У вас есть причины опасаться преступного намерения?

– И нет, и да. Это единственное дитя моей сестры – сводной сестры, если быть точным. Доньи Констанцы д’Импури. Но, Исаак, друг мой, если бы вы могли видеть, вы бы знали то, что понимает каждый, кто смотрит на нее. У нее на лице написано, кто ее отёц. – Епископ остановился и посмотрел вокруг. Откуда-то внезапно налетел холодный ветер, и он поплотнее завернулся в плащ.

– Ее отец хорошо известен?

– Следует признать, что Педро Арагонский достаточно известен, – сказал он с легкой иронией. – О моей умершей сестре напоминает только выражение глаз, все остальное она унаследовала от отца. Если бы дети его жены были похожи на своего отца хотя бы вдесятеро меньше, чем донья Исабель, их мать уже была бы очень довольна, – сказал Беренгуер. Он остановился и положил руку на рукав Исаака, чтобы остановить его. – Вы что-нибудь слышите, друг мой? – прошептал он.

– Беспорядки, – сказал Исаак. – Где-то в городе.

– Мужланы празднуют канун Святого Йохана с бурдюком вина на каждого. В старые времена они бы уже обосновались с какой-нибудь женщиной на краю поля и не нарушали покой честного люда. – Беренгуер засмеялся и возвратился к собственным проблемам. – Подозреваю, что моя племянница – бельмо в глазу нашей молодой королевы. У нее и так уже достаточно неприятностей. Больше всего она боится, что инфант Йохан, новый герцог Жироны, умрет.

– Но у нее, конечно, будут еще сыновья.

– Говорят, она боится, что станет бесплодной, или, как ее предшественница, будет рожать только девочек. Достойный брак дочери доньи Констанцы может напомнить ей, какой непостоянной может быть фортуна.

– А это возможно, ваше преосвященство? – сказал Исаак. – Этот брак?

– Да. Дон Педро восхищен ее красотой и образованностью. Он планирует выдать ее замуж за очень влиятельного человека. – Он остановился и засмеялся. – Когда я произношу все это вслух, все опасения кажутся мне глупостью. К тому же ее величество – наименее кровожадная из дам, – добавил он. – Но кое-кто из ее сторонников сделал бы что угодно, чтобы избавить ее от неприятностей.

– Например, чтобы принести ей известие, что донья Исабель погибла от… укуса насекомого? – сказал Исаак.

– Монахини преданны и осторожны. И я знаю, что вы будете заботиться о моей племяннице, как если бы она была вашим собственным ребенком. Если Исабель выживет, мы будем вам очень благодарны. – Епископ сделал паузу. – Теперь, когда нас никто не может услышать, скажите, как там Йохан – наш молодой принц? Вы подтверждаете опасения его матери?

– Не сегодня вечером, и вообще не в ближайшее время. Над ним не витает запах смерти. Когда я оставил его, небольшая лихорадка уже прошла, он хорошо поел и спал спокойно, как любой другой трехлетний ребенок. Конечно, – добавив Исаак, – в свое время смерть придет к каждому из нас.

Ветер усиливался, трепля подолы их одежд. Епископ плотнее сжал плащ.

– Слава Господу, ветер прохладный. Он необходим этим летом, чтобы мор обошел нас стороной. Но, возвращаясь к молодому принцу, для его величества и доньи Элеоноры будет достаточно, если смерть подождет, пока он не будет назван королем Арагона и не родит собственных сыновей.

– День или два отдыха, и он снова будет прежним, – сказал Исаак. – Полагаю, он становится все крепче, а в том месте, где он сейчас, воздух сладок и хорош. Ее величество может не беспокоиться.

Епископ остановился.

– Боюсь, что в своем эгоистичном наслаждении нашей беседой я увел вас довольно далеко. Мы почти во дворце. Здесь я покину вас, друг мой.

Когда они поднимались к собору и дворцу епископа, они услышали далекий шум человеческих голосов. Затем он внезапно перерос в шквал криков и проклятий. Позади себя, на другой стороне площади, Исаак услышал острый стук камня, ударившего по булыжнику или по стене, сопровождаемый глухим звуком ударом кулака или палки по мягкой человеческой плоти. Он вздрогнул.

– Это больше, чем просто пьяный кутеж, ваше преосвященство. Там повсюду бунтовщики.

– Точно, – сердито сказал епископ. – В ночь Святого Йохана пьяных дураков влечет на улицу. И некоторые из этих дураков, как мне кажется, живут слишком близко к дворцу. Если я не ошибаюсь, некоторые из этих голосов принадлежат моим школярам. Он посмотрел на свиту за спиной. – Эй, стражник, – позвал он.

Ближайший всадник из свиты епископа дал шпоры своей лошади.

– Да, ваше преосвященство…

Епископ положил руку на лошадиную холку.

– Немедленно поезжайте, друг мой, и разбудите капитана стражи. Передайте ему, пусть он проследит за тем, чтобы толпа держалась подальше от дворца. Затем пригласите каноника, в обязанности которого входит наблюдать за всем, что происходит в жилой части семинарии. – Он огляделся. – Ну ладно, мастер Исаак, мне все это не нравится. Но мы очень быстро уберем школяров с площади и отправим их по постелям. Если вы пройдете прямо через площадь и вниз, то избежите улиц, где, похоже, собирается городской сброд. Я пошлю с вами сопровождающих.

– Скоро рассветет? – спросил Исаак.

– Первые лучи рассвета только начинают освещать крыши.

– Холодный ветер и свет дня приведут гуляк в чувство, – сказал Исаак. – Я прошу вас не беспокоиться. Я хорошо знаю город и в темноте вижу так же, как и любой человек, которого вы пошлете вести меня.

– Вы, без сомнения, правы, мастер Исаак. Через час-другой поднимется солнце и разгонит их по домам. Но мне было бы легче на душе, если бы я послал с вами одного-двух своих людей.

– Ваше преосвященство, нам пора уже спать, а я боюсь, что до этого мне придется навестить еще одного пациента, – сказал Исаак. – Позвольте вашим многострадальным спутникам отправиться на покой. Господь и мои оставшиеся чувства будут направлять меня. А в узких переулках я буду в безопасности.

Исаак уверенно пошел через площадь в сторону лестницы, ведущей вниз, к Еврейскому кварталу, выставив перед собой посох, кончик которого точно показывал ему, где он находится. Когда он достиг центра площади, он остановился. Шум усилился. Его слух, более острый, чем у епископа, определил два источника звука – пьяные семинаристы в парке и городская чернь у реки – задолго до того, как его друг заметил непорядок. Теперь он услышал и шаги по каменной лестнице, ведущей к собору. До него донесся звук открывающихся дверей и ставней, топот большого числа людей, сердитые крики, призывающие к тишине, и ответные громкие проклятия. За несколько минут ситуация резко изменилась. Если бы он продолжал идти прежним путем, то попал бы прямо в толпу пьяных гуляк, намерения которых он не мог определить. Исаак изменил направление и пошел по диагонали площади в сторону самого спокойного ее угла. Когда он прошел около половины пути, брошенный кем-то камень упал рядом с ним, отлетел от земли и болезненно ударил по руке. Он непроизвольно отклонился от намеченного пути. С другой стороны от него с резким звуком упал еще один камень.

– Это еврей, – прокричал пьяный голос, и новый камень просвистел у него мимо уха. – Убейте его! – Теперь в его сторону полетел целый град камней. Некоторые из них попали по спине, один ударил по руке. Быстро летевший камень зацепил висок и отлетел в сторону. Прижав руку к лицу, лекарь ощутил теплую и липкую кровь. Он опустил голову и пошел быстрее.

Внезапно Исаак оказался посреди бурлящей толпы из озлобленных мужчин, вооруженных палками. Он поднял посох, чья-то рука ухватила его за плащ. Он развернулся, пытаясь освободиться. Кто-то – возможно, напавший на него человек, – споткнулся. Рядом прозвучал громкий голос:

– Марк, пьяная свинья, убери от меня свои лапы!

Исаак услышал звук рвущейся ткани – это нож пробил его плащ, – и гневно махнул посохом. Посох с глухим звуком ударил по чему-то мягкому. Послышался болезненный вскрик.

– Я достал его, – сказал чей-то торжествующий голос.

– Да нет, не достал, дурак, – сказал другой. – Это я. Ты попал мне по руке.

Драка вспыхнула совсем рядом.

– Здесь, – завопил чей-то голос.

Что-то со стуком упало на мостовую. Чья-то рука схватила Исаака за руку. Он снова развернулся, ударив кого-то посохом. Внезапно в него со всех сторон вцепилось несколько рук. Используя то, что нападавшие были по большей части ниже него, Исаак с силой ударил посохом сверху вниз. Его удар достиг цели, но затем кто-то вцепился в посох. Он вырвал его, снова со всей силой ударил им сверху вниз. Затем он высвободил его и снова со всех сил опустил его. Со всех концов площади доносился цокот копыт по булыжнику и крики. Толпа начала смещаться, увлекая его за собой через площадь. Исаак попытался поднять посох и расчистить себе путь, но давление тел обращенных в паническое бегство людей прижимало ему руки к бокам, как стальная лента.

Он споткнулся, сумел удержать равновесие и почувствовал, что рисунок камней под ногами изменился и теперь незнаком ему. Толпа вокруг него на мгновение поредела. Он потянулся и коснулся стены, которая уже не была стеной с другой стороны площади. Он неуверенно остановился. Толпа снова стала нажимать. В это время маленькая крепкая рука схватила его и потянула.

– Сюда, господин, – шепнул ему на ухо чей-то голос. – Быстрее, пока они не растерзали вас.