Текст книги "Лекарство от измены"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Ребекка опустила его на постель и зажгла вторую свечу от той, которая горела в настенном подсвечнике. Она закрепила ее на другой стороне комнаты, чтобы разогнать сгустившиеся там тени.

– Посмотри солдат, Бекка, – потребовал тот.

Девушка прижала палец к губам. Йохан слез со стула и взял ее за руку. Вместе они на цыпочках пересекли комнату. Ребекка подхватила принца на руки, потянула дверь, открывая ее, и они оба выглянули в коридор. Там было пусто, за исключением человека, лежащего на полу и крепко спящего.

В ярости она поставила принца на пол у себя за спиной и резко потрясла стражника за плечо. Он завозился и рыгнул, выдохнув целое облако винных паров.

– Мерзкий пьяница! – закричала она. – Стража!

На коротком лестничном марше, проходившем рядом с комнатой, зазвучали быстрые шаги. Из-за угла выскочили двое мужчин, бдительных, настороженных, готовых моментально начать действовать. Ребекка указала вниз.

– Как вы думаете, можно ли ждать от такого помощи в случае неприятностей?

Они посмотрели на нее, а затем вниз, на наследника трона, стоящего с широко распахнутыми глазами.

– Вот ваши солдаты, Йохан, – нежно сказала Ребекка. – Они будут охранять тебя. Не так ли?

– Да, ваше высочество. Да, госпожа, – ответил капитан стражи.

Ребекка снова подняла на руки инфанта Йохана.

– Добрый вам вечер, офицеры, – сказала она и вернулась в комнату.

– Вы, – быстро сказал капитан, – идите и приведите Феррана. А когда вернетесь, двое из вас будут стоять на часах у этой двери. До тех пор я буду стоять на страже. Никого не пускать, кроме его величества. Вы меня поняли?

– Да, капитан.

– Да хоть царица Савская заглянет к вам на огонек и предложит вам вина, вы его не коснетесь. Ясно? Ничего крепче воды, никого не пускать, кроме короля. Даже меня. А с этим, и его напарником, где бы он ни был, я сам разберусь, как только вы вернетесь. Давайте быстрее.

Исаак и Йохан в сопровождении нервной Ракель медленно шли через площадь Апостолов к дворцу епископа. Облака то закрывали луну, погружая их путь в темноту, то открывали ее, освещая им дорогу.

Йохан остановился у подножия лестницы, устрашенный звуками вечернего пира.

– Мне здесь нечего делать, мастер Исаак, – сказал он. В его голосе звучало опасение.

– Нет, тебе нужно быть здесь, Йохан, – сказал Исаак. – Ведь ты видел человека, который называет себя Мечом, ты и Ракель. Я же его не видел.

При звуке его голоса у входа выпрямилась маленькая фигурка и помчалась к ним.

– Господин, – закричал Юсуф. – Демон не убил вас! – Он поймал его руку и разрыдался от горя и облегчения.

– Как видишь, – произнес Исаак. – Что ты здесь делаешь, Юсуф, мой маленький друг? Разве ты не отнес мое сообщение епископу?

– Они не впустили меня, – сказал Юсуф. – Я ждал, пока мне удастся проползти мимо охраны в двери.

– Тогда давай посмотрим, не повезет ли нам больше.

– Мастер Исаак! – сказал Беренгуер. – Вы ранены. Позвольте мне позвать…

– Для этого еще будет время, – сказал Исаак. – Нам надо о многом рассказать вам, и это должно быть сделано безотлагательно. Мы только что пришли от арабских бань, где сегодня вечером прошла встреча… – И Исаак начал рассказывать, еще когда они медленно двигались к удобной комнате на первом этаже.

– Это нужно рассказать более важным слушателям, – произнес епископ, прерывая лекаря вскоре после того, как он начал свой рассказ.

Дон Элеазар бен Соломон появился первым, приведя с собой писца.

– Мастер Исаак, – пробормотал он, – я слышал, очень многие хвалят вас. Расскажите мне о том, что вы обнаружили, что так встревожило господина Беренгуера?

Исаак пригубил вино, разбавленное водой, принесенное ему епископом, и снова начал рассказ. За последующую четверть часа, хотя у него болела спина и каждый глубокий вздох приносил ему острую боль в ребрах, лекарь подробно, шаг за шагом, живописал встречу. Через несколько минут вошел дон Арно в кольчуге и при мече, в башмаках со шпорами, приведя с собой одного из младших офицеров. Вскоре после этого Элеазар послал своего писца с торопливо набросанной запиской.

– Возможно, нам стоит подождать немного, – сказал Элеазар. – Ваш отчет невероятно точен, мастер Исаак. Я хотел бы, чтобы другие тоже услышали его. – Он подошел и сел около лекаря, чтобы они могли поговорить без посторонних ушей. – Как вы считаете, мастер Исаак, – пробормотал он, – этот человек безумен?

– Меч? – осторожно спросил Исаак. – Да, он действительно безумен, но при этом он может рассуждать весьма разумно.

– То есть это преднамеренное, вымышленное безумие?

– Это трудно понять. Я полагаю, что он наполовину верит в свой бред, но при этом понимает, что это может не быть правдой.

– А другие, те, о которых вы говорили? Они тоже безумны?

– О, нет, дон Элеазар. Их рассудок столь же холоден, как ваш или мой.

Дверь открылась, и вошел король дон Педро.

– Не вставайте, – произнес он. – Поскольку, как я понимаю, время не терпит, я желаю услышать ваш рассказ немедленно, мастер Исааак.

И в третий раз Исаак быстро подытожил события в бане.

– К сожалению, ваше величество, – сказал он, закончив свое повествование, – я не могу назвать вам имен трех самых важных участников – Меча и двух его помощников. Я узнал бы их голоса, если бы услышал их снова. Но хранитель бань по имени Йохан вошел в здание вместе с моей дочерью, Ракель, чтобы спасти меня. Они видели человека, который называл себя Мечом. Они сейчас где-то в этом здании.

Привели Йохана и Ракель. Йохан сглотнул, покраснел и попытался что-то сказать.

– Он был очень силен, мой господин, – сказал он. – Он отобрал мою палку и свалил меня, вот.

– Спасибо, – сказал Элеазар, когда стало понятно, что вряд ли они получат от испуганного хранителя более членораздельное описание. – Госпожа Ракель, – сказал он, – вы можете описать этого человека?

И снова Ракель оказалась перед королем.

– Он высокий, ваше величество, и у него черные волосы. Лицо узкое. – Девушка закрыла глаза, отчаянно пытаясь вспомнить детали. – В бане горел только один факел, и он никогда не стоял под ним. Я помню эти глаза – казалось, они горели огнем. И прежде чем уйти, этот человек надел длинное белое одеяние, вышитое золотыми и алыми нитями.

– У него были шрамы на лице или другие приметы? – спросил Элеазар, который понимал, что если отбросить описание про горящие глаза, то под подозрение попадает добрая дюжина имен, а то и больше. Высокий, тонкий и черноволосый – да, не много.

– Свет был слишком тусклым, чтобы его можно было рассмотреть, мой господин.

– Он хромает, – сказал Исаак. – Я не знаю, очень ли это заметно, но это можно услышать.

– Спасибо, – сказал Элеазар, и Ракель и Большой Йохан вышли.

– Возможно, это отцовская глупость, но я чувствую беспокойство за мою дочь Ребекку и принца, – тихо сказал Исаак.

– Они хорошо устроены и находятся в безопасности, мой друг, – сказал Элеазар. – Их надежно охраняют.

– Достаточно разговоров, – сказал дон Педро. – Пришла пора действовать.

В то время, когда происходил этот разговор, в задней стене дворца открылась маленькая дверца; вооруженный мужчина, одетый в черную тунику и башмаки, проскользнул мимо другой фигуры, дакже одетой в черное, в рясе и сандалиях. Он кивнул и направился через кухни к апартаментам, где расположились высокопоставленные гости.

Вооруженный мужчина двигался с уверенностью человека, который знает, куда идет, и с абсолютной верой в то, что он имеет право там находиться. Он узнал капитана, стоявшего на часах возле двери инфанта Йохана; они сражались бок о бок в Валенсии и много раз ездили вместе, выполняя королевские поручения. Он кивнул ему и протянул руку, чтобы открыть дверь. Капитан быстро вышел вперед и встал между дверью и человеком в черном.

– Мои глубочайшие извинения, господин, – сказал он. – Но его величество дал совершенно четкие указания. Я полагал, что вы знаете о них, – укоризненно добавил он. – Никто, ни вы, ни даже сам его преосвященство епископ, не должен входить в комнату принца и его няни.

– Мои извинения, – сердечно ответил человек в черном. – Я забыл об этом. У меня есть сообщение для няни, – сказал он. – Но это подождет. – Затем без предупреждения он выхватил кинжал, скрытый под короткой накидкой, и по самую рукоять вонзил его под железный нагрудник капитана. Кинжал прошел под ребрами и пробил сердце. – Мне очень жаль, капитан, – сказал черный человек, и в его голосе действительно послышались нотки сожаления. – Вам просто не повезло, вы не должны были здесь находиться.

Мужчина вытащил нож из груди капитана и позволил телу опуститься на пол, вытер кинжал от крови о плащ убитого и сунул его обратно в ножны. Но лишь только его рука коснулась ручки двери, как быстрые шаги заставили его обернуться. Из-за угла вывернули двое охранников. Они увидели своего капитана лежащим на полу и бросились в атаку.

Человек в черном развернулся и растаял в ночной тьме. К тому времени, когда охранники осознали случившееся и начали преследование, он уже затерялся в темных закоулках дворца. Все происшествие заняло меньше времени, чем потребовалось бы спокойному человеку, чтобы пройти из одного конца коридора в другой.

Площадь Апостолов, лежащая между собором и дворцом епископа, была тиха и пуста. Луна ярко освещала ее с высоты небес, но лик светила был прикрыт тонкой вуалью облаков и поэтому выглядел стертым и размытым. Лампа, зажженная на алтаре в соборе, сияла во тьме, как маяк, но епископский дворец после завершения пира был темен, через закрытые ставни на окнах не пробивалось ни лучика. Затем с верхних ступенек соборной лестницы, начинающейся у западной двери собора, начали спускаться темные фигуры и собираться на площади. Вскоре вся площадь была заполнена людьми; сорок или пятьдесят человек, бывшие в банях, привели с собой еще пятьдесят или шестьдесят. Площадь наполнилась ропотом молчаливой толпы – дыханием сотни человек, толкающихся и переминающихся с ноги на ногу. Все они собрались с южной стороны собора. Затем позади толпы появились два пылающих факела. Почти сразу же от них начали зажигать другие факелы, тюка на площади не стало почти так же светло, как днем. Линия людей с факелами двинулась через толпу, они осветили закрытые капюшонами лица тех, кто находился около собора.

В тишине невероятно красивый тенор взлетел к небесам, запевая первую строку «Tibi Christi, splendor patris». К нему присоединилось еще несколько голосов. Священный гимн разорвал ночную тишину ночи; постепенно ровный, но приглушенный бой одного, затем шести, и наконец приблизительно двадцати барабанов начал отбивать четкий ритм и перекрыл голоса.

* * *

Новости о гибели капитана распространилась по дворцу как набат, и те, кто не мог или не должен был сражаться, торопливо собрались в кабинете епископа.

– Его величество сказал мне, что решительность вашей дочери спасла жизнь принца, – сказал Беренгуер. – Он очень благодарен ей, и теперь их охраняют намного лучше, – сухо добавил он. Говоря это, он придержал открытую ставню, чтобы наблюдать за разворачивающимся внизу действом.

– Спасибо, ваше преосвященство, – устало ответствовал Исаак.

– Что поют эти люди, ваше преосвященство? – тихо спросил Юсуф. Он сидел на подушке возле стула Исаака, рядом с Ракель. Большой Йохан был отправлен к поварам. Он уже успокоился и вознаграждал себя епископским вином.

– «Tibi Christi», – рассеянно произнес Беренгуер. – Гимн праздника святого Михаила.

– А когда он будет?

– Только на двадцать девятый день сентября, – ответил епископ. – Они несколько поторопились с ним, мой маленький друг.

– Что они собираются делать? – спросил каноник, высовываясь из-за спины Беренгуера, чтобы посмотреть, что там происходит.

– Штурмовать дворец и убить нас всех, – спокойно ответил епископ. – Подозреваю, что часть толпы собралась сейчас у дверей дворца. Эта суета на лестнице предпринята для того, чтобы отвлечь наше внимание. Они хотят, чтобы мы решили, что они нападут на боковой вход в собор. – Не волнуйся, малыш Юсуф, – добавил он. – Эта дверь очень толстая, она закрыта и заперта на засов. – Он снова выглянул наружу. – Как неприятно сидеть здесь взаперти, не имея возможности что-либо предпринять. Но его величество настаивал на этом.

На первом этаже перед безмолвной аудиторией разыгрывалась беззвучная драма. Каждый раз, когда луна скрывалась за густой массой облаков, часовые, окружающие дворец, передвигались ближе. Внутри возле каждой двери были поставлены по четыре вооруженных охранника, готовых к нападению. Три молодых священника, схваченные при попытке убрать засовы и открыть двери для нападающих, были заперты в подвале под надежной охраной.

* * *

На площади продолжались пение и бой барабанов. Темные облака покрыли небеса; атмосфера стала тяжелой и угрожающей. Часовые во дворце увидели высокого человека в белом одеянии, с епископской митрой на голове, быстрым шагом прорезавшего толпу и поднявшегося к южной двери собора. Он встал спиной к своим сторонникам и поднял обе руки высоко вверх, вознося молитву к небесам. Порыв ветра рассеял облака, открыв лунный лик, и она осветила фигуру Меча в роскошных одеяниях. Раздался приглушенный рев толпы. Затем луна исчезла, спрятавшись за другое стремительно набежавшее облако, и площадь снова погрузилась во мрак, освещаемый только мерцающим светом факелов.

– Франциско, взгляни-ка на это, – сказал Беренгуер. – Клянусь святым Михаилом, – пробормотал он, – этот ублюдок надел мои одежды. Как он достал их?

Каноник посмотрел из окна.

– Полагаю, что их отложили, чтобы выстирать. Надо узнать, кому было поручено это сделать, – добавил он.

– Да, хотел бы я поговорить с этой прачкой, – мрачно сказал Беренгуер. – Она больше не коснется моей одежды.

Минута проходила за минутой. Со своего места наблюдатели могли рассматривать все происходящее сверху из дворца и могли разобрать только темные фигуры людей, со всех сторон стекающиеся на площадь.

– Посмотрите-ка на это, – криво усмехнувшись, сказал каноник. – Даже в разгар восстания кто-то не забыл о прибыли. – Он указал на фигуру, несущую большую флягу. – Он решил продавать вино. – Человек с флягой быстро пошагал туда, где стоял Меч, все еще воздев руки к небесам. По краям толпы появились еще более темные фигуры. С холмов за городом донесся гром, и Меч резко опустил руки. Где-то справа от него послышался другой шум – это был звук оружия, которым ударили по краю щита.

Мужчина с флягой придвинулся поближе, как будто хотел предложить вино вожаку. Человек с факелом в руках приблизился к лидеру и поставил флягу на землю. Меч изо всех сил попытался вытащить свое оружие, чему мешали толстые складки епископской мантии.

– Он выглядит жалко для человека, который называет себя Мечом Архангела Михаила, – сухо произнес епископ. – Ему следовало бы потренироваться.

– Вы полагаете, это – Меч, ваше преосвященство? – спросил каноник.

– Без сомнения. Как вы помните, он надел мои одежды в банях.

Наконец фигура на ступенях лестницы подняла тяжелый меч высоко над головой. Призывая к атаке, он развернулся в сторону дворца.

Там его встретил король во главе отряда всадников, собирающегося выступить навстречу толпе. Когда дон Педро поднял меч, чтобы дать сигнал к атаке, с края толпы раздались крики паники. Основной отряд под командованием дона Арно приблизился с тыла: Меч неуверенно остановился и огляделся. Два его помощника стояли рядом с ним с обеих сторон, каждый держал по пылающему факелу.

Внезапно вокруг собора завыл ветер. Огромная вспышка молнии расколола небо. Возникло ощущение, что от раската грома камни закачались под ногами. Кони заржали в ужасе. Факельщики начали торопливо отступать. Меч воздел руки к небесам и закричал:

– Святой Михаил, помоги нам снова успешно справиться со злодеями! – Неожиданно показалось, что на землю упал факел, и огромная вспышка огня и грохот заполнили пространство перед собором. Когда ослепшие от яркой вспышки люди на площади снова смогли видеть, огонь уже охватил тело Меча.

– Это месть Господа! – закричал кто-то, и все в панике развернулись и побежали. Наиболее удачливым удалось убежать в темные закоулки и открытые двери; менее удачливые гибли от оружия воинов короля. Дождь начал барабанить по булыжникам, шипя, когда попадал на пылающее тело.

– Вы видели это? – спросил Беренгуер. – Только что он был там, и вдруг – он на земле, объятый пламенем.

– Да, ваше преосвященство, – сказал Франциско Монтеррано, который имел отличное зрение. – Было похоже, как если бы из земли вылетела молния. Я думал, что он, возможно, наткнулся на горящий факел, но этот огонь был слишком ярким.

– Возможно, сверкающий факел попал в него, – произнес Беренгуер.

Исаак повернул голову к открытому окну и фыркнул.

– У этой вспышки молнии странный запах серы, – сказал он. – Я думаю, стоит провести дополнительные исследования.

Глава семнадцатая

Немногие во дворце спали той ночью. Вооруженные мужчины, мокрые и торопящиеся, сновали по зданию, выбегая из дверей и вбегая обратно, разнося приказы, передавая сообщения. Приемные были отданы под расследование событий ночи. Двадцать четыре мокрых и испуганных горожанина, не сумевших раствориться в темноте после удара молнии, были загнаны в зал и сидели там под охраной, объясняя любому, кто соглашался их слушать, что они пошли на площадь, чтобы послушать барабаны и пение.

В то время как дон Арно организовывал охоту на остальных заговорщиков, дон Элеазар поймал измотанного офицера, который пытался скоординировать дознание.

– Внутренний Совет состоял из шести человек, – сказал он. – Мы знаем три имени. Узнайте, находится ли кто-либо из них в этой группе, – добавил он, вручая ему список. – Получите остальные имена, если сможете, – кто-нибудь наверняка захочет выдать одного-двух ради спасения своей шкуры, – и пошлите их Арно.

– Я не из Жироны, господин, – сказал офицер. – Имена мог бы выяснить один из местных офицеров. Это сбережет время.

– Все местные с Арно, – сказал Элеазар. – Дайте-ка посмотрю. В этом деле замешаны слишком многие из священников. Его преосвященство и каноник сейчас с его величеством. – Он прикинул, кто еще есть в здании. Есть некий Йохан, но от него мало толку. Девушку следует отослать домой вместе с отцом. Но парнишка, их слуга, может помочь. Он повернулся, чтобы уйти. – Он очень испуган, – добавил он. – Спрячьте его и не показывайте. И возьмите моего писца. Он будет вам полезен.

– Ребенок? – удивленно сказал офицер. – Ладно, лучше честный мальчишка, чем мужчина, который лжет. Спасибо.

Вот так, подкрепившись фруктами и скудной пищей, Юсуф отправился, все еще вздрагивая, вниз в комнату, где допрашивали заключенных. Один за другим они вставали перед писцом, который записывал их имена, род занятий и причины, по которым они оказались на площади. И так же одного за другим Юсуф внимательно рассматривал их из темного угла, где он сидел, почти скрытый спиной офицера.

– Они будут знать, что я был здесь? – спросил Юсуф.

– Никто не знает, что ты здесь, кроме дона Элеазара. И меня, – сказал молодой человек. – И он не сказал мне твое имя.

Родриго был первым, кто оказался перед писцом. Он указал свое имя, занятие, и с убежденным возмущением рассказал о своих действиях вечером. Он был в таверне, обслуживал гостей.

– Хотя, Бог знает, – сказал он, – возможно, я тоже закрыл заведение. Я продал так мало вина, что в нем можно было утопить муху. Затем я пошел на площадь, потому что услышал барабаны.

– Это действительно его имя? – пробормотал офицер.

– О да, – сказал Юсуф. – И его не было на встрече.

Вот так Юсуф помогал отделять «козлищ», бывших в банях на сходке, от «агнцев», которые пришли позднее. Осталось только трое мужчин. Юсуф осторожно потянул офицера за рукав.

– Он лжет, – сказал он, кивая на человека, стоящего перед писцом, улыбающегося и потеющего. – Его зовут Санч, и он из Внутреннего Совета.

– Превосходно, парень. А что с остальными двумя?

– Этот – Мартин. Он входит в Совет, – сказал Юсуф. – Другого на сходке не было.

– Тебе пора в постель, парень, – сказал офицер. – Это тебе. – Он сунул Юсуфу монетку в руку и пошел разбираться с Санчем.

Юсуф поклонился и ушел. Он бросил монетку нищему, выбрался из дворца и тихо побежал по ночному городу к дому лекаря.

Схватить удалось только Санча, конюха, и Мартина-переплетчика. Те двое, кто выступали перед толпой на сходке, и писец Раймунт исчезли. Всю остальную часть ночи Мартин покрывался липким потом страха и клялся, что Братство – это всего лишь группа почтенных, опытных торговцев, стремящихся улучшить свои дела и испытывающих особое почтение к своему небесному покровителю, святому Михаилу.

Больше от него ничего не удавалось добиться.

Санч, конюх, рассказал бы больше – много больше, – если бы только мог. Он рассказал им все, что знал, и приплел дополнительно несколько выдумок, но он понятия не имел, кто были эти два незнакомца.

– Они никогда ничего не говорили про себя. Они не были Мечом, – сказал он. – Мы были Мечом. Меч – это группа.

– Кто был человеком, который последним говорил на сходке?

– Последним? – спросил Санч.

– Да. Тот, кто помешал вам забить ногами лекаря.

Санч уставился на него, как будто увидел призрака.

– Вы там были? – прошептал он.

Офицер улыбнулся.

– Я не знаю, кто он, – ответил Санч, и его голос повысился до жалкого писка. – Вы имеете в виду высокого человека, который говорил как господин? Темноволосый, худой? Хромой? – добавил он, как будто, чем больше деталей он мог привести, тем чище могут показаться его намерения. – Возможно, Раймунт знает, он писец, ученый человек. Я не вижу его здесь, – коварно добавил он.

Из-за спины офицера донесся голос:

– Скажи мне, Санч конюх, какова была цель вашей группы? – И дон Элеазар включился в допрос, встав возле писца.

Когда офицер ушел, чтобы проведать своих людей – с благодарностью, поскольку подобная работа была ему не по вкусу, – звук голосов упал до шепота, а имена и слова, которые он услышал, когда уходил, заставили его задрожать.

* * *

В одном из подвальных помещений зажгли свечи и положили там тело Меча. На полу около него положили кучу почерневших осколков.

– Что это? – спросил Беренгуер.

– Глина. Куски какой-то фляги – возможно, кувшина с маслом, ваше преосвященство. Они валялись повсюду вокруг тела, – сказал солдат. – И впились в тело. Я думал, что это могло бы быть важно.

– И это действительно важно, – заметил епископ, подбирая один осколок. – Полагаю, что видел именно эту флягу, стоящую около этого человека вчера вечером. – Он понюхал осколок, который держал в руке. – Пахнет ямой, где дьяволы содержат грешников, – заметил он.

– Это пахнет громовым порошком, при помощи которого мавры Альгсира обычно стреляли в нас железными шарами, – заметил солдат. – Все, кого они ранили, умирали в течение семи дней. Это было ужасно, ваше преосвященство. Я был там. И я не видел ничего подобного до сегодняшнего вечера.

– Что мы знаем о том, кем он был? – спросил Беренгуер.

– У него слишком изуродовано лицо, чтобы можно было опознать его, ваше преосвященство, – ответил солдат.

Сильные руки помогли аббатисе Эликсенде, донье Исабель и Ракели слезть с военных коней, посланных, чтобы привезти их из монастыря. Было уже позднее утро. Любопытные горожане уже столпились в соборе, и площадь почти опустела. За исключением почерневшего куска в южной части площади, гроза смыла все следы насилия и беспорядка прошлой ночи, и теперь площадь блестела под ярким солнцем. Однако вооруженные офицеры, составлявшие их эскорт до города, передали их вооруженной пешей охране, и они двигались через площадь во дворец в окружении восьми сильных мужчин и офицера. Соблюдались все необходимые меры предосторожности.

После нескольких часов беспокойного сна, рано утром Ракель вернулась в монастырь. Ни она, ни донья Исабель не могли заставить себя даже притронуться к позднему завтраку. Вызов во дворец епископа – без причин, объяснений, извинений – был подобен вспышке молнии.

– Что они хотят с нами сделать? – нервно спросила Ракель.

– Кто знает? Возможно, еще один невинный человек должен быть осужден за измену, – горько сказала Исабель. – За то, что произошло прошлой ночью.

Аббатиса остановилась в центральных воротах, выражая в ожидании крайнюю степень нетерпеливости, словно что-то предчувствуя. К тому времени, когда они достигли площади, живот Ракели скрутило от любопытства и опасения. Донья Исабель, с ввалившимися глазами и бледная как смерть, шла к дворцу дяди с таким смиренным видом, будто первохристианский мученик, выходящий на арену, полную особо голодных львов. Ракель подобрала юбки и смело последовала за ней.

Девушку пробил озноб, когда из залитой солнцем прихожей она оказалась в просторной, но до крайности унылой комнате. Здесь было темно и холодно. Внутри стояла тяжелая мебель, покрытая мастерски выполненной резьбой. Отец Исабель и ее дядя сидели в дальнем конце комнаты и были погружены в беседу. Справа от короля находился его секретарь, он просматривал пачки документов и раскладывал их на несколько стопок. Около него сидел писец с листом бумаги, пером и чернилами. Рядом стояло несколько незанятых стульев.

Тщедушный слуга, похожий на монаха, сопроводил аббатису Эликсенду к скамье у стены под большим гобеленом с изображением падения Иерусалима. Ракель замешкалась в нерешительности. Однако Исабель взяла ее за руку и смело пошла вперед, пока не остановилась прямо перед отцом. Она упала на колени и попыталась говорить, однако слезы ручьем бежали по ее щекам и голос прерывался рыданиями.

– Ваше величество, – прошептала она. – Отец. Я…

– Ну, моя дорогая. Встань, – мягко укорил ее отец. – Сядь здесь, около меня. Твой дядя ненадолго уступит тебе свое место, не так ли? Мы все здесь друзья..

– Спасибо, отец, – пробормотала она, поднялась и торопливо заняла освобожденный дядей стул.

– Теперь, дочь моя, – сказал дон Педро, успокоительно гладя ее по руке, – еще раз расскажи мне все, что случилось с того момента, как вы проснулись в той конюшне, и до тех нор, когда наши солдаты встретили вас. Все, даже самые мелкие детали. Вижу, ты привела аббатису и свою замечательную сиделку. – Он поднял руку, и служащий по знаку подтолкнул Ракель к королю.

Все еще безмолвная и взволнованная, она присела в самом глубоком поклоне.

– Превосходно. Присаживайся и поддержи Исабель. У меня и к тебе будут вопросы. Ну, дитя мое, говори, и достаточно громко, чтобы писец мог все хорошо слышать.

Исабель начала с чердака в конюшне.

– Сколько там было мужчин? – Король повернулся к Ракель.

– Четыре, ваше величество, – сказала Ракель с еще одним поклоном. – Хозяин конюшни, тот, кто казался нам порядочным человеком – Ромео, – и два грума.

– Спасибо. Продолжай.

И Исабель продолжила рассказ, пока не охрипла и не стала еще более бледной. Послали за вином с мятой. Она выпила немного и продолжила. Время от времени дон Педро останавливал ее и требовал у Ракели уточнений.

Дон Элеазар посмотрел в документы и что-то прошептал на ухо королю. Дон Педро кивнул и повернулся к донье Исабель.

– Почему ты так уверена, что заговор с целью твоего похищения придумал Монтбуй?

По щекам Исабель разлился румянец. Она сжала дрожащие руки и прочистила горло.

– Недавно кто-то подошел ко мне в монастыре от имени дона Перико, отец, – тихо сказала она.

Аббатиса Эликсенда побледнела; Беренгуер, нахмурившись, наклонился вперед.

– Кто подошел к тебе? – спокойно спросил дон Педро.

– Монахиня, которая была с нами. Она сказала мне, что ее зовут сестра Беренгария и что она из маминого дома в Таррагоне. Она сказала, что дон Перико отчаянно любит меня и желает получить мою руку, но боится, что ваше величество не одобрит этот брак.

– Что она хотела, чтобы ты сделала?

– Она хотела, чтобы я убежала с ним. Она сказала, что только замужняя женщина может быть свободной от монастырских ограничений и наслаждаться жизнью.

– Странные слова для монахини, – пробормотал Беренгуер.

– Но, отец, я не согласилась на это, – сказал Исабель, с тревогой посматривая ему в лицо, словно ища признаки поддержки и одобрения. – Я совершенно не хотела бежать и выходить за него замуж. От другой послушницы я узнала, что Монтбуй тебе совсем не друг. И что он стар и уродлив, – добавила она и покраснела.

– Но ты ничего ей не ответила?

– Я хотела, сир, но вскоре после этого я сильно заболела, и это выскочило у меня из памяти. – Она закашлялась и взглянула на него жалобно.

– Ну ладно, – сказал дон Педро, – не волнуйся. Выпей вина и немного отдохни. Донья Эликсенда, кто эта сестра из Таррагоны?

– Ваше величество, у нас в монастыре нет никакой сестры Беренгарии. Это не сестра Бенвенгуда разговаривала с вами, донья Исабель? Она из Таррагоны.

– О нет, матушка. Я знаю сестру Бенвенгуду. Та была довольно молодой монахиней. Я никогда не видела ее прежде, – сказала Исабель. – Могу я продолжать?

И она продолжила рассказ. К удивлению Исабель, вся высокая аудитория была потрясена ее словами. Ни одна деталь не казалась слишком незначительной, ни одно слово не было сочтено слишком банальным, их интересовало все. Когда она закончила, то дон Педро оглянулся на советников, которые потрясенно молчали.

– Ну что ж, ты можешь быть свободна, моя дорогая. И вы, юная госпожа Ракель. Мы благодарим вас. Если вы утомлены, вы можете удалиться. Но если вам интересно, вы можете отойти в сторону, сесть поудобнее и послушать.

– Мы хотели бы остаться, – твердо сказала донья Исабель, после чего всех трех женщин удобно устроили на стульях в большом алькове, скрытом позади гобелена, из-за которого они могли все слышать, но не видеть.

– Что происходит, госпожа? – тихо спросила Ракель.

– Я не знаю, – ответила Исабель. – Я сама в замешательстве. Кажется, был суд и даже вынесли приговор, а сейчас мы будем присутствовать при допросе свидетелей. Или я ничего больше не понимаю в этом сумасшедшем мире.

Аббатиса Эликсенда тактично промолчала.

Следующим вошел лекарь Исаак, тяжело опираясь на Юсуфа. Как только ночью улицы несколько стихли, его отнесли домой в паланкине. У него кружилась голова, он вымотался, каждая частичка его тела нестерпимо болела. И лишь дома он позволил себе расслабиться. Ракель и ее мать обернули его горячими тканями, пропитанными заживляющими солями, смазали его ушибы арникой и успокоительными мазями. Они стянули ему повязкой ребра и дали вина с настоем из трав, смешанного с водой, а затем помогли ему добраться до постели. В самый разгар их хлопот вернулся домой Юсуф.

Исаак проснулся поздним утром. Его ушибы и раны еще болели, но голова уже была ясной. Оказалось, что кости не сломаны, а сам он ужасно голоден. Едва он закончил завтрак, как ему принесли приказ короля явиться к нему.