Текст книги "Лекарство от измены"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Кэролайн Роу
Лекарство от измены

Памяти профессора Ульриха Лео

Пролог

Смерть добралась до Жироны летом 1348 года. Рассказывали, – при этом не слишком преувеличивая, – что в те жаркие летние месяцы человек, поднявшийся на рассвете полным сил и энергии, на закате легко мог оказаться в могиле. До прихода чумы в город, в Алхаме, – процветающем еврейском квартале города Жироны, – жило сто пятьдесят семей, то есть около семисот пятидесяти душ. Когда наконец эпидемия отступила, в живых оставалось чуть больше ста тридцати человек.

Мор – Черная смерть – свирепствовал повсюду: он возникал везде, где причаливали суда и моряки сходили на сушу, его переносили торговцы, путешественники и бродяги. Он стремительно распространялся по Средиземноморью, расползаясь вплоть до самых отдаленных уголков Италии и Франции. Затем он атаковал восточное побережье Пиренейского полуострова. Хотя повсюду читали молитвы и заклинания, жгли целебные травы и ладан, проводили искупительные обряды, он прорвался в Королевство Арагон, опустошил Каталонию и взялся за Барселону, а затем набросился на Жирону, подобно льву, разрывающему газель. Город пропах смертью; в воздухе не смолкали вопли плакальщиц. Смерть не признавала сословных различий. Перед ней все были равны: крестьянин, рухнувший в поле, нищий, умирающий на улице, и богач, испускающий последний вздох на шелковых простынях.

Педро, король Арагона, оплакивал молодую жену, умершую от чумы прежде, чем она смогла родить своему господину столь желанного наследника престола.

Через неделю после того, как у графа Хьюго де Кастельбо умерли жена, два сына и дочь, он, босой, в простой власянице, прошел семь верст до цистерцианского аббатства, неся сундук, полный серебряных монет. Ему предстояло ехать в Валенсию на службу к королю, а без искупления грехов никто не мог сказать, какая еще ужасная кара могла постичь его в дальнейшем.

Двенадцатилетняя донья Исабель д'Импури положила луговой цветок на свежую могилу матери и отправилась в женский монастырь Святого Даниила, чтобы присоединиться к другим осиротевшим девочкам, – отныне все они будут находиться под присмотром сестер-бенедиктинок.

В доме лекаря Исаака корчился в страшных муках молодой человек, умоляя о помощи Исаака, Бога и, наконец, по иронии судьбы, мертвую мать, у постели которой он и подхватил страшную болезнь.

– И ты ничего не можешь сделать для него, отец? – Девушка, стоявшая в дверном проеме, попыталась пройти внутрь.

Мать крепко обхватила ее за талию и втянула на внутренний двор.

– Не входи в ту комнату, Ребекка, – сказала она.

– Но, мама, ведь Вениамин так страдает, – ее голос сорвался на крик, и она захлебнулась рыданиями. – Дай

я сделаю ему примочки, чтобы снять жар, – бормотала она. – Мне все равно, я не боюсь умереть вместе с ним.

– Ребекка, это глупо, – произнес Исаак. Сквозь его обычную спокойную сдержанность прорвалось раздражение. – Единственное, что мы можем сделать сейчас – это не заразиться сами. Клянусь тебе, я бы спас его, если бы мог.

Ребекка снова зарыдала.

– Юдифь, дорогая моя, не знаю, как я теперь обойдусь без него.

– Ты найдешь другого ученика, муж мой, – успокаивающе сказала лекарю жена, вложив в свои слова максимум убедительности и при этом крепко удерживая дочь на месте.

– Где?

Вопрос повис в воздухе.

– Неужели так много людей умерло?

– Да. И я не знаю, почему она обошла нашу семью, за исключением твоего безрассудного племянника. – С этими словами он убрал руку с груди молодого человека, несколько мгновений прислушивался, а затем приложил ухо к тому месту, где только что лежала его рука. Затем он снова поднял голову. – Пошли за Наоми, Юдифь. Он мертв.

Его пятнадцатилетняя дочь внезапно перестала рыдать и повернулась к матери.

– Ты не позволила мне подойти к нему и помочь. Теперь он мертв. Мой Вениамин умер. – Она вырвалась у нее из рук и побежала через внутренний двор к лестнице, которая вела внутрь дома.

– Твой Вениамин, Ребекка? – поразилась Юдифь и повернулась к лестнице. – Ракель? – позвала она младшую дочь.

– Юдифь? – окликнул Исаак через дверь. – Ты где?

– Я здесь, Исаак, – сказала его жена, быстро пересекая дворик. – Я послала Ракель, чтобы она привела Наоми, а затем успокоила свою глупую сестру. Но неужели Вениамин… – ее голос сорвался.

– Да, он умер, – устало произнес Исаак. – Как и все другие. – Невидящим взглядом он уставился на столб света, заливающего внутренний двор. – Необходимо сразу же раздеть его и обмыть тело, – сказал он, привычно наклоняясь, чтобы не задеть верхний косяк двери по пути к фонтану. – Затем бросьте его одежду и постельное белье в огонь. Скажи Наоми, чтобы она сожгла несколько пучков очищающих трав, закрыла комнату на ключ и не открывала ее до тех пор, пока зараза не уйдет. И, пожалуйста, Юдифь, принеси мне широкое бумазейное платье, я вымоюсь и переоденусь здесь.

– Это правда необходимо? – спросила Юдифь, бледная от страха.

– Дорогая моя, до сих пор мор не затронул наш дом. Я надеюсь, что мы и дальше сумеем избегать заражения. – Исаак снял одежду и бросил ее в бадью с водой, стоявшую рядом с фонтаном. Затем он набрал полный ковш холодной воды и вылил ее на себя.

– Но ты приказал нам держаться подальше от комнаты, где он лежал. Значит ли это…

– Говорят, что заражение может возникнуть из-за пустяка, вроде кольца или кусочка одежды, от любой вещи, которая лежала возле больного. Если это верно, моя одежда может стать переносчиком болезни от меня к вам, и из нашего дома в чей-то другой. Именно поэтому я приношу микстуры для больных, но никогда не вхожу в их дома.

– Но ведь ты говорил, что зараза может быть смыта, как грязь? – Ее голос прозвучал скептически. – Я в это не верю.

– Никто этого не знает. Очень надеюсь, что это правда.

– Но тогда почему заболел Вениамин? Он всегда был чистоплотным мальчиком.

– Он пошел к Ханне, а она в то время уже была смертельно больна. Он сам признался мне в этом, когда у него начался жар.

– Моя несчастная сестра, – жалобно произнесла Юдифь. – Как ужасно, что сын может быть так страшно наказан лишь за то, что он чтил свою мать.

– Точно, – мрачно сказал Исаак и вылил на спину ледяную воду, чтобы смыть мыло. – Но у Черной смерти свои законы. Его сыновнее благочестие убило его самого и принесло болезнь в наш дом. Мы должны сделать все возможное, чтобы избежать худшего.

– Я принесу тебе чистую одежду.

Тело ученика вынесли из комнаты на плетеных носилках. Впоследствии его обмоют и обернут в чистое полотно. В огонь положили очистительные травы, и комната, в которой он умер, наполнилась густым дымом. Наоми закрыла дверь и протянула ключ хозяину.

– Исаак, – сказала жена из-за его спины. – Вот твоя одежда. Оденься. Наоми может смущаться твоей наготы. Я возьму ключ.

– Наоми уже видела меня голым, – ответил Исаак.

– Но это было давно, когда ты был еще ребенком, а не взрослым, сильным мужчиной, – сказала его жена с невольным смешком. – Подобные мысли, когда Вениамин лежит мертвый всего в нескольких шагах отсюда… – добавила она, краснея. – Вот… Оденься. Я закрою дверь.

Исаак стоял у фонтана, застегивая множество пуговиц на просторной блузе, приличествующей его статусу лекаря самых богатых и влиятельных семей в Жироне. Затем он снова начал неуверенно оглядываться по сторонам.

– Юдифь? – позвал он. – Ты где?

– Я здесь, Исаак. У лестницы. Что-то случилось? – она быстро подошла к нему с выражением тревоги на лице.

– Побудь со мной немного. Моя любимая, моя прекрасная Юдифь, постой здесь, где свет падает на твое лицо. Я хочу посмотреть на тебя.

– Мое зрение слабеет, – сказал Исаак, когда они сели на скамейку под деревом. – Ты знаешь это. Каждое утро приносит дальнейшее ухудшение. Много дней я жил в мире теней, но боюсь, что скоро я не смогу даже различать свет и тьму. Пока Вениамин не заболел, он мог описывать мне то, что я не мог разглядеть, и при необходимости его рука надежно направляла мой хирургический нож, но теперь он мертв. – Исаак взял жену за руку и удержал на мгновение. – Если он принес заразу в наш дом, это уже не имеет значения. Мы запремся, будем молиться и поддерживать друг друга до самого конца.

Юдифь тихо сидела под деревом рядом с мужем.

– Когда это станет ясно?

– Скоро. Сегодня среда. До вечера субботы мы уже всё будем точно знать. Три дня нам придется жить раздельно. Но что мне делать, если каким-то чудом мы избежим опасности?

Юдифь помолчала, чтобы справиться с голосом.

– Ты найдешь себе другого ученика.

– И как я его найду посреди смерти и опустошения? Он должен быть умным, у него должны быть чуткие руки и он должен уметь быстро учиться. Я не могу себе позволить потратить два или даже три года, обучая пустоголового мальчишку открывать дверь пациенту или нести корзину с травами, не опуская ее на землю. Перебери все семьи в квартале. Ни одного такого нет. Каждый, кто не умер, работает за двоих или даже за троих.

– Тогда я буду твоим учеником. Я пойду с тобой в лес и буду собирать травы. Ведь когда-то я это делала. Ты скажешь мне, что тебе нужно, и я найду это. Ты по-прежнему можешь различать вкус и запах, так что сможешь проверить мою работу.

– Ах, Юдифь, любовь моя. Сильная, как львица, и такая же храбрая. Но ведь ты не можешь ходить со мной к пациентам, – сказал Исаак. – Это неприлично.

– Тогда я пошлю с тобой Ребекку. Она быстра и умна. Тебе придется обойтись дочерьми, пока Натан не будет достаточно взрослым, чтобы выучиться и стать правой рукой отца.

Золотоглазый полосатый котенок вспрыгнул на колени Юдифи. Она нетерпеливо стряхнула его.

– У нас и так достаточно неприятностей, что заставило тебя притащить в дом это животное, Исаак?

– Наоми жаловалась, что мыши сильно расплодились, а недавно ей показалось, что она видела в кладовой крысу. Ты не можешь не признать, что котята прогнали крыс и мышей. И, кроме того, – сказал он прежним, поддразнивающим тоном, – старый Мордехай утверждает, что золотоглазые коты приносят удачу. Дома, в которых живут эти животные, меньше пострадали от мора, чем остальные. Но никому этого не говори, а то у нас украдут всех наших котов.

Юдифь поднялась и посмотрела на мужа одновременно с привязанностью и раздражением.

– Не надо так шутить, муж мой, когда Вениамин лежит мертвым всего в нескольких шагах отсюда и смерть нависла над нашими головами.

Исаак поймал ее за руку.

– Я не шучу, любовь моя. Это может быть правдой, такой же правдой, как и всё, что люди знают об этой ужасной напасти.

– Я пришлю тебе Ребекку. Если она должна стать твоим учеником, пусть начинает теперь же. Ей нужно заняться чем-то полезным, – резко сказала она.

Тем летом чума бушевала от Гранады до Жироны до тех пор, пока с севера не подули прохладные ветры и не вымели заразу из города. После ухода чумы население города сократилось на треть. Практически в каждом ремесле, от сапожника или торговца до писца или лекаря, не хватало мастеров.

Но она больше не тронула семью лекаря Исаака.

Глава первая

Жирона

Воскресенье, 22 июня 1353 года

В соборе было сумрачно и прохладно, хотя яркое летнее солнце и пыталось проникнуть внутрь через разноцветные витражи в высоких стрельчатых окнах. Колокола звонили, призывая прихожан к мессе, и они, смеясь и болтая, заходили внутрь. Молодые дамы нарядились в свои лучшие шелковые платья с яркой разноцветной вышивкой, некоторые женщины надели скромные платья из простой темной ткани. Падающие на плечи локоны блестели на солнце. Женщины сдвигали вуали, чтобы продемонстрировать причудливо заплетенные косы. Воздух был напоен любовью. Завтра был канун Дня святого Йохана, дня, когда молодые женщины пытались увидеть лицо суженого на поверхности воды, в очертаниях дальних лугов или просто в пятнах света. В этот момент многие из их поклонников также собрались в соборе, но вид соблазнительных тел отвлекал их от молитвы. Все перебрасывались кокетливыми взглядами, раздавалось хихиканье, но после осуждающего шиканья паства начала наконец успокаиваться и рассаживаться по местам.

Однако двое незнакомцев, стоявших в самом дальнем от алтаря углу, – мужчина и женщина, – не прекратили беседу. Красивое лицо мужчины выглядело довольно надменным. Он был одет в яркие, отлично сшитые шоссы [1]1
  Средневековые обтягивающие штаны-лосины, порой двухцветные.


[Закрыть]и гармонирующий с ними по цвету камзол, из разрезов на рукавах которого выбивались полоски цветной ткани.

– Всё готово? – спросил он, наклонившись к ней требовательно и настойчиво, как привык делать всегда, и она тревожно отстранилась. Ее вуаль соскользнула, обнажив толстые косы из густых рыжих волос, сложным образом уложенные по бокам головы по моде, принятой при французском королевском дворе.

– Ничего не изменилось, – сказала она, отводя взгляд от лица своего спутника. – Я еще не убедила ее, но думаю, что ей скучно в женском монастыре и приключение манит ее. Говорят, что она бесстрашна.

– Значит, она не станет для него удобной женой, – заключил ее спутник. – Но это не наше дело. Волей или неволей, но ее надо привести между заутреней и обедней. – Он сделал паузу, явно поглощенный своим замыслом. – В случае необходимости дайте ей это, – сказал он, вручая женщине маленький пакетик. – Пару капель в вино, не больше, и она будет спать как мертвая. Надежный человек будет ждать с наружной стороны городской стены, около ворот, чтобы помочь вам. Но привести ее туда должны именно вы.

– А если меня заметят?

– Этого не случится. В городе будут такие беспорядки, что будет не до вас.

– Беспорядки? Откуда вы знаете? – Она пораженно посмотрела на него и замолчала. – Значит, я, как мы и договаривались, должна привести ее в арабские бани?

– Да. Это самое укромное место. Оттуда мы уедем. И это не игра, моя милая, – добавил он. – Если вы не приведете ее, все провалится.

Понедельник, 23 июня

В канун праздника святого Йохана, неофициального патрона летних пирушек, колокола женского монастыря Святого Даниила прозвонили вечерню, и монахини потянулись в недавно построенную часовню на последнюю службу уходящего дня. Несмотря на то что день уже заканчивался, тьма еще не торопилась пасть на землю. Последние лучи жаркого солнца соперничали с растущей луной за право освещать монастырь и город. И в то время как голоса сестер крепли, сплетаясь в чудесном печальном песнопении, вверяя душу и тело Господу до наступления нового дня, музыка города, пробуждающегося для праздника, вплела в это пение свой собственный, неустанный ритм.

Толпа в таверне Родриго, расположенной вниз по течению Онъяра, была беспокойной и капризной, как будто сумерки усилили ее ожидание удовольствия, не удовлетворив его. В зале таверны было очень жарко, в густом тумане еле виднелись мерцающие огоньки ламп. Слышались отрывочные реплики, посетители выглядели раздраженными и угрюмыми. Затем на лестнице прозвучали быстрые шаги, и в дверях, внеся с собой сырой речной воздух, появился незнакомец, который был в соборе на мессе. Таверна затихла.

Наружность незнакомца со вчерашнего дня претерпела заметные изменения. Теперь его плащ был уже не таким модным, а шоссы не сидели на нем как влитые. Он улыбался более открыто, и взгляд его уже не излучал прежнего высокомерия. Двое мужчин узнали его; они осторожно кивнули и замерли. Тот обратился к собравшейся толпе с радостной и беспечной улыбкой.

– Хосеп, – кивнул он в полной тишине состоятельному по виду человеку с мощным, практически квадратным, торсом. – Пере, Санч, – он кивнул и им. Тем не менее никто не произнес ни слова. – Хозяин, – заговорил он вновь, – кувшин вина моим друзьям, почтим святого. Нет, этого будет недостаточно. Три кувшина, для начала. Блаженный Йохан принес мне удачу, и я должен отблагодарить его.

– Спасибо, господин, – сказал человек, удобно устроившийся на подоконнике. – И кому я должен вознести свою благодарность? Помимо самого святого?

– Ромео, – ответил тот. – Ромео, сын Феррана, родом из Вика, солдат, путешественник, странник. Я только на прошлой неделе вернулся на родину.

Кувшины были наполнены и выставлены на длинные столы. Ромео налил вино в высокие кружки и стаканы, потребовал еще один кувшин, налил вина себе и поднял стакан.

– За прекраснейший город в мире, – произнес он, – да процветает он вечно! – Он выпил, и все остальные последовали его примеру. Он еще раз наполнил их стаканы и кружки; все снова выпили, на сей раз за удачу. Ромео пустил ближайший к нему кувшин по столу, и, когда его движение остановилось, прерванная беседа возобновилась. Ромео подошел к другому столу и толкнул кувшин в направлении огромного мужчины, который с трепетом, если не с пониманием, слушал худого гибкого человека с мрачным лицом и задумчивым взглядом.

– Позвольте мне наполнить ваши стаканы, – обратился Ромео к этим двоим, наливая вино в кружку крупного мужчины и протягивая руку к стакану худого.

– Я не пью, – сказал худой, убирая стакан. – У меня нет денег, чтобы оплатить вашу любезность.

– Он как раз рассказывал мне о своих неприятностях, – сказал здоровяк и снова замолк.

– Большой Иохан всегда терпеливо выслушает чужое горе, – заметил его друг.

– Терпеливый слушатель – большая редкость, – заметил Ромео, рассеянно наполняя стакан тощего. – У меня тоже бывали трудные времена. – Он понизил голос до заговорщического тона. – Ухищрения людей, чьи имена потрясли бы вас, привели к тому, что я потерял свою должность, доброе имя и мое скромное состояние. Три года я провел в изгнании, в нищете. Но, как вы можете видеть, колесо фортуны повернулось. Те, кто плел против меня интриги, потерпели фиаско. Я вернул себе положение и доброе имя. – Он снова наполнил стакан тощего.

– Я – переплетчик, – сказал тот. – Меня зовут Мартин.

– Отличное занятие, – сказал Ромео. – Неужели в Жироне нет больше книг, если вы не можете поднять бокал за святого?

– Да книг-то полно. Совсем недавно я выполнял все переплетные работы в соборе, в духовных судах, а также всю случайную работу для господ в городе. Это был отличный заработок. Я не старше вас, господин, и на меня работали подмастерье и двое учеников. А затем какой-то злобный каноник, и я даже знаю, кто именно, – сказал Мартин, на сей раз сам наполняя свой стакан, – пожаловался на плохо сделанную работу. Но это была работа ученика. Сейчас невозможно найти учеников, ведь очень многие умерли во время мора. Теперь каждый небрежный, ленивый бездельник думает, что стоит целого кошелька золота и что он может целый день спать на скамье в мастерской. – Он тряхнул головой. – Все верно, я был занят, а викарий – очень суровый человек – передал часть его работы другому, еврею, а затем мне сказали, что он сделал ее лучше, и за меньшие деньги.

– И они забрали твою работу…

– Совершенно верно, господин. Они передали ему всю мою работу. Еврею. Работу на епископа. – Он понизил голос. – Говорят, что этот еврей держит рабов. Он запирает их в переплетной мастерской, кормит объедками, и это позволяет ему брать за работу меньшие деньги. Это несправедливо. Работу для епископа должны делать христиане, а не евреи с их рабами-маврами.

– Слышали, Хосеп? – спросил Ромео. – Что же будет, когда все бумажные работы захватят евреи?

– Ну, этому не бывать, дружище, – сказал мужчина, который выглядел таким состоятельным. – Я знаю, как защитить свои интересы.

– Пришло время что-нибудь сделать, – произнес голос с противоположного конца стола.

– Мы здесь, Марк, – сказал третий. – Присоединяйся к нам.

– Тише вы, дураки, – пробормотал кто-то. – Кто знает, кто нас здесь может подслушать?

– Меч мести архангела Михаила сразит правителей-кровопийц, грязных священников и еврейских колдунов, – произнес голос из темноты. – Так же, как во времена наших дедов, в день его памяти он спас нас от французских захватчиков.

Но когда все повернулись, чтобы посмотреть, кто это говорит, там уже никого не было.

Глаза Ромео блеснули, он улыбнулся, держа в руке стакан с вином, который он даже не допил. Он поставил стакан на стол, перекинулся несколькими словами с владельцем таверны, заплатил за вино и выскользнул в теплую ночь. Его работа только начиналась.

Уже наступила полночь. Луна низко скользила над холмами, а дневной жар все еще окутывал бархатную темноту Жироны, как одеяло. От реки сочились миазмы грязи и мертвой рыбы, соединяясь с ароматами самого города – запахами кухонных остатков, гниющего мусора, уборных и умирающего дыма кухонных печей.

Город затихал. Только несколько самых отпетых гуляк еще не нашли себе ночлег – ароматный луг, пару мягких рук, или даже их собственные убогие лежанки. Стоя в северных городских воротах, лекарь Исаак попрощался со своим эскортом, перебросился со стражником парой слов и, сунув тому монету, целеустремленно направился в сторону еврейского квартала. Его башмаки из мягкой кожи привычно ступали по булыжной мостовой, и эхо его шагов разносилось в неподвижном июньском воздухе. Неожиданно он остановился. Эхо слышалось еще несколько мгновений, а затем исчезло: кто-то крался за ним в ночи. Исаак почувствовал в неподвижном воздухе дуновение страха и вожделения, а затем ощутил сильный запах зла. Он покрепче перехватил посох и ускорил шаги.

Теперь шаги слышались на значительно большем расстоянии, и лекарь мысленно вернулся к больному ребенку, от постели которого он только что ушел. За последнюю неделю его состояние определенно улучшилось: тот стал лучше есть и снова стремился пойти поиграть около конюшен или у реки. Больной больше не нуждался в лекарствах; хорошая еда и свежий воздух, и к концу лета он снова станет таким же сильным и живым, как любой мальчишка его возраста. Большая радость для его отца.

Ворота Еврейского квартала давно были заперты и заложены засовом. Исаак постучал посохом по толстым доскам. Никакого ответа. Он заколотил сильнее.

– Яков, – позвал он глубоким, пронзительным голосом, – ты, ленивый бездельник, проснись. Ты что, хочешь, чтобы я простоял здесь всю ночь?

– Вы пришли, мастер Исаак, – заворчал Яков. – Заходите. Неужели я должен был всю ночь держать ворота открытыми, ожидая, когда вы наконец появитесь? – Его голос становился все тише, и к концу был уже почти не слышен.

Исаак поставил корзину на землю, оперся на посох и стал ждать. Легкий ветерок принес густой аромат роз из сада епископа, сдунул прядку волос с лица Исаака и затих. Где-то залаяла собака. Ночной воздух квартала прорезал тонкий плач ребенка. Судя по болезненному тону крика, скорее всего, это был первенец раввина Самуила, которому не было и трех месяцев. Исаак тряхнул головой. Он сочувствовал раввину и его жене. В любой момент их служанка могла появиться в дверях его дома, чтобы позвать к ребенку.

Наконец тяжелый брус был снят, в замке заскрипел ключ и послышался визг открывающейся калитки.

– Уже слишком поздно пускать кого-либо внутрь, господин, – сказал Яков. – Даже такого уважаемого человека, как вы. Сегодня тревожная ночь, полно пьяных мужланов, не поймешь, что у них на уме. Вы уже второй раз вытащили меня из постели, – добавил он многозначительно. – И еще я впустил чужих людей, которые пришли за вами.

– Ах, Яков, если бы остальная часть мира проводила ночи в покое, и ты, и я могли бы провести ночные часы, предаваясь мирному сну, так ведь? – Он вложил монету в руку привратника. – Но как бы мы тогда заработали себе на хлеб? – добавил он немного раздраженно, направляясь к дому.

Когда он уже стоял в дверях, его окликнул незнакомый ему голос. Похоже, это был голос подростка. Он говорил с акцентом каталонских горцев.

– Мастер Исаак, – сказал незнакомец, – меня прислали из женского монастыря Святого Даниила. Одна из наших послушниц серьезно заболела. Она кричит от боли. – Он говорил так, как будто с трудом запомнил слова и теперь мучительно вспоминал обрывки фраз. – Мне велели привести вас и сказать, чтобы вы принесли лекарства.

– В женский монастырь? Сегодня ночью? Я только что пришел.

– Мне сказали, что я должен привести вас, – сказал незнакомец, и в его голосе послышалась паника.

– Успокойся, парень, – мягко сказал Исаак. – Я приду, но сначала мне нужно собрать все необходимое. Давай не будем будить все семейство. – Он отпер дверь и вошел внутрь дома. – Подожди здесь, во внутреннем дворе, – сказал он, показывая вперед. – У меня еще дела в доме.

Помощник садовника из женского монастыря наблюдал за Исааком с любопытством, граничащим со страхом. Верно о нем говорили в городе. Мастер Исаак мог пройти пролет каменной лестницы, не издав ни звука. Перешептывались также, что Исаак мог пролететь рядом, а вы бы почувствовали только легкий ветерок. Мальчик напряг зрение, чтобы увидеть, поднялся ли лекарь сам, или прислуживающие ему демоны вознесли его на верхний этаж дома.

Что-то мягкое, бесформенное и угрожающее, прижавшееся к ноге, отвлекло его от наблюдения. Он подпрыгнул, героически подавляя вопль ужаса. Ответом на его придушенный крик было вопросительное мяуканье. Кот. Устыдившись, он наклонился, чтобы почесать его за ухом, и снова стал ждать.

Исаак достиг верхней площадки лестницы, немного постоял, прислушиваясь, около двери в комнату жены, пересек холл и подошел к другой двери. Он тихо постучал.

– Ракель, – прошептал он. – Ты не спишь? Ты мне нужна.

Услышав тихий голос своей шестнадцатилетней дочери, он прислонился к стене, поджидая ее.

– Исаак! – В ночной тишине это слово прозвучало как труба Иерихона, и он даже напрягся, чтобы не дать стенам обрушиться. Внимание и забота Юдифи настигали его всегда в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, и окутывали, как плотная ткань, отнимая силы и энергию. – Что случилось?

Он услышал, как она встала с постели и быстро прошла по комнате. Заскрипела, открываясь, дверь, позволяя прохладному ветру ворваться в душный холл.

– Ничего, любовь моя, – сказал Исаак. – Все хорошо. Просто за мной послали из женского монастыря, и нужно, чтобы Ракель помогла мне.

– Где ты был? – спросила Юдифь. – Тебя всю ночь не было, ты где-то ходил один, даже без сопровождающего. Это небезопасно.

Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица и остановить поток ее недовольства.

– Сын раввина скоро умрет, дорогая моя. Его жена в отчаянии. После того, как они три года ждали сына, это будет для них большим ударом. Если они пошлют за мной, скажи, что мы придем сразу же, как только я вернусь из монастыря.

Юдифь стихла, пойманная в ловушку своими же жесткими правилами поведения. Вслух ни он, ни она ничего не говорили по поводу помощи раввину. Но Юдифь сама потеряла двух сыновей в младенчестве, прежде чем родились близнецы, и в душе считала, что в горе все равны. Душевные терзания и сомнения относительно того, что ей теперь следует делать, отвлекли ее настолько, что она даже не заметила, что Исаак не ответил на ее вопрос.

– Я не могу понять, почему вся семья не должна спать только потому, что какая-то монахиня заболела, – сказала она. – Разве монахини когда-нибудь хоть что-то сделали для тебя, муж мой?

– Ш-ш, – сказал Исаак. – Епископ был нам добрым другом.

К счастью, Ракель выскользнула из своей комнаты прежде, чем ее мать успела высказаться по поводу епископа. Она быстро обняла мать и, несмотря на то что воздух был довольно теплым, плотно завернулась в плащ.

– Подождите минутку, – сказала Юдифь.

– Что такое? – сказал Исаак с ноткой нетерпения. – Мы должны поторапливаться.

– Я пойду с вами до дома раввина, – сказала она. – Идите. Я встречу вас во дворе.

Ракель последовала за отцом вниз по лестнице. Он открыл дверь в широкую комнату с низким потолком, служившую ему сушильней для трав, кладовой, операционной и, когда он ожидал ночного вызова, спальней.

Исаак снял со стены новую корзину и начал заполнять ее пузырьками, завернутыми в ткань корешками и травами.

– Эй, парень, – тихо позвал он через открытую дверь. – Что ты знаешь о болезни госпожи?

– Ничего, мастер, – сказал тот. – Я передаю сообщения и приношу все необходимое из города. А в остальное время я работаю в саду. Мне ничего не рассказывают. – Он остановился, задумавшись. – Я слышал, как она кричала, когда аббатиса давала мне поручение. Она сама велела мне привести вас.

– Как она кричала? Громко?

Он задумался на мгновение.

– Громко, мастер. Как свинья, которую режут, или… или как рожающая женщина. Она так рыдала. Затем затихла.

– Отлично. Ну, Ракель. Я слышу, идет твоя мать.

Надо же, возле тяжелой двери стояла, ожидая, сама аббатиса Эликсенда, вместе с казначеем, сестрой Агнетой и привратником, поддерживающим сестру Марту.

– О, мастер Исаак, – сказала она. – Спасибо. – Поспешно пробормотав сдавленным от беспокойства голосом имена двух монахинь, она пресекла попытку завести легкую вступительную беседу. – Я буду краткой. Донья Исабель находится под опекой нашего монастыря. Болезнь наступила внезапно. Она приходит в себя очень ненадолго; остальное время она бредит, ее беспокоят тревожные видения. Боюсь, что она может не пережить эту ночь. Если вы не сможете сделать ничего больше, я прошу вас хотя бы немного уменьшить ее страдания. Я уже послала за епископом. Сестра Марта отведет вас к ней.

Сестра Марта не дала Исааку времени задуматься над вопросом, почему именно его друг-епископ, а не обычный монастырский исповедник, вытащил его из постели, чтобы он помог этой умирающей в монастыре девушке. Она быстро провела его вверх по винтовой лестнице, а потом направилась вниз по длинным коридорам, ее мягкие кожаные башмаки быстро ступали по каменным плитам. Затем шаги замедлились. Исаак услышал громкий крик, рыдание и захлебывающиеся звуки сухой рвоты. Сестра Марта постучала в тяжелую дверь и вошла, пробормотав, что вскоре сюда придет сестра Бенвенгуда, работающая в лечебнице.

Дверь снова открылась и закрылась. Прошелестела одежда, явственно почувствовалось присутствие больничной сестры.

– Мастер Исаак, мы благодарны вам за помощь, – произнес ее язык, хотя в голосе отразились гнев и негодование. – Сам епископ порекомендовал нам обратиться к вам. Вы, вероятно, захотите узнать, что с ней случилось?

Дверь открылась, чтобы выпустить кого-то из комнаты больной в коридор. С ним частично ушел запах лихорадки, обезвоживания и слабое зловоние гниющей плоти.

– Я сам могу сказать вам, что ее беспокоит, – резко сказал Исаак. – Она страдает от гнойника, вызвавшего сильную боль и жар.

Одна из сестер, стоявших в коридоре, резко вздохнула от изумления.

– Прежде чем я могу сказать больше, – добавил он, – я должен обследовать ее, чтобы определить причину и оценить, смогут ли мои скромные знания помочь ей.

Сестра Бенвенгуда была не поражена. Нет, она была оскорблена.

– Это невозможно. Ее стыдливость…

– …Не будет оскорблена пристальным взглядом слепого человека.

Больничная сестра сбилась, не находя слов.