Текст книги "Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия"

Автор книги: Кэрол Теврис

Соавторы: Эллиот Аронсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Причина, по которой крупные фармацевтические компании так много тратят на мелкие подарки, хорошо известна маркетологам, лоббистам и социальным психологам: получение подарка вызывает неосознанное желание ответить взаимностью. Компания Fuller Brush, производитель средств личной гигиены и чистящих принадлежностей для дома, поняла этот принцип десятки лет тому назад, когда стала пионером использования приема «нога в дверь»: подарите домохозяйке щеточку – и она не захлопнет перед вами дверь. Если она не захлопнет перед вами дверь, то будет более склонна пригласить вас войти в свой дом, и, в конечном итоге, купит ваши дорогие щетки. Психолог Роберт Чалдини, много лет изучавший приемы влияния и убеждения, систематически наблюдал, как члены секты Хари Кришна собирают деньги в аэропортах [60]  [60] Robert B. Cialdini (1984/1993), Influence: The Psychology of Persuasion (rev. ed.). New York: William Morrow.


[Закрыть]. Пока они прямо просили усталых пассажиров давать им деньги – это не работало, а, напротив, вызывало раздражение. Так что кришнаиты придумали более плодотворную идею: они подходили к намеченным пассажирам и давали им цветы или прикалывали цветы к их курткам и пиджакам. Если пассажиры отказывались от цветка и пытались его вернуть, кришнаиты его не брали и говорили: «Это наш подарок вам». Только после этого кришнаиты просили денежные пожертвования. На этот раз их просьба обычно принималась, потому что подаренный цветок вызывал у пассажиров ощущение, что они в долгу перед кришнаитами и чем-то им обязаны. Как же отблагодарить их за подарок? Пожертвовав им небольшую сумму… и, возможно, купив у них чудесно оформленное, но продаваемое по чересчур высокой цене издание «Бхагавад-гиты».

Осознавали ли пассажиры то, как потребность во взаимности влияет на их поведение? Абсолютно нет. Когда механизм взаимности начинает работать, за ним следуют самооправдания: «Я всегда хотел купить „Бхагавад-гиту“ и узнать, что она собой представляет». Влияние подаренного цветка не осознается. «Это просто цветок», – говорит пассажир. «Это всего лишь пицца», – говорит врач-стажер. «Это всего лишь небольшое финансовое пожертвование, которое нам необходимо, чтобы провести этот образовательный симпозиум», – говорит врач. Но влияние цветка-подарка и его аналогов – это одна из причин, по которой количество контактов врачей с представителями фармацевтических компаний положительно коррелирует со стоимостью лекарств, прописанных впоследствии этими врачами. «Этот представитель компании очень убедительно говорил о новом лекарстве, я должен его попробовать, моим пациентам оно поможет», – как только вы приняли подарок, каким бы незначительным он ни был, процесс запускается. У вас возникнет побуждение дать что-то взамен, даже если поначалу это будет только ваше внимание, готовность выслушать, симпатия по отношению к тому, от кого вы получили подарок. В итоге вы будете более склонны прописать это лекарство, принять судебное решение в пользу дарителя, отдать ему на выборах ваш голос. Ваше поведение изменяется, но благодаря «слепым зонам» и самооправданиям ваши представления о собственной интеллектуальной и профессиональной честности не меняются.

Карл Эллиот, специалист по биологической этике и философ, который раньше был врачом, много писал о том, как небольшие подарки заманивают в ловушку их получателей. Его брат Хэл, психиатр, рассказал ему, как вошел в круг лекторов, представляющих крупную фармацевтическую компанию. Сначала они попросили его прочитать в одной соседской общине лекцию о депрессии. Почему бы и нет, подумал он, это будет полезно для общества. Потом они попросили его выступить на ту же тему в госпитале. Затем они стали давать ему рекомендации по поводу содержания его выступления, побуждая его говорить не о депрессии, а об антидепрессантах. Потом они сказали, что могут его включить в национальный комитет лекторов, «где уже настоящие деньги». Через некоторое время они попросили его читать лекцию о своем новом антидепрессанте. Вспоминая об этом, Хэл говорил своему брату:

«Это похоже на ситуацию, когда вы – женщина и ваш босс на вечеринке говорит вам: „Послушай, окажи мне услугу, будь милой и любезной вон с тем парнем“. И ты видишь, что парень симпатичный, а ты свободна, и отвечаешь: „Почему бы и нет? Я могу это сделать“. Вскоре вы оказываетесь на пути в Таиланд в грузовом отсеке самолета без опознавательных знаков, и, прилетев в Бангкок, окажетесь в борделе. И вы говорите: „Ай, это совсем не то, на что я соглашалась“. Но вам следует спросить себя: „А когда я сделала первый шаг к проституции? Не на той ли вечеринке?“»[61]  [61] Carl Elliott (2006, April), «The Drug Pushers», The Atlantic Monthly, pp. 82–93. Цитата его брата, с. 91.


[Закрыть].

Сегодня даже специалисты по этике попадают в ловушку: этих «сторожевых псов морали» приручили лисы, которых они обучались ловить. Фармацевтическая и биотехнологическая отрасли предлагают плату за консультации, контракты и гонорары биоэтикам, тем самым людям, которые пишут, в числе прочего, об опасностях конфликта интересов между профессиональным долгом и материальными интересами у врачей. Карл Эллиот описал, как его коллеги оправдывают то, что берут деньги. «Защитники корпоративных консультаций часто негодуют по поводу предположения, что, принимая деньги от отрасли, они ставят под сомнение свою непредвзятость или что их моральные суждения утрачивают объективность», – пишет он.

«Объективность – это миф, – сказала мне биоэтик Эван Деренцо, приводя аргументы из феминистской философии в поддержку своей точки зрения. – Я не думаю, что среди живых есть кто-то, абсолютно не заинтересованный в том, какие результаты принесут его действия». Это весьма изобретательное самооправдание, которое поможет вам избавиться от диссонанса: «Раз уж настоящей объективности все равно не бывает, я могу принять плату за консультацию».

Томас Дональдсон, директор программ по этике в школе бизнеса Уортон (Wharton), оправдывал эту практику, сравнивая консультантов с независимыми бухгалтерскими фирмами, которые компания может нанять для аудита своих финансов. Почему бы не провести аудит их этических принципов? Эта попытка самооправдания также привлекла внимание Карла Эллиота. «Этический анализ совсем не похож на финансовый аудит», – говорит он. Злоупотребления бухгалтера можно обнаружить и проверить, но как вы обнаружите злоупотребления консультанта по этике? Эллиот продолжает: «Как вы определите разницу между консультантом по этике, изменившим свое мнение по вполне легитимным причинам, и консультантом, сделавшим это из-за денег? Как вы отличите консультанта, нанятого за его честность, и того, кого наняли, потому что он поддерживает план действий компании?» [62]  [62] Carl Elliott (2001, September 24), «Pharma Buys a Conscience», The American Prospect, 12, archived as www.prospect.org/print/V12/17/elliott-c.html.


[Закрыть]. Все же, усмехается Эллиот, мы, возможно, должны быть благодарны Совету по этическим и правовым вопросам Американской медицинской ассоциации (АМА), выступившему с инициативой образовательной программы для врачей, посвященной этическим проблемам, связанным с принятием подарков от фармацевтической отрасли. Эта инициатива получила финансовую поддержку от ряда фармацевтических компаний: Eli Lilly and Company; GlaxoSmithKline, Inc.; Pfizer, Inc.; U. S. Pharmaceutical Croup; AstraZeneca Pharmaceuticals; Bayer Corporation; Procter amp; Gamble и Wyeth-Ayerst Pharmaceutical, предоставивших подарки для врачей общей стоимостью в 590 000 $.

Мозговой сбой

«Эл Кампанис был очень приятным, даже добрым и все же человеком с изъяном, допустившим одну колоссальную ошибку за тот 81 год, который он прожил на Земле – ошибку, которая навсегда будет связана с его образом».

спортивный журналист Майк Литтвин по случаю смерти Кампаниса, 1998 г.

Телевизионная вечерняя информационная программа Nightline 6 апреля 1987 г. посвятила весь выпуск сорокалетию дебюта Джеки Робинсона в высшей бейсбольной лиге. Тед Коппел интервьюировал Эла Кампаниса, главного менеджера бейсбольной команды Dodgers из Лос-Анджелеса, который был связан с этой командой с 1943 г. и был одноклубником Робинсона в команде Royals из Монреаля в 1946 г. В том году он ударил по лицу белого игрока, оскорбившего Робинсона, и потом выступал за доступ темнокожих игроков в высшую бейсбольную лигу. Но потом, беседуя с Коппелом, Кампанис поставил свой мозг на «автопилот». Коппел спросил Кампаниса как старого друга Джеки Робинсона, почему в бейсболе не было темнокожих менеджеров, главных менеджеров или владельцев команд. Кампанис сначала отвечал уклончиво: вы сначала должны заслужить репутацию, работая в низших лигах, а это плохо оплачивается, но Коппел был настойчив.

Коппел: Да, но в глубине души… вы знаете, что тут много вранья. Я имею в виду, что есть много темнокожих игроков, много великих темнокожих бейсболистов, которые бы очень хотели занимать должности менеджеров, и, о чем я вас на самом деле прошу – раскройте эту проблему. Просто скажите мне, почему, как вы думаете, так получается? В бейсболе и сегодня много предвзятости?

Кампанис: Нет, я не думаю, что это предвзятость. Я на самом деле думаю, что им не хватает некоторых необходимых качеств, чтобы быть менеджером, или, возможно, главным менеджером.

Коппел: Вы действительно в это верите?

Кампанис: Ну, я не скажу о них всех, но им, определенно, чего-то не хватает. Сколько среди них куотербеков (разыгрывающих в американском футболе – примеч. пер.)? Скольких вы знаете темнокожих питчеров (подающих в бейсболе – примеч. пер.)?

Через два дня после этого интервью и взрыва негодования публики, вызванного им, бейсбольный клуб Dodgers уволил Кампаниса. Через год он заявил, что был «измотан» во время интервью и не был самим собой.

Кем же был настоящий Эл Кампанис? Расистом или невинной жертвой «политкорректности»? Ни тем, ни другим. Это был человек, любивший и уважавший тех темнокожих игроков, которых лично знал, вставший на защиту Джеки Робинсона, когда подобное поведение не было модным и ожидаемым, но у него была «слепая зона»: Кампанис полагал, что темнокожие могут быть великими игроками, но они недостаточно умны для роли менеджеров. Он искренне признался Коппелу, что не понимает, что плохого в таких взглядах: «Я не считаю, что это предубежденность», – сказал он. Кампанис не лгал и не лукавил. Но, поскольку он был главным менеджером, то от него зависело, назначать ли менеджерами темнокожих людей, и его «слепая зона» приводила к тому, что он даже не задумывался о подобной возможности.

Подобно тому, как мы замечаем лицемерие у других людей, но не у себя, подобно нашей убежденности, что деньги могут влиять на других людей, но не на нас, мы обнаруживаем предубеждения у других, но свои собственные – не замечаем. Благодаря «слепым зонам», защищающим нашу самооценку, мы полагаем, что у нас нет предвзятости, т. е. иррациональных или злых чувств по отношению ко всем членам другой группы. Поскольку мы не иррациональны и не злы, любые наши негативные чувства по отношению к другой группе – оправданы, наши антипатии – рациональны и обоснованы. Это с их предубежденностью нам нужно как-то справиться. Подобно хасидам, стучащим в дверь «для непредубежденных» в Музее толерантности, мы слепы по отношению к нашей собственной предубежденности.

Предубежденность появляется из-за склонности человеческого ума воспринимать и обрабатывать информацию при помощи категорий. «Категории» – это более приятное и нейтральное слово, чем «стереотипы», но это одно и то же. Когнитивные психологи рассматривают стереотипы как механизмы для экономии энергии, позволяющие нам принимать эффективные решения на основе нашего прошлого опыта, помогающие быстро перерабатывать новую и вспоминать ранее полученную информацию, понимать реальные различия между группами и предсказывать, часто довольно точно, как другие будут поступать или что они думают [63]  [63] C. Neil Macrae, Alan B. Milne, and Galen V. Bodenhausen (1994), «Stereotypes as Energy-Saving Devices: A Peek Inside the Cognitive Toolbox», Journal of Personality and Social Psychology, 66, pp. 37–47.


[Закрыть]. Мы мудро полагаемся на стереотипы и быстрый доступ к информации, который они нам предоставляют, чтобы избежать опасности, познакомиться с теми, кто может стать нашими друзьями, выбрать учебное заведение или работу или понять, что именно этот человек в переполненной людьми комнате станет любовью всей нашей жизни.

Это позитивные аспекты стереотипов. Негативные же аспекты связаны с тем, что мы преуменьшаем различия между объектами внутри категории и преувеличиваем различия между категориями. Жители «красных» штатов, где большинство голосует за республиканцев, и «синих» штатов, где большинство голосует за демократов, часто относят друг друга к разным, непересекающимся категориям, но многие жители консервативного штата Канзас хотят, чтобы в школах преподавали теорию эволюции Дарвина, хотя она исключена из обязательной школьной программы, а многие жители либерального штата Калифорния не одобряют принятый в этом штате закон, одобряющий однополые браки. Все мы признаем вариации внутри нашего пола, партии, национальности или страны, но мы склонны смело обобщать на основе всего нескольких контактов с представителями других категорий и зачислять их всех в единую категорию «они». Эта привычка формируется у нас очень рано. Социальный психолог Мэрилин Бруэр, много лет изучавшая природу стереотипов, рассказывает, что однажды ее дочка, вернувшись из детского сада, пожаловалась, что «все мальчики – плаксы» [64]  [64] Marilynn B. Brewer (1993), «Social Identity, Distinctiveness, and In-Group Homogeneity», Social Cognition, 11, pp. 150–164.


[Закрыть]. Девочка сделала такой вывод, увидев, как плакали два мальчика, которые первый раз пришли в детский сад. Бруэр, всегда остающаяся ученой, спросила дочку, разве она никогда не видела плачущих маленьких девочек? «О да, – ответила дочка. – Но только некоторые девочки плачут. Я ведь не плачу».

Маленькая дочка уже разделяла мир, как все мы делаем, на «нас» и «их». Мы – это самая важная социальная категория в системе организации работы мозга. Даже коллективные местоимения, такие как «мы» и «они» – это мощные эмоциональные сигналы. В одном эксперименте, участники которого верили, что будут проверяться их вербальные (речевые) навыки, бессмысленные слоги, такие как ксех, йоф, лаж или вух, случайным образом объединялись в пары или со словами, обозначающими нашу «внутреннюю» группу («нас», «мы» или «наше»), «внешнюю» группу («их», «они», «им») или, для контроля, с другими местоимениями (такими как «он», «ее» или «ваше»). Потом все должны были оценить, насколько приятным был каждый из бессмысленных слогов. Вас может удивить, с какой стати у человека может появиться эмоциональное отношение к таким бессмысленным словам как йоф, или почему вух нравится больше, чем лаж. Тем не менее, участникам эксперимента больше нравились именно те бессмысленные слоги, которые появлялись в паре с местоимениями, относящимися к «своей группе» [65]  [65] Charles W. Perdue, John F. Dovidio, Michael B. Gurtman, and Richard B. Tyler (1990), «Us and Them: Social Categorization and the Process of Inter-group Bias», Journal of Personality and Social Psychology, 59, pp. 475–486.


[Закрыть]. Никто из них не догадался, почему так происходит, и не понял, что на привлекательность слога влияло местоимение, с которым его ассоциировали.

Как только люди создали категорию «мы», они начали воспринимать всех, к ней не относящихся, как не-нас. Конкретное содержание категории «мы» может меняться мгновенно: это мы, деликатные люди со Среднего Запада, а не вы, вульгарные люди с побережья, это мы, счастливые владельцы автомобиля Toyota Prius с гибридным экологичным двигателем, а не вы, бездумные транжиры бензина, это мы, болельщики бейсбольной команды Boston Red Sox, а не вы, болельщики Los Angeles Angels (или двух любых других бейсбольных команд). Принадлежность к категории «мы» можно за одну минуту создать в лаборатории, как показал Генри Тайфел с коллегами в классическом эксперименте с британскими школьниками [66]  [66] Henri Tajfel, M.G. Billig, R.P. Bundy, and Claude Flament (1971), «Social categorization and intergroup behavior», European Journal of Social Psychology, 1, pp. 149–178.


[Закрыть]. Тайфел сначала показывал этим мальчикам слайды с разным количеством точек, а потом просил высказать догадку о количестве точек на слайде. Он в случайном порядке говорил некоторым мальчикам, что они преувеличивали количество точек, а другим – что они его преуменьшали, а потом просил всех их выполнять другое задание. На этой стадии эксперимента они могли присуждать очки другим мальчикам, которых характеризовали как «преувеличивающих» или «преуменьшающих». Хотя каждый из мальчиков работал в отдельной кабинке и не видел других участников эксперимента, почти все они присуждали больше очков тем, кто, как они думали, относился к «их» категории. Когда они выходили из комнаты, другие мальчики спрашивали: «Кто ты?». Представители той же категории реагировали на ответ приветственными криками, а те, кого отнесли к другой категории – неодобрительным свистом.

Очевидно, некоторые категории важнее для нашей самоидентификации, чем тип автомобиля, на котором мы ездим или количество точек на слайде. Это, например, наш пол, сексуальная ориентация, религия, политические предпочтения, национальность, гражданство. Без ощущения принадлежности к группам, придающим смысл нашей жизни, помогающим нашей самоидентификации и определению жизненных целей, у нас бы возникло неприятное ощущение, что мы – песчинки, дрейфующие в неизвестном направлении во вселенной. Поэтому мы делаем все возможное, чтобы сохранять эти связи. Эволюционные психологи утверждают, что этноцентризм – убежденность в том, что наша культура, нация или религия превосходят другие, помогает выживать, укрепляя наши связи с нашими первичными социальными группами и повышая нашу готовность работать для этих групп, сражаться за них, а иногда – и умирать. Когда все идет хорошо, люди относятся вполне толерантно к другим культурам и религиям – они даже относятся терпимо к противоположному полу! Но, если они обозлены, встревожены или ощущают угрозу, их типичная реакция – активация их «Слепых зон». Мы – люди интеллектуальные и способные к глубоким чувствам, а они – тупые, они – плаксы, они не понимают значения любви, стыда, горя или раскаяния [67]  [67] Nick Haslam, Paul Bain, Lauren Douge, Max Lee, and Brock Bastian, «More Human Than You: Attributing Humanness to Self and Others», Journal of Personality and Social Psychology, 89, pp. 937–950.


[Закрыть].

Уже сами раздумья о том, что они не так умны или рассудительны, как мы, приводят к тому, что нам кажутся ближе те, кто похож на нас. Но не менее важно, что это позволяет нам оправдывать то, как мы обращаемся с ними. Обычно думают, что стереотипы вызывают дискриминацию: Эл Кампанис, считавший, что темнокожим не хватает «необходимых» для менеджера качеств, отказывается нанимать их на должности менеджеров. Но теория когнитивного диссонанса показывает, что причинная связь аттитюдов и поступков работает в обоих направлениях. Часто именно реальная дискриминация создает стереотип для самооправдания: Эл Кампанис, которому не хватало воли или смелости настаивать, чтобы бейсбольный клуб Dodgers нанимал темнокожих менеджеров, оправдывает свое бездействия, убеждая себя в том, будто темнокожие люди все равно не справятся с такой работой. Сходным образом, если мы поработили членов другой группы, лишили их возможности получить хорошее образование или работу, не допускаем их в свою профессию или отказываем им в полноценных гражданских правах, то мы формируем и используем стереотипы для оправдания своих действий. Убеждая себя в том, что они – низкие, не способные к обучению, некомпетентные, от природы не способные к математике, аморальные, греховные, тупые или вообще «недочеловеки», мы избегаем чувства вины и угрызений совести, размышляя о том, как мы с ними обращаемся. И мы, определенно, не ощущаем, что предубеждены по отношению к ним. Ну как же, нам даже нравятся некоторые их этих людей, пока они знают свое место, которое, кстати, не здесь: не в нашем клубе, не в нашем университете или не в нашей профессии и не в нашем районе. Короче говоря, мы используем стереотипы, чтобы оправдать свое поведение, так как иначе у нас могло бы сложиться негативное мнение о себе или о нашей стране.

Почему же, если все люди мыслят категориями, только у некоторых людей возникает жесткая негативная предубежденность по отношению к другим группам? Эл Кампанис не был предубежденным, так как у него не было сильной эмоциональной антипатии к темнокожим людям, мы подозреваем, что его можно было бы переубедить, и он бы отказался от своего мнения, будто темнокожие игроки не могут стать хорошими менеджерами. Стереотип может ослабеть и даже разрушиться под давлением противоречащей ему информации, но отличительной чертой предубежденности и является то, что на нее не влияют рациональные доводы, опыт и противоречащие ей примеры. В своей замечательной книге «Природа предубежденности» («The Nature of Prejudice»), написанной более пятидесяти лет тому назад, социальный психолог Гордон Оллпорт описал, как реагирует предубежденный человек на факты, противоречащие его представлениям:

Мистер X: Проблема с евреями заключается в том, что они заботятся только о своих.

Мистер У: Но данные о сборе пожертвований для соседской общины показывают, что они делали более щедрые взносы, если учитывать их численность, чем не-евреи.

Мистер X: Это показывает, что они пытаются всех подкупить и вмешиваться в дела христиан. Они не думают ни о чем, кроме денег, вот почему так много банкиров-евреев.

Мистер У: Но ведь недавние исследования показали, что процент евреев в банковском бизнесе очень мал, гораздо меньше, чем процент не-евреев.

Мистер X: Вот именно: они не котят заниматься респектабельным бизнесом – они занимаются кинобизнесом или владеют ночными клубами [68]  [68] Gordon Allport (1954/1979), The Nature of Prejudice. Reading, MA: Addison-Wesley, pp. 13–14.


[Закрыть].

Оллпорт идеально показал «логику» рассуждений мистера X: мистер X даже не пытается отвечать на доводы мистера Y – он просто приводит следующую причину для своей нелюбви к евреям. После того как у людей сформировалась предубежденность, так же как и в случае с политической идеологией, им нелегко от нее отказаться, даже если появляются факты, которые опровергают основную причину для ее оправдания. Вместо этого они находят другое оправдание для своих убеждений или действий. Предположим, что наш разумный и рассудительный мистер У сказал вам, что насекомые – это отличный источник протеинов, и что сенсационный новый шеф-повар в ресторане «Слизни и Улитки» предлагает замечательную закуску: пюре из гусениц. Вы немедленно поспешите попробовать этот кулинарный изыск? Если у вас есть предубеждение против употребления в пищу насекомых, вероятно, нет, даже если фото этого шеф-повара появилось на первой странице кулинарного обозрения в газете New York Times. Вы, подобно нетерпимому мистеру X, найдете еще одну причину, чтобы оправдать вашу предубежденность. «Фу, – скажете вы мистеру У, – насекомые – уродливые и скользкие». «Конечно, – согласится он. – Но объясните мне, почему же вы едите лобстеров и сырых устриц?».

Следовательно, после того как люди приобрели предубежденность, от нее трудно избавиться. Как сказал великий юрист Оливер Венделл Холмс-младший: «Пытаться переубедить предвзятого фанатика – это как светить фонариком прямо в зрачок: он сжимается, и глаз закрывается». Большинство людей готовы тратить много умственной энергии для сохранения своей предубежденности, вместо того, чтобы отказаться от нее, и отмахиваться от несоответствующих их представлениям фактов как от «исключений, которые только подтверждают правило». (Что же тогда может опровергнуть правило, хотелось бы знать?) Фраза «Но такие люди есть среди моих лучших друзей…» – хотя она и заслужила все насмешки, которым сегодня подвергается, это весьма успешный способ разрешения диссонанса, возникающего, когда предубеждение наталкивается на исключение. Когда Эллиот год назад переехал в Миннеаполис, чтобы преподавать в Миннесотском университете, соседка сказала ему: «Вы еврей? Но вы гораздо приятнее, чем…». Она остановилась. «Чем? – спросил ее Эллиот. – Чем я ожидала», – смиренно ответила она. Признав, что Эллиот не соответствовал се стереотипу, она смогла почувствовать себя человеком широких взглядов и великодушной особой, и при этом сохранить свое общее предубеждение против социальной категории: в се случае – евреев.

Джеффри Шерман провел со своими коллегами серию экспериментов, демонстрирующих, какие усилия готовы предпринять сильно предубежденные люди, чтобы добиться консонанса своей предубежденности и противоречащей ей информации. Они в реальности уделяют больше внимания этой противоречащей их взглядам информации, чем информации, им соответствующей, потому что подобно мистеру X и соседке Эллиота из Миннесоты им необходимо понять, как можно объяснить диссонирующие с их представлениями факты. В одном из экспериментов студентов (с обычной социальной ориентацией) просили оценить мужчину-гомосексуалиста «Роберта», которому приписывалось восемь черт, соответствующих стереотипным представлениям о гомосексуалистах (например, Роберт занимался интерпретирующими танцами) и восемь черт, не соответствующих этому стереотипу (например, в воскресенье он был на матче по американскому футболу). Участники эксперимента, негативно настроенные к гомосексуалистам, искажали информацию о Роберте и позже описывали его гораздо более «феминным», чем непредубежденные студенты, сохраняя таким способом свою предубежденность. Чтобы устранить диссонанс, вызванный несоответствующими стереотипу фактами, они их объясняли как артефакты, вызванные какими-то ситуационными причинами. Да, Роберт пошел на футбол, но только за компанию с приехавшим к нему двоюродным братом [69]  [69] Jeffrey W. Sherman, Steven J. Stroessner, Frederica R. Conrey, and Omar A. Azam (2005), «Prejudice and Stereotype Maintenance Processes: Attention, Attribution, and Individuation», Journal of Personality and Social Psychology, 89, pp. 607–622.


[Закрыть].

В наши дни большинство предубежденных по отношению к какой-то социальной группе американцев избегают открыто высказывать свои взгляды или делают это только в безопасной для них аудитории единомышленников, учитывая, что многие люди живут и работают в такой среде, где любой «изм» (расизм или другие виды предубежденности) может вызвать публичное осуждение или даже увольнение. Но им, однако, нужны умственные усилия, чтобы не показывать свои негативные чувства, так же, как подобные усилия нужны, чтобы справиться с противоречащей стереотипу информацией. Социальные психологи Крис Крэндалл и Эйми Эшелман, сделав большой обзор исследований предубеждений, обнаружили, что, если люди испытывают негативные эмоции или эмоционально опустошены (хотят спать, раздражены, рассержены, встревожены, пьяны или испытывают стресс), они более склонны демонстрировать свою истинную предубежденность по отношению к другой группе. Когда киноактера Мела Гибсона арестовали за управление автомобилем в нетрезвом виде, и он разразился антисемитской тирадой, он был вынужден на следующий день извиниться: «Я вчера сказал не то, что на самом деле думаю, и это отвратительно. Мне очень стыдно за все, что я сказал… я извиняюсь за свое неподобающее поведение в пьяном виде». Перевод: это был не я, это был алкоголь. Неплохая попытка оправдаться, по исследования показывают, что хотя в состоянии опьянения людям становится легче показать свою предубежденность, алкоголь не может быть причиной появления предубежденности. Таким образом, когда люди извиняются, заявляя: «Я просто не верю, что мог это сказать, я был очень усталым/встревоженным/злым/пьяным», – или как Эл Кампанис: «Я был измотан», – можно быть уверенным в том, что на самом деле они думали именно то, что сказали.

Тем не менее, большинству людей не нравится собственная предубежденность, и это вызывает диссонанс: «Я не люблю этих людей», – сталкивается с не менее сильным убеждением, что с точки зрения морали и общества так говорить нехорошо. Люди, ощущающие этот диссонанс, как предполагают Крэндалл и Эшелман, с готовностью прибегнут к самооправданиям, которые позволяют им и выказывать свои подлинные чувства и одновременно верить в то, что эти чувства – моральные и добродетельные. «Оправдания, – объясняют Крэндалл и Эшелман, – позволяют не подавлять истинные чувства, они обеспечивают прикрытие и возможность сохранять представление о себе как о справедливом и непредубежденном человеке» [70]  [70] Christian S. Crandall and Amy Eshelman (2003), «A Justification-Suppression Model of the Expression and Experience of Prejudice», Psychological Bulletin, 129, pp. 414–446, цитата, с. 425. См. также: Benoit Monin and Dale T. Miller (2001), «Moral Credentials and the Expression of Prejudice», Journal of Personality and Social Psychology, 81, pp. 33–43. В их экспериментах, если люди считали, что их моральная репутация непредубежденных людей не оспаривается (для этого им давали возможность протестовать против грубых сексистских высказываний), они чувствовали оправданным свое решение проголосовать за наем на работу мужчины (а не женщины) на работу, которая согласно распространенным стереотипам является мужской.


[Закрыть]. Неудивительно, что оправдания – это такой популярный способ ослабления диссонанса.

Например, в одном типичном эксперименте белым студентам было сказано, что они будут наказывать электрошоком другого студента, «ученика», который, как они знали, мог быть или белым, или афроамериканцем, для исследования биоэлектронной обратной связи. Вначале студенты использовали электрошок меньшей интенсивности для темнокожих учеников в сравнении с белыми – вероятно, они хотели показать свою непредвзятость. Потом студенты слышали, как «ученик» презрительно о них отзывался, что, вполне естественно, их злило. После этого ситуация менялась: теперь уже темнокожие ученики получали более сильный электрошок, чем белые. Такой же результат был получен в исследованиях, где изучалось, как англоговорящие канадцы поступят по отношению к франкоговорящим канадцам, люди с обычной сексуальной ориентацией по отношению к гомосексуалистам, студенты не-евреи по отношению к евреям, мужчины по отношению к женщинам [71]  [71] См. пример межрасового эксперимента: Ronald W. Rogers and Steven Prentice-Dunn (1981), «Deindividuation and Anger-Mediated Interracial Aggression: Unmasking Regressive Racism», Journal of Personality and Social Psychology, 4, pp. 63–73. Об англоговорящих и франкоговорящих канадцах см.: James R. Meindl and Melvin J. Lerner (1985), «Exacerbation of Extreme Responses to an Out Group», Journal of Personality and Social Psychology, 47, pp. 71–84. Об исследованиях поведения по отношению к евреям и геям см.: Steven Fein and Steven J. Spencer (1997), «Prejudice as Self-Image Maintenance: Affirming the Self through Derogating Others:, Journal of Personality and Social Psychology, 73, pp. 31–44.


[Закрыть]. В обычных условиях участники экспериментов успешно контролировали свои негативные чувства, но, когда они злились, или были раздражены, или возникала угроза для их самоуважения, они открыто демонстрировали свою предубежденность, потому что теперь могли оправдать ее: «Я вовсе не плохой или предвзятый человек – но они оскорбили меня!».

Это механизм, превращающий предубежденность в источник энергии для этноцентризма. Предубежденность «дремлет», пока этноцентризм не призовет ее, чтобы она выполнила свою грязную работу, оправдывая плохие поступки, которые мы, хорошие люди, иногда хотим совершить. Например, на Западе США в XIX веке иммигрантов из Китая нанимали для добычи золота в шахтах, что потенциально отнимало работу у белых шахтеров. Издававшиеся белыми газеты подстрекали читателей против китайцев, описывая их как «порочных и злобных», «обжор», «кровожадных и диких». Но прошло всего десять лет, китайцы согласились выполнять опасную и тяжелую работу на строительстве трансконтинентальный железной дороги (белые эту работу выполнять не хотели), и предубеждение против них сошло на нет, а вместо этого их стали считать трезвыми, трудолюбивыми и законопослушными. «Они такие же, как лучшие белые люди, – сказал железнодорожный магнат Чарльз Крокер. – Они очень надежные, очень умные и выполняют свои обязательства». После того как дорога была построена, рабочих мест снова стало мало, а, когда закончилась Гражданская война, понадобилась работа для вернувшихся домой ветеранов. Антикитайские настроения снова вернулись, и в прессе китайцев опять описывали как «преступных», «хитроумных и коварных» и «тупых» [72]  [72] Paul Jacobs, Saul Landau, and Eve Pell (1971), To Serve the Devil (Vol. 2: Colonials and Sojourners). New York: Vintage Books. Цитата Charles Crocker c. 81.


[Закрыть].

Предубеждение оправдывает наше плохое обращение с другими, а мы хотим плохо с ними обращаться, потому они нам не нравятся. А почему они нам не нравятся? Потому что конкурируют с нами за рабочие места, которых на рынке труда мало. Потому что их присутствие может заставить нас сомневаться в том, что только наша религия – истинная. Потому что мы защищаем наш статус, власть и привилегии. Потому что нам нужно чувствовать, что мы лучше, чем кто-то. Потому что наша страна воюет с ними. Потому что нам не нравятся их обычаи, особенно их сексуальные обычаи, этих сексуально-распущенных извращенцев. Потому что они не хотят усваивать нашу культуру. Потому что они слишком активно стараются усвоить нашу культуру.