Текст книги "Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия"

Автор книги: Кэрол Теврис

Соавторы: Эллиот Аронсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Этот феномен – самооправдания. Снова и снова, когда мы оба читаем исследования об ошибочных обвинениях в истории США, мы видим, как самооправдания могут повысить вероятность несправедливости на всех этапах процесса – от поимки подозреваемого до вынесения приговора. Полицейские и прокуроры используют методы, отобранные за долгие годы, чтобы идентифицировать подозреваемого и собрать улики для его/ее обвинения. Обычно они правы. К несчастью, те же самые методы повышают вероятность ошибки при выборе подозреваемого, приводят к игнорированию сведений, которые могут указать на другого подозреваемого, повышают их приверженность неверному решению, а затем – к отказу признать свои ошибки. По мере того как процесс движется вперед, те, кто пытается обвинить первоначального подозреваемого, часто становятся все более уверены в том, что они нашли настоящего преступника, и еще ревностнее стремятся собрать улики для его обвинения. Когда этот человек отравляется в тюрьму, уже только этот факт оправдывает все, что мы сделали, чтобы он там оказался. Кроме того, судья и присяжные согласились с нами, разве нет? Самооправдания не только отправляют невинных людей в тюрьму, но и следят за тем, чтобы они в ней оставались.

Детективы

Утром 21 января 1998 г., в городе Эскондидо в штате Калифорния, 12-летнюю Стефани Кроу нашли заколотой в ее спальне. Предыдущей ночью соседи позвонили по номеру 911, чтобы сообщить о своих опасениях по поводу появившегося в окрестностях бродяги, который вел себя странно. Этого мужчину звали Ричард Тьют, он болел шизофренией, а также в прошлом преследовал молодых женщин и врывался в их дома. Но детективы из Эскондидо и эксперты из Отдела по анализу поведения ФБР почти немедленно пришли к заключению, что убийство – дело рук кого-то из близких жертвы. Они знали, что большинство жертв убивает кто-то, с кем они были знакомы, а не сумасшедшие взломщики.

Соответственно, детективы, в первую очередь Ральф Клейтор и Крис Макдона, сконцентрировали внимание на четырнадцатилетнем брате Стефани Майкле. Майкла, который был простужен и температурил, допрашивали, не поставив в известность его родителей, в течение трех часов, а потом через некоторое время – в течение шести часов без перерыва. Детективы лгали ему: они сказали, что обнаружили кровь Стефани в его комнате, что у нее в кулаке был клок его волос, что убийца находился внутри дома, потому что все двери и окна были заперты, что кровь Стефани нашли на его одежде и что он не прошел тест компьютерного анализа тембра голоса для обнаружения признаков стресса в голосе. (Это псевдонаучный метод, который, как утверждается, может изобличать лжецов, измеряя «микротреморы» их голосов. Нет никаких научных доказательств существования «микротреморов» или обоснованности этого метода [164]  [164] Основная проблема с анализом стресса по тембру заключается в том, что вмешивается «ошибка подтверждения». Если вы думаете, что подозреваемый виновен, вы интерпретируете микротреморы как признак того, что он лжет, а, если вы думаете, что он невиновен – то не обращаете на них внимания. Библиографию и обзор некоторых исследований можно найти в Интернете по адресу: http://www.polygraph.org/voicestress.htm.


[Закрыть].)

Хотя Майкл неоднократно говорил им, что ничего не помнит о преступлении, и не мог рассказать никаких подробностей, например куда он дел оружие убийства, он, в конце концов, признался, что убил Стефани в припадке гнева, вызванного ревностью. Через несколько дней полиция также арестовала 15-летних друзей Майкла: Джошуа Тредвея и Аарона Хаузера. Джошуа Тредвей после допросов, продолжавшихся 22 часа (!), рассказал подробную историю о том, как они втроем договорились убить Стефани.

Накануне суда ситуация резко изменилась: кровь Стефани обнаружили на свитере того самого бродяги Ричарда Тьюта, в который он был одет в ночь убийства. Эта улика вынудила тогдашнего окружного прокурора Пола Фингста отозвать обвинения против подростков, хотя он сказал, что все равно остается убежденным в их вине, поскольку они в ней признались, и поэтому не станет выдвигать обвинений против Тьюта. Детективы, преследовавшие подростков, Клейтор и Макдона, остались уверены в том, что они поймали настоящих убийц. Они на свои деньги опубликовали книгу, в которой оправдывали свои методы и мнение. В этой книге они утверждали, что Ричард Тьют был просто невезучим парнем, из которого сделали козла отпущения, бродягой, которого использовали как пешку политики, пресса, знаменитости, а также адвокаты, нанятые семьями подростков, чтобы «переложить вину с их клиентов на Тьюта» [165]  [165] Процитировано в: Paul Е. Tracy (with the collaboration of Ralph Claytor and Chris McDonough) (2003), «Who Killed Stephanie Crowe?», Dallas, TX: Brown Books, p. 334.


[Закрыть].

Подростков освободили, и дело было передано другому детективу из того же отдела. Вику Калоке, чтобы он его закрыл. Несмотря на сопротивление полиции и окружной прокуратуры, Калока начал собственное расследование. Другие полицейские перестали с ним разговаривать, судья бранил его за то, что он поднимает шум, прокуроры игнорировали его просьбы о помощи. Ему пришлось получать постановление суда, чтобы добыть из лаборатории нужные ему улики. Калока действовал настойчиво и, в конце концов, написал 300-страничный отчет, в котором перечислялись «спекуляции, неверные оценки и спорные улики», использованные в деле против Майкла Кроу и его друзей. Поскольку Калока не был участником первоначальной команды, проводившей расследование и поспешившей сделать неверные выводы, улики против Тьюта не вызывали у него диссонанса – для него это были обычные улики.

Калока в обход офиса окружного прокурора представил доказательства в офис главного прокурора штата Калифорния в Сакраменто. Там помощник главного прокурора Дэвид Друлинер дал согласие на предъявление обвинений Тьюту. В мае 2004 г., через 6 лет после того как детективы, которые вели первоначальное расследование, исключили Ричарда Тьюта из круга подозреваемых и сочли его безобидным бродягой и мошенником, Ричард Тьют был осужден за убийство Стефани Кроу. Друлинер раскритиковал первоначальное расследование, проведенное детективами из Эскондидо. «Они выбрали в корне неверное направление, что нанесло ущерб расследованию, – сказал он, – почему они не сосредоточились на мистере Тьюте – мы просто не можем этого понять» [166]  [166] Рассказ об участии в деле Вика Калоки, включая цитаты из его высказываний, можно найти в истории, написанной репортерами– расследователями Вилкенсом и Соером: John Wilkens and Mark Sauer, «A Badge of Courage: In the Crowe Case, This Cop Ignored the Politics while Pursuing Justice», The San Diego Union-Tribune, July 11, 2004. Друлинер цитируется Вилкенсом и Соером в «Tuite Found Guilty of Manslaughter», The San Diego Union-Tribune, May 27,2004.


[Закрыть].

А мы теперь – можем. Кажется нелепым, что детективы не изменили свое мнение или хотя бы не начали сомневаться, когда кровь Стефани нашли на свитере Тьюта. Но, как только детективы убедили себя, что Майкл и его друзья виновны, они начали спуск по пирамиде принятия решения, используя самооправдания, и если во время спуска сталкивались с препятствием, продолжали этот спуск, пока не оказались в самом низу.

Давайте начнем с вершины: начального процесса поиска подозреваемого. Многие детективы делают то же, к чему склонны мы все, когда мы впервые слышим о каком-то преступлении: мы делаем импульсивное заключение о том, что произошло, а потом подгоняем факты так, чтобы они поддерживали наш вывод, игнорируя или считая малозначимыми данные, которые ему противоречат. Социальные психологи много и подробно исследовали этот феномен, ставя людей на место присяжных и анализируя факторы, влияющие на их решения. В одном эксперименте присяжные слушали аудиозапись инсценировки реального судебного разбирательства дела об убийстве, а потом объясняли, как бы они проголосовали и почему. Вместо того чтобы выносить вердикт на основе анализа улик и доказательств, большинство людей с самого начала придумывали свою историю о том, что произошло, а затем, когда во время имитации судебного процесса им представляли факты и доказательства, они принимали только те из них, которые подтверждали их уже сложившуюся версию того, что произошло. Чем раньше люди приходили к заключению о виновности подозреваемого, тем вероятнее было, что они будут оправдывать свое решение, голосуя за наиболее суровый вердикт [167]  [167] Deanna Kuhn, Michael Weinstock, and Robin Flaton (1994), «How Well Do Jurors Reason? Competence Dimensions of Individual Variation in a Juror Reasoning Task», Psychological Science, 5, pp. 289–296.


[Закрыть]. Это нормально для людей, но это вызывает тревогу.

Во время своей первой беседы с подозреваемым, детективы склонны быстро принимать решение: этот парень виновен или невиновен? С течением времени, приобретя опыт, полицейские учатся делать акцент на одних линиях расследования и отвергать другие, становясь все более уверенными в правильности своего выбора. Их уверенность – частично следствие опыта, частично – следствие методов, которым их обучают, поощряющих быстроту и уверенность, а не осторожность и сомнения. Джек Кирш, бывший начальник Отдела по анализу поведения ФБР, рассказал интервьюеру, что офицеры полиции, столкнувшись со сложными случаями, обращаются к сотрудникам этого отдела за советом. «Нам приходилось импровизировать, но мы не боялись „стрелять навскидку“ и обычно попадали в цель, – говорит он. – Мы поступали так тысячи раз» [168]  [168] Don DeNevi and John H. Campbell (2004), «Into the Minds of Madmen: How the FBI's Behavioral Science Unit Revolutionized Crime Investigation». Amherst, NY: Prometheus Books, p. 33. Эта книга неумышленно – исследование ненаучного обучения отделения бихевиоризма ФБР.


[Закрыть].

Эта уверенность часто обоснована, потому что полиция обычно расследует такие дела, в которых подозреваемые очевидны, и нужно собрать доказательства, подтверждающие их вину. Тем не менее, подобная уверенность в себе повышает риск того, что виновным будет объявлен непричастный к преступлению человек, и полиция слишком рано закроет дело, отказавшись от поиска других возможных подозреваемых. Как только «двери закрылись» – то же происходи) и с мозгом. Например, детективы даже не попытались использовать свой экзотический «анализатор тембра голоса» при допросе Тьюта, как они поступили при допросе Кроу. Детектив Макдона объяснил, что «…поскольку было известно, что Тьют был в прошлом, а, возможно, и сейчас, психически болен и принимал наркотики, тестирование признаков стресса по голосу могло быть ненадежным» [169]  [169] Процитировано в: Tracy, «Who Killed Stephanie Crowe?», p. 184; примеч. 11.


[Закрыть]. Иными словами, давайте использовать наш ненадежный чудо-прибор только для тех подозреваемых, которых мы считаем виновными, потому что, что бы они ни делали, это подтвердит наше мнение, а для тех, кого мы считаем невиновными, мы его использовать не будем, так как в их случае он все равно не будет работать.

Первоначальное решение о виновности или невиновности подозреваемого может казаться очевидным и обоснованным: подозреваемый может соответствовать описанию, данному жертвой или свидетелем, или относиться к категории, подходящей по статистическим данным. «Ищи тех, кого связывали с жертвой, любовь или деньги, да пребудет сила с тобой». Таким образом, в большинстве случаев убийств наиболее вероятный убийца – это любовник, супруг, бывший супруг, родственник или человек, который получает материальную выгоду от смерти жертвы. Когда убита молодая женщина, говорит лейтенант полиции Ральф М. Лейсер: «…подозреваемый № 1 – это близкий ей человек. Вам не следует искать какого-то незнакомого парня из фургона». Лейсер этим заявлением оправдывал свою уверенность в том, что американскую студентку китайского происхождения Биби Ли убил ее молодой человек Брэдли Пейдж, и поэтому детектив Лейсер игнорировал показания свидетеля-очевидца, который видел, как неподалеку от места преступления мужчина затолкнул молодую «восточную» женщину в фургон и уехал [170]  [170] Цитируется CBS's «Eye to Eye» with Connie Chung (1994).


[Закрыть]. Однако, как отмечает адвокат Стивен Дризин: «Вполне легитимно начинать расследование с опросов членов семьи, но не более того. Вместо того чтобы пытаться доказать, что убийца – это один из членов семьи, полицейским нужно расследовать все версии. Но слишком часто они этого не делают» [171]  [171] Вводный комментарий Стивена Драйзина: Steven Drizin, «Prosecutors Won't Oppose Tankleft's Hearing», The New York Times on the Web, May 13, 2004.


[Закрыть].

Как только детектив решает, что нашел убийцу, свойственная людям «ошибка подтверждения» – позаботиться о том, чтобы главный подозреваемый остался единственным подозреваемым. И, как только это произошло, – невиновный подозреваемый оказывается загнанным в угол. В случае Патрика Данна из города Бейкерсфилд, штат Калифорния, который мы упоминали во введении, полицейские решили верить неподтвержденным показаниям профессионального уголовника, поддерживавшим их теорию, будто Данн был виновен, но не документально подтвержденным показаниям беспристрастной свидетельницы, которые Данна оправдывали. Обвиняемый не мог поверить в такое решение и спрашивал своего адвоката Стэна Симрина: «Но разве им не нужна правда?». «Да, нужна, – ответил Симрин, – и они убеждены в том, что ее обнаружили. Они верят в то, что вы виновны. И теперь они сделают все, что в их силах, чтобы добиться для вас обвинительного приговора» [172]  [172] Edward Humes (1999), «Mean Justice». New York: Pocket Books, p. 181.


[Закрыть].

Попытки делать все возможное для обвинительного приговора приводят к игнорированию и признанию неважными фактов, требующих от офицеров полиции изменить свое мнение о подозреваемом. В крайних случаях у отдельных офицеров или даже у всего отдела появляется искушение перейти грань, отделяющую законные действия от противозаконных. Отделение полиции Лос-Анджелеса в Рампарте создало отдел по борьбе с бандитизмом, десятки сотрудников которого были обвинены в производстве незаконных арестов, лжесвидетельстве и фабрикации обвинений против невинных людей, почти 100 приговоров было отменено, поскольку сторона обвинения использовала незаконные методы. В Нью-Йорке государственное расследование в 1989 г. обнаружило, что отделение полиции округа Саффолк сфабриковало ряд крупных дел, избивая подозреваемых, незаконно прослушивая телефоны и теряя или фабрикуя важные улики.

Подобными коррумпированными фальсификаторами офицеры полиции не рождаются – они ими становятся. Они спускаются к подножию пирамиды из-за норм организационной культуры, принятых в их отделении полиции, и своей приверженности этим противоправным нормам. Профессор права Эндрю Макклург проследил процесс, который приводит многих офицеров к совершению поступков, которые они даже не могли себе представить, когда новички-идеалисты начинали свою карьеру в полиции. Сначала предложение солгать при исполнении своих служебных обязанностей вызывает диссонанс: «Я здесь для того, чтобы защищать закон» не согласовывается с тем, что: «И вот я сам его нарушаю». С течением времени, отмечает Макклург, они «учатся снижать свой диссонанс, используя мягкую перину самооправданий». После того как офицеры начинают считать, что ложь можно оправдать и даже, что она – важный аспект их работы, добавляет он, «диссонантное ощущение собственного лицемерия больше не возникает. Офицер учится оправдывать ложь как моральный поступок или, по крайней мере, как не аморальный. Таким образом, его представление о себе как о порядочном и высокоморальном человеке – почти не страдает» [173]  [173] Andrew J. McClurg (1999), «Good Cop, Bad Cop: Using Cognitive Dissonance Theory to Reduce Police Lying», U.C. Davis Law Review, pp. 389–453. Первая цитата, с. 394; вторая – с. 429.


[Закрыть].

Допустим, вы – полицейский, и у вас есть ордер на обыск притона, где торгуют крэк-кокаином. Вы гонитесь за парнем, который прячется в туалет, вы надеетесь поймать его до того, как он выброси т наркотик в унитаз, но не успеваете. И вот вы стоите, тяжело дыша, в вашей крови кипит адреналин, вы вкалывали, а этот подонок ускользнет? Вы накрыли притон, все знают, что тут делается, но эти негодяи просто уйдут? Они найдут ловкого адвоката, и их освободят, не успеете вы и глазом моргнуть. Весь ваш труд, риск и опасности, которым вы подвергались, все это было зря? Почему бы не вытащить из своего кармана небольшую дозу крэка, уронить ее на пол в туалете и припереть подонка к стенке? Все, что вам нужно сказать: «Эта доза крэка выпала у него из кармана, и он не успел спустить ее в унитаз» [174]  [174] Это оправдание настолько обычно, что оно породило новый термин: «dropsy» testimony (буквально «поднятые с пола доказательства»). Дэвид Хейлбронер, в прошлом помощник окружного прокурора в Нью-Йорке, писал: «В делах с „поднятыми с пола доказательствами“ офицеры полиции оправдывают обыск с помощью старейшего из приемов: они лгут относительно фактов. Когда я выходил из-за угла, я увидел, как подсудимый уронил наркотики на тротуар, поэтому я арестовал его. Это старая уловка, известная всем в системе правосудия. Один почтенный федеральный судья еще много лет назад жаловался, что он читал подобные показания в таком большом количестве дел, что теперь верит: они не имеют никакого отношения к закону». David Heilbroner (1990), «Rough Justice: Days and Nights of a Young D.A.» New York: Pantheon, p. 29.


[Закрыть].

Легко понять, почему вы бы так поступили в определенных обстоятельствах. Потому что вы хотите делать свою работу. Вы знаете, что незаконно подбрасывать улики, но это кажется таким оправданным в данном случае. Когда вы в первый раз делаете это, вы говорите себе: «Этот парень виновен!». Придет опыт, и в следующий раз вам будет это легче сделать снова: в реальности у вас появится сильный мотив повторить такой поступок, потому что в противном случае вы признаетесь, пусть только себе, что, когда вы в первый раз это сделали, это было неправильно. Вскоре вы будете нарушать правила в более сомнительных ситуациях. Поскольку сложившиеся неформальные нормы полиции в целом поддерживает подобные оправдания, офицеру полиции становится все труднее сопротивляться искушению нарушать (или по-своему интерпретировать) правила и нормы закона. В конечном итоге, многие полицейские сделают следующие шаги и начнут проповедовать эту философию «гибкого закона» другим офицерам, убеждая их поступать так же, и избегая или бойкотируя тех коллег, которые с ними не соглашаются. Ведь эти несогласные напоминают им о том моральном пути, с которого они свернули.

Действительно, в 1992 г. комиссия под руководством бывшего судьи Моллена в своем отчете о коррупции в Полицейском управлении Нью-Йорка сделала вывод, что фальсификация улик полицией «настолько обычна на некоторых участках, что для нее появился даже новый термин: „testilying“ (по смыслу – лжесвидетельствовать, неологизм созвучен английскому „testifying“ – давать свидетельские показания – примеч. пер.) [175]  [175] McClurg, «Good Cop, Bad Cop», примеч. 19, p. 391, цитируется по отчету City of New York Commission to Investigate Allegations of Police Corruption and the Anti-Corruption Procedures of the Police Department: Commission Report 36 (1994), обычно на него ссылаются как на «Отчет комиссии Моллена».


[Закрыть]. В таких полицейских культурах сотрудники полиции часто лгут, чтобы оправдать обыски (без ордера) каждого подозреваемого в хранении наркотиков или оружия, лгут в суде, будто они задержали подозреваемого, потому что он проехал на красный свет, потому что они якобы видели, как подозреваемый передавал другому человек) наркотики или выбросил их, когда к нему подошел офицер полиции, что послужило основанием для ареста и обыска. Норм Стемпер, который 34 года работал в полиции и был начальником полицейского управления в Сиэтле, написал, что в стране нет ни одного крупного подразделения полиции, которое бы избежало таких проблем, как использование офицерами полиции наркотиков Для собственных нужд, подбрасывание наркотиков подозреваемым или вымогательство денег у мелких торговцев наркотиками [176]  [176] Norm Stamper (2005), «Breaking Rank: A Top Cop's Expose of the Dark Side of American Policing». New York: Nation Books. CM. также: «Let Those Dopers Be», Stamper's op-ed essay for the Los Angeles Times, October 16, 2005.


[Закрыть]. Наиболее распространенное оправдание для лжи и подбрасывания улик: Цель оправдывает средства. Один офицер полиции заявил комиссии Моллена, что он „совершал богоугодное дело“. Другой сказал: „Если мы хотим ловить этих парней – плевать на Конституцию“. Когда одного из офицеров полиции арестовали за лжесвидетельство – он спросил, не веря тому, что происходит: „А что в этом плохого? Ведь они виновны“ [177]  [177] Цитируется в: McClurg, «Good Cop, Bad Cop», примеч. 19, pp. 413, 415.


[Закрыть].

Вот „что в этом плохого“: никто, кроме них самих, не может помешать полицейским подбрасывать улики и лжесвидетельствовать, чтобы добиваться обвинительного приговора для человека, которого они считают виновным – а он может быть невиновным. Коррумпированные полицейские, определенно, опасны для общества, но то же относится и к благонамеренным полицейским, которые никогда не хотели сажать невинных людей в тюрьму. В определенном смысле честные полицейские могут быть даже опаснее, чем коррумпированные, потому что их больше, и их должностные преступления труднее выявить. Проблема в том, что как только они приняли решение о том, кто наиболее вероятный подозреваемый, они уже не допускают мысли, что этот человек может быть невиновным. А потом они действуют так, чтобы подтвердить свой первоначальный вывод, оправдывая использование разных методов давления, в том числе и незаконных, тем, что эти методы работают, только если подозреваемые виновны.

Следователи

Наиболее важное доказательство, которое может представить детектив, ведущий расследование, это признание подозреваемого, потому что высока вероятность, что оно убедит прокурора, присяжных и судью в вине подозреваемого. Соответственно, следователей, ведущих допросы, обучают добиваться признаний, даже если для этого они лгут подозреваемому и используют, как гордо заявил один детектив репортеру, „различные трюки и обман“ [178]  [178] В округе Саффолк, Нью-Йорк в сентябре 1988 г. детектив из отдела убийств К. Джеймс Маккриди был вызван в дом, где он нашел тело Арлин Танклеф, которой были нанесены ножевые раны и вызвавшие смерть побои. Ее муж, Сеймур также подвергся жестокому нападению. (Он умер через несколько недель). Через несколько часов Маккриди заявил, что он нашел убийцу: сына этих супругов, Мартина, которому было 17 лет. Во время допроса Маккриди постоянно повторял Мартину, что он знает, будто тот убил родителей, поскольку его отец ненадолго вышел из комы и сообщил полиции, что Мартин напал на него. Это была ложь. «Я использовал уловку и обман, – говорил Маккриди. – Я не думал, что он сделал это. Я знал, что он это сделал». Подросток в итоге сознался, что он мог убить своих родителей, временно потеряв память. Когда прибыл семейный адвокат, Мартин Танклеф немедленно отказался от своего признания и так и не подписал свои показания, но этого оказалось достаточно, чтобы его обвинить. Мартина приговорили к 50 годам судебного заключения. См.: Bruce Lambert, «Convicted of Killing His Parents, but Calling a Detective the Real Bad Guy», The New York Times, April 4, 2004.


[Закрыть]. Большинство людей удивляются, узнав, что это считается абсолютно законным. Детективы гордятся своей способностью сбивать с толку подозреваемых и добиваться от них признания, считая это доказательством того, что они овладели своим нелегким ремеслом. Чем выше их уверенность в собственной правоте, тем сильнее диссонанс, который они чувствуют, столкнувшись с доказательствами того, что они ошиблись, и тем сильнее их потребность отвергнуть эти доказательства.

Вынуждать невиновного человека признаться – это, очевидно, одна из самых опасных ошибок, которая может случиться во время полицейского допроса, но большинство детективов, прокуроров и судей не думает, что такое возможно. «Идея, что можно кого-то заставить сделать ложное признание – нелепость, – говорит Джошуа Маркис. – Это „защита Твинки [§§]  [§§] Термин «защита Твинки» (Twinkie defense) появился в США и 1979 г., когда под влиянием показаний психиатрии, экспертов со стороны защиты, будто обвиняемый в преднамеренном убийстве был подвержен частым и неконтролируемым сменам настроения, потому что ел слишком много сладкого (в том числе маленькие пирожные с кремом под названием Twinkie), и поэтому не вполне осознавал свои действия, привели к смягчению приговора. Это вызвало массовые возмущения и негодование. – Примеч. пер.


[Закрыть]“ в наше время. Это худший пример псевдонауки» [179]  [179] Цитируется в: Tracy, «Who Killed Stephanie Crowe?», p. 175; примеч. 11.


[Закрыть]. Большинство людей соглашается с этим, потому что не могут себе представить, как они сами могли бы признаться в преступлении, если бы были невиновны. Мы бы протестовали. Мы бы стояли на своем. Мы бы позвонили своему адвокату… разве не так? Тем не менее, исследование тех дел, в которых заключенные по приговору суда были в итоге полностью оправданы, показывают, что от 15 до 25 % из них сознавались в преступлениях, которых в реальности они не совершали. Социологи, психологи и криминологи проанализировали эти случаи и провели экспериментальные исследования, чтобы показать, как такое может происходить.

«Библия» методов допросов – это книга «Уголовные допросы и признания» («Criminal Interrogation and Confessions»), написанная Фредом Инбау, Джоном Рейдом, Джозефом Бакли и Брайаном Джейном. Фирма John Е. Reid and Associates предлагает образовательные программы, семинары и видеозаписи для обучения 9-этапной методике допросов Рейда, а на их вебсайте утверждается, что они обучили более 300 000 работников правоохранительных органов наиболее эффективным способам добиваться признания. Руководство для изучения этого метода начинается с заверения читателей в том, что «ни один из этих приемов не может заставить невиновного человека сознаться, и все эти методы законны и оправданы с точки зрения морали» [180]  [180] Fred E. lnbau, John E. Reid, Joseph P. Buckley, and Brian C. Jayne (2001), «Criminal Interrogation and Confessions» (4th ed.). Gaithersburg, MD: Aspen Publishers, p. 212.


[Закрыть]:

«Мы ясно заявляем: простое использование фиктивных доказательств во время допроса не заставит невинного человека признаться в преступлении. Абсурдно верить, будто подозреваемый, знающий, что не совершал преступления, придаст больше значения и больше поверит фиктивным уликам, а не своему собственному знанию о своей невиновности.

В таких обстоятельствах естественной человеческой реакцией будут гнев и недоверие к следователю. Основным эффектом будет еще большая решимость подозреваемого доказывать свою невиновность» [181]  [181] Inbau et al., p. 429.


[Закрыть].

Неверно. «Естественной человеческой реакцией» обычно оказываются в этом случае не гнев и недоверие, а замешательство и беспомощность, т. е. диссонанс, потому что большинство невиновных подозреваемых верят, что следователь им не врет. Следователь, однако, с самого начала предубежден. Цель беседы с подозреваемым – получить важную информацию от этого человека, допрос же ведется так, чтобы заставить подозреваемого признать свою виновность. (Подозреваемый часто не знает об этих различиях). Руководство Рейда прямо говорит об этом: «Допрос проводится, только если следователь достаточно уверен в виновности подозреваемого». Опасность такой позиции в том, что, если следователь «достаточно уверен», подозреваемый не может его переубедить. Напротив, все, что делает подозреваемый, будет интерпретироваться как доказательство его лжи, отрицания вины и попытки скрыть правду, включая и его постоянные утверждения о невиновности. Следователей прямо инструктируют думать именно так. Их учат такому отношению к подозреваемому: «Не лгите, мы знаем, что вы виновны», а также инструктируют отвергать отрицания подозреваемым своей вины. Вы уже видели этот цикл самооправданий раньше, когда речь шла о том, каким способом психотерапевты и социальные работники интервьюируют детей, подвергшихся, как они считают, сексуальным домогательствам. Как только начался допрос в подобном стиле, такой вещи как опровергающие доказательства просто не существует [182]  [182] Один из наиболее тщательных анализов метода Рейда и руководства к нему Инбау с соавторами – это: Deborah Davis and William T. O'Donohue (2004), «The Road to Perdition: 'Extreme Influence' Tactics in the Interrogation Room», in W.T. O'Donohue и E. Levensky (eds.), «Handbook of Forensic Psychology», pp. 897–996. New York: Elsevier Academic Press.


[Закрыть].

Те, кто продвигает методику Рейда, интуитивно понимают, как работает диссонанс (по крайней мере, у других людей). Они понимают, что если дать человеку шанс протестовать и отрицать свою виновность, он сделает об этом публичное заявление, и тогда будет сложнее заставить его отказаться от сказанного и признать вину. «Чем больше подозреваемый отрицает свое участие, – пишет Луи Сенесе, вице-президент фирмы Reid and Associates, – тем труднее ему признать, что он совершил преступление», – именно так и происходит: из-за диссонанса. Таким образом, Сенесе советует следователям, ведущим допрос, подготовиться к отрицанию подозреваемым своей вины и сразу пресекать подобную реакцию. Следователи, говорит он, должны следить за невербальными сигналами в поведении подозреваемого, сообщающими, что он собирается отрицать свою вину («он поднимает ладонь в отрицающем жесте, качает головой или не смотрит в глаза»), и если подозреваемый прямо говорит: «Можно мне сказать?» – следователи должны отреагировать на это, прервав его, и сказать, обратившись к нему по имени: («Джон, подождите минутку») и продолжить допрос [183]  [183] Louis C. Senese (2005), «Anatomy of Interrogation Themes: The Reid Technique of Interviewing». Chicago: John E. Reid Sc Associates, p. 32.


[Закрыть].

Убежденность следователя в виновности подозреваемого становится «самореализующимся пророчеством». Оно побуждает следователя вести себя агрессивнее, в результате невиновный субъект начинает, по мнению следователя, вести себя все более подозрительно. В одном эксперименте социальный психолог Сол Кассин с коллегами объединяли в пары субъектов, как виновных в краже, так и невиновных, со следователями, которым (независимо от реальной виновности) сообщалось, что данный субъект виновен и невиновен. Таким образом, было четыре возможных комбинации подозреваемых и следователей: вы невиновны, и он думает, что вы невиновны; вы невиновны, но он думает, что вы виновны; вы виновны, но он думает, что вы невиновны; и вы виновны, и он думает, что вы виновны. «Смертельным» сочетанием, в котором следователь оказывал самое сильное давление, были пары, в которых следователь был убежден, что субъект виновен, а тот на самом деле был невиновным. В этих обстоятельствах, чем больше субъект отрицал свою виновность, тем следователь становился увереннее, что он врет, и давил на подозреваемого все сильнее и сильнее.

Кассин часто читает лекции для детективов и офицеров полиции, чтобы показать им, как их приемы допроса могут дать неверный результат. Они, как он рассказывает, кивают и соглашаются с ним, что ложных признаний нужно всячески избегать, но потом немедленно добавляют, что они, лично, никогда не заставляли кого-то делать ложные признания своей вины. «А откуда вы об этом знаете?» – спросил Кассин одного полицейского. «Потому что я никогда не допрашивал невиновных людей», – сказал он. Кассин обнаружил, что эта уверенность в собственной непогрешимости начинается на самом высшем уровне. «Я был на международной конференции по полицейским допросам в Квебеке и участвовал в дискуссионной группе вместе с Джо Бакли – президентом Школы Рейда, – рассказал он нам. – После его презентации кто-то из аудитории спросил его, не беспокоит ли его то, что его методы допроса могут заставить признаться в преступлении некоторых невиновных людей. Пусть меня пристрелят, если он не сказал это дословно – я был так поражен его неприкрытым высокомерием, когда я записал эти слова, а также тем, в какой обстановке это было сказано: „Нет, потому что мы не допрашиваем невиновных людей“» [184]  [184] Цитируется также в: Saul Kassin (2005), «On the Psychology of Confessions: Does Innocence Put Innocents at Risk?», American Psychologist, 60, pp. 215–228.


[Закрыть].

На следующей стадии подготовки детективов учат тому, чтобы они умели уверенно читать невербальные сигналы в поведении подозреваемого: зрительный контакт, язык тела, поза, жестикуляция и эмоциональность их отрицаний вины. Если субъект не смотрит вам в глаза, объясняет руководство, это признак лжи. Если человек сидит на стуле, ссутулившись, или сидит неподвижно – это признак лжи. Однако методика Рейда советует следователям «избегать с подозреваемым зрительного контакта». Они не дают возможности подозреваемому установить с ними зрительный контакт, несмотря на то, что считают готовность смотреть следователю в глаза признаком невиновности?

Методика Рейда, таким образом, это закрытый цикл: как мне узнать, что подозреваемый виновен? Заметив, что он нервничает и потеет (или, напротив, что у него хороший самоконтроль) и что он не смотрит мне в глаза (но я не дал бы ему это делать, даже если он этого хочет). Итак, мы с моими партнерами допрашиваем его 12 часов, используя методику Рейда, и он сознается. Таким образом, поскольку невиновные люди никогда не сознаются, его признание подтверждает мое убеждение в том, что если он слишком нервничает и потеет (или слишком спокоен), или смотрит мне в глаза (или не смотрит) – все это признаки его виновности. По логике подобной системы, единственную ошибку, которую может допустить детектив – это не суметь добиться признания.

Руководство написано авторитарным стилем – таким, будто это глас Господа, открывающий несомненные истины, но в реальности оно не учит читателей ключевым принципам научного мышления: важности изучения и исключения других возможных объяснений поведения человека, перед тем как принимается решение, какое из этих объяснений наиболее вероятно. Сол Кассин, например, участвовал в расследовании дела военной прокуратурой, в котором следователи безжалостно и сурово допрашивали обвиняемого, против которого не было прямых улик. (Кассин считал, что обвиняемый был невиновен, и его, действительно, оправдали). Когда одного из следователей спросили, почему он так агрессивно давил на подзащитного, он ответил: «Мы догадались, что он нам не рассказывает всю правду. Некоторые особенности его языка тела показывали, что он пытается сохранять спокойствие, но вы бы заметили, что он нервничал, и всякий раз, когда мы задавали ему вопрос, он отводил взгляд и не смотрел нам в глаза, иногда он суетился, а однажды даже заплакал».

«То, что он описал, – говорит Кассин, – это типичное поведение человека в стрессовой ситуации». Тем, кто изучает методику Рейда, обычно не объясняют, что нервозность, суетливые движения, избегание зрительного контакта и желание человека съежиться – могут быть вовсе не признаками его виновности. Это может быть признаком нервозности, подростковой неуверенности в себе, культурных норм, вызова властям или тревоги по поводу того, что человека могут в чем-то незаслуженно обвинить.

Те, кто продвигает методику Рейда, утверждают, что их метод обучает следователей верно определять, говорит ли подозреваемый правду или лжет в 80–85 % случаев. Для этого утверждения просто нет никаких научных доказательств. Как мы уже отмечали, когда в четвертой главе обсуждались психотерапевты, обучение не повышает точность – оно повышает уверенность людей в своей правоте. В одном из многочисленных исследований ложной уверенности людей в своей правоте Кассин и его коллега Кристина Фонг обучали группу студентов методике Рейда. Студенты смотрели обучающие видеоматериалы Рейда, читали его руководство, а потом проверялось, действительно ли они овладели этой методикой. Потом их просили смотреть видеозаписи допросов людей опытными офицерами полиции. Некоторые из подозреваемых в видеозаписях были виновны в преступлении, но отрицали это, а другие – отрицали свою виновность и, действительно, были невиновны. Обучение ни на йоту не увеличило точность заключений студентов. Вероятность правильного вывода не превышала вероятность случайного угадывания, но зато студенты стали гораздо увереннее в своих способностях. Все же, это были студенты университета, а не профессионалы.