Текст книги "Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия"

Автор книги: Кэрол Теврис

Соавторы: Эллиот Аронсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Все ли жертвы одинаковы в глазах обидчиков? Нет – они отличаются по степени их беспомощности. Представьте себе, что вы морской пехотинец, вступивший в рукопашную с вооруженным солдатом противника. Вы его убили. Будете ли вы ощущать сильный диссонанс? Вероятно, нет. Это может быть неприятный опыт, но он не вызывает диссонанса и потребности в дополнительных оправданиях: „Это была ситуация, или он меня, или я его… Я убил врага… Мы здесь дня того, чтобы победить… У меня не было выбора“. А теперь представьте, что ваша миссия – взорвать дом, в котором, как вам сказали, находятся вражеские солдаты. Вы с вашим отрядом уничтожили дом, а потом обнаружили, что в доме не было никого, кроме стариков, женщин и детей. В таких обстоятельствах большинство солдат постараются найти дополнительные самооправдания, чтобы уменьшить диссонанс, который они испытывают из-за убийства невиновных гражданских лиц, и самым популярным самооправданием будет очернить и дегуманизировать свои жертвы: „Тупые идиоты, их не должно было там быть… они, наверное, помогали врагу… Все эти люди – подонки, чурки, нелюди“. Или, как высказался генерал Уильям Уэстморленд о большом количестве потерь среди гражданского населения во время войны во Вьетнаме: „Восточные люди не ценят жизнь так, как на Западе. Там у них много людей. Жизнь дешева на Востоке“ [228]  [228] Да, он действительно это сказал. См.: Derrick Z. Jackson, «The Westmoreland Mind-Set», Boston Globe, July 20, 2005. Уэстморленд произнес эту фразу в документальном фильме 1974 г. «Сердца и умы» («Flearts and Minds»). По словам Джексона: «Это высказывание так поразило режиссера Питера Дейвиса, что он предложил Уэстморленду вырезать ее». Тот не согласился.


[Закрыть].

Теория диссонанса, таким образом, предсказывает, что, если жертвы вооружены и могут дать отпор, обидчики будут в меньшей степени ощущать потребность принижать их в сравнении с ситуациями, когда жертвы беспомощны. Участники эксперимента Эллен Бершайд и ее сотрудников думали, будто они будут применять болезненный электрошок к другому человеку, так как это было элементом обучения. Половине из них сказали, что потом они обменяются ролями, так что у жертвы будет возможность отомстить. Как и предсказывалось, принижали свои жертвы только участники эксперимента, считавшие, что жертвы были беспомощны, и у них не было возможности отплатить той же монетой [229]  [229] Ellen Berscheid, David Boye, and Elaine Walster (Hatfield) (1968), «Retaliation as a Means of Restoring Equity», Journal of Personality and Social Psychology, 10, pp. 370–376.


[Закрыть]. Именно такой была ситуация участников проводившегося в 1963 г. Стэнли Милгрэмом эксперимента по исследованию подчинения авторитету. Многие из тех, кто послушался экспериментатора и нанес „ученику“ удары электрическим током опасной, как они думали, интенсивности, оправдывали свои действия, обвиняя жертву. Как писал сам Милгрэм: „Негативная оценка многими участниками эксперимента их жертвы была следствием их действий против нее. Такие комментарии, как: „Он был так туп и упрям, что заслуживал электрошок“, – были распространенными. Однажды причинив жертве ущерб, эти люди сочли необходимым рассматривать ее как не заслуживающего уважения индивида, наказание которого было неизбежным из-за недостатков его интеллекта и характера“ [230]  [230] Stanley Milgram (1974), «Obedience to Authority». New York: Harper & Row, p. 10.


[Закрыть].

Выводы из этих исследований зловещие: сведите вместе обидчиков с высокой самооценкой и беспомощных жертв – и вот вам рецепт для эскалации жестокости. Причем, этот рецепт не только для негодяев – садистов или психопатов. Так могут поступать и нередко поступают обычные индивиды, люди, у которых есть дети, и любимые, „цивилизованные“ люди, которые получают удовольствие от хорошей музыки, изысканной еды, секса и любят посплетничать, как и все. Это один из наиболее убедительно документированных результатов социальной психологии, но многим людям его очень трудно принять из-за сильнейшего диссонанса, который он вызывает: „Что у меня может быть общего с убийцами и палачами?“. Гораздо комфортнее и спокойнее верить, что они – злодеи, ничуть не похожие на нас, и постараться как можно быстрее о них забыть [231]  [231] О демонизации обидчика как о способе восстановления консонанса и «веры в справедливый мир» см.: John Н. Ellard, Christina D. Miller, Terri-Lynne Bаumle, and James Olson (2002), «Just World Processes in Demonizing», in M. Ross and D.T. Miller (eds.), «The Justice Motive in Everyday Life». New York: Cambridge University Press.


[Закрыть]. Мы отказываем нм даже в намеке на обычные человеческие качества, потому что, если так не поступать, то нам придется признать правду великой фразы героя комиксов опоссума Пого: „Мы встретили врага, и он в нас самих“ [****]  [****] Персонаж комикса, созданный и 1940 г. У. Келли – «разумное, терпеливое, сердечное, наивное, дружелюбное существо, каким мы все сами себе кажемся». Цитата из текста появилась в комиксе во время войны во Вьетнаме. – Примеч. пер.


[Закрыть].

С другой стороны, если обидчик или преступник – один из нас, многие люди уменьшат свой диссонанс, встав на их защиту, или попытавшись преуменьшить серьезность или незаконность их действий – все что угодно для того, чтобы их действия казались существенно отличающимися от того, что делает враг. Например, пытки – это нечто, использующееся только такими негодяями как Иди Амин или Саддам Хуссейн. Но, как Джон Конрой описал в своей книге „Чудовищные поступки, обычные люди“ („Unspeakable Acts, Ordinary People“), не только в тоталитарных странах во время допросов нарушают положения Женевской конвенции, запрещающие „применение насилия против жизни и личности, в особенности убийства всех видов, увечья, жестокое обращение и пытки… [и] посягательства на человеческое достоинство, в особенности унижения и бесчеловечное обращение“. В своем исследовании документально подтвержденных случаев издевательств над заключенными Копрой обнаружил, что почти все военные или полицейские официальные лица, которых он интервьюировал, британские, южноафриканские, израильские или американские, оправдывают свои действия, утверждая, по сути, будто „наши пытки“ никогда не бывают такими жестокими, как „их пытки“:

„Брюс Мур-Кинг [из Южной Африки] заявлял, что, когда он использовал пытки электрошоком, то никогда не прикреплял электроды к гениталиям, как имеют обыкновение поступать палачи в других местах… Уго Гарсиа сказал мне, что аргентинские мучители гораздо хуже, чем уругвайские. Омри Кочва уверял меня, что люди из батальона Наталя никогда не скатывались до того, что делали американцы во Вьетнаме… Британцы успокаивали себя рассуждениями о том, что их методы нельзя сравнить с теми пытками, которые использует ИРА (Ирландская республиканская армия). Израильтяне регулярно утверждают, что их методы бледнеют в сравнении с пытками, использующимися в арабских странах“ [232]  [232] John Conroy (2000), «Unspeakable Acts, Ordinary People». New York: Knopf, p. 112.


[Закрыть].

После Абу-Грейба независимые расследования обнаружили, что американские следователи и их союзники лишали заключенных сна, использовали длительную одиночную изоляцию, топили их в воде, пытали холодом, подвергали сексуальным унижениям, избивали и использовали другие жестокие методы против лиц, подозреваемых в терроризме, не только в Абу-Грейбе, но также в Гуантанамо и в „тайных тюрьмах“ в других странах. Как уменьшить диссонанс, вызванный информацией о том, что Америка также систематически нарушала Женевскую конвенцию? Один из способов – сказать, что, если мы так делали – это не пытки. „Мы не пытаем, – сказал Джордж Буш, когда ему представили доказательства, что США применяли пытки. – Мы используем альтернативный набор процедур“. Второй способ ослабления диссонанса – сказать, если уж мы пытали кого-то – это было оправдано. Заключенные в Абу-Грейбе заслуживали все, что они получили, сказал сенатор Джеймс Инхоф (республиканец из штата Оклахома): „Потому что они – убийцы, они – террористы, они – мятежники. У многих из них, вероятно, на руках кровь американцев“. Он, похоже, не знал, что большинство арестованных попали в эту тюрьму за мелкие преступления, и им никогда не предъявлялось официальное объявление. На самом деле некоторые офицеры военной разведки сообщили Международной комиссии Красного Креста, что 70–90 % заключенных в Ираке были арестованы по ошибке [233]  [233] Буш сделал это замечание 7 ноября 2005 г. после появления сообщений, что заключенных держали в секретных «тюрьмах устрашения», и когда жестокости, происходившее в тюрьме Абу-Грейб, были выявлены и доказаны. Инхоф сделал свои комментарии 11 мая 2004 г. во время слушаний Сенатской комиссии по делам вооруженных сил, посвященных издевательствам над иракскими заключенными в тюрьме Абу-Грейб. В феврале 2004 г. Международная комиссия Красного Креста выпустила свой отчет «Report of the International Committee of the Red Cross (ICRC) on the Treatment by the Coalition Forces of Prisoners of War and Other Protected Persons by the Geneva Conventions in Iraq during Arrest. Internment and Interrogation». См. пункт 7: «Некоторые офицеры разведки коалиционных сил сообщили Международной комиссии Красного Креста, что по их оценкам от 70 до 90 % заключенных в Ираке были арестованы ошибочно».


[Закрыть].

Универсальное оправдание пыток – ссылка па бомбу с часовым механизмом. Как его формулирует газетный обозреватель Чарльз Краутхаммер: „Террорист установил ядерную бомбу в Нью-Йорке. Она взорвется через час. Миллион людей погибнет. Вы поймали террориста. Он знает, где бомба, но не хочет говорить. Вопрос: если у вас есть хотя бы небольшая надежда на то, что применив пытки, вы получите информацию, которая спасет жизни миллиону людей, вы их разрешите?“. Да, говорит Краутхаммер, и не просто разрешите, но это ваш моральный долг [234]  [234] Чарльз Краутхаммер обосновывал необходимость ограниченного использования пыток в статье «The Truth about Torture: It's time to be honest about doing terrible things», в The Weekly Standard, December 5, 2005.


[Закрыть]. У вас нет времени консультироваться с экспертами по Женевской конвенции и спрашивать их разрешения – вы захотите сделать все возможное, чтобы узнать от террориста, где находится бомба.

Немногие люди станут отрицать, что оправдание пытки ссылкой на бомбу с часовым механизмом будет разумным в данных обстоятельствах. Проблема в том, что подобные обстоятельства бывают чрезвычайно редко, а оправдание тем, что пытки помогают „сохранить жизни“ начинают использовать, когда бомбы с часовым механизмом нет и в помине. Государственный секретарь США Кондолиза Райс во время визита в Германию, где па нее обрушились протесты со стороны лидеров европейских государств против использования американцами пыток подозреваемых в терроризме в секретных тюрьмах, отрицала, что какие-либо пытки были использованы. Потом она добавила, что ее критики должны понимать, что допросы этих подозреваемых дали информацию, которая „остановила атаки террористов и спасла жизни невинных людей и в Европе, и в Соединенных Штатах“ [235]  [235] Замечание Кондолизы Райс на Военно-воздушной базе Эндрюс 5 декабря 2005 г. перед отлетом с государственным визитом в Европу.


[Закрыть]. Ее, похоже, не беспокоило, что эти допросы также сломали жизни невиновных. Райс признала, что „были допущены ошибки“, когда Соединенные Штаты похитили невиновного гражданина Германии по подозрению в терроризме и подвергали его жестокому и унизительному обращению в течение пять месяцев.

Как только пытки оправдывают в отдельных, редких случаях, становится легче их оправдать и в других: давайте пьггать не только того негодяя, который, на наш взгляд, знает, где спрятана бомба, но и другого негодяя, который может это знать, и еще вон того негодяя, у которого есть информация, которая, возможно, окажется полезной в следующие пять лет, а также вот этого парня, он тоже может оказаться негодяем, правда, мы пока в этом не уверены. Уильям Шульц, директор организации „Международная амнистия“ заметил, что, по данным вызывающих доверие израильских, международных и палестинских организаций, занимающихся защитой прав человека, израильтяне в периоде с 1987 по 1993 гг. использовали методы допроса, включавшие пытки. „В то время как первоначально их применение оправдывалось ссылками на „бомбу с часовым механизмом“, – говорит он, – постепенно использование подобных методов становится обычным“ [236]  [236] Письмо Уильяма Шульца в газету The New York Times: William Schulz, «An Israeli Interrogator, and a Tale of Torture», letter to The New York Times, December 27, 2004. Годом раньше Times сообщила о случае с Ибн-аль-Шейхом аль-Либи – в прошлом лидера Аль-Каида, который был захвачен американскими военными в Пакистане и перевезен «для беседы» в Египет. Египтяне отослали его назад американским властям, когда он, наконец, признался, что члены Аль-Каиды обучались обращению с химическим оружием в Ираке – это было то, что американцы хотели услышать. Позже аль-Либи заявил, что он выдумал эту историю, чтобы успокоить египтян, пытавших его (с одобрения американцев). В редакционной статье Times уже посте этой истории (10 декабря 2005 г.) отмечалось, что «пытки – это ужасный путь делать го, чем администрация старается их оправдать – получать верную информацию. Столетия опыта показывают, что люди скажут палачам то, что те хотят услышать, как признались в колдовстве „ведьмы“ в Салеме, признавались „контрреволюционеры“ в Советской России или признались сочинители истории о связи Ирака и Аль-Каиды.


[Закрыть]. Сержант 82-й воздушно-десантной дивизии армии США так описывает, как это происходило с заключенными в Ираке:

„„Кровожадные маньяки“ – так они нас называли в нашем лагере… Когда [заключенного] привозили, это было похоже на игру. Ты знал, как далеко ты можешь зайти, пока этот парень не отключится или не свалится на тебя. Неудобные позы, которые им не давали спать до двух суток кряду, лишение пищи, воды, что угодно… Нам разведка говорила, что это – плохие парни, но иногда они ошибались“ [237]  [237] Анонимный сержант, описавший обращение к заключенным в Ираке в отчете: Human Rights Watch report, September 2005; перепечатан с комментариями в «Under Control», Harper's, December 2005, pp. 23–24.


[Закрыть].

„Иногда они ошибались“, – говорит сержант, но, тем не менее, мы с ними со всеми обращались одинаково.

Дебаты о пытках вполне обоснованно сосредоточились на их законности, моральности и полезности. Как социальные психологи мы хотим добавить еще один аспект: какой эффект пытки оказывают на самого мучителя и на обычных граждан, соглашающихся с их применением. Большинство людей хочет верить, что правительство их страны работает в их интересах, что оно знает, что делает, что оно поступает правильно. Поэтому, если наше правительство решает, что пытки необходимы в войне против терроризма, большинство граждан, избегая диссонанса, с этим согласятся. Однако именно так с течением времени разлагаются мораль и совесть нации. Как только люди сделали первый шаг вниз с вершины пирамиды, оправдывая издевательства и пытки, они встали на путь, ожесточающий их души и сердца, и очень трудно с него свернуть. Некритический патриотизм такого типа, уменьшающий диссонанс, связанный с информацией, что их правительство сделало что-то аморальное и незаконное, ускоряет соскальзывание с пирамиды.

Как только мучитель выбрал курс действия, он или она будут оправдывать это решение таким способом, чтобы избежать противоречия между двумя знаниями: „Мы – хорошие парни“ и „Мы делаем ужасные вещи“. Даже самые ужасные парни думают, что они – хорошие. Во время своего четырехлетнего судебного процесса, на котором он обвинялся в военных преступлениях, преступлениях против человечности и геноциде, Слободан Милошевич – „Балканский мясник“, оправдывал свою политику этнических чисток, которая привела к гибели более чем 200 000 хорватов, боснийских мусульман и албанцев. „Я не был ответственным за эти смерти, – повторял он во время процесса, – сербы стали жертвой мусульманской пропаганды“. Война – это война: он только отвечал на их агрессивные действия в отношении ни в чем не повинных сербов. Рикардо Оризио проинтервьюировал семь других диктаторов, включая Иди Амина из Уганды, Жана Клода („Бэби-Дока“) Дювалье с Гаити, Миру Маркович („Красную ведьму“ – жену Милошевича) и Жана-Беделя Бокассу из Уганды (которого народ называл „Людоедом из Беренго“). Каждый из них утверждал, что все их действия: пытки и убийства политических оппонентов, препятствование свободным выборам, гибель населения от голода, разграбление богатств своих стран, провоцирование войн и геноцида – были направлены на благо страны. Альтернативами, говорили они, были хаос, анархия и кровавая бойня. Они воспринимали себя вовсе не деспотами, но готовыми к самопожертвованию патриотами [238]  [238] Riccardo Orizio (2003), «Talk of the Devil: Encounters with Seven Dictators». New York: Walker & Company.


[Закрыть]. „Степень когнитивного диссонанса, который испытывает человек, подавляющий народ из любви к нему, – пишет Луи Менанд, – олицетворяет плакат, использовавшийся „Бэби-Доком“ Дювалье на Гаити. На нем были такие слова: „Я готов предстать перед судом истории как основатель демократии на Гаити, сделавший ее необратимой“. Ниже было написано: „Жан-Клод Дювалье, пожизненный президент““ [239]  [239] Louis Menand, «The Devil's Disciples: Can You Force People to Love Freedom?», New Yorker, July 28, 2003.


[Закрыть].

Если оправдания „это сделано для блага страны“ недостаточно – всегда есть другой извечно популярный способ уменьшить диссонанс: „Они начали это“. Даже Гитлер использовал его: „ими“ были страны– победители в Первой мировой войне, которые унизили Германию, заставив ее подписать Версальский договор, и евреи – „паразиты“, подтачивающие Германию изнутри. Проблема в том, как далеко в прошлое вы собираетесь отправиться, чтобы доказать, что это начали они? Как предполагает наш приведенный выше пример с кризисом американских заложников в Иране, у жертв долгая память, и они могут вспомнить реальные или воображаемые эпизоды из недавнего или далекого прошлого, чтобы оправдать свое желание отомстить сегодня. Например, вспоминая столетия войн между мусульманами и христианами, то стихавших, то бушевавших с новой силой, как определить, кто был обидчиками, а кто – жертвами? Простого ответа на этот вопрос нет, но давайте рассмотрим, как каждая из сторон оправдывала свои действия.

Когда после 11 сентября Джордж Буш объявил, что он начинает крестовый поход против терроризма, большинство американцев приветствовали эту метафору. На Западе у термина „крестовый поход“ – позитивная коннотация, и он ассоциируется с хорошими парнями – вспомните о „крестовых походах“ американского проповедника-евангелиста и морального авторитета Билли Грэма, о футбольной команде Holy Cross („Святой крест“), популярной музыкальной группе The Crusaders („Крестоносцы“) и, конечно, о Бэтмене и Робине – „крестоносцах в капюшонах и масках“. Реальные исторические крестовые подходы начались на Ближнем Востоке более тысячи лет назад в конце XI века и закончились в конце XIII века – все это дела давно минувших дней, не правда ли? Но не для мусульман, которых разгневало и встревожило использование Джорджем Бушем ссылки на них. У мусульман крестовые походы и сегодня вызывают ассоциации с преследованиями и гонениями. Первый крестовый поход был в 1095 г., когда христиане захватили принадлежавший мусульманам Иерусалим и безжалостно перебили почти все его население, и в коллективной памяти мусульман сохранились об этом событии яркие воспоминания.

Крестовые походы на самом деле выдавали европейским христианам „лицензию“ на убийство сотен тысяч мусульманских „язычников“. (Тысячи евреев также были перебиты, когда пилигримы маршировали по Европе в Иерусалим, вот почему некоторые еврейские историки называют крестовые походы „первым холокостом“). С точки зрения Запада сегодня – крестовые походы были прискорбной страницей истории, но, как и все войны, они принесли и пользу: например, открыли двери для культурных и торговых контактов между христианским Западом и мусульманским Востоком. Авторы некоторых книг заходят так далеко, что даже утверждают, будто христиане просто защищали себя и свои интересы против „Священных войн“, которые были мотивом вторжения мусульман в бывшие христианские страны. Например, на обложке книги Роберта Спенсера „Политически некорректное руководство по Исламу (и крестовым походам)“ („The Politically Incorrect Guide to Islam (and the Crusades)“) напечатано крупным шрифтом: „Крестовые походы были оборонительными конфликтами“. Итак, на самом деле, мы не были преступниками, как считают многие мусульмане – мы были жертвами.

Кто же был жертвами? Это зависит от того, сколько лет, десятилетий и столетий вы принимаете во внимание. В середине X столетия более чем за сто лет до первого крестового похода, половина христианского мира была захвачена арабами-мусульманами, включая Иерусалим и страны, в которых христианство существовало уже столетиями (Египет, Сицилия, Испания и территория современной Турции). В 1095 г. Папа Урбан II призвал французскую аристократию начать Священную войну против всех мусульман. Паломничество для возвращения Иерусалима даст возможность европейским городам расширить свои торговые пути; оно поможет организовать новую богатую военную аристократию и мобилизовать крестьян, сделав их единой силой; оно объединит христианский мир, который был расколот на православную (восточную) и римско-католическую (западную) части. Папа уверил своих воинов в том, что убийство мусульманина – это богоугодное дело. Все, кто будет убит в бою, обещал Папа, избегут тысячелетних мучений в чистилище и отправятся прямо на небеса. Не правда ли, этот способ стимулирования мучеников, которые умрут за вас, кажется знакомым? Здесь есть все, кроме девственниц.

Первый крестовый поход в экономическом плане оказался очень удачным для европейских христиан – но он неминуемо провоцировал мусульман на организацию ответного удара. К концу XII века мусульманский полководец Саладин захватил Иерусалим и вернул почти все, что было завоевано христианами. (Саладин подписал мирный договор с королем Англии Ричардом I в 1192 г.) Итак, какими бы ни были жестокими и кровавыми крестоносцы, их кровавым делам предшествовали и после их походов последовали мусульманские завоевания. Кто же все это начал?

Сходным образом, у нескончаемых столкновений израильтян и арабов есть своя история. Боевики организации Хезболла 12 июля 2006 г. похитили двух израильских солдат-резервистов Эхуда Голдвассера и Элдада Регева. Израиль в свою очередь нанес ответный удар по районам Ливана, контролируемым Хезболлой, что привело к гибели многих гражданских лиц. Историк Тимоти Гартон Эш, наблюдая за последовавшей местью обеих сторон, написал: „Когда и где началась эта война?“. 12 июля или на месяц раньше, когда из-за израильского обстрела погибли несколько гражданских палестинцев? Или еще раньше, в январе, когда ХАМАС победил на выборах в Палестине? В 1982 г., когда Израиль вторгся в Ливан? В 1979 г., когда произошла фундаменталистская революция в Иране? В 1948 г., когда было создано государство Израиль? Собственный ответ Эша на вопрос „Когда это началось?“ такой: с распространением злобного антисемитизма в XIX и XX вв., включая погромы в России, толпы во Франции, кричавшие „Долой евреев!“ во время судебного процесса Альфреда Дрейфуса и холокост. „Радикальное отторжение евреев в Европе“, пишет он, оказалось движущей силой сионизма, эмиграции евреев в Палестину и создания государства Израиль:

„Даже если мы критикуем то, что израильские военные убивают гражданское население в Ливане и наблюдателей ООН во имя спасения Голдвассера…, мы должны помнить о том, что всего этого почти наверняка бы не случилось, если бы некоторые европейцы не попытались несколько десятилетий тому назад изгнать всех тех, чья фамилия была Голдвассер, из Европы или вообще с Земли“ [240]  [240] Timothy Garton Ash, «Europe's Bloody Hands», the Los Angeles Times, July 27, 2006.


[Закрыть].

Эш вернулся назад всего на пару столетий. Другие – готовы к путешествию в прошлое на пару тысячелетий.

Как только люди сформировали свое мнение о том, „Кто все это начал?“ – чем бы ни было „это“ – семейной ссорой или международным конфликтом, они все в меньшей степени оказываются готовы принять диссонантную информацию, не согласующуюся с их позицией. Как только они решили, кто обидчик, а кто – жертва, их способность проявить эмпатию к другой стороне, сочувствовать ей – ослабляется или вообще исчезает. В скольких спорах вы участвовали, в которых участники обменивались обвинениями в стиле „а что вы скажете на это?“, совершенно не интересуясь реальным ответом оппонента. Как только вы опишете жестокости, совершенные одной из сторон, кто-то начнет протестовать: „А как быть с жестокостями другой стороны?“.

Мы все можем понять, почему жертвы хотят отомстить. Но месть часто позволяет первоначальным обидчикам преуменьшать серьезность ущерба, нанесённого ими другой стороне, и рядиться в мантию жертвы, начиная новый цикл насилия и мести. „Каждая успешная революция, – замечает историк Барбара Тачман, – надевает со временем на себя облачения того тирана, которого она свергла“. Почему бы и нет? Победители, бывшие жертвы, считают это оправданным.

Правда и примирение

Вот наша любимая версия древней буддисткой притчи. Группа монахов возвращается в свой монастырь из длительного паломничества. Они преодолевали высокие горы и глубокие ущелья, пока не подошли к бурной реке, на берегу которой стояла молодая и прекрасная женщина. Она подходит к самому старшему из монахов и говорит: „Прости меня, мудрейший, но не будешь ли ты так добр и не перенесешь ли меня через реку? Я не умею плавать, и, если я останусь на этом берегу или попытаюсь сама переправиться через реку, то наверняка погибну“. Монах тепло улыбнулся ей и сказал: „Конечно, я помогу тебе“. С этими словами он поднял ее и перенес через реку. На другой стороне он бережно поставил ее на землю. Женщина поблагодарила его, и монахи продолжили свой путь.

Еще через пять дней трудное путешествие закончилось, и монахи прибыли в свой монастырь. Переступив его порог, они сразу же яростно накинулись на мудрейшего. „Как ты мог так поступить? – упрекали они его. – Ты нарушил свою клятву и притронулся к женщине!“.

Мудрейший ответил: „Я только перенес ее через реку. А вы несли ее – пять дней“.

Монахи пять дней не могли прогнать мысли о той женщине – некоторые обидчики и жертвы носят свой груз вины, горя, гнева и мести годами. Что нужно для того, чтобы сбросить с себя этот груз? Каждый, кто пытался примирять поссорившиеся супружеские пары или страны, знает, как болезненно и трудно для обеих сторон отказаться от самооправданий, особенно после многих лет борьбы, защиты своей позиции и спуска вниз по пирамиде, уводящего все дальше от компромисса и взаимного понимания. У медиаторов и участников переговоров, таким образом, есть две трудные задачи: потребовать от обидчиков, чтобы они признали и искупили причиненный ими ущерб, и потребовать от жертв, чтобы они отказались от желания мстить, несмотря на признание нанесенного им ущерба.

Например, работая с семейными парами, в которых один из супругов глубоко обидел или предал другого, медицинские психологи Эндрю Кристенсен и Нил Джекобсон описали три возможных пути выхода из эмоционального тупика. В первом случае обидчик в одностороннем порядке перестает обращать внимание на собственные чувства, и, понимая, что за гневом жертвы скрываются огромные страдания, отвечает жертве подлинным раскаянием и извинениями. Во втором – жертва односторонне отказывается от своих повторяющихся, гневных обвинений – в конце концов, она дала понять свою позицию и теперь демонстрирует боль, а не гнев – реакцию, которая может вызвать у обидчика эмпатию, сочувствие, а не оправдания. „Каждый из этих двух вариантов поведения, если они реализуются в одностороннем порядке, труден и для многих людей невозможен“, – пишут Кристенсен и Джекобсон [241]  [241] Christensen and Jacobson, «Reconcilable Differences», p. 291; примеч. 1.


[Закрыть]. Третий путь, как они полагают – самый трудный, но и самый обнадеживающий для разрешения конфликта в долгосрочной перспективе: обе стороны отказываются от самооправданий и договариваются о том, какие шаги они могут вместе предпринять, чтобы уладить ситуацию. Если только обидчик извиняется и пытается загладить свою вину, это не всегда делается искренне, или таким способом, который может успокоить жертву и положить конец ее стараниям. А, если только жертва отказывается от своих претензий и прощает, у обидчика может не появиться стимула к изменениям, и он может продолжить вести себя нечестно или черство [242]  [242] Содержательный анализ социальных и личных издержек в случае некритического и преждевременного прощения, когда обидчики не чувствуют ответственности за причиненный вред, вы найдете в книге: Sharon Lamb (1996), «The Trouble with Blame: Victims, Perpetrators, and Responsibility». Cambridge, MA: Harvard University Press.


[Закрыть].

Кристенсен и Джекобсон рассматривали конфликт двух индивидов. Но, по-нашему мнению, их анализ применим и к групповым конфликтам, в которых третий путь – это не просто лучший путь, но единственный путь. В Южной Африке конец апартеида мог легко оставить наследие гневных самооправданий со стороны белых, которые поддерживали статус-кво и те привилегии, которые им предоставлял апартеид, и не менее гневных самооправданий темнокожих жителей страны – жертв апартеида. Потребовалось мужество белого политика Фредерика де Клерка и темнокожего политика Нельсона Манделы, чтобы избежать кровопролития, сопровождающего большинство революций, и создать условия, позволившие стране двигаться к демократии.

Де Клерк, избранный президентом в 1989 г., знал, что революция, возможно, сопровождающаяся насилием, почти неизбежна. Борьба против апартеида усиливалась; санкции, введенные другими странами, существенно влияли на экономику ЮАР; сторонники запрещенной партии Африканский национальный конгресс (АНК) все чаще прибегали к насилию: убивали и пьггали людей, которые, как они считали, сотрудничали с режимом белых расистов. Де Клерк мог попытаться еще туже завинтить гайки и проводить еще более репрессивную политику в отчаянной надежде сохранить режим белого меньшинства. Вместо этого он отменил запрет АНК и освободил из тюрьмы Манделу, и которой тот провел 27 лет. Со своей стороны Мандела также мог поддаться гневу: он мог выйти из тюрьмы и с решимостью отомстить, что многие бы посчитали совершенно оправданным. Вместо этого он отказался от гнева в пользу цели, которой посвятил всю свою жизнь. „Если вы хотите заключить мир и с вашим врагом, вы должны работать над этим вместе с вашим врагом, – сказал Мандела. – Тогда он становится вашим партнером“. В 1993 г. Де Клерк и Мандела получили совместно Нобелевскую премию мира, и в следующем году Мандела был избран президентом Южной Африки.

Одним из первых шагов новой демократии стало создание Комиссии по восстановлению правды и примирению (КВПП) под председательством архиепископа Десмонда Туту. (Были созданы еще три комиссии: по нарушениям прав человека, по амнистии, по репатриации и реабилитации). Целью комиссии было создать форум для жертв жестокости и насилия, где их бы выслушали и восстановили их права, а также их чувство собственного достоинства и веру в справедливость, и где они могли высказать свои обиды и претензии в присутствии обидчиков. В обмен на амнистию обидчики (или преступники) должны были отказаться от отрицания своей вины, уверток и самооправданий и признать вину за свои действия, включая пытки и убийства. Комиссия подчеркнула „потребность в понимании, а не в мести; потребность в возмещении ущерба, но не в каре; потребность в убунту [гуманном отношении к другим], но не в репрессиях“.

Цели КВПП были вдохновляющими, хотя и не были полностью реализованы на практике. Деятельность комиссии вызвала недовольства, насмешки, протесты и гнев. Многие темнокожие жертвы апартеида, такие как семья активиста Стивена Бико, который был убит в тюрьме, яростно протестовали против амнистии убийцам. Многие белые преступники не извинились, продемонстрировав что-то, хотя бы отдаленно напоминающее чувство раскаяния, а многих белых сторонников апартеида не интересовали признания их недавних единомышленников, передававшиеся по радио и телевидению. Южная Африка вряд ли стала раем – она все еще страдает от бедности и высокого уровня преступности. И все же, она избежала кровопролития. Когда там путешествовал психолог Соломон Шиммел, интервьюировавший людей самых разных политических взглядов и культурных ориентаций для своей книги о жертвах несправедливостей и жестокости, он ожидал услышать от них об их ярости и желании отомстить. „В целом, – сообщает он, – меня больше всего впечатлило поразительное отсутствие явных проявлений злобы и ненависти между темнокожими и белыми и их совместные усилия создать общество, где победит расовая гармония и экономическая справедливость“ [243]  [243] Solomon Schimmel (2002), «Wounds Not Healed by Time: The Power of Repentance and Forgiveness». Oxford, England: Oxford University Press, p. 226. Психолог Эрвин Штауб, сам переживший холокост, изучал много лет происхождение и динамику геноцида и в последнее время занимался примирением Тутси и Хуту в Руанде. См.: Ervin Staub and Laurie A. Pearlman (2006), «Advancing Healing and Reconciliation in Rwanda and Other Post-conflict Settings», in L. Barbanel and R. Sternberg (eds.), Psychological Interventions in Times of Crisis, New York: Springer-Verlag; and Daniel Coleman, Social Intelligence, New York: Bantam Books.


[Закрыть].

Понимание, но не месть, возмещение ущерба, но не кара возможны, только если мы захотим прекратить оправдывать свою собственную позицию. Через много лет после окончания войны во Вьетнаме ее ветеран Уильям Бройлс-младший снова вернулся во Вьетнам, чтобы разобраться в своих чувствах, связанных с теми ужасами, которые он там видел и сам совершал. Он приехал, потому, сказал он, что хотел встретиться со своими бывшими врагами „как с людьми, а не абстракциями“. В маленькой деревне, где когда-то располагался лагерь морских пехотинцев, он встретился с женщиной, воевавшей в рядах вьетнамских партизан. В разговоре с ней Бройлс понял, что ее муж был убит именно в то время, когда он с его подчиненными был в патруле. „Возможно, это я с моими людьми убил вашего мужа“, – сказал он. Она пристально посмотрела на него и сказала: „Но это было во время войны. Война теперь закончилась. Жизнь продолжается“ [244]  [244] Бройлс рассказал свою историю в документальном фильме, вышедшем в 1987 г. на телеканале PBS «Лица врага» («Faces of the Enemy»), основанного на одноименной книге Сэма Кина (Sam Keen). Фильм все еще можно заказать у PBS.


[Закрыть]. Позже Бройлс размышлял об этой своей целительной поездке во Вьетнам:

«У меня раньше были ночные кошмары. С тех пор как я вернулся из этой поездки, у меня их больше не было. Возможно, это слишком личные впечатления, чтобы делать какие-то общие выводы, но мне это говорит о том, что для того, чтобы закончить войну, вам нужно вернуться к тем же взаимоотношениям с людьми, которые были у вас до ее начала. Вы помиритесь. Нет ничего неизменного в истории».