Текст книги "Кот в малиновом тумане (ЛП)"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава 12
…или Молина на сцене

– Не хотела вам мешать.

Лейтенант К. Р. Молина смотрела на них с высоты своего роста, кажется, еще увеличившегося за последнее время.

– Я заметила вас сразу же, как поднялась на сцену, но вы были так… поглощены друг другом.

Темпл взглянула вниз, на ее ноги. Туфли на платформе с высоченным каблуком!

Да уж, смелости ей не занимать. При ее и так невероятном росте надеть туфли на платформе!.. Черная замша. С ремешками, обвивающими щиколотку. Фасончик сороковых годов, такие носили сестры Эндрюс[36]36
  Сестры Эндрюс – американское вокальное трио 30–40-х г.г.


[Закрыть]. Но где же сестры Молины? Может, это выступление называется «Действуй, сестра»? Но нет, Молина явно поет соло, звезда эстрады, надо же…

– Вы были потрясающи, – сказал Мэтт, внезапно перейдя от смущения к излияниям восторга. – Мы как будто слушали старую запись, пленку… в смысле, CD, – быстро поправился он. Темпл могла поспорить, что в семинарии не слишком распространены CD-плееры.

Молина позволила себе скромно улыбнуться. Ух ты, боже мой! – подумала Темпл. – С этой орхидеей за ухом она просто смешно выглядит! При ее росте ее можно принять за акацию в цвету.

– Не возражаете, если я посижу с вами? У меня десятиминутный перерыв.

– Конечно! – Мэтт ринулся за третьим стулом, позаимствовав свободный у соседнего столика.

Молина уселась между ними, умиротворенно улыбаясь то одному, то другому, точно незамужняя тетушка, которая точно знает, что ее неожиданный визит нарушает все планы хозяев.

Теперь, когда туфли Молины скрылись под столом, Темпл с кислым видом разглядывала ее наряд: темно-синее, почти черное бархатное платье с драпировками, тоже фасона сороковых, и, как вся одежда этой эпохи, одновременно строгое и коварное облегающее, точно змея.

– В прошлый раз, когда вы появились в Конференц-центре, – спросила Темпл с внезапным подозрением, – ну, когда на меня напал убийца с книжной ярмарки, и все пожарное депо было поднято на ноги… Вы тогда тоже были одеты в какой-то винтажный наряд. Черный креп с медными бусинками!

Это прозвучало, как обвинение.

– Какая память! Вы меня поймали, – Молина развела руками, показывая свою якобы беспомощность. – Я не могу выступать здесь на постоянной основе, но прихожу время от времени и пою, когда бываю свободна. Копы тоже имеют право на хобби.

– Хобби! – воскликнул Мэтт. – Да вы профессионально поете!

– Возможно, – Молина улыбнулась медленной улыбкой, адресованной, скорее, не собеседнику, а себе самой. – То, что я пою, не слишком-то популярно. Мне повезло найти место, в котором согласились считаться с моим расписанием. А вы меня на самом деле не заметили, да?

– Ну… – Мэтт посмотрел на Темпл.

– Мы даже не ожидали, что тут живая музыка, – сказала она быстро, проклиная себя за свою ненаблюдательность. Это Мэтт так на нее действовал. И лейтенант Молина явно пришла к такому же заключению. – Мы здесь никогда раньше не были…

– И, видимо, никогда больше не придете, – предположила Молина сладким голосом.

Разумеется, оба запротестовали, хором и чересчур активно. Однако, идея обсуждать какие-то личные темы в присутствии лейтенанта из отдела убийств, распевающего на заднем плане, и вправду выглядела никуда не годной.

– Только менеджер знает, где я работаю, – сказала Молина, вертя на пальце тяжелый выпускной перстень, который никогда не снимала.

Ее ногти были очень коротко острижены, Темпл обратила на это внимание, барабаня своими длинными ярко-алыми ногтями по скатерти. Надо же, скромница, хоть бы капельку бесцветного лака нанесла!..

На длинном, до полу платье Молины были прикреплены две бархатных розетки – одна на плече, вторая на противоположном бедре. Украшений, кроме выпускного перстня, она не носила – даже обручального колечка. Впрочем, при ее росте и ярко-синих глазах еще что-то, хотя бы какие-нибудь серьги, было бы излишеством. Из косметики на ней присутствовала только помада цвета кровавого преступления, такая темная, что в свете лампы казалась черной. И сейчас эти темные губы сложились в улыбку дочери Дракулы:

– Копы, поющие серенады, не пользуются спросом на маркете, – сказала Молина. – Разве что на день Святого Патрика. Я была бы вам очень благодарна, если бы настоящее место моей работы вы держали при себе.

Они поклялись, что никому не расскажут, опять в унисон, и опять чересчур горячо.

Молина нахмурилась и стала выглядеть точно как переодетый полицейский, почуявший что-то неладное.

– Вы, случайно, не собираетесь опять играть в детективов и совать свои носы в какое-нибудь преступление, проходящее по нашему департаменту, а?

– Кто?! Мы?! – чирикнула Темпл с абсолютно идиотским видом. У нее это хорошо получалось. – Конечно, нет! Между прочим, пиарщики и телефонные консультанты тоже имеют право просто отдохнуть.

– Ну, что ж… – Молина медленно встала, как могут вставать только такие длинные женщины. Она улыбнулась обоим сверху вниз в драматически приглушенном свете лампы. В этом освещении ее львиная грива выглядела настолько же женственной, насколько опасной. – Желаю приятно провести время.

Саксофонист начал выдувать первые ноты блюзового вступления на своем сверкающем инструменте. Молина пошла меж столиков к маленькой сцене, двигаясь, точно львица, выбирающая, кем бы закусить.

Темпл изучающе посмотрела на Мэтта. Он все еще выглядел потрясенным. И немного виноватым.

– Она на самом деле классная, – он взглянул на нахмурившуюся Темпл и быстро добавил: – Я имею в виду, классная певица. Кто бы мог подумать!

– Да уж. В каждой избушке свои погремушки, – съязвила Темпл. – Не будем показывать пальцем.

Он обезоруживающе улыбнулся:

– А какие у тебя?

– Я еще не решила. Но не надейся, что я запою «Санта-Лючию». У меня нет способностей к музыке, и петь я не умею. – Она вспомнила, как Мэтт мастерски играл на органе во время свадебной церемонии, которую проводила Электра. – А ты?

– Только в церковном хоре, – сказал он слишком уж беспечным тоном.

Если бы Темпл могла пнуть себя под столом одной из своих сброшенных туфель, она бы это сделала. Ей единственный раз в жизни довелось побывать на католической мессе – на свадьбе двоюродной сестры. В некоторых местах пастор не просто произносил нараспев фразы, а по-настоящему пел их. Конечно же, Мэтт умеет петь: это было одним из требований его бывшей карьеры.

Лейтенант Молина – или её альтер эго, Кармен, – начала новую песню.

И теперь, когда Темпл и Мэтт знали, кто именно поет там, на ресторанной сцене, обеспечивая фоновое музыкальное сопровождение для жующих гостей, они были вынуждены приклеиться к стульям, как примерные детки, сложив руки и со всем возможным вниманием склонив головы, не имея возможности отвернуться от сцены или перекинуться парой слов.

Наконец, им принесли заказ, и, получив оправдание для того, чтобы оторваться от выступления певицы, они набросились на еду с ножами и вилками, точно эти безобидные столовые приборы были вилами и топорами.

В общем, сардоническое пожелание Молины «приятно провести время» оказало обратный эффект.

– Это тихий ужас, – прошипела Темпл, расковыряв свое рыбное филе, – обнаружить, что на сцене твой знакомый, а ты его не заметила. А теперь, когда мы знаем, кто там поёт, не замечать ее вообще неприлично.

– И особенно, когда мы знаем, что поёт лейтенант из отдела убийств, – добавил Мэтт, атакуя свиную отбивную, как будто она была диким кабаном.

Через двадцать минут, съев едва половину своих блюд и последовавшего за ними десерта, они были готовы убраться восвояси. Но к этому времени внимание всех гостей было окончательно приковано к Молине. Она восседала на высоком табурете в ярком пятне прожектора, контровой свет сделал ее лицо похожим на сияющую маску, на которой выделялись только брови Джоан Кроуфорд[37]37
  Джоан Кроуфорд – американская актриса немого кино.


[Закрыть] и алый рот – темные, резко очерченные, точно на древнегреческой маске трагедии.

Кармен Молина исполняла знаменитое «Начало танца» Коула Портера[38]38
  Коул Портер – композитор, один из немногих, писавших тексты к своим песням. «Начало танца» («Begin the Beguine») – одно из его самых известных произведений.


[Закрыть], так что они застряли еще на десять минут.

Когда Мэтт шепнул официантке, чтобы та принесла счет, Темпл добавила:

– И упакуйте, пожалуйста, все это… для кота.

Пока Молина пела о ночах тропической страсти и потерянной, но неувядаемой любви, ошметки рыбы и остатки свинины были тщательно упакованы в пенопластовую коробочку и уложены в пакет.

– Это была моя любимая песня! – прошипела Темпл, адресуясь к Мэтту.

Он посмотрел на нее с сочувствием:

– И Молина… все испортила?

– Она – и кое-кто еще.

Темпл наблюдала, как Мэтт положил две двадцатки на тарелочку со счетом. Платит наличными. Кредитки у него нет. Почему она раньше не видела всех этих мелких знаков? Боже, он мог бы оказаться беглым преступником, а она бы даже не заметила!

Когда принесли сдачу, Темпл настояла, что чаевые заплатит сама. После этого они покинули ресторан, неуклюже пригибаясь, чтобы быть незамеченными, но вместо этого только привлекая к себе лишнее внимание. Когда они были уже в дверях, публика в ресторане разразилась аплодисментами. Молина несколько раз поклонилась в свете прожектора, ее темная голова кивала направо и налево, и чертова шелковая орхидея у нее в волосах казалась трепещущей на ветру.

«Одной любимой песней меньше», – мрачно подумала Темпл.

Солнце уже покинуло город, и темнота на улице была похожа на прохладную шифоновую штору. Стрип был достаточно далеко, чтобы его неоновые огни не мешали любоваться звездным небом. Над пустыней звезды такие крупные… Отсюда даже рокот искусственного вулкана у казино «Мираж» не был слышен.

Осень уже вступала в свои права, и ночи делались все прохладнее. Темпл потерла руками голые предплечья, чувствуя мурашки. В воздухе висела свежесть. Теперь, когда жара отступила, и асфальт под ногами остыл, точно больной, у которого спала температура, все чувства точно обострились. Далеко в пустыне ночная жизнь, отличная от лихорадки Стрипа, шла, должно быть, своим чередом: копошилась, охотилась, шуршала. Но здесь, у городской черты, окраины Лас-Вегаса были тихи, как и положено в ночное время. А ведь всего лишь девять часов.

Они обогнули здание ресторана, обменявшись улыбками при взгляде на его неоновые рюшечки, и вышли на парковку. Пока они сидели в ресторане, машин на ней ощутимо прибавилось, и было непросто отыскать маленький «шторм» Темпл среди множества чужих автомобилей.

– А местечко-то популярное, – отметила она.

Мэтт задумчиво кивнул:

– Возможно, это потому…

– Я знаю. Ты хочешь сказать – возможно, козырная карта хозяев – это Молина со своими блюзами. Но ты же сам слышал: никто не знает точно, когда она появится, а когда нет.

– Замечательная особенность для офицера полиции. Возможно, и для певицы тоже.

Темпл тряхнула кудряшками и набросила на плечи кружевную вязаную шаль, которую взяла с собой.

– Когда знаешь, чем она занимается на работе, шоу становится еще красочнее. Я думала, я умру, когда она запела «Кто-то следит за мной»[39]39
  «Someone to Watch Over Me» – песня Фрэнка Синатры.


[Закрыть].

Мэтт рассмеялся:

– Я тоже. То есть, смотри: тут я сижу и спрашиваю у тебя, как можно вытянуть информацию из свидетелей, которые не хотят ею делиться. А тут, на расстоянии протянутой руки и в пределах отличной слышимости, околачивается лучший следователь отдела убийств и распевает во все горло.

– Хм. Она следователь, правильно. Но что-то я не слышала, чтобы ее признали «лучшим следователем» отдела убийств.

– Хорошо, лучший следователь, которого мы знаем. А потом, когда она запела «Тот, кого я упустила»…

Темпл начала хохотать и никак не могла остановиться. Она так смеялась, что чуть не уронила коробку с остатками ужина.

– Мои объедки!.. Луи меня убьет, если я превращу все это в кашу!.. «Тот, кого я упустила», с ума сойти!.. Ты думаешь, она имела в виду… Макса?

Мэтт и сам уже смеялся, еще громче, чем она; просто хохотал, привалившись к остывшей крыше «шторма»:

– Макса?..

Темпл рухнула на капот, чуть не раздавив свою плетеную сумку. Она едва могла говорить, поэтому просто кивнула, стараясь удержаться от смеха. Это ей удалось всего на несколько секунд, а потом смешок прорвался наружу вместе с ответом:

– Макс. Молина… – целое глиссандо звонкого хохота. – Она… хочет допросить… допросить его… – Темпл скрючилась, почти соскользнув на асфальт от смеха. – Самым зверским образом!.. О, мой бок!.. Я сейчас умру…

– Стоп! – скомандовал Мэтт между собственными пароксизмами веселья. – Мы можем… заболеть… если будем так смеяться после… после плотного ужина!

– Какой плотный ужин? – Темпл согнулась пополам, слезы выступили у нее на глазах. – Мы так перенервничали, что почти ничего… не ели…

– Ага, Молина сковала наш аппетит… наручниками…

Они оба опять покатились от смеха, не в силах сдерживать приступы.

– Надо… надо ей петь на собраниях борцов с лишним весом! – выдавила Темпл.

Каждое сказанное слово, даже каждая мысль выглядели смешными до истерики. Они смеялись до тех пор, пока у них не заболели животы, и не могли остановиться, даже несмотря на боль. Когда все слова закончились, они все равно продолжали смеяться, и каждый взгляд в сторону другого, чтобы посмотреть, не перестал ли тот, вызывал все новые и новые корчи.

Темпл, наконец, опомнилась, потрясла головой и вытерла ладонями слезы. Мэтт оттолкнулся от машины, точно человек, пытающийся стряхнуть с себя опьянение. Он протянул ей простой белый носовой платок. «Кто носить носовые платки в наше время? – подумала она. – Разве что директора похоронных бюро. И священники».

– Между прочим, мы не говорили ничего такого уж страшно смешного, – заметил Мэтт.

Темпл кивнула, соглашаясь, вытирая лицо жестким льняным платком, другой рукой прижимая к себе шаль, сумку и коробку. Последний смешок неожиданно вырвался из нее, точно икота.

– Подозреваю, что тебе просто необходимо было там оказаться, – сказала она. – И, к сожалению, вместе со мной!

Они опять засмеялись, совершенно опустошенные; это были уже ошметки эмоций, хохотки, переходящие в кашель, прикушенные в попытках успокоиться губы и, наконец, просто жалкие улыбки.

Мэтт покачал головой:

– Это явно не мой вечер.

– И не мой. Слушай, Мэтт, – Темпл изо всех сил старалась стать серьезной, поскольку то, что она собиралось сказать, было очень серьезным. – То, о чем ты меня спрашивал в ресторане, очень важно. Я не хочу тебя поучать, но, если ты намереваешься узнать у людей то, чего они, возможно, сами не знают, или вытянуть что-то из людей, которые не хотят этого говорить или не имеют понятия о твоих настоящих целях, ты должен… держаться в рамках этики.

Он кивнул. Этика – это то, что он понимал мгновенно.

– Может, ты сочтешь меня назойливой, но я ведь работала репортером на телевидении. Думаю, для тебя не новость, что все наши институты – государственная бюрократия, лидеры корпораций… церковь, – добавила она с нажимом, – все они по отношению к нам руководствуются правилом «меньше знаешь – крепче спишь». Как шпионы в Си Ай Эй, или типа того. Они считают, что нам всем – гражданам, клиентам, покупателям, публике – не следует знать ничего о внутренних делах, мотивах, возможностях и настоящих причинах чего бы то ни было. Они хотят держать нас в неведении якобы для нашей собственной пользы.

– В этом главная ошибка церкви, и сейчас ее иерархи это поняли, к их глубочайшему раскаянию.

– К раскаянию? – жестко спросила Темпл. – Или к сожалению, что не удалось спрятать грязное белье от широкой публики?

Мэтт пожал плечами, ожидая, что она скажет дальше.

– Итак. На чем мы остановились? То есть, я остановилась. Мы считаем себя весьма достойными людьми с весьма достойными мотивами, и мы думаем, что знать правду лучше, чем не знать. У нас есть то, что журналисты называют «правом на информацию». Но это право вступает в очевидное противоречие с правилом «меньше знаешь – крепче спишь», которое нам проповедуют те, кто владеет миром. Так что нам приходится быть умнее: не вступать в противоборство, а задавать правильные вопросы правильным людям, а также заглядывать за кулисы. И что ты думаешь?

– Если мы приглядимся к человеку, который находится за кулисами…

Темпл кивнула:

– Именно. Порой мы можем обнаружить, что он запустил лапу в кассу, или не в те трусики, или вздумал рисковать будущим всей страны.

– Иногда мы можем обнаружить, что это не он, а она…

Темпл опять кивнула:

– А иногда мы видим, что он… просто писает.

Это заявление снова заставило их расхохотаться.

– Наверное, это вульгарная шутка, но я не смогла удержаться, – сказала Темпл.

Мэтт сделался серьезным быстрее, чем она:

– Правда обычно вульгарна, – сказал он. – В этом и заключался смысл твоей шутки. Ты не можешь помыть окно без того, чтобы сначала не размазать грязь по стеклу. Скажи, тебе не тяжело сейчас, когда ты как бы на другой стороне баррикад?

– Ты имеешь в виду, что я пиарщица? – Темпл снова прислонилась к бамперу, пристроив свою сумку и коробку на капоте, и закуталась в шаль. – Преимущества фриланса: я работаю на себя, а не на… них. – Она вздохнула: – Вот так я и вляпалась во все эти убийства – я просто не могла позволить, чтобы эти жертвы были упрятаны с глаз долой, особенно несчастные стриптизерши, чьи судьбы и так были достаточно изуродованы. Я думаю, единственные напряги были у меня в театре «Гатри» – там я зарабатывала деньги, защищая Систему.

– По-моему, защита – твое призвание.

Она скорчила рожицу:

– Даже такие невинные организации, как творческие союзы, имеют свои секреты: актеры с дурным характером, пьющие или сидящие на наркоте… или денежные махинации. Не то чтобы мне в «Гатри» приходилось сталкиваться с чем-то из рук вон, но вот один знаменитый на весь мир детский театр несколько лет назад имел ого-го какие проблемы с общественным резонансом. Если это можно назвать тривиальным словом «проблемы». Их основатель и директор был педерастом, – она быстро взглянула на Мэтта. – Когда все выплыло наружу, оказалось, что он раньше привлекался за растление несовершеннолетних, а до этого учился в семинарии…

– Вот дерьмо! – воскликнул Мэтт, ошарашив ее. – Прости. Я обычно не употребляю таких выражений… просто это как будто на войне, когда вдруг обнаруживаешь, что половина твоих товарищей сражаются на стороне врага.

– Представляю себе бедняжку, которая была пиар-менеджером детского театра, когда правда открылась, – Темпл вздрогнула, хотя ночь была не такая уж и холодная. – Я рада, что мне никогда не приходилось тушить пожар вроде этого. И еще я рада, что больше не работаю ни на какого босса, от которого не могу уйти в любую минуту. Я даже рада, что Макс Кинселла сорвал меня с моей работы в «Гатри» и потом оставил обтекать одну, свободную, как ветер, на фрилансе в Лас-Вегасе. – Ее улыбка сделалась кривоватой. – Ты не поверишь, иногда мне кажется, что этические нормы здесь строже, чем где бы то ни было. У них было в запасе несколько десятилетий неприкрытой алчности, страстей и сомнительных развлечений, чтобы сделаться весьма жесткими.

– А как же влияние мафии?

– Мафия умерла, все так говорят.

– И ты веришь тому, что говорят все?

– Ни в коем случае. Но вот как раз именно в этом случае я верю, что мафия была скуплена на корню международным консорциумом… Нет, ты только послушай, о чем мы говорим! Мафия, этика, проказливый директор театра… Короче! Тебе, несомненно, придется привирать, изображать дурачка и все такое, чтобы узнать то, что ты жаждешь узнать. Ты это хотел от меня услышать?

Мэтт забрал у нее коробку с ужином для Луи и улыбнулся:

– Я пока не разобрался со своим «правом на информацию». Скажем так: я ищу человека за кулисами. И все еще понятия не имею, что он там делает. И не знаю, куда меня это приведет… Машину ты поведешь или я?

– Я, – Темпл выудила из сумки ключи и позвенела ими, точно шпорами для своей железной лошадки. – Я предпочитаю знать, куда еду.

Глава 13
Veni, Vidi… Вито[40]40
  Искаженное «Пришел, увидел, победил» (лат.) – Veni, Vidi, Vici


[Закрыть]

Я, в принципе, подозрительно отношусь к уродливым клиентам, а этот тип, Вито, которого я впервые увидел у моего пруда с карпами, был самым уродливым типом из всех, кого я встречал когда-либо в жизни.

Нельзя, конечно, судить по внешнему виду. Возьмем, например, сиамских драчливых рыбок. Рядом с ними Годзилла покажется образчиком красоты, а они весьма ценятся и почитаются. Не говоря уже о вкусовых качествах.

И все равно я с подозрением отношусь к уродливым клиентам, если они все время болтаются в казино, и при этом ничего не платят. В сем странном времяпрепровождении данный тип, Вито, просто мастер.

Я провел много часов, выслеживая его по всему «Хрустальному фениксу», что, кстати, уберегало меня от зловещего внимания пленительной Икорки. Вито демонстрировал замечательную приверженность к темным углам, неприметным местам и такую скрытность, что казался невидимым, как земляной червяк, для всех этих полностью погруженных в азартные игры посетителей казино, и даже для обслуги.

К счастью, Вито был настолько занят своим вынюхиванием по окрестностям «Хрустального феникса», что совершенно не замечал моего присутствия. Если он и видел меня, его вороватый взгляд скользил мимо, точно я был предметом мебели. Я, конечно, отдаю должное хорошей обивке, но сам все же не являюсь клубком черного мохера.

Вито особенно полюбился подвал, и мне трудно его за это осуждать.

В то время, как во всем «Хрустальном фениксе» температура поддерживалась достаточно… э-э-э… фригидной, чтобы клиенты не парились и не потели под взглядами крупье, подвал был не только приятно прохладен, как морской огурец[41]41
  Морской огурец – голотурия, вид съедобного моллюска. Благодаря своей фаллической форме занимал особое место в древнекитайской медицине.


[Закрыть], но еще и благословенно тих в дневные часы. Я и сам, признаться, любил побродить по пустым гримеркам, любуясь головными уборами девочек, сделанными из страусовых перьев, которые мирно колыхались на своих верхних полках под ледяным сквознячком из кондиционеров. Легкое дрожание розовых пушистых перышек по своему седуктивному влиянию на чувства сравнимо лишь с колебаниями серебристой шерстки Божественной Иветты, когда она дрожит и гортанно мурлычет.

Вито тоже явно больше всего интересовался этими изящно оперенными артефактами, так что даже влез на стул, чтобы порыться в них как следует, так что пряди его черных жирных волос занавесили изрытое оспой потное лицо и прилипли под носом, как усики Майкла Джексона, которые он демонстрировал в своем негритянском шоу «Bad».

Фактически, я начал подозревать, что Вито извращенец, поскольку однажды я застал его обнюхивающим костюмы, висящие на вешалках в коридоре. Он прямо присел, так что его колени коснулись пола, и весь зарылся в пышную массу отделанного блестками шелка и яркого пуха.

Отвратительно! Я и сам имею тягу к перьям, но это природная склонность, такая же, как моя страсть к запаху и вкусу кожаных изделий. Это вряд ли можно счесть фетишизмом – не более, чем обозвать невинную страсть мисс Темпл Барр к дизайнерским туфлям на шпильках фиксацией. У нас это – высокий вкус, а тут налицо откровенный вывих.

У таких созданий, как этот Вито, кстати, любые вкусы базируются на их, так сказать, наименьшем общем знаменателе, и я заявляю это со знанием дела, несмотря на то, что совершенно не имею склонности к математике.

Вито, очевидно, тоже.

Когда он не рылся внизу в мусорных ящиках и не обшаривал потные костюмы, он рыскал по залам казино «Феникса». Я наблюдал, как он приглядывался к блэк-джеку и другим карточным столам. Я видел, как он торчит у игральных автоматов, следя жадными глазками размером с изюминку за удачливыми игроками и работниками казино. И он ни разу не сунул даже пятака в автомат, не протянул кассиру доллар через мраморный прилавок и не метнул ни единой фишки на туго обтянутый первоклассной замшей карточный стол.

Ну и дешевка! Вито явно задумал что-то нехорошее, но какого именно сорта, и в чем заключалось это нехорошее? Вот чего я никак не мог понять, и это сводило меня с ума не хуже кошачьей травки.

Это, и еще запах гнилых бананов и сигар, который исходил от него. Возможно, он курит шкурки от бананов. Я бы не удивился.

После нескольких дней наблюдения я был столь заинтригован, что однажды ночью, когда он выходил из «Хрустального феникса» в три часа – время, когда все только начинается, я решил за ним проследить.

К счастью, он шел пешком всю дорогу. Я не думаю, что Вито относится к числу чуваков, которые станут привязывать свое имя к конкретному номеру машины и водительским правам, тем более, в это время и в этом месте.

Но куда бы Вито ни мог дошагать, не распугивая лошадей, я прекрасно мог следовать за ним. Я – тень в ночи, которая способна раствориться во мраке в любой момент, когда захочет. А я хотел, поскольку Вито часто останавливался, оборачивался и подозрительно оглядывал улицу, опасаясь преследователей.

Его преследователем был я, но он меня не замечал. Даже если бы и заметил, то, конечно, не обратил бы внимания, считая просто одним из этих бездомных чуваков, не представляющих для него никакой опасности. В этом прелесть работы под прикрытием: все вокруг склонны меня недооценивать. А я умею держать пасть на замке.

Короче, мы направлялись по прохладным улицам в южную часть города, где цены на аренду низкие и контингент соответствующий. Скоро мы достигли самого дна: парковки у мотеля «Араби».

Что я могу сказать о мотеле «Араби»? Сорок лет назад это был чистенький мотельчик, последняя граница Запада для путешественников, которые собирались объехать Штаты на своих «шевроле».

Сегодня это место, которое может понравиться разве что Бетти Дэвис[42]42
  Бетти Дэвис – одна из самых знаменитых американских актрис. Своего первого «Оскара» получила за роль алкоголички в фильме «Опасная».


[Закрыть]. Просто помойка! Даже бродячие собаки в этом городе избегают мусорного ящика на задах «Араби», в страхе, что могут найти там неаппетитное мертвое тело. Или два. Иногда эти тела – человеческие.

Не слишком много машин дремали на асфальте, но те, что были, демонстрировали отсутствие бамперов, краски, отдельных окон, поворотников, ручек на дверцах, и других деталей безопасного вождения. У многих также отсутствовали номера – по крайней мере, принятые в Неваде.

Мотель «Араби» лежал на местности, как восклицательный знак: узкое, длинное одноэтажное строение, заключающее в себе ряды комнат, простирающиеся от будки регистратора, расположенной под башней из выцветшего неона. Бледно-розовый курсив гласил: «Мотель «Араби», Надпись вилась червяком поверх зеленоватого минарета. Краски были типа пастельные – с ударением на «паст», то есть «past», то есть – «прошлое».

Мой подопечный не остановился у так называемого офиса, чтобы взять ключ от номера, а направился по замусоренному тротуару прямо к комнатам. У каждой комнаты имелась дверь, а также квадратное окно, более или менее прикрытое обвислыми шторами разных оттенков пыли, грязи и заразы.

У двери под номером четыре наш нюхатель перьев остановился и постучал.

Она отворилась достаточно для того, чтобы лицезреть еще одного представителя этой породы: длинного неряшливого субъекта, чье лицо и осанка создавали полное впечатление ходячего мертвеца. Эти двое немного поговорили, причем, тон у них был не самый дружеский, насколько я мог видеть из своего укрытия под навеки запаркованным «оппелем» семидесятых годов, чьему разливу топлива могла позавидовать «Бритиш Петролеум». Я хрипел, стараясь не задохнуться от испарений, и упустил смысл диалога.

Затем Вито был неохотно допущен ко двору. Между провисшими занавесями в оконном проеме я мог разглядеть тусклый свет дворцовых канделябров. До моего слуха донеслось бренчание лютни придворного трубадура, если я ничего не путаю.

Разумеется, интерьер, возникший в моем воображении, был более приятным, чем подлинный ландшафт, который я не имел ни малейшего желания не только увидеть своими глазами, но даже вообразить в натуре.

Я прополз на животе между спущенными колесами, стараясь избегать масляных пятен, и тут заметил другого соглядатая, укрывшегося в тени древнего микроавтобуса «фольксваген», раскрашенного психоделическими узорами Вудстока.[43]43
  Вудсток (Woodstock) – знаменитый рок-фестиваль 1969 года.


[Закрыть]

На цыпочках я подобрался поближе, чтобы разглядеть незнакомца.

Я не поверил своим глазам, узнав чувака, который, не ведая того, пересекся на охоте с вашим покорным слугой. Я-то знаю, что привело меня в это жуткое место: подозрительное поведение мерзкого Вито, который явно имел связи с преступным миром.

Но какие такие дела могли забросить любимчика Девы Марии Гваделупской и всех дев «Серкл Ритц» в низкий притон непотребных личностей в половине четвертого утра?

Мистер Мэтт Девайн явно не собирался отвечать на мой скромный вопрос, а ситуация обещала оставаться без изменений, так что я ускользнул прочь.