Текст книги "История Великобритании"

Автор книги: Кеннет Морган

Однако, для того чтобы это произошло, необходимо было решить серьезную проблему: существование региональных диалектов. Только после этого можно было реализовать весь потенциал английского как языка устной и письменной культуры. Необходимо отметить, что приблизительно в первое столетие существования распространенного, литературного английского языка странный корнуолльский, чуждый валлийский языки и совершенно непонятный йоркширский диалект невозможно было объединить во всем понятный язык; тем не менее был достигнут значительный прогресс. В первой половине XV в. этому способствовало повсеместное проникновение правительственных агентов, расширявшее сферу употребления английского языка в официальной переписке по всему королевству. Другим фактором стало превращение Лондона в XIV столетии в признанную столицу королевства, тогда как Йорк стал дополнительным административным центром, а Бристоль – второй по значению торговой метрополией. Каждый из этих городов сформировал собственный диалект, который неизбежно становился понятным для носителей других диалектов и, постепенно соединяясь с ними, превращался в стандартный английский. Этот диалект был по преимуществу говором Центральной Англии, возобладавшим за счет городских диалектов; по этой причине его легче принимали в сельских графствах. То, что победителем стал диалект центральных графств, отчасти обусловливалось миграцией уроженцев центральных и восточных графств в Лондон в XIV и XV столетиях. Отчасти причиной стали лолларды, сторонников которых больше всего было в Центральной и Западной Англии, так как большая часть их записанных трудов представляли собой варианты центральных диалектов. Завоевав Лондон, центральный диалект захватил и королевство как в письменной, так и устной речи.

Джеффри Чосер сильно сомневался в том, что его сочинения будут понятны всей Англии, – и он писал для ограниченного, очарованного круга.

 
И поскольку есть великое разнообразие
В произношении и написании на нашем языке,
Я молю Господа о том, чтобы ты не ошибался в правописании
Или стихосложении из-за нашего языка,
И читал или пел, где бы ты ни был,
И тебя бы понимали, прошу я Бога.
 

В судебном деле 1426 г. утверждалось, что слова произносились по-разному в разных областях Англии, «и каждое из них так же хорошо, как и другое». Полстолетия спустя Уильям Кекстон мог уже рассчитывать на то, что его печатные издания тиражом в несколько сотен экземпляров будут приняты во всех графствах. Он понимал, что «простонародный английский, на каком говорят в одном графстве, отличается от другого»; однако он рассчитывал избежать затруднений, используя «английский не слишком грубый или сложный, но такой, что с Божьей милостью будет понятен». Легкость взаимного понимания в устной и письменной речи чрезвычайно важна для эффективности коммуникации, выражения общественного мнения и формирования чувства национальности.

Английский стал «языком не завоеванных, но завоевателей». Самоуверенность авторов, писавших на нем, достигла высот гениальности в лице Чосера, находившего покровителей среди самых богатых и влиятельных людей королевства – королей, знати, дворян и горожан. Английская проза XIV и XV вв. намного уступала по качеству и популярности английской поэзии во всех ее формах: лирики и романса, комедии и трагедии, аллегории и драмы. Добрая доля этой поэзии была связана с североевропейской традицией, а литературное возрождение Северо-Запада и центральных графств в XIV в. отличалось использованием в основном аллитеративного, нерифмованного стиха. Однако это оживление поддерживали местные дворяне и магнаты, такие, как Боханы (графы Херефордские) и Мортимеры (графы Марчские), и оно смогло дать такие яркие, образные сочинения, как «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» и «Петр Пахарь». В том же регионе в XIV в. развивалась ритуальная христианская драма, английский цикл мистерий, ставший весьма популярным в северных городах – Йорке, Беверли, Уэйкфилде и Честере, где представления организовывались и разыгрывались городскими братствами.

В то же самое время на Юге и Востоке появился новый вид стихосложения, стиль и содержание которого были связаны с последней модой во французской и итальянской литературе раннего Возрождения. Благодаря перу Чосера и в меньшей степени его друга Джона Гауэра этот стиль породил шедевры английской литературы. Им не было равных по глубине мысли и богатству словаря, образному ряду, проникновению в человеческие чувства и просто по художественному мастерству. Поэма «Троил и Хризеида», написанная около 1380-1385 гг., а в особенности дерзновенная и многосложная панорама «Кентерберийских рассказов» (написаны в 1386-1400 гг., но не завершены) резко расширили границы английских литературных достижений. Они демонстрируют мудрость, знание жизни, изобретательность и мастерское владение современным ему английским языком, что обеспечило Чосеру место величайшего средневекового писателя Англии.

Гауэр, уроженец Кента, пользовался покровительством Ричарда II, а позднее Генриха Болингброка. Чосер, происходивший из лондонских купцов, вырос в аристократическом, придворном кругу и был одним из самых превозносимых и щедро вознаграждаемых поэтов всех времен. Это отражает как исключительные достоинства его стихов, так и признание английского языка, который он обогатил, со стороны влиятельных современников. Хотя ученики Чосера, Хокклив и Лидгейт, и кажутся второсортными по сравнению с их учителем, но покровительство короля, двора и горожан, оказываемое этим авторам, обеспечило блестящее будущее тому, что стало столичной школой английской литературы.

Те же источники богатства и вкуса были предоставлены в распоряжение строителей и архитекторов в Англии. Развивая идеи доминировавшего на большей части Европы готического стиля, символом и наиболее характерной чертой которого является стрельчатая арка, они создали архитектурные стили, имеющие серьезные основания считаться собственно английскими. Начиная с XIX в. их называли «декоративным» стилем [«пламенеющая готика»] (хотя точнее было бы назвать их стилем свободных линий и изгибов) и «перпендикулярным» стилем (скорее вертикальным и прямолинейным), и их легко идентифицировать по окнам и формам арок в английских соборах, в больших приходских церквах и колледжах. Если новшества в архитектуре могут быть объяснены с какой-то точностью, то мы можем отметить, что возобновившиеся дипломатические и военные контакты с мусульманским и монгольским мирами Египта и Персии в конце XIII в. распространили знания о восточных архитектурных стилях и строительных техниках вплоть до Дальнего Запада. Изящные узоры и роскошные растительные мотивы, свойственные новому декоративному стилю, присутствуют на трех сохранившихся крестах Элеоноры, которые Эдуард I воздвиг в 90-х годах XIII в., чтобы обозначить стадии пути, по которому перевозили тело его жены из Линкольна к могиле в Вестминстере. Восточные мотивы можно также заметить в восьмиугольном северном портике и дверном проеме церкви Св. Марии Редклиф в Бристоле, датируемой началом XIV в. Спустя полстолетия (1285-1335) после создания этих экстравагантных украшений, не знавших себе равных и восхвалявшихся как «блестящая демонстрация изобретательности во всей истории английской архитектуры», началась реакция. Она породила самый английский из всех английских стилей – перпендикулярную готику. В тот период, когда Англия воевала, этот стиль редко имитировали на континенте. Его простые, чистые линии и большие, светлые пространства впервые, наверное, проявились в королевской капелле Св. Стефана в Вестминстере (разрушена в 1834 г.) или в городском соборе Св. Павла (сгорел в 1666 г.). Как бы там ни было, этот стиль быстро распространился на Западе Англии, изысканно воплотившись в гробнице Эдуарда II в Глостере. Достижениями этого стиля по-прежнему можно полюбоваться в глостерском соборе, датируемом серединой 30-х годов XIV в., а также в более поздних нефах Кентербери (после 1379 г.) и Винчестера (после 1394 г.). Декоративные элементы теперь, согласно английскому стилю, концентрировались на сводах, достигнув высшего проявления в веерном своде дома капитула в Херефорде (ныне разрушен) и клуатре собора в Глостере, построенного после 1351 г.

Однако лучшие образцы перпендикулярной готики чаще всего можно обнаружить в больших приходских церквах Англии – в Сайрестере, Ковентри и Гуле. Ни чума, ни война, которые могли ненадолго замедлить работу над крупномасштабными проектами, не смогли воспрепятствовать сукноделам и землевладельцам Восточной Англии и западных графств тратить свои средства на эти памятники английскому вкусу и стилю. Перпендикулярная готика переживала взлет во второй половине XV столетия в самых известных своих зданиях, большинство из которых возводилось за счет Короны, – Итонском колледже, капелле Св. Георгия в Виндзоре (после 1474 г.), капелле Кингс-колледж в Кембридже и капелле Генриха VII в Вестминстерском аббатстве. Бесспорно, то было «бабье лето английской средневековой архитектуры».

Несомненно английскими были и выстроенные в перпендикулярном стиле башни позднесредневековых приходских церквей, варьирующиеся от приземистой церкви Св. Джайлса в Рексаме до возносящейся вверх стрелы церкви Св. Ботольфа в Бостоне и элегантности Таунтона, церкви Св. Стефана в Бристоле и Св. Иоанна в Кардиффе. Такими же были и резные деревянные крыши XIV и XV вв., начиная с деревянного свода в доме капитула в Йорке после 1291 г. и замены башни собора в Или, обрушившейся в 1322 г., деревянным сводом и башней-фонарем. Возведение таких перекрытий достигло кульминации в огромном своде из дубовых балок в Вестминстер-холле (1394-1400), заказанном Ричардом II; его считали «величайшим произведением искусства всего европейского Средневековья». Каменщики, плотники и архитекторы пользовались покровительством королей, придворных, знатных дворян и других меценатов с XIII в., и не только когда возводили культовые здания; они строили также королевские и частные замки, усадебные дома. Хотя эти профессионалы были связаны главным образом с Лондоном и ведомством королевских строительных работ, они получали назначения по всей Англии и Уэльсу. Они предоставляли свои знания и опыт к услугам знати и епископов, создавая английский стиль, отвечающий вкусу нации.

Национальное чувство англичан и осознание ими своей английской принадлежности нелегко оценить. Но им приходилось сравнивать себя – и их сравнивали – с людьми других национальностей, языков, культур и политических традиций. В позднее Средневековье англичане сталкивались, зачастую на поле боя, с другими народами как на Британских островах, так и на континенте. Эти столкновения ускорили формирование статуса нации (nationhood) и осознание национальной идентичности англичан. Ведь такой опыт вызывал эмоции, из которых формируется осознание собственной природы страны, ее единства, общих традиций и истории.

До тех пор пока Англией управляли герцоги Нормандские или графы Анжуйские, англо-нормандские бароны имели владения на обоих берегах Ла-Манша, а некоторые и в Англии, и в Шотландии, правящая элита не могла осознать себя в качестве исключительно английской. Но это стало возможным после того, как Нормандия и Анжу были захвачены французами и в 1259 г. формально подчинились им, поскольку тогда знати пришлось решить, на какой стороне Ла-Манша находится их страна. Это оказалось связано с растущим самосознанием Шотландского королевства, особенно когда войны Эдуарда I сделали держание земель по обе стороны границы делом прошлого. Впоследствии обособленное существование Англии объяснялось окружающими ее морями. В середине 30-х годов XIV в. памфлетист советовал:

 
Береги особо моря вокруг,
Которые окружают Англию, как стена,
Словно Англия подобна городу,
А стены вокруг нее – моря…
 

Английские короли, начиная с Эдуарда I, по воспитанию и внешнему виду были более англичанами, нежели кто-либо из правителей со времен короля Гарольда. В самом деле, за все тридцать девять лет правления Генрих VI ни разу не побывал в Шотландии или Ирландии; лишь однажды он посетил Уэльс – провел день в Монмуте – и больше никогда не был во Франции после своей коронации там в возрасте девяти лет.

Что касается отношения к иностранцам, то засилье фламандцев, а затем итальянцев в заморской торговле Англии в XIII в. породило негодование, вызванное их коммерческими успехами. Говорили, что в правление Генриха VII англичане «испытывали враждебность к иностранцам, считая, что те лишь затем прибывают на их остров, чтобы стать их господами и отнять их имущество…»; В конечном счете нельзя было исключать, что подданные стран, находившихся в состоянии войны с Англией, как и чужеземные настоятели, связанные с французскими монастырями, могли отправлять деньги врагу или, как слуги французской жены Генриха IV, шпионить для Франции. Не зря же клерки короля в начале Столетней войны надписывали на государственных бумагах: «Не показывать иностранцам!».

Войны Англии, в которых с успехом участвовали как простые лучники, так и рыцари и знать, породили во всех слоях населения уверенность в себе, согревавшую английские сердца. Хорошо информированный наблюдатель отметил в 1373 г., что «англичане настолько преисполнены чувством собственного величия и выиграли столько больших сражений, что теперь верят, что не могут проиграть. В сражении они самая уверенная нация в мире». Гордость своими победами, казалось, не знала пределов, и отдельные короли воплощали эти достижения. При Эдуарде III «королевство Англия было благородно возвеличено, прославлено и обогащено более, чем в то время мог достичь любой другой король», а репутация Генриха V у его подданных была даже еще выше. Вера англичан в собственное превосходство – всего один шаг до гордости и уверенности в себе – сохранилась даже в середине XV в., когда успехи Англии уже были куда менее блестящими. К диким гэлам относились как к «всего лишь ирландцам», а фламандцев в 1436 г. описывали с нескрываемым презрением.

 
Помните, вы, фламандцы, свой позор,
Когда вы окружили осадой Кале, и вас осуждают по праву,
Потому что у англичан более почетная репутация, чем у вас,
Их происхождение древнее, а кровь благороднее…
 

Итальянский путешественник около 1500 г., когда заморская «империя» Англии была почти потеряна, все еще мог сообщать, что «англичане очень любят себя и все, что им принадлежит. Они считают, что нет людей, подобных им, и мира, подобного Англии; а когда они встречают красивого чужеземца, они говорят: „Он выглядит как англичанин“ и „Как жаль, что он не англичанин“». Чувство превосходства легко превращалось в презрение или даже ненависть. После десятилетий войны с Францией широко распространилась франкофобия, и под стать ей была англофобия французов, которые считали англичан «проклятой расой». Никогда еще нелюбовь ко всему французскому не была сильнее, чем при Генрихе V. Он мог претендовать на французский престол, однако в Англии не поощрял употребление французского языка в управлении и в образованном обществе. Лондонские пивовары последовали примеру обожаемого монарха и, записывая свои постановления по-английски, отметили, что «наш, то есть английский, язык в наши дни стал славно распространяться и украшаться… а наш превосходнейший господин, король Генрих V, позаботился о том, чтобы разговорный язык был возвышен использованием его в письменности».

Легенды о прошлом Британии в сочетании с реальными чувствами уязвимости соединились с мощью и амбициями английских королей (вплоть до Эдуарда I – возможно, Эдуарда III), чтобы повести англичан в Шотландию, Уэльс и Ирландию. Их успех в поглощении этих территорий был незначительным; и как бы они ни пытались англизировать валлийцев и ирландцев в культуре, языке и обычаях, в период позднего Средневековья англичане не смогли достичь вместе с зависимыми от них народами статуса политической нации. Английская делегация на церковном соборе в Констанце (1414-1417) провозглашала:

«Понимать ли нацию как народ, отделенный от других кровными связями и привычкой к единству или же особенностями языка (самым явным и понятным знаком и сущностью нации по божественному и человеческому закону)… или же толковать ее как должно, как территорию, равную территории французской нации, – Англия есть настоящая нация…»

Однако она нарушила свою политическую аргументацию, добавив, что Шотландия, Уэльс и Ирландия являются частью английской нации.

5. Эпоха Тюдоров (1485-1603) Джон Гай
Изменения в народонаселении

Эпоха Тюдоров в сознании англичан и американцев является водоразделом британской истории. Восхваление традиции, природный патриотизм и постимперское разочарование соединились, для того чтобы превратить это время в нашем восприятии в золотой век. Даже перечень имен способен вновь и вновь пробуждать энтузиазм: Генрих VIII, Елизавета I и Мария Стюарт среди правителей Англии и Шотландии; Вулси, Уильям Сесил и Лестер среди политиков; Марло, Шекспир, Хиллиард и Бёрд среди творцов. Блеск двора Генриха VIII, стойкость сэра Томаса Мора, создание английской Библии, «Книги общих молитв» и Англиканской церкви, развитие Парламента, разгром Непобедимой армады, сочинения Шекспира и наследие светской архитектуры Тюдоров – таковы главные кульминационные пункты упрощенной ортодоксальности версии, в которой превалируют гений, романтика и трагедия.

Реальность неизбежно является более сложной, менее очаровательной и гораздо более интересной, нежели миф. Самыми мощными силами тюдоровской Англии были социальные, экономические и демографические факторы. Следовательно, если этот период и был золотым веком, то прежде всего потому, что значительный рост населения, имевший место от 1500 г. и до смерти Елизаветы I, не вступил в опасное противоречие с имевшимися ресурсами, в особенности с запасами продовольствия, и не вызвал «мальтузианского» кризиса. Голод и болезни, несомненно, оказывали негативное воздействие на экономику периода Тюдоров, но они не подрывали ее оснований, как в XIV в. Положительной стороной было то, что увеличение числа рабочих рук и спроса, вызванное ростом населения, стимулировало экономический подъем и коммерциализацию сельского хозяйства, способствовало торговле и возрождению городов, вызвало строительный бум и даже имело следствием смягчение нравов англичан, особенно в Лондоне, и (что более спорно) формирование новых характерных свойств у англичан тюдоровских времен, примечательно индивидуалистических, соответствующих идеалам Реформации и кальвинистской теологии.

Этот предмет сам по себе спорен, однако действительно существует много аргументов в пользу мнения о том, что при Тюдорах Англия находилась в лучшем экономическом состоянии, развивалась быстрее и была настроена более оптимистически, нежели в любой другой период истории после римского завоевания Британии. Контраст с XV в. был разительным. Приблизительно за сто лет до того, как в 1485 г. Генрих VII стал королем Англии, страна испытывала нехватку населения, была неразвитой и провинциальной по сравнению с другими западными государствами, прежде всего с Францией. Ее восстановление после потрясений, вызванных «черной смертью», было медленным – медленнее, чем во Франции, в Германии, Швейцарии и в некоторых итальянских городах-республиках. Процесс экономического восстановления в доиндустриальном обществе был в сущности процессом восстановления численности населения, и тут весьма уместны цифры. Перед самой эпидемией чумы (1348) население Англии и Уэльса составляло 4-5 млн человек; к 1377 г. повторявшиеся эпидемии уменьшили его до 2,5 млн. Однако и в 1525 г. показатель для Англии (без Уэльса) был не выше 2,26 млн человек, поэтому совершенно очевидно, что основной чертой демографической истории Англии в период между «черной смертью» и правлением Генриха VIII являлась стагнация населения, сохранявшаяся до 20-х годов XVI в. Тем не менее после 1525 г. рост населения резко ускорился.

Население Англии, 1525-1601 гг., млн человек

Год        Население

1525           2,26

1541           2,77

1551           3,01

1561           2,98

1581           3,60

1601           4.10

Источник: Wrigley E.A., Schofield R.S. The Population History of England, 1541-1871. L., 1981.

Между 1525 и 1541 гг. население Англии увеличивалось особенно быстро, демонстрируя впечатляющий прорыв после долгой неизменности. Этот рост немного замедлился после 1541 г., тем не менее в тюдоровский период население постепенно и неуклонно увеличивалось, что ненадолго прервалось лишь в конце 50-х годов XVI столетия, и в 1601 г. его численность достигла 4,1 млн человек. Вдобавок население Уэльса выросло с приблизительно 210 тыс. человек в 1500 г. до 380 тыс. человек в 1601 г.

Рост населения в Англии XVI в. принес свои плоды, но одновременно возникли и серьезные проблемы адаптации. Воздействие резкого скачка спроса и требования новых ресурсов – пищи и одежды – в обществе, оставшемся по преимуществу аграрным, оказалось столь же болезненным, насколько в конечном счете и благотворным. Моральное состояние множества рядовых англичан было сломлено проблемами слишком серьезными, чтобы с ними могли справиться правительство или традиционная церковная филантропия. Инфляция, земельные спекуляции, огораживания, безработица, бродяжничество, бедность и нищета в городах были самыми страшными бедствиями тюдоровской Англии, являясь общими симптомами роста населения и коммерциализации сельского хозяйства. В XV в. ренты уменьшились, поскольку держателей не хватало; лорды отказались от непосредственной эксплуатации своих земель, сдавая их в аренду на благоприятных условиях. Ренты были низкими и по отношению к традиционным крестьянским держаниям; отработочные повинности были заменены, а личная зависимость – вилланство – практически исчезла в Англии к 1485 г. В то же время выросла заработная плата, отражая противоречия на рынке рабочей силы после 1348 г., а цены на продукты питания упали в соответствии с сокращением рынка. Однако растущий спрос после 1500 г. привел к искусственному буму – процветанию, вызванному стагнацией населения. Нехватка земли привела к повышению рент. Держатели ферм и копигольдеры изгонялись землевладельцами, намеревавшимися хозяйствовать по-новому. Несколько соседних ферм соединяли в одну ради того, чтобы внешние инвесторы получали доход за счет существующих держателей. Отдаленные участки земли превращались в пастбища для более выгодного разведения овец. Общинные угодья огораживались, пустоши использовались землевладельцами и скваттерами, что привело к нарушению общинных прав на луга. Существующее в литературе мнение о том, что активный рынок недвижимости тюдоровской эпохи вырастил новый предпринимательский класс жадных капиталистов, усмехавшихся в лицо беднякам, является преувеличением. Однако справедливым будет сказать, что многие землевладельцы, предъявлявшие права на землю, и скваттеры оказывались не слишком разборчивыми в средствах; безусловно, процветающий рынок был создан торговцами выморочными или не совсем легальными правами на землю, что приводило к ущемлению прав многих законных пользователей.

Главными бедствиями, однако, стали инфляция и безработица. Высокие цены на продукты сельского хозяйства давали фермерам веские основания, для того чтобы производить зерновые на продажу на самых дорогих рынках в близлежащих городах, а не для удовлетворения потребностей сельской округи. Рост населения, в особенности городского, стал серьезным испытанием для самих рынков: спрос на продукты часто превышал предложение, особенно в годы неурожая, вызванного эпидемиями или плохой погодой. Если вести речь о деньгах, то цены на сельскохозяйственные продукты с самого начала правления Генриха VIII стали расти быстрее, чем на продукты ремесла, и этот рост ускорялся на протяжении XVI столетия. Однако в реальности рост цен был еще более резким, чем кажется, так как рост населения в изобилии обеспечил рынок дешевой рабочей силой, а заработная плата оставалась низкой. Число рабочих рук в тюдоровской Англии все больше превосходило количество возможных рабочих мест; в соответствии с этим заработная плата и уровень жизни понижались. Мужчины (и женщины) были готовы работать за дневную плату, ненамного превышавшую стоимость их содержания; работоспособные люди, многие из которых были крестьянами, согнанными с мест ростом рент или огораживанием общинных угодий, в поисках заработка волнами перемещались в города.

Лучший из существующих на нынешний день индексов цен покрывает период 1264-1954 гг., а его базовый период, что для нас очень удобно, – это 1451-1475 гг., конец эпохи стабильных цен XV в. По этому индексу мы можем оценить благосостояние потребителей из числа наемных работников тюдоровской Англии, поскольку подсчеты основаны на меняющихся ценах на основные компоненты потребления – еду и ремесленные товары, например, сукно, составлявшие потребительскую корзину среднестатистической семьи в Южной Англии в разное время. По сути, имеются два индекса: во-первых, индекс стоимости потребительской корзины по годам; во-вторых, индекс ее стоимости, выраженный в годовом доходе каменщиков Южной Англии. Это не значит, конечно, что каменщики были типичными представителями английских наемных работников XVI в. или любого другого времени. Тем не менее индексы служат общим показателем ужасающей реальности – роста хозяйственных расходов, с которым столкнулось большинство англичан в тюдоровской период.